Содержание к диссертации
Введение
Глава 1: Категория «правда»: религиозные взгляды русского офицерства 38
1.1. Семантика категории «правда» и ее место в структуре мировоззрения русского офицерства 39
1.2. Официальная риторика «священной» войны и ее восприятие 55
1.3. «Правда» как «щит». Психологические основания религиозности 61
Глава 2: Категория «отечество». Социально-политические взгляды русского офицерства 73
2.1. Семантика категории «отечество». Патриотизм русского офицерства 74
2.2. Восприятие императора и отношение к монархии 86
2.3. Социальные представления 100
Глава 3: Категория «честь». Морально-этические взгляды русского офицерства ...112
3.1. Семантика категории «честь» 113
3.2. Влияние категории «честь» на отношение русского офицерства к службе 122
3.3. Категория «честь» и отношения в рамках «благородного» сообщества 134
3.4. Категория «честь» и нормы социального поведения русского офицера 147
Заключение 159
Список использованных источников и литературы 163
Список принятых сокращений 182
- Семантика категории «правда» и ее место в структуре мировоззрения русского офицерства
- Семантика категории «отечество». Патриотизм русского офицерства
- Семантика категории «честь»
Введение к работе
Постановка проблемы. Область сознания человека, именуемая в научной литературе мировоззрением, не имеет четких границ, а проявления ее бесконечно многообразны, поэтому исследование мировоззрения с исторической точки зрения необходимо вести через выявление его базовых элементов, определение их значений, установление отношений между ними,-т.е. через анализ структуры.
Теоретическую основу для изучения мировоззрения представляет лингвистика, в которой давно и продуктивно исследуется картина мира человека через анализ концептов. Близкие подходы использовались в исторических исследованиях А. Я. Гуревича и А. Л. Юрганоєа, изучавших на основе выявления категорий культуру средневековья. Такой способ исследования позволяет, во-первых, свести все многообразие изучаемых явлений к базовым понятиям, а, во-вторых, объяснить через них специфику взглядов изучаемой социальной группы.
Научная проблема, на решение которой нацелена данная диссертация, заключается в анализе категориальных основ мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн.
Актуальность темы исследования обусловлена следующими обстоятел ьствам и.
Во-первых, тема представляется актуальной с военно-исторической точки зрения. В отечественной исторической науке сегодня происходит переосмысление многих процессов и явлений с использованием новых научных подходов и практик. Применительно к военной истории широко используются средства историко-антропологической интерпретации событий. Прежний интерес к анализу истории войн в их оперативном преломлении, к экономическим процессам в воюющих государствах сменился перенесением акцента на осмысление внутреннего мира «человека воюющего», изучение его мировоззрения, фиксацию порождаемых ситуацией войны изменений картины мира.
На примере изучения русского офицерства эпохи наполеоновских войн подобных исследований не проводилось. Историография наполеоновских войн концентрировалась на изучении военных, военно-политических и военно-экономических аспектов. Она характеризовалась «событийным» подходом, в рамках которого освещался ход боевых действий. Личностная же составляющая войны оставалась в тени. Между тем, как отмечает А.Я. Гуревич, поступки людей мотивировались ценностями и идеалами их эпохи и среды. Не учитывая в полной мере ценностные ориентации и критерии, которыми вольно или невольно руководствовались люди в обществе, мы не можем претендовать на понимание их поведения и, следовательно на научное объяснение исторического процесса.1 Представляется, что без учета психологического фактора невозможно адекватное научное осмысление истории войны.
Во-вторых, в современной исторической науке пересматриваются проблемы движения декабристов. В новом переосмыслении нуждается проблема генезиса декабристской идеологии. В историографии много внимания было уделено анализу объективных причин формирования декабристских взглядов - влиянию российских реалий исследуемого времени (крепостное право, абсолютная монархия и т.п.) на формирование идеологии декабризма. Мировоззрение русского офицерства как социальной группы, из которой вышло так называемое «старшее поколение» декабристов, его ценностьые ориентиры оставались за рамками исследований. Представляется, что изучение мировоззрения русского офицерства могло бы углубить понимание генезиса декабристской идеологии.
Степень изученности проблемы. В истории изучения русского офицерского корпуса можно выделить три этапа: дореволюционный, советский и современный (с 90-х гг. XX в.).
Дореволюционная историография русского офицерского корпуса представлена двумя группами исследований. К первой группе относятся работы, направленные на воспитание командного состава армии в традициях прошлого и носящие скорее идеологический и педагогический, нежели научный характер. К ним можно отнести труды А.Ф. Риттиха, П.А. Режепо, Н.Д. Бутовского. Ко второй группе исследований относятся собственно исторические исследования, касающиеся проблемы подготовки офицерских кадров, порядка присвоения наград, системы чинопроизводства на всем протяжении существования регулярной армии в России. Данные работы основаны целиком на законодательно-нормативных актах и представляют собой хронологическое изложение законодательных актов, касающихся русского офицерского корпуса. К таким работам можно отнести труды Н.П. Глиноецкого, А.З. Мышлаевского, А.Н. Андроникова и В.П. Федорова.3
В 1912 г. в связи с празднованием столетия Отечественной войны 1812 г. появляется первое исследование, посвященное интересующей нас социальной группе. Эта работа А. Елчанинова «Герои-офицеры в войну 1812 года».4 В работе идет речь о военных подвигах русских офицеров в 1812 г. Автор высоко оценивает роль русского офицерства в войне 1812 г. По мнению Елчанинова, офицеры эпохи 1812 г. «были едва ли не главной причиной возможности для наших вождей возложить на войска любое самое тяжкое испытание с уверенностью, что оно будет выполнено не за страх, а за совесть».
В советской историографии история русского офицерского корпуса длительное время (до середины 40-х годов) не привлекала к себз пристального внимания исследователей. Связано это было с идеологическими установками, в соответствии с которыми русское офицерство рассматривалось с классовых позиций как реакционная часть русского общества, и поэтому не могло стать приоритетным направлением исследований.
Первые работы, посвященные истории офицерского корпуса русской армии, появились в советской историографии в 40-е годы. Возрождение интереса к истории русского офицерства обусловлено реабилитацией традиций дореволюционной русской армии, произошедшей в годы Великой Отечественной войны. В это время выходят в свет исследования М. Чикина и А. Кривицкого.6 В этих работах рассматривается история русского офицерского корпуса (А. Кривицкий), а также его «традиции», под которы їй подразумеваются моральные качества русского офицерства (патриотизм, верность долгу, честь).
Продолжил изучение русского офицерства П.А. Зайончковский. В 1973 году историком была опубликована монография «Самодержавие и русская армия на •7 рубеже ХІХ-ХХ столетий. 1881-1903 гг.». Из шести глав книги одна (4-я) была целиком посвящена офицерскому корпусу. Автор рассматривает в ней систему подготовки, уровень образования, возрастной, национальный, сословный состав, систему чинопроизводство, материальное положение русского офицерства. Важно отметить, что П.А. Зайончковский уделил внимание не только социологическим проблемам, но также идеологии и морали офицерства (главным образом представлениям о чести). Автор дает высокую оценку моральным качествам русского офицерства: «при всех извращениях и ложных представлениях об офицерской чести, культивировавшихся самодержавием, а также и других своих недостатках, по крайней мере, большинство офицерства было верно воинскому долгу, обладало личным о мужеством и питало презрение к угодничеству и фальсификации».
После публикации этой монографии Зайончковский продолжил разработку проблем военной истории. Им была задумана монография об истории русской армии в канун Первой мировой войны, над рукописью которой историк работал до последних дней жизни. Согласно замыслу, одна глава должна была быть посвящена офицерскому корпусу. В сокращенном виде эта глава была опубликована в 1981 г. в «Вопросах истории», а полностью - лишь в 1998 г. в сборнике, посвященном памяти ученого.9 Как и в предыдущей работе, историк сконцентрировал свое основное внимание на историко-социологическом изучении офицерства.
В начале 70-х гг. М.Д. Рабинович обратился к изучению русского офицерства первой четверти XVIII в. В статье «Социальное происхождение и имущественное положение офицеров регулярной армии в конце Северной войны»10 на основе исследования офицерских «сказок» им был проведен историко-социологический анализ офицерского корпуса русской армии. В статье автор рассматривает вопросы социального происхождения, имущественного положения, уровень грамотности офицерства.
Отдельные упоминания об офицерском корпусе русской армии присутствовали также в общих исследованиях. К таким исследованиям относятся работы Л.Г. Бескровного, посвященные русской армии и флоту в XVHI-началеХХ вв., монография Богданова Л.П. «Русская армия в 1812 году».11 Основное внимание в работах уделено социальной проблематике.
С 90-х гг. прошлого века интерес исследователей к истории русского офицерского корпуса резко возрос. Такая малоизученная проблема, как история русского офицерского корпуса, не могла не привлечь к себе внимания ученых после снятия идеологических усталовок в начале 90-х гг.
Заметным событием в историографии русского офицерства является выход в свет в 1993 г. монографии СВ. Волкова «Русский офицерский корпус». В работе, основанной на широком круге источников (преимущественно на послужных списках), автор предпринял попытку комплексного исследования русского офицерства на всем протяжении его существования - от образования регулярной армии в начале XVIII в. вплоть до революции 1917 г.
Монография демонстрирует перевес в сторону историко-социологического нежели историко-антропологического изучения русского офицерства. Из девяти глав книги лишь одна посвящена проблемам, связанным с мировоззрением офицерства, в которой СВ. Волков рассматривает идеологию и мораль командного состава русской армии. Среди моральных качеств автором выделяются патриотизм, честь, совесть, чувство долга. Вместе с тем историк не ставит задачи раскрытия смысла каждого из исследуемых понятий и демонстрации их в первоначальной семантической оболочке. В целом в определенные автором «морально-этические качества» офицерства вкладывается современный автору смысл. Кроме того, Волков не ставит вопрос о соотношении и взаимовлиянии исследуемых понятий, не пытается выстроить моральные ориентиры русского офицерства в систему.
В современной отечественной историографии история русского офицерского корпуса разрабатывается не только в рамках исследований, носящих монографический характер, но и в рамках статей. Историко-социологическому анализу русского офицерского корпуса периода империи посвящены статьи Б. Белякова «Традиции и обычаи офицерского корпуса России: историко-социологический анализ» и И.В. Образцова «Российские офицеры».13
Отдельную группу современных исследований составляют работы, посвященные вопросам подготовки офицерских кадров русской армии. К таким работам можно отнести монографию Н.Н. Ауровой и докторскую диссертацию А.Н.Назарова.14 В указанных работах на основе широко круга источников изучена структура военного образования, организация учебного процесса, быт кадетов, система комплектации русской армии офицерским составом, политика правительства в области военного образования. Проблеме воспитания в кадетских корпусах посвящена статья Л.Н. Киселевой «С.Н. Глинка и кадетский корпус (из истории «сентиментального воспитания» в России)».
В последние годы помились исследования, в которых прослеживается ярко выраженная идеологическая направленность. К таким работам можно отнести статьи А.И. Каменева «Офицер - профессия идейная», А.А. Савинкина «Заветные идеалы русского офицерского корпуса», опубликованные в сборнике «Офицерский корпус русской армии: опыт самопознания». Данные работы нельзя признать удачными. К недостаткам указанных работ следует отнести их компилятивный характер, отсутствие серьезной критики источников и патетический стиль.
Что касается непе :редственно изучения русского офицерства эпохи наполеоновских войн, то эта тема привлекла к себе внимание отечественного исследователя Д.Г. Целорунго. В диссертации, ряде статей и монографии исследователь подверг детальному социологическому изучению офицерский корпус 1812 г.17 На основе скрупулезного анализа послужных списков автором рассмотрены такие вопросы, как численность, социальный, возрастной состав, порядок прохождения службы русскими офицерами в указанный период.
Проблема мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн не привлекала к себе внимание исследователей. Практически ничего не известно о религиозных взглядах русского офицерства рассматриваемого времени. В советской историографии эта проблема не поднималась, несмотря на обилие публикаций, посвященным наполеоновским войнам. Отдельные упоминания о религиозных взглядах представителей наследуемой нами группы, разумеется, существовали в общих работах, однако они несут печать идеологических установок, согласно которым передовых людей эпохи (а офицерство рассматриваемого времени таковым и являлось, т.к. именно из этой среды вышли декабристы) отличали материалистические взгляды. Так, например, Н.И. Казаков, исследуя проблему восприятия Наполеона в русском обществе, приходит к выводу, что офицерству была чужда религиозная трактовка врага и войны, сформулированная православной церковью: «Большинство русских офицеров не верили подобным нелепостям (имеется в виду отождествление Наполеона с силами мирового зла, Антихристом. -Е.К.) и весело потешались над теми, кто их распространял».18
Отчасти проблема религиозных взглядов русского офицерства рассматривалась в рамках декабристоведения. Однако большая часть авторов тенденциозно ее интерпретирует, утверждая, что многих декабристов отличал если не атеизм, то серьезные религиозные сомнения.19
В последнее время возрос интерес к религиозным взглядам русского общества, церкви в России в начале XIX в. (в том числе в годы русско-французского противостояния), анализу идеологических моделей, сформулированных церковью в годы войн с Наполеоном. Эти проблемы рассмотрены в работах Е.А. Вишленковой, Л.В. Мельниковой,21 B.C. Парсамова.22
Социально-политические взгляды русского офицерства эпохи наполеоновских войн изучались применительно к декабристам. Исследовались воздействие обстановки 1812 г. на рост патриотических настроений, а также роль заграничных походов и знакомства с Европой в формировании интереса декабристов к социальным и политическим вопросам. Основное внимание уделялось анализу объективных причин генезиса декабристской идеологии, среди которых выделялись крепостное право и абсолютная монархия. Трансформации, произошедшие в мировоззрении военной молодежи под воздействием увиденного и пережитого в годы войн с Наполеоном, с точки зрения исторической антропологии не изучались.
В немногочисленных новейших исследованиях проблема трансформации социально-политических взглядов военной молодежи рассматривается сквозь призму мировоззренческих установок, характерных для дворянской культуры рассматриваемого времени. К исследованиям такого характера можно отнести работу В.М. Боковой «Эпоха тайных обществ». Автор, изучая возникновение офицерских тайных организаций, затрагивает проблему мировоззренческих трансформаций, вызванных войнами с Наполеоном. По мнению В.М. Боковой, переосмысление понятия гражданственности, долга благородного человека, желания действовать на «благо отечества» являлось во многом основой для формирования тайных политических организаций.
Проблему зарождения декабристской идеологии в контексте распространения либеральных идей в послевоенной Франции изучал B.C. Парсамов.
Исследований, специально посвященных морально-этическим взглядам русского офицерства, нет. В историографии освещены лишь некоторые вопросы, связанные с моралью и этикой русского офицерства эпохи наполеоновских войн, причем только применительно к проблеме дуэльного кодекса чести русского дворянства. 6
Не вызывает сомнений, что одним из основополагающих понятий для русского офицерства вне зависимости от исторического периода было понятие о чести. Однако ее семантика, раскрытие механизма ее влияние на отношение офицерства к тем или иным явлениям действительности (за исключением конфликтных ситуаций) остаются за рамками исследований.
В ряде работ Ю.М. Лотмана на основе применения исследовательских подходов лингвистики рассмотрены культурные практики, семиотика бытового поведения, влияние типа культуры (классицизм, романтизм) на поведение военной молодежи начала XIX в. Согласно Ю.М. Лотману, поведение человека начала XIX в.
представляло собой совокупность кодов, несущих определенный смысл. Характерной для ситуации войны в рассматриваемое время была античная модель поведения. Сама война «прочитывалась» современниками сквозь призму античной героики. Поведение дворянина начала XIX в. в ситуации войны было продиктовано стремлением соответствовать античной модели. Несмотря на то, что у Ю.М. Лотмана нет ни одного исследования, специально посвященного изучению интересующей нас социальной группы, его вклад в историко-антропологическое изучение русского офицерства эпохи наполеоновских войн велик.
В западной историографии русский офицерский корпус эпохи наполеоновских войн не привлекал внимание исследователей. Тем не менее, в ряде работ рассматриваются сюжеты, связанные с изучаемыми нами проблемами. Среди таких работ следует отметить монографию английского историка Доминика Ливена (Lieven) - «Аристократия в Европе».28 Исследование Ливена интересно тем, что в нем уделено внимание проблеме воспитания дворянина, мотивам выбора дворянином военной службы как сферы профессионально деятельности, сравнение русского офицерского корпуса (в социологическом плане) с английским и немецким офицерством.
Таким образом, историографический обзор показывает, что основное внимание в исследованиях, посвященных офицерскому корпусу русской армии, сконцентрировано на изучении социальных аспектов истории офицерства (численность, национальный, социальный, возрастной состав, система чинопроизводства и т.п.). Основными источниками при такой, социологической, ориентации исследований становились актовые источники о прохождении службы офицерами, послужные списки, офицерские «сказки», определившие методику исследования, основанную на количественных методах. Офицерский корпус практически не изучался на основе источников личного происхождения, которые если и привлекались к работе, то лишь в качестве иллюстративного материала. Изучение мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн не было предметом специального исследования ни в отечественной, ни в зарубежной историографии.
Объектом исследования является мировоззрение русского офицерства эпохи наполеоновских войн.
Под мировоззрением мы будем понимать систему человеческих знаний о мире и о месте человека в мире, выраженную в аксиологических установках личности и социальной группы, в убеждениях относительно сущности природного и социального мира.29 Мировоззрение есть субъективная реальность, посредством которой человек ориентируется в мире, строит свое отношение к происходящим событиям и свое поведение. В мировоззрении выделяют социально-политические, научно-теоретические, философские, религиозные, нравственные, эстетические, правовые взгляды. Вместе с тем, в мировоззрении как системе самых общих представлений об окружающей действительности один из элементов может быть доминирующим. Источниковый материат с идетельствует, что доминирующими в мировоззрении интересующей нас группы были религиозные, социально-политические и морально-этические взгляды.
В работе мы не ограничивались изучением мировоззренческих представлений, немаловажным аспектом нашей работы являлся также анализ поведения. Как указывает Э.А. Самбуров, мировоззрение - это не только представления, но и мощная детерминанта деятельности людей, основа их социального поведения. Восстановление картины мира - условие понимания социального поведения людей, поскольку последнее в огромной мере складывается в зависимости от того, как они воспринимают действительность, каков ее субъективный образ, заложенный в их сознании.
Отметим также, что исследование ориентировано на реконструкцию обобщенных черт мировоззрения русского офицерства, - т.е. выявление характерных черт, которые были присущи всем офицерам. Другими словами, нас интересует русский офицер как социальный (социально-исторический) тип личности. Под социальным типом личности мы, вслед за С. И. Мадиевским, понимаем тип личности, который воплощает наиболее характерные, существенные, относительно устойчивые, повторяющиеся социальные качества личности.33
Поскольку определение «русское офицерство наполеоновских войн» не представляется достаточно четким, оговорим, что мы понимаем под ним. Для этого выделим критерии данной социальной группы. Критерии были выбраны в соответствии с требованиями социальной психологии, согласно которым общностью мировоззрения обладают только люди одного возраста, профессии, со схожим уровнем образования, принадлежащие к одному социальному слою (классу, сословию).34
1. в социальном плане исследуемая нами группа относилась к дворянскому сословию;
2. по званию: младшие офицеры. Под младшими офицерскими чинами по Табели о рангах понимаются звания с XIV класса (прапорщик в армейской пехоте и корнет в кавалерии) до VIII класса (капитан в армейской пехоте, артиллерии, инженерных войсках, ротмистр в кавалерии, штабс-капитан в гвардейской пехоте и штабс-ротмистр в гвардейской кавалерии) включительно. Поскольку в рассматриваемое время гвардейские офицеры пользовались преимуществом в два чина перед армейскими, для гвардейский офицеров верхняя границей младших офицерских званий является чин VII класса (капитан и ротмистр).
Таким образом, основную часть офицеров, входящих в исследуемую нами социальную группу, составляли обер-офицеры (звания от прапорщика до капитана), в меньшей степени штаб-офицеры (капитан, майор).
Некоторые офицеры в течение 1805-1814 гг. существенно продвинулись по служебной лестнице и Еыпали из рамок понятия «младший офицер» (например, С.Г. Волконский, начавший кампанию 1812 г. в чине ротмистра и к 1814 г. получивший звание генерал-майора). В таких случаях они также становились объектом нашего исследования, поскольку, как представляется, существенных изменений в их мировоззрении за относительно короткий срок не произошло.
3. по возрасту: молодые люди, родившиеся в период со второй половины 1780-х до середины 1790-х гг.
4. по уровню образования: традиционное для дворянской молодежи, избравшей военную профессию, образование. В основном это домашнее образование, затем военно-учебные заведения (кадетские корпуса, школа колонновожатых, Дворянский полк). Значительно реже - только домашнее образование (А.А. Зайцев) или университет (Н.М. Муравьев).
5. критерием выборш. являлось поступление на военную службу не ранее 1805 г. и не позже 1814 г.(т.е. в период, когда Россия вела активные военные действия против Наполеона) и участие в наполеоновских войнах.
Таким образом, под русским офицером эпохи наполеоновских войн мы понимаем молодого дворянина, участвовавшего в кампаниях 1805-1807 и (или) 1812-1814 гг. состоявшего в младшем офицерском звании в период 1805-1814 гг.
Предметом исследования являются категории мировоззрения с точки зрения их влияния на формирование взглядов русского офицерства, оценку офицерами окружающей социальной действительности, самооценку, ценностные установки и поведение.
Теоретико-методологическая основа диссертации.
Теоретические положения. В своем исследовании мы исходим из тезиса, согласно которому язык и мышление взаимосвязаны. Тезис о единстве языка и мышления восходит к идеям В. Гумбольдта и получает крайнее выражение в рамках знаменитой гипотезы Сепира-Уорфа. В соответствии с этими представлениями в языке, с одной стороны, находят отражение те черты внеязыковой действительности, которые представляются релевантными для носителей культуры, пользующейся этим языком; с другой стороны, сзладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языка начинает видеть мир под углом зрения, подсказанным его родным языком и сживается с концептуализацией мира, характерной для соответствующей культуры. В этом смысле слова, заключающие в себе лингвоспецифические концепты, одновременно «отражают» или «формируют образ мышления носителей языка.35 «Мы расчленяем природу, - писал Б. Уорф, - в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании».36
Сходная точка зрения была высказана и в психологии. Согласно авторитетному мнению известного отечественного психолога Л.С. Выготского, специально изучавшего проблему взаимосвязи языка и мышления, мысль не выражается в слове, но совершается в нем.37 Согласно А.Р. Лурии, слово является орудием мышления.38
Тезис о связи языка и мышления постулируется в современной исторической науке. Из этого тезиса исходит, в частности, в своих работах А.Л. Юрганов.39 В последнее время вышел ряд работ Е.Н. Марасиновой, в основу которых положен принцип исследования сознания элиты русского дворянства конца XVIII в., взаимоотношений власти и общества посредством изучения языка. Язык эпохи, по мнению Е.Н/ Марасиновой, является фактом, влияющим на сознание современников.41
Исходя из этого, путь, ведущий к сфере сознания человека прошлого, на наш взгляд, лежит через изучения языка, на котором он говорил. «Речь, - писал Э. Сепир, есть единственно возможный путь, приводящий нас к области мышления»42. Согласно А. Вежбицкой, «мы можем добраться до мысли только через слова (никто еще пока не изобрел другого способа)».
Тот факт, что контакт между историком и человеком прошлого осуществляется через источник - т. е. речь письменную, а не устную, не ставит под сомнение возможность адекватного изучения мировоззрения человека прошлого. Согласно Э. Сепиру, письменный язык находится в однозначном соответствии со своим устным двойником. Письменные формы - суть вторичные символы произносимых; они -символы символов, но вместе с тем их соотносимость с произносимыми символами так велика, что они могут не только теоретически, но и в реальной практике чтения и, возможно, при определенных типах мышления полностью замещать произносимые.
Несмотря на то, что в восприятии человеку всегда доступны лишь редуцированные фрагменты бытия, человек придает неполному и ограниченному представлению о мире завершенность, складывает фрагменты в целую картину. В основе картины мира лежат далеко не все слова языка, а лишь определенный ограниченный набор. Именно этот набор структурирует представления человека о мире, определяет ценностно-значимые ориентиры, которыми руководствуется человек в жизни, которые определяют его поведение и мировоззрение. Эти универсальные понятия, согласно А.Я. Гуревичу, образуют «модель мира» - ту «сетку координат», при посредстве которой люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании.
В современной науке нет общепринятого термина для обозначения таких понятий. В лингвистике используются термины «ключевые слова» (А. Вежбицкая), «концепты» (Н.Д. Арутюнова С.А. Аскольдов, Д.С. Лихачев, Ю.С. Степанов и др.), в истории - «категории» (А.Я. Гуревич, А.Л. Юрганов). В своем исследовании мы будем использовать термин «категории».
Под категориями мы будем понимать те базовые понятия, посредством которых человек воспринимает мир, упорядочивает все многообразие явлений действительности и наделяет их смыслом. Вслед за А.Л. Юргановым мы считаем, что категории есть основы смыслополаганш человека. Категории образуют «"модель мира" - ту "сетку координат", при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании».47
Категории запечатлены в языке, а также в других знаковых системах (в языках искусства, науки, религии), и мыслить о мире, не пользуясь этими категориями столь же невозможно, как нельзя мыслить вне категорий языка.48
Отметим также, что і атегории предшествуют мировоззрению, они «работают» в сфере не вполне осознанных представлений, однако результатом осмысления мира сквозь призму категорий является осмысленное к нему отношение, выраженное в ценностных установках - т.е. мировоззрение. Вместе с тем, категории определяют не только мировоззрение, но и поведение индивидов и групп.
В современной отечественной исторической науке выделилось два подхода к изучению сферы человеческого сознания посредством анализа ключевых понятий (категорий). Первый был разработан А.Я. Гуревичем, второй - А.Л. Юргановым. Рассмотрим каждый из указанных подходов.
А.Я. Гуревич следующим образом сформулировал суть использованного им подхода: «Мы вопрошаем прошлое, людей, некогда живших, и с этой целью пытаемся расшифровать оставленные ими сообщения. Но вопросы, которые мы им задаем, определяются в первую очередь не природой имеющихся в нашем распоряжении источников - остатков канувших в Лету цивилизаций и обществ. Эти вопросы диктуются современным сознанием, интересом, порождаемым нашей цивилизацией, той ситуацией, в которой мы находимся. Иными словами, разрабатываемые историками проблемы в конечном счете суть актуальные проблемы нашей культуры». Исходя из данного тезиса, А.Я. Гуревич выделил следующие категории средневековой культуры: «время», «пространство», «личность», «право», «собственность» и «труд» и в заключении книги сделал оговорку, что это, однако, не полный набор категорий, л он может быть продолжен.50 Иными словами, А.Я. Гуревич попытался решить поставленную проблему - реконструкцию картины мира человека прошлого - методом перебора категорий, причем категорий не имманентно присущих средневековому сознанию, а сформулированных самим историком.
Такая позиция вызвала определенные сомнения в отечественной исторической науке. Л.М. Баткин указал на неизбежную модернизацию сознания человека прошлого при таком подходе: «... меня особенно занимало, откуда А.Я. взял сам набор «категорий», посредством которых он организовал материал, очертил «средневековую картину мира». «Время», «пространство», «труд», «богатство», «свобода» и т.д. - сетка координат слишком общих, всеисторических, вездесущих. И очень... наших.... Не следует ли искать ключевые слова-понятия внутри умственного состава изучаемой культуры? Не может ли оказаться, что эта культура per se ... сознавала мир, выстраивала себя вокруг иных «категорий»... Может быть, эти понятия не были для средневековья столь же важными. Или они, включенные в другую систему миропонимания, в другие смысловые связи, зависели от действительно стержневых идей, ныне отсутствующих. Или, наконец, похожие слова означали нечто иное... ».
Учитывая это замечание, А.Л. Юрганов сформулировал свой подход к изучению сознания человека прошлого при помощи категориального анализа, реализованный им в докторской диссертации.52 Суть данного подхода можно свести к двум тезисам: 1. категории должны выводиться из изучаемой культуры. 2.
необходимо тщательное исследование семантики этих категорий для правильного их прочтения.
Представляется, что теоретические посылки А.Л. Юрганова более точно соответствуют целям и задачам нашего исследования. На наш взгляд, мировоззрение человека прошлого выстраивалось вокруг иных, нежели современных нам или неких вневременных категорий.
Методология. Со всей очевидностью встает вопрос о методе выявления категорий. Выделим признаки, на основе которых именно эти («правда», «отечество», «честь»), а не иные понятия представляются нам категориями, структурирующими мировоззрение русского офицера.
1. лексемы, которые дают название категориям, должны содержать активную словопроизводящую основу.
2. категория должна иметь ценностную нагрузку и являться одновременно оперативной и ценностной единицей сознания.
3. через категорию должны осмысляться те или иные явления действительности.
Исследуемые нами категории «правда», «отечество», «честь» соответствуют всем критериям. Категория «правда» содержала в рассматриваемое время активную словопроизводящую основу. В словообразовательную парадигму категории «правда» входили следующие слова, встречающиеся в источниках: «праведный», «праведность»,, «правдивый» и т.д.; категории «честь»: «честный», «честить», «честивый» и т.д.; «отечество» - «сын отечества». Все указанные категории являлись одновременно ценностными ориентирами в мировоззрении русского офицера. Через данные категории офицер воспринимал окружающую действительность. Социальные отношения, отношение к императору, войне, к врагу и т.п. упорядочивались этими категориями и воспринимались через них. Каждая категория определяла один элемент мировоззрения: кат згория «правда» лежала в основе религиозных взглядов, «отечество» - социально-политических, «честь» - морально-этических. При этом необходимо учитывать известную взаимосвязь категорий.
Одного выявления категорий недостаточно, нужно показать каким образом каждая была встроена в нерасчленимое мировоззрение. Это требует определения семантики категорий, возникающих в определенном историческом контексте.
Необходимость выявление семантики категории в историческом исследовании представляется особенно важной. Дело в том, что в ходе исторического развития языка изменяется смысловая структура значения слова. Как отмечают А.Л. Юрганов и И.Н. Данилевский, без специального изучения семантики лексем, принятой в момент создания текста источника, толкование текста затруднено. Слова претерпевают со временем в лоне языка сложные специфические преобразования. Автор источника и современный читатель думают и говорят на разных языках -языках разных культур, понимаемых максимально широко.54 Диалог на разных языках может привести к полному непониманию.
При определении семантики лексем нельзя целиком положиться только на данные словарей. Использование словарей, пускай близких или даже синхронных изучаемой эпохе помогает, но не раскрывает полностью смысл исследуемой лексемы. Значения слов, которые фиксируются словарями, не исчерпывают их лексического богатства, поскольку всякий знак - потому и знак, что вокруг него существует неисчислимое количество индивидуальных смыслов.55 Нет никакой гарантии, что словарь отражает именно актуализированные для изучаемой социальной группы смыслы исследуемых категории. Согласно Д.С. Лихачеву, значения словарного типа и ключевого слова являются различными уровнями языка и могут не совпадать. 6 Необходимо не. более емкое описание смысла лексем, а историческая реконструкция смысла слова для понимания ценностных ориентиров как индивида, так и общества в целом.57
Необходимость определения семантики интересующих нас категорий обусловила использование исследовательских процедур, применяемых в лингвистике. Среди них:
Этимологический анализ. Этимологический анализ позволил уточнить семантику интересующих нас категорий. Однако использование только этимологического анализа недостаточно. Необходимой составляющей процедуры выявления семантики являлся также контекстный анализ.
Контекстный анализ. Значения интересующей категории выявлялось путем учета контекста, в котором она использовался. Под контекстом мы понимаем, вслед за Ю.С. Степановым, не тс лысо словесное окружение, но жизненную ситуацию, в со которой что-либо говорится или пишется. Как отмечает английский историк Эдвард Мьюир (Muir), интерес специалистов по культурной истории к филологии заключается в точной реконструкции смыслов в связи с оригинальным контекстом, что является наиболее характерной чертой их метода.59
Кроме того, использовалось построение синонимического и антонимического рядов, включающего слова, наиболее часто отождествляемые/противопоставляемые изучаемым категориям; выявление актуализированных значений лексемы, дающей имя категории.
Помимо указанных выше методов в работе были применены также традиционные методы исторического исследования: историко-сравнительныи и историко-системный.
Последнее, что необходимо отметить, говоря о теоретико-методологических подходах - проблема соотношения диахронии и синхронии в нашем исследовании. Принцип историзма предполагает исследование явления в его развитии (т.е. ориентировано на диахронию). Однако, как отмечает А.Я. Гуревич, изучение культуры через анализ отдельных категорий путем раскрытия их смысла усиливает акцент синхронии за счет диахронии.60 Общество представляет собой связное целое и потому нуждается в рассмотрении в качестве структурного единства, поэтому необходим именно синхрон Чэш анализ системы. Наше исследование ориентировано главным образом на построение статической, а не динамической модели мировоззрения. Таким образом, главное внимание нами будет уделено не столько развитию мировоззрения, сколько его функционированию, проявляющемуся в оценках окружающей действительности, соотнесения их с ценностными ориентирами.
Вслед за АЛ. Гуревичем мы считаем, что синхронный анализ не противоречит с/у основным принципам исторического исследования. Адекватность именно синхронного анализа в историко-анропологических исследованиях отмечает также А.В. Махлаюк: «Вполне закономерна переориентация мысли исследователей, работающих в русле историко-антропологического подхода, с динамики на статику с диахронии на синхронию, с развития на функционирование». 63 Сам А.В. Махлаюк успешно реализовал этот принцип в своей докторской диссертации.64
Целью исследования является реконструкция мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн в его категориальной расчлененности. Задачи исследования заключаются в следующем:
1. Выявить основные понятия - категории - лежащие в основе мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн;
2. Определить семантику категорий;
3. Изучить влияние категорий на религиозные, социально-политические, морально-этические взглядп и поведение представителей изучаемой социальной группы.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1805 по 1814 гг. и включают кампании 1805-1807 гг., Отечественную войну 1812 г. и заграничные походы русской армии 1813-1814 гг.
Источниковая база диссертации. Исследование основано на письменных источниках, как опубликованных, так и архивных. Использованные источники можно разделить на три группы: источники личного происхождения, законодательные акты, публицистика.
Источники личного происхождения традиционно привлекаются в историко-антропологических исследованиях и считаются наиболее информативными для изучения человеческого сознания.65 В работе использовались мемуары, дневники и письма.
Мемуары. Военные мемуары эпохи 1805-1814 гг. - это один из самых интересных по составу и уникальных по объему документальных комплексов, насчитывающий более 450 самых разнообразных по манере повествования и содержанию текстов. Эти источники хорошо изучены в источниковедческом отношении и рассматриваются как особый этап в развитии русской мемуарной традиции.66 В • исследованиях, посвященных наполеоновским войнам, военные мемуары привлекались в основном для иллюстрации тех или иных политических и военных событий. Сознание людей того времени на основе этих текстов практически не изучалось. Между тем, как отмечает С.С. Минц, анализ мемуарных источников может пролить свет на состояние психологии их авторов.67
Значительная часть использованных нами воспоминаний была создана в первые два десятилетия после кампаний 1805-1815 гг. (семь в 1810-х гг., один в 1820-х гг., девятнадцать в 1830-х гг.) , т. е. приходится на первый и второй периоды интенсивного мемуаротворчества об «эпохе 1812 года».69 Ряд текстов был создан на значительном временном отдалении от описываемых событий (семь в 1840-е гг., восемь в 1850-е гг., четыре в 1860-е гг., три в 1870-е гг., один в 1880-е гг.).70
Большинство мемуаристов писали свои воспоминания, опираясь только на свою память. Однако некоторые авторы за основу своих повествований брали дневники. Характерными примерами такого рода текстов являются «Записки» Н.Н. Муравьева, «Походные записки артиллериста» И.Т. Радожицкого, «Походные записки русского офицера» И.И. Лажечникова, «Письма русского офицера» Ф.Н. Глинки, «Мемуары» М.И. Михайловского-Данилевского. В этих источниках мемуарное повествование чередуется с целыми кусками почти нетронутого текста поденного содержания. Согласно А.Г. Тартаковскому, это особая разновидность повествовательных источников, промежуточное жанровое образование, которое со строго источниковедческой точки зрения следовало бы считать ретроспективно обработанным дневником.7
Основным мотивом создания мемуаров являлось осознание мемуаристом своего участия в грандиозных исторических событиях и возникшая в связи с этим потребность зафиксировать все увиденное на бумаге. Особенную роль в этом процессе сыграла война 1812 года, которая пробудила гражданское и политическое сознание отдельно взятой личности, обострила ее историческое самосознание, ощущение ее непосредственной причастности к решению судеб отечества, к общему движению истории, зародила в ней потребность запечатлеть опыт своего участия в великих событиях эпохи. Именно на этой почве складывается устойчивая мемуарная традиция.
Абсолютное болыпиьство использованных нами текстов предназначалось для членов семьи, как правило, для детей (например, воспоминания Н.И. Андреева, М.И. Броневского, П.Х. Грабе, Н.М. Коншина, А.В. Кочубея М.И. Муромцева и др.), или узкого круга друзей (например, воспоминания В.И. Левенштерна, А.И. Мартоса и др.). Из всех использованных нами воспоминаний два адресованы официальным лицам. К ним относятся «Воспоминания» артиллерийского офицера Любенкова, адресованные А.Х. Бенкендорфу, и «Записки» В.И. Штейнгейля, посвященные Александру I.
Ценность мемуаров для нашего исследования заключается в том, что в них ярко выражено личностное начало, авторская субъективность.73 Представляется, что этот видовой признак мемуаров позволяет исследовать мировоззрение русского офицерства, так как нас интересует именно субъективное восприятие офицерами действительности. Кроме этого, описания личных впечатлений, о которых повествуется в. воспоминаниях, во-первых, подробны, а, во-вторых, обнаруживают несомненную повторяемость, что позволяет обобщить единичные свидетельства.
В интересующей нас группе мемуаров отчетливо отражено воспринимающее сознание, которое проявилось в стремлении авторов писать больше о себе, нежели о событиях, в раскрытии своего внутреннего мира, в анализе мотивации собственных поступков, обширных моралистических и философских отступлениях, обилии эмоциональных описаний.
Вместе с тем, мы не склонны к идеализации воспоминаний как источника для реконструкции мировоззрения и принимаем во внимание тот факт, что мировоззренческие категории могли трансформироваться за время, прошедшее от описываемых событий до создания текста воспоминаний. Кроме того, информация, содержащаяся в мемуарах, подвергалась влиянию социальных ценностей и ориентации мемуариста в период их создания, а также деформировалась авторским знанием конечного исхода событий. Написанные после войны мемуары, в отличие от дневников, более аналитичны. В них восстанавливается нераспознанная в свое время связь между событиями, неизвестные ранее обстоятельства. Ввиду этого отношение автора к событиям в период их совершения и в момент создания мемуаров не всегда совпадает.74 Эти недостатки мемуаристики компенсируются в работе привлечением синхронных источников личного происхождения (дневники и письма).
При подготовке исследования было использовано 65 мемуаров.
Дневники. В исследоьании было использовано 8 офицерских дневников (Н.Д. Дурново,75 Ф.Я. Мирковича,76 П.С. Пущина,77 М.И. Остроградского, 78 Л.А. 7Q о/л о і Q-J Симанского, А. Суханина, А.В. Чичерина, А.А. Щербинина ). Также к работе привлечена «Записная книжка...» Н.М. Муравьева. Этот источник является, по существу, дневником, о чем свидетельствует ежедневная запись событий. Записную книжку Н.М. Муравьев вел на протяжении войны 1812 г. и заносил в нее свои рассуждения о происходящих событиях.
Столь малая доля сохранившихся дневников находит свое объяснение в общих условиях эпохи с ее бурными военно-политическими катаклизмами. Сама обстановка кровопролитных сражений, изнурительных маршей, непрестанных движений огромных человеческих масс, горящих городов и деревень, полного разлада привычных связей и неустроенности быта, естественно, не располагала к ведению в сколько-нибудь значительном числе регулярных записей.84
Дневники представляют для нас интерес ввиду того, что они, в отличие от мемуаров, избавлены от ошибок памяти. В них меньше аналитических размышлений, оценочных суждений. Но этим и ценны для нас эти источники, так как они отразили сиюминутное непосредственное отношение к окружающей действительности. В отличие от эпистолярных источников дневники не имеют адресата и поэтому менее подвержены самоцензуре. Ведение дневника «для себя», без расчета на то, что он будет кем-то прочитан, способствовало выражению своих мыслей и чувств достаточно полно и откровенно (разумеется, в той степени, в какой позволяла самоцензура).
Хронологически не все использованные нами дневники охватывают эпоху 1805-1814. Дневник А.В. Чичерина охватывает период с сентября 1812 по август 1813 гг., дневник Н.Д. Дурново - с ноября 1811 г. до последних дней жизни (14 сентября 1828 г.), М.И.Остроградского - только отдельные события 1812. Дневник П.С. Пущина - период войн 1812-1814 гг. (хронологические границы дневника - с марта 1812 по июль 1814 гг.).
Дневники, используемые нами, различаются между собой по форме повествования. Так, дневники Н.Д. Дурново, Ф.Я. Мирковича, П.С. Пущина, А.А. Щербинина представляют собой сухие, краткие записи увиденного. Ценность этих источников, несомненно, заключается в систематичности записей, которые велись авторами на всем протяжении 1812 г. и во время заграничных походов почти каждый день. В сочетании с точностью фиксации всего того, что попадало в поле зрения в столицах, на театре боевых действий, в прифронтовой полосе, это придает дневнику значение свода достоверно датированных исторических и психологических реалий. При этом нельзя, конечно, упускать из вида известного лаконизма записей, скользящих, как правило, по внешнему течению событий, не затрагивающих внутренний мир автора. Дневник А.В. Чичерина содержит пространные рассуждения офицера о кампаниях, происходящих событиях, отражает личные переживания. Этот источник представляет благодатный материал для изучения офицерского мировоззрения. Дневник интересен тем, что в нем отражены настроения русского офицерства в 1812-1813 гг. Поскольку А.В. Чичерин был общительным человеком, он часто беседовал со своими однополчанами на различные темы и записывал ход этих бесед.
Письма. Офицерская переписка в своей массе не сохранилась. Имеющиеся письма фрагментарны, и их нельзя свести в комплекс.
Ценность сведений эпистолярных источников для нашего исследования заключается в том, что письма, являясь синхронным источником, отражают представления и переживания автора без последующих наслоений, как в случае с мемуарами. Письма рельефно отражают мнение автора, его позицию, отношения к происходящим событиям.
Все использованные нами письма адресованы авторами близким людям: либо друзьям,85 либо родственникам (письма братьев А.С. и B.C. Норовых матери и отцу86, Н.М. Муравьева матери87, А.Н. Муравьева родным братьям88 и кузенам Бакуниным89), что позволяет говорить о достаточно высокой степени откровенности их авторов.
Наиболее информативными являлись письма А.Н. Муравьева, B.C. Норова, А.В. Чичерина. Напротив, м ьее информативна переписка Н.М. Муравьева, в которой содержатся ценные сведения об офицерском быте, событиях кампании 1813-1814 гг., но которые крайне скудны в плане сведений, касающихся мировоззрения офицера.
Всего в работе было использовано 32 письма 13 авторов.
Представляется, что лишь в сочетании и взаимосвязи друг с другом мемуары, дневники и письма могут быть прочитаны адекватно. Изучение десятков источников личного происхождения как синхронных, так и дистанцированных во времени от описываемой реальности, позволяет обобщить единичные факты и реконструировать с достаточной степенью достоверности мировоззрение русского офицерства эпохи наполеоновских войн.
Помимо источников личного происхождения важным компонентом источниковой базы являлись официальные источники и публицистика, которые рассматриваются в исследовании как прецедентные тексты.
Официальные источники. На мировоззрение как социальной группы, так и отдельного человека оказывает влияние официальная идеология, поэтому реконструкцию мировоззрения офицерства без учета влияния на него официальной идеологии нельзя считать полной. Ввиду этого при подготовке данного исследования, помимо источников личного происхождения, были привлечены официальные источники.
Нами были отобраны тексты, в которых давалась официальная трактовка основных для культуры рассматриваемого времени политических и нравственных понятий (таких как «отечество», «император», «сын отечества», «долг», «честь» и т.п.). Такими источниками стали: «Грамота на права, вольности и преимущества благородного Российского дворянства», «Манифест о даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству»,9 «Манифест о поединках 1787 года апреля 21-го». Кроме того, к работе были привлечены манифесты, изданные в годы войн с Наполеоном, носящие пропагандистский характер: манифесты от 6 июня 1812 г., 6 июля 1812 г., 3 ноября 1812 г., 25 декабря 1812 г.93
Эти источники использовались нами для уточнения семантики интересующих нас категорий, определения степени и характера влияния власти на отношение в офицерской среде к службе («Манифест о даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству», «Грамота на права, вольности и преимущества благородного Российского дворянства»), к дуэлям («Манифест о поединках...»), на формирование образа врага и отношения войне (манифесты, изданные в годы войн с Наполеоном).
Необходимость изучения мотивов поведения русского офицерства в бою обусловила привлечение к работе наградных списков.94 Все представленные наградные материалы относятся к одному сражению (Бородинскому). Однако представляется, что они репрезентативны ввиду того, что любое другое крупное сражение рассматриваемого времени с элементами наступления и отступления, участием разны х родов войск породило бы похожий реестр «отличий».
Публицистика. Из всей совокупности публицистических произведений нами были отобраны тексты, имевшие широкое распространение в рассматриваемый период, в которых определяются модели поведения дворян и их нравственные качества, формулируются и раскрываются основные понятия, характерные для дворянской культуры.
При подготовке исследования были использованы следующие публицистические источники: книга «О должностях человека и гражданина»,95 «Истинная политика знатных и благородных особ»,9 «Наука быть учтивым»,97 «Экономия жизни человеческой»,98 сочинение Д.И. Фонвизина «Рассуждение о непременных государственных законах»,99 статья Н.М. Карамзина «О любви к отечеству и народной гордости»,100 работа А.Н. Радищева «Опыт о законодавстве»,101 «Рассуждение о любви к отечеству...» А.С. Шишкова, сочинение С.Н. Глинки «Зеркало нового Парижа от 1789 до 1809 года»103, книга Ф.Н. Глинка «Подарок русскому солдату».104
Кроме того, в диссертации были использованы публицистические издания, направленные на формирование морально-этических качеств офицерского состава армии. К ним относятся: «Правила военного воспитания относительно благородного юношества и Наставления для Офицеров военной службе себя посвятивших»,105 «Совет молодым офицерам»,106 «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения».1 7
К работе была привлечена также военная публицистика. К данной группе источников мы, вслед за Л. Г. Бескровным и А.Г. Тартаковским, относим документы, выпущенные походной типографией108 и носящие пропагандистский характер. По жанровой природе и целевому назначению данные материалы группируются по следующим видам:
1. периодические сообщения о ходе военных действий (газета «Россиянин», «Известия» о военных действиях);
2. приказы главнокомандующего агитационно-политического содержания, игравшие роль обращений командования к солдатам и офицерам русской армии;
Газета «Россиянин» издавалась походной типографией. Инициатором создания специального печатного органа армии был А.С. Кайсаров. : В сей ведомости, - писали А.С. Кайсаров и Ф.Э. Рамбах, - будут заключаться военные реляции, отличные подвиги русских войск, повеления Е.И.В., опровержения ложных известий неприятеля, распространений тех идей., которые угнетенным народам знать нужно».109 Газета призывала к борьбе за национальную независимость русского народа.
«Известия» о военных действиях издавались походной типографией с сентября 1812 г. по начало 1813 г. на русском языке и широко распространялись в армии и среди населения России. Выпуск известий был предпринят по инициативе М.И. Кутузова. Выпускались они довольно регулярно: на каждый месяц приходится по четыре «Известия». Всего зафиксировано 19 известий110, в работе были использованы 5 таких источников (от 17-го октября, 6 декабря, 14 декабря, 4 ноября, 7-13 ноября 1812 г.). В «Известиях...» публиковались военные новости, отражались взгляды командования на события. Кроме этого, в «Известиях» присутствуют обобщающие военно-политические оценки, агитационные призывы, публицистические размышления. Этим и ценны для нас «Известия», так как они позволяют уловить настроения, господствовавшие в армии в 1812 году.
В рассматриваемое нами время приказы главного командования имели не только военное, но и агитационное значение.111 Их стали выпускать с начала войны 1812 г.; они предназначались для солдат и офицеров русской армии, а также гражданского населения. Приказы печатались походной типографией часто несколькими изданиями в тысячах экземпляров. Нами были использованы следующие приказы: «Приказ нашим армиям, 13 июня 1812 г.», «Приказ всем 11-3 нашим войскам. 29 сентября 1812 г.» , приказ М.И. Кутузова по армиям об окончании Отечественной войны от 21 декабря 1812.114
Походной типографии русского штаба удалось сохранить до известной степени самостоятельную роль. Эт( проявлялось в отличном от монархических установок истолковании движущих сил борьбы с нашествием и выдвижении на первый план широкого круга проблем народной войны. Как отмечает А.Г. Тартаковский, летучие издания походной типографии производили сильное моральное впечатление на современников."
Научная новизна работы заключается в том, что впервые на основе широкой источниковой базы предпринимается попытка реконструировать категории мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войн.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Мировоззрение русского офицера эпохи наполеоновских войн может быть сведено к достаточно ограниченному набору структурных единиц, лежащих в его основе - категорий - и объяснено через них.
2. В основе религиозных взглядов русского офицерства лежала категория «правда». Через данную категорию офицерами осмысливались события наполеоновских войн. Поведение русского офицера на войне во многом зависело от уверенности в существовании «щита веры и правды», который сохраняет от гибели и ниспосылается только праведникам.
3. Политические взгляды были обусловлены категорией «отечество», осмысление которой сформировало идеею содействия «сынов отечества» (патриотов), под которыми понимались дворяне, императору в деле служения «благу общему». Нежелание Александра I, опираться с точки зрения офицерской молодежи, на содействие «сынов отечества», способствовали формированию идеи ограничения монархии и цареубийства в среде офицерской молодежи, ради достижения «блага общего».
4. От категории «отечество» зависели социальные представления русского офицерства. Первоначально в понятие «сын отечества», семантически связанное с категорией «отечество», крестьяне не входили, вследствие этого они воспринимались офицерством как «бездумные орудия», и интерес к ним был минимальным. Народный патриотизм, проявившийся в войне 1812 года, способствовал трансформации этой мировоззренческой установки. Крестьяне начинают восприниматься офицерами как «сыны отечества», что привело к существенному повышению внимания русского офицерства к крестьянству, его положению, формулированию тезиса облегчения их положения, т.к. «сын отечества» не может быть рабом. Эта трансформация явилась отправным моментом формирования социальной части декабристской идеологии, выразившейся в конечном счете в идее отмены крепостного права.
5. В основе морально-этических взглядов русского офицерства лежала категория «честь». Семантически связанная в сознании русского офицерства с понятием «совесть» (притиьовес официальной трактовке категории, сближавшей ее с понятием «достоинство»), ока оказала определяющее влияние на отношение к службе (сформировав принцип ревностного служения, без расчета на награду или повышение в чине; определила отношения внутри благородного (дворянского) сообщества, во многом повлияла на отношение к врагу, детерминировала поведение в социально-значимых ситуациях.
Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены на всероссийской научной конференции «Культура исторической памяти: невостребованный опыт» (Петрозаводск, 2003); научной конференции, посвященной 10-летию РГНФ «Проблемы развития гуманитарной науки на северо-западе России: опыт, традиции, инновации» (Петрозаводск, 2004), международной конференции «Мир и война: культурные контексты социальной агрессии» (СПб. - Выборг, 2005). Диссертация обсуждалась на кафедре архивоведения и специальных исторических дисциплин Петрозаводского государственного университета, на специальном аспирантском семинаре исторического факультета Петрозаводского государственного университета.
Структура диссертации. Исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы. Каждая глава посвящена анализу семантики одной категории и рассмотрению ее влияния на мировоззрение и поведение русского офицерства. В первой главе анализируется категория «правда», во второй - «отечество», в третьей - «честь».
Семантика категории «правда» и ее место в структуре мировоззрения русского офицерства
Обратимся к семслтш.се интересующих нас категорий. Начнем с рассмотрения этимологии. Согласно этимологическому словарю М. Фасмера, в основе слова «правда» лежит праславянский корень ргауъ, образованный, видимо, от индоевропейской основы ргб"-, от которой произошли также латинское слово probus (добрый, честный, порядочный), древнеиндийское prabhus (выдающийся по силе и изобилию, превосходящий), англосаксонское fram (сильный, деятельный, смелый), древнеисландское framr (стоящий впереди, стремящийся вперед).119 Слово «правда», таким образом, изначально включало в себя представления о силе и превосходстве того, кто ею обладал. Однако не ясно, что является основой превосходства, и в чем заключается сила человека, обладающего «правдой».
Обратим внимание на контекст, в котором употребляется интересующее нас понятие. Словарным окружением категории «правда», а также слов, входящих в ее словообразовательную парадигму, в наших источниках являются такие понятия, как:
«Бог». Поручик Апшеронского полка Ф.Н. Глинка называет Бога «защитником правых»; по выражению С.Н. Глинки, «истина, правда и мудрость» служат основанием престола Бога;121 в стихах, написанных в июне 1812 г. Григорием Волковым сказано: «Защитник Бог всегда есть правых»;122 «правда» выступает как атрибут Бога также в стихотворении Николая Шатрова «Молитва Израильского народа во время нашествия Сейнахиримова воинства на Иерусалим», опубликованном в 1813 г.: «почто Царь правды (имеется в виду Бог. - Е.К.) попущает неправде миром обладать?»;123 в сочинении Максима Невзорова «Действия российских армий во время пребывания французов в Москве» отмечается: «Велик и силен Бог правды!»;124 к Богу применяется эпитет «правосудный»: «Бог правосудный не здесь назначил начать конечное истребление многочисленных сих полчищ». В Приказе Александра I армиям от 13 июля 1812 г. Бог назван «Свидетелем и Защитником Правды». В публицистической работе «Экономии жизни человеческой...» сказано: «Премудрость Божия есть как светило небесное; он не рассуждает, а его разум есть источник правды», 7 «Господь праведен; он судит землю в правде и правоте». В обращении к пастве митрополита римских церквей в России Станислава Богуша Сестренцевича, произнесенном в начале войны 1812 г., .. сказано: «велика сила ожидает верных сынов России! с помощью Бога, правде поборающего», Александр I поднимает оружие «праведно».
- «провидение». В рескрипте Александра I графу Салтыкову (13 июня 1812 г.) сказано: «Провидение благословит праведное дело наше», - «вера», В приказе Александра I русской армии (29 сентября 1812 г.) говорится: «праведные воины! Вы те русские защитники веры, которых слава гремела и гремит в целом свете». В «Рассуждении о любви к Отечеству...» А.С. Шишкова (1812) сказано: «Кто для усмирения ... бунтующих страстей, раздувающих вражду в сердцах наших огонь вражды, междоусобия, искоренения друг друга; кто посреди сих буйств и ослеплений говорит сильному из нас: наблюдай правду, слабому: терпи, и обоим вместе: вот завтраш іее жилище ваше, гроб; за пределами же гроба судия дел ваших, Бог! Сей глас есть веры: глас сильный, праведный».132
В одной из проповедей, сделанных в 1812 г. архиепископом Рязанским и Зарайским Феофилактом, христианский грех - воровство - назван «неправдой»: «притязатели чужого имущества, управитель, обогащающийся за счет своего господина и другие сим подобные нарушители закона находят по крайней мере в плодах своей неправды нечто такое, что как бы их извиняет или успокаивает на время».
Рассмотрение контекста, в котором употребляется категория «правда» позволяет нам предположить, что она носила в рассматриваемое время религиозный смысл.
Семантика категории «отечество». Патриотизм русского офицерства
Известно, что декабристам было присуще сопряжение социально-политических и этических идей. Политика представлялась для них как мораль в действии.284 Главным принципом декабристской морали в историографии считается патриотизм. О чувстве патриотизма как об одном из определяющих в декабристской идеологии писали практически все исследователи-декабристоведы (среди них: М.В. Нечкина, СБ. Окунь, С.С. Волк, В.А. Федоров, Е.Г. Плимак, В.Г. Хорос и др.).285 При этом под патриотизмом в историографии отвлеченно понимается любовь к родине. Так, по мнению В.А. Федорова, патриотизм декабристов заключался в борьбе с феодально-абсолютистскими порядками и коренных политических преобразованиях. В.В. Познанский понимал под декабристским патриотизмом соединение любви к родине со стремлением к свободе и достоинству народа, «в этом смысле он близок к патриотизму крестьян, отстамвающих родину от иноземного нашествия».
Действительно, согласно современной трактовке, патриотизм означает любовь к отечеству.288 Однако, на наш взгляд, патриотизм в начале XIX в. имел дополнительные смысловые оттенки, не ограничивающиеся только лишь любовью к отечеству. Ввиду этого, стремясь избежать модернизации, мы не склонны отождествлять наше понимание патриотизма с пониманием патриотизма декабристами без процедуры выявления семантики этого понятия в интересующее нас время и применительно к интересующей нас социальной группе.
Для этого обратимся первоначально к анализу ряда лексем, традиционно семантически связанных с «патриотизмом». Такими лексемами будут: «отечество» и «родина». Рассмотрим семантику данных лексем.
Согласно современной трактовке, «отечество» - это страна, где человек родился и гражданином которой он является.290 Синонимом понятия «отечество» в современном русском языке является «родина». Однако в начале XIX в. словоупотребление понятий «отечестзо» и «родина» различалось. Рассмотрим трактовку лексем «отечество» и «родина» в интересующее нас время.
Основное значение лексемы «родина» в конце XVIII - начале XIX в. - место рождения, место проживания семьи, дворянское гнездо. Так, например, читаем у Д.И. Фонвизина: «В.церкви он был с двумя сыновьями, возвратившимися на сих днях на свою родину (имеется в виду домой, - Е.К.) после двадцатипятилетней воинской службы».292 С.Н. Глинка писал: «после 1812 года в первой половине 1834 посетил я свою родину. ... Родина моя теперь в постороннем владении» , «После нашествия (Наполеона на Россию, - Е.К.) посетил я родину мою в Духовщинском уезде».294 «Представь себе, друг мой, - писал Ф.Н. Глинка, - что я теперь только в 60 верстах от моей родины и не могу заглянуть в нее!.. Правда, там нечего и смотреть: все разорено и опустело! Я нашел бы только пепел и развалины; но как сладко еще раз в жизни помолиться на гробах отцов своих!», «Что такое любовь к родине?... Откуда происходит это сильное, живое и для самих нас непонятное стремление к месту, где мы родились? Часто случается, что, лишась виновников бытия своего, потеряв всех милых, всех друзей и даже знакомых, не имея уже никаких причин, никаких предлогов заглядывать на родину, все еще стремимся к ней, как к самому милому другу. Свидание с родиной есть праздник сердца». Во время посещения родного города Смоленска Глинка писал (13 сентября 1812 г.): «Я видел разорение моей родины, я слышал тяжкие вздохи ее. Повсюду пепел и разрушение! Город весь сквозной; мы без окон, без кровель, без дверей». Подобную трактовку понятия «родина» встречаем и у А.С. Пушкина. В.В. Виноградов отмечает: «Слово родина в языке Пушкина не имело того острого общественно-политического и притом революционного смысла, который был связана со словом отечество (и, отчасти, со словом отчизна).
Семантика категории «честь
В начале XIX века категория «честь» употреблялась, вне зависимости от контекста, в тесной связке со словами «благородство», «благородный» и т.п. Так, например, юнкер А. Мартос говоря о медицинских сестрах, работавших в Виленской больнице, пишет: «сердобольные сестры материнские ... не носят пылкого наружного вида филантропок, исполняют с кротостью цель великую и благороднейшую: они в полном смысле слова помогают страждущим. Какое обширное предстоит поле для размышлений честному человеку».457 О связи категории «честь» с категорией «благородный» говорят также частые случаи их совместного синонимического использования в текстах. Подпоручик B.C. Норов писал из армии в октябре 1812 года матери: «Мы, русские и воспитаны в честных и благородных правилах».
Словарь В.И. Даля подтверждает связь категорий «честь» и «благородство». Согласно В.И. Далю, зед щий смысл понятия «честь» включает «благородство души».
Все это позволяет говорить о том, что категория «честь» в сознании русского офицера была связана с понятием «благородство». Поэтому для выявления семантики категории «честь» рассмотрим первоначально трактовку понятия «благородство».
Понятие «благородство» в русском языке XIX в. подразумевало принадлежность к дворянскому («благородному») сословию. Так, например, в словаре В. Даля под «благородством» понимается дворянское происхождение.460 В Манифесте Александра I от 6 июля 1812 г. только дворянское сословие названо «благородным», к духовенству и «народу Русскому» такие эпитеты не применены.461 Корреляция понятий «благородство» и «дворянство» в сознании офицерской молодежи видна, в частности, в записках Ф.Н. Глинки. Говоря о дворянских семьях, покидавших театр боевых действий в 1812 г., Ф.Н. Глинка применяет по отношению к ним эпитет, «благородные»: «Я только видел большие барки, на которых благородные семейства со всем домом, с каретами, лошадьми и прочим, тянулись вниз по реке». Воспитанник первого кадетского корпуса К. Зендельгорст называет дворянских детей «благородным юношеством».4 Согласно исследованию Е.Н. Марасиновой, слияние понятий «благородный» и «дворянин» обусловлено влиянием западноевропейской традиции. Так, например, в Пруссии термины «благородный» и «дворянин» становятся практически синонимами. (Ср. «Adel», «Edle», «edel», «Edelmut», «edelgesinnt»).464
Благородство противопоставляется подлости (а «благородное» сословие -«подлому»). В книге «Истинная политика знатных и благородных особ» сказано: «Знатные и благородные Особы, обыкновенно имеют больше разума и просвещенного познания, нежели подлые незнатные люди», «благородные люди выше почитаются подлых, сие бывает для того понеже полагают, что они имеют достойные дарования своея высокой породы». 5
Как представляется, для выяснения семантики интересующей нас категории, необходимо ответить на вопрос: в чем заключается отличие понятия «благородный человек» от понятия «подлый человек».
Трактовки понятия «благородство» официальной идеологией и русским офицерством по ряду моментов сходятся. Так, в основе понятия «благородство» в обоих случаях лежит идея службы. Именно государственная служба, которую несет благородный человек, отличает его от человека подлого происхождения. Эта идея видна, в частности, в официальных источниках. Так, например, в Жалованной грамоте дворянству сказано: «Дворянское название есть следствие, истекающее от качества и добродетели начальствовавших в древности мужей, отличивших себя заслугами, чем, обращал са.лую службу в достоинство, приобрели потомству своему нарицание благородное».46 Сходную трактовку наблюдаем и в «Правилах военного воспитания относительно благороднаго юношества...» (1807), в которых сказано: «Тот только благороден, кто служит с пользою своему Отечеству».467 Согласно «Правилам военного воспитания...» благородный человек «обязан оказывать преданности Государю и Отечеству, чтоб заслужить по достоинству столь знаменитое наследие».
