Электронная библиотека диссертаций и авторефератов России
dslib.net
Библиотека диссертаций
Навигация
Каталог диссертаций России
Англоязычные диссертации
Диссертации бесплатно
Предстоящие защиты
Рецензии на автореферат
Отчисления авторам
Мой кабинет
Заказы: забрать, оплатить
Мой личный счет
Мой профиль
Мой авторский профиль
Подписки на рассылки



расширенный поиск

Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Туровцев Тимур Александрович

Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии
<
Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии
>

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Туровцев Тимур Александрович. Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии : Дис. ... канд. филос. наук : 09.00.03 СПб., 2006 160 с. РГБ ОД, 61:06-9/607

Содержание к диссертации

Введение

Раздел I. Опыт соотнесения патристического наследия с новоевропейской философией в традиции русской религиозно- философской мысли —17

Раздел II. Шестоднев о времени и пространстве — 29

Раздел III. Творение и время в раннехристианских текстах — 38

Раздел IV. Абсолютизация пространства и времени в натурфилософии И. Ньютона — 65

Раздел V. Учение Г.В. Лейбница о пространстве и времени — 89

Раздел VI. Представление о пространстве и времени в «докритической» философии И. Канта —103

Раздел VII. Трансцендентальная эстетика И. Канта и патристическая традиция —116

Заключение —149

Библиография

Введение к работе

Актуальность темы исследования.

Текст Шестоднева, будучи сам по себе чужд отвлеченных понятий и построений, при его осмыслении требует привлечения философского аппарата и, следовательно, философского же способа мышления. Патриотические комментарии на Шестоднев с одной стороны осуществляются в контексте античной философской парадигмы; иной и не было. С другой стороны, усвоение библейского текста повлекло за собой некоторые сдвиги в философской рефлексии сущего. Догмат о творении ex nihilo предполагает абсолютную безначальность Бога и, в то же время, абсолютное начало бытия мира. Принятие данного «правила веры» в качестве исходной предпосылки мышления влечет определенное смещение в рефлексии способа бытия сущего, притом как представления о бытии Бога, так и представления о бытии мира. В этой связи большое значение приобретает уяснение места таких реалий как пространство и время. Универсализм данных категорий общеизвестен. Именно их универсальный характер позволяет автору сделать предметом исследования і патриотическую экзегезу Шестоднева в аспекте проблемы пространства и времени и ее соотносимость с новоевропейской философией. Если в рамках патриотического комментария на Шестоднев имеет место существенный сдвиг в понимании природы хронотопа, то это может отразиться на последующей философской традиции. Анализ соответствующих патриотических текстов показывает, что в их пределах проблема хронотопа не получила подробной разработки. В свою очередь, она состоялась именно в новоевропейской философии.

Вместе с тем сама новоевропейская философия не может быть рассмотрена единым массивом. В данной работе мы останавливаемся на ее конкретных представителях, а именно: И. Ньютоне, Г.В. Лейбнице и И. Канте. Наш выбор определяется тем, что в натурфилософии И. Ньютона онтологический статус пространства и времени доведен до мыслимого предела. Как известно, английский мыслитель настаивал на абсолютности пространства и времени. Эта и связанные с ней идеи И. Ньютона и его последователей вызвали немало оппонентов. Однако именно в лице Г.В. Лейбница, в прямой полемике с ним проблема пространства и времени выступила наиболее «рельефно» и акцентированно. Кроме того, полемика Г.В. Лейбница и С. Кларка о природе хронотопа, проходившая в метафизическом, научном и теологическом контексте, со всей отчетливостью продемонстрировала упомянутый выше универсализм пространства и времени. То или иное понимание их природы с необходимостью влечет за собой определенное понимание природы Бога и мира, а также соотношение этих понятий. Определяющее влияние христианства на Западную культуру является общепризнанным фактом и во многом изучено. Вместе с тем реальность пространства и времени была и остается актуальной и сама по себе, и в связи с тем, как она переосмыслена, исходя из христианского вероучения. Поэтому не столько единство, сколько связь того духовного пространства, вызванная этим влиянием, позволяет соотнести ньютоновское, а затем и лейбницевское понимание хронотопа с патриотическим комментарием на Шестоднев. Подобное соотнесение оправдано еще и в связи с тем, что трактовка пространства и времени непосредственно влияет на представление о Боге и мире. А оно, как известно, было центральной проблемой в трудах отцов Церкви.

Философия И. Канта стала в известном смысле завершением предшествующих течений новоевропейской мысли. Вместе с тем она явилась началом немецкой философской классики. Представление о пространстве и времени раннего, «докритического» И. Канта одновременно показывает как тупик предшествующей мысли, так и делает возможной новую постановку тех же проблем, в частности, проблемы пространства и времени. В свою очередь, соответствующее критическое учение И. Канта особым образом выходит за рамки как ньютонианства, так и лейбницианства, несмотря на их собственные принципиальные различия. Новая теория познания И. Канта, где ключевую роль играет представление о пространстве и времени, не только выводит из затруднений новоевропейскую философскую мысль, но и особым образом «встречается» с патриотической экзегезой Шестоднева.

) В свете всего вышесказанного является актуальным на конкретном историко-философском материале показать соотносимость внутри духовного, интеллектуального пространства, образованного патриотической экзегетикой Шестоднева и ключевыми новоевропейскими философскими текстами в аспекте проблемного поля, заданного реалиями пространства и времени. Это тем более актуально, что философы и ученые новоевропейской культуры при осмыслении реалий пространства и времени не ссылались и даже непосредственно не опирались на святоотеческую интеллектуальную традицию.

Столь же важным является рассмотрение того, что выход И. Кантом за рамки ньютоновско-лейбницевской полемики, стал одновременно своеобразным разрешением ряда проблем, «завещанных» патриотической мыслью.

Степень разработанности проблемы.

Проблеме Шестоднева в контексте научного знания посвящено очень большое число исследований. Среди них следует назвать труды ЯЛ. Богородского1, А. Архангельского2, СИ. Барановского3, В,Н. Ильина4, С. Ляшевского5 и С.А. Песоцкого6. Здесь же можно указать работу Б. Сеттерфилда7.

Исследований, направленных на изучение непосредственно проблемы времени и пространства в патриотических комментариях на Шестоднев не существует. В связи с этим мы укажем только те работы, в которых соответствующая проблема рассматривается среди прочих, как одна из частных тем в рамках иной более общей задачи исследования.

Касается темы времени у св. Григория Нисского в работе, посвященной анализу его антропологии, S. de Boer8. Концепция времени у Григория Нисского и каппадокийцев в целом рассмотрена в двух работах Otis9. Соответствующих исследований отечественных авторов нет. Необходимо отметить стоящий особняком важный труд А. Павловича10, преследующий своей целью не столько провести анализ патриотических представлений о времени, сколько собрать и сгруппировать представления отцов Церкви о начале творения, имеющий в связи с этим преимущественно компилятивный характер.

Обращаясь к фигурам И.Ньютона, С.Кларка и Г.В. Лейбница, укажем важнейшие исследования, анализирующие проблему пространства и времени.

Тщательный разбор проблемы пространства и времени у Ньютона 11 1 "У проводят Jammer , Toulmin . Ряд существенных черт ньютоновской концепции пространства анализирует Lasswitz13. В разных аспектах рассматривает и подробно анализирует основные философские положения И. Ньютона А. Койре14, среди которых представления Ньютона о пространстве.

Из трудов, посвященных Лейбницу, следует выделить работы Г.Майорова15, Heimsoeth16, И. Нарского17, В. Карийского18.

Необходимо указать крупное исследование Д.В. Никулина19, посвященное критическому рассмотрению теорий пространства и времени XVII столетия, направленное на выявление основополагающих принципов рациональности Нового времени.

Непосредственно полемике Г.В. Лейбница и С. Кларка (и, опосредованно, Ньютона) в особенности в связи с проблемой пространства и Ї) времени посвящено исследование В. Свидерского и Г. Кребера20, также статья А. Койре и Б. Коэна21. Эту же полемику в важном аспекте понятия Бога и Его отношения к миру рассматривает Shapin .

В настоящее время количество исследований, посвященных философии И. Канта в целом, «Критике чистого разума» и учению о пространстве и времени практически необозримо. Из таких, общих, исследований мы отметим фундаментальный труд Vaihinger , важный еще в отношении изучения хода развития кантовской философии, работы Э. Кассирера24 и В. Виндельбанда25. Среди отечественных исследований философии Канта выделим труды С.С. Гогоцкого26, В.Ф. Асмуса27, А.В. Гулыги28, Г. Тевзадзе29, А.С. Богомолова30, Л.А. Абрамяна31.

В связи с темой нашего исследования особого внимания заслуживают работы отечественных авторов, в которых непосредственно анализируется проблема пространства и времени у Канта. Такой анализ дают Н.И. Демина32, которая прослеживает проблему времени, как она разработана И. Кантом в «Критике чистого разума», А.А. Козлов33, А.И. Бергман34, Н.С.35, освещающие ряд важных аспектов соответствующей теории И. Канта. А.И. Введенский36, ш 17 1Й » А.К. Шиманский , Э. Цион акцентируют свои исследования на проблеме пространства у Канта непосредственно (Введенский) и в соотношении с другими мыслителями (Шиманский, Цион). Отношение теории времени у И. Ньютона, И. Канта и А. Эйнштейна рассматривает В. Бойко39. Автор анализирует концепцию пространства и времени в различные периоды философского творчества И. Канта, сообразно результатам анализа она выступает в особых отношениях к идеям Ньютона и Эйнштейна. Чрезвычайно важно исследование Гайденко П.П.40, в котором в контексте анализа развития понятия науки рассматривается постановка проблемы пространства и времени у Ньютона, Лейбница и у Канта. П.П. Гайденко сравнивает их представления и анализирует внутреннюю полемику. Кроме того, теория времени у Канта в ее отношении к соответствующим теориям у Ньютона и Лейбница, разбирается в уже упоминавшейся нами работе Н.И. Деминой.

Проблему начала мира в связи с тем, как она представлена у И. Канта, анализирует Б. Плотников41, П. Флоренский42. Этот же предмет коротко затрагивает С. Булгаков43.

Необходимо отметить, что в традиции русской религиозно-философской мысли именно теоретическая философия И. Канта часто соотносится с религиозно-богословской проблематикой. Укажем здесь работы таких значительных мыслителей как Н.О. Лосский44, Н.А. Бердяев45, С.Н. Булгаков46, П.А. Флоренский47. Вместе с тем детального обоснования и разработки подобное соотнесение в указанных трудах не получило. Особняком стоит здесь статья Б.М. Мелиоранского48, в которой автор логически обосновывает связь гносеологии И. Канта с теоретической стороной догматических споров эпохи иконоборчества. і) Ряд важных исследований посвящен анализу кантовской теории пространства и времени, в том числе в связи с ее влиянием на последующую разработку данных категорий. Такова работа Н.В. Мотрошиловой49, в которой особый интерес вызывает проведенный автором анализ концепции времени Канта в сравнении с концепцией времени Э.Гуссерля. Специально сравнительному анализу теории познания Канта и Гуссерля в аспекте проблемы времени посвящено исследование В. Молчанова50.

Специальной работы, посвященной систематическому исследованию экзегетики Шестоднева и новоевропейской философии в связи с проблемой Г/ пространства и времени, в настоящий момент не существует.

Предметом исследования являются тексты русских мыслителей, в которых осуществляется соотнесение спекулятивной философии И. Канта и некоторых христианских тем. Также рассматривается текст первых глав книги Бытия, поскольку именно он, повествуя о начале мироздания, создает основу для существенно нового понимания природы пространства и времени; комментарии отцов Церкви (Антиохийская школа, Александрийская школа, » каппадокийцы) на проблему начала творения с преимущественным акцентом на связанную с ней темой времени; тексты блаж. Августина, посвященные анализу феномена времени. Анализируются соответствующие теме тексты и концепции И. Ньютона, С. Кларка, Г.В. Лейбница, раннего, «докритического» И. Канта и его же критическое учение о пространстве и времени, изложенное в «Критике чистого разума».

Объектом исследования является отношение категории пространства и времени к Богу, миру и человеку в зависимости от понимания природы этих 7 категорий тем или иным мыслителем.

Цель и задачи исследования. Цель исследования заключается в том, чтобы, прослеживая историю философского постижения реальности пространства и времени, их онтологического статуса от патристики до Канта, Ч выявить соотносимость и связь избранных философских и религиозных текстов.

Соответственно цели задачи исследования формулируются следующим образом: на основе анализа и сопоставления текстов избранных мыслителей — определить в каком отношении стоят концепции пространства и времени в ньютонианстве, у Г.В. Лейбница и у И. Канта к идее «совместного творения» избранного ряда святоотеческих авторов и связанным с этой идеей особым пониманием реальности времени;

— показать, что представление о сущности пространства и времени в п указанный период истории философии так или иначе затрагивает проблему Бога и миротворения, что, в свою очередь, делает обоснованным исследование определенной духовной общности в целом, а также поиск и обнаружение скрытых, но конкретных философских связей культурно и хронологически сколь угодно отдаленных друг от друга текстов;

— показать каким образом критическое учение Канта о пространстве и времени, подготовленное длительной и богатой предшествующей интеллектуальной традицией, в свою очередь, соотносится с патристическои идеей вневременности творения в начале.

Методология и источники исследования. Определяющее влияние христианства на Западную культуру является общепризнанным фактом и во многом изучено. Вместе с тем реальность пространства и времени была и остается актуальной как сама по себе, так и в связи с тем как она переосмыслена в связи с рецепцией текстов Св. Писания и христианского вероучения. Анализ текста Шестоднева позволяет поставить под вопрос, -1 казалось бы, очевидное присутствие пространства и времени в творении, как оно преподносится данным текстом. Ввиду этого мы обращаемся к рассмотрению соответствующих патриотических комментариев, в особенности проблемы начала творения. Это позволяет выявить отчетливую идею «совместного творения», что непосредственно связано с представлением о вневременности творения в начале. Это, в свою очередь, позволяет говорить о выходе за рамки классического античного хронотопа и открытии особых перспектив осмысления природы пространства и времени.

Далее на материале ключевых с точки зрения проблемы пространства и времени философских новоевропейских текстов осуществляется попытка выявить их особую связь с указанной патриотической идеей, обосновав, тем самым, их соотносимость.

Трактовка статуса пространства и времени как абсолютных реальностей (И. Ньютон, С. Кларк) приводит к анализу возникающей вслед за этим проблемы соотношения Бога и мира, а также адекватности представления их в качестве атрибутов Бога, исходя из самого понятия Бога.

Перенос Лейбницем категории пространства и времени в пределы сотворенного мира, понимание их как нечто «чисто относительное», рассматривается нами, исходя из возникающего специфического отношения: вещь и ее свойства, с позиции внутренней логической возможности подобного конструкта. Вместе с этим анализируется возможность понимания пространства и времени как особых сотворенных субстанций.

Рассмотрение и анализ критического учения И. Канта о пространстве и времени приводит нас к возможности его соотнесения с патриотическим представлением о вневременности творения в начале, одновременно разрешая его и делая эстетику Канта своеобразным «ключом» для понимания библейского послания в пределах собственно Шестоднева и ряда непосредственно примыкающих к нему текстов.

Источниками исследования являются:

I. Тексты

Септуагинты: Septuaginta, 1979. Deutsche Bibelgesellschuft, Stuttgart.

Синодальный перевод Ветхого Завета

Филон Александрийский. Толкования Ветхого Завета. М. 2000

Св. Ефрем Сирин. Творения. Репринт. М.. 1995

Св. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия. Репринт. М. 1993

Творения Василия Великого. Репринт. М. «Паломник». 1900

Migne. PG. S.Basilii Magni, Adversus Eunomium, Lib I

Тексты св. Афанасия Александрийского: Migne. PG. Vol. XXVI. Or. II contra Arianos

Тексты св. Григория Нисского:

Migne. PG. Vol. XLIV. In. Hexaemeron Об устроении человека. СПб. 1995 Тексты блаж. Августина: Аврелий Августин. Исповедь. СПб. 1999 Тексты И. Ньютона:

Математические начала натуральной философии. М. 1989 Оптика или трактат об отражениях, преломлениях, изгибаниях и цветах света. М. 1954

Тексты С. Кларка (из «Переписки с Кларком» Лейбница) Тексты Г.В. Лейбница:

Опыт рассмотрения динамики. О раскрытии и возведении к причинам удивительных законов, определяющих силы и взаимодействие тел. Сочинения в 4-х тт. М., 1982. Т. 1

Ответ на размышления, содержащиеся во втором издании «Критического словаря» г-на Бейля (статья «Рорарий»), о системе предустановленной гармонии. Сочинения в 4-х тт. М., 1982. Т. 1

Переписка с Кларком. Сочинения в 4-х тт. М., 1982. Т. 1 Тексты И. Канта:

Всеобщая естественная история и теория неба. Собрание сочинений в 8-ми тт., «Чоро», 1994. Т. 1

Новая теория движения и покоя. Собрание сочинений в 8-ми тт., «Чоро», 1994. Т. 1

Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога. Собрание сочинений в 8-ми тт., «Чоро», 1994. Т. 1

Критика чистого разума. Минск, Литература, 1997

И. Исследования отечественных и зарубежных авторов (приведены в Библиографии).

Научная новизна и теоретическое значение исследования определяется тем, что в нем осуществляется не имеющий аналогов анализ в контексте универсальной проблематики пространства и времени и выявляется особая связь между определенными значимыми для Западной культуры философскими и религиозными текстами и ключевыми с точки зрения соответствующей темы новоевропейскими учениями. Среди последних критическое учение И. Канта о пространстве и времени, выйдя за рамки полемики Г.В. Лейбница и С. Кларка и собственного «докритического» представления, стоит особняком, разрешая ряд затруднений, связанных с патриотической идеей «совместного творения». Автор диссертации стремится показать значимость и философскую продуктивность рефлексии категорий пространства и времени в контексте общего движения философской, научной и религиозной мысли от раннехристианских мыслителей до И. Канта. Основные положения и выводы, выносимые на защиту.

Экзегетика Шестоднева ранее не соотносилась с новоевропейской философией. Но при этом в традиции русской мысли есть опыт сопряжения патриотического наследия именно с философией Нового времени. Особое место в этом опыте занимает философия И. Канта. Значительный ряд русских мыслителей теоретическую философию Канта в целом и его критическое учение о пространстве и времени непосредственно относили к проблеме богопознания, познания мира и человека в духе библейской традиции. Несомненность в этом вопросе, с какой выступают представители русской религиозно-философской традиции, требует детального анализа оснований для соотнесения теоретической новоевропейской философии и патриотической мысли на примере универсальной проблематики пространства и времени.

Тема пространства и времени сквозная для истории философии вообще. Вместе с тем, она находится среди тех, которые переформулируются и существенно переосмысляются вследствие рецепции и усвоения библейского послания как раннехристианскими мыслителями, так многими новоевропейскими философами. Решение вопроса о природе пространства и времени с неизбежностью влечет за собой постановку таких фундаментальных философских проблем как реальность Бога, мира, человека. Причем влияние понимания данных реалий распространяется как на содержание перечисленных сущих самих по себе, так и на их взаимное соотношение.

Анализ текста Шестоднева выявляет отсутствие достаточных оснований для сколько-нибудь правомочного и ясного определения способа бытия и сущности пространства и времени в рамках данного текста. В то же время патриотические комментарии на Шестоднев позволяют обнаружить два существенно разных подхода к теме соотнесенности пространства и времени и миротворения. Первый состоит в том, что пространство и время творятся Богом наряду с остальным сущим, что пространство и время сопровождают творение с самого его начала. Второй подход свидетельствует об отсутствии пространства и времени в начале творения. Так формулируется идея «совместного творения», которая, однако, при всей основательности и отчетливости, не получила в трудах отцов церкви достаточного развития. В результате логической нечеткости, порой непоследовательности, данная идея, несмотря на свою значимость и существенность для понимания сущности миротворения, места в нем человека, отношения его к Богу, остается весьма незавершенной вплоть до внутренней неясности и оправданности в качестве философемы. Это делает необходимым дальнейший историко-философский поиск с целью прояснить место идеи «совместного творения» в общем философском движении мысли.

Абсолютизация пространства и времени в ньютонианстве ведет не только к искажению традиционного христианского представления о соотношении Бога и мира, учения о творении ex nihilo, на что указывали многие критики Ньютона, в т.ч. Лейбниц, но и к существенному обеднению и «выхолащиванию» понятия Бога в себе. Это приводит к определенному разобщению ньютонианства и библейских оснований, из которых исходят, к которым обращаются и которые как будто защищают Ньютон и его последователи.

Представление Лейбница об «идеальности» пространства и времени, их бытии в идеях Бога, их объективности и онтологической вторичности по отношению к сотворенным вещам, несмотря на очевидное возвращение к библейским основаниям, оказывается внутренне противоречивым и неспособным пролить свет на святоотеческую идею вневременного творения в начале. Как в ньютонианстве, так и в лейбницианстве полагание пространства и времени в качестве сущих самих по себе помимо субъекта, со всей ясностью показывает недостаточность подобного подхода в целях разрешения проблемы пространства и времени. Результатом обоих вариантов осмысления природы хронотопа становится разной степени ослабление места человека в отношении Бог — мир.

В течение своего «докритического» периода философского творчества И. Кант от приверженности ньютоновским положениям приходит к необходимости новой постановки проблемы пространства и времени.

Критическое учение Канта о пространстве и времени показывает, что данные реалии не абсолютны, не относительны и не объективны, что они не принадлежат ни природе Бога, ни природе мира в целом, ни отдельным вещам, но априорно пребывают в познавательной способности человека. Такое понимание пространства и времени выводит реальность человека из тени отношения Бог — мир, не позволяет ему растворится в нем, но указывает на наличность особых отношений: Бог — человек и человек — мир.

Анализ текста Шестоднева, невозможность непротиворечиво мыслить пространство и время как собственное свойство мира или отдельной вещи, соотнесение комментариев отцов Церкви на избраЕіньїе места первых двух глав книги Бытия и трансцендентальной эстетики Канта показывает их особую внутреннюю связь. Трансцендентальная эстетика раскрывает адекватность патриотической идеи «совместного творения», ее парадоксальную глубину и философскую состоятельность. В свете кантовского учения о чувственности начало творения в действительности оказывается не отправной точкой повествования, временения и некоторого движения сотворенного Богом мира, а состоявшимся бытием тварной реальности, не имеющей в себе временного и пространственного различения. Патриотическая экзегеза Шестоднева, согласно которой «все сотворено в начале», говорит о полноте бытия уже в начале, бытия в-себе-совершенном, а не ожидаемом или предвосхищаемом.

Применение учения Канта о пространстве и времени в качестве методологической основы для интерпретации ряда текстов третьей главы Uf книги Бытия позволяет говорить о том, что библейское предание о грехопадении особым образом свидетельствует о появлении в человеке априорных форм чувственности.

Новизна и практическая значимость исследования. Результаты исследования представляются значимыми и для исследователей философии Канта, и для исследователей патриотического наследия мысли. Герменевтические возможности, открывающиеся с выводами настоящей Г работы, представляются перспективными для разработки некоторых аспектов философской антропологии.

Апробация работы. По теме данного исследования автор в течение 4-х лет читает обстоятельный спецкурс в Санкт-Петербургском Институте богословия и философии.

Содержание диссертационного исследования отражено в двух публикациях.

Структура диссертации. Текст диссертации состоит из введения, семи разделов, заключения и библиографии.

Опыт соотнесения патристического наследия с новоевропейской философией в традиции русской религиозно- философской мысли

Нельзя сказать, что патриотическое наследие мысли вовсе никогда не сопоставлялось с новоевропейской философией в том или ином проблемном аспекте. В традиции русской религиозно-философской мысли подобное сопоставление совсем не единичный эпизод. Опыта такого соотнесения с экзегетикой Шестоднева нет и в данной традиции. Однако он довольно широко представлен в отношении проблемы познания как такового и, в особенности, в отношении вероучительных догматов. Наиболее показательна в этом смысле соответствующая традиция осмысления философии И. Канта. Причем характерно здесь то, что русские мыслители в своих трудах «встречали» религиозно-философскую проблематику не, к примеру, с «Религией в пределах;. только разума», а именно с сугубо спекулятивной философией И. Канта.

Представители русской религиозной философии в большинстве своем весьма остро, если не сказать болезненно, реагировали на кантовские построения.1 В нашу задачу не входит разбор данной проблемы. Мы здесь покажем, что многие русские мыслители прямо и сразу возводили именно теоретическую философию Канта к проблемам, занимавшим их мысль, к проблемам богопознания, целостного знания. Так, например, примечательно сообщение Н.О. Лосского о П.Я. Чаадаеве. «Читая «Критику чистого разума» Канта, Чаадаев перечеркнул заглавие ее и написал "Apologete adamitischer Vernunft"2 (т.е. «Апология адамова разума»). Н. Лосский комментирует это действие П.Я. Чаадаева следующей фразой: «Он имел в виду при этом, что Кант изложил учение не о чистом разуме, а о разуме, искаженном грехом»3. В действии П.Я. Чаадаева мы отметим два момента. Кант ставил вопрос о возможности познания вообще. Решая данный вопрос, он исходил из налично данного разума. П.Я. Чаадаев же заведомо уверен не только в возможности познания, но и в том, что человеческому разуму открыто познание Истины как таковой. Другим моментом, более важным для нас, является то, что для П.Я. Чаадаева оказывается возможным непосредственное, буквально одним «росчерком пера», соотнесение кантовского труда с библейским преданием о грехопадении, в некотором смысле с библейским духом вообще. Н.А. Бердяев и вовсе без обиняков, как бы с размаху, называет философию Канта «философией греха» . Оставим в стороне бердяевский стиль, его, в сущности, риторические нападки, но констатируем, как и в случае с П.Я. Чаадаевым, то обстоятельство, что и он сопоставляет мысль Канта непосредственно с библейской традицией. Причем у Н.А. Бердяева цитированный фрагмент далеко не единственный. Приведем еще несколько. «Кантианство целиком направлено против христианского реализма, христианского богоматериализма ... Нельзя быть кантианцем и исповедовать веру в реальность Воскресения Христа».5 Подобные «вердикты» без «суда и следствия» не редкость на бердяевских страницах. Вот как Н.А. Бердяевым «изобличается природа критической философии Канта» : «Это природа - подзаконная, ветхозаветная [курсив наш - Т.Т.]»7. Н.А. Бердяев не раз повторяет, что Кант «добросовестно и верно» отразил ветхозаветное сознание: «Кант ... в своем морализме исповедовал религию ветхозаветного законничества»8. Позволим себе еще одну цитату, важную для нас в том отношении, что адресует кантовскую гносеологию вообще, а значит, с необходимостью и трансцендентальную эстетику, вновь к библейскому миросозерцанию. «Критическая философия лишь раскрывает закон (норму), по которой должна жить греховная природа. Гносеологические категории - категории греха, греховного бытия».9 Примечательны бердяевская риторика и пафос. Мы выделим непреклонную убежденность автора не только в правомочности (в этом случае он должен был бы ее философски показать), но и необходимости своих мыслительных шагов. По Н.А. Бердяеву, дистанции между духом Библии, ее ветхозаветной части, и духом кантовской философии не существует. Из одного прямо и непосредственно вытекает другое.

Другой комментатор кантовской эстетики находится в том же ряду мыслителей, когда пишет по ее поводу следующее: «Понятия ума потому прилагаются к вещам, как явлениям, что они, как явления, создаются умом. Наш ум есть intellectus archetypus для вещей как явлений, подобно тому, как ум божественный есть intellectus archetypus для вещей самих по себе»10. Рассуждение А.А. Козлова созвучно чаадаевскому в том отношении, что наш разум (адамов, по П.Я. Чаадаеву) постигает вещи искаженно, не сами по себе, не в их истине, тогда как подлинно чистому разуму вещи открыты в их последней глубине. Та же мысль проводится А.А. Козловым в другом месте, легкостью встречается у них Кант с некоторым библейским духом. Никто из упомянутых авторов не счел нужным обосновывать свои суждения, вероятно, полагая, что это не подлежит никакому сомнению. Однако подобное отношение оставляет серьезные вопросы, главный из которых — это как раз обоснованность соответствующих шагов мысли, чего требует научный подход. Здесь недостаточно указания, что традиция русской религиозно-философской мысли сама по себе, именно традиционно, характеризуется неким религиозным поиском, что главное для нее идея Бога как таковая, и потому иные философские учения.

Шестоднев о времени и пространстве

Хорошо известно, что библейское послание необратимым образом изменило духовный облик западной культуры. Восприятие библейских текстов, хоть и не являющихся философскими, во многом преобразило все понятия и проблемы актуальные для философии. Достаточно просто указать на строгий монотеизм, подразумевающий радикальное отличие Бога от всего иного, на идею абсолютного начала всего сущего, не имеющего бытия в себе, но обладающего бытием, на личностное Провидение и особые отношения Бога и человека, на уникальное учение о происхождении зла, на появление представления о прямолинейности истории, о бесконечности вселенной, а значит, и смысле истории и мира в целом, вера в воскресение из мертвых принципиально изменила представление о теле. Все это решительно ново для античной философии и по большому счету немыслимо в ее рамках. Интересующая нас в данном исследовании тема времени и пространства, что видно из уже сказанного, также предстает, пусть и не сразу, по-новому. Вместе с тем, твердое усвоение догмата о начале всего сущего ex nihilo вовсе не делает сколько-нибудь ясным статус времени и пространства. Понимание природы этих реалий совсем неочевидно и с догматических христианских позиций. Философское же осмысление соответствующей темы не просто разнообразно: суждения философов оказываются порой принципиально иными, вплоть до противоположных в ряде моментов. Все это, несмотря на общий для них, пусть и не всеми проговариваемый, даже не всеми осознаваемый, библейский источник отправных пунктов мысли.

Прежде всего следует обратиться к соответствующему тексту Библии, к тексту, повествующему о начале мироздания, к Шестодневу. Данное обращение позволит вывести некоторое первичное представление о категориях времени и пространства. Что говорят нам первые две главы книги Бытия (возьмем понятие Шестоднева несколько шире традиционного, так как нас интересует «период» творения и созидания в целом) о реалиях времени и пространства? Сперва отметим две вещи. Во-первых, мы не станем конструировать здесь какие бы то ни было модели. Означенный текст сам по себе настолько лаконичен и малоинформативен, что в своем непосредственном виде не дает возможности для конструирования. Всякая сколько-нибудь полноценная «модель» не может состояться без привлечения других ресурсов помимо самого текста. Это будут либо интеллектуальные построения, либо вспомогательные научные данные, либо мифологемы. Нас в данном случае, прежде всего, будет интересовать упомянутый текст непосредственно, по возможности, в «чистом виде». Во-вторых, нам следует помнить, что как Писанию в целом, так и его началу чужды отвлеченные понятия. Любое устойчивое понятие, восходящее к тексту Библии, является результатом вторичного осмысления ее содержания, но никак не может считаться данным ею исходно, самой логикой текста. Уже поэтому можно сразу сказать, что реалии времени и пространства как понятия отсутствуют в Шестодневе. Попробуем выяснить, что же все-таки позволяет нам ощущать присутствие времени и пространства в повествовании о творении.

Надо сказать, что уже самые первые слова Библии, — «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1,1), — могут указать нам на присутствие в творении обеих искомых реалий. Действительно, при непосредственном восприятии что еще как не время начинает свой отсчет в начале чего бы то ни было. Кажется очевидным и обязательным, что всякое начинающееся с необходимостью имеет продолжение (в противном случае и начала-то нет), и поскольку это так, то нечто начавшееся и продолжающееся потому именно началось и продолжилось, а возможно, и завершилось, что как раз благодаря времени мы способны это нечто распознать как когда-то начавшееся и затем продолжившееся. Иными словами, само понимание чего-либо, как имевшего начало и продолжение без реальности времени невозможно. Нам кажется самим собой разумеющимся, что всякое нечто, имеющее свое начало, обязательно существует во времени. Мы охотно соглашаемся с этим в отношении любой появившейся вещи независимо от времени ее возникновения. При этом «точка» ее возникновения во времени лежит на той линии, которая задается возникновением мира вообще. Иначе говоря, сотворение в начале порождает наше представление о времени как о реальности, возникающей постольку, поскольку возникает само творение, мир. В дальнейшем текст Шестоднева как будто бы подтверждает нашу исходную интуицию и только ее укрепляет. Здесь достаточно вспомнить исчисление дней творения, чтобы наше ощущение присутствия времени в «шагах» мироздания укоренилось и сделалось почти незыблемым. «А как может быть иначе?» — готов сказать каждый из нас. И нет надобности выискивать дополнительные свидетельства (а найти их нетрудно), в пользу данного твердого чувства, настолько оно совпадает с самоощущением человека.

Наряду с реальностью времени те же первые слова Библии, пожалуй, с не меньшей самоочевидностью вызывают у всякого читателя ощущение наличности в только что сотворенном мире реальности пространства. Факт существования «неба и земли», верха и низа с определенностью указывает на пространственные отношения. Далее мы узнаём о том, что «Дух Божий носился над [выделено нами — Т.Т.] водою», что твердь стала посреди воды, что появляются растения на земле и светила на небесах. Все это говорит непосредственному сознанию человека о непременном присутствии в сотворенном мире реальности пространства, и что соотнесенность мира и пространства настолько жесткая, что мироздание без пространства попросту невозможно.

Таким образом, в силу сказанного мы должны быть твердо уверенными в том, что творение в своем возникновении включает в себя и время, и пространство. Каковы эти реалии — другой вопрос. Главное здесь то, что, воспринимая соответствующий текст, мы ощущаем их присутствие. К этому выводу мы пришли довольно легко. Однако необходимо сделать ряд оговорок.

Во-первых, для того чтобы столь поспешно принять полученный результат, мы должны знать, что «чистое» восприятие человеком текста Шестоднева, совпадает с реальностью, о которой он повествует, в ее «чистом» первозданном виде. Ведь выше была положена задача взглянуть на главы, открывающие Св. Писание, по возможности непосредственно, без каких-либо привнесений. Мы хотели их просто прочитать. Однако возможность эта весьма сомнительна, мы как будто не учли самих себя. Может ли человек встретиться с текстом, с той реальностью, которая за ним стоит, минуя самого себя, свое сознание? В том-то и дело, что, даже просто читая, мы как минимум привносим себя, субъекта чтения. А потому, повторимся, вывод о соприсутствии сотворенного мира, времени и пространства на основании приведенных доводов может быть принят лишь в случае, если природа человека, способность восприятия, не говоря уже об оценке и понимании воспринятого, остались неизменными со дня творения. Теперь мы должны обратить внимание на ряд обстоятельств, дающих повод как минимум усомниться в первом, пусть и устойчивом, ощущении наличия времени и \ пространства в первотворении. В том, что в мироздании присутствуют суша, вода, солнце, человек сомневаться не приходиться. Об этом текст заявляет прямо и недвусмысленно. Можно по-разному понимать эти сущие, но факт их бытия бесспорен. В отношении же пространства ситуация иная. В Шестодневе это слово попросту отсутствует, поэтому наличие пространства в первотворении приходиться предполагать, домысливать, «доощущать». Нам возразят, что данный текст непосредственно умалчивает о многих сущих, что, в свою очередь, не мешает без какого-либо риска относить их к мирозданию, например, горы, планеты или ангелы.

Творение и время в раннехристианских текстах

Может возникнуть вопрос: почему автору потребовалось весь предшествующий раздел весьма подробно, местами с детализацией, посвятить библейскому Шестодневу? Да и независимо от этих ссылок обязаны ли мы возводить наши представления о времени и пространстве как исходно данные наряду с самой вселенной к Библии, причем неважно: создало ли их высшее существо или же существование мира, времени и пространства проистекает из иных причин? Может быть, достаточно руководствоваться в этом вопросе натурфилософией и механикой Ньютона, кантовской «Всеобщей естественной историей и теорией неба», а также изысканиями Лапласа и многих других ученых-физиков, астрономов, тем более что все это подкрепляется простой человеческой интуицией, ощущением? Кто рискнет, будучи в здравом уме, подвергать сомнению реальность времени и пространства? А в те дали, куда не простирается наличный человеческий опыт, можно заглянуть с помощью, например, астрофизики или палеонтологии.

Однако встать на подобную позицию (аргументацией это никак не назовешь) означает не только сдать позицию философскую. Наличие предшествующего раздела нашей работы представляется совершенно необходимым. И Ньютон, и Кант, причем как ранний «докритический», так и «критический», и Лаплас, и все неупомянутые ученые принадлежат одной культурной и интеллектуальной традиции. Они могли следовать ей инерционно, могли ее «переворачивать», но в любом случае они оставались в рамках западной культуры. Даже если человек этой культуры выступал как ее «реформатор», как «нигилист», если он предпринимал попытку ее «переоценить», найти нечто «по ту сторону», то прямо или косвенно эти попытки или «реформы» обращались к одной из основ той самой истории и культуры. Вероятно, нет нужды специально останавливаться на том, что христианство является такой основой, без которой история и культура Запада немыслима. Совершенно ясно и то, что само христианство не существует без Священного Писания. Не вдаваясь в подробности, стоит снова напомнить, что именно библейская весть о том, что мир имеет свое абсолютное начало, а значит, и свою неповторяющуюся историю, спрямляет в сознании западного человека ранее представлявшийся цикличным ход истории и времени. Христианская весть, полагающая начало мира, центральное событие Священной истории — боговоплощение, конец ее, несовпадающий с началом, в виде Страшного Суда с наступлением эсхатона, последних времен, делает в сознании западного человека интуицию времени такой, какой мы ее сейчас в себе обнаруживаем. Что может сдвинуть нас с сознания того, что время прямолинейно, однонаправлено, неповторимо, что модусы времени строго последовательно сменяют друг друга? То, что раньше неизбывно и неизбежно тяготело к кругу, сегодня, до тех пор пока мы западные люди и не сорвались в миф, эзотерику, бесповоротно выпрямлено, в независимости от того ожидаем ли мы конца прямой или пытаемся актуализировать в своем сознании ее бесконечность.

Изложенное, безусловно, не претендует на полноту аргументации, на сколько-нибудь развернутую концепцию, но лишь поясняет, что обращение к Шестодневу необходимо и неизбежно ввиду научной корректности при решении поставленной в настоящем исследовании задачи. Текст Библии, Шестоднева в частности, формирует одно историко-интеллектуальное поле, главные смысловые точки которого планируются быть нами рассмотренными, естественно, в рамках поставленной проблемы. Первое, на чем необходимо сосредоточить свое внимание, это патриотическая рефлексия на Шестоднев в той ее части, вернее, в тех ее фрагментах, которые так или иначе затрагивают тему времени. Речь, действительно, пойдет именно о времени, так как тема пространства по сути в патриотических текстах не возникает так, чтобы ее можно было выделить в качестве особой. Причина, по которой отцы Церкви становятся первыми в определенном нами «узловом» ряду проблемы, довольно проста и очевидна. Они были первыми1, чья мысль откликнулась как на содержание Писания в целом, так и на его непосредственное начало. По сути именно творения отцов Церкви (вместе с античной философией) начинают (и продолжают) интеллектуальную традицию западноевропейской мысли. Решая те или иные задачи, которые могли быть непосредственно не связанными с проблематикой западноевропейской философии, они тем не менее создавали задел для рождения мысли уже собственно философской, в ее новоевропейской логике развития. Последняя во многом вскрывала и артикулировала то, что имплицитно содержалось в патриотическом наследии. Нам же предстоит увидеть, что патристическое осмысление содержания Шестоднева открывает очень важные перспективы для трактования столь актуальной проблемы как время и пространство.

Прежде чем приступить к рассмотрению соответствующих высказываний и суждений тех или иных отцов Церкви, надо оговорить один существенный момент. Все-таки проработка понятий не всегда была ведущей задачей богословов. Там, где это все же происходило, понятие выходило за пределы чистого мышления, оно входило, вместе с тем формируя ее, в логику богословскую. Так было, например, с понятием ипостаси, с различением воли на природную и гномическую (колебательную). Что касается категории времени, и уж тем более пространства, то она в качестве особой проблемы, как и многие другие, в собственном смысле не возникала. Как некоторая тема время обнаруживается, в основном, косвенным образом, притом, несмотря на то что данное слово само по себе встречается регулярно. Иными словами, тема времени никогда не будет стержневой, не будет структурировать не то что трактаты, но даже главы.

Абсолютизация пространства и времени в натурфилософии И. Ньютона

Христианский догмат о творении ex nihilo всегда способен вызвать те или иные сдвиги в отношении того, как он понимается патриотической мыслью. Действительно, что есть это ничто! Именно абсолютное совершенное ничто или все-таки некоторое нечто? Хотя последнее названное представление напрямую редко имело место, все же иногда случалось, что размышления «вокруг ничто» незаметно протаскивали толику чтойности. В умах средневековых западных мыслителей звучал, например, такой вопрос: если Бог всемогущ, мог ли он создать иной (иные) мир? Если да, то где? Есть ли что-нибудь за пределами данного мира? Существует или может ли существовать пустота?1 Вводились различия: пустота реальная и воображаемая. Сама по себе пустота понималась как некоторое место. Возникшая полемика усложнялась и далее — это могло быть местом некоторого иного мира или местом Бога.

Посредством известных еще в античной философии понятий пустоты, места, небытия в контексте учения о творении ex nihilo открылся новый смысловой горизонт, хотя здесь они обычно не имели четких терминологических границ. Пространство конечно или бесконечно или, по крайней мере, не ограничено пределами сотворенного мира? Помимо проблемы согласования всемогущества Бога эта же мысль возникала еще из другого вопроса: может ли Бог придать миру прямолинейное движение?2 Смещение сотворенного мироздания предполагает наличия как минимум двух мест: исходного и конечного, а значит, и соответствующих этим местам пространств (пустот), одно из которых так или иначе есть или воображается наличным за пределами сущего мира.

Мы видели, ранняя патристика практически не уделяла внимания категории пространства и времени (первой в особенности). В то же время средневековая мысль обратилась к ним, и к связанным с ними темам, непосредственно, причем проблематика пространства-пустоты обсуждалась значительно шире и подробнее, нежели проблема времени. Категория времени чаще выступала сопутствующей к проблеме пустоты. Например, Генрих Гентский полагал при обсуждении вопроса может ли Бог сделать пустоту существующей, что если Бог изымет из некоторой материи форму и количество, то появится пустота, а вслед за ней мгновенное движение частей материи, которые эту пустоту тут же заполнят. Но мгновенное движение невозможно, так как всякое движение осуществляется во времени, и ничто движущееся не движется в мгновение.3 Далее возобновляется исходно заявленная тема пустоты.

Все же, несмотря на множество размышлений, вроде бы непосредственно затрагивающих исходную задачу данного исследования, мы не станем вникать и анализировать то, как категории пространства и времени представлены средневековой схоластической мыслью. Для этого есть ряд причин. Во-первых, специальный анализ данной темы данного периода на деле уведет нас в стороігу в силу его специфичности самого по себе. Кроме того, такой разбор обязательно потребует от нас обращения к «Физике» Аристотеля, учитывая рассматриваемый контекст. Дело здесь не в бесплодности такого пути самого по себе, но в том, что, как мы уже показали, патриотическая мысль осуществила выход из античного конечного хронотопа, и решение поставленных и намеченных ею смысловых ходов на античной почве уже не найти. Безусловно, идея внемировой пустоты также не вписывается в аристотелевское понимание универсума, но и вневременное творение в начале она никак не разъясняет.

Во-вторых, избегая детальной проработки данных средневековых идей, мы их вовсе не отбрасываем. Ко времени возникновения и расцвета новоевропейской культуры помимо патриотического (антиохийская школа, отчасти блаж. Августин) представления о времени как особой первичной реальности (время «древнее всех природ» св. Ефрема Сирина) имеет место четко заявленная идея о существовании пустоты вне мира (например, Фомой Брадвардином4). Эти две тенденции, их основные моменты будут восприняты рядом новоевропейских мыслителей, скажем, Генри Мором, Исааком Барроу, его учеником Исааком Ньютоном. Тем самым образуется своего рода общее — при всех огромных различиях — смысловое поле в трактовке природы пространства и времени. Причем именно Исаак Ньютон надмирность пустоты, первичность времени довел до мыслимого предела, и потому занимает особое место в данной линии понимания сущности этих реалий.

В своих знаменитых «Математических началах натуральной философии» Ньютон пишет: «Время, пространство, место и движение составляют понятия общеизвестные». Здесь же Ньютон отмечает, что эта «общеизвестность», складывается в силу того, что данные понятия относятся к постигаемому чувствами. Поэтому для устранения ошибок, неверных суждений необходимо «разделить вышеприведенные понятия на абсолютные и относительные, истинные и кажущиеся, математические и обыденные»6. Иначе говоря, Ньютон предполагает с целью истинного постижения соответствующих реалий опереться не на чувства, а на умозрение.

«Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется длительностью.

Похожие диссертации на Экзегетика Шестоднева и представление о пространстве и времени в новоевропейской философии