Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ОСНОВАНИЯ И ПРЕДПОСЫЛКИ РЕПРЕССИЙ. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ АППАРАТ.
1. Взгляды большевиков на роль насилия в переустройстве общества 52
2. Характеристика исполнительного аппарата 67
ГЛАВА II. РЕПРЕССИИ В ПЕРИОД КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ.
1. Хлебозаготовительный кризис конца 20-х годов и расширение карательных мер против крестьянства 84
2. Эскалация насилия в деревне 109
3. Карательная политика как инструмент закрепления колхозного строя 133
4. Спецпереселениы 167
ГЛАВА III. АКЦИИ ПРОТИВ " ВРЕДИТЕ ЛЕЙ" И 'ОППОРТУНИСТОВ".
1. Чистки начала 30-х годов 188
2. Подавление остатков оппозиции и проявлений инакомыслия 209
3. Карательные операции против групп национальных меньшинств 221
4. Лагерная система 235
ГЛАВА IV. РЕПРЕССИИ СЕРЕДИНЫ 30-Х ГГ.
1. Кампания против бывших оппозиционеров 262
2 Кемеровский процесс 278
ГЛАВА V. ТЕРРОР 1937-1938 гг.
1. Предпосылки усиления репрессий 293
2. Преследование бывших партизан и кадров Красной Армии. 311
3. Массовые операции 329
ГЛАВА VI. КАРАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ПРЕДВОЕННЫЙ ПЕРИОД
1. Изменения в механизме и способах осуществления репрессий 389
2. Новые спецпереселенцы 396
Заключение 409
Примечания 417
Список литературы и источников 466
- Взгляды большевиков на роль насилия в переустройстве общества
- Хлебозаготовительный кризис конца 20-х годов и расширение карательных мер против крестьянства
- Чистки начала 30-х годов
Введение к работе
Современное российское общество переживает процесс глубокой трансформации. Возрождение рыночной системы и организация новой политической структуры положили начало постепенной смене модели социального развития и становлению нового типа общественной идеологии. Но переход к институтам демократии сопровождается большими трудностями, многие из которых обусловлены преодолением негативных традиций прежней политической культуры в системе власти и в самом обществе. Реалии современной общественной жизни в России убедительно свидетельствуют о том, что формирование демократического строя не может происходить стихийно, без систематического накопления гражданами соответствующих знаний и опыта. В этой связи особую актуальность преобретает осмысление недавнего исторического прошлого. Не только для науки, но и для современной общественной практики полезную роль играют знания, позволяющие реконструировать картину сложного, во многом драматического развития взаимоотношений власти и общества в России. Важно выяснить причины и особенности того политического экстремизма и ксенофобии, которые на протяжении десятилетий сопровождали деятельность правящей элиты в СССР и нередко проявляются и сейчас в поведении представителей властных структур, партийных групп и отдельных социальных слоев. Общество не должно забывать трагических уроков прошлого. Проблема полного избавления от наследия сталинизма как пережитка старой политической культуры, замешанной на неуважении к закону, игнорировании политических и гражданских свобод, выдвигает задачу всестороннего изучения особенностей и последствий репрессивной политики периода сталинской диктатуры .
Повышенный интерес к истории данной эпохи вызывается и тем, что в 30-е годы завершилось формирование советской карательной системы, качества которой^сохранялись фактически; в течение нескольких последующих десятилетий. Учитывая этот факт, необходимо выявить конкретные пути и Формы развития репрессий на стадии их максимального использования, т.е. в период радикального социального переустройства в СССР. Важно понять какие цели преследовало политическое руководство, против каких общественных сил оно применяло карательные акции, как при этом реагировало общество и насколько глубоки были последствия репрессивных мер. Целостную картину Функционирования государственной репрессивной машины в масштабах всей страны невозможно воссоздать без анализа действий региональных го су дарственно-правовых и политических институтов. Одним из важных и в то же время специфичным районом СССР в конце 20 - начале 40-х годов являлась Сибирь. Исследование регионального аспекта темы имеет принципиальное значение для осмысления исторического опыта взаимоотношений центральной и местной власти в осуществлении общегосударственной политики.
Изучение советской репрессивной политики в исторической науке.
Первые содержательные оценки репрессивной политики советского государства были непосредственно связаны с освещением текущей деятельности органов Коммунистической партии и государственной власти. Они представляли собой прямое отражение официальных правительственных установок. Публиковавшиеся по горячим следам брошюры, сборники статей, информационные бюллетени 30-х годов гото-
вились, как правило, практическими работниками государственного аппарата и юриспруденции, в задачу которых входило изложение либо разъяснение официальной точки зрения по тем или иным ас/пектам деятельности судебно-правовой системы.1) В этих изданиях освещалась практика применения репрессивных мер в отношении отдельных социальных групп населения, выступавших объектом партийно-го су-дарственной политики в деревне, комментировались показательные процессы над "вредителями" в сфере экономики. Выполняя в основном практическую задачу по обобщению опыта работы органов правоохранительной системы и распространению единых требований в применении уголовного законодательства, эти публикации преследовали также определенные идеологические цели: конкретные материалы и соответствующие комментарии к ним служили наглядной иллюстрацией острой классовой борьбы в стране и усилий по преодолению сопротивления внутренних противников.
Официальный подход, сложившийся в 30-е годы в интерпретации репрессивной политики органов власти, получил свое законченное выражение в "Кратком курсе истории ВКП(б)". Текст этого пропагандистского издания, в подготовке которого принял участие Ста-лин, несколько десятилетий служил апологетической моделью в освещении политической и социальной истории СССР. Основываясь на известных идеологических постулатах о классовой борьбе, сопротивлении свергнутых сил и необходимости их подавления, "Краткий курс" давал полное оправдание политическим действиям правящего режима, представляя их как "волю партии". В соответствии с этим подходом репрессии против различных социальных элементов он рассматривал в качестве закономерной и необходимой меры в интересах народа и строительства социализма.
В рамках данной концепции интерпретировалось также содержание советской карательной политики и её мотивы. Согласно официальной версии, репрессии со стороны советской власти были продуктом чрезвычайной обстановки. Они вызывались не только острой классовой борьбой, навязанной свергнутыми классами, но и преступной (с точки зрения самой власти) деятельностью политических сил, не принявших "генеральной линии", т.е. были по своей природе ответным шагом на посягательства противника. Так, подавление троцкистов, эиновьевцев и других оппозиционеров оправдывалось тем, что эти группы готовились изнутри разрушить партию и её единство для "реставрации капитализма", а ликвидация "шахтинских вредителей", как утверждал "Краткий курс", позволила предотвратить дальнейший подрыв экономики страны-, Особые меры в отношении кулаков в свою очередь находили объяснение в том, что "кулаки стали сопротивляться все сильнее и сильнее-" Они "стали массами отказываться продавать Советскому государству излишки хлеба, которых накопилось у них немало- Они стали проводить террор против колхозников, против партийно-советских работников в деревне, стали поджигать колхозы, ссыпные пункты государства." На эти действия "классового врага" партия ответила адекватно: "...кулачество было изолировано, сопротивление кулачества и спекулянтов было сломлено."2)
О массовых репрессиях 1937-1938 гг. в "Кратком курсе" по существу ничего не сообщалось. Несколько строк было посвящено лишь итогам показательных судебных процессов по "делу генералов" во главе с Тухачевским и "делу право-троцкистского блока" Бухарина--Рыкова. Перечислив совокупность "преступлений", совершенных бывшими советскими военачальниками и государственными деятелями
"на протяжении двадцати лет", книга по истории ВКП(б) завершила обзор этого периода кратким резюме: "Советский суд приговорил бухаринско-троцкистских извергов к расстрелу. НКВД привел приговор в исполнение. Советский народ одобрил разгром бухаринско--троцкистской банды и перешел к очередным делам."3)
Новый период в освещении событий 1Э28 - 1941 гг. открылся после XX съезда КПСС. Доклад Н.С.Хрущева "О культе личности И.В.Сталина" послужил отправной точкой в процессе пересмотра некоторых вопросов советской истории, включая также проблему пережитых страной политических репрессий. Наиболее важным аспектом начавшихся перемен было прежде всего официальное признание самого Факта преступлений сталинского режима и их массового характера. На XX, а затем на XXII съездах КПСС получили огласку многочисленные свидетельства о репрессиях в отношении советских военачальников, партийных и государственных деятелей, соратников Ленина, что само по себе говорило о необходимости детального исследования данного периода.
Благодаря оценкам Хрущева и появлению комплекса разоблачительных фактов, были внесены существенные поправки как в интерпретацию конкретных событий прошлого, так и в освещение самого Феномена сталинизма. Особенность нового подхода, закрепившегося в советской историографии, заключалась в попытке вывести Сталина из контекста "правильной" и "последовательной" большевистской политики. Противопоставив "культ личности" и его последствия обшей стратегии партии в строительстве социализма, руководство КПСС преследовало прежде всего идейно-политические цели: ни Сталин, ни его экстремистские методы не должны были бросить тень на партию и её "генеральную линию". В связи с этим в политическом
поведении Сталина и тех, кто действовал вместе с ним, стали выделяться отдельные "ошибки" и "негативные моменты", тогда как политика партии в целом признавалась правомерной и отвечавшей ленинским принципам.
В социально-политической обстановке, порождённой XX съездом, впервые появилась возможность открыто обсуждать тему массовых репрессий. На страницах отечественных журналов и книг были опубликованы воспоминания бывших политзаключенных; одновременно стали печататься литературно-художественные произведения, осмысливающие последствия сталинского правления. Но серьезный научный анализ проблемы по-прежнему был невозможен: усилия исследователей сковывались политическими факторами, что наиболее отчетливо выражалось в сохранении такого режима доступа к архивным источникам, который не позволял формировать полноценную документальную базу. Только мемуаристика и художественная литература могли непродолжительный период осваивать тематику и формировать определенное общественное мнение о событиях 30-х годов. Но даже беллетристика сыграла огромную роль. Советское общество, продолжая существовать в обстановке международной самоизоляции, постепенно продвигалось вперёд в понимании сущности того режима, который был создан Сталиным.
Опубликованные в 60-е годы воспоминания, записки и рассказы А.И.Солженицына, генерала А.В.Горбатова, Г.Шелеста, В.Дьякова и других авторов 4) явились важной вехой на пути расширения объективных знаний о репрессивной сталинской политике. Как имеющие вполне достоверную источниковую основу, эти работы стали использоваться во многих научных исследованиях западных авторов, а затем и в отечественной историографии.
Из данного круга работ наиболее важное историографическое значение, несомненно, имело фундаментальное исследование А.И.Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ" 5). Основанная на показаниях свидетелей жертв репрессий, официальных документах и личном опыте автора, эта книга - одновременно аналитическая работа и исторический источник. Солженицын представил комплексное исследование истории террора в России с момента установления советской власти и до периода развенчания Сталина. В отличие от разоблачений Н.С. Хрущёва, он проследил генетическую связь политики сталинизма с большевистской практикой первых лет советской власти, указав при этом на основной источник политического экстремизма в СССР, заключавшийся в стремлении навязать России доктринальную систему. Представив свой труд в художественном стиле и образах, Солженицын ввел читателей в мир лагерной жизни, показал структуру и Формы тюремной экономики, характер следствия и судопроизводства, дал представление о сети сталинских лагерей и масштабах принудительного труда. На родине писателя книга смогла увидеть свет только в 1989 г.
Если в СССР в 60-е годы под влиянием критики "культа личности" делались лишь первые шаги в накоплении информации о сталинизме, то на Западе к тому времени уже сложился ряд серьезных научных школ. В крупных университетах сформировались советологические центры, были опубликованы эмпирические труды, послужившие основой современных концепций в историографии. Сталинский режим изучался не только в самых крайних его проявлениях, но и как составная часть советской системы, созданной революцией 1917 г.6>
Принципиальные подходы в исследовании Феномена сталинизма
формировались под влиянием работ М.Фейнсода, Х.Арендт, К.Фридриха, 3.Бжезинского, Л.Шапиро, М.Левина, Р.Конквеста, Э-Д"анкоэ.7) Б числе публикаций, появившихся на Западе в период активного развития советологии, самое крупное эмпирическое исследование о сталинских репрессиях, несомненно, представлял труд Р.Конквеста "Большой террор". Собрав обширные свидетельские показания жертв террора, выявив массу сведений из открытых советских источников, Конквест сумел дать наиболее подробное описание драматических событий 30-40-х годов. Его взгляд на происхождение массовых репрессий в советском государстве полностью лежит в русле той концептуальной модели, которая рассматривала сталинскую диктатуру как особый тип тоталитарного режима, основанный на господстве и универсальном контроле партии, возглавляемой вождем, официальной идеологии и узаконенном терроре. "Было бы неверно утверждать, -пишет Конквест, - что террор - неизбежное следствие, вытекающее из самой природы советского общества и коммунистической партии..-. Но тем не менее, террор не мог быть развязан на ином фоне, чем характерный фон большевистского правления".8) В своей книге исследователь выделил несколько существенных черт сталинской политики террора, которые составляют ее историческую уникальность. Во-первых, указывает Конквест, "террор использовал методы обычных уголовных преступлений: людям внушались не ошибочные идеи, а такие обвинения по адресу оппозиции, которые, как было великолепно известно самому внушавшему, были вымыслом." Во-вторых, его отличало то, что террор был развязан в период, когда СССР достиг сравнительно спокойного и даже умеренно благополучного состояния. И, наконец, главное - это "просто масштаб террора". "Количество жертв, - заключает Конквест, - было черес-
чур громадным, чтобы оправдать какую бы то ни было политическую или социальную цель."9) Глубокий аналитик и талантливый интерпретатор документов, автор "Большого террора" вскрыл подоплеку многих секретных сталинских операций против политических оппозиционеров. Он исследовал скрытые стороны показательных судебных процессов, воспроизвел психологическую и моральную атмосферу тех лет. Вполне обоснованными представляются и выводы Конквеста о характере преобладавших настроений в обществе. "Говоря о жизни советских людей в 1936-38 годах, - пишет он, - трудно передать этот бесконечный, еженощный, бросающий в пот страх, страх в ожидании того, что арест наступит еше до рассвета... Ночью - страх, а днем - бесконечное притворство, лихорадочные усилия доказать свою преданность Системе Лжи. Таково было "нормальное" состояние советского гражданина."10) Несмотря на то, что в своей работе Конквест не имел возможности опираться на советские архивные источники, его книга по объему привлеченного материала, глубине оценок и обобщений остается одной из наиболее признанных в историографии .
В 70-е годы в советологии Запада в ходе дискуссий о природе советского строя складывается "ревизионистское" направление.11) В его рамках были подвергнуты пересмотру все основные периоды истории СССР, начиная с Октября 1917 г. Изменились подходы и в понимании сталинизма. Различие оценок прежней "традиционалистской" (или "тоталитарной") и новой ("ревизионистской") исследовательской моделей коснулось как самой природы сталинского государства, так и сущности пережитого страной террора. В своих интерпретациях "ревизионисты" доказывали, что режим сталинцев не был абсолютной диктатурой, силой навязывавшей обществу различные
эксперименты. Это была "слабая власть", которая вынужденно принимала решения и действовала под влиянием общественных настроений и интересов, идущих из народа. Отсюда делался вывод, что политика репрессий была не только результатом политических устремлений власти, но и активного "давления масс".12)
Таким образом, в новых западных оценках сталинская диктатура оказывалась менее суровой и даже зависимой от общественного мнения системой.
В целом же, "ревизионистское" направление дало важный импульс дальнейшему изучению советской действительности. Оно затронуло прежде всего проблемы социальной жизни людей и возбудило интерес к изучению многообразия взаимоотношений государства и общества. В рамках "ревизионистской" историографии были поставлены новые вопросы для научного осмысления: какие социальные источники питали сталинский режим, насколько сильно было общественное сопротивление этой власти, какова была степень вовлеченности масс в репрессии и так далее.
В последние годы на Западе появляются работы, представляющие собой попытку синтеза подходов "традиционалистской" и "ревизионистской" историографических школ. В этом смысле весьма характерной является книга Г.Гилла "Истоки сталинской политической системы". 13) Г.Гилл не рассматривает систему государственного управления 30-х годов в противопоставлении личной диктатуры Сталина слабостям контроля центра на местном уровне. Он вполне справедливо считает, что диктаторский строй в СССР не был основан на личном вмешательстве Сталина в решение всех вопросов. Местным руководителям предоставлялась значительная степень самостоятельности и автономности. Однако Сталин, пишет Г.Гилл, в любой мо-
мент мог проконтролировать своих представителей на местах и, если это было необходимо, ликвидировать проявления неподчинения.
Таким образом, эа последние десятилетия научная историческая мысль на Западе претерпела сложную эволюцию- В острых дискуссиях между "тоталитарной" и "ревизионистской" школами продолжают вырабатываться новые подходы в изучении советского общества с учетом не только открывшихся архивных данных, но и радикальных изменений самой социальной системы, произошедших в России за минувшее десятилетие.
Развитие советской историографии 60-70-х и первой половины 80-х годов отчетливо отражало официальные установки, заложенные XX съездом КПСС. Изучение государственной репрессивной политики в этот период еше не могло стать отдельной областью научного анализа, но исследование социально-политических процессов позволяло накапливать эмпирический материал о характере и масштабах репрессивных мер, использовавшихся властью в ходе переустройства общества. Проблематика карательной политики находила отражение в публикациях о социальной, или классовой, борьбе периода кануна и проведения коллективизации деревни. Известная идеологическая за-данность этих изданий была очевидной, однако наиболее крупные и обобщающие работы таких исследователей, как Б.А.Абрамов, Ю.А.Мо-шков, Ю. С. Кукушкин, СП. Трапезников, Н. А. Ивницкий, В. А. Сидоров и некоторых других авторов,14) позволяли установить периодизацию основных акций раскулачивания; они описывали также некоторые Формы сопротивления крестьян-кулаков и правительственную политику' в отношении раскулаченных. В частности, в монографии Н.А.Ив-ницкого 15) на доступных для того времени материалах были показаны основные этапы проведения насильственных экспроприации
(раскулачиваний) и массовых выселений крестьян, предпринята характерная попытка осветить положение спеипереселениев в районах ссылки.
На материалах Сибири аналогичные проблемы разрабатывались исследователями: В. А.Демидовым, Н. Я.Гущиным, Ю.В.Купертом, Ф.С. Пестриковым, И.С.Степичевым, Б.Т.Шуклецовым и другими.16)
Новый, третий, этап в развитии отечественной исторической науки начался на рубеже 80-90-х годов в условиях "перестройки". Он характеризовался значительным расширением тематики. Благодаря доступу к новым архивным источникам в научный оборот был введен массив дополнительной информации о действиях сталинского режима, опубликованы многочисленные мемуары, документальные очерки и статьи.
Обладая несомненными достижениями в освещении прошлого, "перестроечная" историография однако несла ещё определённый идеологический отпечаток, находивший выражение в подходах к анализу Фактов советской истории с позиций "обновлённого социализма" и "возврата к Ленину". В изданиях этих лет 17) Ленин и Сталин резко противопоставлялись друг другу, как политики-антиподы, а репрессии сталинского режима оценивались как "извращения и деформации политической системы социализма ради удовлетворения личных интересов, личного властолюбия Сталина".18)
В историографии начала 90-х годов тема политических репрессий становится самостоятельным объектом изучения. Из общего анализа сталинской диктатуры вычленяются её отдельные характерные проявления, одновременно предпринимаются попытки на основе статистических данных определить истинные масштабы человеческих потерь. Поиску научных критериев и оценок способствовало появление
в печати работ Р.А.Медведева, А.В.Антонова-Овсеенко, З.И.Файнбу-рга, Д.А.Волко гонова, О. В. Хлевнюка, В. Н.Земскова, В.Н.Попова, Л.П.Расскаэова и других авторов.19>. Важной особенностью становится также активная разработка проблем на региональном уровне, о чем свидетельствовал выход в свет публикаций С.Кропачева, Л.Д. Лаппо, В.М.Кириллова, а также различных сборников.20)
Возросло внимание и к изучению социально-психологических корней возникновения тоталитарного режима в Советской России (СССР). Существенным вкладом в разработку этих проблем стала, в частности, новаторская работа И.С.Кузнецова.21)
При всём многообразии исторических сюжетов и привлекаемого материала современная российская историография в основном базируется на одной обшей предпосылке. Как бы ни оценивались последствия сталинизма, сама репрессивная политика тесно связывается с проблемой строительства социализма в его марксистско-ленинском толковании, а также с насильственной попыткой сталинского руководства воплотить в жизнь политическую модель, основанную на тотальном контроле и подчинении общества партийному руководству -носителю идеала организованности и дисциплины. На основании этого универсального подхода выстраиваются усилия исследователей в стремлении описать социальные и политические события 30-х годов. Поскольку в мировоззрении большевиков идея социализма непременно увязывалась с перспективами индустриального переустройства страны, политика репрессий в литературе рассматривается во взаимосвязи с социально-экономическим переворотом, произведённым партией в ходе индустриального скачка и коллективизации. "... Сталинская группировка, - пишет, например, О.В.Хлевнюк, - взяла на вооружение следующую программу. При помощи насилия в короткие
сроки ликвидировать частнособственнический сектор в экономике -* экспроприировать нэпманов и кулаков, коллективизировать бедняцкие и середняцкие хозяйства. Сосредоточив в своих руках все производительные силы, государство перестанет считаться с экономическими закономерностями, интересами производителя, отменит деньги, организует прямой продуктообмен и сосредоточит все ресурсы на выполнении приоритетных целей - прежде всего создании мошной тяжелой промышленности и укреплении вооруженных сил. (...)
Короче говоря, идеальное общество мыслилось сталинским руководством как слаженный механизм, на вершине которого - абсолютно независимый и от общества, и от обязанностей учитывать какие-либо социально - экономические закономерности руководящий центр, а в основании - беспрекословно и сознательно подчиняющиеся массы. Для тех, кто согласен на эти правила, - обещание всяческих благ в грядущем социализме. Для тех, кто против, - принуждение под угрозой суровых репрессий."22)
По мере накопления эмпирических знаний появились различные подходы и в оценке собственно репрессивной политики. Причём, иэ--за отсутствия необходимых и надёжных источников, вопрос о некоторых этапах репрессий во многом оставался неясным, что в свою очередь оставляло возможность для выдвижения разного рода гипотез. Исследователи пытались прежде всего найти объяснение наиболее острому и противоречивому периоду в сталинской политике - событиям 1937-1938 гг. Они стремились ответить на вопрос, какие причины побудили Сталина перейти к массовому уничтожению граждан, включая правящий слой коммунистов, и какие цели могли быть достигнуты этой мерой. Мнения историков выразились в различных оценках. Часть исследователей придерживалось той точки зре-
ният что внезапная эскалация насилия в 1937 г. была вызвана резким обострением борьбы между верховной властью и регионально-отраслевой номенклатурой, значительно выросшей после революции и потому претендовавшей на перераспределение властных полномочий.
Данную позицию отражает, в частности, фундаментальное издание "Тоталитаризм в Европе XX века. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления" .23) Опираясь на концепцию борьбы злит, авторы этой работы (соответствующий раздел подготовлен А.В.Шубиным) приходят к выводу, что причиной, вызвавшей усиление напряжённости в ВКП(б), было "интенсивное формирование бюрократических кланов. Наиболее мощными были территориальные группировки (ленинградская, киевская, ростовская и др.). Одновременно формировались и отраслевые кланы хозяйственной бюрократии, пользовавшейся известной автономией." Под воздействием трудностей "большого скачка", пишут авторы, эти кланы постепенно превращались во внутрипартийную оппозицию центру (сталинскому Политбюро), не имея, однако, возможности встать на путь легальной борьбы. Для Сталина и его окружения в этом заключалась особая опасность: они "не знали, кто в действительности находится на их стороне, а кто готов внезапно выступить против."24)
Следовательно, логика массовых арестов и казней 1937-1938 гг., по мнению авторов "Тоталитаризма", заключалась в основном в превентивном уничтожении потенциальных противников в лице отдельных элитарных групп, способных в определенный момент ликвидировать власть Сталина. Такое объяснение имеет определенное основание и может быть подкреплено соответствующими фактами. Однако оно не учитывает важных обстоятельств. Прежде всего оно игнорирует универсальный характер террора, при котором уничтожение
партийно-государственной элиты и членов партии вообше составляло лишь малую долю жертв массовых чисток. Очень трудно допустить, что уничтожение отдельных слоев общества и национальных групп методом плановых разверсток было лишь побочным результатом борьбы, Сталина с региональными или отраслевыми элитами. Можно ли установить какую-либо связь между "списочными" расстрелами рядовых советских граждан, например, религиозных сектантов или "харбин-иев' , и обвинениями, собранными агентами Сталина против "клановых" деятелей? Необходимо признать, таким образом, что сведение политики террора к цели ликвидации автономных кланов внутри большевистской партии, не позволяет найти полный ответ о причинах беспрецедентного политического выбора Сталина. Но другого объяснения авторы "Тоталитаризма" не предлагают. Лишь в одном случае они дают понять, что у руководства ВКП(б) существовал некий замысел, предполагавший глобальную чистку в советском об-шестве. Они отмечают: "Наступая на непартийную часть общества, сталинская группировка надеялась не только укрепить режим, но и создать тотально управляемое общество. "25)
Попытка объяснить террор действием антисталинских оппозиционных сил содержится также в книге В.3.Роговина о 1937 годе. 26) Автор этой работы базируется на троцкистской концепции противопоставления сталинизма ленинизму и стремится показать, что террор был продуктом перерождения политического режима. Роговин избегает рассмотрения массовых карательных операций. Он анализирует в основном действия против троцкистов и других внутрипартийных групп. В итоге общая картина репрессий значительно сужается и представляется как преследование политических противников Сталина. Аналогичный подход отмечается и в другой работе этого авто-
pa, посвященной разгрому троцкистской оппозиции.27)
Несколько иной подход к оценке общего плана осуществления массовых репрессий сформировался на основе работы А.Авторхано-ва 28), впервые вышедшей в свет задолго до появления известных ныне документов. В своих предположениях и обобщениях Авторханов отталкивался в основном от некоторых достаточно известных фактов. Согласно его версии, НКВД в течение 1935 и 1936 гг. провело "глубоко законспирированную работу по учету бывших и по установлению будущих врагов сталинского режима". На основании этого учета и был подготовлен чудовищный план универсальной чистки всех групп и слоев населения СССР, обеспечивающий создание "морально-политического единства советского народа". Сущность его, как подтвердили последующие события, пишет Авторханов, заключались в том, что "всё взрослое мужское население и интеллигентная часть женского" было поделено на несколько категорий и установлены их доли, подпадающее под ликвидацию на основании "признаков враждебности".29) Авторханов считает, что таких категорий было не менее семи, а общее число неблагонадежных граждан'подлежащих аресту составляло от трех до четырех процентов к обшей численности населения,.т.е. около пяти миллионов человек.30)
Если наличие плана, о котором пишет Авторханов, можно приз-нать доказанным выявленными сверхсекретными постановлениями Политбюро и приказами НКВД по производству массовых арестов и расстрелов, 31) то приводимые им абсолютные цифры ("Я уверен, что этот "план заготовок людей" был значительно перевыполнен"32)) не находят подтверждения в опубликованных данных. По тем сведениям, которые сообщил КГБ СССР, за весь период с 1930 по 1953 год репрессиям подверглись 3.778.234 человека, из которых 786.098 были
- zu -
расстреляны.33)
Теме репрессивной политики с 1917 по 1991 гг. посвящена работа юриста Ю.И.Стеиовского.34) По своему замыслу эта книга является попыткой реконструкции огромного пласта советской истории, и потому оказывается трудно осуществимой. Автор использовал обширный фактический материал, почерпнутый преимущественно иэ газетно-журнальных публикаций последних лет, и дал собственную оценку карательной политики.. Но в этой оценке имеются существенные пробелы. Так, характеризуя сталинскую эпоху, автор опускает многие важные события и целые периоды: о репрессиях 1928-1929 гг., например, пишет одним абзацем; так же освещаются действия режима в начале 30-х годов. Раскрывая конкретное содержание карательных мер, книга тем не менее не позволяет установить причин в перемене советской политики и не вскрывает различий в характере репрессий того или иного периода. Поэтому и линия повеления правящего режима трактуется крайне упрощенно: она представляется как реализация некоего абстрактного заговора или немотивированного плана по уничтожению части общества. (Для обоснования такого взгляда автор использует соответствующую терминологию: "война с народом", "охота на людей", "план борьбы с народом" и т.п.)
Серьезным вкладом в отечественную историографию сталинизма является монография 0.В.Хлевнюка, посвященная деятельности Политбюро UK ВКП(б) в 30-е голы.35) Подробное освещение в ней находит также проблема политических репрессий, их причин и последствий. Основываясь на материалах Фондов Политбюро, О.В.Хлевнюк проанализировал основные повороты в политике центральной власти; он попытался раскрыть внутреннюю логику репрессий и их зависимость от конкретных обстоятельств. Описывая крупнейшие каратель-
ные операции. он, в частности, показал связь кампании "борьбы с вредительством" в начале 30-х годов с провалами в экономической сфере и попытками Сталина списать вину за кризис в стране на '' буржуазных'' специалистов.
Важное внимание в книге уделено описанию механизмов "большо-го террора". Отвергая мнения тех, кто считает проведение массовых репрессий бесконтрольной, полустихийной, слабоуправляемой кампанией, Хлевнюк пишет: "... можно утверждать, что "чистка" 1937-1938 гг. была целенаправленной операцией, спланированной в масштабах всего государства. Она проводилась под контролем и по инициативе высшего руководства СССР".36) Автор постарался найти логическое объяснение массовым преступным акциям властей в этот период. Он выделяет две группы Факторов. К первой из них он относит общие причины, по которым террор и насилие были главным инструментом государства и без которых режим не мог существовать как таковой. Вторая группа имела отношение к конкретной политической ситуации. Она выражалась в стремлении уничтожить в преддверии войны потенциального "внутреннего врага" и повысить мобилизационную готовность общества и партийно-государственного аппарата (с.193-194).
Значительную часть современной историографии составляет литература, посвященная анализу создания и развития тюремно-лагерной системы в СССР. Исследование этой тематики очень тесно связано с механизмами тоталитарного режима, оно открывает возможности для выяснения сущности самого террора, его мотивов и последствий. Изучением системы ГУЛАГа в последнее десятилетие занимались многие историки, политологи, социологи и публицисты, о чем свидетельствует значительный объем литературы, появившийся в конце 80-х
- 90-е годы. С различных позиций и на основе широкого круга источников были подвергнуты анализу многие проблемы истории ГУЛА-Га. Вопросы зарождения системы освещались в работах Е.М.Гиляро-ва, А.В.Михайличенко, М.Г.Деткова, С.А.Красильникова.37) С.И.Кузьмин, А.Н.Дугин, В.Н.Земсков, Г.М.Иванова описали общие тенденции ее развития, воспроизвели количественные характеристики, показали социальное и политическое значение советской лагерной системы. 38) Большая аналитическая работа одновременно проводилась и на региональном уровне. Ее результатом явилась подготовка многочисленных статей, сборников документов и ряда монографических исследований.39)
Благодаря значительным коллективным усилиям, в изучении советской пенитенциарной системы достигнуты несомненные успехи. В распоряжении исследователей теперь имеется не только широкий комплекс эмпирических данных, но и достигнута довольно высокая степень их обобщения. Об этом, в частности, наглядно свидетельствует изданный обществом "Мемориал" и Государственным архивом Российской Федерации фундаментальный справочник по советским исправительно-трудовым лагерям (составитель М.Б.Смирнов). 40) В "Справочнике" собраны первичные сведения о 476 ИТЛ за 1923-1960 гг. , включая материалы об административном подчинении и дислокации лагерных управлений, численности и составе заключенных, характере и объектах производственной деятельности, кадровом составе лагерной администрации и местонахождении их архивов. Интересующийся историей создания и развития сибирских лагерей также найдет в этом издании немало полезной информации. Здесь содержится описание СибУЛОНа и Сиблага, Енисейского, Норильского, Горно-Шорского, Томско-Асинского и других лагерей. По характеру
и объему отобранного материала, равно как и ценности вспомогательных сведений, настоящее издание бесспорно будет служить одним из самых важных источников в дальнейшем изучении советской пенитенциарной системы.
Для понимания правовых аспектов осуществления репрессий в Советском Союзе важное значение имеет фундаментальная работа П.Соломона "Советская юстиция при Сталине".41) На основе широкого эмпирического материала П.Соломон подробно описал историю становления и развития советского уголовного права, раскрыл принципиальные особенности правосудия как инструмента политической власти и средства контроля Сталина над обществом. Выделяя ключевые аспекты правоприменения закона в СССР, автор отмечает, что "с начала тридцатых годов Сталин превратил советское уголовное законодательство в свое собственное право. Практически все изменения в законодательстве несли на себе отпечаток его руки. Сталин использовал уголовное право для многих целей: для того, чтобы выжать остатки зерна иэ закромов голодных крестьян, для оказания давления на своих чиновников, для предотвращения падения роста рождаемости, для укрепления трудовой дисциплины на ра-ьочем месте..." 42)
Большое место в работе П.Соломона отведено анализу взаимоотношений между законом и террором в сталинском государстве. В этой связи автор воспроизвел лва различных полхола, сушествующих в западной историографии. Один иэ них заключается в том, что массовые репрессии, начавшиеся с коллективизации, по* сути устранили уголовное судопроизводство. Другое же мнение выражается в том, что области права и политического произвола существовали отдельно друг от друга как автономные сферы. П.Соломон полагает,
что правильными являются обе эти точки зрения, но они имеют отношение к разным периодам советской истории: если образ террора или внесудебного преследования в большей степени характерен для основной части ЭО-х годов и преимущественно связан с осуществлением коллективизации и "большого террора", то после 1938 г. закон и репрессии были разделены.
В характеристике историографии репрессивной политики сталинизма особое значение занимает тема насилия над крестьянством. Как и другие проблемы в отечественной науке, это направление стало разрабатываться вне рамок партийной идеологии лишь в последнее десятилетие. Тем не менее в научной литературе уже накоплен богатый эмпирический материал и сформировались определенные традиции анализа проблемы.
Крестьянство было одной из самых многочисленных жертв государственного террора, поскольку сама коллективизация по сути являлась сплошной репрессией. За последние годы о подготовке, ходе и последствиях коллективизации в российской деревне, об участи крестьянского населения написано довольно много. По этой теме публиковались документальные сборники С"Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг." -м., 1989), исследования Н.А.Ивницкого, В.П.Дат нилова, М.А.Вылцана и некоторых других авторов. В частности, Н.А.Ивниикий 43) впервые привлек новые документы Политбюро, которые отразили процесс подготовки массового раскулачивания крестьян в 1930 году. На примере отдельных регионов он показал механизм реализации известного постановления ЦК от 30 января 1930 года ("О мерах по ликвидации кулацких хозяйств...") и реакцию крестьян на насилие со стороны властей, привел статистику потерь
крестьянской экономики.
Появились также специальные исследования, раскрывающие трагедию ссыльных крестьян, так называемых спецпереселенцев-44)
Одно из направлений в современной историографии представляют исследования репрессий в отношении национальных меньшинств в СССР. В публикациях на эту тему высняются масштабы и периоды насильственных переселений, кампании массовых арестов, исследуется их политический и социальный контекст. Наиболее значительные результаты получены в освещении репрессий против граждан польской, немецкой, корейской национальностей, прибалтийских республик.45) Литература о жертвах национальных групп продолжает расширяться.
В 1990-е годы изданы первые работы, в которых предпринимаются попытки комплексного освещения репрессий 30-х годов в Сибири. Сибирская тематика осваивалась в основном в трех направлениях: в изучении лагерной системы, последствий насильственной коллективизации и исследовании репрессий 1937-1938 гг. Указанные темы представляли основной путь развития историографии как на общероссийском, так и на региональном уровне. Работы аналитического характера были представлены очерками Ю.А.Якунина, И.Л.Гущина, И.Николаева, И.Ушницкого, Р.Горчакова, М.Шангина, монографическими работами И.Н.Кузнецова, Н.Я.Гущина, Л.П.Белковец, В.Н. Ту-гужековой, СВ. Карлова, В. М. Самосудова и др. 46 > К последней группе относится также ряд публикаций, где в разных аспектах рассматривается роль карательных органов Сибири в период террора и репрессии внутри самой системы особых учреждений. На эту тему, в частности, написана книга В.А.Бобренева, В.Б.Рязанцева, 47) статьи А.Г.Теплякова 48), ряд коллективных трудов. 49) Изданы также ценные воспоминания М.Шрейдера, одного из руководителей
органов НКВД в Сибири в 30-х годах.50)
В числе работ, появившихся на рубеже 80-90-х годов, следует выделить сборник статей "Чрезвычайщина". Из истории Омского Прииртышья 20-30-х годов", подготовленный группой омских исследователей под руководством А.И.Шумилова.51) Материалы сборника затрагивают несколько важных проблем, связанных с осуществлением репрессий в условиях сибирского региона. Привлекая новые источники, один иэ авторов этого издания <А.И.Шумилов) предпринял попытку проанализировать историю возникновения, борьбы и разгрома омской группы "рабочей оппозиции", являвшейся одной из наиболее стойких антисталинских организаций в Сибири. Он рассмотрел этапы деятельности оппозиции, ее программные установки, осветил организаторскую роль лидеров группы сопротивления.
В других статьях данного сборника нашли отражение аспекты применения репрессивных мер в связи хлебозаготовительным кризисом конца 20-х годов и пребыванием Сталина в Сибири, затронуты проблемы организации спецпоселений в регионе, в частности, история возникновения Кулайской спецкомендатуры.
Выделяя основные черты "сибирской" части историографии проблемы сталинской репрессивной политики, следует прежде всего назвать фрагментарность в освещении как отдельных затрагиваемых авторами тем, так и общей политики в целом. Причины этого кроются в том, что исследовательский процесс находится на стадии пересмотра многих прежних подходов и оценок, а также накопления новых эмпирических знаний.
Тем не менее, попытки подготовить обобщающие работы по отдельным аспектам репрессивной политики в Сибири получили отражение в ряде специальных публикаций.
Одной из первых обобщающих работ по проблеме сталинских репрессий в условиях Сибири, является монографическое исследование И.Н.Кузнецова, вышедшее в свет в 1993 г.52) Книга представляет собой попытку восстановить целостную картину массовых преследований различных слоев и групп населения в конце 20 - 30-е годы. Ее автор привел новые данные, позволяющие представить структуру карательных органов Западно-Сибирского края, формы судебной и несудебной процедуры осуществления репрессий, механизмы регулирования деятельности органов ОГПУ-НКВД на территории Сибири. Исследуя отдельные этапы использования репрессивного аппарата в ходе коллективизации в крае, И.Н.Кузнецов впервые обратил внимание на применение таких несудебных форм рассмотрения уголовных дел, как "тройки" при ПП ОГПУ, созданные по постановлению ЦИК СССР от 3 Февраля 1930 года на время ликвидации кулачества в деревне. Он показал практику проведения депортаций крестьян, затронул вопрос о причинах и способах преследования групп технической интеллигенции и специалистов старой школы. В этой связи в его работе приводятся Факты фабрикации некоторых крупных дел, в частности, о "белогвардейском заговоре". Используя материалы архивов региональных управлений ФСБ, автор попытался также проанализировать репрессии второй половины 30-х годов и роль партийных органов в организации массовых арестов. На основании изученных документов И.Н.Кузнецов сделал ряд важных выводов, касающихся массового поведения граждан в период террора. Он справедливо отмечает, что вера многих людей в необходимость осуществления репрессий исключала возможность реального противодействия беззакониям 30-х годов и что лииа, репрессированные за попытки действительного, а не мнимого сопротивления режиму составляли ничтожную
долю обшей массы арестованных.53)
Следует вместе с тем отметить, что работа И.Н.Кузнецова, как одна из первых попыток комплексного подхода к освещению репрессий в Сибири» не лишена слабых сторон: отдельные ее положения носят схематический характер, многие важные события и процессы остались вне рамок исследования. В то же время некоторые Факты воспроизведены лишь в том объеме, в каком они были зафиксированы в печати 30-х годов и публикациях конца 80 - начала 90-х годов, о чем наглядно свидетельствует, в частности, описание хода подготовки и проведения Кемеровского процесса над "вредителями" в угольной промышленности. Кроме того, работа содержит и Фактические неточности. Так, например, автор ошибочно утверждает, что репрессивные массовые акции ОГПУ против сибирского крестьянства начались с лета 1930 г. (с. 11), а не с первых месяцев, и что с осени 1932 г. репрессии в деревне пошли на спад (с.21) (в действительности снижение общих масштабов репрессий Фиксируется только в 1934 г.).
Теме становления и функционирования лагерного комплекса в Сибири посвяшены работы Л.И.Гвоздковой.54) В основу книг этого автора (первая издана как монография, две последующие - как сборники документов) положены материалы закрытых прежде архивов МВД и на этих же материалах построены авторские выводы. Суммируя оценки содержания работы о лагерях на территории Кузбасса, изданной в 1994 г. , трудно найти определенную характеристику. Строго говоря, о монографии невозможно составить какое-либо позитивное мнение. Анализ конкретно-исторических проблем подменен в ней эмоциональными или банальными положениями ( "исправительно-трудовые лагеря не исправляли людей, а увеличивали выпуск
продукции" (С.29), "бытовые условия осужденных и санитарное состояние зон оставляли желать лучшего" (с.86) и т.д.). При этом Фоном изложения материала служат высказывания автора о том, например, что "даже за решеткой творческая мысль советского гражданина продолжала служить идеям социализма" (с.100), или о том, что в сибирских лагерях "повсеместно применялось социалистическое соревнование"(с.97). В дополнение к этому содержание книги изложено с большим количеством стилистических и орфографических ошибок.
Некоторые иэ перечисленных недостатков перешли и в другую, более крупную работу Л.И.Гвоздковой, вышедшую в 1ЭЭ7 г.55) Б целом новая монография несет немало полезной информации о репрессивных акциях и лагерной структуре в Кузбассе, помогает восстановить хронику событий 30-50-х годов. Но в то же время ценное ядро материала в ней растворяется в массе второстепенных Фактов, не отвечающих ни жанру, ни тематике самой работы. Книга явно перегружена разного рода производственными и технологическими деталями: вопросами проектирования и финансирования лагерных строек, исполнения различных смет, рассуждениями о недостатках в "использовании гужевой силы", об отсутствии материалов, инструментов и т.п., - причем все это именуется "сложными производственными задачами". Автор определенно недооценил то обстоятельство, что механический подход к применению документов лагерной администрации не может восполнить усилия по существу проблемы -реконструкции картины реального положения жертв лагерной системы и роли принудительного труда. Вполне очевидно, что при более критическом подходе к источникам, обшее представление о таких лагерных комплексах, как Сиблаг или Горно-Шорский лагерь, о ко-
- зо -
торых подробно пишется в данной работе, могло оказаться иным. В этой же книге обнаруживаются кроме того прямые (дословные) заимствования из чужих публикаций (в частности, выдержки из "Большого террора" Р.Конквеста), которые приводятся без кавычек и указания их автора.
Оригинальную, насыщенную богатым Фактическим материалом работу подготовил томский исследователь Б.Н.Уйманов.56) В книге этого автора введено в научный оборот большое количество новых документов, часть которых извлечена из местных архивов бывшего ОГПУ-НКВД. В нее включены данные о массовых депортациях сибирских крестьян в начале 30~х годов, о крупных крестьянских мятежах в районах спеипоселений (Чаинское и Чумышское восстания), об отдельных репрессивных акциях НКВД на предприятиях Томска и в сельских районах. Привлекая материалы архивно-следственных дел, автор подробно осветил механизмы осуществления репрессий. Он показал способы Фабрикации обвинений, процедуру следствия и судопроизводства. В его работе получила освещение роль руководящих работников Сибири - Р. И.Эйхе, Ф. П.Грядинского, И.И.Баркова - и многих сотрудников НКВД в организации террора. Автор сумел также отразить вэляд на репрессии той части аппарата НКВД, которая стала жертвой чистки. Широкая документальная основа книги В.Н.Уйманова и описание на базе новых источников ряда крупных репрессивных акций в Сибири составляет наиболее ценную ее часть. Вместе с тем в ней есть и слабые места. Несмотря на название работы, в ней практически нет материалов о терроре после 1938 г. , в очень ограниченном объеме представлены сведения о репрессиях, относящихся к периоду войны и послевоенной эпохе.
В ряду крупных работ, освещающих трагедию сибирского кресть-
янства и духовенства в 30-е годы, следует отметить публикации писателя и историка М.С.Шангина. Две его книги - "Террор против совести" и "Мятеж обреченных" 57) - охватывают широкий спектр событий, связанных с репрессиями в районах Омска и Омского Прииртышья. Особенность авторского подходит М.С.Шангина заключается в интересе к конкретной личности, к ґ'44аленькому человеку", ставшему жертвой политики государства в период кдллектйвизаиии в деревне. Исследователь воспроизводит множество персональных сведений, почерпнутых из архивно-следственных дел, публикует протоколы допросов и другие официальные материалы, иллюстрируя таким образом характер следствия, проводимого органами ОГПУ-НКВД низового уровня. Через судьбы отдельных граждан, преимущественно сельских жителей - крестьян и священников,- он раскрывает картину массового разрушения деревни и церкви в 30-е годы.
В книге "Мятеж обреченных" автор осветил этапы вызревания. развития и подавления Муромцевского восстания крестьян в 1930 г. (район бывшего Барабинского округа). Введенные им в научный оборот документы ПП ОГПУ позволяют установить, что в качестве участников восстания карательные органы Сибири арестовали более тысячи человек, из которых свыше 60 были приговорены к расстрелу.
Важную группу исследований составляют работы, затрагивающие проблему репрессий против представителей этнических меньшинств в Сибири. В частности, в книге В.И.Эдокова опубликованы важные данные о преследованиях групп алтайской (ойротской) интеллигенции и руководителей Горно-Алтайской области, в числе которых был известный художник Г.И.Гуркин (Чорос-Гуркин).58) Наряду с другими , специальными вопросами, автор данной монографии описал мало-
известные стороны полготовки и проведения показательного судебного процесса 1934 г. по делу "буржуазных националистов", ввел в научный оборот материалы архивно-следственных дел второй половины 30-х годов.
Для характеристики сталинской политики в отношении национальных меньшинств Сибири важное значение имеют материалы и выводы монографии Л.П.Белковец, посвяшенной судьбам немецкого крестьянства.59) Особенность данной публикации заключается в том, что в ней, с привлечением массива документов партийных органов и СТПУ-НКВД, прослежена эволюция политической ксенофобии сталинского руководства, следствием которого стало массовое уничтожение части населения немецких колоний в Сибири в 30-е годы. Автор выявил конкретные связи настроений немецкого населения с внутри- и внешнеполитическими переменами в положении СССР; на примере сибирских немцев показал процесс формирования образа врага в официальной пропаганде.
0 репрессиях против одной из национальных групп в Сибири сообщает также работа В.Н.Ханевича.60) На примере небольшого польского поселка на севере Томской области автор показал трагизм положения сельских жителей, подвергшихся преследованию как национальное меньшинство. Произведенные им подсчеты свидетельствуют о том, что в 1937-1938 гг. в селе Белосток жертвой репрессий стала подавляющая часть взрослого мужского населения.
Серьезный вклад в освещение драматических событий 30-х годов вносят публикации барнаульского писателя и публициста Б.В.Гриша-ева.61) Работы этого автора - серия очерков, в основу которых положены оригинальные локументы Алтайского краевого управления НКВД и местных архивов. Представленные в них материалы раскрыва-
ют целый комплекс репрессивных операций НКВД в Алтайском крае в 1937-1938 гг. против различных социальных и политических групп. Они также знакомят с яркими документами о судьбах жертв террора - военных и технических специалистов, представителей национальных меньшинств, партийных и советских работников. В.В.Гришаев сообщает массу новых сведений как об отдельных личностях, жизнь и деятельность которых была тесно связана с Сибирью, так и о характерных особенностях кампании репрессий в регионе. Важные детали, введенные им в научный оборот при описании роли партийных органов и действий НКВД в период террора, позволяют глубже представить мотивы и логику поведения людей, а также механизмы осуществления карательной политики.
Отдельные проблемы, связанные с осуществлением репрессий в Сибири, освещаются в специальных статьях П.П.Боханова, А.В.Гай-дамакина, И. В. Павловой, С. Н.Повариова, В. Г.Рудина, Ю.Н.Шинкаренко. 62)
В частности, И.В.Павлова 63) затронула вопрос о показательных судебных процессах над сельскими руководителями осенью 1937 г. На основе анализа условий подготовки и проведения показательного суда в одном из районов (Северном) Западно-Сибирского края она попыталась найти обяснение смысла общей кампании, организованной политическим руководством страны. Вступая в полемику с западными исследователями, автор приходит к выводу о том, что процессы были составной частью репрессий и служили цели переложить отвественность за положение в стране на местных руководителей.
В.Г.Рудин представил серию статей о репрессивных акциях в Кузбассе.64) Он описал ряд крупных дел, сфабрикованных органами
НКВД в период террора 1937-1938 гг.: "дело право-троцкистского Кузбасского блока" , "Российского Общевоинского Союза" , "Шорской националистической организации" и другие.
Подводя итоги историографического анализа, следует заключить, что тема политических репрессий за последнее десятилетие стала самостоятельной ветвью научного знания. Этой тематике посвящено большое количество специальных исследований, а круг ее проблем отражает широкий спектр отношений между советским государством и обществом. В литературе зафиксированы многообразные сведения о формах и методах политики репрессий в отношении различных субъектов общества, дан анализ репрессивных законодательных актов сталинского государства, выявлены некоторые обшие социальные и демографические последствия карательной политики. Одновременно с этим в отечественной историографии выработаны принципиальные подходы в освещении данной темы, которые позволяют связывать анализ репрессивных действий сталинского режима с общим направлением большевистской политики, ориентирова.нной на структурную перестройку российского общества в соответствии с представлениями партийного руководства о социалистической модели общественного устройства.
Определенные успехи в изучении политики сталинских репрессий достигнуты и на региональном уровне, в том числе в Сибири. Вышедшие в минувшее десятилетие статьи, воспоминания, документальные сборники, монографические исследования дали богатый материал для научного осмысления действий сталинского режима в условиях отдельного региона. Вместе с тем имеющихся работ для полноты оценок явно недостаточно. Прежде всего сказывается отсутствие обобщающих исследований. В литературе еще не получили должного
освещения вопросы о наиболее характерных чертах советской репрессивной политики на региональном уровне, о периодизации такой политики, о ее основных этапах. Нет ясности в оценке социальных, демографических, психологических и нравственных последствий репрессий- В дополнительном освешении нуждаются такие проблемы, как коллективизация и раскулачивание в Сибири, принудительное выселение крестьян, массовые чистки в колхозной деревне. С объективных позиций предстоит изучить развитие государственного террора середины и второй половины 30-х годов, его особенности и проявления на местном уровне, чтобы понять логику тех событий, жертвами которых оказались многие национальные и социальные группы населения Сибири и страны в целом. С попыткой восполнить этот пробел во многом связано появление данной работы.
ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ. ОБЪЕКТОМ данного исследования является политика советского государства в условиях Сибири. Под термином "политика государства" понимается взаимосвязанная деятельность институтов власти и управления, направленная на разработку целей всего общества и составляющих его коллективных субъектов, организацию масс и мобилизацию ресурсов для осуществления этих целей. Задача более полного определения объекта исследования требовала учитывать специфику исторического развития советского государства как государства партийно-идеократического типа. Одна из важнейших реалий советской системы заключалась в том, что государство и его политика служили инструментом монопольной партии, а интересы партии, выраженные в ее программных установках, осуществлялись как интересы всего общества. Основываясь на Факте превращения советского государства в придаток партии, ее аппарата и вождя, автор трактует понятие "политика государства"
также как 'политика партии" или "партийно-государственная политика' .
ПРЕДМЕТОМ диссертационного исследования стали причины, тенденции, характер, этапы и особенности государственной репрессивной политики 1928 - первой половины 1941 гг. , анализ ее проявлений и последствий. Составной частью партийно-государственной и общественной жизни в стране в указанный период были политические репрессии. Под репрессиями в широком смысле этого термина понимается совокупность насильственных мер против партийных объединений, социальных групп, слоев общества и отдельных граждан, осуществлявшихся органами государственной власти для достижения определенных политических целей. По своей природе политические репрессии являются порождением неправового государства и служат неправовым целям. Выступая в качестве инструмента текущей политики, они регулируются исключительно интересами правяшего режима и могут быть внезапно востребованы и так же внезапно отменены. Таким образом, репрессии рассматриваются автором как элемент политического действия, как особый (экстремальный) способ побуждения общества к определенному поведению, используемый правящей элитой в тех случаях, когда установленные правовые процедуры не позволяют ей добиться поставленных целей. Политические репрессии проявляются в многообразных формах и методах преследования общественных элементов. Одни из них, как административная ссылка, высылка или лишение избирательных прав, могут носить продолжительный временной характер, но затрагивают при этом лишь часть личных прав и свобод репрессированного. Такие формы могут быть квалифицированы как дискриминационные или ограничительные. Другие - проявляются в радикальных формах: аресты, насильственные
депортации, тюремно-лагерная изоляция, казни. Эти репрессии означают лишение субъекта его основных гражданских прав, прежде всего право на безопасность и правосудие. Они носят долговременный, кратковременный или даже одноактный характер, но для общества в целом и отдельных индивидов имеют более серьезные последствия .
В тех случаях, когда радикальные репрессивные меры государства приобретают массовый характер, превращаясь в периодические кампании по подавлению партийных, религиозно-этнических или социальных групп, они характеризуются как государственный террор. Следовательно, понятия "политика репрессий" и "политика террора" могут рассматриваться как обозначения явлений одного порядка, хотя первое несколько шире второго. Термину "репрессивная политика" соответствует термин "карательная политика". В тексте диссертации эти термины взаимозаменяемы, что в известной мере оправдывается существующей лингвистической традицией. Их равнозначное употребление фиксируется как в текущем делопроизводстве органов советской власти, так и в официальном пропагандистском обороте описываемого периода. Аналогичный семантический подход в отношении этих терминов, как равноупотребляемых, закрепился и в современной историографии.
Автор не планировал рассмотреть все аспекты репрессивной политики, поскольку в рамках одного исследования это было бы невозможно . Предметом анализа избраны только наиболее острые, радикальные Формы и способы осуществления репрессий, вычленение которых из общего контекста политики определялось ясно выраженным критерием - использованием насилия ( как правило, в массовой форме) в решении текущих политических задач. Переход государства
от дискриминационных (ограничительных) мер к применению насилия и есть начало политических репрессий в строгом смысле слова. Таким образом, предмет изучения ограничивался лишь той сферой государственной политики, которая относилась к выработке решений и реализации мер, связанных с насильственными действиями институтов власти и управления.
ЦЕЛЬЮ представленной диссертации является историческая реконструкция процесса реализации репрессивной политики советского государства в условиях Сибири в 1928 - первой половине 1941 гг.
Исходя из поставленной цели, были определены конкретные задачи исследования. Эти ЗАДАЧИ включают в себя:
изучение причин перехода государства к расширению мер внеэкономического принуждения в сибирской деревне в период свертывания нэпа;
исследование основных тенденций политики репрессий в отношении сибирского крестьянства;
анализ репрессивных акиий государства против дискриминируемых ("непролетарских") городских слоев населения, социальных и национальных групп;
выявление причин и характера политики репрессий против внутрипартийной оппозиции и проявлений инакомыслия в Сибири;
анализ особенностей развития политического террора во второй половине 30-х - первой половине 1941 гг.
ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ рамки исследования охватывают Сибирь и в основном совпадают с территорией современных Омской, Томской, Новосибирской, Кемеровской, Иркутской областей, Алтайского и Красноярского краев, республик Горный Алтай и Хакасии- В течение всего исследуемого периода внутренние административные границы
Сиьири подвергались постоянным изменениям, в соответствии с которыми менялась и структура управления. До августа 1Э30 г. территория данных регионов в административном, политическом и экономическом отношении составляла единое пространство - Сибирский край, находящийся в ведении Сибкрайисполкома. В 1930 г. эта обширная территория была разделена на две части: Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский края, из которых в 1934 г. в свою очередь выделились в качестве самостоятельных образований Красноярский край и Омская область. Пересмотр грании в основном завершился во второй половине 1937 г, когда по решению ЦИК СССР были созданы Новосибирская, Иркутская области и Алтайский край.
ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ рамки диссертационного исследования охватывают период 1928 - июнь 1941 гг. Выбор таких границ обусловлен несколькими причинами. Прежде всего, эти рамки соответствуют общей периодизации советской истории как эпохи "сталинской революции сверху", т.е. наиболее радикальных социальных преобразований во всех сферах жизни советского общества. В 1928 г. произошел глубокий поворот в политическом курсе большевистского правительства, сущностью которого стало свертывание нэпа и возвращение к использованию принудительных мер для разрешения экономических и политических проблем государства. С этого времени насильственный слом старой социальной структуры в стране приобрел необратимый характер, а репрессивный аппарат стал играть перманентную роль инструмента политического контроля и воздействия государства на общество. Указанный период заключает в себе и главные политические события: динамика и масштаьы репрессий в эти годы отличались особым характером, не имевшим аналогов в политической истории XX столетия, беспрецедентны были и их последствия. Верхние вре-
менные рамки исследования ограничиваются периодом завершения развития страны в мирных условиях. Со вступлением СССР в Великую Отечественную войну содержание внутренней политики существенно изменяется. Одновременно происходит резкая смена направлений, объектов и масштабов карательных действий властей, что позволяет выделить начало военной эпохи как четко выраженный рубеж в развитии репрессивной политики.
Источники.
В процессе работы над темой был использован широкий корпус документов различного происхождения, включающий в себя как опубликованные, так и не публиковавшиеся ранее архивные материалы. По содержанию и характеру информации источники по теме можно разделить на несколько групп.
К первой из них следует отнести издания мемуарного характера. Этот вид источников включает воспоминания жертв политических репрессий - бывших узников лагерей, - сведения которых представляют большую ценность для прояснения мотивов и особенностей кампаний массовых арестов, выявления структуры, форм и динамики ка-рательной пенитенциарной системы, анализа положения заключенных. Важную часть данного комплекса источников составляют мемуары бывших заключенных сибирских лагерей. В конце 80- 90-е годы были опубликованы многочисленные воспоминания жертв репрессий, в том числе записки и письма А.Шалганова, И.А.Картель, В.И.Сизова, Т.М.Хитаровой, М.Г.Каинова, П.И.Белых, Л.А.Коновалова, Д.Е.Алина и др.65)
Обработка и вовлечение в научный оборот воспоминаний жертв
~ 41 "" РОССИЙСКАЯ
БИБЛИОТЕКА репрессий, как первоисточника, отражающего субъективные взгляды
и оценки, была связана с соблюдением ряда условий- Одно из них состояло в требовании учитывать, что воспоминания заключенных всегда носят локальный характер и касаются лишь той части предмета, которую свидетель мог оценивать лично, на основе собственных наблюдений. Событие или явление, переданное через мемуары, в реальности могло иметь как общий, так и частный характер. Осо-бенно критического отношения требуют к себе воспроизводимые по памяти статистические данные, касающиеся динамики (численности, состава, смертности, перемещения) лагерного населения, а также объемов и характера производства. Для широких обобщений и выводов "лагерная" мемуаристика безусловно нуждается в проверке и подкреплении другими источниками.
Вторая группа источников включает в себя комплекс документальных публикаций: тематические сборники и книги памяти жертв политических репрессий.66) В ряду наиболее значимых работ этой группы следует выделить серийную публикацию документальных материалов о спецпереселенцах Западной Сибири, подготовленную научным коллективом под руководством В.П.Данилова и С.А.Красильнико-ва.67) В это издание вошел обширный массив документов, отразивший трагедию двух основных потоков вынужденных переселенцев, крестьян из российских регионов и жертв социально-этнических чисток предвоенного времени (в основном - из западных приграничных районов СССР). Включенный в сборник материал, сопровождаемый комментариями и примечаниями, освещает технологию и этапы массового раскулачивания в сибирской деревне, знакомит с режимом изо- ' ляции сосланных крестьян, с условиями их существования и эксплуатации на государственных предприятиях. Подробно показаны также
различные уровни управления жизнью спецпереселенцев. Данное издание является наиболее полным, не имеющим аналогов собранием первоисточников о трагической судьбе депортированных советских граждан. Вместе с тем необходимо было учитывать, что основную часть указанного сборника составили документы официального происхождения. Это обязывало критически подходить к их использованию. Документация служебного предназначения по проблемам спецпе-реселениев имеет ряд характерных особенностей. Во-первых, фиксируя различные аспекты кампании насилия или ее последствий, каждый из официальных документов основывается на постулате некой "законности" производимых депортаций и отражает прежде всего позицию государства или отдельных его институтов. Во-вторых, эта документация крайне тенленииозна в освещении реального положения сосланных граждан. Она часто сознательно избегает описания деталей жизненного устройства репрессированных, не дает действительной картины бесправия, нищеты и произвола в спецпоселениях, о которых сообщают воспоминания ссыльных крестьян. Тенденциозный характер служебной документации выражается также в обилии доступных для широкого изучения директивно-нормативных материалов по вопросам организации труда спецпереселенцев, их снабжения, медицинского и культурного обслуживания. Преобладание в открытом хранении источников такого свойства давало основание исследователям 60-80-х годов для выводов о "значительной работе" и "успехах" советской власти по "трудоустройству и перевоспитанию кулаков" .
Материалы, введенные в научный оборот составителями сборника "Спецпереселенцы в Западной Сибири", значительно расширили ис-точниковую базу изучения насильственных депортаций, в известной
степени они представили не только действия субьекта репрессивной политики, но и ее объект. Это документальное собрание отчасти дополняется и отчасти дублируется другим аналогичным изданием, выполненным В.Н.Макшеевым-88)
Широкий комплекс информации о политических репрессиях содержит периодическая печать. Это - один из самых ярких и массовых документов зпохи. Периодические издания конца 20 - начала 40-х годов выходили одновременно на нескольких уровнях, охватывая значительный спектр событий в округах (1928-1930 гг.), сельских районах (с 1930-1933 гг.), на крупных промышленных предприятиях, стройках, шахтах, рудниках, в городах, областях и краях Сибири. В общей сложности периодически выходило в свет более сотни наименований .
Как первоисточник газетно-журнальные издания рассматриваемого периода обладают несомненным достоинством в двух ключевых аспектах: в определении политического курса власти, интенции режима, а также в отражении событий на местном уровне и массовых настроений. Несмотря на партийно-пропагандистское предназначение, периодика позволяет реконструировать целостную картину политического процесса в стране и его динамику в условиях Сибири. Не менее важная роль ее состоит и в освещении конкретных событий, включая репрессивные акции властей в отношении различных социальных и политических сил. Из материалов газет и журналов удалось получить ценные сведения о преследовании специалистов старой школы, карательных акциях против крестьянства, кадров интеллигенции национальных меньшинств, бывших оппозиционеров и многие другие. В отдельных случаях публикации в открытой печати позволяли обнаружить существование той или иной проблемы и таким
образом стимулировали поиски соответствующих материалов в архивных Фондах с последующим восстановлением подлинной картины событий данного периода.
Трудности использования периодики для анализа репрессий вытекали из самой природы советской печати, определявшей служебный характер газет, строгую избирательность и дозировку информации. 69) Если одни факты и события, как например, разоблачение "вредителей" в сфере экономики или дискредитация внутрипартийных оппонентов, находили подробное освещение в соответствии с официальным заказом, то другие, как массовые акции насилия, никогда не становились достоянием гласности. Исполнение печатью роли идеологического инструмента репрессивной политики режима особенно наглядно проявлялось в освещении острых периодов террора. Создавая атмосферу страха и своего рола комплекс коллективной ответственности, краевые и областные газеты ("Советская Сибирь", "Восточно-Сибирская правда", "Красное знамя" (Томск), "Омская правда", "Красноярский рабочий", "Алтайская правда"), многочисленные городские и районные издания 1937-1938 гг. публиковали огромное количество сведений о раскрытых "врагах народа", арестах руководящих партийных и советских работников, рядовых граждан. Большое идеологическое значение придавалось также тиражированию материалов открытых и показательных судебных процессов. Учитывая основные характеристики газетной информации о репрессиях, - объемы ее распространения, идентичность фактуры, идеологические стереотипы, лингвистические шаблоны, - можно определенно судить об особенностях государственного управления репрессивным процессом.
Отдельную, наиболее важную группу источников составляют не-
опубликованные документы. Б нее вошли материалы партийных органов и прежде всего документация краевых (Сибирского, Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского) комитетов ВКП(б). Основная часть материалов этих структур сосредоточена в архивохранилищах Москвы, Новосибирска и Иркутска. Значение источников данного вида определяется той политической и организационной ролью, которую краевые комитеты партии играли в осуществлении стратегического курса ЦК ВКП(б) и Политбюро. Благодаря высокому статусу крайкомов, в их архивных фондах отложились документы не только партийных структур, но и многих репрессивных институтов власти: справки и информационные сводки подразделений ОГПУ-НКВД, отчеты органов прокуратуры и следствия, судов, военных трибуналов, пенитенциарных учреждений. Важно учитывать, что материалы делопроизводства крайкомов и обкомов партии носили, как правило, строго конфиденциальный или секретный характер, предназначались для внутреннего пользования, и потому реально отражали основные замыслы и действия властных структур. Документы руководящих органов ВКП(б) позволяют достаточно ясно представить главные этапы государственной репрессивной политики на уровне отдельных регионов, определить особенности и характер этих этапов и вместе с тем получить массу эмпирических данных о способах воздействия власти на общество.
Задача выявления в фондах ВКП(б) необходимых материалов отчасти облегчалась тем обстоятельством, что та группа документов, которая в наибольшей мере была связана с репрессивной практикой партии и государства, концентрировалась Фондообраэователем в "особых папках", а также в особых описях под названием "секретно-директивная часть" (в Новосибирском архиве это - ф.2, оп.2;
Ф.З, on.2; Ф.4, on.34). Включение в научный оборот этих сведений дало возможность осветить многие аспекты массовой трагедии крестьянства накануне и в период коллективизации в Сибири. Они позволили изучить и такие проблемы, как развитие внутрипартийной борьбы, выявление оппозиционных настроений и подавление их носителей, участие партийных структур и отдельных руководителей в организации террора. Чрезвычайно ценными оказались также материалы партийных комитетов и организаций краевых и областных подразделений ОГПУ-НКВД: протоколы общих собраний, заседаний руководящего состава (актива), партийных бюро. До конца 80-х годов эти документы хранились в общепартийных фондах в режиме, исключавшем доступ к ним исследователей. В настоящий, момент, хотя и в неполном виде, они открыты для широкого изучения.
Крупный блок документации по теме исследования составляют материалы архивных фондов региональных управлений Федеральной службы безопасности Российской Федерации и управлений Министерства внутренних дел. Архивы этих государственных учреждений содержат богатейшую информацию о событиях и процессах политической жизни в Советской России, часть которой стала вполне доступной для научного анализа. Это прежде всего архивно-следственные дела жертв политических репрессий, а также различные аналитические материалы органов ОГПУ-НКВД, относящиеся к эпохе 20-40-х годов. Диссертантом была проведена исследовательская работа в архивах управлений ФСБ Новосибирской, Кемеровской, Омской, Томской, Иркутской областей и Красноярского края. Изучено в совокупности несколько тысяч архивно-следственных дел и ряд специальных отчетов 1927-1941 гг. В освещении темы особое внимание было уделено наиболее крупным политическим "делам", каждое из которых затра-
гивает судьбы десятков, сотен или даже тысяч граждан и оформлено в виде серии томов с материалами следствия, обвинения и последующего прокурорского надзора. Таковыми являются прежде всего дела о "Трудовой Крестьянской Партии", "Белогвардейском заговоре", "Российском Обшевоинском Союзе" (РОВС) (архив УФСБ по Новосибирской области); "Кемеровский процесс" 1936 г. (архив УФСБ по Кемеровской области); дело о "Контрреволюционном право-троцкистском заговоре" 1937-1939 гг. (в большинстве архивов УФСБ) и некоторые другие.
Архивно-следственные дела, безусловно, составляют основной массив документации фондов ФСБ. Как правило, каждое такое дело содержит единообразный набор материалов следственной процедуры: постановление об аресте с указанием статьи обвинения и справку об аресте, протокол обыска, акт о конфискации вешей, медицинскую справку о состоянии здоровья арестованного. Основной объем следственного дела занимают материалы допросов арестованного и обвинительное заключение. Однако использование данного вида источника в научном обороте требует строгого учета процессуальных и политических особенностей судебно-репрессивной системы сталинского государства. Юридически установлено, что большая часть архивно-следственных дел содержит Фальсифицированные обвинения и такого же свойства доказательства вины обвиняемых (материалы допросов, очных ставок, свидетельские показания и т.п.). Поэтому устранение всевозможных аберраций представляет собой основную проблему при изучении и введении в оборот такого источника. Во многих случаях значительно большей ценностью обладают дополнения к архивно-следственным делам (иногда в объеме нескольких томов одного дела), содержащие результаты прокурорских проверок под-
линности обвинений и приговоров в связи с частичной реабилитацией 1939-1941 гг. и второй половины 50-х годов. В этот период многие свидетели и жертвы политических преследований были еше живы, и их показания сыграли важную роль в выявлении организаторов и участников трагических событий, в раскрытии истинных мотивов и способов осуществления репрессий в стране.
К числу наиболее ценных документов принадлежат также аналитические материалы Фондов управлений бывшего ОГПУ-НКВД (в архивах УФСБ): справки, отчеты, докладные записки, меморандумы. Информационный потенциал их очень высок, поскольку они включали в себя комплексные данные о проведенных операциях, статистику арестов и предназначались лишь узкому кругу ведомственных руководителей. Однако этот вид источников остается мало доступным для научного изучения из-за существующих ограничений. Кроме того, в 40-60-е годы часть отчетно-аналитической документации подверглась массовой проверке и уничтожению, в результате чего ее общие объемы в настоящий момент значительно уступают объемам архивно-следственных дел.
Материалы двух указанных выше групп архивных источников (партийных комитетов и специальных органов) дополняются многообразными сведениями секретного делопроизводства советских организаций. Для решения задач в рамках настоящего исследования наибольшую ценность имели документы, выявленные в Фонде Сибирского (в последующем - Западно-Сибирского, Новосибирского) краевого исполнительного комитета (ф.47, оп.5). Значение этих источников определялось наличием комлекса документации, отражающего ряд важных аспектов государственной репрессивной политики на региональном уровне: осуществление насильственного переустройства де-
ревни, становление и развитие пенитенциарной системы в Сибири, массовые депортации и организация спецпоселений, репрессивные акции против национальных групп и другие. По многообразию и объему представленных источников Фонд крайисполкома следует оценивать как уникальный. Характерной чертой собранной в нем документации является также высокая степень ее достоверности. Содержащиеся здесь материалы закрытых заседаний крайисполкома, отчеты прокуратуры, судов, справки ОГПУ-НКВД о проводимых массовых кампаниях, обследования мест заключения и другие документы позволили получить широкое представление о направлениях и объектах репрессий рассматриваемого периода.
Следует отметить, что не по всем разделам исследования удалось обнаружить необходимые источники в таком объеме, который позволил бы добиться полной реконструкции событий прошлого. Неполнота и фрагментарность базы данных особенно отчетливо проявились в попытках восстановить обобщенную статистику жертв репрессий в регионе как за весь изученный период, так и за отдельные годы. Однако эта проблема не смогла стать препятствием для выявления принципиальных сторон, а именно: сущностных черт и особенностей советской репрессивной политики как инструмента социальных преобразований в Сибири в 1928 - первой половине 1941 гг, В целом состояние источниковой базы по проблемам политических репрессий в Сибири дало возможность решить сформулированные выше задачи.
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ. Данное исследование основано на общенаучных принципах системного подхода, в рамках которого политика государства предстает в виде сложной иерархической системы, а репрессии - ее компонентом, подсистемой. Реп-
рессивная политика рассматривается как системный многомерный предмет изучения, как специфическая область деятельности государственной власти, обладающая характерными признаками на общегосударственном, региональном и местном уровнях.
Основным методологическим принципом работы является также принцип историзма. Он позволял подойти к анализу советской репрессивной политики б контексте конкретно-исторических событий Б России изучаемого периода. Этот принцип обязывал рассматривать факты и процессы эпохи в их взаимосвязи и развитии, выявлять общегосударственные и региональные особенности репрессивных мер и их последствия. Важное значение имели и такие принципы, как детерминизм (поиск широкого спектра социальных, экономических, политических, психологических и других факторов, определявших исторический выбор) и ретроспективный подход (определение места изучаемого процесса в предыдущем и последующем развитии, включая его оценку с позиций современного опыта >.
Помимо общеисторических методов исследования автор использовал методы смежных наук: политологии, социологии, статистики.
Принципиальный подход в организации исследования соответствовал общепринятой позитивистской традиции, требовавшей соблюдения определенных условий - строгой регистрации Фактов, качественной текстологии, научной систематизации фактов, анализа языка, терминологии, мысли, идеологических блоков.
Методологические позиции исследования заключались также в стремлении подходить к изучению темы на основе принципов, позволяющих рассматривать проблему политических репрессий и принуждения как нарушение элементарных прав личности и норм человеческого общежития, закрепленных в настоящее время в международных и
российских кодексах о правах человека. Такой подход открывает возможность отчетливо представлять и оценивать особенности советской внутренней политики и содержание отдельных действий правительства на каждом историческом этапе и в каждом случае, когда насилие использовалось как инструмент партийно-политической борьбы или социальных преобразований.
В ходе анализа фактического материала, составляющего основу работы, автор Формировал исследовательскую концепцию преимущественно на базе "традиционалистской" модели изучения советской системы и советского опыта преобразований, получившей широкое распространение как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Исходя из принципов "традиционализма", сталинский режим рассматривался как особая политическая система, основанная на господстве партийно-политической элиты, овладевшей государственным аппаратом и стремившейся распространить контроль на все общество с целью проведения в жизнь собственной программы ускоренной социальной модернизации. В этой связи действия правящего режима оценивались как определяющий источник внутренних изменений в стране.
Вместе с тем учитывались и такие подходы, которые обогатили методологию благодаря разработкам представителей "социальной школы" (именуемых также "ревизионистами"). Для понимания природы общественного строя и характера государственного управления в СССР в 20-40-е годы важное значение имели выводы "ревизионистов" о том что массы являлись не только объектом, но и активным субъектом сталинской политики. Критерии широкого участия народных масс в политическом процессе, на которых акцентирует свое внимание "ревизионистская школа", помогают определить реальные истоки поведения правящего режима в рассматриваемый период.
Взгляды большевиков на роль насилия в переустройстве общества
Репрессивная политика в сталинском государстве закономерно характеризуется в историографии как политика террора, т.е. тотального устрашения и устранения политических противников насильственными методами. Рассматривая ее как элемент политического действия господствующей власти, можно выделить несколько признаков, составляющих ее историческую уникальность. Наиболее существенная ее черта заключалась в той роли, которую она играла в развитии советского государства и общества в конце 20-х - начале 40-х годов. Не только отдельные карательные акции, но и вся репрессивная политика органов власти выступали прежде всего как инструмент общественного переустройства, как способ достижения программных целей большевистского руководства и лично Сталина. Эти цели могли быть связаны с экономическими или социальными задачами и даже преследовать общественное благо, но средства, к которым прибегала властная элита, заключали в себе набор экстремистских мер, свойственных диктаторскому режиму. Проявляясь как массовое и не всегда объяснимое насилие по отношению к различным общественным слоям, репрессии по своей природе не были реакцией на внешние обстоятельства, которые могли бы угрожать власти правящей группировки или личной безопасности ее членов. Карательные операции лишь формально оправдывались чьими-то происками, в то время как действительной их причиной служили собственные политические задачи партии или ее руководства. Таким образом, репрессии сталинской эпохи невозможно рассматривать в качестве превентивной или ответной меры против каких-либо враждебных сил; их возбудителем была сама партия, точнее говоря, тот высший слой руководителей, который выступал от имени всей партии и олицетворял ее революционные устремления и политическую волю.
Своеобразие заключалось и в выборе противника. Многочисленные акции насилия, протекавшие непрерывно в конце 20-х - первой половине 1941 года, не были направлены против какой-либо одной стороны - их объектом являлось все советское общество: жертвы понес каждый его слой и общественно-политическая группа, включая правящую коммунистическую партию. Но положение самих объектов репрессий также имело свою специфику, которая определялась конкретными задачами политики и временем их осуществления. Между действиями по уничтожению так называемых враждебных элементов (т.е. классов и групп старого общества) и акциями, направленными против членов большевистской партии, имелось глубокое различие. В репрессиях против "социально-чуждых" партия являлась активной стороной, она выступала консолидированно и по существу решала единые задачи, вытекавшие из целей ее программы. Но террор внутри самой партии, осуществленный в 1937-1938 гг. , был исключительной мерой. Он не мог отвечать ни долгосрочным планам, ни текущим политическим задачам партии, но вполне соответствовал узким интересам Сталина и его группы. Укрепляя властные позиции в государстве, сталинское руководство в конце 30-х годов перетряхнуло партию по тому же сценарию, что и остальное общество. Таким образом, в ходе осуществления своей политики большевистская партия одновременно выступала субъектом и объектом репрессий.
Хлебозаготовительный кризис конца 20-х годов и расширение карательных мер против крестьянства
В политической истории Советского государства события 1928--1929 гг. имеют особое значение. Они заключают в себе целый ряд перемен, радикально изменивших картину политической жизни и направление общественного развития в стране. В этот период большевистское руководство, выдвинув план ускоренного индустриального роста страны, резко изменило методы социального переустройства общества. После нескольких лет относительно спокойного, эволюционного развития в рамках нэпа сталинская группировка сделала ставку на насильственные изменения. Репрессивные меры против различных политических и обшественных сил, как способ радикального решения текущих проблем, вновь были поставлены на службу интересам власти.
Непосредственной причиной, подтолкнувшей власть к расширению репрессивной политики, стали экономические осложнения в стране, главным образом в сфере продовольственного снабжения. Несмотря на все попытки большевиков организовать рыночную экономику по своим особым меркам, их усилия в этой области не позволяли добиться стабильных результатов. В течение всего нэповского периода объемы заготавливаемых сельхозпродуктов и сырья постоянно колебались, создавая проблемы в обеспечении "тарифицированного населения" городов и других категорий получателей, но к концу 1927 г. система заготовок окончательно расстроилась. Вследствие ограничений в развитии сельского предпринимательства и просчетов в государственном ценообразовании наступил закономерный результат.
Созданный хозяйственный механизм не обеспечивал даже минимальных потребностей государства в зерновой продукции. Поступление сырья и продовольствия из деревни резко сократилось ввиду того, что основные крестьянские хозяйства - производители товарной продукции, перестали поставлять свой хлеб по ценам, предлагаемым правительством, ожидая более выгодных условий в отношении спроса. С 1 октября 1927 года по 1 января 1928 года дефицит в сборе хлеба в Сибири составлял 16 млн пудов по сравнению с предшествующим годом.1)
Сигналы, свидетельствовавшие о серьезном нарушении рыночных связей и растущем товарном дефиците, дали основание большевистскому руководству объявить возникшую проблему результатом открытого саботажа хледозаготовок со стороны кулацкой части деревни. В связи с этим было решено отнять хлеб у их владельцев посредством особых мер. Полагая, что некоторое отступление от принципов провозглашенного нэпа не способно повредить развитию отношений с крестьянством, Политбюро ЦК ВКП(б) постановило принять "временные чрезвычайные меры" против крупных держателей хлебных ресурсов.
Инициатива по применению мер принуждения к таким держателям принадлежала Сталину. В первых числах января 1928 г. от его имени местные партийные работники стали получать секретные телеграммы, в которых содержалось требование "применять немедленно жесткие кары". "Особые репрессивные меры, - указывалось в телеграмме от 14 января 1928 года, - необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены."2) Сталин разъяснял важность расширения репрессий: "Чтобы восстановить нашу политику цен и добиться серьезного перелома, надо сейчас же ударить по скупщику и кулаку, надо арестовать спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен. Только при такой политике середняк поймет, что перспектива повышения цен на хлеб есть выдумка спекулянтов, что спекулянт и кулак есть враг советской власти..."3)
В той же телеграмме от 14 января генеральный секретарь отметил .особое значение Урала и Сибири в хлебозаготовках. Он подчеркивал: "Нажим нужен здесь отчаянный, так как это последний резерв." Говоря о "последнем резерве", Сталин изображал положение как критическое и добивался, чтобы местные руководители понимали это именно так. Перед лицом угрожающих обстоятельств, каковым представлялся хлебозаготовительный кризис, использование силовых методов могло выглядеть законной революционной мерой, вполне оправданой в глазах большинства партийных кадров.
Чистки начала 30-х годов
Массовые операции принудительного выселения, насильственное обобществление и применение чрезвычайных норм закона в деревне в период создания колхозного строя были лишь частью советской репрессивной политики. В этой же цепи радикальных мер стояли также политические чистки и кампании громких разоблачений, охватившие в начале 30-х годов многие регионы Советского Союза, включая Сибирь. Как и другие карательные меры правительства, они непосредственно были связаны с попытками сталинского руководства совершить резкий скачок в социально-экономическом развитии и одновременно обновить управленческие кадры.
Начав осуществление ускоренных индустриальных и аграрных преобразований, партия по существу не была к этому готова. Прежде всего она не обладала собственными человеческими ресурсами для выполнения сложных технических и хозяйственных задач и не имела практического опыта управления экономикой нового масштаба. За ней не стояла интеллигенция, на которую можно было бы опереться, а те специалисты старой школы, что еще оставались на службе государства, не представляли надежного партнера. С ними у партии никогда не было нормальных взаимоотношений, поскольку их убеждения и образ жизни являлись контрастом принятых советских норм, а в массовом сознании воспринимались как свидетельства сохранившихся остатков буржуазных классов. Как сама партия, так и часть воспитанных ее идеологией рабочих откровенно относились к интеллигентам старой формации как к "социально-чуждым элементам" . До известной степени их признавали полезной группой, но всегда держали под подозрением, а саму полезность» как правило, рассматривали через призму политической благонадежности.
Жизненная необходимость заставила политическое руководство пойти на союз со старыми специалистами и остатками старой бюрократии. Союз этот был вынужденный, и потому очень непрочный. Передав в руки беспартийной интеллигенции многие рычаги управления и хозяйственного контроля, партия одновременно возложила на нее ответственность за свою экономическую политику и ее возможные провалы. В начале 30-х годов эти люди были превращены в основного виновника кризисов сталинского управления. Они стали наиболее удобной мишенью для ОГПУ в ходе открывшейся "борьбы с вредительством" .
Начиная с 1928 г. , с инсценировки Шахтинского процесса "инженеров-вредителей", Политбюро и ОГПУ систематически инициировали аресты специалистов, объявляя их врагами советской власти и организаторами различных подрывных акций в сфере экономики. Первое время, однако, расправы проводились весьма осторожно. Они носили больше устрашающий характер и лишь в исключительных случаях выносились смертные приговоры. Большинство специалистов, получая иногда даже "высшую меру", подвергалось высылке в районы Сибири, где их опыт и знания использовались в хозяйственном освоении края.
Так, после Шахтинского процесса 1928 г. в Сибири оказалась большая группа донбасских "вредителей", избежавших расстрела. Один из главных обвиняемых по "шахтинскому делу", бывший технический директор треста Донуголь Н.П.Бояршинов, которого государственный обвинитель Н.В.Крыленко назвал на процессе "инициатором контрреволюционной организации, ее настоящим и основным руководящим работником"1), был определен ОГПУ на шахты Прокопьевска. "Высшую меру" ему заменили на 10 лет лишения свободы, но свой срок он должен был отбывать на инженерной должности в положении ссыльного. Дальнейшая жизнь его сложилась трагически. Он до последних дней честно выполнял свой долг инженера, оставив о себе благодарную память многих рабочих и служащих Прокопьевска как высококвалифицированный специалист и замечательный человек. В 1934 г. Бояршинов погиб в случайной дорожной катастрофе, попав под колеса грузовика.2)
