Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Терроризм как тактика асимметричного конфликта 75
1.1. Терроризм: определение и типология 81
1.2. Силовая, статусная, идеологическая и организационно-структурная асимметрия 103
1.3. Идеологические и организационные предпосылки терроризма 118
Глава 2. Радикальный национализм как идеологическая основа терроризма 125
2.1. Введение: терроризм и идеология 125
2.2. Эволюция радикального национализма как идеологии негосударственных вооруженных игроков 135
2.3. Роль идеологии в переходе этносепаратистских движений к терроризму 142
2.4. Национализм в идеологии движений сопротивления иностранному военному вмешательству 161
Глава 3. Религиозный экстремизм как идеологическая основа терроризма 173
3.1. Глобальные тенденции террористической активности организаций религиозно-экстремистского толка 178
3.2. Радикальный исламизм: манипуляция, реакция, сочетание квазирелигиозного и религиозного начал 184
3.3. Вооруженные группировки религиозного типа: общее и различное 195
3.4. Подъем современного вооруженного исламизма 203
3.5. Радикальный исламизм как идеологическая база терроризма на локально-региональном и глобальном уровнях 217
Глава 4. Организационные формы терроризма на локально- региональном уровне 238
4.1. Формирование сетевых структур: до и помимо аль-Каиды 241
4.2. Соотношение формы организации и степени транснационализации террористической активности 249
4.3. Организационные формы вооруженных исламистских группировок на локально-региональном уровне 255
Глава 5. Организационные формы вооруженного исламистского движения на глобальном уровне 282
5.1. Организационно-структурные преимущества и слабости транснациональных сетей 283
5.2. Функционально-идеологические сети и «сетевой трайбализм» 291
5.3. Стратегические установки на макроуровне и социальные связи на микроуровне 303
Глава 6. Проблемы и пути противодействия идеологическим и организационным основам терроризма 320
6.1. Специфика антитерроризма 322
6.2. Идеологические аспекты противодействия транснациональному радикальному исламизму 332
6.3. Стратегии ослабления организационно-структурной асимметрии 358
Заключение 370
Список источников и литературы 385
Список принятых сокращений 413
- Силовая, статусная, идеологическая и организационно-структурная асимметрия
- Эволюция радикального национализма как идеологии негосударственных вооруженных игроков
- Радикальный исламизм: манипуляция, реакция, сочетание квазирелигиозного и религиозного начал
- Соотношение формы организации и степени транснационализации террористической активности
Введение к работе
Актуальность темы исследования. На рубеже XX–XXIвв. и в начале XXI в. одна из самых тревожных тенденций в области мировой политики и международной безопасности связана с ростом систематического использования негосударственными вооруженными группировками террористических методов. Это происходит на фоне размывания грани между внутриполитическим и международным терроризмом, которое проявляется в транснационализации террористической активности на локально-региональном уровне и возникновении новых опасных форм терроризма на глобальном уровне. Теракты 11 сентября 2001 г. в США особенно ярко продемонстрировали, что в эпоху глобализации и развития информационных технологий и средств коммуникации все большее значение приобретает даже не столько реальный масштаб насилия, сколько возможность с его помощью создать эффект дестабилизации, многократно превышающий прямой ущерб от вооруженного инцидента, и таким образом асимметрично влиять на конкретную политическую ситуацию или мировую политику и международную безопасность.
В условиях XXIв. асимметричная природа терроризма – преднамеренного насилия или угрозы насилия против гражданских мишеней как средства давления на превосходящего по силе и статусу противника – лишь усиливается. На локально-региональном уровне это способствует росту террористической активности, особенно в контексте вооруженных конфликтов, а на глобальном уровне делает терроризм основной тактикой асимметричного противостояния мировой системе. Эскалация террористической активности соответствует и глобальной динамике организованного вооруженного насилия, для которой характерно сохранение высокого уровня целенаправленного насилия против гражданского населения, несмотря на снижение масштаба и интенсивности прямых военных действий между комбатантами.
На фоне относительного ослабления влияния левых и леворадикальных идеологий в 1990-е – 2000-е гг., в том числе вследствие краха советского блока и распада биполярной системы, на первый план в качестве идеологий вооруженных акторов, применяющих террористические методы, вышли идеологии радикально-националистического и религиозно-экстремистского типов. Этот же период отмечен ускоренным распространением сетевых организационных форм, прежде всего, среди негосударственных игроков, особенно транснационального толка. В этом контексте есть основания полагать, что усиление асимметричного потенциала терроризма связано не только с глобализацией, развитием средств информации и связи и другими внешними условиями, но и с особенностями и эволюцией экстремистских идеологий и организационных систем самих террористических акторов.
Недооценка асимметричной специфики терроризма и противодействие терроризму средствами, приспособленными для решения других задач, не приносят желаемого эффекта и даже могут быть контрпродуктивными. Так, после начала в 2001г. объявленной США международной «войны с терроризмом» сравнительные показатели террористической активности сильнее всего ухудшились в тех регионах и странах, которые стали основной мишенью этой кампании (Ирак и Афганистан). Необходимость повысить эффективность противодействия терроризму требует лучшего понимания тех специфических асимметричных преимуществ, которые террористическим игрокам на локально-региональном и глобальном уровнях дают их экстремистские идеологии и организационные системы.
Степень разработанности проблемы. Несмотря на то, что в зарубежной академической литературе проблемы терроризма активно разрабатываются с конца 1960-хгг., большинство концептуально-теоретических разработок в этой области, включая базовые вопросы определения, разновидностей, целей, причин и акторов терроризма, сохраняют остро дискуссионный характер. Наиболее ценные теоретико-концептуальные разработки касаются признания политической природы и целей терроризма, его ярко выраженного контекстного характера и коммуникативной функции. Растет внимание и к тем факторам, которые способствуют переходу вооруженных игроков к терроризму и классифицируются, например, как структурные, сопутствующие и мотивационные или как объяснения на индивидуальном, групповом, государственном и международном уровнях. Однако факторы, связанные с характеристиками самих террористических акторов, в том числе особенности их идеологических и организационных систем, пока освещены недостаточно. Так называемый международный терроризм либо предстает в литературе и официальных документах как
некое «абсолютное зло», не зависящее от конкретного политического контекста, либо, за редкими исключениями, продолжает механически противопоставляться внутриполитическому терроризму, хотя для начала XXI в. характерна, скорее, разная степень транснационализации терроризма на локально-региональном и глобальном уровнях.
Недостаточная изученность терроризма как асимметричного насилия отчасти связана с тем, что, например, литература в рамках классической теории «асимметричного конфликта» (Э.Мак, Т.Пол, Р.Томпсон, И. Аррегин-Тофт, Дж. Рекорд) долгое время была сосредоточена на войнах между государствами (а терроризм не является тактикой государственных игроков) и на крупных антиколониальных войнах, которые в основном завершились к концу 1970-хгг. Даже И.Аррегин-Тофт, которому принадлежит наиболее полная теория «асимметричного конфликта», не включил в изучаемую им выборку конфликты с участием в качестве одной из сторон негосударственных вооруженных акторов, не связанных с антиколониальной борьбой, хотя уже в 1990-е – 2000-е гг. асимметричное противостояние с участием таких акторов вышло на первый план. Традиционная трактовка асимметрии как резкого несоответствия в военно-силовом потенциале противоборствующих сторон также далеко не полно отражает суть абсолютно преобладающего в начале XXIв. типа асимметричного противостояния – между государством (группой государств) и негосударственными игроками на уровне от локального до глобального. Если учесть, что именно в таких контекстах могут применяться террористические методы, потребность в дальнейшей разработке теорий асимметричного насилия и их более активного применения к изучению терроризма становится очевидной.
Остро дискуссионной проблемой остается и вопрос о характере и степени влияния радикальных идеологий вооруженных игроков на их террористическую деятельность. Если в изучении влияния идеологического экстремизма, в комплексе с другими факторами, на процесс радикализации негосударственных акторов и их перехода к вооруженному насилию и удалось добиться определенного прогресса, то в том, когда и почему это насилие принимает именно форму терроризма, пока мало ясности. Хотя всплеск внимания к радикальному национализму как идеологии вооруженного насилия в 1990-е гг. был сосредоточен на этнополитических конфликтах, редкие попытки концептуализации перехода этносепаратистских движений именно к террористическим методам в основном сводили его объяснение к степени этнической поляризации и ожесточенности противостояния. При этом роль радикального национализма несепаратистского толка в 1990-егг. и особенно 2000-е гг. и его связь с религиозным экстремизмом в идеологии движений сопротивления иностранному вооруженному вмешательству в интернационализированных конфликтах во многом оставались в тени.
Рост внимания к изучению связи религиозного экстремизма исламистского толка с вооруженным насилием в целом соответствует ведущей роли идеологии этого типа в начале XXI в. на уровне транснациональных террористических сетей. Несмотря на широкий круг работ, посвященных глубинным социально-политическим, культурным и экономическим процессам в мусульманском мире, в трактовке проблем, связанных с исламистским терроризмом в конце XX – начале XXI в., распространены две крайности. Одна состоит в абсолютизации проблемы вооруженного экстремизма исламистского толка, в представлениях о его лавинообразном росте и о радикальном исламизме как о наиболее распространенной идеологии террористических акторов. Противоположная крайность, которой не чужды и некоторые ученые-исламоведы, состоит в списании феномена исламистского терроризма лишь на «эксцессы» экстремистов-маргиналов. Однако этот феномен, особенно в его транснациональных формах, не следует недооценивать – хотя бы потому, что именно с помощью террористических методов вооруженным экстремистам удается играть роль не столько «маргинального», сколько «подавляющего меньшинства», привлекая непропорционально широкое внимание к своей программе и целям, в том числе по сравнению с более умеренными исламистскими течениями. Еще одним пробелом в литературе является то, что радикальный национализм и религиозный экстремизм как идеологии вооруженного насилия, включая терроризм, в основном продолжают рассматриваться отдельно, а смешанным идеологическим формам уделено недостаточное внимание.
Лишь недавно политологи стали уделять больше внимания организационным, особенно сетевым, моделям акторов, использующих террористические методы. В этой сфере все еще распространен ряд упрощенных интерпретаций, например, резкое разграничение между иерархическими моделями «старого» терроризма периода до 11 сентября 2001 г. и «новым» транснациональным сетевым терроризмом. Чрезмерный упор на сетевые характеристики в структурах террористических акторов не позволяет сосредоточиться на таких их важных организационных особенностях, как гибридный характер их структур и наличие признаков, не свойственных ни сетям, ни иерархиям. Мало исследовано и влияние идеологий таких акторов на их организационные формы.
В отечественной литературе наибольший успех пока достигнут в изучении исторических форм терроризма, особенно социально-революционного и иного левого толка. В то же время теоретические вопросы, связанные с терроризмом, его асимметричной природой и ролью в асимметричном противостоянии, разработаны недостаточно (первый исторический анализ теории асимметричного конфликта на русском языке относится к 2009 г.). Прикладные разработки в основном ограничены анализом правовых и криминологических аспектов противодействия терроризму, а также предотвращения применения в терактах неконвенциональных материалов. Некоторые вопросы, связанные с более глубокими политическими, социально-экономическими, идеологическими и психологическими аспектами вооруженного экстремизма, освещаются в работах отечественных обществоведов и представителей российской востоковедческой и исламоведческой школ. За некоторыми исключениями, эти исследования сосредоточены на изучении процессов на постсоветском пространстве. Организационные структуры террористических акторов в отечественной литературе изучались мало. В ней также слабо используются массивы научных баз данных по терроризму и другим формам вооруженного насилия.
Диссертация призвана восполнить пробел в изучении терроризма как тактики вооруженного противостояния на локально-региональном и глобальном уровнях путем исследования его асимметричной природы и сочетания идеологических и организационных систем террористических акторов как одной из основ исследуемой асимметрии. Сохраняющаяся неопределенность с понятием терроризма, неадекватность его традиционных типологий и теорий асимметричного насилия условиям конца XX – начала XXI в. требуют решения и этих теоретико-методологических проблем. Приоритетное внимание к общемировому, или глобальному, контексту и к локально-региональным контекстам за пределами постсоветского пространства призвано восполнить сохраняющийся недостаток соответствующих исследований в российской литературе 1990-х – 2000-х гг.
Основным объектом исследования являются вооруженные негосударственные акторы, использующие террористические методы в асимметричном вооруженном противостоянии на локально-региональном и глобальном уровнях.
Предмет исследования составляют идеологические установки и организационные системы террористических акторов, прежде всего, религиозно-экстремистского, радикально-националистического и смешанного типов и связь между их идеологиями и структурами.
Основные цели исследования – определить влияние экстремистских идеологий и организационных форм вооруженных негосударственных акторов на применение ими террористических методов в асимметричных конфликтах на локально-региональном и глобальном уровнях и изучить возможности нейтрализации или трансформации экстремистских идеологий и организационных форм таких акторов с целью ослабления их асимметричных преимуществ. В соответствие с этими целями в работе поставлены следующие исследовательские задачи.
1. Выявить основные особенности терроризма по сравнению с другими формами вооруженного насилия и сформулировать научно обоснованное определение терроризма. Оценить адекватность традиционных типологий терроризма, включая его жесткое подразделение на «международный» и «внутриполитический», в условиях конца XX – начала XXI в. и предложить варианты их дополнения или пересмотра.
2. Выйти за рамки традиционной интерпретации асимметричного насилия как резкого несоответствия военных потенциалов противоборствующих сторон и одностороннего превосходства более сильной в военном отношении стороны. Предложить такую концепцию асимметрии, которая была бы более адекватна основному типу современного асимметричного вооруженного противостояния – конфликтам между государством или сообществом государств и вооруженными негосударственными игроками на локально-региональном или глобальном уровне.
3. На основе анализа соответствующей статистики выявить основные тенденции в эволюции терроризма, в том числе радикально-националистического, религиозного и смешанного типов, в конце XX – начале XXI в.
4.Объяснить, почему терроризм, уступающий по смертоносности ряду других форм этнополитического насилия (этническим чисткам, геноциду), распространен как тактика вооруженной борьбы в одних этнополитических конфликтах, но мало применяется или вообще не используется в других конфликтах этого типа (например, на Балканах в 1990-егг. или в Центральной Африке). Изучить специфику идеологии движений «национального сопротивления» несепаратистского типа, направленных, в первую очередь, на противостояние иностранному вооруженному вмешательству, в том числе в рамках интернационализированных конфликтов в контексте «войны с терроризмом» во главе с США.
5. Определить и сопоставить религиозный императив в идеологии вооруженных группировок, прежде всего, исламистского толка, с ее квазирелигиозными характеристиками и функциями. Выявить особенности террористических группировок, для идеологии которых характерен отчетливый религиозный императив, по сравнению с террористическими организациями иной идеологической ориентации. Рассмотреть эволюцию идеологии «глобального джихада» и определить те особенности, которые позволили этой наиболее транснационализированной версии исламистского экстремизма к началу XXIв. стать ведущей идеологией сетевых игроков, оспаривающих глобальный статус-кво с применением террористических методов.
6. Определить, в чем и в каких условиях в идеологических системах террористических акторов религиозный экстремизм совместим с элементами националистической идеологии, а в чем противоречит им и насколько это может быть использовано в стратегии идеологического противодействия терроризму на локально-региональном уровне.
7.Выявить направления основных изменений и элементы преемственности в развитии организационных форм террористических группировок традиционных типов. Определить организационно-структурные особенности современных транснациональных террористических сетей. Выявить организационные параллели и контрасты между терроризмом как тактикой в локально-региональных конфликтах и супертерроризмом на глобальном уровне.
8. Оценить влияние доминирующих в конце XX – начале XXI в. идеологий вооруженных негосударственных игроков, использующих террористические методы, на их организационные формы и определить, насколько идеология и структура таких групп усиливают друг друга.
9. Предложить пути противодействия на идеологическом уровне экстремистской идеологии вооруженных группировок религиозно-националистического толка на локально-региональном уровне, наиболее активно применявших террористические методы в конце XX – начале XXI в., и транснациональному движению «глобального джихада», с которым связан новый тип терроризма – супертерроризм.
10. Выявить пути нейтрализации основных асимметричных организационно-структурных преимуществ террористических игроков, прежде всего, сетевого и смешанного типа.
Хронологические рамки. Основное внимание уделено периоду после окончания «холодной войны» (1990-е гг. – 2000-е гг.) и в особенности периоду 1998–2007 гг., который наиболее полно освещен в статистике по терроризму и на который пришелся очередной пик террористической активности (два предыдущих пика терроризма пришлись на последние десятилетия XIX в. – начало XX в. и 1970-е гг. – начало 1980-х гг.).
Пространственно-географические рамки. В диссертации применение террористических методов анализируется в контекстах двух типов – глобальном и локально-региональном. Глобальный контекст необходим для исследования супертерроризма как тактики вооруженного противостояния нового типа – между транснациональным радикально-исламистским движением, которое ставит универсалистские цели, и рядом ведущих государств мира, международных институтов и мировой системой в целом. Террористические проявления этого противостояния могут иметь место в любом регионе, в том числе вне зон локально-региональных конфликтов, и изучаются в основном на примере микроячеек транснационального движения «глобального джихада» в западных странах. Хотя основные исследуемые в диссертации локально-региональные контексты – это вооруженные конфликты на Ближнем и Среднем Востоке, отдельные аспекты изучаемых проблем рассматриваются и в других контекстах, например, в регионе Юго-Восточной Азии или на российском Северном Кавказе.
На защиту выносятся следующие положения диссертации.
1. Терроризм представляет собой преднамеренное использование насилия или угрозу его применения со стороны негосударственных игроков против гражданских лиц и других некомбатантов ради достижения политических целей путем давления на общество и государство (группу государств, международную организацию, международное сообщество). В начале XXI в. механическое разграничение между «внутриполитическим» и «международным» терроризмом теряет смысл, учитывая, что и те террористические группировки, цели которых не выходят за рамки внутригосударственного контекста, все активнее транснационализируют многие аспекты своей деятельности. В этих условиях критическое значение приобретает уровень и масштаб основных целей и повестки дня террористического актора – локально-региональный или глобальный.
2. Преобладающая в конце 1990-х – 2000-х гг. форма асимметричного противостояния – вооруженный конфликт между государством (группой государств) и негосударственным игроком (от локальной группировки до транснациональной сети) – не сводится лишь к противоборству сторон, различающихся по своему совокупному военному, экономическому и технологическому потенциалу. В таком противостоянии на стороне негосударственных игроков, более слабых по силовому потенциалу и, в отличие от государств, не обладающих формальным политико-правовым статусом – идеологическая и организационно-структурная асимметрия.
3.Экстремистская идеология вооруженного негосударственного игрока обладает высоким мобилизационным потенциалом в условиях асимметричной конфронтации. Этот потенциал приобретает повышенное значение при использовании группировкой террористических методов – т. е. не прямых военных действий против основного вооруженного противника, а попыток надавить на него путем политической и общественной дестабилизации и резонанса в результате демонстративных ударов по гражданскому населению и объектам.
4.В конце XX – начале XXI в. экстремистские идеологии все активнее играют и роль связующего начала для преобладающих среди негосударственных вооруженных игроков сетевых организационных моделей. При этом для группировок радикально-исламистского толка характерна особенно тесная взаимосвязь между идеологией и структурой. Чем сильнее системы организации террористических акторов отличаются от организационных моделей их основных противников – тем сложнее государствам и сообществам государств противостоять таким вооруженным игрокам в асимметричной конфронтации.
5.Экстремистские идеологии и организационные системы вооруженных негосударственных игроков, применяющих террористические методы, служат их основными стратегическими ресурсами в асимметричном противостоянии государствам, группам государств, международным организациям и мировой системе. Эти ресурсы позволяют даже небольшим группам, не имеющим значительной поддержки со стороны населения, вести асимметричную борьбу с применением террористических методов в течение длительного времени.
6.Эффективное противодействие терроризму в контексте асимметричного конфликта не должно сводиться к реагированию на теракты и стандартным профилактическим и превентивным мерам (защите населения и объектов, отслеживанию активности террористических организаций, привлечению террористов к ответственности), с одной стороны, и вниманию к глубинным истокам социально-политического насилия (например, мерам по преодолению социальной и культурной маргинализации отдельных регионов или общин), с другой стороны. При всей важности этих мер, даже, например, урегулирование основных противоречий, приведших к вооруженному конфликту, в контексте которого применяется терроризм, еще не гарантирует автоматического прекращения террористической активности. До тех пор, пока вооруженная группировка сохраняет свои основные асимметричные преимущества – сочетание высокого мобилизационного потенциала экстремистских идеологий в отдельных сегментах общества (обществ) с организационной моделью, асимметричной системе организации ее основного противника, такая группировка имеет возможность продолжать если не военную, то террористическую активность. Эффективное противодействие терроризму как тактике асимметричного вооруженного противостояния на локально-региональном и глобальном уровнях требует комплексных государственных и международных мер по нейтрализации экстремистских идеологий и организационных преимуществ террористических акторов
Теоретико-методологическая база исследования. Теоретико-методологический плюрализм современной общественно-научной мысли позволяет исследователю выйти за рамки той или иной метатеории, но не освобождает его от необходимости прояснить свое понимание онтологии и эпистемологии (того, что есть социальная реальность и как ее изучать). Исследование широкого круга вопросов (от специфики терроризма как сознательного конструирования дестабилизационного политического эффекта, идеологических аспектов и противодействия идеологическим основам терроризма до вполне «объективных», материальных параметров террористических организаций и статистики терактов) логично вписать в контекст не только дискуссий 1990-х–2000-х гг. между (нео)позитивистами и конструктивистами, но и попыток выйти за рамки этих подходов на уровень новых метатеорий.
К позитивистам-рационалистам в политологии и теории международных отношений относятся как неореалисты – последователи К. Уолта, к которым близки многие российские ученые, работающих в этой области (А.Д. Богатуров, С.В. Кортунов, Н.А. Косолапов и др.), так и рационалистское направление либерального институционализма (Р. Кеохейн, Л. Мартин, Б.Уайнгаст и др.). Они рассматривают «агента» как индивидуального или коллективного рационального актора, действия которого направлены на максимально эффективную реализацию предписанных ему внешними условиями (структурой) приоритетов. Согласно конструктивистам (А. Вендт, П. Катценштайн, Т.Бирстекер, Ф. Краточвил, У.Лапид, П.А. Цыганков и др.), агенты сами конструируют реальность через взаимодействие, основанное на их представлениях о себе и окружающем мире, но при этом являются и объектами этого взаимодействия, влияющего на формирование их идентичностей и преференций и поведения. Рационалисты отводят идеологии, культуре, религии, идентичности преимущественно инструментальную роль в реализации «объективных» интересов и пытаются объяснить реальность путем выявления ее общих «объективных» закономерностей в рамках номотетического подхода, особенно активно опирающегося на количественные методы. Конструктивисты же, в теории провозглашая равнозначность идейно-духовного и материального начал, на практике в основном стремятся понять нематериальное, отдавая приоритет идеям, представлениям, процессам формирования индивидуального и общественного сознания. Среди конструктивистов доминирует интерпретивный подход, сфокусированный на изучении «восприятий» и конструирования смыслов, которые акторы придают своим действиям, в процессе их взаимодействия. В целом и позитивисты-рационалисты, и конструктивисты вносят наибольший вклад в изучение той стороны социальной реальности, на которой в основном сосредоточен каждый из этих подходов.
Хотя разработка частной теории терроризма сама по себе не требует выхода на уровень новых метатеорий, методологическим предпочтениям диссертанта созвучен ряд идей, высказанных в ходе разработки метатеорий, выходящих за рамки и позитивизма, и конструктивизма. Это, например, понимание, сторонниками общественно-научного течения критического реализма (Р. Бхаскаром, К.Ллойдом, М.Арчером, Х. Патомяки) социального феномена как результата взаимодействия акторов через их «идеи» и «представления», но под влиянием объективно существующих социальных структур.
В целом, онтологическая позиция автора состоит в признании равнозначности и диалектического взаимодействия и взаимовлияния агента и структуры, идейно-духовного и материального начал, а эпистемологическая – в признании как сильных, так и слабых сторон номотетического и интерпретивного подходов. В работе практикуется интеграция результатов, полученных в результате использования конкретных методов трех типов: а) традиционных методов качественного (идеографического и логического) анализа: типологических обобщений, элементов сравнительно-политологического подхода, мини-casestudies; б) количественных методов, например, для получения общего представления о глобальных и региональных тенденциях в динамике терроризма на основе анализа статистики и в) элементов интерпретивного метода (в частности, в анализе идеологического дискурса транснационального движения, проповедующего «глобальный джихад»).
Политические цели, характер и последствия терроризма, его неразрывная связь с политическим, в том числе международно-политическим, контекстом, роль государств, их объединений или мировой системы в целом как конечных объектов воздействия и главных противников террористов в асимметричном вооруженном противостоянии диктуют основной упор в диссертации на политическую науку. Изучение фактора террористического насилия в глобальном и локально-региональных контекстах, негосударственных вооруженных акторов на разных уровнях мировой политики, включая транснациональные террористические сети, размывания грани между терроризмом «международного» и «внутриполитического» типа, а также особое внимание к роли религиозно-экстремистской идеологии в противостоянии мировой системе в начале XXIв. и усилиям по противодействию транснациональному терроризму требуют анализа политических проблем и процессов на транснациональном (международном) уровне. При этом многообразие форм, причин, истоков, последствий терроризма и антитеррористических стратегий в конкретных политических контекстах и конфликтах, эволюция и специфика изучаемых экстремистских идеологий, имеющих не только политическое, но и культурно-психологическое содержание, и ряд аспектов организационных систем террористических акторов предполагают выборочное использование отдельных теоретико-методологических и конкретно-проблемных разработок в области истории, социологии, социальной психологии, этнологии, религиоведения, правоведения и т. д.
Основу источниковой базы работы составили материалы по изучению идеологий и организационных систем вооруженных игроков, применяющих террористические методы на локально-региональном и глобальном уровнях. Они включают работы идеологов и вдохновителей асимметричного вооруженного противостояния второй половины XX в. (от леворадикального теоретика «городской герильи» К. Маригеллы до правоэкстремистского теоретика «безлидерного сопротивления» Л.Бима) и идеологов современного транснационального вооруженного исламизма (С.Кутба, А.Аззама, А.аз-Завахири, Ю. аль-Карадауи, А.Я. аль-Либи), а также документы организаций, использующих террористические методы (уставы, воззвания, пропагандистские материалы и т.д.). Вторым комплексом источников является статистика основных мировых баз данных по терроризму, прежде всего, Мемориального института по предотвращению терроризма (США), а также по конфликтам и другим формам вооруженного насилия Уппсальского университета (Швеция), Университета Мэриленда (США) и т. д. Третьим комплексом источников являются материалы в области противодействия терроризму: официальные документы государственных и международных структур, включая антитеррористические конвенции, законы и доктрины, контрповстанческие стратегии, ситуационные обзоры и оценки рисков.
Серьезную помощь в работе над диссертацией оказала научная литература по нескольким направлениям. Это, прежде всего, исследования терроризма как специфической формы социально-политического насилия, в том числе на транснациональном уровне (работы В.Лакера, М.Криншо, Б.Хоффмана, Т.Бъорго, А.Шмида, Дж.Хоргана, А.Мерари и др.), а также труды общетеоретического характера, изучающие причины и условия социально-политического насилия (К. Дойч, Т.Гёр, П.Штомпка, Н.П.Гледич и др.). В исследовании противодействия терроризму, где, наряду с политологами, заметную роль играют криминологи и правоведы, включая специалистов по международному праву, ценным подспорьем были труды Б.Ганора, Р. Инглиша, Р. Крелинштейна, В.В. Петрищева и др.
Учитывая, что та часть литературы по асимметричному насилию, которая посвящена асимметричным конфликтам между государствами, неприменима к изучению терроризма как тактики негосударственных акторов, в том числе транснациональных сетей, особый интерес представляют два направления в литературе конца 1990-х – 2000-х гг. Это, во-первых, работы военных аналитиков в области контрповстанческой стратегии, в том числе в интернационализированных контекстах (например, дискуссии вокруг «доктрины Петрэуса» второй половины 2000-х гг.). Во-вторых, это труды академических, в основном европейских, экспертов по асимметричным и транснациональным аспектам гражданских войн (Ч. Кинга, П.Вальдмана). Различные формы вооруженного насилия в локально-региональных конфликтах 1990-х – 2000-х гг. и процессы их интернационализации и транснационализации активно изучаются также в рамках «теории новых войн» (М.Калдор, М.Даффилд, К.Холсти, Д. Сноу). Дискуссии вокруг этой теории стали примером конструктивного взаимодействия сторонников различных методологических подходов. Скорректировав или опровергнув ряд конкретных тезисов теоретиков «новых войн» на основе анализа статистики соответствующих баз данных, неопозитивисты-номотетики (С. Каливас, Б.Ласина, уппсальская школа во главе с П.Валленстином) одновременно косвенно подтвердили одну из базовых конструктивистских идей. Проведенный ими анализ показал, что в 1990-е – 2000-е гг. наиболее значительные изменения претерпели не столько параметры и характер различных форм вооруженного насилия в мире (которые демонстрируют разнонаправленные тенденции), сколько их восприятие на уровне государств, международных институтов и негосударственных акторов мировой политики и представления о масштабе, интенсивности и характере соответствующих угроз.
Из теоретической литературы по проблемам идеологии влияние на авторское понимание идеологии как сочетания системы взглядов и дискурса, ориентированного на социально-политическую практику, и как политизированной формы социальной репрезентации группы и основы ее активности оказали элементы неомарксистской (Э.Блох, Л.Альтюссер) и умеренно-конструктивистской (Т.ВанДайк) интерпретаций. Из литературы по различным типам идеологии, наибольший интерес для диссертанта представляли исследования идеологического экстремизма националистического и религиозного типов. В изучении национализма вплоть до 1990-х гг. доминировали различные позитивистские подходы традиционалистского (примордиализм К.Гирца, П.ВанденБерге, У. Коннора) и модернистского толка (историко-модернизационная теория Э.Геллнера), хотя в трудах ряда крупнейших специалистов в этой области прослеживается попытка синтеза элементов традиционализма и модернизма (Э.Смит) или модернизма и конструктивизма (Э. Хобсбаум). В конце XXв. все более заметную роль в этой сфере стал играть конструктивизм (Б.Андерсон, Р.Брубекер, Д. Хоровиц, в отечественной науке – В.А.Тишков, А.И.Миллер и др.). Вплоть до 2000-х гг. в западной и отечественной литературе вопросам связи религиозного экстремизма с вооруженным насилием отводилась вторичная роль по отношению к этнополитической проблематике. Ситуация начала существенно меняться лишь с обострением в конце 1990-х гг. проблемы транснационального вооруженного экстремизма исламистского толка и ростом интереса к его изучению. При этом наиболее авторитетные востоковеды и исламоведы (например, Ф. Бурга, Дж.Эспозито, В.В. Наумкин, А.В. Малашенко и др.) убеждены, что связь религиозного экстремизма с вооруженным насилием и, в частности, терроризмом не может быть сведена к манипулятивно-инструментальной.
В исследовании организационных структур террористических акторов использовалась литература в области так называемых организационных исследований, опирающихся на классическую организационную теорию М. Вебера. В настоящее время в центре теоретических дискуссий в этой области, в том числе применительно к структурам вооруженных негосударственных игроков, находится распространение сетевых форм организации. Наибольший интерес представляют те работы в рамках теории «организационных сетей», которые рассматривают сети в сочетании с другими организационными формами (Д.Ронфельдт, Р.Майнц). В изучении механизмов формирования микроячеек транснациональных террористических сетей используются работы теоретиков «социальных сетей» (М.Кастельс, М.Сэджман).
Научная новизна исследования. 1.В работе выдвинуто и детально обосновано академическое определение терроризма.
2.Предложена оригинальная типология современного терроризма, основанная на а) уровне и масштабе конечных целей террористического актора – локально-региональном или глобальном и б) наличии и степени взаимосвязи его террористической активности с вооруженным конфликтом. Переосмыслено понятие супертерроризма, основным критерием определения которого предложено считать неограниченный, глобальный характер конечных целей террористического актора, а не уровень используемых им технических средств.
3.Впервые выдвинута двусторонняя трактовка асимметричного противостояния между государством (группой государств) и негосударственной группировкой или транснациональной сетью как одновременно силовой, статусной, идеологической и организационно-структурной асимметрии.
4.Особенности идеологических и организационных систем негосударственных вооруженных акторов рассматриваются в качестве основных предпосылок их перехода к террористическим методам. Эти предпосылки связаны с особенностями самого актера («агента») и более специфичны именно для терроризма как одной из тактик вооруженного противостояния, чем фундаментальные причины социально-политического насилия в целом.
5.Роль радикально-националистической составляющей в идеологии организаций, применяющих террористические методы на локально-региональном уровне, проанализирована в контексте не только этносепаратистских конфликтов, но и противостояния, связанного, в первую очередь, с сопротивлением иностранному вооруженному вмешательству. Предложено специфическое объяснение перехода этносепаратистских движений именно к террористическим методам, связанное с резким несоответствием завышенных представлений о достижимости их конечных целей, диктуемых соответствующей идеологией, и крайне ограниченными шансами на реализацию этих целей. Выявлены особенности идеологий «национального сопротивления» в интернационализированных конфликтах начала XXI в. в мусульманских странах, главной из которых является интеграция идеологического радикализма религиозного и националистического толка.
6.Сравнительный анализ статистики по террористической активности группировок различных мотивационно-идеологических типов подтверждает, что наиболее радикальная и транснационализированная версия исламского экстремизма стала ведущей идеологией терроризма на глобальном уровне. В то же время на локально-региональном уровне, по крайней мере, не менее распространенными и влиятельными среди вооруженных негосударственных игроков являются идеологии радикально-националистического толка и распространены смешанные идеологические формы.
7.Предложенное объяснение роли религиозно-идеологического экстремизма в мобилизации и обосновании терроризма на локально-региональном и глобальном уровнях не ограничивается критикой чисто инструменталистского подхода и основано на сочетании квазирелигиозных характеристик и функций идеологии этого типа с ее специфическим дискурсом и религиозным морально-этическим императивом.
8.Идеологические и организационные аспекты терроризма в асимметричном конфликте рассматриваются как по отдельности, так и в комплексе. В опровержение резкого противопоставления традиционных типов терроризма современному сетевому супертерроризму, доказано распространение сетевых элементов в организационных системах террористических игроков разных типов на уровнях от локального до глобального. Проведен сравнительный анализ основных типов террористических акторов смешанного националистического/ исламистского толка. Подтверждена ведущая роль идеологии как организующего принципа и связующей основы автономных ячеек сетевых террористических игроков, а для обозначения их организационного типа введено понятие функционально-идеологической сети.
9.Дано объяснение нетипичной для стандартных сетевых структур повышенной степени координации действий, которую демонстрируют множественные автономные ячейки транснационального движения «глобального джихада», вдохновленного аль-Каидой. Рассмотрены специфические характеристики этого движения, не свойственные ни сетевым, ни иерархическим организационным формам.
10.Выявлена специфика антитерроризма по сравнению с другими задачами в области безопасности и предложены пути нейтрализации идеологических и организационных аспектов наиболее распространенных и опасных форм терроризма на локально-региональном и глобальном уровнях.
11.Ввод в отечественный научный оборот значительного объема статистики и критический анализ связанных с ней методологических проблем позволили провести анализ глобальных тенденций в развитии терроризма и сопоставить их с тенденциями в динамике конфликтов и других форм вооруженного насилия.
Практическая значимость. Материалы и выводы диссертации могут использоваться во внешней политике России, прежде всего, в тех регионах мира, которые в начале XXI в. лидировали по уровню террористической активности (на Ближнем и Среднем Востоке, в том числе в контексте интернационализированных конфликтов в Ираке и Афганистане). Диссертация также помогает лучше вписать отечественный опыт противодействия терроризму в общемировой контекст, а ее материалы могут быть использованы как в рамках дальнейшей разработки российской антитеррористической стратегии, так и для выработки специальными службами более конкретных рекомендаций в этой сфере. Наконец, ряд выводов (например, относительно необходимости корректировки программ предотвращения радикализации мусульманских диаспор) имеют значение и для международных организаций и зарубежных государств, в частности, европейских. На основе материалов диссертации подготовлены аналитические справки и прогнозы для правительства и администрации президента РФ. Публикации по теме диссертации используются в качестве материалов учебных курсов в российских и зарубежных вузах – Московском, Санкт-Петербургском и Томском государственных университетах, Государственном университете – Высшей школе экономики, Университете Нотр-Дам, Колумбийском университете и Монтерейском институте (США), Европейском университете проблем мира (Австрия), Университете Сан-Андрес (Аргентина).
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации апробированы в рамках международных научно-исследовательских проектов, в том числе под эгидой Университета ООН и Стокгольмского института проблем мира и обсуждались на российских и международных семинарах и конференциях: «Коренные причины терроризма» (Норвежская академия наук, Осло, 2003г.), «Международный терроризм и конфликты» (Санкт-Петербургский университет, 2004г.), «Исламистский терроризм: тенденции и угрозы» (Университет Ортега-и-Гассет, Мадрид, 2004 г.), «Национальные и коллективные ответы на новые угрозы и вызовы в Центральной Азии» (Центр стратегических и политических исследований при Институте Востоковедения РАН, Москва, 2005 г.), «Борьба с терроризмом и защита прав человека» (Германское общество внешней политики, Берлин, 2006г.), «Европейские подходы к борьбе с терроризмом» (Зальцбург, 2006г.); «Ислам и арабский национализм» (Александрия, Египет, 2007 г.), на ежегодной конференции Центра изучения терроризма Университета Сент-Эндрюс (Лондон, 2008 г.), а также на антитеррористических саммитах в Мадриде (2005 г.) и Нью-Йорке (2010 г.). Диссертация обсуждена на расширенном заседании Отдела международно-политических проблем ИМЭМО РАН 23 июня 2010 г. и рекомендована к защите с учетом замечаний.
По теме диссертации опубликовано более 100 научных работ общим объемом более 160 печатных листов, в том числе шесть индивидуальных авторских монографий на русском, английском и испанском языках объемом более 80 п. л., две коллективные монографии на русском и английском языках (в соредакторстве и соавторстве) и двенадцать статей в ведущих рецензируемых журналах из перечня ВАК Минобрнауки России, включая три публикации в журналах из перечня Social Sciences Citation Index. Монографии по теме диссертации и связанным с ней вопросам стимулировали дискуссии в российских («Мировая экономика и международные отношения», «Азия и Африка сегодня», «Латинская Америка») и зарубежных научных журналах (“Democracy and Security”, “Global Crime”, “The Middle East Journal”, “Survival”). Публикации по теме диссертации послужили основой для включения диссертанта в 2007 г. в состав редколлегии ведущего мирового научного журнала по проблемам терроризма “Terrorism and Political Violence” .
Структура диссертации. Работа состоит из введения, шести глав, заключения, списка источников и литературы и списка принятых сокращений. Графический материал включает четырнадцать графиков.
Силовая, статусная, идеологическая и организационно-структурная асимметрия
Хотя номотетический подход и использование данных статистики высветили слабые стороны теории «новых войн» и недостатки, связанные с исследовательскими методами ее авторов, это не отменяет ценности многих их других идей, например, касающихся транснационализации вооруженного насилия. Кроме того, именно необходимость подвергнуть некоторые тезисы этой теории статистической верификации стимулировала специалистов по базам данных, в частности, Уппсальского университета, к тому, чтобы провести кропотливый анализ имеющейся в их распоряжении статистики, получить на этой основе ряд новых интересных выводов относительно тенденций в динамике современного вооруженного насилия и даже приступить к сбору статистики по его новым видам и параметрам и основать новые базы данных (например, по одностороннему насилию против гражданского населения). Более того, парадоксальным образом, существенно скорректировав или опровергнув ряд конкретных тезисов теории «новых войн», номотетики одновременно косвенно подтвердили одну из базовых конструктивистских идей. Критический разбор ими теории «новых войн» показал, что главное, наиболее кардинальное изменение последних двух десятилетий - это даже не столько качественный «переворот» в характере самих конфликтов (которые, конечно, претерпели определенные, но разнонаправленные изменения), сколько значительные сдвиги в восприятии организованного вооруженного насилия, в представлениях об масштабе и интенсивности его различных форм, о степени и характере связанных с ними угроз и т. п. Например, хотя внутригосударственные конфликты устойчиво преобладали над межгосударственными на протяжении всего периода после окончания Второй мировой войны, в 1990-е гг. возобладало представление о резком изменении характера конфликтов с преимущественно межгосударственного на внутригосударственный. Хотя общее число и интенсивность конфликтов после окончания «холодной войны» в «реальном» измерении снизились, даже у многих специалистов создалось представление об их значительном и даже «неконтролируемом» росте. Более того, наиболее устойчивые из таких представлений обрели реальность в форме их учета при формировании политики государств и позиций международных организаций. 3)
По общим вопросам, связанным с идеологией, существует обширная теоретическая литература.87 В конце XIX в. - первые десятилетия XX в. ведущую роль в интерпретации и разработке теории идеологии играло марксистское направление. При этом философское наследие основоположника этой традиции К. Маркса оставалось недостаточно освоенным, а его концепция идеологии была сильно упрощена и скорректирована. Суть этих упрощенных интерпретаций - в понимании идеологии как теоретической надстройки в форме «ложного сознания» (термин Ф. Энгельса) над базисом производственных отношений, выражающей социально-классовые интересы и способной влиять на массовое поведение. Такие трактовки не только доминировали в советской литературе, но и были представлены в радикально-инструменталистском направлении западного неомарксизма, сводившем идеологию к проекции «классового сознания буржуазии» и инструмента поддержания власти господствующих классов. 88 Исследования, в частности, российских ученых уже в постсоветский период позволили раскрыть более глубокий смысл исходных текстов К. Маркса, прежде всего, «Немецкой идеологии», в которых идеология, в философском смысле, предстает «иллюзорным представлением о реальности, вызванном данной истории»,- трактуемой как «история людей», их деятельности- и практического процесса развития90 (а не с наукой в ее более позднем позитивистском понимании). С призыва «вернуться к Марксу» начинало свое развитие и неомарксистское направление на Западе (А. Грамши, Л. Альтюссер, Г. Лукач, Э. Блох), которое, при всей своей неоднородности, и по сей день является одним из наиболее влиятельных в области изучения идеологии. В трактовке А. Грамши те или иные формы идеологии - не столько теоретический способ осознания действительности, сколько политическая трансформация теории в доктрину, содержащая систему моральных принципов как руководство к действию и поведенческий ориентир.91 Однако пониманию идеологии в данной диссертации наиболее созвучны идеи неомарксистов Э. Блоха и Л. Альтюссера. Для Э. Блоха любая идеология имеет две стороны, как бы два измерения: одно - инструментальное (сознательные искажения, технологии манипуляции и доминирования), а другое - утопическое, эмансипационное, несущее в себе заряд критики окружающего мира и импульс к его изменению.92 Неомарксист Л. Альтюссер в своей интерпретации идеологии вполне может считаться полноправным конструктивистом: для него идеология - не аберрация, а неотъемлемая часть сознания, система воображаемых отношений людей к условиям их существования, которые всегда фильтруются сознанием и доступны человеку опосредованно - в форме социально конструируемых представлении людей о себе и о своем месте в мире. В этом смысле идеология -основа идентичности. При этом Альтюссер проводит важное различие между «идеологией в общем смысле» (т. е. способом восприятия реальности, от которого человек в принципе не может быть свободен), и конкретными идеологиями -системами представлений, которые разделяются группами людей в определенном историческом и социально-политическом контексте (и в выборе той или иной конкретной идеологии человек уже выступает как самостоятельный актор). За рамками неомарксистского направления в трактовке идеологии ві
Эволюция радикального национализма как идеологии негосударственных вооруженных игроков
Важно подчеркнуть, что в фокусе данного исследования - не столько сами по себе «нации», «этнические общности» или «национализм(ы)», по поводу «объективно»-позитивистской материальности или «субъективно»-конструктивистской природы которых ведутся дискуссии в обширной специальной литературе,191 а национализм как идеология. Идеология этого типа предполагает сочетание а) убежденности и системы «представлений» (установок) о том, что существуют некие однородные культурно-политические субстанции, обладающие объективными (политическими, пространственно-географическими, психологическими и иными) параметрами, и б) основанных на этих представлениях и содержащихся в соответствующем дискурсе, или вытекающих из них, предписаний социально-политических практик (действий, моделей поведения). Когда в последней трети XIX в. терроризм стал систематически использоваться как асимметричная тактика политического насилия, он возник не в какой-то одной определенной форме, а сразу в виде нескольких мотивационно-идеологическихх типов. Террористические методы изначально применялись во имя разных политических целей, сформулированных в соответствии с разными идеологическими установками. Даже на этом этапе терроризм использовался не только социально-революционными группировками, например, российскими революционными народниками или европейскими или североамериканскими анархистами, но и национально-освободительными движениями в Европе и Азии (в разных частях Британской империи - от Ирландии до Индии, в Австро-Венгерской и Османской империях, в том числе на Балканах, в разделенной Польше и т. д.). В конце XIX в. и в XX в. большинство антиколониальных национально-освободительных движений на той или иной стадии прибегали к тем или иным формам вооруженного насилия. Движение во главе с Махатмой Ганди, которому удалось достичь своей главной цели - обретения Индией независимости от британского колониального господства - ненасильственными методами, остается одним из редких исключений из общего правила. В русле или за рамками более широких национально-освободительных движений обычно действовали более радикальные, экстремистские фракции, нередко использовавшие, наряду с другими тактиками, террористические методы. В середине XX в. и в первые десятилетия после
Второй мировой войны терроризм широко использовался антиколониальными и другими национально-освободительными движениями на Ближнем Востоке, в Северной Африке и различных регионах Азии. На этом этапе ряду вооруженных организаций и движений национально-освободительного толка, сочетавших террористические методы с другими формами вооруженной борьбы, частично или полностью удалось добиться своих основных заявленных целей. Некоторые из них даже встали у власти в новых постколониальных государствах. Самый известный пример - Фронт национального освобождения в Алжире. В 1954 г. ФНО возглавил широкомасштабную вооруженную борьбу за независимость от Франции, которая в основном велась традиционными партизанскими методами. Тем не менее, спустя некоторое время после начала партизанской войны в горах, было принято решение о переходе к террористической тактике в городской среде, прежде всего, в столице страны г. Алжир. После обретения Алжиром независимости в 1962 г. ФНО стал правящей партией страны. Из других примеров отметим использование террористических методов подпольной сионистской организацией «Иргун» («Иргун цваи леуми», или Национальной военной организацией, также известной как «Этцель»), которая на протяжении двух десятилетий боролась за создание государства Израиль на территории Палестины, находившейся под британским мандатом. После образования в мае 1949 г. государства Израиль боевые формирования «Иргун» влились в Армию обороны Израиля, а само движение стало основой для формирования политической партии «Херут», в том же году вошедшей в состав парламента. В 1977 г. Менахем Бегин - бывший лидер организации «Иргун», некогда использовавшей в том числе террористические методы - стал премьер-министром страны. Еще одним примером служит использование террористических методов сформированным в 1954 г. повстанческим движением греков-киприотов - Союзом борцов за освобождение нации Кипра (ЭОКА)192 в вооруженной борьбе против британского колониального господства за присоединение к Греции, которая привела к признанию независимости острова в 1960 г. Впоследствии, в 1964 г. глава ЭОКА генерал Георгиос Гривас возглавил формирование национальной гвардии Кипра. 193 Отметим, что, хотя тот факт, что эти повстанческие движения в той или иной степени применяли террористическую тактику, не помешал им добиться успеха и даже впоследствии стать частью легитимной государственной власти, ни для одного из них террористические методы не были основной тактикой национально-освободительной борьбы. Основной формой вооруженной борьбы для этих движений оставалась асимметричная «партизанская война» против, вооруженных формирований противника.
В период с 1968 по 1977 г. 194 антиколониальные и другие национально-освободительные движения, а также этносепаратистские группировки, на счету которых были теракты международного типа (49 групп), еще уступали по численности террористическим организациям леворадикального типа (58 групп),195 но уже приближались к ним по этому показателю (тогда как число террористических группировок религиозного типа в этот период еще было минимальным и не превышало пяти). 196 Однако на счету террористов националистического толка уже было на 11 % больше международных терактов, в полтора раза больше раненых и в 2,3 раза больше убитых в таких терактах, чем на счету левотеррористических организаций.197 Из шести наиболее смертоносных повстанческо-террористических организаций националистического типа или тех, в идеологии которых доминировали националистические (национально-освободительные) мотивы, в этот период все шесть были палестинскими группировками. Для крупнейшей из них Организации освобождения Палестины (ООП),198 как и для других вооруженных палестинских группировок, одним из мотивов и целей перехода к террористическим методам, включая теракты за пределами Израиля и Палестинских территорий, в конце 1960-х - 1980-е гг. было стремление интернационализировать локальный асимметричный вооруженный конфликт на палестинских территориях и привлечь более широкое международное внимание к палестинской проблеме. В целом, уже в 1950-е - 1980-е гг. различные вариации радикального национализма были, по крайне мере, не меньше распространены среди группировок, использовавших террористические методы, чем различные леворадикальные идеологические течения - от маоизма до анархизма.
Радикальный исламизм: манипуляция, реакция, сочетание квазирелигиозного и религиозного начал
В рамках позитивистской парадигмы существуют различные аналитические подходы к вопросу о роли религиозно-экстремистской идеологии в обосновании, санкционировании, мотивировании и идеологической поддержке терроризма. Основное различие между ними состоит в том, что одни делают упор на прагматической инструментализации идеологии террористами, а другие рассматривают религиозно-экстремистскую идеологию как более широкую реакцию на социально-политические процессы, на реальные или воображаемые угрозы культурной идентичности и т. п. Если согласно первому подходу, религиозный экстремизм - не более, чем манипуляция религией в политических целях, то второй подход рассматривает религиозный экстремизм как форму реального, глубинного социально-политического протеста. Несмотря на все различия, оба подхода в целом сформулированы в позитивистском ключе или под сильным влиянием позитивизма - в том смысле, что инструменталисты вовсе не признают за религиозно-экстремистской идеологией - от ее специфического дискурса до религиозно-этического императива - какой-либо самостоятельной роли в генерировании вооруженного насилия, а специалисты, делающие упор на глубокие социально-политические истоки такой идеологии, отводят этой роли второстепенное- значение. В данной главе дан краткий, обзор основных позитивистских интерпретаций взаимосвязи религиозного» экстремизма (на примере радикального исламизма) с насилием и обозначено авторское понимание как инструментализации, так и социально-политического протестного содержания этой идеологии, которыми, однако, роль религиозного экстремизма в генерировании вооруженного насилия не ограничивается. Манипуляция Манипулятивная, или инструменталистская, интерпретация религиозно-экстремистской идеологии носит сугубо прикладной характер. Ее в основном придерживаются аналитики, которые специализируются на проблемах безопасности, включая терроризм, но слабо разбираются, например, в исламе и исламизме.
Они полагают, что террористические группы - и особенно лидеры и идеологи террористов - попросту манипулируют исламистским и любым другим 244 тг религиозным экстремизмом в политических целях. Конечно, определенные элементы инструментализации религиозного экстремизма лидерами и идеологами террористических группировок и сетей нельзя полностью отрицать. Во-первых, религиозно-экстремистская идеологическая парадигма облегчает радикальным акторам доступ к уже готовой системе коммуникации и информации, предоставляя удобный «канал» для передачи и тиражирования их политического послания. Такую коммуникативную систему формирует сеть религиозных кружков, ассоциаций, институтов, изданий и публикаций, интернет-сайтов, форумов и блогов радикально-экстремистского толка. Кроме того, эта парадигма позволяет террористической группе облечь свое политическое послание и программу в религиозную форму. Коммуникативное преимущество, которое террористам дает использование религиозных каналов и дискурса для транслирования своих взглядов и требований иллюстрирует, в частности, практика облечения лидерами транснационально-ориентированных вооруженных исламистов; в особенности тех, которые, как, например, Усама бен Ладен, не являются, признанными религиозными І авторитетами, своих манифестов в форму фетв (специальных религиозно-правовых постановлений в. исламе). 245 Если суммировать эту мысль, то заявление (послание) террористов религиозного толка по своей сути и содержанию не обязательно носит специфический религиозный характер - террористы лишь умело используют религиозную форму и способ коммуникации, чтобы придать своему посланию дополнительный вес и убедительность и более эффективно донести его как до «врага», так и вообще до максимально широкой аудитории. Во-вторых, противоречия и недовольство социально-политического, этнонационалистического и иного толка, изначально не носящие религиозного характера, могут быть «канализированы» и трансформированы в религиозную форму. Тогда соответствующие социально-политические требования и предложенные экстремистами методы их продвижения можно выразить в религиозных категориях («вероотступник», «безбожник», «силы сатаны», «священная война», «мученик за веру» и т. д.) и с помощью религиозно-идеологического дискурса.
Такое сознательное облечение социально-политического и особенно этнонационалистического недовольства в религиозную форму может, например, эффективно способствовать транснационализации целей и повестки дня группы и также значительно расширить ту аудиторию, к которой она обращается. В том идеологическом вакууме, который образовался к началу XXI в. в результате ослабления и отхода на второй план интернационалистских светских идеологий социального протеста, именно обращение к религиозному экстремизму позволило вооруженным оппозиционным группировкам апеллировать к аудитории, многократно превосходящей по численности, например, собственную этническую или социальную группу - к массовой (вплоть до многомиллионной) аудитории в рамках более широкого религиозного (конфессионального) сообщества -например, ко всем мусульманам или ко всем шиитам. Тогда их пропаганда и требования, которые изначально могли и не нести религиозного- содержания, имеют шанс получить несравнимо более широкий общественный - и гарантированно транснациональный - резонанс, даже если большинство единоверцев не одобряют или отвергают избранные экстремистами- конкретные методы борьбы, включая терроризм. Нельзя отрицать, что определенная степень манипуляции религиозным фактором со стороны современных вооруженных группировок террористического толка и особенно их лидеров и идеологов по описанным выше схемам имеет место. Однако манипулятивный подход крайне упрощает природу связи между религиозным экстремизмом и терроризмом, даже «по меркам» позитивистской парадигмы. Этот
Соотношение формы организации и степени транснационализации террористической активности
Еще до «сетевого подъема» конца XX - начала XXI в. сетевые элементы внедрялись и применялись негосударственными игроками разных типов и идеологической ориентации. Конечно, среди этих игроков были и повстанческо-террористические организации националистического, в том числе этносепаратистского толка, цели которых не выходили за рамки той или иной конфликтной зоны, локального или национального контекста. Однако наиболее благоприятной почвой для осмысления, «продвижения» и идеологического оформления сетевых форм организации вооруженных оппозиционных игроков всё же стали идеологии отчетливо интернационалистского, или транснационального, толка (как светского, так и религиозного). Они же лучше подходят в качестве идеологической базы для полноценных сетевых структур, в которых сетевые элементы доминируют, а не просто частично интегрированы в организационную модель иного типа. Источник: МПТ Terrorism С этим связан вопрос о том, как структура группы и, в частности, то, насколько в нее интегрированы сетевые элементы, влияет на ее возможность транснационализировать свою активность. Этот вопрос следует рассматривать в контексте более широкой тенденции к дальнейшей транснационализации террористической активности в конце XX - начале XXI в. Важно подчеркнуть, что в отличие от предыдущих периодов резкого роста так называемого международного терроризма в основном по количественным показателям, на этот раз основные изменения носили скорее качественный, чем количественный характер. В количественном отношении динамика международного терроризма -по крайней мере, так, как он определяется в базе данных MIPT - на этом этапе носила крайне неровный характер, а подъемы постоянно чередовались со спадами (см. Рис. 4.1-43). 357 При этом общемировое число инцидентов и жертв «международного терроризма» за период с 1998 г. продолжало значительно уступать соответствующим показателям террористической активности на внутриполитическом уровне. Степень транснационализации террористической деятельности также значительно варьировалась от одного показателя к другому и от одного типа терроризма к другому (например, как уже отмечалось, на счету религиозного терроризма за период с 1998 г. было больше международных терактов и убитых в этих терактах, чем на счету терроризма националистического осо или леворадикального толка). Приоритет именно качественных, а не количественных, изменений подчеркивало и всё более активное размывание грани между внутриполитическим и международным терроризмом в их традиционном, «техническом» понимании (согласно которому любой теракт, участниками, организаторами или жертвами которого становились граждане более чем одной страны, автоматически объявлялся международным).
Если следовать такому устаревшему определению, то в современных условиях, учитывая растущую степень транснационализации жизни вообще и городской жизни, в частности, любой теракт в современном солидарность между группировками левонационалистического! толка или этносепаратистами, в том числе исламистского толка, которые ведут борьбу с правительствами своих стран). Если речь идет о первых, ограниченных уровнях транснационализации (вплоть до налаживания сотрудничества между группировками, базирующимися в разных странах), то даже, например, централизованная и консолидированная структура таких групп, с четкой вертикальной системой командования и контроля и минимальной ролью сетевых элементов, не помешает развитию ограниченного сотрудничества между ними. Характерный для централизованных структур четкий и отлаженный процесс принятия решений может даже облегчить установление и поддержание таких контактов. Поэтому, например, между интернационализмом радикально-марксистского или маоистского толка и диктуемой этими идеологиями жестко централизованной системой организации (например, итальянских Красных бригад или западногерманской Фракции Красной Армии) нет противоречия - если, конечно, речь идет не более чем о контактах между отдельными, самостоятельными группировками (в области военно-технической подготовки, финансового обеспечения, пропаганды, предоставления убежища и т. д.). Проще говоря, хотя такие организации не являются сетевыми, они вполне способны успешно транснационализировать свою активность, но в более традиционных, ограниченных формах. Конечно, в годы «холодной войны» достаточно сильное влияние марксизма, маоизма и других леворадикальных идеологий на многие националистические (сепаратистские) группировки стало стимулом к транснационализации их деятельности, прежде всего, в силу самой интернационалистской природы этих идеологий. Однако и влияние леворадикальных идеологий на организационные формы националистических группировок и движений - как правило, в сторону их централизации -парадоксальным образом, также способствовало развитию и поддержанию ограниченных контактов с другими, близкими по идеологии группировками. В отличие от повстанческо-террористических группировок националистического толка (с левым или правым, светским или религиозно-конфессиональным уклоном), супертеррористические организации преследуют цели более высокого, заведомо транснационального и «наднационального» уровня и изначально апеллируют к глобальной аудитории. Можно предположить, что такие идеологические цели, не связанные с конкретной борьбой за власть или территорию в определенном государстве, лучше всего «подходят» для сетевых форм организации. Однако даже супертеррористические сетевые организации -это не обязательно горизонтальные сети в «чистом виде», не имеющие иерархических элементов и выраженных лидеров. Наиболее типичный пример супертеррористической организации - аль-Каида и более широкая сеть разнородных автономных и полуавтономных элементов, в которую она постепенно трансформировалась - представляет собой не чисто горизонтальную, а скорее, многоуровневую сеть, в которую интегрирован и ряд иерархических элементоы.361 В целом, особенности структуры вооруженной группировки или сети -принципы и формы ее организации, степень (де)централизации и адаптивности, характер внутриогранизационных связей, система принятия решений и координации оперативной деятельности - являются важными, но не решающими факторами, с точки зрения способности такой группировки к транснационализации, в том числе террористической активности. В этом смысле более принципиальное значение, чем организационно-структурные аспекты, имеет общий уровень целей, задач и программы той или иной организации, а они, в свою очередь, формулируются в рамках ее идеологии. Приоритет идеологии в этом вопросе как бы «замыкает круг» и еще раз подчеркивает необходимость рассматривать идеологии и системы организации негосударственных игроков, ведущих террористическую деятельности, как взаимосвязанные и определяющие аспекты терроризма в асимметричном конфликте.
Похожие диссертации на Терроризм в асимметричном конфликте на локально-региональном и глобальном уровнях : идеологические и организационные аспекты
