Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Эволюция образа Сталина в Советской оккупационной зоне Германии
1. Создание механизма сбора общественных настроений Советской военной администрацией (СВАТ) 33
2. Роль Сталина в формировании Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) как «партии нового типа» 47
3. Мнения восточных немцев о Сталине 66
Глава II. Образ Сталина в ГДР: между властью и обществом
1. Сфера посланий и репрезентаций в общественном мнении о Сталине 89
1.1. Экспорт советского мифа «вождя» в Восточную Германию 89
1.2. «Лучший друг немецкого народа»: нарративные и визуальные структуры образа Сталина 113
1.3. Миф Сталина в пропаганде социалистического стиля жизни: стратегии инсценировки «нового человека» 133
2. Сфера интерпретаций в общественном мнении о Сталине 146
2.1. Ритуалы культа Сталина в календаре социалистических праздников 146
2.2. Массовые организации в формировании образа «вождя» и мобилизации населения 158
2.3. Инсценировка государственного траура и общественные реакции на смерть Сталина 172
2.4. Границы общественного мнения о Сталине: репрессивные механизмы контроля и социального дисциплинирования 186
Глава III. Влияние доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях» на ревизию образа Сталина в ГДР
1. Внутрипартийные дискуссии СЕПГ о культе личности и принципах коллективного управления 201
2. Общественные реакции в свете дискуссий по «вопросу о Сталине» 217
Заключение 235
Список использованных источников и литературы 242
Приложение 279
- Создание механизма сбора общественных настроений Советской военной администрацией (СВАТ)
- Сфера посланий и репрезентаций в общественном мнении о Сталине
- Внутрипартийные дискуссии СЕПГ о культе личности и принципах коллективного управления
Введение к работе
Прекращение существования социалистического лагеря вызвало всплеск интереса к логике функционирования обществ советского типа. Роспуск Совета экономической взаимопомощи (28 июня 1991 г.), упразднение Организации Варшавского договора (1 июля 1991 г.) и распад СССР (8 декабря 1991 г.) казалось поставили точку в истории социалистического эксперимента. Однако комплекс проблем, доставшихся в наследство от той эпохи, продолжает до настоящего времени оказывать влияние на мировые интеграционные процессы и формирование нового миропорядка. В свете актуальных дискуссий о политических, экономических и, прежде всего, культурных или ментальных составляющих социалистического пространства проблематика образа Сталина приобретает новые ракурсы исследования. Изучение аспектов интегрирующего потенциала образа «вождя», приемы антикризисного менеджмента диктатур, методы управления общественными настроениями и производства социального консенсуса способствуют пониманию феномена харизматического «вождя» и представлений о власти в целом.
Одной из интенсивно развивающихся исследовательских тенденций последних лет является рассмотрение сталинизма в качестве культурного феномена, определившего ментальность, то есть мышление и мировосприятие, ценности и ориентиры, в обществах советского типа. В данном контексте образ Сталина может быть рассмотрен в качестве одного из центральных символических каналов трансляции социалистической картины мира от государства населению. Изучение образа Сталина, с одной стороны, позволяет определить формы, методы и средства идеологического конструирования социалистического содружества от центра к периферии, с другой стороны, предоставляет возможность проанализировать образ советского лидера с учетом национальных особенностей.
В контексте новой политической истории1 образ Сталина предстает знаком и символом социалистической власти, легитимация которой происходила в коммуникативном процессе противостояния, конкуренции и диалога господствующей элиты с обществом. Кроме того, исследование пропаганды и восприятия советского лидера населением вызывает чрезвычайный интерес с точки зрения понимания специфики процессов советизации в странах Центральной и Восточной Европы, в которых культ Сталина стал неотъемлемым атрибутом властных и общественных отношений. Уникальный и одновременно трагичный пример феномена «вождя» представляет собой история современной Германии, для политической культуры которой характерны сильные традиции харизматического лидерства2. Опасность данной тенденции была доказана двойным преодолением тоталитарного прошлого немцами: режима НС ДАЛ в Третьем Рейхе и режима СЕПГ в ГДР. Ключевую роль в легитимации указанных выше диктатур, мобилизации и интеграции общества сыграл харизматический «вождь», ставший в обоих случаях ядром нового политического порядка. Особенно интересным представляется анализ стратегий дистанцирования и легитимации одного тоталитарного режима за счет другого с использованием образа советского руководителя.
Интеграция чужого советского вождя в немецкую реальность открывает перспективы анализа образа Сталина с позиций истории межкультурного диалога3. Вопросы экспорта советского мифа «вождя» в Восточную Германию, проблемы адаптации и социального восприятия призваны анатомировать как структуру властных отношений, так и феномен социалистического общества в широком спектре мнений и поведенческих практик социальных акторов. Пример ГДР вдвойне интересен тем, что государство восточных немцев оказалось на границе противостояния двух систем - капитализма и социализма. При этом ГДР была отведена роль «форпоста и витрины социализма» в Европе. Следовательно, Сталин стал для восточных немцев одним из центральных символов-защитников и своеобразным «лицом» социализма, посредством которого в официальном дискурсе компенсировался недостаток национальной идентичности и дефицит германской государственности.
Исследование структуры и компонентов мифа «вождя» представляет большой интерес для России, в которой персона Сталина на сегодняшний день пользуется популярностью среди населения4. Поэтому обращение к механизмам работы аппарата пропаганды и процессам становления общества массовой культуры призвано способствовать демифологизации «вождя». Кроме того, анализ культа советского руководителя как явления международного масштаба, охватывавшего как бывшие «страны социализма», так и западные демократические государства с сильным коммунистическим движением, предлагает компаративистские перспективы изучения.
Объектом настоящего исследования является образ Сталина в общественном мнении Восточной Германии; предметом выступает комплекс вопросов, связанных с динамикой пропаганды образа «вождя», а также эволюцией восприятия официального мнения о Сталине политической элитой и социальными акторами.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1945 по 1956 годы. Целесообразно выделить три этапа развития официального знания о Сталине. Первый из них охватывает отрезок с 1945 по 1949 годы и связан с утверждением образа советского руководителя в Восточной Германии. Данный период характеризуется падением режима Третьего Рейха, приходом к
власти немецких коммунистов и началом советской оккупационной политики, которая привела к постепенной сталинизации социально-политических сфер жизни общества и утверждению культа Сталина. Период с 1949 по 1956 годы можно назвать апофеозом культа «вождя» в ГДР. Сюжеты семидесятилетнего юбилея «вождя» и траурных церемоний в связи со смертью Сталина стали главными катализаторами в развитии образа советского лидера. Выбор верхней границы исследования был обусловлен началом первой гласной волны десталинизации, стимулом к которой послужил секретный доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС. Публичные разоблачения Сталина привели к партийно-государственной и общественной ревизии образа «лучшего друга немецкого народа» в ГДР и поиску новых интеграционных символов власти.
Территориальные границы работы включают Восточную Германию, а именно: советский сектор Берлина, провинции Мекленбург, Саксония-Ангальт, Бранденбург, а также федеральные земли Саксония и Тюрингия, то есть территории, которые вошли в Советскую оккупационную зону Германии, а впоследствии и в Германскую Демократическую Республику.
Степень разработанности проблемы. Междисциплинарный характер тематики диссертации определил необходимость ознакомления с широким кругом работ, которые условно можно разделить на несколько групп.
В отечественной литературе вопросам формирования и восприятия образа Сталина не уделялось внимания. Преимущественную разработку получили сюжеты биографии и политической деятельности «вождя». После доклада Н.С. Хрущева и вплоть до перестройки образ Сталина в исторической науке практически не изучался и не дискутировался. Прерогатива определения объема знания о Сталине была закреплена за ЦК КПСС, один из секретарей которого Б.Н. Пономарев на заседании политбюро по поводу публикации юбилейной статьи к 90-летию «вождя» заметил: «Это очень сложная фигура - Сталин в истории, и с ним нужно быть осторожным»5. Этого принципа и придерживалась отечественная историческая наука советского периода. Зачастую официальная информация о советском лидере ограничивалась лаконичными и достаточно сухими описаниями в энциклопедических изданиях с перечислением всех должностей, титулов и наград6. Начало перестройки способствовало росту общественных дискуссий и становлению ревизионистского направления в исследовании образа Сталина7. Работы Д.А. Волкогонова, Р.А. Медведева, А.В. Антонова-Овсеенко, Ф.Д. Волкова осветили преступную сторону деятельности советского руководителя, о ранее не известную широкой общественности . В этих трудах, основанных на рассекреченных архивных источниках, впервые были представлены факты о роли Сталина в политических репрессиях, о методах борьбы во внутрипартийном руководстве и с оппозицией, о конфликтных взаимоотношениях Ленина и Сталина, стратегических ошибках командования Красной Армией и, в целом, процесс становления культа личности. Исследователей заинтересовали анализ психологического портрета диктатора с его мотивами и фобиями, мировоззрением и системой ценностей, вопросы соотношения и конфликта реальной личности с созданным органами пропаганды мифом. Аспекты взаимоотношений Сталина и Гитлера накануне Второй мировой войны, сравнительное рассмотрение жизни двух диктаторов нашли отражение на страницах исследований историков Л. А. Безыменского, В.Д. Николаева, Г.Л. Розанова9, а также западных историков - А. Буллока10.
Предание широкой огласке ранее засекреченных тем отечественной
истории, ревизия ошибок и критика советской модели общественного развития способствовали началу дискуссии о культе Сталина с философских и антропологических позиций11. Социологи, философы, психологи, историки обозначили спектр центральных проблем происхождения и корней российской традиции культа личности, функционирования машины власти и структуры тоталитарного сознания, взаимосвязи идеологии и пропаганды, ответы на которые на основе архивных материалов еще предстоит найти историкам. В работах Л. Баткина, Л. Гозмана, А. Эткинда, Л. Седова заложены основы социально-психологического измерения образа Сталина, позволившего по-новому подойти к пониманию механизма управления сознанием масс и
1 У
выработки социального консенсуса в обществах советского типа .
Изучение механизмов конструирования образа и мифа «вождя» было продолжено в работах израильского слависта М. Вайскопфа, российского историка Е.С. Громова, французского психиатра и психоаналитика Д. Ранкур-Лаферриера. Данные авторы обратились к анализу мировоззрения и психики Сталина, повлиявших на реальную политику тоталитарного государства. Выходя на уровень трактовки сталинизма как определенной системы идеологических норм, психологических установок и поведенческих нормативов, исследователи охарактеризовали Сталина как «режиссера и постановщика» политического спектакля в Советском Союзе, в котором самому «вождю» была отведена главная роль .
Отечественный педагог Б.М. Бим-Бад, используя «педагогико-антропологический подход в изучении личности», обратился к реконструкции жизненного стиля диктатора, отразившегося на стиле управления государством и организации советского общества14. Особого внимания заслуживают работы психолога Д.В. Колесова, который предпринял комплексный анализ природы тоталитарного государства с помощью философско-психологических методов15. Корни культа «вождя» в качестве институционального признака власти исследователь усматривает в формировании «партии нового типа», введении принципа однопартийной системы и развитии средств массовой коммуникации, что повлекло в свою очередь установление контроля над сознанием масс с помощью аппарата пропаганды и репрессивных органов. Автор обратился к вопросам структурных компонентов мифа Сталина, специфике имиджа и эмоциональной составляющей режима диктатуры.
Следующую группу работ настоящего обзора составляют исследования об общественных умонастроениях и поведенческих практиках социальных акторов как реакций на предлагаемый властью образ «вождя». В более широком контексте - это труды по изучению образов власти и имиджей политических лидеров в массовом сознании16. Обращение к данной проблематике в исторической науке стало результатом открытия российских и зарубежных архивов в 1990-е годы, а также стремительного развития культурной парадигмы исторического знания, интегрировавшей методы и подходы социальной, ментальной и политической истории.
Первые работы, связанные с проблемами формирования, управления и выражения коллективных представлений о верховной власти, в которых Сталину отводилось одно из центральных мест, были представлены Е.Ю. Зубковой, М.Р. Зезиной и О.В. Великановой. Е.Ю. Зубкова одна из первых подняла в своих исследованиях комплекс вопросов, связанных с существованием общественного мнения в тоталитарных обществах17. Анализируя материалы ЦК КПСС, автор обратилась к миру мнений советского общества после Великой Отечественной войны, в котором персона советского лидера выступала и как носитель надежд и ожиданий, и как объект для проекций общественных претензий и недовольства. Пропаганда и террор являлись, согласно Е.Ю. Зубковой, главными инструментами социального контроля и дисциплинирования настроений общества; они были призваны работать на повышение авторитета власти и создавать впечатление единства їй власти с народом . С одной стороны, образ «вождя» предстает универсальным антикризисным инструментом в коммуникации «верхов» с «низами», с другой стороны, интеракции выявляют множественность восприятия Сталина среди различных социальных групп, проживающих в разнообразных регионах советского государства19.
Исследовательница М.Р. Зезина обратилась к загадке народной любви и высокой популярности Сталина среди населения20. Анализируя реакцию советского общества на смерть Сталина и хрущевский доклад о культе личности, историк прослеживает ломку коллективного сознания, в котором Сталин являлся стабилизирующим компонентом. М.Р. Зезина приходит к выводу, что государственная политика забвения советского лидера привела в коллективному чувству сиротства, ностальгии и даже тоски по Сталину, подчеркнув тем самым высокую степень укоренения образа «вождя» в системе ценностных координат советского общества.
Исследования историка О.В. Великановой посвящены проблеме формирования партийно-государственного имиджа «вождя» и его восприятия
широкими слоями населения21. Работая со сводками и доносами об общественных настроениях, а также фольклором, исследовательница заключила, что культ Ленина являлся следствием становления гражданской религии, в которой «вождь» выполнял функции пророка и учителя, указывающего путь к счастливому будущему, а также являлся символической персоной, на которую проецировались надежды, желания и страхи русского народа22. Кроме того, О. Великанова описала механизм сбора общественных настроений органами государственной безопасности (ВЧК/ОІ11 У/НКВД) в Советской России, подчеркнув тоталитарную природу режима, в основе которой лежали принципы террора и идеологического давления. Отечественные работы по изучению социальных настроений наметили общие контуры анализа образа Сталина в общественном мнении при авторитарных режимах. Однако сама концепция общественного мнения в тоталитарных условиях не получила достаточной теоретической разработки с последующей эмпирической проверкой.
Таким образом, российские исследователи доказали различия в реальной и мифической персонах «вождя», которые зачастую не только не пересекались, но и противоречили друг другу. Преимущественную разработку получили вопросы конструирования образа и мифа «вождя» партийным и пропагандистским аппаратом, выявлены механизмы и стратегии тоталитарной власти, а также природа культа Сталина в отечественной политической культуре. Вместе с тем, аспекты влияния Сталина на формирование социалистического содружества, на становление обществ советского типа в странах народной демократии освещаются в небольшом списке работ23, а сюжеты социальной перцепции советского руководителя «братскими ародами» социалистического лагеря остались до настоящего времени незатронутыми.
Западная историография проблемы образа Сталина более обширна. Исследования образа и культа советского «вождя» были начаты на Западе в 1970-е годы в работах Р. Такера, Й. Хейцера, Г. Кенена, Р. Марша24. Для анализа использовались пропагандистские брошюры, биографии «вождя», школьные учебники, а также художественная литература. Развитие социальной истории способствовало появлению монографии Р. Леманна25. Рассматривая образ Сталина в качестве социального феномена и результата общественных отношений, историк поставил вопросы о мотивах создателей мифа Сталина, о социальных слоях и группах, составивших потенциальную базу культа личности.
В западной историографии изучение общественного мнения в условиях диктатуры ведется с 1980-х годов преимущественно на материале Третьего Рейха. Историк Д. Банкир предложил понимать под общественным мнением комплекс публично высказываемых мнений и реакций социальных акторов, которые якобы и указывают на его существование . Однако главным заблуждением исследователя являлось отождествление общественного мнения с широким спектром народных/популярных мнений. Если особенности института общественного мнения в авторитарных рамках заключались в контроле, управлении, дисциплинировании социума со стороны господствующего режима, то народное мнение являлось спонтанной реакцией, выражением социальных настроений по тем или иным проблемам «снизу». Общественное мнение в условиях диктатуры является, на наш взгляд, более сложным государственно-социальным механизмом контроля и управления социальными настроениями с помощью аппаратов пропаганды и террора.
Фактор «вождя» в формировании общественного мнения был учтен немецким исследователем М. Вирлом27, положившим в основу работы теорию «спирали молчания» социолога Э. Ноэль-Нойман28. Миф и культ «вождя» был исследован британскими историками - Я. Кершоу29 на примере Гитлера в Третьем Рейхе и С. Дэвис на примере Сталина в 1930-е годы в Советском Союзе. Итак, авторы сконцентрировались на выявлении национальных специфик образов вождей и условий их восприятия в авторитарных режимах, не затрагивая при этом сюжеты сравнений и взаимовлияний образов политических лидеров в общеевропейском контексте. В западной исторической науке исследователи, как правило, избегают обращения к теме общественного мнения в условиях диктатуры, считая его исключительным атрибутом гражданского демократического общества.
В настоящее время историки предпочитают проводить анализ локальных публичных сфер31, которые при авторитарных режимах служили каналами трансляции партийной идеологии в массы и местами социализации акторов . Под публичными сферами в данном случае понимаются относительно независимые друг от друга и в то же время находящиеся в многообразных связях с властью и друг с другом коммуникативные пространства, в которых человек действовал, получал систему ориентации и жизненных перспектив. Сюжеты эволюции образа Сталина в общественном мнении в связи с докладом Хрущева на XX съезде КПСС нашли отражение в работах отечественного историка Ю.В. Аксютина33, в альманахе «Неизвестная Россия» под редакцией В.А. Козлова34, в немецких публикациях Л. Ансорг35, а также в сборниках, изданных Д. Байрау и И. Бок36, И. Кирхайзен37 и Я. Фойтциком38. Проблематика популярных мнений в Восточной Германии стала главным предметом изучения в англоязычных исследованиях М. Эллинсона, Г. Притчэрда, К. Роса39. Все авторы в той или иной мере обращаются к вопросу о том, насколько «обычным/нормальным» можно считать восточногерманское общество и его реакции на стремительные социальные, политические и культурные метаморфозы послевоенного времени. Исследования представляют двойной интерес, так как рассматривают динамику социальных настроений сквозь региональную призму, используя архивные материалы провинций и федеральных земель и открывая перспективу изучения образа Сталина с точки зрения региональной специфики. Непосредственно тематике образа Сталина в Восточной Германии посвящено небольшое количество публикаций. Израильский исследователь М. Азарьяху40 и немецкий историк К. Клотц4 предложили концепцию социалистического пантеона вождей и национальных героев восточногерманского государства, в котором Сталину с 1945 по 1961 годы была отведена одна из ключевых позиций. Образ Сталина явился для указанных авторов итогом советизации Восточной Германии, результатом символической политики и сознательного конструирования со стороны органов пропаганды. К. Клотц отмечает также важную роль традиций немецкого коммунистического и рабочего движения 1920-х годов в оформлении и пропаганде культа советского «вождя». Работа Азарьяху представляет особый интерес, будучи сфокусированной на проблеме конкурирования образа Сталина с символами национал-социалистической и прусской эпох. В итоге, по мнению авторов, культ Сталина стал неотъемлемым компонентом политической культуры, проявившемся в последующем почитании национальных героев и, прежде всего, попытках утверждения культа В. Ульбрихта. Используя сравнительный метод в анализе национал-социалистического и коммунистического феномена «вождя», К. Клотц сделала интересные выводы относительно механизма легитимации господствующего представления о харизматическом лидере. Если авторитет Гитлера базировался на его отождествлении с народными массами, то харизма в коммунистической традиции основывалась на принципе партийности. Другими словами, харизма Сталина не мыслилась вне партии и должна была работать на повышение авторитета партии. Развитие новых тенденций в гуманитарном знании, связанных с так называемым лингвистическим и иконографическим поворотом, способствовало повышенному вниманию историков к нарративным и визуальным структурам образа Сталина. В этом отношении особого внимания заслуживает статья немецкого историка Я. Плампера . Автор усматривает корни восточногерманского культа Сталина в общеевропейской традиции культа личности, усиленной представлениями о вожде в среде немецких коммунистов. Истоки феномена культа личности Плампер видит в правлении Наполеона III во Франции, кайзера Вильгельма II и Отто фон Бисмарка в Германской империи, Муссолини в Италии и Гитлера в Третьем Рейхе. Появление культов политических лидеров автор связывает со становлением общества потребления и развитием средств массовой коммуникации. Анализируя текстуальные и визуальные структуры образа вождя, Я. Плампер отмечает ключевую роль политической и творческой элиты в формировании культа Сталина в Восточной Германии. Использование отчетов об общественных настроениях позволило учесть специфику восприятия «вождя» различными группами населения.
Общая логика эволюции образа Сталина в Восточной Германии с 1945 по 1956 годы реконструируется в работах немецкого историка Я. Берендса . Исследования представляют двойной интерес, так как затрагивают сюжеты экспорта культа «вождя» из СССР в страны народной демократии, противоречивых процессов адаптации и амбивалентной перцепции персоны советского лидера в Польше и ГДР. Я. Берендс аналогично Я. Пламперу усматривает истоки традиции культа личности в европейской политической культуре. Однако для Берендса главный источник культа Сталина локализуется в Москве, являясь показателем зависимости стран-сателлитов от СССР.
Вопросы репрезентации образа Сталина посредством восточногерманских радио, телевидения и иллюстрированных журналов получили освещение в работах немецкого историка Й.-У. Фишера44. Анализируя официальный дискурс о советском лидере, исследователь выявляет каналы трансляции пропагандистского мифа адресатам с учетом возрастных, тендерных, профессиональных и социальных характеристик аудитории. Аспекты инсценировки и драматизации образа Сталина на основе российских источников получили разработку в исследованиях о кино45, 46 47 48 і 49 печати , литературе , массовом советском празднике и фольклоре . Чрезвычайный интерес представляют исследования, выполненные в русле новой культурной истории. В рамках данного направления следует отметить статью Г. Эгхигиана, предпринявшего анализ истории болезни психически больной женщины в Советской оккупационной зоне Германии50. Автор пришел к выводу, что эти источники отражают нормы публичной культуры и социального контекста, определявшихся крахом национал-социалистического мировоззрения, интенсивной популяризацией германо-советской дружбы и усилением конфликта холодной войны. Пример душевнобольной шизофренией, разговаривающей с призраком Сталина, демонстрирует, насколько глубоко общественные конфликты и символические персоны пропаганды могли проникать в структуру психики человека. Одновременно с этим доказывается сила воздействия пропагандистских мифов на реальную жизнь индивида и социальных групп.
Среди общих недостатков по исследованию культа Сталина в Восточной Германии можно выделить то обстоятельство, что при рассмотрении образа советского лидера исследователи концентрируются преимущественным образом на двух сюжетах - 70-летнем юбилее и траурных церемониях в связи со смертью «вождя». Это ведет к статичной картине восприятия и отсутствию видимой динамики становления, развития и разрушения образа. Обращение лишь к отдельным аспектам темы, сосредоточение внимания на уровне производства официального знания о Сталине, слабое привлечение российских источников в литературе делают необходимым проведение комплексного исследования образа Сталина в Восточной Германии.
Вспомогательную роль в освещении вопросов перцепции образа Сталина в обществах советского типа сыграли работы о феномене харизмы и харизматических личностях. Немецкий историк Р. Гриз предлагает рассматривать харизму «вождя» в качестве коммуникативной схемы, которая работает лишь в том случае, если социальные акторы готовы принимать и интегрировать идеологические послания «сверху» в свой мир представлений и ценностей51. Исследователи сходятся в том, что харизма является не божественной благодатью (М. Вебер), а результатом сознательной политики инсценировки через средства массовой информации, кодирующие партийно-государственные значения в нарративе и иконографии52. Харизматический лидер признается важным легитимирующим ресурсом власти, способным завоевывать доверие населения и мобилизовывать массы в интересах правящих элит. Кроме того, ряд западных историков (Е. Реес, Ф. Меллер, Я. Плампер) предпринял попытку теоретической концептуализации понятия «культа личности» и экстраполяции исследуемой категории на общеевропейский контекст53. Подводя общий итог историографическому обзору, можно сделать следующие выводы: в западной литературе заявленная проблематика рассматривалась как составная часть общих проблем культа личности и процессов советизации. В отечественной историографии, несмотря на возрастающий интерес к специфике функционирования обществ советского типа, с одной стороны, и культурной истории сталинизма - с другой, тема образа «вождя» на периферии социалистического содружества не получила разработки, а вопросы умонастроений о советском лидере рассматривались главным образом на российском материале. В качестве основного пробела в современных исследованиях можно отметить недостаток внимания к ментальному уровню социальной перцепции, реакции акторов на предлагаемый «сверху» пропагандистский продукт. В целом, в отечественной и зарубежной историографии не существует работ, в которых бы проводился комплексный анализ образа Сталина как партийно-государственного и социокультурного феномена в Восточной Германии - регионе, предлагающего исследователю уникальный контекст для анализа индустрии производства дискурсивного знания о «вожде» и условий его восприятия. Степень изученности проблемы позволяет сформулировать цель диссертационного исследования, которая заключается в изучении механизма производства и функционирования общественного мнения о Сталине в Восточной Германии.
Для реализации поставленной цели предполагается выполнение следующих исследовательских задач:
• проанализировать стратегии репрезентации образа Сталина со стороны власти и аппарата пропаганды, с одной стороны, и выявить процессы
восприятия, интерпретации и реакций социальных акторов на
предлагаемый «сверху» пропагандистский имидж советского «вождя» с другой;
• определить каналы экспорта культа Сталина из СССР в Восточную Германию, а также соотношение советского и германского компонентов в официальном дискурсе «вождя»;
• выявить структуру и содержание образа Сталина, базировавшегося на политических символах, мифологии и ритуалах; обозначить коммуникативную схему трансляции комплекса идеологических значений в массы и возможности социальных акторов в построении образа «вождя»;
• определить символические ресурсы образа Сталина для политической системы и общества Восточной Германии;
• проанализировать влияние социальной структуры восточногерманского общества на мнения о «вожде»;
• исследовать силу воздействия образа Сталина на массовое сознание восточных немцев, а также выявить степень проникновения мифа «вождя» в повседневную социалистическую реальность;
• определить границы господствующего общественного мнения за счет дисциплинирующих техник исключения/включения;
• изучить влияние секретного доклада Хрущева о культе личности на ревизию образа Сталина в СЕПТ и восточногерманском обществе.
Поставленные цель и задачи обусловили выбор теоретико-методологической основы иссследования, определив необходимость привлечения главных положений и категорий культурной истории пропаганды54. Образ Сталина трактуется как один из центральных сюжетов партийно-государственной пропаганды Восточной Германии, в котором социалистическая диктатура видела источник собственной легитимации и пыталась мобилизовать население к реализации целей режима СЕПГ. Пропаганда предстает главным инструментом власти в деле производства сети официальных значений и смыслов, задававших правила интеракций власти с обществом. Пропаганда фигуры Сталина исследуется в качестве одной из техник власти, преследовавшей цель формирования социального консенсуса за счет разработки идентификационных образцов, интеграционных символов и знаков социалистического порядка. Динамика образа Сталина в Восточной Германии представляла собой постоянный коммуникативный процесс между посланиями (властью) и их адресатами (обществом), характеризовавшегося цепочкой перцепции, переработки и реакции акторов на предлагаемую пропагандой конструкцию «вождя»55. Поэтому исследование образа Сталина осуществляется в диссертации на двух уровнях. Первый уровень - это сфера производства официального дискурса о «вожде», конструируемого в партийно-государственных институтах власти, разрабатываемого определенными авторами «канонических» текстов и транслируемого в массы через средства массовой информации. Второй уровень - это сфера общественного восприятия и многовариантных реакций на предлагаемый «сверху» образ Сталина. Данными теоретическими подходами был задан круг используемых методов исследования. Наряду с традиционными методами исторического познания - проблемно-хронологического, описательного, компаративного, в работе над источниками применялись методы качественного анализа текста или дискурсивного анализа с целью воссоздания наиболее цельной картины исследуемой проблематики. Привлечение понятийного аппарата и методов новой политической истории56, истории поколений57 и истории эмоций58 способствовали более детальному анализу образа Сталина в мире мнений Восточной Германии. Источниковая база диссертации представлена широким спектром архивных и опубликованных материалов. Особенность выбора источников объясняется спецификой функционирования властных отношений на пространстве социалистического лагеря, когда страны-сателлиты (в том числе ГДР) находились в зависимости от СССР. Не случайно историю ГДР практически невозможно представить без работы в российских архивах, хранящих существенную часть документов по послевоенному прошлому Восточной Германии. Это обусловило комплексное привлечение немецких и российских материалов.
Архивные источники включают неопубликованные документы из российских и германских центров документации, которые условно можно разделить на несколько групп. Прежде всего, стоит охарактеризовать акты партийных и государственных органов Восточной Германии, хранящиеся в Федеральном архиве ФРГ (SAPMO-Bundesarchiv). Они позволили реконструировать официальный образ Сталина и определить границы разрешенного (дозволенного) знания о советском лидере. Так, протоколы заседаний политбюро ЦК СЕПГ отражают процессы принятия решений относительно формирования, укрепления и ревизии образа Сталина в ГДР, выработку стратегий взаимоотношений как лично со Сталиным, так и с Советским Союзом в целом59. Анализ этих документов позволяет делать выводы о роли политической элиты Восточной Германии в определении официального знания о «лучшем друге немецкого народа». Особого внимания заслуживают приложения к протоколам заседаний политбюро, которые
содержат более подробную информацию о пропагандистских мероприятиях.
При работе с данными источниками следует учитывать, что, с одной стороны,
политбюро ЦК СЕПГ являлось центральным элементом политической
системы, обладавшим всей полнотой власти. С другой стороны, при анализе
образа Сталина необходимо иметь в виду, что функционирование данного
органа находилось под пристальным контролем СВАТ (впоследствии Советской Контрольной Комиссии), а также непосредственно Кремля.
Доказательством тому служит тот факт, что один экземпляр протокола всегда
переправлялся в Москву через советскую администрацию в Германии.
Примеры социальных практик принятия и отторжения образа Сталина отражены в актах отдела партийных органов при ЦК СЕПГ, координировавшего работу парторганизаций в регионах60. Концентрация материалов об отношении к Сталину в виде отчетов о положительных и отрицательных настроениях в регионах наблюдалась в периоды дней рождения «вождя» и особенно в связи со смертью советского лидера, а также решениями XX съезда КПСС. Данная группа источников позволила сделать выводы о тоталитарной природе партийной диктатуры в Восточной Германии, стремившейся к подавлению свободы личности, исключению плюрализма мнений и мобилизовывавшей для борьбы с оппозиционными режиму настроениями репрессивные ресурсы органов юстиции и суда, структуры государственной безопасности и разведки.
Значительный интерес представляют акты министерства государственной безопасности (Штази), обращение к которым помогло определить границы толерантности режима СЕПГ в отношении народной интерпретации официального дискурса о Сталине61. Как выяснилось, отчеты сотрудников Штази об общественных настроениях по поводу смерти «вождя» и доклада Хрущева на XX съезде КПСС до настоящего времени не были введены в научный оборот. Материалы судебных процессов и протоколы допросов иллюстрируют операционализацию созданного пропагандой образа врага в целях исключения оппозиционных власти индивидов и целых социальных групп. Благодаря привлечению данных документов становится возможной реконструкция репрессивных механизмов контроля над миром мнений восточных немцев и методов поддержки официального дискурса о Сталине.
Стратегиям адаптации образа Сталина к различным социальным группам, с одной стороны, и вопросам государственной мобилизации общества посредством пропагандистских кампаний - с другой, посвящены источники массовых организаций. Материалы Общества германо-советской дружбы , Союза свободной немецкой молодежи , Объединения свободных немецких профсоюзов64, Демократического союза женщин Германии65, Культурного союза66 позволяют определить роль гражданских акторов в становлении культа Сталина в Восточной Германии. Однако при этом необходимо учитывать, что массовые организации являлись важным звеном политической системы ГДР на пути формирования «единого общественного мнения». Источники данной группы содержат богатый материал об общественных умонастроениях и иллюстрируют широкий диапазон коммуникативных практик вокруг образа советского лидера.
Российские архивные материалы фонда СВАТ (ГАРФ), содержащие политдонесения о настроениях населения, о чрезвычайных происшествиях, о пропагандистской работе с немецким населением, о курсировавших слухах, выдержки из перлюстрированных писем гражданского населения, позволили сделать выводы о социальной привлекательности и/или отторжении образа Сталина в Восточной Германии, о мероприятиях СВАГ в деле легитимации персоны «вождя», о контрольных механизмах, проводящих границы
62 Gesellschaft flir deutsch-sowjetische Freundschaft (GFDSF): SAPMO-BArch, DY 32/5699, 6153, 6163, 6167, 6172,6980, 7089, 10036, 10072, 10080, 10266, 10271 и др.
63 Freie Deutsche Jugend (FDJ): SAPMO-BArch, DY 24/241, 1012, 1013,2408, 2409,2410, 2412, 3430.
64 Freier deutscher Gewerkschaftsbund (FDGB): SAPMO-BArch, DY 34/20055, 20094,22668,22672. 63 Demokratischer Frauenbund Deutschlands (DFD): SAPMO-BArch, DY 31/584, 881.
66 Kulturbund der DDR: SAPMO-BArch, DY 27/707, 854,916. официального общественного мнения67. Анализ наиболее популярных мнений, курсировавших в общественных местах, позволяет сопоставить оценки различных социальных групп, а также рассмотреть восприятие образа Сталина сквозь призму структуры поколений в Восточной Германии. Кроме того, знакомство с методами работы СВАТ и последующими на нее реакциями населения указывают на существенные различия немецкой и российской политических культур. Следующей группой неопубликованных источников являются документы ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей) (ГАРФ), которые до настоящего момента относительно редко использовались исследователями. Документы позволяют реконструировать централизованный и контролируемый со стороны ЦК ВКП(б) процесс экспорта культа Сталина в Восточную Германию . Прежде всего, речь идет о культурной экспансии в советскую зону посредством поставок плакатов и картин, текстов песен и музыки, бюстов и портретов, литературных произведений и выставок о «вожде». Инициатива на доставку материалов из Москвы исходила от восточногерманских массовых организаций. Дополнительные сюжеты целенаправленного экспорта образа «вождя» в страны народной демократии подтверждают документы Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС (РГАСПИ), позволившие выявить соотношение советских и восточногерманских компонентов в дискурсе о «лучшем друге немецкого народа»69. Сравнительный анализ российских и немецких материалов оказался чрезвычайно важен с точки зрения понимания механизма формирования дискурса «вождя», определения стратегий репрезентации и выявления повседневных практик интеграции образа Сталина в восточногерманское общество. Спектр использованных в работе опубликованных источников весьма широк: наряду с литературой органов пропаганды сюда вошли социалистическая печать, мемуары и воспоминания сотрудников СВАТ, а также работников партийно-государственного аппарата режима СЕПТ, отчеты о поездках в Советский Союз представителей массовых организаций. В отдельную подгруппу следует выделить аудио-визуальные источники, которые дополняют текстуальные материалы. Важную группу источников представляет пропагандистская литература. Данные материалы, предназначавшиеся для внутреннего пользования в партийных и массовых организациях, школах и учреждениях культуры с целью подготовки лекций, семинаров, докладов о «вожде», содержали типовые партийно-государственные нарративы о биографии, карьере, характере, мировоззрении Сталина . К дням рождения советского лидера для референтов выпускались специальные брошюры-наставления с рекомендациями по содержательной и организационной пропаганде, то есть предписанными властью приемами репрезентации «лучшего друга немецкого народа»71. Центральное значение для анализа биографического конструирования образа имело обращение к «Краткой биографии И.В. Сталина», переведенной на немецкий язык и пережившей несколько изданий72. Одно из признанных каноническим в партийной культуре произведений отражает ключевые роли «вождя»: «революционера», «великого полководца», «корифея всех наук», «Ленина наших дней». Важным мотивом легенды стало обоснование исторических корней германо-советской дружбы и миссионерской роли советского лидера в развитии двусторонних отношений73. Использование в анализе сборников стихов, песен и гимнов в честь Сталина позволило определить методы сакраментализации представлений о советском лидере74 Материалы социалистической прессы явились важной группой источников, позволяющей проследить становление, расцвет и начало ревизии официального дискурса о Сталине в Восточной Германии. Именно печать как основное средство массовой информации в послевоенный период стала центральным каналом трансляции в массы официального знания о Сталине75. Чаще всего на страницах газет и журналов находили отражение задаваемые властью ритуальные практики почитания и инсценировки культа «лучшего друга немецкого народа», отчеты о праздничных мероприятиях и общественных реакциях. Фото- и радиорепортажи из Сталинштадт, из домов по Сталиналлее отражают конструирование привлекательного для населения социалистического стиля жизни, предлагаемого адресату с образом «вождя». Важной частью инсценировки имиджа Сталина на страницах печатных изданий являлось программирование коллективных эмоций и чувств в отношении восприятия «вождя», преследовавшее целью продуцирование общественного доверия к режиму СЕПТ. Таким образом, анализ средств массовой информации и, прежде всего, социалистической печати позволяет воссоздать медиальные стратегии власти в репрезентации образа Сталина, ориентированных на легитимацию политического режима, на активизацию и мобилизацию масс в целях диктатуры. Социалистические газеты и журналы, радио и телевидение передавали в массы эталон партийно-государственного мнения о «вожде», которое и должно было стать общественным. Мемуары и воспоминания сотрудников СВАТ, а также работников партийного и государственного аппарата Восточной Германии помогли осветить субъективную сторону процессов советизации и десталинизации, которую практически невозможно увидеть за официальным языком документов . Ряд интересных наблюдений о культе Сталина отражают отчеты и воспоминания представителей официальных немецких делегаций, побывавших в Советском Союзе77. В ряде использованных нами книг, которые были напечатаны по заказу Общества по изучению культуры СССР в 1948 1949 годах, вопросы почитания «отеческой» фигуры Сталина рассматриваются с точки зрения пережитого опыта эпохи национал-социализма и его сравнения с культом Гитлера. Ценность данного вида источника заключается в возможности взглянуть на советский культ Сталина с точки зрения мировосприятия восточных немцев и перспективы соотнесения «своего» (понятного) и «чужого» (того, что вызывает отторжение) в политической традиции двух обществ с учетом исторических условий и авторства источника. Использование аудио-визуальных источников позволило в аутентичной форме соприкоснуться с продукцией советской и восточногерманской пропаганды послевоенного периода. Эмоционально насыщенные речи политиков, аудиорепортажи с первомайских демонстраций и социалистических строек, культура песни и государственной музыки дополняют нарративные источники, позволяя получить более полную картину партийно-государственных ритуалов и искусства инсценировки в ГДР78. Данный вид источников подчеркивает важность средств массовой коммуникации в формировании позитивного имиджа Сталина. Так, радио79, кино80 и телевидение81 служили для режима СЕПТ центральными каналами идеологической индоктринации населения ГДР. Более того, работа с аудиовизуальными документами позволяет проникнуть в «официальное настроение» восточногерманского общества конца 1940-х - начала 1950-х годов и выявить пропагандистские стратегии власти, рассчитанные на проникновение образа «вождя» в частное пространство индивида. Особую ценность представляет обращение к визуальным источникам, а именно: картинам, фотографиям, плакатам и почтовым маркам, запечатлевшим иконографическую составляющую официального дискурса Сталина82. Данные материалы позволяют определить приемы визуализации мифологических ролей «вождя», найти ответы на вопросы об авторах легенды, о комплексе партийно-государственных значений, кодированных в различных изображениях. Особый интерес представляет папка фотоматериалов из личного фонда Сталина в Государственном архиве социально-политической истории Российской Федерации. Содержащиеся в ней фотографии содержат пометки сотрудников аппарата пропаганды, направленных на корректировку антропофизических данных Сталина83. Открытие российских архивов в течение 1990-х годов предоставило в распоряжение историков комплекс ранее засекреченных материалов. Ряд документов, опубликованных в российских и немецких сборниках, позволил восполнить пробелы в вопросах советской оккупационной политики в Германии84, коммуникации восточногерманского руководства со Сталиным85, о роли немецких коммунистов86 и Управлении пропаганды СВАТ87 в ПО становлении культа советского лидера, об общественных настроениях . Сборники документов помогли реконструировать противоречивый процесс десталинизации в Восточной Германии89. Ценность отмеченных источников не ограничивается воссозданием фактологического контекста и общих условий эволюции образа Сталина в Восточной Германии. Гораздо важнее тот факт, что анализ механизма производства знания о «лучшем друге немецкого народа» с привлечением широкого круга материалов позволяет реконструировать логику советизации ГДР, противоречивый процесс коммуникации власти и общества, столкновение дискурсивных полей которых привело к становлению многоликого образа «вождя». Комплексное использование российских и немецких источников позволило выполнить поставленные задачи и достичь намеченной цели исследования. Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка комплексного анализа проблемы, практически не разработанной не только в отечественной, но и в зарубежной исторической науке. На конкретном эмпирическом материале пропаганды образа Сталина в Восточной Германии апробируется концепция общественного мнения в условиях авторитарных режимов. Предлагаемая коммуникативная схема анализа конструкции «вождя» в контексте социалистической диктатуры (ГДР) помогает пролить свет на механизм производства знания о Сталине «сверху», а также его восприятия, интерпретации, переработки социальными акторами, то есть «снизу». В научный оборот вводится большое количество источников, ранее неизвестных не только в отечественной, но и в зарубежной историографии. Комплексное использование российских и германских источников позволяет скорректировать ряд существующих в зарубежной историографии выводов по вопросам производства, экспорта, адаптации и социальной перцепции образа Сталина в страны народной демократии, а также специфики коммуникации между ЦК ВКП(б) в Москве и прокоммунистически ориентированными режимами на периферии социалистического лагеря. Работа включает восточногерманский культ Сталина в общесоциалистический контекст и дополняет представление о процессах советизации в Восточной Германии. Использование современных концепций и методик в русле новой политической истории обеспечило свежий взгляд на казавшиеся ранее неправомерными вопросы об общественном мнении в условиях диктатуры, социальном измерении культа личности, специфике функционирования обществ советского типа. Данный комплекс проблем позволил рассмотреть образ Сталина в качестве итога коммуникативного процесса между государством и обществом, который протекает непрерывно в форме диалога, противостояния и/или конкуренции. Практическая значимость работы заключается в возможности использования результатов исследования для проведения лекционных и семинарских занятий в рамках курсов по всеобщей истории. Сюжеты экспорта и московского контроля над мифом Сталина в Восточной Германии будут небезынтересны для курсов по отечественной истории. Использованные методы интерпретации и анализа источников могут быть применены для спецкурсов по источниковедению, а современные методологические подходы могут вызвать интерес при составлении историографических обзоров. Использованные источники, подходы и методы исследования могут быть полезными при подготовке и проведении спецкурсов и спецсеминаров, при написании учебных и методических пособий. Исследование дополняет современные дискуссии о сущности социалистических обществ и призывает к необходимости исследования культурной истории сталинизма90. Кроме того, отдельные положения и выводы диссертации могут быть использованы как историками-германистами, так и представителями смежных дисциплин в научно-исследовательской работе. Не являясь исчерпывающим анализом всех аспектов репрезентации и механизмов интерпретации образа «вождя» в обществах советского типа, настоящая работа может стимулировать дальнейшее изучение ментального уровня феномена культа личности в общеевропейском и, более того, в трансатлантическом контексте.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены на научных конференциях в г. Ярославле в 2001-2004 годах, на заседаниях методологического семинара преподавателей и аспирантов исторического факультета ЯГПУ им. К.Д. Ушинского в 2003 году. Концепция диссертации обсуждалась на коллоквиумах университета г. Карлсруэ (ФРГ) в 2002-2003 годах и в Институте европейской истории г. Майнц (ФРГ) в 2004 году. Результаты исследования были представлены в докладе на Летней школе по «лингвистическому повороту» в Берлине (ФРГ) в 2005 году.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений.
Основное содержание работы отражено в семи публикациях общим объемом 3,0 п.л.
Создание механизма сбора общественных настроений Советской военной администрацией (СВАТ)
Цель настоящего параграфа заключается в реконструкции механизма сбора мнений различных слоев восточногерманского общества, который был создан Советской военной администрацией в Германии для контроля за поведением населения и дисциплинирования социальных групп в интересах власти. Внимание сосредоточено на информационной политике СВАГ, нацеленной на проведение в жизнь идеологической концепции единого общественного мнения и приведение широкого диапазона умонастроений восточных немцев к единому знаменателю, то есть к официальному мнению «диктатуры дискурса»1.
С подписанием Акта о безоговорочной капитуляции Германии2 немецкое общество столкнулось с новыми социально-политическими реалиями. Согласно Потсдамским соглашениям, вооруженные силы СССР, США, Великобритании и Франции оккупировали территорию Германии, которая переставала быть самостоятельным единым государством и территориально делилась сначала на четыре, а затем на две зоны. Политическая власть оказалась в руках главнокомандующих армий союзников, каждый из которых координировал ситуацию в своей зоне. Они объединялись в Союзный Контрольный Совет - коллективный орган власти, контролировавший проведение общего курса на демократизацию, демилитаризацию, денацификацию и декартелизацию3.
9 июля 1945 года маршал Г.К. Жуков объявил о создании Советской военной администрации в Германии, ставшей высшим исполнительным, законодательным и судебным органом в советской оккупационной зоне4. В соответствии с договоренностью союзников по антигитлеровской коалиции СВАТ выполняла роль арбитра над исполнением Потсдамских соглашений в Восточной Германии5. Для Советского Союза СВАТ являлась каналом лоббирования просоветских интересов, а именно: обеспечение безопасности в Европе, демилитаризация Германии с целью предотвращения новой агрессии, восстановление германских структур власти на демократических принципах, контроль за выплатой репараций. Красная Армия получила официальный статус «Группы советских оккупационных войск в Германии». Создание новых структур власти позволило впоследствии перейти к оформлению «господствующего дискурса», то есть знания, претендующего на всеобщее признание со стороны населения.
Институт по вопросам исследования общественного мнения в Восточной Германии при ЦК СЕПГ был образован 21 апреля 1964 года6. Однако сбор информации о политических настроениях населения всегда интересовал руководящие звенья сначала СОЗГ, а впоследствии ГДР. С одной стороны, знание ситуации в стране открывало возможности контроля и оперативного реагирования на потребности населения. С другой, государство пыталось найти в общественном мнении источник легитимации создаваемого порядка.
Общая схема контроля и наблюдения над социальными настроениями не была исключительным следствием советизации восточногерманской территории. Аппарат отслеживания оппозиционных мнений эффективно функционировал в Третьем Рейхе и широко практиковался в Советской России . Практика составления сводок общественных настроений считается общеевропейской традицией, истоки которой восходят к восемнадцатому столетию9. С оформлением структуры СВАТ наблюдался процесс создания единого информационного пространства Восточной Германии, контроль над которым становится одной из центральных задач оккупационных властей. Исследование механизма сбора общественных настроений позволяет пролить свет на роль СВАТ в процессе сталинизации Восточной Германии, а также понять условия, рамки и границы конструирования знания о Сталине10.
Центральную роль в формировании контрольного механизма за умонастроениями населения в Восточной Германии сыграло Управление пропаганды, которое было создано согласно приказу № 29 от 18 августа 1945 года при политическом отделе СВАТ11. Возглавил управление СИ. Тюльпанов. В январе 1947 года ЦК ВКП(б) рекомендовал переименовать подразделение в Управление информации, так как по сообщениям с мест термин «пропаганда» вызывал среди немецкого населения негативные ассоциации с министерством Геббельса12. Среди историков существует точка зрения, что, благодаря самому крупному структурному нововведению13, Советская военная администрация смогла не только выстраивать единую идеологическую линию, но в целом проводить самостоятельный политический курс в советской зоне14. О возросшем авторитете управления свидетельствовала рекомендация начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР И.В. Шикина в адрес ЦК ВКП(б): «В связи с тем, что Управление пропаганды фактически стало органом Советской Военной Администрации по контролю за всей внутриполитической жизнью в советской зоне оккупации Германии возникла настоятельная необходимость в преобразовании Управления пропаганды в «Управление политического контроля Советской Военной Администрации в Германии»».
Сфера посланий и репрезентаций в общественном мнении о Сталине
В настоящей главе под сферой посланий и репрезентаций понимается уровень производства официального знания о Сталине со стороны государственного и партийного аппарата Восточной Германии. Речь идет об авторах, процессах нарративного и визуального конструирования пропагандистского мифа «лучшего друга немецкого народа», адресованного социальным акторам с целью их мобилизации в интересах режима СЕПТ. В первом параграфе рассматриваются причины, условия и каналы экспорта советского образа «вождя» в ГДР, который привел к канонизации дискурса и попыткам власти установить «единое общественное мнение» о Сталине.
К моменту образования ГДР в Восточной Германии были созданы благоприятные условия для полноценного утверждения культа Сталина. В мае 1948 года начальник управления пропаганды СВАТ С. Тюльпанов в связи с обострением холодной войны и фактическим расколом Германии объявил курс на советизацию восточногерманского общества1. В качестве ориентира для подражания объявлялись «страны народной демократии». Ключевая роль в государственном управлении и экономике отводилась «партии рабочих и крестьян», или «партии нового типа». В 1948 году началась реализация двухлетнего экономического плана, ставшего очередным доказательством советизации восточногерманской экономики. Начало партийных чисток, усиление дисциплины внутри СЕПГ и активизация органов безопасности свидетельствовали об утверждении тоталитарной власти в Восточной Германии по сталинскому образцу.
Лично Сталин не только был хорошо информирован о социально политических изменениях в советской зоне, но сам одобрял и направлял шаги как СЕПГ, так и СВАТ. Руководство СЕПГ по всем центральным вопросам восточногерманских перспектив развития предпочитало проконсультироваться с «вождем», заручившись его поддержкой. Круг этих проблем в 1949 году охватывал образование временного немецкого правительства, обеспечение советской стороной выполнения двухлетнего экономического плана, освобождение немецких военнопленных в СССР, финансирование КПГ на Западе, издание полного собрания сочинений Сталина2. Реализация политического курса СЕПГ без поддержки Кремля и лично «вождя» была невозможна. Поэтому культ Сталина стал логичным следствием укрепления СЕПГ, рассматривавшей образ «вождя» в качестве источника легитимации власти.
С одобрения политбюро ЦК ВКП(б) произошло образование Германской Демократической Республики и утверждение списка восточногерманского правительства3. Именно создание ГДР стало отправной точкой публичного оглашения культа Сталина в Восточной Германии. Этому способствовал ритуал дипломатического признания ГДР Советским Союзом. Седьмого октября Национальный фронт Германии провозгласил создание ГДР. Десятого октября Главнокомандующий группой советских войск в Германии В.И. Чуйков одобрил создание восточногерманского государства, заявив о передаче функций управления в руки нового немецкого правительства и переименовании СВАТ в Советскую контрольную комиссию в Германии (СКК). Одиннадцатого октября президентом ГДР был избран В. Пик, фотографии которого на страницах печати были опубликованы совместно с изображениями Сталина.
С самого начала образование ГДР проходило под лозунгами германо-советской дружбы, а руководители восточногерманского государства открыто подчеркивали просоветскую ориентацию. О. Гротеволь на пленуме Центрального правления СЕПТ заявил: «Советский Союз является руководящей силой лагеря демократии и мира, всюду выступает за интересы немецкого народа. Эта благородная и великодушная борьба Советского Союза заслуживает глубокой благодарности всех честных немцев...»5. Дискурс благодарности в адрес СССР был более детально персонифицирован в выступлении В. Пика: «Пока лишь правительство социалистического Советского Союза решило на деле осуществить признание святого права немецкого народа на самостоятельную государственную жизнь в единстве, мире и национальной независимости (Продолжительные аплодисменты). Поддержка СССР является актом дальновидной великодушной государственной политики, проводимой правительством Советского Союза под руководством мудрого премьер-министра Генералиссимуса Сталина по отношению к германскому народу (Бурные овации)»6.
Подчеркнем и отметим еще раз, что большое влияние на утверждение пропагандистского образа Сталина оказала традиция «вождя» в немецком коммунистическом и рабочем движении. После крушения режима Третьего Рейха коммунисты прибыли в Восточную Германию с твердым убеждением, что именно они являются политической силой, «способной показать народу путь в лучшее будущее» . Уже в 1937 году в докладе на VII Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала В. Пик произнес: «Мы идем на борьбу - за свободу, за мир, за хлеб, за советскую власть, за социализм. Наш главный лозунг - борьба за советскую власть. Наше знамя - знамя Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Наш вождь - Сталин»8. На тайные каналы сталинского влияния на КПГ в 1920-е годы указала исследовательница Р. Фишер9. По мнению историка, московский контроль за КПГ стал возможен благодаря разветвленной системе агентов, оплачиваемых в СССР. В. Ульбрихт и В. Пик уже в то время являлись доверенными лицами Сталина, с помощью которых советский руководитель укреплял свои позиции не только в КПГ, но и в Коминтерне в целом. В свою очередь Ульбрихт и Пик рассматривали сталинизацию партии в качестве средства финансового обеспечения собственной власти. Опыт Веймарской республики был использован впоследствии в ГДР.
Внутрипартийные дискуссии СЕПГ о культе личности и принципах коллективного управления
В настоящем разделе анализируется влияние доклада Н.С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» на внутриполитическую ситуацию в Восточной Германии. Реакции партийно-государственной элиты и рядовых членов СЕПГ рассматриваются в контексте кризиса общественной и государственной системы, наиболее ярко проявившегося в 1956 году в связи с пересмотром официального знания о Сталине.
Во внутреннем пространстве Восточной Германии секретный доклад Хрущева имел собственную специфику политического и общественного резонанса в силу ряда факторов. Во-первых, политическая элита ГДР оказалась психологически не подготовленной к внезапной ревизии образа Сталина, который за годы его интенсивной пропаганды сумел стать центральным интеграционным и идентификационным символом режима СЕПГ. Отказ от мифа «вождя» грозил подорвать основы восточногерманского государства, легитимация которого была неразрывно связана с «вождем». Во-вторых, в условиях холодной войны кардинальный пересмотр мифа Сталина был равноценен идеологическому поражению перед Западом. Идея социализма, которую персонализировал советский руководитель, не могла быть поставлена ниже идеи «буржуазного, капиталистического строя». Поэтому десталинизация в Восточной Германии приобрела латентный характер, а «оттепель» продолжалась короткий отрезок времени с 1956 до 1958 года. Однако остановить ревизию образа «лучшего друга немецкого народа» в обществе было невозможно и, прежде всего, за счет фактора приграничья с Западом, создававшего альтернативную информационную картину для ГДР. Подчеркнем еще раз: доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС поверг в шок политическую элиту Восточной Германии. Ни правительство, ни руководство партии не предполагали низвержения «верховного божества социалистического Олимпа». Первым о советском импульсе переоценки «вождя» узнал В. Ульбрихт, возглавлявший немецкую делегацию на XX съезде КПСС. Известно, что представители «братских народов» социалистического лагеря не были приглашены на заседание 25 февраля 1956 года. Наиболее распространенным среди историков является мнение, что Ульбрихт наряду с другими главами делегаций «стран народной демократии» был ознакомлен с содержанием речи Хрущева 27 февраля. Текст доклада вручался для прочтения избранному кругу лиц иностранных делегаций через отдел ЦК по связям с иностранными и коммунистическими партиями и подлежал обязательному возврату «до отъезда указанных товарищей из Москвы»1. Среди немецкой делегации только В. Ульбрихту было доверено прочитать речь Хрущева. В то же время распространялись слухи, что один из посланников советского партаппарата в ночь после завершения работы съезда в частном порядке зачитал представителям СЕПГ доклад Хрущева на немецком языке. При этом кто-то из членов делегации якобы делал записи, которые и захватил в Берлин . Однако документального подтверждения данного факта не обнаружено.
Отчетная статья восточногерманской делегации по итогам XX съезда КПСС была опубликована 4 марта 1956 года в газете «Нойес Дойчланд». Текст свидетельствует о том, что В. Ульбрихт явно не желал акцентировать внимание на проблеме культа личности. Тем не менее было объявлено, что «Сталина нельзя считать классиком марксизма-ленинизма» . Реакция западной прессы на заявление первого секретаря ЦК СЕПГ последовала незамедлительно, подчеркнув кардинальное изменение курса «Ленина советской зоны» (как прозвали В. Ульбрихта на Западе) от верного сталиниста к антисталинисту4. В адрес Сталина выдвигался ряд обвинений, заключавшихся в нарушении ленинского принципа коллективного управления и установлении «враждебной теории и практики культа личности, осуществлявшейся до самой смерти»: «...организаторской и идеологической работе был нанесен большой вред. Это умаляло роль народных масс и роль партии, способствовало деградации принципов коллективного правления и подавляло принцип внутрипартийной демократии, критику и самокритику, подавляло активность членов партии, их инициативность и самостоятельность действий, вело к бесконтрольности, безответственности и даже к произволу принятия решений отдельными личностями»5. Теперь гораздо больший акцент в партийно-государственном управлении предполагалось сделать на ленинские принципы коллективного руководства в политбюро и ЦК СЕПГ.
В этой же статье В. Ульбрихт сообщил, что Сталин не являлся автором «Краткого курса истории ВКП(б)», что приписывалось ему ранее. Однако члены СЕПГ, как отмечал далее первый секретарь партии, не освобождались от обязанности изучать произведения «вождя»: «Критика в адрес Сталина не означает, что все, что он написал является ложным, а его труды не стоит использовать. Этого никто не сказал. В настоящее время Сталин занял место соответствующее его роли и деятельности, а не то место, которое ему отводилось культом личности. Это и есть реальное положение вещей» . Содержание речи Хрущева развенчивало основные пункты созданного пропагандой мифа «вождя», а именно: Сталина как верного ученика и последователя дела Ленина, как одного из классиков марксизма-ленинизма, а также как гениального полководца и организатора победы над фашизмом7.
Три основополагающие роли образа «вождя» отвергались.
«Секретный» доклад Хрущева вскоре стал достоянием общественности в Восточной Германии. Ключевую роль в данном случае сыграл фактор близости Запада. Уже 17 марта в Западном Берлине в печати появились сообщения о разоблачительном докладе культа личности Сталина, информация о котором молниеносно перекинулась в Восточный Берлин. Стремительное распространение «тайной» информации вынудило В. Ульбрихта более подробно перечислить недочеты в работе Сталина на партийной конференции делегатов округов. Среди прочих «ошибок» критиковалось установление режима единоличной власти и произвола, упоминалось отсутствие созыва партийных съездов, крайне редкие заседания политбюро и ЦК КПСС.
Руководство ГДР не ожидало столь быстрого предания огласке «секретных» итогов XX съезда КПСС. Рост общественного резонанса по вопросу о Сталине заставил В. Ульбрихта обратиться с личной телеграммой к Хрущеву с просьбой разрешить «самостоятельные действия» по разъяснению ситуации для населения, не дожидаясь приказа из Москвы8. Пожалуй, впервые для режима СЕПГ складывалась парадоксальная ситуация отсутствия московских директив и рекомендаций к действиям. Руководство Восточной Германии теряло контроль над дискурсом «вождя», а, следовательно, над границами господствующего мнения.
