Введение к работе
Общества, которые принято называть цивилизованными, отличаются от традиционных не только наличием храмов и библиотек, но также тюрем и казарм, обитатели которых выстраивают систему социальных отношений, представляющую культурно-антропологическую проблему.
Люди в казармах представляют собой концентрированную в пространстве на продолжительное время человеческую массу, собранную и локализованную механически, т.е. насильственно и без учета их личностных особенностей, культурных принадлежностей и желания быть вместе.
Круг этих людей замкнут и постоянен. Они одеты в одинаковую униформу. Перемещение их тел в пространстве, перемена функций и даже поз регламентированы общим распорядком, регулярными построениями и прочими средствами тотального контроля. Эта человеческая масса изолирована от основного культурного и гражданского сообщества, но внутри нее ни один из индивидов не имеет возможность уединения. Они вынуждены вместе не только работать, но также есть, спать, строем передвигаться по территории, по команде справлять «естественные надобности», вместе и по команде мыться, читать, писать письма, чинить одежду, - одним словом, вместе быть.
Что происходит внутри этой массы человеческого «концентрата»? Как взаимодействуют между собой ее отдельные человеческие «атомы»? В какие структуры они выстраиваются и как в них функционируют? Что движет их самоорганизацией? Какую социальную роль играют и какой смысл несут те причудливые знаки и символы, которые они вырабатывают и которыми руководствуются как основным законом? Ответы на эти вопросы представляют собой предмет особого культурно-антропологического, социологического, философского интереса, а также интереса этнографического потому, что в режимных сообществах социальные коммуникации спонтанно проявляются в формах, аналогичных многим традиционным сообществам. Это сходство, как внешнее, так и функциональное уже попадало в поле зрения этнографов, и стало предметом дискуссии на страницах ведущего этнографического журнала России, в ходе которой было предложено попытаться применить для исследования феномена актуализации архаического в современном теорию архетипов сознания. Исследованию этого феномена были посвящены несколько междисциплинарных конференций и семинаров, один из которых, прошедший при ИСАА МГУ, сформулировал понятие «архаический синдром», характеризующее актуализацию в современных обществах, (как правило, в периоды общественно-исторических кризисов), тех черт культуры, которые с точки зрения традиционной этнографии, характеризуют архаические сообщества, и выработал одноименную программу по его преодолению. К сожалению, все эти дискуссии остались без продолжения.
История Нового времени изобилует различными вариантами социальных образований, в которых люди существуют в «концентрированном» состоянии. Собственно говоря, для обозначения этого феномена и возник термин «концентрационный лагерь», а сам XX век получил в антропологической литературе название «Век лагерей». В западной антропологии вокруг этого феномена regimented societies сложилась определенная исследовательская традиция, вызванная во многом прикладными задачами, стоящими перед европейской общественностью – преодоления не только социальных последствий тоталитарных режимов, но и изучения культурно-антропологических условий, при которых тоталитарные режимы возможны. Что касается России, страны не просто пострадавшей от тоталитарного режима, но страны, культура которой претерпевает воздействие со стороны субкультур, сформировавшихся в режимных сообществах, и в которой государство традиционно сохраняет тюрьмы и казармы в качестве средства социального, политического и экономического управления, социально-антропологической исследовательской школы режимных сообществ не сложилось, и вся библиография насчитывает незначительное количество книг и статей. Осмысление природы человека заключенного в России исторически осуществлялось не в области науки, а в области литературы, что всегда вызывает тонкие индивидуальные рефлексии, но не способствует формированию системы знаний и пониманию причин явления. Между тем, общекультурная ситуация в России на сегодняшний день по-прежнему такова, что не столько гражданское общество влияет на принципы специфической социальной организации и мировоззрения, формирующегося в тюрьмах и казармах, сколько специфическое режимное сознание сообществ, сформировавшихся в тюрьмах и казармах, влияет на гражданское общество. Отсутствием в России комплексных фундаментальных исследований данной проблемы при их острой необходимости обусловлена научная актуальность настоящей работы.
Предметом исследования являются коллективы военнослужащих срочной службы со сложившейся системой их неформальных доминантно-иерархических отношений. Особенный интерес представляют принципы самоорганизации и их символический аспект. Особое внимание направлено на исследование системы организованного насилия, ее функционирования на формальном и неформальном уровнях. Рассматриваются также и каналы влияния альтернативной культуры режимных сообществ на гражданское общество, и этнический аспект внутриармейских конфликтов.
Хронологические рамки основного предмета исследования - (системы неформальных доминантных отношений в режимных сообществах военнослужащих) определяются началом его фиксации по данным информаторов (конец 1950-х годов) и до конца XX века. Хронология сравнительных данных (формирование неформальных социальных структур в режимных сообществах заключенных) представлена обзором источников начиная со второй половины XIX-го века, и кончая современными наблюдениями.
Целью настоящего исследования является социально-антропологический анализ системы неуставных отношений в советской/российской армии, и выявление фундаментальных социо- и культурообразующих процессов, скрывающихся за причудливыми отношениями индивидов, вовлеченных в систему «дедовщины».
В связи с этим, очерчен круг задач, важных для рассмотрения феноменологии режимных сообществ с точки зрения этнологии и социальной антропологии:
- выявление механизмов трансформации идентичности личности, использующей системно организованное насилие как средство социального взаимодействия;
- определение степени зависимости личности от собственной социальной роли;
- выявление социообразующих функций когнитивных структур, относящихся к сфере символического мышления.
Отдельного внимания заслуживает трансформация установок, мотиваций, апология действий индивида по мере перехода из генерального социокультурного контекста в маргинальный и обратно. В этом следует искать главные ответы на вопросы, необходимые для понимания дедовщины как явления: как образованный и воспитанный человек может допускать колоссальное насилие над собой и быть впоследствии его источником? Какая система психологических защит и апологии образа жизни складывается в его сознании? Каким образом, при каких условиях и с какими потерями ему удается вернуться к общекультурным нормам? Как коррелируют индивидуальные установки и ценности с коллективными при переходе из поля общекультурных норм в альтернативные? Какова доля бессознательных когнитивных структур и процессов задействована в формировании социально значимых знаков и символов? Какова роль знаков и символов в конфигурации новых альтернативных типов культуры и социальности?
Решение конкретных задач, поставленных в рамках настоящего исследования исходя из интерпретации конкретного полевого этнографического материала, выводит подводит исследование к постановке сверхзадачи, заключающейся в вопросах: как соотносятся социально-значимые знаки и символы с фундаментальными когнитивными структурами человеческого сознания? Как соотносятся фундаментальные когнитивные структуры человеческого сознания с фундаментальными принципами социо- и культурогенеза? Что могут сказать принципы формирования социальных и культурных подсистем в режимных сообществах об общих законах культуры?
В основу настоящего исследования легли наблюдения автора за жизнью воинских подразделений изнутри во время прохождения им срочной службы в рядах Советской Армии в конце 1980-х годов, а также материалы специального социально-антропологического исследования, проведенного в 1999 - 2000 годах, в ходе которого был проведен анализ доминантных отношений военнослужащих срочной службы в постсоветской Российской Армии на протяжении последнего десятилетия XX столетия. География исследования по проблемам армии покрывает практически всю территорию бывшего СССР и охватывает все основные рода войск, за исключением всякого рода спецподразделений. Важными источниками послужили письма военнослужащих, их воспоминания в интервью, образцы солдатского фольклора и художественного творчества, собранные в так называемых «дембельских альбомах», уникальных источниках по исследованию армейской неформальной субкультуры. Сравнительный материал для анализа изобразительного творчества солдат Российской Армии представлен аналогичными образцами творчества солдат армий других государств. В качестве дополнительных источников используются отдельные комментарии экспертов - лиц, профессионально связанных с анализом армейских гуманитарных проблем, а именно, представителей комитетов солдатских матерей, правозащитных организаций, командиров воинских подразделений, военных журналистов.
Методы
Поскольку любое режимное сообщество является социумом в высшей степени закрытым, вследствие чего их очень сложно изучать и контролировать извне, постольку единственно возможным методами приникнуть в суть солдатских взаимоотношений являются методы традиционной этнографии – включенное наблюдение и насыщенное описание, с последующими семиотическими интерпретациями, включающими методы кросс-культурного сравнительного анализа.
Теоретические положения и понятийный аппарат
Режимные сообщества в силу своей замкнутости представляют собой среду высокого внутреннего информационного, знакового, семиотического и психологического давления. Здесь межличностные отношения отличаются повышенной агрессивностью, а насилие легитимизируется в качестве института социальной коммуникации. Это оказывает существенное влияние на личность каждого из участников коммуникации и приводит к трансформации индивидуального и общественного сознания.
В современной российской армии насилие представлено в двух уровнях одной системы социального контроля, для обозначения которых мы заимствуем понятия, введенные Э. Дюркгеймом: 1) «механический» фактор консолидации (насильственный призыв и жизнь в режимном формате казармы); 2) «органически» сформировавшаяся в условиях «механической» консолидации система статусных отношений («дедовщина»). Обе направлены на подавление свободы личности, поэтому бытовое насилие и агрессия актуализируются как способ конкуренции, и конкуренции не столько за ресурсы жизнеобеспечения (необходимый минимум которых здесь положен каждому), но за способы их символического переосмысления и иерархического перераспределения, то есть за средства статусного самовыражения, в числе которых - право на переоформление всех единообразных элементов уставного жизнеобеспечения в разнообразных знаках и символах социальной иерархии.
В результате в группах «механической» консолидации естественным образом складывается упорядоченная система доминантных отношений. В ходе этого процесса происходит идеологическое переосмысление и институализация бытового насилия.
Осмысленное в системе ценностей насилие составляет принцип социального взаимодействия в армии, и, по закону апологии образа жизни социума, превращается в его идеологию, чем, наконец, определяет идентичность его членов. Насилие, как физическое, так и психологическое, и способы его преодоления посредством символизации и выстраивания иерархических отношений, здесь является социообразующим принципом. Поскольку прямое физическое насилие преодолевается путем его переосмысления в знаках и символах, институализируется в иерархии, и закрепляется в системе ценностей, охватывающих все области специфически человеческого способа существования, - от восприятия времени и пространства до художественного творчества, постольку системно организованное насилие и его символизация как в его трансляции, так и в способах адаптации к нему, постольку насилие в режимных сообществах является культурогенным фактором.
В настоящей работе феномен насилия, во всех его причудливых формах, имеющих место в режимных сообществах, рассматривается не в качестве признака «моральной деградации», и не в качестве «извращения», или «поведенческой аномалии», но в качестве одного из специфически человеческих способов жизнедеятельности, т.е. рассматривается как феномен, не выходящий за рамки культуры.
Настоящее исследование, в постановке проблемы и сбора материалов характеризуется классическим этнографическим подходом. Социально-антропологический анализ полученных результатов осуществляется на теоретической и методологической основе семиотических интерпретаций. Данный подход не пользуется популярностью в отечественной этнографии, хотя именно российские семиотические школы заложили фундаментальные основы для исследований закономерностей развития культуры во многих областях гуманитарного знания, оформившиеся в самостоятельное направление семиотической антропологии.
Своеобразие материала, полученного в ходе насыщенного описания режимных сообществ, и попытки интерпретировать его с точки зрения общих законов культурогенеза, оказывается продуктивным при рассмотрении полевых материалов в свете уже существующих и признанных теорий. Так например, применение известной информационной теории культуры С.А. Арутюнова, рассматривающей культурные сообщества в точках пересечений синхронной и диахронной культурно-значимой информации, дает возможность увидеть, что режимные сообщества пребывают в постоянной фазе тотально синхронизированных коммуникаций, и практически полностью лишены диахронных связей. Этим обстоятельством и характеризуется сам феномен режимности, при котором синхронизация межличностных коммуникаций осуществляется в прямом смысле слова на всех уровнях - от синхронизации перемещения их тел в пространстве (шагать в ногу, засыпать по команде) до синхронизации их мыслей и мотиваций (ответственность коллектива за отклонения в поведении индивида и т.п.).
Описывая схожесть многих элементов и институтов социальной коммуникации в современных режимных сообществах многие исследователи указывали на их сходство с аналогичными явлениями в древнем мире, среди сообществ традиционной культуры, полагая за этим проявление неких архаических пережитков. В настоящем исследовании не используется понятие «пережиток», а понятие «архаизация» используется не в эволюционистской, а в информационно-аналитической исследовательской традиции, как антоним понятию «модернизация». Оба понятия, употребляемые в контексте друг-друга, отражают попытку осмысления факторов, определяющих феноменологию культуры как динамической системы. Именно природой информационного поля культуры, а не линейной последовательностью исторических фактов объясняется феномен «архаизации», как архетипической реактуализации, характеризующийся спонтанными проявлениями черт архаических и традиционных культур в современных, модернизирующихся сообществах. К примеру, если социокультурная специфика племенных бесписьменных сообществ объясняется высокой плотностью синхронных связей при низком уровне диахронных, то, следовательно, в «племя» можно превратить любое сообщество, вплоть до нации, при условии мифопоэтической (идеологической) синхронизации его культурогенных информационных потоков и блокировании диахронных каналов исторической памяти, как это более чем убедительно показывает XX век, породивший режимные сообщества в масштабах целого ряда государств.
Макроисторические причины тенденций архаизации коренятся в самой модернизации. Этот парадокс, при рассмотрении его составляющих в свете информационной теории культуры перестает быть парадоксом: резкая модернизация общества чревата разрывом диахронных связей исторической традиции, и «зависанием» социума в культурно-историческом вакууме, а его членов - в состоянии лиминальных субъектов, в котором институты нормативной культуры теряют легитимность, следовательно, регламент общественной жизни оказывается целиком подчинен принципам синхронных культурогенных потоков, со всеми вытекающими последствиями для сообщества и для его конкретных членов, а именно:
- отсутствие социально-исторического контекста для оценки себя и собственных действий, особенно в условиях изоляции, которыми отличаются режимные сообщества как макроуровня (изолированное от мира государство) так и микроуровня (изолированная от общества колония заключенных или воинская часть) лишает членов этих сообществ критериев для относительного осмысления себя, т.е. относительно другого;
- блокирование относительных самовосприятий актуализирует самовосприятия абсолютные;
- самовосприятие, лишенное условий для критической самооценки, которую обеспечивает возможность исторической рефлексии, осуществляется на фоне тотальной апологии своего и тотального подозрения к чужому;
- механизмы абсолютизации и апологетики своего при блокированных механизмах исторической рефлексии, делают невостребованным и невозможным чувство ответственности как на уровне индивидуального, так и на уровне общественного сознания.
Архаизация как следствие модернизации также является очевидной закономерностью с точки зрения теории динамических систем. Динамическая система - это нелинейная система, для которой определяющее значение имеют не столько причины и следствия, сколько петли обратной связи. В физической природе наглядный пример динамической системы являет собой волна, определяющее значение которой имеет не столько ее поступательное движение, сколько петля гребня и энергия отката. Информационные волны из той же природы динамических систем. Обратная связь реально влияет на процесс линейных коммуникаций и определяет вариации их энергий и изменений. Цель исследователя динамических систем - увидеть какого рода петли обратной связи формируются элементами внутри системы и как они связаны между собой. Исследование такой динамической системы как общества требует проследить внутренние связи в системе таких компонентов, как синхронного и диахронного, исторического и внеисторического, архаизации и модернизации, развития и деградации. Полевой материал настоящего исследования дает редкую возможность проследить все эти связи в единой социально-антропологической системе, феномен которой был введен в научный оборот под определением «экстремальные группы». Экстремальные группы не следует отождествлять с понятием «группы экстремалов», под которым могут подразумеваться группы специалистов определенных профессий или спортсменов, связанных с риском, т.к., во-первых, внешняя среда не может быть критерием типологизации социума; во-вторых, в данном случае прослеживается обратная закономерность: экстремальность внешних условий может быть фактором внутреннего сплочения членов группы, следовательно, формулируя определение экстремальных групп, фактор экстремальности рассматривается не в качестве состояния отношения человека и внешней среды, но в качестве комплекса специфических и экстремальных факторов социальной консолидации и мобилизации, а также, внутреннего социально- психологического состояния, мировоззрения и ценностей.
Выведение физического насилия в символической проекции не обязательно означает его полное преодоление и гуманизацию межличностных отношений. Но это всегда - переход от манипуляции с телами к манипуляциям с их смысловыми значениями, и этим выражает динамику культурогенеза. И мы видим в режимных сообществах зарождение и развитие самобытной традиции, ее репрезентации в сложных художественных формах изобразительного искусства и фольклора, которые составили целый пласт национальной культуры России второй половины XX века. В солдатских сообществах в силу массовости, спонтанности их формирования и колоссальной ротации личного состава, его высокой поликультурности, и социальной адаптации личности через ее десоциализацию, процессы культурогенеза не получают последовательного развития, но зациклены на ранних фазах. Таким образом, на примере режимных сообществ, мы имеем своего рода лабораторию культурогенеза, в которой можно эмпирически изучать общие универсальные закономерности развития культуры в динамике соотношений синхронных и диахронных информационных потоков.
Тотальная синхронизация смысловых интеракций не создает условий для исторической рефлексии. Этим объясняется высокая социообразующая роль мифопоэтических когнитивных структур сознания, - эффективных инструментов апологии образа жизни, и «анестезии» от негативных смыслов (имеющих в данном случае и психотерапевтический эффект). Отсутствием диахронно-исторических рефлексий объясняется и тот низкий уровень полисемантики, которым отличаются социальные интеракции в режимных сообществах, ярким признаком которой является использование физиологического таксона в качестве непосредственного инструмента социального моделирования: например, использование полового акта в качестве социального являет собой предельно низкий уровень полисемантики и максиму социокультурной синхронии. Предельной фазой распада полисемантических значений социального взаимодействия характеризуется и предельная степень десоциализации, индикатором которой служит стадиальное упрощение смысловых значений социальной символики. Физиологический акт, исполненный в качестве символического акта социальной стратификации, являет собой максиму упрощения социально-актуальной семиотики, который прослеживается еще на уровне высших животных, согласно данным современной этологии. Как доказано в настоящем исследовании, синхронизация общесоциальных интеракций, десемиотизация их смысловых значений и десоциализация личности связаны между собой.
Новизна исследования
В настоящей работе впервые дан комплексный социально-антропологический анализ всей системы неуставных отношений в советской и постсоветской российской армии. Впервые в гуманитарных исследованиях система доминантных отношений среди военнослужащих срочной службы («дедовщина») была рассмотрена как феномен культуры, подлежащий изучению методами этнологии и антропологии. Впервые в отечественной этнологии и антропологии была предпринята попытка рассмотреть принципы культурогенеза на конкретном примере режимных сообществ.
Данная работа была выполнена в Центре азиатских и тихоокеанских исследований ИЭА РАН, обсуждена и рекомендована к защите в качестве диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук на его расширенном заседании 17.03.2009г.
Основные положения диссертационной работы были изложены в тридцати научных публикаций, включая монографию «Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии» М.: ИЭА РАН, 2002.
Результаты исследования были неоднократно представлены научной общественности, как в России, так и за рубежом в форме выступлений на конгрессах, конференциях, симпозиумах и коллоквиумах, а так же в качестве отдельных лекций, в том числе доклады на V Конгрессе этнографов и антропологов России (Москва, 2003), Симпозиуме по проблемам культуры и миграций (Рим, 2001, 2004), на семинаре «Одиссей» по проблемам культурно-исторической антропологии (Москва, 2005), Междисциплинарной конференции посвященной режимным сообществам советского периода (Париж, 2007).
Основные положения исследования приняты в качестве экспертной аналитической основы исследования гуманитарного состояния российской армии международной организацией Human Rights Watch, были использованы в международном проекте Power Institutions in Post-Soviet Societies (Франция).
По результатам исследования был разработан спецкурс, который в период с 2002 по 2005 год читался студентам Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ. Лекционный курс, разработанный по материалам данного исследования, с 2009 году включен в учебную программу социологического факультета ГУ Высшая Школа Экономики.
Структура исследования
Диссертационное исследование состоит из Введения, трех глав, подразделяющихся на разделы и параграфы, Заключения, Списка литературы по данной тематике и Приложения, включающего в себя полевые материалы, конкретизирующие основные положения диссертации и позволяющие оценить глубину проблемы вне зависимости от авторских выводов, а так же иллюстрации, имеющие самостоятельное значение визуальных источников.
Во Введении обосновывается актуальность темы, рассматривается направление и степень ее изученности, предмет и эмпирическая база исследования, определяются цели и задачи диссертации, ее методологическая и теоретическая основа, источниковая база, научная новизна и практическая значимость работы, подчеркивается необходимость сравнительного кросс-культурного анализа.
Библиографический обзор представлен двумя разделами - обзором научных публикаций и обзором русской литературы, начиная от «Мертвого дома» Достоевского, заканчивая «Перевернутым миром» Льва Самойлова. Обзор художественной и публицистической литературы по теме режимных (лагерных) сообществ обусловлен тем, что именно литература, а не наука послужила основным и традиционным для российской общественной мысли интеллектуальным полем для осмысления данного явления, одновременно представляя источниковый материал. На материале литературных и исторических источников рассматривается генезис режимных сообществ и эволюция лагерной социальной системы и криминальной субкультуры в России со второй половины XIX по конец XX-го века. Генезис и развитие системы неформального правопорядка происходит на базе правового дуализма как специфического свойства традиционного сознания, коренящегося в мировоззрении русской крестьянской общины, представленном разницей полюсов сферы традиционного обычного и формального государственного права. Нестабильность переходных исторических периодов первой четверти XX века и массовость репрессий последующего периода послужили одной из причин институализации лагерно-криминальной субкультуры в качестве альтернативной правовой модели в общенациональном масштабе. Процесс этой институализации отрефлексирован в русской литературе и публицистике, и мы видим в описаниях каторги Ф.М.Достоевского, Сахалина А.П.Чехова, ГУЛАГа А. Солженицина, В. Шаламова, Е. Гинзбург, лагерей эпохи «развитого социализма» С. Довлатова, И.Губермана, Л.Самойлова этнографические, по своей сути, и антропологические, по цели, повествования, фокус которых – познание природы человека заключенного, данной в тех странных культурных трансформациях, которые удивляют стороннего наблюдателя режимных сообществ. Обзор эволюции режимного лагерного сообщества за полуторавековой период наблюдений завершается анализом процессов трансформации лагерной социально-антропологической системы в постсоветский период, вызванной общими социальными, экономическими, политическими и информационно-технологическими преобразованиями в стране. Одним из наиболее значимых результатов данного обзора является выявление адаптирующей и социально-стабилизирующей роли символического мышления, проявляющейся в семиотических реактуализациях универсалий традиционной культуры, восполняющих культурный вакуум, образующийся в периоды радикальных и всеобъемлющих модернизаций.
