Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Монархическая тенденция в контексте римской культуры и ее особенностей 34
1. Роль внешней формы в частной жизни, общественной деятельности и политике эпохи раннего принципата 34
2. Система традиций и обрядности на службе принципата 70
3. Специфика межличностных отношений и ее роль в процессе становления единовластия в Риме 95
Глава II. Первые принцепсы и феномен харизматического господства 106
1. Август: явление харизматического вождя 106
2. Наследственная харизма, личная жизнь и общественное мнение 117
3. Триумф и трагедия Германика в восприятии современников 136
4. Тиберий: авторитет должности и непопулярность личности 149
4.1. Рациональный политик глазами римлян 149
4.2. Личная жизнь и династическая политика «антигероя» 162
5. Власть Калигулы: auctoritas или харизма? 178
Заключение 192
Список сокращений 197
Библиография 1
- Система традиций и обрядности на службе принципата
- Специфика межличностных отношений и ее роль в процессе становления единовластия в Риме
- Наследственная харизма, личная жизнь и общественное мнение
- Личная жизнь и династическая политика «антигероя»
Система традиций и обрядности на службе принципата
Научная новизна диссертационного исследования состоит в том, что оно представляет собой первую в отечественной литературе попытку на материале истории древнего Рима показать взаимосвязь процесса развития политической системы с явлениями в области массовой психологии и учесть при этом так называемый «личностный фактор».
Практическая значимость работы определяется тем, что что ее материал может быть использован при чтении общих и специальных лекционных курсов как по истории древнего Рима, так и по другим гуманитарным дисциплинам, в частности, политологии и социальной психологии; при проведении семинарских занятий и написании дипломных работ. Материал настоящей работы может быть применен для дальнейших исследований в области исторической и других гуманитарных наук.
Спецификой данного исследования и его хронологическими рамками будет определяться подход к источникам. Наибольший интерес для нас будут представлять те источники, в которых помимо исторических фактов нашли отражение эмоции, чувства и настроения современников, их восприятие действительности и их отношение к тем или иным явлениям и событиям своей истории. Основную информацию в этом плане несут нарративные источники.
Среди нарративных источников можно выделить первичные и вторичные. К первичным источникам мы отнесем труды тех авторов, жизнь и деятельность которых пришлась непосредственно на период правления первых трех римских императоров. Эти авторы интересны для нас тем, что являлись свидетелями не только исторических событий, но и явлений, происходивших в массовом сознании их современников. В своих трудах они запечатлели как свое собственное восприятие действительности, так и чувства, эмоции и настроения окружающих людей. При этом каждый нарративный источник имеет свою специфику, которую необходимо учитывать при работе с ним. Что касается «певцов века Августа» Овидия, Вергилия и Горация — они в свое время внесли неоценимый вклад в пропаганду нового режима, и их деятельности на этом поприще посвящена обширная литература. Однако для нашего исследования значительно большую ценность представляют произведения, не отличающиеся пропагандистской направленностью.
Веллей Патеркул, жизнь которого пришлась на период правления Августа и Тиберия, в своей «Римской истории» восхваляет обоих правителей. Однако его произведение носит не пропагандистский характер, а, скорее, характер панегирика. Два первых императора наделяются автором всеми добродетелями, при этом он не столько излагает римскую историю, как таковую, сколько выражает свои восторженные чувства в адрес Августа и Тиберия. По замечанию А. Б. Егорова, Веллей практически не дает никакой информации по самому принципату Тиберия, и принцепс у него «совершенно безлик». Сервилизм произведения и его невысокие художественные качества, подчеркивает А. Б. Егоров, привели к тому, что оно было фактически забыто и не использовалось последующими историками1.
Сочинения Филона Александрийского чрезвычайно интересны тем, что автор, будучи современником Августа, Тиберия и Калигулы, проживал вдали от римской столицы, и, таким образом, запечатлел в своих трудах восприятие принцепсов, их политики и событий в их личной жизни жителями периферии империи. Насколько это восприятие отличалось от восприятия римлян, живущих в самой столице, мы предполагаем рассмотреть в ходе работы.
Общеизвестно, что жизненная позиция философа, как правило, отличается от позиции основной массы его современников. Философ обычно противопоставляет себя «толпе» и всячески старается подчеркнуть свою непохожесть на остальных. Не был исключением и моралист Сенека. Автор ряда философских трактатов постоянно делает акцент на том, что он, Сенека, не подвержен тем страстям и порокам, которые растлевают его современников. Вместе с тем, этот автор дает нам любопытный и ценный материал относительно образа жизни своих сограждан, настроений в обществе, упоминает ходившие в народе слухи и сплетни. Все это делает произведения Сенеки чрезвычайно важным источником для изучения римского массового сознания периода принципата.
Поскольку явления в области массовой психологии не имеют четких временных границ, к первичным источникам мы отнесем и сочинения тех авторов, жизнь и деятельность которых выходила за хронологические рамки рассматриваемого периода, однако с той оговоркой, что это не труды исторического характера. Мы имеем в виду, во-первых, ряд произведений сатирического жанра, авторами которых являются прежде всего Марциал, Петроний и Юве-нал, во-вторых, частную переписку римских общественных деятелей, в частности, Марка Туллия Цицерона со своим братом Квинтом, Сенеки со своим другом Луцилием, письма Плиния Младшего. Эти произведения особенно интересны тем, что в них без всякой идеологической окраски отражены реалии римской повседневной жизни. Именно от этих авторов мы получаем информацию о том, что для рядовых римлян представлялось важным, а что - второстепенным, что вызывало у них восторг, а что - возмущение, над чем они смеялись, а к чему оставались равнодушными. Думается, что психологические потребности, привычки, пристрастия, нормы поведения, симпатии и антипатии Римского народа в его общей массе не могли кардинально измениться на протяжении нескольких десятилетий, даже если за эти десятилетия произошла смена формы правления.
Иначе обстоит дело с историческими трудами античных авторов. Объектом их рассмотрения являлся в первую очередь политический процесс, поэтому временной рубеж здесь обозначен довольно четко: все историки хорошо понимали, что произошло с римским государственным порядком, и когда именно это произошло. В частности, Тацит констатирует: «Igitur verso civitatis statu, nihil usquam prisci et intergi moris...» (Tac. Ann. 1.4).
Специфика межличностных отношений и ее роль в процессе становления единовластия в Риме
В соответствие с поставленными задачами нам предстоит определить особенности, которые, на наш взгляд, были характерны для римской культуры в целом. Попытки такого рода предпринимались в исторической науке и ранее. В частности, представляет интерес ряд статей С. Л. Утченко1. В одной из них автор выдвигает любопытный тезис об оро-акустической ориентации античной культуры, при этом роль визуального воздействия считает не столь значитель-ной . Мы позволим себе выдвинуть несколько иной тезис: в античной культуре четко прослеживается ориентация на внешнюю форму.
В данном параграфе мы попытаемся обосновать этот тезис, а также рассмотрим на конкретных примерах, какую роль играла эта особенность в частной жизни римлян, в общественной деятельности, и в политике; и каким образом государственные деятели придавали с ее помощью нужное направление политическому процессу.
В литературе давно замечено, что римляне придавали особо важное значение внешнему виду, внешнему блеску, всему, что бросается в глаза и привлекает внимание. Высказывания по этому поводу можно найти у В. Кожевникова3, Л. Фридлендера4, Г. Буассье5 и др. Ц. Яветц применительно к рассмат риваемому периоду замечает, что «бывают такие эпохи, когда внешняя форма оказывается более существенна, чем суть действия непосредственно»1.
Вышеназванная особенность римской культуры определяла, на наш взгляд, особый, демонстративный стиль поведения, который был характерен для римлян, как в повседневной жизни, так и в общественной деятельности, а в политической сфере проявлял себя особенно ярко.
Начнем наш анализ с области повседневной жизни. Здесь необходимо заметить, что в «социальностях» традиционного типа, к каковым относится ан-тичный полис, роль индивидуального начала ослаблена . В этой связи уместно привести тезис Л. Фридлендера: в древнем Риме «трудно было жить для себя» . Лучшим подтверждением этому можно считать слова Сенеки, обращенные к его другу Луцилию: «отвоюй себя для себя самого» (Sen. Ad Luc. ер. 1.1.)4. Несмотря на то, что свободный, экономически и юридически независимый римский гражданин имел теоретическую возможность жить исключительно для себя самого, этого не позволял сам римский стиль жизни. Как пишет Э. Чизек, в civitas римляне являлись как бы одним целым и принимали участие во всем происходящем5. Хотя в рассматриваемый период экономические и политические основы полиса были уже подорваны, но общественное сознание и психология жителей продолжали оставаться ориентированными на полис и его каноны6.
Характерной чертой древнеримской жизни Г. С. Кнабе называет публич-ность существования . Автор считает специфической особенностью психологии римлянина его потребность нахождения в толпе: «Такое пребывание в толпе, -пишет он, - ...ощущалось как ценность, как источник острой, коллективной положительной эмоции»1. Таким образом, римлянин постоянно, что бы он ни делал, находился на виду у сограждан. Практически любое его более или менее значимое действие являлось публичным актом.
Утренний прием клиентов, семейное торжество, поздравление по самым различным поводам, прогулка, визит к больному, выражение соболезнования -все это происходило по определенному сценарию, было рассчитано на зрителя и являлось, таким образом, своего рода спектаклем. В литературе, посвященной римскому быту, содержится достаточно подробное описание этих процедур и церемоний2. Во всех этих случаях поведение римлянина демонстративно. Оно заранее продумано и рассчитано таким образом, чтобы произвести на сограждан должное впечатление.
Поведение римлянина во время утреннего приема посетителей, важнейшего акта повседневной жизни, в значительной степени определяло имидж патрона. Патрон, принимающий приветствия, должен был вести себя снисходительно-покровительственно и всем своим видом, словами, жестами, мимикой высказывать доброе расположение. Впрочем, иные предпочитали демонстративно зевать или с притворной поспешностью пробегать мимо (Sen. De brev. 14.4.), что тоже было рассчитано на определенный эффект.
Любое появление человека в общественном месте, его поведение на людях были не чем иным, как демонстрацией самого себя. При этом огромное значение имело все, что касалось внешнего вида: одежда, прическа, взгляд, выражение лица, манера разговора. Такие нюансы, из которых в принципе складывается репутация человека в любом обществе в любую эпоху, у древних римлян имели особенно большое значение именно в силу ориентации их культуры на внешнюю форму. Цицерон в трактате «Об обязанностях» дает ряд рекомендаций специально по этому поводу (Cic. De off. 1.126-129).
Наследственная харизма, личная жизнь и общественное мнение
Авторы современных исследований выделяют множество различий между «традиционным» и «индустриальным» обществами1. Одно из них специалисты склонны усматривать в том, что в традиционном обществе действуют такие формы регуляции поведения, как традиция, обряд, ритуал. Определений этим понятиям можно найти множество2. В то же время с развитием исторического процесса значение этих форм регуляции общественного поведения нисколько не уменьшается. Система традиций и обрядности - мощное орудие воздействия на сознание людей, на массовую психологию, не случайно ей придавалось столь большое значение в тоталитарных режимах XX века. Свою роль играла она и в Римском государстве. «Изучать ритуалы, - пишет А. В. Захаров, -даже очень старые, как будто забытые, стоит хотя бы потому, что они имеют обыкновение возрождаться в новом обличий»3.
Обряд и ритуал, как отмечается в специальной литературе, имеет прежде всего символическое значение, «лишенное непосредственной целесообразности»4. Известно, что уже на заре римской истории жизнь этого общества была наполнена символическими действами самого разного рода. Как замечает Фюстель де Куланж, практически каждое действие в повседневной жизни римлянина - обряд5. Найти однозначное объяснение данной культурной особенности, пожалуй, сложно. В некоторой степени здесь может помочь мысль, высказанная в работе Гражыной Морис-Георгицы: по ее словам, потребность в символе особенно остро чувствуется «в момент конституирования социальных групп», особенно «в ситуациях, угрожающих существованию группы или направленных на раскол групповой тождественности»1. Вспомним, что для древнейшего населения Рима была вполне реальна угроза существованию их общности. Возможно, стремление обставить свою жизнь разного рода символическими действами было подсказано древним римлянам инстинктом самосохранения, который был выражен у них сильнее, чем у других народов.
Можно также предположить, что стремление римлян придавать символическое значение различного рода материальным объектам и действиям имеет прямую связь с той особенностью их культуры, о которой шла речь в первом параграфе - с ориентацией на внешнюю форму. Ведь в символическом действе важна не столько суть происходящего, сколько именно форма. Само действо у римлян непременно предполагало зрителей, причем не только людей, но и богов, которые должны были быть еще более строги и требовательны к внешней форме. Именно поэтому в религиозных церемониях так важно было соблюдать установленные правила, впрочем, это касалось не только религиозных церемоний, но и всех церемоний вообще. Вопрос о значениях символов и разного рода символических действ в той или иной области римской жизни затрагивается в целом ряде исследований2.
На наш взгляд, Римское государство являло собой пример столь могучего и жизнеспособного организма в значительной степени благодаря тому, что система культурно-исторических традиций и связанных с ней обрядовых, ритуальных и культовых действ была здесь развита больше, чем где бы то ни было в античном мире. На интегрирующую функцию действ такого рода обратил внимание в своем исследовании Э. Дюркгейм1. Анализируя различного рода культовые действа австралийских племен, автор подчеркивает, что в процессе их исполнения индивид ощущает свое единство с коллективом и сам коллектив таким образом осознает свою духовную общность и посредством ритуальных действ поддерживает свое существование . Идеи Э. Дюркгейма в этой области развивает С. Московичи . Анализируя ритуальные действа в различные эпохи, он приходит к выводу, что все они, по сути, выполняют одинаковую функцию: «.. .они имеют целью приобщить людей, объединить их воедино и обновить их чувство принадлежности к обществу»4.
Если Э. Дюркгейм анализирует ритуалы преимущественно религиозного характера, то С. Московичи указывает на их аналогичную роль в любой другой области общественной жизни, и при этом подчеркивает, что «действенность ритуала состоит не в том, что он исполняет, а в самом факте, что его исполняют»5. Основание Риму положила некогда горстка беглецов, проделав при этом символический обряд основания города6. С тех пор ежегодно в тот самый день эти люди, а затем их потомки проделывали этот обряд снова и снова, и благодаря его поддержанию осознавали себя некой общностью и не позволяли себе раствориться среди других племен и народов.
Поддерживая исторические традиции, римляне постоянно напоминали сами себе о важнейших событиях в своей истории, укрепляя таким образом сознание своего собственного величия. Хижину легендарного основателя города Ромула постоянно возобновляли с той целью, чтобы она была схранена для потомков.7. Более двух с половиной тысяч лет спустя точно таким же образом и с такой же целью сохранялся для потомков небезызвестный шалаш в Разливе. Необходимость в такого рода действиях, как мы видим, осознавалась людьми в самые разные эпохи.
Можно заметить в римской истории и ярко выраженное стремление людей взять за образец для подражания некоторые поступки, как правило, такие, когда человек ради интересов государства жертвует своей жизнью или жизнью близких. Ранняя история Рима в изложении Тита Ливия изобилует примерами, когда такого рода поступки совершались именно в назидание потомкам.
Личная жизнь и династическая политика «антигероя»
Даже если речь идет о солдатах, привыкших убивать, все равно должна была давать о себе знать «penitus infixus in Caesares amor» (Tac. Ann. 11.76). Кроме того, если верить Тациту, сцена удаления Агриппины вызвала у мятежников не только стыд и жалость, но и нечто более важное: воспоминание о Друзе Старшем, об Агриппе, о самом Августе, и, наконец, объектом всеобщего внимания и сочувствия стал сын Германика и Агриппины - маленький Калигула. Таким образом, Германик эффектно продемонстрировал всему Риму свою преданность императору и одновременно обратил лишний раз внимание сограждан на прямых потомков божественного Августа. Народ же откликнулся тем, что «без разбора сословия, возраста и пола высыпал встречать его за двадцать миль» (Suet. Cal. 4).
Надо полагать, что Тиберий, хорошо осознававший происходящее, должен был чувствовать себя при этом не лучшим образом. В этой связи любопытно обратить внимание на то, как напряженность ситуации проявляет себя в источниках. Веллей Патеркул, повествуя об усмирении мятежа, очень тактично о роли Германика в этих событиях не упоминает вообще . Зато не симпатизирующие Тиберию Тацит и Дион Кассий останавливаются на этом сюжете довольно подробно (Tac. Ann. 1.33-52; Cass. Dio. LVII.4-6), подчеркивают благородство Германика и ставят ему в заслугу преданность Тиберию (Tac. Ann. 1.34-44; Cass. Dio. LVII.6.2).
Ф. Б. Марш, анализируя ситуацию, замечает, что если бы Германик и захотел воспользоваться ситуацией для захвата власти, его шансы на успех были не столь велики, как может показаться1. Но римлянам, как представляется, ситуация виделась иначе. На фоне столь драматических событий преданность Германика императору выглядела весьма эффектно. Заметим, что эту преданность он подчеркивал и другими способами. Так, переводя на латинский язык сочинения греческого астронома Арата, Германик начинает перевод не с похвалы Зевсу, как Арат, а с похвалы своему приемному отцу Тиберию . Тиберий, как известно, не оставлял заслуг Германика без похвал, однако источники подчеркивают, что у сограждан были большие сомнения относительно искренности слов императора (Тас. Ann. 1.52; Dio Cass. LVII. 6.34-44), в то время, как искренность Германика не вызывала сомнений. Отсюда можно сделать вывод, что современники (как, впрочем, и более поздние авторы) находились под влиянием мощной отрицательной установки по отношению к Тиберию, и столь же мощной положительной установки по отношению к Германику. Дальнейший ход событий, как представляется, подтверждает этот тезис.
Как известно, после усмирения мятежа, Германик в течение двух с половиной лет руководил военными операциями в Северной Германии. Современные исследователи склонны оценивать его деятельность на этом поприще скорее скептически. Так, по мнению Т. Уайдмена, кампании в северной Германии были дорогостоящими, влекли большие потери, но не давали расширения римской территории . Ф. Марш по этому поводу замечает, что Тацит, в его преклонении перед Германиком, настолько преувеличивает успехи последнего, что реальные заслуги Германика представляется трудным оце 143 нить1. Не исключено, что видеть Германика в идеализированном свете и переоценивать его заслуги склонны были все римляне, находившиеся под влиянием вышеупомянутой установки. Поддерживать существование этой установки при помощи театральных эффектов и воздействия на чувства и эмоции сограждан Германик, как уже отмечалось, хорошо умел.
Не менее важную роль в этой связи играли жена и сын Германика -внучка и правнук божественного Августа. Они, как известно, сопровождали Германика в его походах. Агриппина принимала активное участие в лагерной жизни, оказывала помощь раненым и всячески поднимала их боевой дух. Известен случай, когда она вмешалась в ход военных действий и не позволила солдатам разобрать мост. Тацит удостаивает Агриппину похвал, называя ее «сильной духом женщиной» (Тас. Ann. I. 69). Примечательно, что когда у Тацита речь идет о супруге Пизона Планцине, которая тоже сопровождала мужа в походах и присутствовала на учениях солдат, автор не без осуждения замечает, что она «не держалась в границах того, что прилично для женщин» (Тас. Ann. 11.55). Отсюда можно сделать вывод, что для автора представляет важность не то, что делает женщина, но то, какая именно женщина это делает. Если это внучка Августа и супруга народного любимца Германика, то ее поведение достойно похвал, если это супруга их недоброжелателя - повод для порицания. Надо полагать, что Тацит находился под влиянием той же установки, что и большинство римлян в своей массе.
Здесь представляется необходимым обратить внимание на ту роль, которую играл в этой связи младший сын Германика и Агриппины - Калигула. Как известно, родители возили его с собой, одевая в солдатскую одежду (Тас, Ann. 1,69; Suet. Cal. 9). «Глубоко укоренившаяся любовь к Цезарям» в армии и завороженность именем Юлиев Цезарей в народе распространялась, таким образом, и на него. После того как ребенок стал одним из главных действующих лиц усмирения мятежа, симпатия сограждан к нему, надо полагать, возросла еще больше. Поскольку Калигула был младшим сыном в семье, в то время думать о нем как о возможном наследнике принципата было бы преждевременным. Однако можно предположить, что семейство Германика воспринималось римлянами не иначе, как в качестве носителей наследственной харизмы. В. Н. Парфенов обращает внимание на то, что не случайно преемниками Тиберия стали последовательно сын, брат и внук народного любимца. «Именно кровное родство с Германиком, - пишет автор, - явилось в глазах гвардии и легионов решающим аргументом пользу избрания Калигулы, Клавдия и Нерона»1.
Но вернемся к тому периоду, когда Германик руководил боевыми действиями в Северной Германии. Как известно, далеко не все военные операции завершались успешно2. Тем не менее, слава и популярность молодого главнокомандующего стремительно возрастали. Захоронение останков римских солдат, павших в Тевтобургском лесу, которое, с точки зрения некоторых современных исследователей, являлось пустой демонстрацией3, воспринималось римлянами совершенно иначе. Никто из современников не считал военные кампании под командованием Германика бессмысленной растратой человеческих жизней и материальных ресурсов4.
