Костюм населения Северного Кавказа VII-XVII веков : реконструкция этносоциальной истории Доде Звездана Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I Методологические основы исследования источнико ведческого потенциала костюма 44

Глава II Раннесредневековые костюмы северокавказского населения (VII - первая половина XIII в.) 87

Глава III Костюмы и ткани кочевников кавказского улуса Золотой Орды 237

Глава IV Костюмы северокавказского населения в XIII-XVII вв. 409

Глава V Костюм как этнорегиональный символ культурно- исторического ландшафта Северного Кавказа 528

Заключение 597

Источники и список литературы 610

Приложение 707

• Методологические основы исследования источнико ведческого потенциала костюма
• Раннесредневековые костюмы северокавказского населения (VII - первая половина XIII в.)
• Костюмы и ткани кочевников кавказского улуса Золотой Орды
• Костюмы северокавказского населения в XIII-XVII вв.

Введение к работе

Многовековое культурное развитие Северного Кавказа от других регионов отличает сложное этнографическое разнообразие. В то же время в рамках этого региона сформировался единый комплекс народного костюма, который является ярким показателем общности исторического пути, культурных и экономических связей, основных этапов этнического развития, проживающих здесь народов. Костюм не только непременный атрибут культуры, связанный с этническими и социальными категориями функционирования человеческого общества, это еще и полноценный исторический источник, несущий важную информацию о различных областях деятельности человека. Этот источник обретает особое значение в тех случаях, когда изучается бесписьменный период истории северокавказских народов. Информативность костюма как исторического источника основана на его материальных и идеальных свойствах. Последние, в свою очередь, определяют утилитарные и символические функции костюма. Для исследователя практические функции костюма сопряжены с информацией о природной среде и экономической организации общества, содержат сведения о деятельности по производству одежды и обуви, ландшафно-климатических условиях, определяющих использование тех или иных материалов, крой, выбор колорита. Семиотические функции костюма отражают этносоциальное устройство общества, религиозно-магические представления, политическую организацию, художественно-эстетические воззрения и т.п.

За последнее столетие археологических исследований Северного Кавказа, накоплен материал, позволяющий отразить единый процесс складывания народного костюма, и выделить основные культурно-хронологические этапы его формирования, что представляется особенно актуальным на фоне описательного и узколокального характера предшествующих изысканий. Ак-

туальным является рассмотрение костюма как элемента структуры повседневности.

Современный уровень развития археологии ориентируется на интегральный характер исследований. В этой связи актуальным является метод междисциплинарного изучения археологического костюма, позволяющий реконструировать средневековые костюмные комплексы, их практические и символические свойства.

Исследуя этапы развития костюма на тысячелетнем отрезке времени, мы имеем возможность в отдельных случаях установить соответствие между определенными элементами северокавказского костюма и этнокультурной средой, с которой эти элементы генетически связаны. Для Северного Кавказа, являющегося зоной культурного взаимодействия Востока и Запада, это является особенно важным. Выявление заимствований в области костюма, позволяет прояснить некоторые моменты этнополитической истории региона.

Использование костюмов в качестве археологического источника для реконструкции социальной, политической, этнической истории, а также идеологических систем средневековых "обществ, является особенно актуальным для народов Северного Кавказа, не имевших в прошлом собственной письменности.

В условиях возрастающего интерес к археологическому костюму и разобщенности используемых авторами методик, актуальным является создание новой концепции исследования костюма, с наибольшей полнотой охватывающей все явления и процессы, которые может отражать костюм как исторический источник.

Предмет и объект исследования Предмет изучения - социальная, экономическая, политическая, этническая история и идеологические системы средневековых обществ Северного Кавказа. Объектом исследования является средневековый костюм народов Се-

верного Кавказа как культурная форма, содержащая совокупность характерных признаков, отражающих его утилитарные и символические функции.

Степень изученности проблемы

Традиции исследования народного костюма были заложены такими выдающимися специалистами в этой области, как П.Г. Богатырев, Н.И. Га-ген-Торн, Д.К. Зеленин, Б.А. Куфтин, Н.П. Лобачева, Г.С. Маслова, Е.Н. Студенецкая, О.А. Сухарева и др. Методологические принципы, разработанные этими исследователями, позволили критически взглянуть на изменение собственно одежды и ее убранства в хронологическом аспекте, выделить социальные, половозрастные и этнические показатели средневекового костюма, объективно оценить место и роль языческого мировоззрения, христианской и мусульманской идеологии в культуре изучаемого общества, использовать комплекс костюма в целом как источник, иллюстрирующий сложный процесс культурогенеза.

Описание предметов средневекового кавказского костюма отражено главным образом в археологической литературе. Материалы, полученные в результате археологических раскопок, как правило, вводились в научный оборот авторами раскопок, или передавались ими в музейное хранение без публикации памятников. Впоследствии к этим материалам в разное время обращались другие исследователи. В силу специфики темы исследования историографический обзор построен в соответствии с проблемно-хронологическим принципом: от самых первых упоминаний находок одежд до современных исследований в рамках одного археологического памятника; исследований отдельных элементов средневекового костюма народов Северного Кавказа; методологических работ, касающихся реконструкции археологического костюма и методов его историко-культурной интерпретации.

Фиксирование одежды, а не только наиболее эффектных элементов убранства костюма, относится к началу археологического исследования памятников Северного Кавказа во второй половине XIX в. представителями рус-

ской археологической школы П.С. Уваровой и Н.И. Веселовским. В результате исследований мопшьника Махческ, у одноименного селения в Северной Осетии, П.С. Уварова обнаружила сохранившиеся женские одежды и головные уборы XIV в., описание и художественные зарисовки которых представлены в VIII выпуске «Материалов по археологии Кавказа» [МАК, 1900]. В конце XIX в. профессор Н.И. Веселовский исследовал средневековые курганы XIV-XV вв. в районе Белореченской, Андрюковской, Ярославской и Костромской станиц Майкопского отдела Кубанской области, которые были характерными погребальными памятниками адыгов и черкесов. Материалы исследований Н.И. Веселовского изданы в Отчетах Императорской Археологической комиссии за 1896 и 1906 гг. [Веселовский, 1898, 1909]. Следует особо отметить заслуги П.С.Уваровой и Н.И. Веселовского в фиксации, описании и сохранении текстильных находок, которые, несмотря на сто с лишним лет с момента их обнаружения, являются эталонными источниками по данному периоду. Спустя 50 лет после раскопок к материалам Белореченского могильника обратилась В. П. Левашева [Левашева, 1953]. Ее исследование было первым опытом классификации и типологнзации данных материалов.

Н.И. Веселовский и Н.И. Воробьев в скальном могильнике Мощевая Балка (Западная часть Карачаево-Черкесской республики, вблизи верховьев реки Большая Лаба) обнаружили одежды и ткани уникальной сохранности. Сохранность органических материалов (одежды, тканей, кожаной обуви, деревянных предметов быта и др.), была такова, что исследователи сочли их за этнографические находки и передали в Этнографический отдел Русского музея (Н.И. Веселовский) и в Музей антропологии и этнографии Академии наук (Н.И. Воробьев). Впоследствии эти коллекции были объединены в Отделе Востока усилиями академика И.А. Орбели и дополнены находками, сделанными на этом памятнике директором школы пос. Курджиново Е.А. Милова-новым и старшим научным сотрудником отдела Востока Государственного

Эрмитажа А.А. Иерусалимской [Иерусалимская, 1992. С. 7]. Иерусалимская

ввела эти находки в научный оборот, датировав их VII-IX вв. Одежды и ткани, аналогичные материалам из Мощевой Балки, обнаружил М.Ковалевский в 1885-86 гг. в результате археологического исследования могильника Хаса-ут в долине реки Клухор. Часть этих находок, дополненная позже коллекцией, собранной в 1959 г. А.П. Руничем, хранится в фондах ГИМа. А.П. Рунич обнаружил в Хасауте уникальные кожаные сапоги, аналогии которым, по сей день не встречены в археологических материалах, но прослеживаются исключительно по изобразительным источникам [Рунич, 1971].

В начале XX в. случайные находки (аланская холщовая рубаха-куртка и кожанная обувь) из могильников Балкарии были приобретены А.С. Собрие-вичем для Музея народов Северного Кавказа. Материал был впоследствии опубликован Г.Н. Прозрнтелевым [Прозрителев, 1913]. В настоящий момент находки хранятся в фондах Ставропольского краеведческого музея (О.ф. № 14442; 14453). К этим материалам при реконструкции аланского костюма обращалась З.В. Доде [Доде, 2001а. С. 27,34-35. Рис. 28-29].

Одежда и своеобразные женские головные уборы были зафиксированы ^:-профессором Л.П. Семеновым при изучении склеповых памятников горной Ингушетии в 1925-1932 гг. [Семенов, 1963. С. 51-53]. Изучение ингушских ; склепов было продолжено Е.И. Крупновым с 1935 г. возглавившего экспедиции Института Археологии АН СССР в Ингушетию и другие области Северного Кавказа. Исследователем были описаны находки женских и мужских одежд, а также убранство костюмов, обнаруженных в погребальных памятниках. В текстильной коллекции, собранной Е.И. Крупновым, уникальной является шелковая лицевая ткань иранской работы, а также головные уборы ингушских женщин - «курхарсы» [Крупнов, 1971]. Однако этих находок было явно недостаточно, чтобы составить полное представление об одежде средневекового населения горной Ингушетии и Чечни.

В 1983 г. профессор В.Б. Виноградов поставил вопрос о необходимости изучения «портняжного промысла у позднесредневековых вайнахов», обо-

значив проблему: «... абсолютное большинство раскопщиков не придавало одеждам сколько-нибудь серьезного значения, ограничиваясь (и то далеко не всегда) упоминанием таковых, иногда — суммарным описанием и уж вовсе редко - детализированным представлением наиболее ярких изделий (главным образом, головных уборов). <...> Досаднее всего, что дошедшие до нас образцы и комплексы одежды вайнахов обычно не только специально не фиксировались в ходе осмотра и расчистки основной части погребальных памятников, но и не включались даже (за редчайшим исключением) в состав коллекций раскопочных материалов, поступавших в дальнейшем на государственное хранение в центральные или местные музеи» [Виноградов, 1983. С. 63-64].

Эти пробелы были существенно восполнены исследованиями В.Б. Виноградова и его учениками Б.Б.-А. Абдулвахабовой, З.А. Мадаевой, З.И. Хасбулатовой, Д.Ю. Чахкиевым. В работах Б.Б.-А. Абдулвахабовой получи-" ли освещение материалы, связанные с детской одеждой, мужскими и женскими костюмами вайнахов, которые легли в основу ее диссертационной работы «Одежда чеченцев и ингушей XVI - начала XIX века (археолого-этнографическое исследование) [Абдулвахабова, 1987, 1988, 1989, 1992, 2002 и др.]. Работа Б.Б.-А. Абдулвахабовой «Женская одежда горной Чечено-Ингушетии XVII-XVIII вв.» выполнена в соавторстве с З.А. Мадаевой [Абдулвахабова, Мадаева, 1989]. Д.Ю. Чахкиев подробно описал находки головных уборов «курхарс», представительная коллекция которых была собрана им в ходе археологического исследования башнеообразного склепа в селении Пялинг (Ингушетия) [1998]. Автор занимался воссозданием реальных аналогий археологических костюмов. В соавторстве с Б.Б.-А. Абдулвахабовой он выпустил буклет, посвященный одежде чеченцев и ингушей, где опубликованы реконструкции и фотографии находок в поздпесредневековых склепах вайнахов [Абдулвахабова, Чахкиев, 1988]. З.И. Хасбулатова исследовала

роль одежды в традициях и обычаях чеченцев и ингушей в XIX - нач. XX в.,

?,

впервые связав описание одежды с необходимостью выявления ее функций в традиционном костюме вайнахов [Хасбулатова, 1989]. В.Б. Виноградов совместно с Б.Б.-А. Абдулвахабовой и Д.Ю.Чахкиевым провел всестороннее исследование женских головных уборов «курхарс» [Виноградов, Абдулваха-бова, Чахкиев, 1985]. Исследование освещает историю их находок, обзор письменных свидетельств, анализ формы и типологии, реконструкцию семантического содержания и хронологическое определение.

В 1926 г. сотрудник Центрального музея Народоведения Б.А. Куфтин исследовал позднесредневековые осетинские склеповые могильники, в которых собрал предметы женской одежды, составившие богатую коллекцию. Первоначально это собрание поступило в Центральный музей Народоведения, а в 1948 г. 26 предметов одежды из этой коллекции были переданы в Государственный музей этнографии в городе Ленинграде, где они и хранятся по сей день под №№ 33461-33486 в научной инвентаризации. В свое время к отдельным находкам из этой коллекции обращались Е.Н. Студенецкая и Т.Д. Равдоникас, с целью исследования северокавказской одежды XV— первой половины XIX в. К сожалению, ни у одного из авторов это собрание не получило должного анализа, а в некоторых случаях была допущена неверная атрибуция и расплывчатые датировки [Студенецкая, 1989. С. 9-Ю, 42, 49-50, 52-54, 59; Равдоникас, 1990. С. 111, 115-117]. Полное исследование материалов коллекции и ее интерпретация как исторического источника содержится в работах З.В. Доде, в которых проанализированы формы всех предметов одежды, шелковые ткани, рассмотрены возможные источники поступления импортных предметов одежды на Северный Кавказ, обоснован хронологический период их бытования у населения позднесредневековой Осетии [Доде, 2002в, 2006а]. Особое внимание уделено исследованию кафтанчика из бирюзового шелка, являющегося одним из наиболее ярких предметов коллекции [Доде, 20056; Dode, 2005а].

В результате исследования парного женского захоронения в могильнике Подорванная Балка в Нижнем Архызе сотрудник Ставропольского краеведческого музея Л.Н. Глушков выявил полный комплекс костюма, от которого в настоящее время сохранился только один головной убор (СГКМ. О.ф. Инв.№ 26640/211). Эта находка была исследована З.В. Доде [Доде, 1991].

Аланская одежда XI-XII вв. была зафиксирована при исследовании Змейского катакомбного могильника. В результате археологических раскопок С.С. Кусаевой [Кусаева, 1956] и В.А. Кузнецова [Кузнецов, 1961 а, 1963, 1995] были выявлены изделия, выполненные из шерстяных и шелковых тканей, кожаные одежды, отделанные золоченой аппликацией, разнообразные головные уборы и обувь, декорированные металлическими украшениями и бубенчиками. Часть этих находок, спустя много лет была представлена на выставке «Аланский всадник», организованной Государственным музеем искусств народов Востока в разделе Средневековая Алания VI-XII века н.э. [Габуев, 2005. С. 44-73. кат. 141-143, 151]. К этим материалам неоднократно обращался В.А. Кузнецов в контексте исследования истории средневековой ^г< Алании [Кузнецов, 19846, 1992, 2003; Kouznetsov, 1997]. В работе «Эльхо-товские ворота в X-XV веках» В.А. Кузнецов поставил вопрос о происхож- *. дении богатых одежд из Змейского катакомбного могильника и сапог, обнаруженных А.П. Руничем в могильнике Эшкакон. Сам исследователь высказал две гипотезы о византийском и местном изготовлении одежд, украшенных золочеными кожаными аппликациями, отметив при этом: «Я не берусь определить центр, в котором производились такие сапоги или орнаментальные аппликации для пышных одежд, — речь, очевидно, должна идти о вовлеченности прикладного искусства Алании в мир той образно-художественной системы и идеологических представлений, которые в раннем средневековье господствовали в Евразийской ойкумене» [Кузнецов, 2003. С. 71]. В результате археологических раскопок богатых погребений конца XI - первой половины XII вв. могильника Кольцо-Гора в районе г. Кисловодска, С.Н. Савенко

выявил одежды, во многом повторяющие формы и технологию изготовления известных находок из Змейского катакомбного могильника [Савенко, 1986].

В результате работы на средневековом могильнике XIII-XIV вв. в урочище Байрым у с. Верхний Чегем археологической экспедицией Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института под руководством Г.И. Ионе было - исследовано женское захоронение. Погребенная была одета в многослойный костюм, который сохранился полностью, за исключением верхнего платья [Мизиев, 1964. С. 16-22]. Комплекс был отреставрирован и опубликован Т.Н. Никитиной [Никитина, 1962] и И.М. Мизиевым [Мизиев, 1964]. И.М. Мизиев продолжил исследование археологических костюмов карачаевцев и балкарцев по материалам могильников Верхний Чегем, Байрым, Курнаят, Ташлы-Тала, Карт-Джурт и др., представив результаты в монографии «Очерки истории и культуры Балкарии и Карачая XIII—XVIII вв.» в главе, посвященной описанию одежды и украшений [Мизиев, 1991. С. 52-66]. Фрагменты одежд, выполненных из шелка и парчи, войлока и грубого холста также зафиксированы в археологических памятниках Карачая XIV-XV вв. Х.Х. Биджиевым. [Биджиев, 1979. С. 63-146].

Т.Б. Мамукаев, исследовавший склеповый могильник Даргавс («Город мертвых»), реконструировал средневековый свадебный наряд осетинки в «шелковой одежде типа пыльника» [Мамукаев, 1980. С. 108]. Наиболее подробно находки костюмов (одежды, обуви и головных уборов, украшений и тканей) из «Города мертвых» описаны в монографии В.Х. Тменова [Тменов, 1979. С. 117-133].

Костюмы средневекового населения Северного Кавказа были выявлены Б.Х. Атабиевым в результате археологического исследования могильника За-рагиж в Балкарии и впоследствии исследованы З.В. Доде [Доде, 2001. С. 78-79].

Скальные погребения в Нижнем Архызе и Мощевой Балке исследовались В.Н. Каминским и И.В. Каминской. Находки тканей византийского,

//

иранского, китайского и согдийского производства из этих памятников упомянуты в работе И.В. Каминской [Каминская, 1988. С. 204]. Часть собранных материалов поступила в фонды Краснодарского государственного историко-археологического музея-заповедника имени Е.Д. Фелицина и Карачаево-Черкесского музея-заповедника. Материалы текстильной коллекции VIII—IX вв. из Карачаево-Черкесского музея были опубликованы О.В. Орфинской [Орфинская, 1991,1996, 2001 и др.].

Могильник Мощевая Балка был также исследован экспедициями Института археологии РАН под руководством И.С. Каменецкого и Е.И. Савченко [Савченко, 1980, 1981, 1982]. Коллекция тканей, полученная-в результате работы на памятнике передана в Ставропольский краеведческий музей (О.ф. Инв. № 29494/1-91). Факт наличия импортных шелков в захоронениях Мо-щевой Балки был только отмечен в работах Е.И. Савченко, без подробного описания находок [Савченко, 1993, 1996, 1997, 1999]. Находки одежд и обуви из погребений Нижнего Архыза на горе «Пароход», на горе Церковной и у поселка Буковый описаны В.А. Кузнецовым, отметившим, что «холщовые и полотняные ткани, из которых шились одежды жителей Нижне-Архызского городища, производились на месте в пределах Северо-Западного Кавказа» -[Кузнецов, 1993. С. 214]. В.А. Кузнецов отметил также одежду, украшенную нашивками из дорогого шелка, которые «оживляли монотонную поверхность домотканных одежд» и шелковые нашивки, встреченные в погребениях отдельно от платья [Там же. С. 213].

Основной вклад в изучение аланского костюма VII-ГХ вв. внесла А.А. Иерусалимская. Результаты ее исследований изложены.в ряде статей и . монгографии, посвященной раннесредневековым находкам на Северокавказском Шелковом пути, обнаруженным в могильнике Мощевая Балка [Ierusalimskaja, 1996 а]. Ткани в монографии рассмотрены в контексте погребального инвентаря в их связи с местной культурой и религиозными обычаями. Распределение текстильных находок по различным группам текстильного

сырья позволило исследователю провести детальный анализ шелковых, шерстяных и кендырных тканей. В северокавказских могильниках были обнаружены шелковые ткани, свидетельствующие о значительных успехах, достигнутых средневековым .ткацким искусством Востока и Запада. А.А. Иерусалимская отметила, что широкое распространение импортных шелков среди местного населения Северного Кавказа не имело параллелей в раннесредне-вековой Европе. Шелковые ткани, аналогичные тем, которые бытовали в костюмах рядового аланского населения, в Европе использовали для изготовления церковных реликвариев и дорогих книжных переплетов [Ierusalimskaja, 1996. Р. 233]. В монографии представлен полный анализ единственной в своем роде богатейшей коллекции . аланского костюма. Проведенное А.А. Иерусалимской исследование материалов из Мощевой Балки позволило интерпретировать разрозненные находки одежд и шелков, обнаруженные в -могильниках Хасаута, Нижнего Архыза, Гамовской Балки, Уллу-Кола, Эшка-кона и других памятниках этого круга.

Наиболее существенные выводы, к которым пришла А.А. Иерусалимская в результате длительного исследования аланского костюма, заключаются в следующем. Автор определила и описала основные формы аланской « одежды; установила радикальное отличие форм мужского и женского костюма, а также тендерное соответствие детского костюма взрослым аналогам (костюм мальчиков соответствовал костюму мужчин, а девочек - женскому костюму); проследила принципиальные различия мужских и женских головных уборов, выяснив социально-возрастную функцию женских головных уборов и изменение их формы в соответствии с изменением статуса женщи- - -ны; установила аналогичность форм поясной одежды и обуви в мужском, женском и детском костюмах; констатировала факт стабильности кроя одежды независимо от имущественного статуса владельцев; рассмотрела, отразившиеся в костюме культурные контакты аланского мира с Византией и Со-гдом; подчеркнула значимость запаха в одежде как этнокультурного призна-

" """""" 1Ь

ка [Иерусалимская, 1976, 1983, 1992, 2001; Ierusalimskaja, 1978, 1996] Затра
гивая вопрос о костюме как возможном источнике этнической идентифика
ции, А.А. Иерусалимская отмечает: «При этом, однако, необходимо учиты
вать, что наибольшее значение в таких исследованиях имеют не те признаки,
которые обусловлены утилитарно-бытовыми причинами и поэтому могут по
вторяться у многих народов, обитавших в сходных климатических и хозяйст
венных условиях. Напротив, главными оказываются такие, порой малозамет
ные, признаки, которые не связаны прямо с реалиями жизни и, в сущности,
необъяснимы, следуя некой глубинной традиции, отражающей психо
этнические особенности данной общности людей» [Иерусалимская, 2001.
С. 89-91]. На основании анализа находок одежд А.А. Иерусалмская просле
живает все уровни дифференциации аланского общества по социальному
признаку, ставя на один полюс вождя, облаченного в кафтан из шелковой
ткани с изображениями Сэнмурва, на противоположный - бедняка в латаном
холщовом рубище, а между ними - рядовых общинников, использовавших
шелк в качестве отделки своих костюмов. При этом автор отмечает, что по
добную поляризацию общества не удается проследить ни в одном синхрон
ном могильнике, где шелковые ткани не обнаружены [Иерусалимская, 1978.
С. 160-161].

Автор анализирует шелковые ткани, ткацкие устройства, аланские аму
леты и т.п., с учетом всего погребального инвентаря адыго-аланских могиль
ников VIII-X вв., и в контексте погребального ритуала, проводя параллели
между археологическими находками и этнографически засвидетельствован
ными культами Кавказа [Иерусалимская, 1983, 1990]. _.

В центре внимания исследователя находится ткань как неотъемлемая составная часть всего комплекса костюма. Шелковые ткани являются важным доказательством связей средневекового населения Северного Кавказа с народами других стран. Именно с этой позиции подходит к рассмотрению шелков, найденных в средневековых могильниках Северного Кавказа,

А.А. Иерусалимская. Несколько ее работ посвящены Великому Шелковому пути, проходившему через Северный Кавказ. В этих работах рассматриваются проблемы транзита восточных и западных тканей через аланские владения [Иерусалимская, 1963, 1967, 1972а, 19726,1975, 1978, 1992 и др.].

А.А. Иерусалимская рассматривает различные аспекты, касающиеся истории раннего средневекового текстиля. В поле ее внимания попадают не только технология ткачества и текстильные сюжеты, но и вопросы, связанные с художественными заимствованиями. Вопрос о характере заимствования художественных образов для декора тканей исследователь напрямую связывает с проблемой «приоритета» того или иного региона в создании какого-либо сюжета или мотива [Иерусалимская, 1995а, 19956, 2000а; Jerusalimskaya, 2000а, 2003]. Рассматривая вопрос о престижных шелковых тканях, специально выпускавшихся Константинополем для официальных контактов с «варварской периферией», включавшей и Кавказ, автор'пытается «выделить среди всех известных в настоящее время тканей такие экземпляры, которые явно не могли быть объектом торговли, а следовательно, должны быть связаны с некими специальными акциями со стороны Константинополя» [Иерусалимская, 20006. С. 24]. Специальную публикацию автор посвятила особой категории официальной продукции императорской мастерской — шелковой ленте с парадной именной надписью в честь протоспафария Ибаноса, обнаруженной в могильнике Мощевая Балка. А.А. Иерусалимская считает, что такие шелковые ленты не являлись предметом торговли, но их выпускали по специальным поводам, для областей, находящихся в поле зре-

„ния византийской политики [Jeroussalimskaja, 2000b].. —

Работы А.А. Иерусалимской соответствуют принципам, принятым в мировой практике исследования текстиля и являются методологической основой для изучения технологических особенностей и дизайна шелковых тканей. Опыт работы с текстилем отражен автором не только в многочисленных

статьях и монографии, но также в опубликованном «Словаре текстильных

/5*

терминов», являющемся важным методическим пособием для исследователей [Иерусалимская, 2005].

Интересна работа А.Я Кузнецовой «Народное искусство карачаевцев и
балкарцев», где одна глава посвящена одежде. Автор пытается проследить
истоки традиций кавказского костюма со скифской эпохи, проводит некото
рые параллели с кобанской культурой, использует археолошческий материал
средневековья и рассматривает женскую и мужскую одежду XIX в. Интерес
ны установленные А.Я. Кузнецовой параллели между характером украшения
вышивкой, аппликациями, металлическими пластинками половецких одежд и
этнографических платьев карачаевок и балкарок. В некоторых случаях автор
выясняет семантику отдельных деталей костюма. Поскольку книга А.Я. Куз
нецовой посвящена народному искусству карачаевцев и балкарцев, то общие
истоки формирования кавказского костюма ею не рассматриваются [Кузне
цова, 1982]. ^v

Опыт обобщения материалов, касающихся истории северокавказского костюма, известных к 1982 г¹, был предпринят Т.Д. Равдоникас. Ей принадлежит первый монографический обзор костюмных комплексов на широком хронологическом отрезке (V в. до н.э. - конец XVII в.). В ее исследовании «Очерки по истории одежды населения Северо-Западного Кавказа» представлен большой объем фактического материала, объединившего разного рода источники: археологические, изобразительные и письменные. К сожалению, не все известные материалы были доступны автору, и по ряду причин книга носит очерковый характер, а исследователю не удалось выйти за рамки повествовательного жанра. Тем не менее, Т.Д. Равдоникас была первым исследователем, кто анализирует формирование кавказского костюма в хронологическом аспекте, начиная с глубокой древности [Равдоникас, 1990].

Таким образом, археологические находки костюмов из северокавказских памятников VII-XVII вв. известны практически на всей территории ре-

Работа над монографией была завершена автоцом в 1982 г. [Равдоникас, 1990. С.123].

шона. Но их освещение в литературе, как правило, носит повествовательный характер, ограниченный территориальными и временными рамками памятника. Описание материалов, за редким исключением, не было связано с про-блематизацией исследования. Наиболее изученным оказался аланский костюм VII-IX вв., результаты исследования которого с наибольшей полнотой представлены в работах А.А. Иерусалимской.

В целом ряде работ в качестве источника рассматриваются отдельные элементы аланского костюма - поясные наборы, украшения или амулеты.

В специальной археологической литературе массовый материал поясных наборов из аланских памятников проанализирован преимущественно как источник, позволяющий установить направления передвижений кочевников в раннем средневековье, этнический состав переселяющихся народов, а так же для уточнения вопросов хронологии. Важным результатом этих исследований является реконструкция социальной организации аланского общества [С.А. Плетнева, 1967, 1989; В.Б. Ковалевская, 1970, 1972, 1979; Т.Е. Афанасьев, 1976а, 1980; B.C. Флеров, 1984, 1990; Гавритухин, Малашев, 1998; Гавритухин, 2001; Д.С. Коробов, 2003; и др.].

Большой вклад в изучение кавказских украшений VI-IX вв. (бусы,
серьги, мужские поясные, наборы) внесла В.Б. Ковалевская (Деопик); она
уточнила хронологию и предложила классификацию аланских украшений, а
также выявила основные пути торговых связей [Деопик, 1959, 1961, 1963;
Ковалевская, 1979]. Украшения костюма средневековых адыгов в общем
комплексе культуры народов Северного Кавказа были проанализированы
.Е.П. Алексеевой [Алексеева, 1964]. —~ —

Исследование амулетов и талисманов является самостоятельной темой, о чем свидетельствует многочисленная литература, касающаяся данного вопроса. Исследователи рассматривают амулеты из катакомбных захоронений как один из критериев определения аланской культуры, как материал, позволяющий реконструировать религиозные представления алан и мировоззрен-

і і

ческие основы, послужившие базой консолидации аланского этноса [Абаев, 1969; Афанасьев, 19766; Иерусалимская, 1983, Ковалевская, 1978, 1983, 1995; Кузнецов, 1992, Плетнева, 1967, 1989; Флеров B.C., 1993, 2000; Албегова, 2000,2001 и др.].

Число работ, касающихся костюмов кочевников, населявших предкав-казские степи в эпоху средневековья, значительно меньше. Немаловажную роль в этом сыграли установки советской идеологической системы, отрицавшей позитивную роль тюркского компонента в истории и культуре многих народов. Это привело к преобладанию в литературе традиций автохто-низма, с одной стороны, и преувеличению значения иранского компонента — с другой².

Существенно и другое обстоятельство. Крайне редкая сохранность органических материалов в кочевнических захоронениях также послужила причиной ограниченного интереса исследователей к проблеме кочевнического костюма.

В качестве основного источника для детального исследования половецких костюмов С.А. Плетнева использовала каменную половецкую пластику [Плетнева, 1958, 1974]. Венгерский ученый А. Палоци-Хорват изучал костюм половцев, опираясь, главным образом, на изображениях кочевников в книжной миниатюре [Paloczi-Horvath, 1980].

Выселив с Кавказа карачаевцев и балкарцев, чеченцев и ингушей, тоталитарная система советского государства стремилась уничтожить и следы их пребывания здесь. Мероприятия (уничтожение национальных музеев, исправление этнической принадлежности экспонатов в книгах поступлений, исключение из экспозиций краеведческих музеев данных о реперессирванных народах и т.п.), вытекающие из факта депортации, потребовали соответствующего идеологического обоснования нового взгляда на изучение истории и "культуры депортированных, прежде всего, тюркских народов. Разверн>вшаяся компания включала целый ряд последовательных мероприятий теоретического и практического характера. Первым шагом на этом пути были постановления ЦК ВКП(б), вышедшие вслед за репрессиями: «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации» от 9 августа 1944 г., и «О состоянии и мерах улучшения агитационно-пропагандистской работы в Башкирской партийной организации» от 27 января 1945 г., имевшие целью сориентировать ученых и творческую интеллигенцию на «идейно-политическое освещение истории, литературы и искусства татарского и башкирского народов». Постановления ЦК ВКП(б) ориентировали исследователей главным образом на изучение «цивилизующей роли Российского государства» в истории других народов, населявших территорию Советского Союза, отрицание созидательной роли тюрков и Золотой Орды в мировой цивилизации. История татарского народа в эпоху Золотой Орды советской идеологической системой подавалось в свете исключительно завоевательного и регрессивного характера этого государства, разрушительных набегов татарских, казанских и крымских ханов. Тем самым формировался исторический образ врага в лице тюркских народов [Доде, 20006. С.92-93]. 18

Костюмы кочевников золотоордынского времени на территории Северного Кавказа не были известны до находок в могильниках Новопавловский (1981 г.)³ и Джухта (1998 г.) [Белинский, 1999]. Исследование этих материалов и реконструкция костюмных комплексов выполнены З.В. Доде [Доде, 1993, 2000а, 20016, 2005г]. Автор на основании ряда признаков женского костюма, установленных на в результате анализа артефактов (отрезной характер кроя, наличие пояса, нетипичная для бокки форма головного убора), считает, что комплекс связан с тюркской традицией. Спустя 25 лет после раскопок, материалы Новопавловского могильника были опубликованы Е.И. Нарожным и Н.А. Охонько. В публикации этот же комплекс атрибутирован как монгольский [Нарожный, Охонько, 2007].

Несколько работ З.В. Доде посвящено проблеме технологической и художественной атрибуции шелковых тканей монгольского времени [Доде, -2005в, 2005д, 2006г; Dode, 2003,2005b, 2005с, 2006 а].

Среди находок средневековых монгольских костюмов в первую очередь следует отметить женский комплекс, обнаруженный П.Н. Шишкиным в Увеке и опубликованный А.А. Кротковым [Кротков, 1915]. А.А. Кротков описал женскую одежду и головной убор, реконструкция которого стала хре- : стоматийной [Кротков, 1915. Рис. 10]. Характер одежды и шелковых тканей, из которых она была выполнена, а также головной убор — бокка позволили А.А. Кроткову увидеть в их обладательнице не просто знатную женщину, но персону, стоящую очень близко к ханскому двору и даже предположить в ней одну из жен хана Токтогула [Кротков, 1915].

- ---^ -- - Находки женских одежд-из мавзолея в могильнике Маячный Бугор в

Астраханской области были введены в научный оборот Д.В. Васильевым, предложившим реконструкцию женского костюма [Васильев, 1998]. Изучение материалов из могильников Увек и Маячный Бугор также было предпринято группой авторов, опубликовавших технологические характеристики ма-

³ Аварийные раскопки на памятнике проводил Н.А. Охонько. АрхеолопіческиП отчет о раскопках в

Новопавловском карьере не составлялся. 19 j

I*.'

териалов [Лантратова и др., 2002; Orfinskaya et al., 2004, Орфинская и др. 2006].

Находки головных уборов в золотоордынских памятниках Поволжья и Подонья, а также попытки их реконструкции представлены в публикации Е.П. Мыськова [Мыськов, 1995]. В результате исследования курганного могильника у хутора Семенкина Волгодонского района Ростовской области были выявлены фрагменты шелковых одежд и женских головных уборов [Ларе-нок П.А., 1990]. Этот материал опубликован В.А. Ларенок [Ларенок В.А, 1992]. Бокку, мужской пояс и фрагменты шелковых тканей зафиксировал K.IO; Ефимов в погребениях могильника «Олень-Колодезь» в Воронежской области [Ефимов, 1999, 2000].

Детальное описание монгольского костюма по материалам каменной пластики представлено в работе монгольского исследователя Д. Баяра. Автор рассматривает головные уборы, прически, пояса, подвешенные к ним сумочки и кошельки, анализирует одежду и обувь. В результате проведенного исследования Д. Баяр пришел к выводу об отличии монгольских костюмов от тюркских комплексов, что проявляется, прежде всего, в направлении запаха одежды. На монгольских изваяниях всегда показан только правый запах, в то время как тюркские изваяния отображают левосторонний и правосторонний запах одежды [Баяр, 1985]. В 2000 г. Довдойн Баяр опубликовал коллекцию археологических материалов монгольской мужской одежды, собранную в 1959 г. Монгольской археологической экспедицией АН СССР под руководством СВ. Киселева в Читинской области на р. Онон [Баяр, 2000]. Эта публикация является крайне важной для исследования монгольского костюма, поскольку оригинальная полевая документация и фотоматериал остаются недоступными не только для широкого круга читателей, но и для специалистов-историков.

Другой монгольский исследователь - У. Эрдэнэбат, в монографии, посвященной исследованию монгольской бокки, обобщил известные археоло-

гические находки, обнаруженные на территории бывшей Монгольской империи, а также привел широкий круг изобразительных источников, на которых воспроизведен этот головной убор [Эрдэнэбат, 2006].

В связи с накоплением археологических данных, связанных с монгольским костюмом, внимание исследователей стала привлекать их научная интерпретация: выявление историко-культурного контекста бытования, установление семантического содержания элементов костюма и комплексов в целом.

А.А. Тишкин в своих исследованиях женских головных уборов монгольского времени опирается на археологические, изобразительные и письменные свидетельства. Автор опубликовал опыт экспериментального изготовления и практического апробирования головных уборов, реконструированных им на основании археологических находок [Тишкин, 2003а, 20036].

Интерпретации элементов монгольского костюма уделено внимание в работах М.Г. Крамаровского. Автор считает, что «система жесткой служеб- . ной регламентации, несомненно, находила отражение в костюме» [Крамаров-ский, 2001а. С. 30]. М.Г. Крамаровский отметил особое место воинских шапок - орбелге и воинских поясов в составе костюма монгольского всадника, и женского головного убора бокка на территории-Золотой Орды [Крамаров- . ский, 2001а. С. 30-60, 20016. С. 33-38]. Исследователь подчеркивает существование двух типов монгольских поясов, —- воинских и парадных «охотничьих» [Крамаровский, 2001а. С. 51].

Семантическому содержанию женского головного убора боктаг посвя-— щена статья А.Г.-Юрченко [Юрченко, 2006]. Ему же принадлежит исследо-* ванне роли монгольской прически, которая была характерна для консолидированной группы военнообязанного мужского населения Монгольской империи [Юрченко, 2003. С. 63-68].

Основные черты костюма замужней монголки и девичьего монгольского костюма выявил на основании археологических находок и изобразитель-

2/

ных источников М.В. Горелик [Горелик, 2006 б]. Ранее автор прослеживал монгольские черты в среднеазиатском мужском костюме по миниатюрам XV-XIX вв. [Горелик, 1979]. Несомненной заслугой автора являются выполненные им сводные таблицы, отображающие формы одежды и головных уборов, адекватно передающие миниатюрные изображения. На основании таких реалий, как одежда и вооружение М.В. Горелик устанавливает, какие этносы отражены на миниатюрах, и на основании этих реалий датирует и атрибутирует изобразительные памятники [Горелик, 1982]. Мужской костюм киданей и монголов X-XIV вв. остается в центре внимания автора в контексте его исследования воинского искусства, оружия и снаряжения средневековых кочевников [Горелик, 2002]. М.В. Горелик одним из первых обозначил проблему необходимости выделения схожих и даже тождественных элементов культуры у разных этносов на большой территории, которые «связаны не с органическим процессом распространения моды на тот или иной элемент материальной и художественной культуры в результате торгового обмена, религиозного прозелитизма и экспансии или военных взаимодействий, а именно с насаждаемыми «сверху», из «центра» империи (не обязательно насильно) представлениями о репрезентативности, о том, как должен выглядеть достойный представитель, «служащий» империи вне зависимости от этнической принадлежности, но в точном соответствии со своим социальным статусом в державе. А статус этот внешне точно определяется набором элементов материальной и художественной культуры» [Горелик и др., 1993. С. 40].

Запах одежды, как этнокультурный признак является важной характеристикой костюма средневековых кочевников. Анализ традиции использования различного направления запаха в одежде у народов Дальнего Востока провела Л.Н. Гусева [Гусева, 2005. С. 99-103]. В центре ее внимания - левосторонний запах одежды чжурчжэней, противоположный традиции запахивания одежды у большинства других народов, населяющих этот регион - китайцев, монголов, а также корейцев, уйгуров, японцев и др. Автор считает,

что традиция запахивать одежду налево не имела акцентирующего характера у народов Дальнего Востока в период средневековья, но у чжурчжэней левый запах в одежде стал устойчивым знаком. «И на этапе, когда появилась угроза растворения самобытной культуры в культуре китайцев, традиционные черты костюма, а в особенности левый запах одежды (правая пола поверх левой, застегнутая на левом боку), начинают играть еще большую роль в национальном самоутверждении или внешнем проявлении этнического самосознания» [Гусева, 2005. С. 102].

В результате исследования золотоордынского могильника Вербовый
Лог в Ростовской области, проведенного С.А. Науменко, М.В. Власкиным и
А.И. Гармашовым, в двух кочевнических погребениях были выявлены шел
ковые ткани и одежды. Реконструкция и комплексное исследование одежды
и шелковых тканей из золотоордынского могильника Вербовый Лог в Рос
товской области, базирующееся на использовании научно-естественных ме
тодов и привлечении широкого круга культурно-исторических параллелей
проведено З.В. Доде [Доде, 2006 в]. *

В заключение историографического обзора, следует остановиться на тех исследованиях, в которых изложена методика реконструкции археологического костюма и методы его историко¹культурной интерпретации. Таких работ немного. Как справедливо заметил С.А. Яценко, «обычно авторы не пытаются сколько-нибудь детально методически обосновать свои реконструкции и описания, опираясь лишь на обыденный здравый смысл» [Яценко, 2006. С. 19]. В числе работ, затрагивающих проблемы методики, следует назвать последние фундаментальные исследования Г.М. Майтдиновой [2004], Н.В. Полосьмак и Л.Л. Барковой [2005], а также монографию С.А. Яценко [2006].

В подходе к костюму, как к полноценному историческому источнику, раскрывающему не только материальный и духовный мир древних обществ, но и позволяющелгу реконструировать этносоциальные аспекты истории и

''3

эстетические идеалы древности, практически все исследователи единодушны. Для исследования древнего костюма и его интерпретации все авторы привлекают археологические, изобразительные, письменные источники и этнографические параллели. Принципиально различным является подход исследователей к самой возможности реконструкции костюмов по погребальным фрагментам. Мы полностью разделяем мнение тех исследователей, которые за основу научной реконструкции принимают реальные находки сохранившихся одежд, головных уборов и обуви. Г.М. Майтдинова считает, что «Реконструкция костюма, к примеру, носителей андроновской культуры эпохи бронзы по погребальным источникам все же носит гипотетичный характер, потому что они не подтверждены находками подлинных одежд, а расположение украшений на костяке дает только общую схему костюма, порой даже не определяется силуэт одежды, то есть только декоративное решение костюмного ансамбля. К тому же здесь не сохранились даже остатки используемых для одежды материалов, нет сшитых конструктивных деталей и, наконец, не определяется конструктивное решение одежды» [Майтдинова, 2004. Т. 1.С. 25]. С этим мнением вполне солидарна Н.В. Полосьмак: «Паза-рыкский костюм известен в реалиях, а не по изобразительным источникам и не по реконструкциям на основе тлена или остатков украшений. Изучение остатков декора - хотя и нужное, но неблагодарное занятие, поскольку, как бы исследователь ни старался, его выводы остаются слишком приблизительными и, как показывают находки реальной одежды, мало соответствуют действительности, которая более необычна и непредсказуема, чем любые фантазии на этот счет. По расположению украшений (если, конечно, это не нефритовый наряд китайских императоров или золотое облачение скифского вождя) невозможно восстановить древний костюм. Поэтому подлинные вещи являются источником первостепенной важности для изучения истории костюма» [Полосьмак, Баркова, 2005. С. 21].

/ . «

С.А. Яценко имеет противоположное мнение на этот счет; оно изложено в его монографии «Костюм Древней Евразии»: «В современных публикациях (как этнографических, так и специалистов по текстилю) часто встречается утверждение, что получить сколько-нибудь ясное представление о древней одежде можно только на основе изучения ее кроя по полностью сохранившимся образцам; иные подходы заведомо объявляются ошибочными. Однако в отношении почти всех изучаемых в этой книге народов (кроме «паза-рыкцев» Алтая, чья одежда иногда прекрасно сохраняется в «вечной мерзлоте») выполнить это пожелание попросту невозможно: мы можем детально охарактеризовать лишь другие параметры одежды (силуэт и систему декора); однако и этой информации, думаю, более чем достаточно для корректного решения задач моей работы. В целом названный подход кажется несколько максималистским, односторонним и методологически не вполне корректным: специалист может и обязан работать с наличными видами источников, а не предъявлять к ним заведомо невыполнимые требования и затем отказываться от их изучения» [Яценко, 2006. С. 21]. Методика реконструкций археологического костюма, разработанная С.А. Яценко, «основана как на послойной фиксации украшений и тканей одежд, учете в каждом конкретном случае характера обрушения свода, разложения гроба и частей трупа, так и на привлечении наиболее детальных изображений персонажей данного этноса, с учетом синхронных родственных этносов и костюма иранских народов в целом вплоть до этнографической современности» [Яценко, 2006. С. 21]. Реконструкции костюмов из могильника Тилля-тепе, приведенные в монографии автора, основываются исключительно на фиксации расположения в погребении золотых бляшек [Яценко, 2006. С. 174-177] Оценка реконструкций, выполненных с использованием подобного подхода к источнику, дана Н.В. По-лосьмак: «Проведение аналогии с какими-либо реконструкциями костюмов, выполненными на основе остатков украшений из погребений, не вполне корректно, поскольку такие реконструкции, как правило, очень условны» [По-

лосьмак, Баркова, 2005. С. 22]. Абсолютно справедливо замечание Н.В. Полосьмак относительно репрезентационных возможностей изобразительных источников: «По изображениям (барельефам, фрескам, росписям, мозаикам, торевтике, скульптуре, петроглифам, являющимся археологическими источниками), какими бы этнографически точными они ни выглядели на первый взгляд, можно исключительно редко или даже совсем невозможно составить представление о реальной одежде изображаемых людей. Практически никогда нельзя понять, из каких материалов изготовлена та или иная часть костюмов, в какой технике выполнены орнаменты на одежде, из чего они сделаны и пр.» [Там же].

Г.М. Майтдинова также считает, что только подлинные находки одежд могут являться основанием для подтверждения гипотез, сделанных на основании изобразительных источников [Майтдинова, 2004. Т. I. С. 26]. Г.М. Майтдинова высказала свое мнение относительно привлечения этнографических параллелей для реконструкций древних костюмов: «Очень осторожно надо привлекать для исторических реконструкций данные этнографии для столь далекой эпохи, так как элементы, отмеченные в традиционной культуре, могут быть привнесены в более позднее время в результате неоднократных взаимовлияний» [Майтдинова, 2004. Т. I. С. 25].

Основное требование, предъявляемое к реконструкциям было определено Г.М. Майтдшювой: «...исторические реконструкции костюма должны, прежде всего, отвечать требованию принципиальной проверяемости на материалах, а все привлекаемые источники не должны противоречить ранее установленным научным фактам» [Майтдинова, 2004. Т. I. С. 26]. Характер используемых Н.В. Полосьмак и Г.М. Майтдшювой находок одежды обусловил высокое качество представленных в их работах реконструкций.

Реконструкция костюма по реальным находкам, позволяет исследователям применять научно-естетственные методы к его изучению, открывающие такие горизонты исторической информации, которые остаются недос-

2,6

тупными для исследования костюмов, реконструированных по «тлену или остаткам украшений». Н.В. Полосьмак обозначила широкий круг вопросов, выходящих за рамки привычной проблематики, связанной с исследованием одежды, которые возможно решить на основании исследования реальных находок: «Если изучать древнюю одежду, учитывая отношение к ней людей, которые ее носили, особенности окружавшей их природной среды, род их занятий, а также используя возможности современных физико-химических методов исследования, можно значительно расширить круг задаваемых ей вопросов, отыскивая таким образом следы человека, которому она принадлежала» [Полосьмак, Баркова, 2005. С. 19]. Примененные Н.В. Полосьмак и Л.Л.Барковой научно-естественные методы-изучения характера тканей и приемов ткачества, красителей и способов окрашивания, позволили выявить целый пласт материальной культуры древнего общества, который не сохраняется в погребальных памятниках. Сопоставление полученных результатов с археологическими находками реальных одежд и тканей из оазисов Синь-цзяна, позволил исследователям сделать ряд важных культурно-исторических выводов относительно возможности существования для жителей Синьцзяна и Горного Алтая общей прародины [Полосьмак,? Баркова, 2005. С. 168-169].

Таким образом, в рассмотренных работах Г.М. Майтдиновой, Н.В. Полосьмак и Л.Л. Барковой изложены принципиальные подходы к возможностям реконструкции археологического костюма. Однако конкретные методические приемы воссоздания костюмного комплекса остаются за рамками исследований. Принципы и методика реконструкции костюма, предложенные С.А. Яценко, вряд ли могут быть применимы к нашим материалам.

Историографический анализ подводит к следующему выводу. Накоплен достаточно обширный материал, освещающий находки костюмов в средневековых памятниках Северного Кавказа. В литературе он представлен,

главным образом в виде описания находок. Круг работ аналитического ха-

рактера, в которых костюм рассматривается как исторический источник, раскрывающий материальное и духовное устройство средневековых обществ Северного Кавказа, а также их историю и культуру, крайне ограничен. Это выражается не только в небольшом количестве таких исследований, но также в том, что анализ, как правило, проводится в узко временных или этно-локальных рамках, ограничивающих возможности костюма как исторического источника. В работах, в той или иной степени, касающихся методов реконструкции археологического костюма, изложены основные принципы подхода к проблеме, но конкретные методики работы с археологическим материалом отсутствуют. Нет и методологических разработок, обосновывающих источниковедческий потенциал костюма. Эта ситуация подводит к определению целей и задач нашего исследования. Цель исследования:

на основе определения содержания и характера источниковедческого потенциала археологического костюма реконструировать этно-социальные, политико-экономические и идеологические аспекты средневековой^истории народов Северного Кавказа путем создания новой концепции исследования костюма, с наибольшей полнотой охватывающей все явления и процессы, ко- V торые отражает костюм как исторический источник.

Задачи исследования:

— обобщение накопленных материалов по средневековому северокавказскому костюму в соответствии с имеющимся корпусом археологических источников;

— аргументация содержательного потенциала костюма как исторического источника и применения нового методологического подхода к его изучению;

• обоснование методики реконструкции костюма по археологическим данным и создание демонстрационного ряда в виде графических цветных реконструкций костюмных комплексов;

  анализ динамики развития костюма народов Северного Кавказа на различных культурно-хронологических этапах средневековья;

  установление смыслового значения костюма как знака, определяющего область исторической реальности, которую он обозначает: половозрастную, имущественную, социальную дифференциацию, религиозную, этническую, региональную принадлежность в различных этнокультурных системах средневекового Северного Кавказа;

  реконструкция" модели историко-культурной действительности Северокавказского региона и ее динамики, отражающей уровень развития местных обществ и характер их взаимоотношений с окружающими народами в VII-XVII вв.;

  - определение векторов культурного взаимодействия и причин измене-
  ния их направлений; диагностирование механизмов территориально-
  культурных контактов народов, проживающих на сопредельных терри
  ториях, выявление характерных признаков переходных зон культурно-
  исторического взаимодействия; выяснение степени влияния религиоз
  ного фактора на формирование культуры изучаемых народов.

  Территориальные рамки исследования ограничены районом Центрального Кавказа, куда вошли Западное и Среднее Предкавказье. На севере территория граничит с Кумо-Манычской впадиной, на юге - с подножием Большого Кавказского хребта. Западная граница проходит по побережьям Черного и Азовского морей; на востоке Среднее Предкавказье граничит с Терско-Кумской низменностью, где располагается восточная часть Предкавказья. Естественные границы практически совпадают с административными

  и государственными. За большим Кавказским хребтом находится Грузия,

  її-

  Армения и Азербайджан. На юго-западе Прикаспийской низменности располагается Дагестан. Таким образом, в поле изучения попадает компактная территория, объединенная культурой и исторической общностью, где сегодня располагаются современные Адыгея, Чечня, Ингушетия, Осетия, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия и Ставропольский край. В ходе исследования привлекались материалы сопредельных территорий — Калмыкии, Ростовской области и Краснодарского края.

  Хронологические рамки исследования включают тысячелетнюю историю развития северокавказского костюма - VII-XVII вв. В этот период территория Центрального Предкавказья входила в зону кочевнических миграций, вектор которых был ориентирован с Востока на Запад. Хронологические границы рассматриваемого периода устанавливаются в определенной мере символическими событиями, поскольку процесс развития культуры не был связан с конкретными датами. В VII в. начал складываться Хазарский каганат, культура которого охватила огромную территорию, куда входили и земли Северного Кавказа. Череда движения кочевнических племен завершилась миграцией с Востока калмыков, которые в середине XVII в. заняли Вол-го-Уральское Междуречье. На рубеже XVI-XVII вв. вектор миграций изменяется и определяется движениями с Запада на Восток. В этом движении ключевую роль играла русская колонизация. В сферу интересов России входил и Северный Кавказ. Эпоха кочевнических миграций заканчивается возвращением калмыков в 1771 г. в Центральную Азию. В историографии это событие известно под названием «торгоутского побега» [Колесник, 2003. С. 3]. Великая Степь, как культурный феномен, прекращает свое существование.

  Каждая волна кочевников, захватывающая территорию Северного Кавказа по-разному воздействовала на формирование культуры региона.

  Хазария, просуществовавшая более 300 лет, с середины VII в. до второй половины X в., оставила заметный след в культурном развитии адыгов, нахских племен, алан и народов Дагестана, входящих в состав империи.

  Во второй половине XI-XII вв. становление культуры народов Северного Кавказа проходило в непосредственном контакте с новой волной тюр-коязычных кочевников. Ключевое влияние половцев на материальную культуру северокавказского населения выразилось в оформлении женского костюмного ансамбля.

  XIII-XIV столетия на Северном Кавказе проходили под знаком монгольского вторжения, которое значительно перекроило этническую карту Северного Кавказа, изменило экономику, культуру и быт местных народов. Монгольское наследие сохраняется в культуре народов, в том числе и Северного Кавказа, которые входили в непосредственную сферу монгольского' влияния и в последующий период XV-XVII вв.

  Таким образом, в работе проведено исследование костюмов северокавказского населения в аланский период, изменение костюмных форм под " влиянием кочевников-половцев, впервые большое внимание уделено золото-ордынскому периоду в истории северокавказского костюма и костюмам позднего средневековья.

  Источниковедческая основа исследования

  Источниками по реконструкции и изучению средневекового северокавказского костюма являются археологические материалы, иконография, письменные свидетельства, фольклор и этнологические данные. В работе рассмотрены только те комплексы, в которых сохранилась одежда, как системообразующая основа костюма. В исследовании используются материалы, полученные во время полевых работ, сборы из музейных коллекций в России, Китае, Франции, Великобритании, США, а также из частной коллекций Артура Літера, любезно предоставленные в наше распоряжение. Последние

  3/

  -*1

  рассматриваются в качестве историко-культурного фона. В работе использовано более 100 комплексов, содержащих различные данные о тканях, одежде, убранстве костюмов, с широким фоном аналогий и параллелей из разных стран Передней, Центральной, и Юго-Восточной Азии (в том числе, Ирана, Турции, Китая, Кореи, Монголии).

  Основное преимущество археологических находок одежды, обуви и го
  ловных уборов заключается в том, что они представляют собой достоверную
  основу костюма. Таким образом, реконструкция и исследование средневеко
  вых костюмов народов Северного Кавказа базируется на подлинных мате-
  риалах. >.-....

  Археологические материалы сами по себе не дают полной картины для исторической реконструкции. Информация, которая в них содержится, требует соответствующей дешифровки и интерпретации. В этой связи на помощь специалисту приходят источники другого характера - изобразительные, письменные, фольклор.

  Важное место в исследовании отведено изобразительным памятникам. По разным причинам некоторые детали убранства костюма в погребениях бывают смещены с места своего первоначального расположения/Одежда, обувь, головные уборы или детали убранства иногда встречаются вне единого комплекса. Художественно-изобразительные памятники — храмовая фресковая роспись, миниатюрная живопись, каменные изваяния и рельефы в таких случаях являются ценным подспорьем для реконструкции полного комплекса костюма, манеры ношения и расположения деталей одежды: поясов, украшений, амулетов, аксессуаров, оружия и т.п. Повторение в изобразительных памятниках того или иного элемента с наибольшей частотой позволяет говорить о типичности его бытования в среде данного этноса. Изображения костюмов представителей средневекового северокавказского населения, а также народов, находящихся с ними в непосредственном контакте, представлены на каменных рельефах и круглой пластике, фресковой росписи

  христианских храмов, в венгерской книжной миниатюре и миниатюрной живописи иранского круга.

  Археологические и изобразительные источники в значительной мере дополняются письменными свидетельствами, народными преданиями и фольклором.

  В исследовании важную роль играют письменные источники. Среди
  них особой информативностью выделяются нарративные известия иностран
  ных авторов в разные периоды средневековья посетивших Северный Кавказ.
  Особое место занимает корпус источников, сведения которых, непосредст
  венно с историей региона не связаны, но в них содержатся данные о культуре
  народов и государств в разные периоды контактирующих с Северным Кавка
  зом: Византии, Ирана, Монгольской Империи. Содержащаяся в этих источ
  никах информация, например, о костюме кочевников, тканях, изготовляв
  шихся в монгольской Империи, системе раздачи наградных одежд и т.п., по
  могает не только реконструировать костюм кочевников Кавказского Улуса
  Джучи, но и понять его семантическое содержание. ^т

  Информация о костюмных комплексах содержится в устных эпических преданиях и фольклоре народов Северного Кавказа. Изучая костюм по нарт-ским преданиям, можно уточнить некоторые детали археологических форм. костюма: манеру ношення, связь с идеологическими представлениями и со-циалыюй историей общества. В эпосе содержатся упоминания практически всех составляющих кавказского костюма в контексте погребального обряда, торговых взаимоотношений, экономической дифференциации общества. Нартские предания запечатлели историческую действительность, в которой бытовал средневековый костюм.

  Исследование костюма в совокупности с этнографическими и палеоэт-нографическими материалами способствует установлению соотношения между автохтонными кавказскими, а также тюркскими и иранскими компонентами в формировании культуры народов Северного Кавказа. Проникновение

  тюркских и иранских элементов в культуру степной полосы Евразии и всех регионов Северного Кавказа имело место и привело в итоге к сложному синтезу, вопрос о котором не может быть решен однозначно. Этническая атрибуция отдельных элементов костюма как показателя культуры народов Северного Кавказа способствует выявлению баланса всех ее составляющих. Сопоставление этнографических материалов с этнографическими, изобразительными, письменными и фольклорными свидетельствами способствовало установлению соотношения этнических компонентов, составляющих культуру народов Северного Кавказа, и позволило рассмотреть часть этой культуры - национальный костюм в качестве исторического источника. ^;:

  В силу слабой разработанности проблем, связанных с кочевническим костюмом и шелковым текстилем монгольского времени в отечественной науке, мы привлекали зарубежные источники историографического характера. Среди которых следует назвать работы китайского исследователя Жао Фена, рассматривавшего в своих трудах одежду средневековых китайцев династии Ляо и монгольские костюмы периода династии Юань [Zhao, 1999, 2002, 2004, 2005; The General history of Chinese Silk, 2005]. Его фундаментальные работы, посвященные истории, технологии и дизайну средневекового шелкового текстиля являются важным источником для атрибуции и уста- ' новления историко-культурных параллелей находкам тканей в средневековых могильниках Северного Кавказа. Некоторые вопросы, связанные с особенностями технологии и художественного оформления китайских, иранских и центральноазиатских шелков периода владычества монголов рассмотрены в каталоге выставки «Когда шелк был золотом», проведенной музеем Метрополитен и Кливлендским музеем. В каталоге представлено большое количество образцов «монгольского» шелка, которые мы привлекали в качестве источника для атрибуции северокавказских находок золотоордынских тканей [Watt, Wardwell, 1997].

  Каталог и фундаментальное исследование персидских шелков издали
  немецкие исследователи Рейнгард Ньюман и Герхард Мурза [Neumann,
  Murza, 1988]. В этом же направлении работает российский специалист Н.В.
  Сазонова, которая ввела в научный оборот коллекции сефевидских тканей из
  фондов Музея искусств народов Востока [Сазонова, 2004]. Материалы, опуб
  ликованные в работах этих исследователей, рассматривались в качестве па
  раллелей одеждам, выполненным из шелковых импортных тканей в коллек
  ции Б.А. Куфтина. Богатейший фактический материал по истории восточного
  средневекового текстиля содержит монография Н.Н.Соболева «Очерки по
  истории украшения тканей» [Соболев, 1934]. ^: - , ; , /

  В качестве этнографических параллелей мы привлекали материалы исследований ведущих этнографов, специалистов по Северному Кавказу — С.Ш. Гаджиевой [1960, 1976, 1981], Е.Н. Студенецкой [1989], Г.А. Сергеевой [1976], а так же Средней Азии и Казахстану - О.А. Сухаревой [1979, 1982],

  Н.П. Лобачевой [1989,2001], ГЛ. Васильевой [1979, 1986, 2001] и др.

  Методологическая основа исследования

  Источниковедческая база позволяет, образно говоря, прочитать костюм как текст и ответить на вопрос, «что» носили люди прошлого и «почему» они это носили, что по существу, является реконструкцией той исторической ситуации, в контексте которой бытовал интересующий нас комплекс. В самом общем виде, методологической основой работы является принцип историзма, подразумевающий подход к истории общества как изменяющейся во времени, развивающейся действительности, а также принцип детерминизма, который предполагает объективное существование взаимосвязей явлений, пространственных и временных корреляций, функциональных зависимостей. Но для создания историко-культурной модели, необходим более конкретный метод исследования костюма как исторического источника. В качестве такого метода был использован метод репрезентации, базирующийся на основных

  направлениях герменевтико-феноменологической традиции, рассматривающей артефакт как факт истории и культуры. Этот метод позволил реконструировать материальный и социо-культурный фон, объективированный в артефакте. Материальные и идеальные свойства костюма обусловили обращение к научно-естественным методам и методам структурно-семиотического анализа. На основе междисциплинарного характера использованных методов была создана новая концепция исследования костюма как исторического источника, которая позволяет с наибольшей полнотой раскрыть аккумулированные в костюме культурно-исторические явления и процессы. Новая концепция^-базируется на принципе соответствия, подразумевающего связь с предшествующими теоретическими построениями в области исследования костюма. Методология и методические приемы исследования подробно изложены в первой главе диссертации.

  Научная новизна исследования

  Научная новизна исследования состоит в том, что в ходе исследования разработана концепция использования археологического костюма как исто-рико-культурологического источника. В работе археологический костюм впервые рассматривается как источник для реконструкции этносоциальной истории народов Северного Кавказа на протяженном хронологическом отрезке VII-XVII вв.

  Для всестороннего раскрытия источниковедческого потенциала костюма предлагается новый репрезентационный метод исследования, позволяющий реконструировать материальный и социо-культурный фон, объективированный в костюме. В результате применения данного метода были получены новые данные, характеризующие динамику хозяйственно-экономического развития северокавказского репюна в эпоху средневековья и ценностные культурные ориентации, принятые и разделяемые всеми северокавказскими обществами.

  м.

  Костюм впервые рассматривается как источник для характеристики народной ментальності!, которая определяет общее понимание мира и отношение к происходящим в нем явлениям. Именно это обстоятельство делает северокавказский костюм этнорепюнальным символом, а не просто набором сходных форм одежды, обуви, головных уборов и украшений.

  Впервые на широком культурно-историческом фоне проанализированы
  костюмы кочевников Золотой Орды. Это дало возможность сравнить ком
  плексы, обнаруженные в Кавказском Улусе Джучи с реальными парадными
  монгольскими костюмами, известными по находкам одежд династии Юань,
  обнаруженным на территории Китая, а также по изобразительным источни
  кам, выявить общее и особенное. ... , ,

  Впервые проведено широкое исследование шелковых тканей монгольского времени и предложена методика атрибуции техники и дизайна для установления их культурной принадлежности. Принципиально новым является опыт соотнесения находок археологического текстиля с названиями тканей, известным по средневековым письменным источникам и составление атрибутивного текстильного словаря.

  По-новому интерпретированы иранские «лицевые» ткани, обнаруженные в позднесредневековых склеповых молільниках Северного Кавказа. В исследовании они рассматриваются как способ персидской идеологической пропаганды в стремлении установления контроля над территорией Северного Кавказа со стороны Ирана, а также как одно из средств вовлечения северокавказских народов в орбиту мусульманского мира.

  Впервые проведен компаративный анализ костюмов народов Северного Кавказа и Среднеазиатско-Казахстанского региона, в результате которого были выявлены формы одежды, имеющие общие древние прототипы, что позволяет наметить пути для дальнейшего исследования механизмов культурного взаимодействия сопредельных регионов в древности и в средние века. Сравнительный типологический анализ показал существование контактной

  У*

  зоны культурного взаимодействия, где аккумулированы признаки северокав-казских и среднеазиатско-казахстанских костюмных комплексов. Такой зоной является Дагестан с особым типом костюмов, совмещающих северокавказские и среднеазиатские черты. Установление контактной зоны культурного взаимодействия, выявленной в результате типологического сравнения разных костюмных комплексов, позволяет ставить вопрос о существовании подобных переходных зон для контактирующих археологических культур древности и средневековья.

  В научный оборот впервые вводится ряд новых памятников. По-новому интерпретированы^; материалы из старых музейных коллекций, предшествующее исследование которых, как правило, имело описательный характер. Также в работе представлены научные каталоги неопубликованных коллекций одежды и тканей из средневековых памятников Северного Кавказа.

  Принципиально новой является предложенная автором методика реконструкции археологического костюма, ее теоретическая аргументация и практическая реализация. Различный уровень источников позволил обосновать три типа реконструкции, имеющих аутентичный, достоверный и гипотетический характер. В работе впервые представлен полный визуальный ряд костюмов населення Северного Кавказа в различные исторические периоды средневековья.

  В отличие от предшествующих работ, касающихся истории костюма, в диссертации приведены не только результаты, но и подробные методики исследования таксономической (породной) принадлежности природных материалов, использовавшихся в костюме, красителей тканей, аутентичных выкроек, технологических приемов изготовления одежды, что придает им характер открытого источника для других исследований.

  Практическая реализация результатов исследования

  Материалы, содержащиеся в исследовании, и результаты работы существенно дополняют и конкретизируют представления о культурном облике Северного Кавказа и характере культурного взаимодействия региона с Востоком и Западом. Они могут быть использованы в научных трудах, связанных с исследованием различных аспектов истории и культуры не только северокавказского региона, но и других народов Евразии в эпоху средневековья. Отдельные, ранее опубликованные положения диссертации нашли отклик и поддержку коллег, работающих в смежных направлениях. Предложенный нами тезис о наличии поясной распашной одежды на половецких изваяниях, использовании ее средневековыми кавказскими аланами и этнографических параллелях этому виду одежды в киргизском костюме был поддержан рядом исследователей [Лобачева, 1997. С. 76, 81; Гаджиев, 2001. С. 78; Яценко, 2001. С. 15]. Н.П. Лобачева не только согласилась с нашим мнением относительно параллелей между кыпчакскими юбками бельдемчи в этнографическом киргизском костюме, но и развила эту идею, придя к выводу о кипчакских истоках распашных юбок [Лобачева, 1997. С. 70-83]. Изложенные в исследовании идеи о влиянии естественно-природных факторов на сложение цветовых предпочтений у народов Северного Кавказа были поддержаны Л.В. Самариной, работающей в этом же направлении [Самарина, 2001. С. 235]. А.Г. Юрченко согласился с нашей реконструкцией расположения лунного серпа и солярного диска - украшений на рукавах женского халата золотоордынского времени из могильника Новопавловский. Но исследователь выразил сомнение относительно аргумента определения местоположения изображения светил в качестве которого мы рассматривали пространственную ориентацию монголов. А.Г. Юрченко предложил связать семантику правой и левой стороны с тендерным аспектом монгольского имперского этикета [Юрченко, 2006. С. 266, 544]. Тендерное содержание символики небесных светил в убранстве монгольских халатов, связанное с имперским этикетом, значительно дополняет смысловую нагрузку соотношения правой и

  левой сторон, символизирующих устройство монгольского социума, и не противоречит идее пространственной ориентации. Результаты нашего исследования аланских костюмов были использованы Д.В. Белецким при анализе одежды персонажей, изображенных на фресках христианского храма XIII -начала XIV в. в осетинском селении Нузал в Алагирском ущелье [Белецкий, 2004. С. 22-57]. С.С. Новиков провел историко-культурные параллели между аланскими костюмами, представленными на наших реконструкциях и костюмами восточных марийцев [Новиков, 2007].

  Материалы исследования могут быть использованы при разработке учебных курсов и пособий по истории, культурологии и источниковедению народов Северного Кавказа, а также ираноязычных и тюркоязычных кочевников. Вопросы этнокультурной истории народов северокавказского региона на примере костюма рассматривались в курсах «Культурологии» и «Истории культуры», прочитанных автором в Ставропольском государственном университете [Доде, 1999а, 2002 г]. Материалы монографии «Средневековый костюм народов Северного Кавказа» [Доде, 2001] используются коллегами в университетских учебных курсах «История культуры народов Кавказа», «Историко-культурное наследие северокавказского региона», а также включены в программу обучения модельеров-конструкторов Ставропольского технологического колледжа «История стилей в искусстве и костюме». История средневекового костюма Северного Кавказа, древние формы кроя, технология отделки, дизайн тканей, служат источником вдохновения и творческого поиска при конструировании современных форм одежды, ее декора, ручной росписи шелка, выполняемых студентами-дизайнерами. В процессе исследования костюма на базе Ставропольского технологического колледжа были проведены творческие эксперименты, связанные с вербальным восприятием описания костюма и воспроизведением наиболее характерных, по представлениям студентов, элементов северокавказского и среднеазиатского костюмных

  комплексов. Результаты экспериментов подтвердили нашу гипотезу о необ-

  ходимости графической реконструкции костюмов для их адекватного восприятия слушателями или читателями. Материалы исследования и наша концепция костюма как исторического источника использованы также в лекционных курсах «Этнология народов России» и «Основы археологии» в Самарском государственном педагогическом университете.

  Одним из важных аспектов практического применения нашего исследования является возможность использования реконструкций костюмов в музейных экспозициях. Реконструкции кочевнических костюмов золотоордын-ского времени из могильника Джухта представлены в экспозиции археологического музея ГУП «Наследия» (Ставрополь) вместе с материалами, на основании которых они выполнены. Реконструкции аланских женских, мужских и детских костюмов были предоставлены для экспозиции Отрадненского муниципального историко-археологического музея (ст. Отрадненская,'Краснодарского края). Графические реконструкции аланских детских костюмов использованы при подготовке и проведении выставки «Археология детства: иг-рушки, игры и обряды в традиционных обществах» в Самарском областном историко-краеведческом музее им. П.В. Алабина [Археология детства, 2005]. Реконструкция аланского костюма XI-XII вв. использовалась на выставке «Аланский всадник (сокровища князей I—XII веков», организованной Государственным музеем Востока (Москва, 2005). На основании предложенных нами графических реконструкций под руководством В.В. Хабарова для экспозиции Казанского национального музея подготовлены реальные аналогии комплексов костюмов золотоордынских кочевников.

  Практическая значимость работы определяется также тем, что изучение большого количества древних тканей позволило усовершенствовать методики исследования природных лубяных волокон и природных красителей различными микроскопическими, химическими и хроматографическими ме-

  тодами. Результаты и опыт, полученные при исследовании древних тканей, применяются в настоящее время сотрудниками Ставропольской ЛСЭ⁵ при производстве экспертиз по исследованию волокон растительного происхождения и тканей, окрашенных синтезированными антрахшюновыми красителями.

  Апробация работы

  Теоретические положения и практические результаты работы изложены автором в монографиях и публикациях общим объемом 45 авторских листов. Идеи и некоторые итоги исследования излагались на международных, всероссийских и региональных научных форумах. В их числе Международная конференция «Международное сотрудничество археологов на великих торговых и культурных путях древности и средневековья (Кисловодск, 1994); III Всероссийский научный семинар, посвященный 110-летию со дня рождения СИ. Руденко «Интеграция археологических и этнографических исследований» (Омск, 1995); Научно-практическая конференция «Культурное и природное наследие в региональной политике» (Ставрополь, 1997); Конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Т.М. Минаевой (Ставрополь, 1997), Межрегиональная научная конференция «Интеллигенция Северного Кавказа в истории России» (Ставрополь, 1998); XX Международные Круп-новские чтения по археологии Северного Кавказа (Железноводск, 1998) «Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа» (Майкоп, 1992; Москва, 1996; Кисловодск, 2000; Ессентуки-Кисловодск, 2002; Москва, 2004;

  При исследовании трудноразличимых морфологических признаков волокон льна и пеньки были
  объединены микроскопическое исследование в поляризованном свете с химическими методами окрашива
  ния и растворения волокон, что позволило быстро и однозначно дифференцировать видовую принадлеж
  ность растительных волокон исследуемых тканей. При исследовании природных красителей, относящихся к
  классу протравігьіх антрахиноновых, были усовершенствованы и упрощены методы экстракции, подбор сис
  тем растворителей для хроматографирования, метод проявления окрашенных пятен на хроматограммах; при
  этом по возможности отказхіись от редких, труднодоступных и канцерогенных реактивов. Для определения
  смесового крашения ткани были применены простые способы предварительного тестирования, подобраны
  достаточно простые в использовании качественные реакции, позволяющие отличить фоновое содержание
  металла на исследуемых тканях, от металла протравы. Создана коллекция химически чистых красителей для
  применения в качестве объектов сравнения при исследовании природных красителей методом тонкослойной
  хроматографии.
  ⁵ ЛСЭ - Лаборатория судебных экспертиз. Ь

  Нальчик, 2006); Всероссийская конференция к 10-летию Российского научно-практического центра по проблемам музейной педагогики «Образовательная деятельность художественного музея» (Ставрополь, 2000); Первые Санкт-Петербургские этнографические чтения «Этническое единство и специфика культур» (Санкт- Петербург, 2002); Десятый и одиннадцатый коллоквиум «Ювелирное искусство и материальная культура» (Санкт-Петербург, 2002, 2003); Первая Всероссийская научная Интернет-конференция «Новая локальная История» (Ставрополь, 2003); Международная научная конференция (в рамках конкурса «Адмиралтейская игла - 2002, 2004») «Мода и дизайн: исторический опыт - новые технологии (Санкт-Птербург, 2002, 2004); Международный Конгресс Востоковедов (Москва, 2004); Ежегодный конгресс Европейской Ассоциации Археологов (Санкт-Петербург, 2003; Франция, Лион, 2004; Ирландия, Корк, 2005); Международный симпозиум «Шелковый путь и монгольское искусство эпохи Юань» (Китай, Ханчжоу, 2005); международная научная конференция «Золотоая Орда. История и Культура» (Казань, 2006 г); III Международная научная конференция, посвященная 75-летию со дня рождения Г.А. Федорова-Давыдова «Город и степь в контактной Евро-Азиатской зоне (Москва, 2006); Первая Абхазская международная археологическая конференция, посвященная памяти Ю.Н. Воронова (Сухум, 2006); 21^й Международный конгресс Византинистов (Лондон, 2006); Отдельные положения диссертации изложены на семинаре в Институте археологии и классической древности в университете Бермингема (Великобритания, 2002); в Ставропольском государственном университете на научно-методическом семинаре «Textus» (Ставрополь, 2003,2004,2005).

  Структура диссертации

  Работа состоит из введения, пяти глав с выделенными параграфами, заключения, библиографического списка и приложения.

  Методологические основы исследования источнико ведческого потенциала костюма

  Человек существует в мире культуры, развивающемся в контексте исторического процесса. Следуя традиционному взгляду историков, можно рассматривать происходящие в средние века на Северном Кавказе события как уникальные. В таком случае культурные явления будут выступать лишь фоном. Напротив, если в качестве основной доминанты исследования выступает определенное культурное явление, исторический процесс зачастую рассматривается лишь в качестве последовательной сменяемости культурных форм. Между тем вполне очевидно, что некие культурные явления, обладающие внутренней структурой, могут быть рассмотрены как историко-культурные феномены в контексте событийной истории, что позволит установить инвариантные связи между историческими и культурными явлениями.

  Для решения этой проблемы существуют разнообразные источники и их комплексы. Однако необходимо выработать новую методику исследования этих источников, позволяющую выявить новые аспекты. Одним из таких методов является исследование определенного культурного явления, в котором с большой яркостью могут отразиться исторические процессы.

  Мир культуры многообразен, и в общих чертах его можно квалифицировать как нерасторжимое единство материальных и духовных ценностей, выраженных в различных модусах культурной организации действительности: религии и идеологии, социальном устройстве общества, экономике, политике, искусстве, науке и жизненных формах, воплотившихся как в материальных (костюм, вооружение, жилище, его архитектура и внутреннее убранство, транспортные средства и др.), так и в нематериальных явлениях (язык, фольклор, правовые отношения, связанные с полом и возрастом, семейным положением, общественно-социальным статусом, религиозные представления, искусство, научные теории и т.п.). Конкретная историко-культурная информация заключена в артефактах и составляет содержание культурной формы. Культурная форма - это совокупность характерных признаков всякого культурного объекта или явления, отражающих его утилитарные и символические функции. В зависимости от утилитарных и символических функций различные культурные формы по-разному отражают свойства объективного мира, то есть по-разному репрезентируют историческую действительность: от условий изготовления и применения каменных орудий труда до представлений об универсуме, выраженных в архитектуре и убранстве храмов. Набор вооружения (по материалам могильника), например, может служить источником для суждений о составе войска, способах ведения боя, социальной стратификации дружинников и т.п., но при этом не является четким этническим маркером. Орудия труда не выявляют религиозной принадлежности. Костюм является культурной формой, с наибольшей полнотой отражающей материальную и духовную реальность, изменяющуюся в исторической действительности.

  Предметом этого раздела исследования является методический аспект интерпретации источниковедческого потенциала костюма.

  В литературе история костюма предстает, как правило, описанием последовательной смены форм, материала, декора и убранства. Такой исследовательский подход не просто имеет право на существование, но и необходим, так как на нем должны строиться все последующие этапы анализа костюма. Но в советской этнографической науке и в тех археологических исследованиях, которые были связаны с изучением артефактов, в той или иной степени характеризующих костюм, обнаруживается главная тенденция к накоплению материала. В большинстве работ отчетливо прослеживается мысль о том, что различия в этнических, культурных, хронологических показателях анализируемых комплексов определяют степень новизны и актуальности исследования. Все они, в конечном итоге, стремятся подчинить исследуемый материал идее развития знания о выбранном предмете вширь. На первый взгляд, широкий охват костюмных комплексов, как явлений разнообразных культур, можно рассматривать как положительное стремление к стиранию белых пятен на историко-культурных картах. С другой стороны, и это кажется особенно актуальным, такое разнообразие материалов в исследованиях лишь приобретает видимость различия, так как каждый раз оно осуществляется по заданной формуле, ограничивающей анализ, как правило, очевидными параметрами. Анализ костюма ограничивается использованием эмпирических возможностей и не ведет к проблематизации исследований. Эта тенденция имеет место в ряде гуманитарных наук, которые «фиксируют внешние аспекты отношения к объекту и выдают это за „объективную картину понимания"» [Зись, Стафецкая, 1985. С. 89]. Не все исследователи костюма ограничивались только его описанием. Некоторые из них шли дальше, рассматривая костюм не только как объект формализованного описания, но и как источник, отражающий отдельные модусы действительности или их элементы, названные основателем феноменологии Эдмундом Гуссерлем «жизненным миром» - «Lebenswelt» [Сычев Л.П., Сычев В.Л., 1975; Богатырев, 1977. С. 299-366; Маслова, 1984. С. 3-209; Кнабе, 1986. С. 85-109; Каган, 1988. С. 127-142; Кузнецов, 1995. С. 3-281; Юрченко, 2003. С. 63-68., Юрченко, 2006а]. К сожалению, количество таких работ, как и диапазон их проблематики, ограничены. Это обстоятельство указывает на то, что принятая в советской и постсоветской отечественной науке методика исследования костюма не исчерпывает возможностей этой культурной формы как исторического источника.

  Раннесредневековые костюмы северокавказского населения (VII - первая половина XIII в.)

  В данной главе рассматриваются костюмные комплексы из северокавказских археологических памятников VII - первой половины XIII вв. в соответствии с новым предложенным методом анализа костюма. В первую очередь рассматривается сенсуально-рационалистический уровень информации, связанный с формой и составом костюма, кроем одежды, обуви, головных уборов, используемыми для их изготовления материалами.

  Период VII - первой половины XIII в. для Северного Кавказа не был однородным в плане этнополитических контактов, повлиявших на формирование культуры народов этого региона, в том числе и костюма. Костюмы, обнаруженные в катакомбных аланских памятниках XI - первой половины XIII вв., генетически связаны с костюмами предшествующего периода VII-X вв., выявленными в скальных аланских могильниках. Но формирование аланских костюмов VII—X вв., и костюмных комплексов в XI - первой половины XIII вв. проходило в результате взаимодействия аланского субстрата с разными этнокультурными системами. Результаты этих контактов в определенной степени оказались различными. В связи с этим необходимо в рамках исследования раннесредневекового аланского костюма выделить два хронологических периода: первый - VII - первая половина XI в., связанный с историей Хазарского каганата (хазарский период), и второй - вторая половина XI -первая половина XIII в., проходивший в контакте со степняками-половцами (половецкий период).

  Этнокультурная история автохтонных народов Северного Кавказа в раннем Средевековье тесно связана с тюркоязычными племенами булгар и хазар. Наиболее мощным политическим объединением, под эгидой которого развивались местные народы, явился Хазарский каганат. Хазария просуществовала более 300 лет, с середины VII в. до второй половины X в. Это государство оставило заметный след в культурном развитии адыгов, нахских племен, алан и народов Дагестана [Магомедов, 1983. С.215]. Адыги занимали побережье Черного моря и консолидировались под началом племени зихов, вместе с которыми создали союз племен причерноморских адыгов. Рядом с ним существовало еще два адыгских союза: Касожский на севере и Абазгский на юго-востоке.

  Центральные районы Северного Кавказа были заняты аланами, которые постепенно продвигались и на смежные территории. Горные зоны современных территорий Осетии, Балкарии и Карачая были освоены аланами к X в. Горно-кавказские племена, проживавшие на этих территориях, были включены в аланское военно-политическое объединение [Кузнецов, 1973. С. 60-73].

  ВаГшахские племена, согласно письменным средневековым источникам, занимали территории их современного проживания в Чечне и Ингушетии [Дешериев, 1963. С.24,25].

  Благодаря выгодному географическому положению в Центральном Предкавказье аланы имели прочные политические и культурные связи со своими соседями. Прочные союзнические отношения они поддерживали с Византией. Контакты устанавливались на политическом, идеологическом уровнях, а также посредством династических браков. Влияние на алан пытался оказать и Сасшшдский Иран.

  Однако наибольшее влияние на развитие северокавказских народов в VII-X вв. оказывал Хазарский каганат. «В VIII в., по данным Фазари [писал в 772/3 г.], хазары и аланы образовывали одно царство» [Артамонов, 2002. С. 363].

  Аланская правящая династия состояла в родстве с хазарской, заимствовала у хазар их титулатуру. В материалах «хазарской переписки» в Кембриджском документе говорится, что царь хазар Савриил «заключил, ... мир с нашим соседом, царем алан, так как царство алан сильнее и крепче всех народов, которые вокруг нас. ... Поэтому он заключил с ним союз, чтобы оказать помощь друг другу» [Алемань, 2003. С. 434]. В этом же источнике указывается, что примирение между хазарами и аланами после столкновения в результате подстрекательства греков завершилось браком дочери аланского правителя и сына хазарского царя: «И царь оказал ему большие почести и взял дочь его в жены своему сыну Иосифу. Тогда царь аланский обязался ему в верности, и царь Аарон отпустил его в свой дом» [Алемань, 2003. С. 434].

  К сожалению, нам мало известно о хазарском костюме. Весьма ограниченный круг изображений носит условный характер, не позволяющий достоверно восстановить хазарский костюм. М.В. Горелик на основании изобразительных источников, обнаруженных в средневековых памятниках — Верхний Чирюрт в Дагестане, в могильнике Шиловский под Самарой, и на Маяц-ком селище, реконструировал костюм хазарского всадника [Gorelik, 2002. Р. 10, fig. 2]. Вместе с тем исследователь отметил «единообразие основной верхней одежды евразийского мужа - распашного, с запахом кафтана с длинными сужающимися книзу рукавами и подолом на уровне колен - чуть выше или несколько ниже. От Китая до Кавказа не только изображения, но и находки реальных предметов свидетельствуют, что он имел приталенный силуэт с округло расширяющейся «юбкой» [на востоке это достигалось вырезным кроем, а на западе - отрезным] и характерные отвороты ворота - лацканы, подчеркивавшиеся декором из кантов, подкладки из доропіх узорных тканей и иногда мехом. Специфический вид имели боевые согдийские кафтаны, надевавшиеся поверх кольчатых панцирей: они имели короткие, выше локтя, рукава и не имели запаха» [Горелик, 2001. С. 170-171]. То есть одежду описанной формы носили практически все тюркоязычные кочевники VI-XI вв. независимо от этнокультурной принадлежности. Однако археологические находки одежд из собственно хазарских памятников практически неизвестны. Вопрос о хазарском костюме как этнокультурном признаке остается открытым.

  Костюмы и ткани кочевников кавказского улуса Золотой Орды

  В XIII—XIV вв. Северный Кавказ был одной из областей Улуса Джучи (Золотой Орды). Это обстоятельство вполне осознавалось современниками. Так, в большой энциклопедии Ахмада ибн Али ал-Калкашанди (1355-1418) говорится о десяти округах или тюменах Золотой Орды, в их числе описаны «край Азова», страна Черкес и страна Ас, или Алания [Ал-Калкашанди, 2002. С. 287-291]. Включенность Северного Кавказа в военно-административную систему Улуса Джучи открывала широкие возможности для политических и культурных влияний доминирующей группы - монголов. Для Северного Кавказа период золотоордынского господства характеризуется активными этническими процессами, проходившими в контексте культурного синтеза, включавшего кочевую культуру и культуру города. Однако ключевым в этом взаимодействии оставался кочевой этнос. В монгольское время шел активный экспорт культурных элементов Центральной Азии, Китая и восточно-иранского мира. Торговля, находившая покровительство при кочевом дворе, способствовала распространению в кочевой среде парчовых тканей. Прямое монгольское влияние проявилось в военно-административной сфере, а именно, в системе поясных наборов, прическе и вооружении. В более широкой культурно-бытовой сфере (производство керамики, тканей, предметов украшения) был неизбежен синтез традиций покоренных монголами народов, так как политико-культурная направленность Монгольской империи заключалась не столько в расширении пастбищных территорий, сколько в подчинении «территорий с иным хозяйственно-культурным типом» [Васильев, Горелик, Кляшторный, 1993. С. 33].

  Сохранение полного набора костюма в погребальных комплексах золотоордынского времени - явление уникальное. Подобные находки значительно расширяют наши представления об одежде представителей Золотой Орды, как полиэтничного государственного образования. В прикладном аспекте они позволяют составить представление о составе костюмного комплекса, основных формах одежды и головных уборов, а также о разнообразии используемых для их изготовления материалов. В содержательном аспекте они дают некоторые основания для распознания местных элитарных групп.

  Отличающиеся по форме костюмы позволяют рассматривать их не только как разные наборы одежды, убранства и аксессуаров, но как артефакты, иллюстрирующие различное смысловое содержание. Прагматический смысл семиотики костюма лежит в поле ценностных ориентации, принятых в обществе. Разделяемые обществом ценности, характеризуют его менталь-ность, которая определяет общее понимание мира и отношение к происходящим в нем явлениям. Таким образом, можно ожидать, что формы золотоор-дынских костюмов, обнаруженных в памятниках Предкавказья, могут иллюстрировать ценностные категории, сопряженные с различными этнокультурными моделями.

  Костюмы и ткани, сохрнившиеся в могильнике могут быть использованы для наглядной иллюстрации основных тенденций складывания имперской культуры Орды.

  На фоне погребений различных типов, не обнаруживающих чистоты и выдержанности признаков, особый интерес вызывают захоронения 2 и 5 во втором кургане второй группы (Д-2, К № 2, П-2, П-5) [Прил. I. Рис. 77].

  Характеристика погребального обряда и инвентаря. Погребение женщины (П-5) было основным. Следующее погребение, мужское (П-2), в этом комплексе - впускное, но совершено по аналогичному обряду и в идентичной конструкции: в яме с заплечиками по всему периметру. Сверху ямы укладывалась деревянная рама, перекрытая поперечными плахами, уложенными вплотную друг к другу. По диагонали рамы, очевидно для жесткости перекрытия, была положена доска. В женском погребении вдоль плашек, с внешней стороны был нанесен орнамент красной краской в виде пересекающихся линий, образующих ромбы и треугольники. Тела погребенных ориентированы головой на запад. В мужском захоронении были допущены сезонные отклонения на юг. Обоих погребенных с северной левой стороны сопровождали захоронения лошадей в отдельных ямах. Животные были ориентированы черепами на запад. Если бы не характер заплечиков, выполненных по всему периметру, то этот тип погребения можно было бы соотнести с выделенным Г.А. Федоровым-Давыдовым типом Б-ХХН: погребение человека, обращенного головой на запад в яме с двумя уступами вдоль длинных стен. К северу от человека в особой яме - костяк коня, обращенного головой на запад [Федоров-Давыдов, 1966. С. 124-126]. «С приходом половцев, вероятно, появляется обряд погребения с покойником целого коня, ранее в Восточной Европе не известный, а также обряд погребения коня в отдельной яме» [Федоров-Давыдов, 1966. С. 145]. Во второй половине XIII-XIV вв. этот тип погребения с отдельной ямой для коня компактно локализуется в Поднестровье и Побужье, в районе кочевания лукоморских половцев [Федоров-Давыдов, 1966. С. 161]. Отдельные погребения золотоордынского периода, выполненные по аналогичному обряду, исследованы также на Северо-Западном Кавказе, в бассейне Северного Донца и Южном Приуралье. Джухтинский комплекс, расположенный в Центральном Предкавказье, таким образом, попадает в зону распространения обряда, когда с умершим погребали коня).

  Костюмы северокавказского населения в XIII-XVII вв.

  Материалы данного раздела проанализированы также как и выше, на основании предложенного репрезентационного метода, представлены аутентичные и обобщающие реконструкции костюмных комплексов, согласно обоснованной методике. В XIII-XV вв. на этнической карте Северного Кавказа появились современные названия местностей и народов. Согласно сообщению архиепископа Иоана де Галонифонтибуса, «страна, называемая Зикией или Черкеси-ей, расположена у подножия гор, на побережье Черного моря» [Галонифон-тибус, 1980. С. 16]. Территорию предгорий центральной части Северного Кавказа в начале XIV в. заселяли кабардинцы. В XIII-XIV вв. карачаевцы и балкарцы как единая народность населяли высокогорную и предгорную зоны Центрального Предкавказья. Расселившихся в горах Центрального Кавказа осетин автор грузинского хронографа называет овсами, а их страну — Овсети или Осетией [Грузинский хронограф XIV в., 1980. С. 196, 199, 202]. Названия «чеченцы» и «ингуши» в письменных источниках XIII-XIV вв. еще не встречаются. Так, патриарх Грузии Ефрем I (1497-1500 гг.) называет «народами нахче» предков чеченцев и ингушей [История народов Северного Кавказа, 1988. С. 239], передавая, таким образом, самоназвание обоих народов. О костюме коренных жителей Северного Кавказа XIII—XVII вв. можно судить по находкам в средневековых погребальных памятниках, которые локализуются на территориях современных Карачаево-Черкесии, Адыгеи, Осетии, Кабардино-Балкарии, Ингушетии и Чечни. Часть этих находок опубликована П.С. Уваровой, Н.И. Веселовским, В.П. Левашевой, Т.Б. Мамукаевым, И.М. Мизиевым, В.Х. Тменовым, Л.П. Семеновым, Е.И. Крупновым, В.Б. Виноградовым, Б.Б.-А. Абдулвахабовой, З.А. Мадаевой, Т.Н. Никитиной, MX. Багаевым, P.A. Даутовой, М.Б. Мужухоевым и др. и др. Коллекция женской одежды, собранная Б.А. Куфтиным в позднесредневековых склепо-вых могильниках Осетии, введена в научный оборот частично.

  Материалы Дзивгисских склепов до сих пор полностью не опубликованы. Данное исследование имеет целью выявить содержание и характер основных костюмных форм коренного населения Центрального Предкавказья, в период позднего средневековья, а также установить степень влияния на традиционный костюм со стороны культуры Золотой Орды, исламских центров Центральной Азии, Ирана и стран Ближнего Востока, а также России. В научный оборот вводятся коллекция женской одежды, собранная Б.А. Куфтиным в позднесредневековых осетинских склепах, и новые материалы из могильников Дзив-гис и Даргавс. Период бытования Дзивгисских склеповых могильников определен В.Х. Тменовым в пределах ХШ-начала XIX вв. [Тменов, 1969. С. 156]. Могильник Даргавс он датирует XVI-первой третью XIX в. [Тменов. 1979. С. 137]. Период бытования Белореченского могильника определен Н.И. Весе-ловским, как XIV-XVBB. [Веселовский, 1898. С. 2]. Коллекцию Б.А. Куфтина мы датируем второй половиной XVI-XVII вв. [Доде, 2006а. С. 428]. Бытование ингушских наземных склепов Л.П. Семенов локализует в пределах XIV-XVIII вв. [Семенов, 1963. С. 107]. Материалы из других склеповых памятников вайнахов определяются исследователями в рамках XVI-XIX в. [Абдулва-хабова, 1992. С. 4]. Склеповый могильник Дзивгис находится у одноименного селения в Северной Осетии. «Город мертвых» — могильник у селения Даргавс располагается на реке Гизелдон, притоке Терека. Археологические материалы из Дзивгисских и Даргавских склепов не имеют четкой стратиграфии, поэтому невозможно разделить комплексы хронологически. Но относительно материалов одежды наблюдается определенное единство, т.е. на протяжении всего хронологического периода бытования этих памятников отмечается в целом единый крой, совпадающий с конструкцией одежды более ранних периодов. Поздние варианты одежды определяются вырезной проймой, швом по линии плеча, шалевым оформлением ворота. Эти инновации, более характерные для женской одежды, отмечаются этнографами с конца XIX в. В трех пещерных склепах Дзивгиса зафиксированы комплексы мужской, женской и детской одежды. Костюм мужчины и женщины, независимо от возраста, состоял из плечевой одежды типа бешмета и нательной рубахи. Поясной одеждой служили штаны, а также чулки и ноговицы. Обувь носили разных моделей, кожаную и суконную. Головные уборы представлены многослойными колпаками, холщовыми шапочками типа тюбетейки и меховыми папахами. Этот памятник был исследован В.Х. Тменовым при участии В.А. Кузнецова. К сожалению, материал раскопок не введен в научный оборот. В настоящий момент находки из Дзивгисского некрополя, так же как,и целые формы костюмов из могильника Даргавс, находятся в Северо-Осетинском республиканском краеведческом музее во Владикавказе и не доступны исследователям, в том числе и авторам раскопок. За все время нахождения коллекции в музее она не была изучена, наиболее выразительные и характерные экспонаты до сих пор не опубликованы. Насколько можно судить по описи, коллекция представлена целыми формами мужской и женской одежды. Вероятно, эти одежды принадлежали верхушке раннесредневекового осетинского общества, оставившего Дзивгисский некрополь, и демонстрируют наиболее яркие формы костюма, связи местного нобилитета с окружающими народами и прежде всего с правящим этносом Золотой Орды. На эти связи указывает в первую очередь одежда с широкими рукавами, выкроенными в форме лету- чей мыши, татарские сапоги, шелковые ткани монгольского круга. Однако исследование этой стороны раннесредневекового осетинского костюма, очевидно, еще долгое время будет невозможно. Напрасными, видимо, являются и ожидания ввода этого материала в научный оборот сотрудниками музея. Между тем другая часть коллекции, характеризующая главным образом костюм рядового населения, представляет не меньший интерес. Сюда вошли фрагменты холщовой одежды, обувь, разнообразные головные уборы и пояса, а также многочисленные обрывки шелковых, кендырных и бумажных тканей. Этот материал следует рассматривать в контексте другого средневекового осетинского некрополя - Даргавс, текстильный материал из которого отчасти опубликован В.Х. Тменовым [Тменов, 1979. С. 117-126].

  Похожие диссертации на Костюм населения Северного Кавказа VII-XVII веков : реконструкция этносоциальной истории

  

  Средневековый погребальный обряд Верхнего Прикамья как источник реконструкции этнической истории региона : Опыт статистического анализаБочаров Илья Валерьевич

  

  Элементы убранства и аксессуары костюма кочевников Золотой Орды : типология и социокультурная интерпретацияКаримова, Регина Радиковна

  Костюм тюркских кочевников лесостепного Поволжья VII–X вв. (к проблеме выделения этнокультурных групп)Французов Денис Алексеевич

  

  Женский погребальный костюм эпохи средней - начала поздней бронзы Южного Зауралья и Казахстана : на материалах синташтинской, петровской и алакульской культурКуприянова Елена Владиславовна

  

  Костюм населения чегандинской культуры в ПрикамьеКрасноперов Александр Анатольевич

  

  Костюм населения чегандинской культуры в Прикамье : II в. до н.э. - V в. н.э.Краснопёров Александр Анатольевич

  

  Костюм средневекового населения Пермского Предуралья, VII-XI вв.Крыласова Наталья Борисовна

  

  Комплекс погребального костюма сельского населения Верхневолжья X-XIII вв.Степанова Юлия Владимировна

  

  Кузнечные изделия населения Северо-Западной Сибири во II - XVII векахЗыков Алексей Павлович

  

  Холодное наступательное вооружение Московского государства : конец XV - начало XVII векаДвуреченский Олег Викторович