Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Евразийство как культурно-историческое явление 14
1. Истоки евразийства в предшествующей истории русской культуры 16
2. Этапы формирования культурфилософии классического евразийства 26
3. Отступление от культурного направления, как причина упадка классического евразийства 35
Глава II. Специфические аспекты феномена евразийской культурологии 50
1. «Просопология» как основа евразийской культурфилософии 51
2. Экклесиология как прикладной аспект евразийской теории культуры 69
3. Политические следствия евразйской культурфилософии 86
Заключение 100
Библиография 104
- Этапы формирования культурфилософии классического евразийства
- Отступление от культурного направления, как причина упадка классического евразийства
- Экклесиология как прикладной аспект евразийской теории культуры
- Политические следствия евразйской культурфилософии
Введение к работе
Актуальность исследования Идеология евразийства оказывает значительное влияние на политическую, экономическую и культурную жизнь России и ее ближайших соседей. В настоящее время в Российской Федерации существует политическая партия «Евразия» (лидер – А. Г. Дугин), зарегистрированная Министерством юстиции с 2003 года. Готовится к реализации в ближайшие годы проект Евразийского Экономического Союза, созданный руководством стран: России, Беларуси и Казахстана. Идеи евразийства оказали влияние на формирование Шанхайской Организации Сотрудничества. Современное евразийство более корректно называть «неоевразийством», в отличие от евразийства 1920 – 1930-х годов, которое называют «классическим евразийством». Евразйство в начале 1920-х годов возникло как культурфилософское направление. Сегодня же, в связи с преобладанием политических акцентов в неоевразийстве, его культурная составляющая остается в тени. Классическое евразийство как феномен русской культуры мало изучен. На сегодняшний день внимание уделяется лишь внешним аспектам евразийства и не существует трудов, анализирующих идеологическое ядро этого учения. Более глубокое изучение классического евразийства, как исторически завершившегося явления, необходимо во избежание повторения ошибок, ставших причиной крушения евразийского движения в 1930-х годах.
Степень научной разработанности темы диссертации Интерес к изучению евразийской культурфилософии возник немедленно при самом ее зарождении, то есть в 1920-е годы. Первые исследования евразийства носили преимущественно критический характер. Если монархисты не признавали евразийцев, поскольку они выступали против реставраторства дореволюционных порядков, то либералы западнической ориентации критиковали их потому, что видели в их взглядах угрозу собственным идеалам. По сути, евразийцы оценили как неудачу попытку приложения либералами к России парламентской модели, выработанной по западным образцам. Это и явилось основным предметом исследования первых от либеральных кругов критиков евразийства П.Н. Милюкова (см. его статью: «Третий максимализм» // Последние новости, – 1925; а так же стаью: «Русский расизм» // Последние новости. – 1926) и А.А. Кизеветтера (см. его статью: «Евразийство» // Руль, – 1925).
Более сложным было отношение к евразийству деятелей религиозного возрождения ХХ века и тех, кто примыкал вначале к евразийству. Если С.Н. Булгаков (см. его переписку с А. В. Ставронским и П. Н. Савицким) почти сразу увидел в евразийстве возвращение к презираемому им народничеству и прагматический подход к религии, то Н.А. Бердяев (см. его статьи «Евразийцы» // Путь, – Париж, 1925, – № 1; «Утопический этатизм евразийцев» // Путь, – Париж, 1927, – № 8) на начальном этапе развития движения отмечал его положительные черты и общность некоторых их оценок со своими собственными. Такими чертами были понимание русского вопроса как культурно-духовного, чувство утраты Европой культурной монополии и надежда на возвращение народов Азии в мировой поток истории. Однако он видел и опасные, вредные стороны евразийства, которые коренились в мировоззрении его сторонников. Конструирование "совершенного" государственного устройства, не оставляющего пространства для свободы и творчества человеческого духа, Бердяев охарактеризовал как «утопический этатизм евразийцев». Булгакову и Бердяеву принадлежит первая попытка анализа и оценки культурфилософии евразийства.
Г.В. Флоровский, являвшийся одним из основателей движения, сначала выступил на стороне евразийцев с критикой их оппонентов. Но позже он четко сформулировал свое понимание значения евразийства, отметив, что в нем «правда вопросов, не правда ответов, правда проблем, а не решений». В его статьях: «Метафизические предпосылки утопизма» (Путь. – Париж, 1926. – № 4), «Окамененное бесчувствие: по поводу полемики против евразийства» (Путь. – Париж, 1926. – № 2); «Евразийский соблазн» (Современные записки. – 1928. – Кн. 34), – содержатся исследование и критика евразийства. Отправляясь от признания факта революции и необходимости ее духовного преодоления, евразийцы пришли к ее оправданию. Главную причину этого Флоровский видел в преклонении евразийцев перед социальной стихией и, как следствие, подчинении исторической необходимости. Рассматривая обоснование евразийцами самобытности русской культуры, Флоровский подчеркивал свойственный им морфологический подход к проблеме, который приводил их к признанию подчиненности истории народов роковому процессу развития всеединства. Попытка евразийцев отделить Россию от Европы необоснованна, поскольку они обе находятся внутри единого культурно-исторического цикла. Флоровский в своем критическом исследовании евразийства, кроме аспектов евразийской философии, рассмотренных Булгаковым и Бердяевым, затронул также и учение евразийцев о личности – «просопологию» (название, которое использовали сами евразийцы). Нет сомнения, что Флоровский достаточно глубоко знал концепцию ведущих идеологов евразийства. Однако он в своих работах не ставил задачу систематического анализа мировоззрения евразийцев, его сочинения носят полемический характер.
П.М. Бицилли, участвовавший в одном из евразийских сборников, определил свое двойственное отношение к евразийцам в названии своей критической статьи «Два лика евразийства» (Современные записки. – 1927. – Кн. 31). Ясным ликом он считал отстаивание единства русской нации и государственности, которую нельзя искусственно расчленить в угоду «самоопределения народностей», и связанное с этим провозглашение принципа федерализма. Второй лик виделся Бицилли в стремлении евразийства стать единственной партией, что неминуемо должно привести к диктатуре. Бицилли предметом своего рассмотрения и оценки избрал политологию евразийцев.
В полемических статьях современников евразийства анализ отдельных узких аспектов мировоззрения евразийцев еще не имел характера систематического исследования. В 1930-е годы вместе с распадом движения евразийства постепенно угасли и споры о нем. Аналитическое изучение проблемы началось чуть позже, когда в 1960-е годы появилась монография о евразийстве немецкого исследователя Отто Босса и ряд статей американского историка Н.В. Рязановского.
По основным видам полемики, которая велась начиная с 1980-х годов исследователями разных школ и направлений о культурфилософии евразийства, имеющиеся публикации можно разделить на несколько групп:
I. Рассмотрение евразийства с либеральных позиций.
1) Либеральная критика евразийцев: И.А. Исаев, Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская, О.Д. Волкогонова, Н.А. Омельченко.
2) Признание их роли в мировой культурологической традиции: Ф.И. Гиренок, Л.В. Пономарева, В.М. Хачатурян.
II. Утверждение евразийства как траектории развития русской идеи.
1) Рассмотрение русской философской традиции с позиций развития универсальных ценностей: С.С. Хоружий, А.В. Соболев, Р. А. Урханова.
2) Рассмотрение с националистических позиций: В.В. Кожинов, С.Ю. Ключников, Т.И. Очирова, Ю.К. Герасимов.
По своему содержанию
Вышеуказанными авторами были сделаны серьезные попытки систематического изложения и анализа мировоззрения евразийцев. Предметом исследования избирались и историософия евразийства, и его геософия, и политология. Систематическому изучению таких аспектов евразийской культурфилософии, как «экклесиология» и «просопология» (которую евразийцы считали основой своего мировоззрения) внимания почти не уделялось. При этом персонология («просопология») евразийства, в частности понятие о «симфонической личности» как «культуросубъекте», находится в основе евразийской культурологии. В связи с этим обстоятельством, мы предпринимаем попытку исследования этих важных, но недостаточно изученных вопросов.
Целью настоящего исследования является осмысление евразийства как целостного мировоззрения группы деятелей культуры русского зарубежья 1920 – 1930-х годов, именовавших себя «евразийцами». Достижение данной цели связано с решением конкретных задач, которые определяются мировоззрением евразийцев.
Объект исследования – евразийство в исторических и программных документах как явление интеллектуальной культуры.
Предмет исследования – персонологический (в его приложении к культурфилософии), культурно-религиозный, и культурно-политический аспекты евразийства.
Задачи диссертационного исследования:
-
Исследовать евразийство как культурно-историческое явление, изучить его культурные и исторические предпосылки, этапы его развития и причины его упадка;
-
Исследовать персонологию («просопологию») евразийства и понятие «коллективная личность»;
-
Изучить евразийство как явление религиозной культуры, проанализировать «экклесиологию» евразийства;
-
Рассмотреть политические следствия культурфилософии евразийства, проанализировать проект идеократии как формы государственного правления культуросубъекта Евразии;
Все это позволит выяснить:
насколько философские взгляды евразийцев являются единой внутренне непротиворечивой системой;
насколько они в реальности являются продолжателями славянофильско-почвенической традиции;
насколько их представления о Церкви, личности и свободе соответствует положениям православного христианства, полагаемого, по собственным представлениям евразийцев, в основу их культурологических взглядов;
как развитие культурфилософии евразийства сказалось на распаде евразийского движения.
Источники исследования. Несмотря на свой явно выраженный интерес к «предельным», метафизическим проблемам русской и мировой культуры и истории, представители этого течения не были отвлеченными мыслителями и тяготели не столько к философии (культуры и истории), сколько к различным областям конкретного гуманитарного знания. Так, основатели евразийства – кн. Н.С. Трубецкой (1890 – 1938) – филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Пражского лингвистического кружка; П.Н. Савицкий (1895 – 1965) – географ, экономист; П.П. Сувчинский (1892 – 1985) – музыковед, литературный и музыкальный критик; Г.В. Флоровский (1893 – 1979) – историк культуры, богослов и патролог; Г.В. Вернадский (1877 – 1973) – историк и геополитик; Н.Н. Алексеев – правовед и политолог, историк общественной мысли; В.Н. Ильин – историк культуры, литературовед и богослов; Л.П. Карсавин (1882-1952) – религиозный философ; первоначально к евразийству примыкал и П.М. Бицилли – историк культуры, филолог, литературовед; кн. Д. Святополк-Мирский – публицист; Эренжен Хара-Даван – историк. Каждый из названных здесь представителей «классического» евразийства (1921-1929), отталкиваясь от своего конкретного культурно-исторического материала и опыта (культурно-исторического, географического, политико-правового, филологического, этнографического, искусствоведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и одновременно – историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре. Предметом нашего исследования являются те аспекты мировоззрения евразийцев, которые связаны именно с этой общей для них проблематикой.
Труды евразийцев, в которых отражено их мировоззрение и которые интересны для нашего исследования в первую очередь, можно условно разделить на три группы: сборники статей, отдельные брошюры, монографические исследования в виде книг.
К первой и второй можно отнести евразийские хроники за 1920-1930 гг., серию сборников коллективных трудов: «Исход к Востоку: Утверждение евразийцев» (София, 1920), «На путях: Утверждение евразийцев» (Берлин, 1922), «Евразийский временник» (Берлин ; Париж, 1923–1927. Вып. 1–3) и др., а также отдельные сборники статей и брошюры: «Евразийство: опыт систематического изложения» (Париж, 1926), «Евразийство формулировка 1927 г.» (Прага, 1927) и пр. В этих источниках отражены все ключевые пункты культурфилософии евразийства.
Более пространно взгляды евразийцев изложены в трудах Н.С. Трубецкого «Европа и человечество» (София, 1920), «Наследие Чингисхана» (Берлин, 1925) , «К проблеме русского самосознания» (Париж, 1927); Л.П. Карсавина «Основы политики» (Евразийский временник, – Париж, – 1927)
Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что впервые евразийская персонология (самоназвание «просопология»), а в частности, понятие о культуросубъекте Евразии как о высшей «симфонической личности», впервые систематически исследуется в качестве идеологического ядра евразийской культурфилософии. С этой целью поэтапно рассматриваются все основные аспекты евразийства и изучается роль персонологии в формировании всех остальных теоретических разработок евразийства.
1) В ходе исследования обосновано наличие связи возникновения и формирования «просопологии» как культурфилософского учения с кризисом и распадом евразийского движения.
2) В диссертации выявлена суть натуралистического морфологизма историософии евразийства в его мультилинейной модели культурных типов и понятия об автаркии культуросубъекта Евразии.
3) В работе доказано наличие четкой детерминированности в евразийской геософии и зависимость последней от «просопологии».
4) В результате изучения источников выявлено определяющее значение евразийских понятий о личности и о Церкви в тоталитарном характере политической культуры евразийства.
Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в осмыслении опыта евразийского движения, в выяснении его роли в интеллектуальной культуре русского зарубежья первой половины ХХ века, а также в выявлении идеологического ядра культурфилософии евразийства.
Практическая значимость проведенного исследования связана с возможностью дальнейшего изучения наследия евразийцев. Данное исследование может быть полезно для составления общих курсов по истории русской философии в рамках вузов, а также для подготовки обобщающих трудов. Отдельные подходы и оценки данного исследования могут быть использованы для сравнительного анализа евразийства классического с неоевразийством и для решения проблем, которые возникают в связи с нынешним повышением активности неоевразийства.
Личный вклад автора в исследование состоит в теоретическом переосмыслении текстов евразийцев в контексте понятий «свобода» и «личность» в соотношении с значением этих терминов в христианской традиции и в произведениях русских философов, прежде всего предшественников евразийства (славянофилов, почвенников и других).
Апробация результатов исследования. Основные идеи и результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях научно-исследовательской лаборатории поствузовского образования ФГБОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет», на заседаниях кафедры культурологии и литературы ФГБОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет», были изложены в научных публикациях и прошли апробацию на научных конференциях различного уровня: Международной научно-практической конференции «Антикризисный потенциал Традиции» (Иваново – Шуя, 2009 г.), Всероссийской научно-практической конференции «От Ипатьевского монастыря к Ипатьевскому дому: Смысл и уроки истории» (Ярославль, 2010 г.), Международной научной конференции «Вопросы научного образования по гуманитарным, социальным и психологическим специальностям» (Москва, 2011 г.), на Международной научно-практической конференции «Шуйская сессия студентов, аспирантов, молодых ученых» (Москва – Шуя, 2011, 2012 гг.).
Положения, выносимые на защиту.
-
Главная идея евразийства по своей природе не геополитическая, а культурфилософская – осознание необходимости в условиях революционной трагедии русского народа противопоставить идею соборности разлагающему духу европейского индивидуализма, духу позитивизма и сциентизма, господствовавшему в умах как европейцев, так и россиян, как социалистов, так и монархистов. Именно соборность евразийцы считали фундаментальным принципом сосуществования разных наций и разных религий на единой территории России.
-
Причиной распада евразийского движения в 1930-х годах в явилась его деградация от первоначального культурфилософского направления к перерождению в политическую партию.
-
Культурно-историческую теорию евразийства нельзя отнести ни к авангардистскому, ни к традиционалистскому типу. Евразийское учение представляет собой гибридный вид теории неотрадиционалистского типа. Классическое евразийство не сумело выполнить своей задачи и достигнуть синтеза революционного и консервативного начал. По этой причине евразийское движение потерпело поражение и прекратило свое существование в 1930-х годах.
-
Оригинальная персонология (которую сами евразийцы назвали «просопология»), разработанная Л. П. Карсавиным в евразийский период его творчества (1925-1929 гг.), была воспринята ведущими теоретиками евразийства Н. С. Трубецким («К проблеме русского самопознания») и П. Н. Савицким («Евразийство (формулировка 1928 г.)») для теоретического обоснования существования субконтинента Евразии как культуросубъекта и «симфонической личности» – фундаментальных понятий культурфилософии евразийства.
-
В персонологии евразийства коллективное начало преобладает над индивудуальным («соборной личности» над «частночеловеческой личностью»), что в практическом приложении неизбежно приводит к подавлению свободы личности.
-
Культурная политика евразийства, включающая в себя утверждение примата коллективной сущности над человеческой личностью, породила идею тоталитарного «идеократического» государства, контролирующего все сферы жизни человека и не оставляющего места для личной свободы.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии, включающей 142 наименования.
Этапы формирования культурфилософии классического евразийства
Вся история классического евразийства насчитывает около двадцати лет и делится на три этапа: 1) первый, начальный (1921-1925), – протекает преимущественно в Восточной Европе и Германии; 2) второй этап (1926-1929) связан более всего с Парижем, а ведущим теоретиком здесь выступает Л. Карсавин. Помимо него, к движению при-мыкает много новых известных лиц, среди которых историк Г. Вернад-ский, литературовед Д. Святополк-Мирский и др. В этот период значи-тельное место начинает занимать идейно-политическая активность, явно обнаруживается крен влево, к пробольшевизму; 3) на третьем этапе (1930-1939) движение после ряда глубоких кри-зисов и расколов по принципиальным вопросам идет на убыль, оно про-должает существовать лишь в разрозненных малозначащих группах.
Евразийство, как самостоятельное идейное направление, появилось в самом начале становления культуры русского зарубежья, т.е. в 20-е годы ХХ в: «Оно возникло как форма самосознания русской эмиграции первой волны и вместе с тем как способ преодоления национальной трагедии, ка-кой были для большинства русских эмигрантов Октябрьская революция (вместе с гражданской войной), установление большевистской диктатуры, обретшей государственные формы советской власти, и крах Российской империи, превратившейся в новое государственное образование – Совет-ский Союз» . Удаленность от Родины, обостренное восприятие катастрофы вызывало у оторванных от корней эмигрантов потребность в новом, нетра-диционном объяснении того, что случилось с их Родиной, пробуждало в них стремление обнаружить в истории России средства для ее националь-ного возрождения. В 1920 году было уже очевидно, что невозможно со-крушить большевицкий режим силой оружия. И очевидной стала возмож-ность лишь духовного пути его преодоления. Дореволюционные идейные подходы в этих условиях казались недостаточными, они требовали корен-ного обновления. Попыткой такого обновления и явилось евразийство. Ев-разийство, открыто призвавшее к пересмотру всех старых идеологий, каза-лось, отвечало и этим настроениям, и этим требованиям. Евразийцы вы-ступили как выразители "пореволюционного мироощущения": «С самого своего зарождения евразийство выступало как попытка творческого реаги-рования русского национального сознания на факт русской революции». Идейно-политические ориентации и предпочтения евразийцев (речь идет, заметим, не о политических программах или манифестах) самими участниками движения обозначены достаточно отчетливо. Они концен-трируются вокруг идеологемы "третьего пути", которая в своем политиче-ском прочтении формулируется как срединный, третий максимализм, или максимализм продуктивного синтеза, в равной мере отвергающий как пра-вый максимализм (реставрационно-монархический), так и левый максима-лизм (коммуно-большевистский), и в то же время ищущий творческого сближения и примирения архаизирующего традиционализма правых и ре-волюционного радикализма левых.
Во многом именно с этой всеобщностью и радикализмом отрицания всех кумиров ассоциировались новизна и свежесть, которые с самого нача-ла были отмечены критиками в выступлениях евразийцев. Импонировала их целительная вера в мировое призвание России. Как заметил тогда же Ф. Степун, республиканские и социалистические идеи привели Россию к беспримерному унижению; пережив такой опыт, почти невозможно было противостоять евразийским настроениям. Многие в то время говорили и писали о противостоянии Запада и Востока, многим казалось, что Россия призвана спасти мир от губительных западных влияний.
Почву для поворота к Востоку подготовил рост научных исследова-ний в соответствующих областях (сравнительное языкознание, археология, история искусств и собственно историческая наука в лице В. О. Ключев-ского, обратившего внимание на роль вклада финских племен в формиро-вание великорусского племени, и характеризовавшего Россию как неЕвропу, как мир враждебный Европе ). Однако ферментом, вызвавшим возникновение нового самосознания, стало литературное творчество ряда писателей и поэтов (В. Хлебникова, А. Белого, А. Блока, Р. Иванова-Разумника), художественное воображение которых «увлеклось этими “азиатами”, “монголами”, “скифами” вплоть до отождествления с ними». Такое отождествление позволяло переместить опасность "желтой угрозы" (как определил ее Вл. Соловьев), направляя монголов, скорее, против За-пада, нежели против России, и идентифицируя себя с "азиатами", а не с их потенциальными жертвами. В 1914 году композитор А.С. Лурье в России издает манифест «Мы и Запад», где прослеживается предъевразийское настроение, выразившееся в переосмыслении и переоценке России и Запада в области искусства. В данном манифесте А. Лурье выделил: «Европу в ее творческих исканиях постиг кризис, внешне выразившийся в обращении к Востоку. Не во вла-сти Запада постижение Востока, ибо первым утрачено представление о пределах искусства. Европейское искусство архаично, и нового искусства в Европе нет и не может быть, т. к. последнее строится на космических элементах. Все искусство Запада территориально. Единственная страна, доселе не имеющая территориального искусства, есть Россия». Яркой и своеобразной особенностью евразийства стало выделение в качестве положительного начала азиатских элементов в русской культуре. В 1917 году эту идею четко выразил А. Лурье в своей публичной речи в Баку: «Нам бесконечно враждебны те, кто утерял все свои права на сти-хийную органичность и свежесть азийского восприятия в его высокой мудрости и вечной детскости, в его жертвенном отношении к творчеству как к акту мировой воли. Аспект России, понятый в его азийском раскрытии, – вершины, чаша мудрости и неизбывной красоты. Азия – в пленительных и тонких снах юношей-артистов нашей земли – станет светлым заветом, на-деждой заповеданной России, и золотое утро нашего воскресения, в осво-божденных городах и весях, мы вновь говорим о самобытном искусстве русской земли».
Отступление от культурного направления, как причина упадка классического евразийства
Первые отклики на выступление евразийцев можно усредненно оха-рактеризовать как неприятие, непонимание, нередко враждебность старше-го поколения, его идеологов и политиков (что понятно в свете евразийско-го отрицания старой России, включая и все ее политические партии) и яв-ную, вплоть до бурного энтузиазма, поддержку значительной части моло-дежи. Эти молодые сторонники движения в большинстве своем были лю-ди, сформированные опытом революции и двух войн, многие из них вое-вали, и на первом месте у них были, как правило, не духовные устремле-ния и не философские интересы, а стремление к активной позиции, реаль-ному действию. Вполне ощутим был и кризис старых политических сил и идеологий, побежденных революцией, и отсюда – потребность в свежей струе, в некой новой, «пореволюционной» (родившийся в те годы неоло-гизм) идеологии и политике. В итоге, налицо был настоятельный спрос, «социальный заказ» на вступление в политику, шанс крупного успеха в этой сфере – и вскоре, уступив давлению обстоятельств, движение приняло заказ. Как впоследствии признавали сами его основатели, то был ошибоч-ный выбор, приведший к искажению изначального софийского евразийст-ва, постепенной дегенерации и краху движения.
Превратившись в политическую партию, евразийцы уже не могли ограничиться работой в эмиграции. Перед ними встала задача проникнове-ния в СССР. Большие надежды евразийцы возлагали на «правую» оппози-цию, которая, как им казалось, была ориентирована на евразийский путь развития России. Один из лидеров евразийцев Пётр Савицкий предпринял попытку создания на базе евразийской идеологической платформы поли-тической организации, ориентированной на подпольную работу в Совет-ской России. Савицкий втягивается в организованную ГПУ «Операцию Трест». (Чекисты создали видимость существования в СССР разветвлённой кон-спиративной организации антибольшевистского толка, основанной на ев-разийских принципах.) Чекистская провокационная организация «Трест» начала внедряться в евразийство с помощью аристократа-гвардейца П.С. Арапова, личность которого может служить символом парижской ветви евразийства второй половины 20-х годов. (Позднее Арапов погиб на Соловках.) Петр Савицкий охарактеризовал его следующим образом: «Палка Арапова, с которой он не расставался, была в евразийской среде столь же общеизвестна, как и его улыбка (очень привлекательная, со скры-той жестокостью и цинизмом). В руках талантливого автора каким ярким героем романа мог бы стать Арапов – изысканный «аристократ», человек с несомненной склонностью к богословию и философии и несомненными чертами чекиста! «"От патристики до чекистики" – вот лозунг, который относится к нему более чем к кому-либо другому». Летом 1924 года «Трест» организует Арапову «нелегальную» поездку в СССР, о которой он делает благоприятный доклад евразийцам и генералу А.П. Кутепову, а осенью того же года он привел к евразийцам гвардейца П.Н. Малевского-Малевича, получившего от богатого англичанина Г.Н. Сполдинга «в безот-ветственное распоряжение на русское дело» 10 тысяч фунтов стерлингов (по тогдашнему курсу около 100 тысяч золотых рублей), и П.Н. Малев-ский-Малевич согласился тратить эти деньги на евразийское движение. Эти деньги, а также открывшиеся якобы возможности влиять на внутрироссийские процессы, многих евразийцев ослепили, а других, дога-дывавшихся о реальном положении дел, соблазнили надеждой «переиг-рать» ГПУ. «Я думаю, что он, – писал, например, о П.Н. Савицком его прежний сотрудник, скрывшийся за инициалами А.Б., – не ошибается в своих российских сотрудниках, но он уверен в том, что не они, а он их проведет... Ему нужны штыки, которые поддержат его идеологию при крушении идеологии марксистов. Эти штыки он видит в руках бесприн-ципной чекистской армии, которая сможет стать проводником евразийст-ва... Сменить идеологию без смены лиц – вот к чему стремится честолюби-вый кормчий корабля». Расширение и изменение состава движения привело к его расколу, которому способствовало также проникновение агентов ОГПУ в среду ев-разийцев. Характер движения необратимо менялся. Развернулся выпуск литературы с явным пропагандистским уклоном – создавались, в основ-ном, уже не культурфилософские штудии, а манифесты, программы, бро-шюры с упрощенным изложением евразийства как идеологии и политиче-ской доктрины. Внешним толчком, вскрывшим давно уже накапливавшие-ся противоречия между его участниками, стало издание газеты «Евразия» на деньги, полученные П.Н. Малевским-Малевичем. Ее выпуск был орга-низован в конце 1928 года представителями парижской группы. В состав редколлегии вошли Л.П. Карсавин, П.П. Сувчинский, П.Н. Малевский-Малевич, Д.П. Святополк-Мирский, С.Я. Эфрон, П.С. Арапов, В.П. Ники-тин, А.С. Лурье.
Экклесиология как прикладной аспект евразийской теории культуры
В этой связи язычество рассматривается евразийством как «потенциальное православие», поскольку в процессе освоения опыта мировых религий русское и среднеазиатское язычество создают формы веры, более близкие и родственные, чем, например, Православие и европейское христианство. Не случайно евразийцы всегда настаивали на близости Православия восточным религиям. По их мнению, наиболее близок Православию буддизм (на уровне мистическом и этическом). Глубокие корни связывают индийскую и русскую мистику, преломляясь, прежде всего, в «бытовом исповедничестве», а не в обрядовой или догматической стороне вероучений. Надежда на легкое и простое преображение язычества строится на краеугольных идеях обеих религий: духовные центры притягивают и преобразуют хаотическую и деформированную периферию, лежащую во зле. В плане практическом, такая установка была установкой миссионеров, несущих свет истины. И если государственность «России-Евразии» столь легко продвигалась на Восток, то путь этот был еще более открыт для веры.
В той же перспективе иногда «евразийцы» рассматривали и больше-визм: он представлялся им глубоко религиозным, духовным, народным, мистическим и национальным импульсом, облекшимся в искаженные формы заимствованного с Запада материалистически-экономического уче-ния. В конечном счете, часть левых «евразийцев» выдвинула совсем уже парадоксальную формулу: «Необходим синтез между Православием и марксистским атеизмом!» До окончательного логического вывода этот те-зис довел представитель родственного евразийцам направления, вначале сам привыкавший к евразийству, – национал-большевик Николай Устря-лов. Но даже такой парадокс, отвергнутый, впрочем, более умеренным (пражским) крылом, вполне вписывался в логику «евразийской ревизии» поиска «третьего пути».
Основной же недостаток идеологии евразийства, по мнению Фло-ровского, заключается в том, что они с территориальной точки зрения рас-сматривают и религиозные принципы, которые для них – такое же общее начало, как начало жизни. В итоге выходит так, что религиозные принци-пы получают по месторазвитиям многообразное выражение и только в со-вокупности этих местных выражений могут осуществляться. Религиозные начала у евразийцев вводятся в состав культурно-типового своеобразия, в множественность местных одежд. Флоровский обвиняет здесь евразийцев в религиозном релятивизме, нечуткости к этой тонкой материи, «ибо полу-чается, что все исторические религии и религиозные формы рассматрива-ются как равноправные индивидуации или воплощение общей религиоз-ной стихии, одних и тех же религиозных начал». Флоровскому ближе старшие славянофилы, ибо их философия исто-рии христоцентрична. Славянофилы осознали трагедию Запада, а евразий-цы ее не замечают; славянофилы через имя Христа объединяют Россию и Запад, а евразийцы осуществляют крен в сторону Азии, при котором тонут и русские, православные черты. У евразийцев, считает он, смешиваются географические, этнические, социологические, религиозные мотивы. Рели-гиозный мотив здесь стоит в общей цепи знаменателей, что приводит к его нивелированию, когда забывается, что «действительная религиозно-культурная граница полагается Православием». Понимая разницу вер, евразийцы пытаются утвердить некое религиозное единство Евразии, но странным образом, подчеркивает Флоровский, без снятия граней по вере. Веротерпимость евразийцев распространяется и на мистическую сферу, что никак невозможно, слагается соблазнительная и лживая теория потен-циального Православия. А само Православие распадается у них на многие исповедания, национальные по типу. Не согласен Флоровский и с превоз-ношением евразийцами язычества, будто оно в своем саморазвитии при-ближается к Православию, что то же должно произойти с буддизмом и ис-ламом.
Заключает свой анализ отношения евразийства к Православию Фло-ровский следующим выводом: «На Православие евразийцы смотрят и должны смотреть, как на культурно-бытовую подробность, как на истори-ческое достояние России. Евразийцы чувствуют православную стихию, переживают и понимают Православие как историко-бытовой факт, как подсознательный центр тяготения евразийского мира, как его (именно его) потенцию. И вместе с тем, конкретно-исторические задачи Евразии они определяют совсем не по этому центру, не из живого правослано-культурного самосознания, но из размышлений теософического, этниче-ского, государственно-организационного порядка … Россия превраща-ется в их сознании в Наследие Чингисхана. Тем самым Россия выключает-ся из перспективы истории христианского, крещеного мира, а византий-ское наследство заслоняется монгольским». Не остается места для Церк-ви, а лишь для государства с Церковью, когда последняя слишком нагру-жается миром и мирским. «Евразийская методология привела к тому, – подводит итог С.С. Хоружий, – что самобытность стала трактоваться, по преимуществу, в материальных категориях, низводясь до этнических и географических факторов, так что, в итоге, и православие, сколь бы оно истово ни утверждалось, приобретало качества местного или племенного культа
Политические следствия евразйской культурфилософии
Государство в принципе отлично по своей задаче и своим методам и от Церкви, и от свободно творящего духа. Государство по природе своей ограниченно и относительно, оно ограниченно в принципе субъективными правами личности и свободой творящего духа, не поддающегося никакой организации. Поэтому государственный абсолютизм – это антихристиан-ская языческая идея, это создание идола из государства. Христианство ду-ховно ограничивает государство и не допускает власти государства над че-ловеческими душами, над духовной жизнью, над свободным творчеством. Душа человеческая стоит дороже, чем все царства мира. Свободная чело-веческая личность выше государства. Евразийцы же склонны признавать абсолютный примат коллектива и его господство над личностью.
Евразийская концепция симфонической личности в учении об идео-кратическом государстве ведет в конечном итоге к порочным выводам. Развивая концепцию всеединства Владимира Соловьева, Лев Карсавин за-меняет соловьевское понятие теократии (как выражения идеала всеединст-ва на земле) понятием идеократии – власти идеи как высшей формы само-реализации симфонической личности – суперличности. Государство ново-го типа – идеократия – объединяет все внецерковные сферы евразийского мира, стремится стать Церковью, Градом Божиим. Для достижения этого идеала государство призвано ограничивать свободу-произвол человека и выстраивать жизнь силой и принуждением. Носителем идеократии являет-ся правящий слой, который отбирается из народа и выражает общенарод-ную идеологию. Но, несмотря на слитность с народом, правящий слой вы-нужден обуздывать неизбежную стихийность и деструктивность народных масс, для чего сам должен подчиниться жесткой дисциплине, стремиться к сохранению чистоты рядов и общего мировоззрения. Идеология же госу-дарства является абсолютным авторитетом и не подлежит критике, поэто-му в идеократическом государстве не допускается какое-либо инакомыс-лие. Таким образом, евразийская идеократия представляет собой очеред-ную социальную утопию, историческая реализация которой неизбежно приводит к тоталитаризму. Евразийцы многое в своей концепции идеократии заимствовали от большевистского режима, хотя и оговаривались, что сталинизм испорчен коммунистической идеей прозападного типа: «Считая коммунистов бес-сознательными исполнителями воли духа истории, они наивно надеялись использовать структуры большевистской власти для вытеснения коммуни-стической идеологии псевдо-православной евразийской идеологией» . Впрочем, евразийцы чувствовали и порой честно признавали небезу-пречность своего идеологического творчества. Например, Н.С. Трубецкой так писал Р. Якобсону о сборнике «Исход к Востоку» в письме от 28 июля 1921 года: «Это – сборник статей четырех авторов: Сувчинского, Флоров-ского, Савицкого и меня. Мы объединились на некотором общем настрое-нии и „мироощущении”, несмотря на то, что у каждого из нас свой подход и свои убеждения. ... Очень будет интересно узнать Ваше мнение об этом сборнике. Сущность его состоит в нащупывании и прокладывании путей для некоторого нового направления, которое мы обозначаем терми-ном „евразийство”, может быть, и не очень удачным, но бьющим в глаза, вызывающим, а потому – подходящим для агитационных целей». Обратим внимание на чуть-чуть неожиданное, пожалуй, слегка озор-ное по тону, однако отвечающее сути и делающее честь правдивости Тру-бецкого упоминание «агитационных целей», функционально оправдываю-щих, «может быть, не очень удачное» ключевое словечко. Выдающийся ученый отдает своей совести отчет в том, что покидает куда более при-вычное ему пространство научного размышления и вступает в совершенно иное, неуютное для него пространство, где, в частности, намеренно заост-ренный, чуть ли не скандалёзный вызов может быть поставлен на службу «агитации».
Амбивалентность эмоций Трубецкого выражена в письме к П.П. Сувчинскому от 10 марта 1928 года: «Мое призвание – наука. Но к публицистике и философствованию у меня никакого призвания нет... За-нимаясь писанием всего этого евразийского кошмара, я чувствую, что мог бы все это время и труд с гораздо большей пользой (и для себя, и для дру-гих) потратить на науку, что отнимаю время от науки и, вместе с тем, что время уходит, что его, может быть, осталось уже не так много... Евразий-ство для меня тяжелый крест, и притом совершенно без всяких компенса-ций. Поймите, что в глубине души я его ненавижу и не могу не ненавидеть. Оно меня сломило, не дало мне стать тем, чем я мог бы и должен бы стать. Бросить его, уйти из него, забыть про него – было бы для меня высшим счастьем...» Да, трудно человеку, в такой степени наделенному личной порядочностью и умственной честностью, как Н. С. Трубецкой, заниматься построением идеологической конструкции: «Мы становимся политиками и живем под знаком примата политики. Это – смерть. Вспомните, что такое мы. Мы – это особое мироощущение. Из этого мироощущения происходит особое миросозерцание. А из этого миросозерцания могут быть выведены, между прочим, и некоторые политические положения. Но только между прочим».
