Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. ЧИСЛЕННОСТЬ И РАЗМЕЩЕНИЕ 38
1. Оформление ареалов распространения старообрядчества во второй половине XVII-XVIII вв 38
2. Очаги и центры старообрядчества в XIX в 58
3. Кризисные явления в массовом старообрядческом движении в начале XX в
Глава 2. ВНУТРИКОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ 96
1. Течения беспоповщины и их соотношение 96
2. Единоверие и поповщина 116
Глава 3. ЭТНОСОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА 128
1. Половозрастной состав 128
2. Сословный состав 139
3. Этнический состав 154
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 170
ПРИМЕЧАНИЯ 174
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЬЇ: 194
ПРИЛОЖЕНИЯ 209
- Оформление ареалов распространения старообрядчества во второй половине XVII-XVIII вв
- Течения беспоповщины и их соотношение
- Половозрастной состав
Введение к работе
Изучение религиозной жизни общества находится в ряду весьма сложных задач исторического исследования, что обусловлено необходимостью рассмотрения как вероучительных, идеолого-мировоззренческих и духовно-нравственных ориентиров той или иной конфессии, так и явлений ее материальной культуры, а также тенденций территориально-расселенческого и социально-демографического развития. Одним из крупнейших российских религиозных движений явилось старообрядчество. Оно не только оказало значительное влияние на историю России и русского народа, но и стало реальностью в жизни иных народов и даже других государств.
Европейский Север России принадлежит к числу наиболее значительных регионов распространения старообрядчества. Однако в исторической науке сложилось явное противоречие между общепризнанным размахом здесь старообрядчества и отсутствием конкретной и полной картины его численности, территориальной локализации, демографического и социального состава. Воссоздание такой картины будет соответствовать изучению северного старообрядчества как единого, целостного явления.
Данная проблема является актуальной еще и в контексте указываемой многими специалистами необходимости проведения локальных исследований по исторической демографии во всех регионах России1.
Наконец, нужно учитывать, что старообрядчество на Европейском Севере России не остается лишь феноменом прошлого, но до сих пор существует как явление действительности. Более того, в последние годы отмечается даже некоторая активизация его деятельности: увеличение официального числа верующих-старообрядцев, регистрация нескольких старообрядческих общин. Поэтому всестороннее изучение и осмысление исторической эволюции данного религиозного движения помогут лучше определить его нынешнее состояние и тенденции возможного развития в будущем, что представляется актуальным в условиях чрезвычайно возросшей разноконфессиональности состава современных верующих.
Объектом нашего изучения стало старообрядческое население Европейского Севера России. Под старообрядческим населением мы подразумеваем всю совокупность лиц, открыто или тайно разделяющих основные постулаты так называемого антиниконовского раскола середины XVII в., развивавшегося в последствии в вариантах поповщины, беспоповщины и единоверия.
Под Европейским Севером России (далее - Европейский Север) в данном случае подразумевается территориальное пространство, приблизительно сопоставимое с границами исторической области Поморье XVI - XVII вв., а затем, после множества административных переделов XVIII в. (подробное освещение которых к задачам нашего исследования не относится), входившее с конца XVIII по начало XX в. целиком в состав Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний, а также северо-восточной части Новгородской губернии (Белозерский, Кирилловский, Тихвинский, Устюженский,, Череповецкий уезды). В исторической науке Европейский Север давно и практически бесспорно признан в качестве единого историко-культурного пространства, хотя определение его четких рубежей остается вопросом дискуссионным. В этих условиях предложенные территориальные рамки объясняются тем, что, по нашему мнению, сложившемуся в ходе изучения северного старообрядчества, именно в пределах указанных границ на Европейском Севере существовал единый старообрядческий регион с системой различного рода связей, взаимовлияний и контактов между отдельными его частями (что, естественно, не исключало некоторого воздействия на него со стороны инорегионального старообрядчества). Особо следует объяснить включение в состав исследуемого пространства территории Тихвинского уезда. Прежде всего, это вызвано тем, что основной рай- он, населенный старообрядцами, находился там на стыке с местами проживания старообрядцев Устюженского уезда, образуя единую зону. Кроме того, часть этого района в плане церковного административно-территориального деления входила в состав благочинии Устюженского уезда, и разрыв этого исторически сложившегося пространства не представляется уместным.
Предметом исследования в широком смысле является само старообрядчество как массовое движение, прочное и длительное существование которого на Европейском Севере определило яркую особенность духовного состояния региона, наложило отпечаток на быт, ментальные установки и этнокультурные процессы, здесь происходившие. В более узком смысле предметом исследования будут те изменения, которые происходили в численности, составе, размещении старообрядческого населения на указанной территории.
Хронологические рамки исследования охватывают вторую половину XVII - начало XX в. Такой выбор обусловлен несколькими причинами.
Сам по себе столь обширный временной охват вызван отсутствием в историографии научного обзора длительной эволюции северного старообрядчества. В этих условиях автор считает нецелесообразным ограничиваться более узкими временными рамками.
Вторая половина XVII в. выбрана в качестве нижней границы исследования потому, что именно тогда раскол старообрядчества появился на территории Европейского Севера и начал там развиваться.
Начало XX в. (до 1917 г.) определено конечной точкой исследования, поскольку после падения монархии начинаются коренные изменения в эволюции российского общества, в том числе и его религиозного сознания. Дальнейшее время стало совершенно особым периодом существования старообрядчества в России (в том числе и северного), происходившего на фоне быстрых социально-экономических преобразований в стране; изучение его требует привлечения абсолютно иной источниковой базы, в связи с изменением всей системы орга- нов светской и церковной власти, включая и те из них, которые занимались учетом старообрядческого населения.
Цель исследования заключается в том, чтобы представить эволюцию старообрядческого населения на Европейском Севере в совокупности его количественных, территориальных, конфессионально-дифференцирующих, социальных характеристик на протяжении указанного периода времени.
Достижение поставленной цели видится автором через решение следующих исследовательских задач: - выявление численности лиц старообрядческого исповедания, ее динамики и удельного веса старообрядцев в общей массе населения; изучение особенностей расселения старообрядцев, выделение очагов и центров старообрядчества; определение внутриконфессиональной дифференциации старообрядчества: спектра его течений - направлений, толков и согласий, и степени их распространения, включая территориальную локализацию, во временной эволюции; исследование особенностей его половозрастного,, сословного и этнического состава; выделение крупных хронологических этапов эволюции старообрядчества как массового движения; рассмотрение проблемы появления и распространения единоверия как силы, сохранявшей в своем учении основные идейные принципы старообрядчества, но противостоявшей собственно старообрядчеству, влиявшей на его количественные и пространственные показатели.
В связи с постановкой вышеуказанных задач представим авторское понимание ряда понятий и терминов.
Так, под очагом старообрядчества понимается ряд соседствующих и связанных друг с другом местностей, в каждой из которых устойчиво проживали группы старообрядческого населения. Под центром подразумевается территория внутри старообрядческого очага, в пределах которой численность старообрядцев являлась наибольшей среди всех местностей, составлявших очаг, и где располагались их богослужебные постройки.
Необходимо дать и наше понимание терминов «направление», «толк», «согласие» в связи с тем, что, как отмечает Н. Н. Чуракова, «в литературе по старообрядчеству не существует единства в употреблении организационных названий его подразделений» . Под направлением мы имеем ввиду самое общее разделение старообрядчества на так называемые поповщину и беспоповщину. Толк - крупное объединение старообрядцев внутри одного из направлений, имеющее устойчивое название, целостную систему своих религиозных взглядов и обрядовых особенностей и обязательно распространенное на межрегиональном уровне. Согласие - меньшее по численности старообрядческое объединение, выделившееся в том или ином толке, обладающее собственным, нередко меняющимся названием, но, как правило, не сформировавшее самостоятельного целостного вероучения, а имеющее лишь отдельные обрядовые особенности и запреты на какие-либо действия. Отметим, что массовость согласий могла значительно колебаться: от нескольких десятков последователей в пределах небольшой местности до нескольких тысяч человек на Европейском Севере, а в целом по России даже до сотен тысяч человек (в ситуации, когда согласие было в толке самым основным), проживавших в различных регионах.
Автор не считает целесообразным включать в круг задач данной работы в качестве специального вопроса изучение законодательства по расколу. Это мнение основывается на том, что центральное законодательство на протяжении всего рассматриваемого периода было достаточно полно исследовано рядом авторов3; местные же власти в регионе, находящемся в достаточной близости от столицы, явно строили свою политику по отношению к старообрядчеству в соответствии с общими правительственными установками.
Методология настоящего исследования формировалась исходя из представления о единстве основных принципов исторической науки: историзма и научности. Принцип историзма в данном случае означает, что объект исследования - старообрядческое население - рассматривается во временной динамике в неразрывном контексте с историческим фоном, на котором протекала история объекта изучения (экономическое развитие Европейского Севера, общественное мировоззрение местного населения, государственная политика по отношению к старообрядчеству и др.) и с учетом накопленных к настоящему времени знаний. Научность требует привлечения совокупности методов исторической науки, а также других наук (в основном, статистики и демографии), сочетания методов конкретно-исторического и сравнительно-исторического анализа, а также исторического проецирования со статистическими (главным образом, методом количественных характеристик) и картографическими методами.
Историография старообрядчества Европейского Севера имеет обширные временные границы и насчитывает большое количество работ, косвенно затрагивающих тему нашей диссертации. Однако перечень специальных обращений к интересующим нас вопросам невелик.
I. Историография досоветского периода
Отсчет ее необходимо вести с первой половины XVIII в., ибо самыми ранними историческими исследованиями можно считать сочинения С. Денисова4 и И. Филиппова5, явившиеся попыткой первой систематизации и самоописания истории раскола. В этих работах, созданных как на основе устного предания, так и с привлечением значительного числа произведений полемико-догматической и житийной литературы, содержится богатый фактический материал о ранних этапах старообрядческого движения на Европейском Севере: большое количество имен первых его подвижников, описание их деяний (в том числе организованных массовых самосожжений), появление первых центров раскола.
С конца XVIII в. старообрядчество как стойко существующее, несмотря на государственное преследование, массовое религиозное движение привлекает к себе внимание многих церковных и светских религиозных историков.
Прежде всего, следует выделить работы по общим вопросам истории старообрядчества А. Иоаннова6, М. Булгакова7, носящие еще обличительный характер, несколько позднее - менее пристрастные исследования А. П. Щапова8, В. В. Андреева9, П. С. Смирнова10, К. Н. Плотникова11, И. Стрельбицкого12, а после 1905 г. - почти простарообрядческие сочинения И. А. Кириллова13, В. Г. Сенаторова14. Раскрытие нашей темы невозможно без использования этого разнообразного историографического наследия. Для решения поставленных в диссертации задач перечисленные работы ценны прежде всего тем, что дают представление об общем состоянии старообрядчества в тот или иной период и помогают тем самым лучше понять закономерности его эволюции применительно к Европейскому Северу. Кроме того, сам Европейский Север как регион со значительным распространением раскола, занимал в них не последнее место. Правда, в основном здесь освещались сюжеты ранней истории раскола: Соловецкое восстание (1668-1676 гг.), образование Выга и развитие общежительства до середины XVIII в., крупные самосожжения конца XVII в., первые разделения в беспоповщине. Дальнейшая история северного старообрядчества была затронута в работах перечисленных авторов скупо, ибо местоположение основных идейных центров старообрядчества перемещается в Среднюю Россию; там в конце XVIII - XIX вв. разворачивалось большинство значительных событий его истории. Хотя спорадически в данных монографиях происходило «возвращение на Север», но сообщаемые сведения уже являлись настолько разнообразными, что не поддаются систематизации. Наконец, эти работы ценны для нас еще и тем, что дают краткую характеристику происхождения и учения многих течений старообрядчества.
Особняком в этой группе стоит монография Д. И. Сапожникова, в которой собраны и представлены в хронологическом порядке сведения о старообрядческих самосожжениях XVII-XVIII вв., включая и ряд «гарей» на Европейском Севере . Созданная не только на основе известных старообрядческих сочинений, но и с привлечением архивных материалов центральных государственных учреждений (что для конца XIX в. было крупным шагом вперед в изучении темы), данная работа внесла ценный вклад в разработку проблемы северных самосожжений: их причин, размаха, влияния на государственное законодательство и правоприменительную практику в отношении старообрядчества. Ее автор собрал сведения и о неизвестных на тот момент широкому кругу историков самосожжениях на Европейском Севере, существенно обогатив таким образом фактическую сторону вопроса.
Наряду с появлением множества общих работ по истории старообрядчества, с середины XIX в. развивались и проблемно-тематические исследования, в том числе посвященные старообрядчеству Европейского Севера.
Так, происходит становление светского научного исследования старообрядчества.
В основном исследователей привлекает тема Выга. Так, в 1860-1880-х гг. вышло в свет несколько статей, посвященных выговским старообрядцам, которые основывались главным образом на известном сочинении И. Филиппова. Среди них можно выделить работу Я. В. Абрамова16 как довольно удачную попытку указать на многие типичные и оригинальные черты в жизни выговцев, например, на важное значение Выгорецкого общежительства в деле старообрядческой колонизации малонаселенного Олонецкого края. Через несколько лет после ее выхода появляется статья П. Ф. Шафранова17, где проблемно рассматривается функционирование общежительства на протяжении позднего эта- па его истории (прежние работы имели верхней границей середину XVIII в.); в ней нашли отражение такие вопросы, как экономический быт выговских скитов, эволюция численности выговцев, религиозно-нравственное состояние Вы-горецкого общежительства, отношение к нему государственной администрации.
В монографии И. Я. Сырцова, посвященной проблеме Соловецкого восстания, было подробно отражено участие в конфликте населения Беломорья и на множестве примеров (в основном взятых из вышеупомянутых произведений выговской исторической литературы) показана дальнейшая проповедническая деятельность спасшихся соловецких монахов по взращиванию ими очагов раскола18.
Из научных работ той эпохи, посвященных старообрядчеству других территорий Европейского Севера, нам известен лишь очерк П. С. Ефименко о расколе среди русского населения Архангельской губернии, созданный на основе информации, поставленной ему местными краеведами19. Основное внимание в нем уделено описанию религиозно-бытовых традиций старообрядцев Архангельского, Кемского и Шенкурского уездов.
Немалое историографическое наследие оставили авторы, по своим профессиональным занятиям участвовавшие так или иначе в борьбе с расколом: сотрудники епархиальных и противораскольнических миссий, священнослужители из мест, «сильно зараженных расколом», и т.п. Здесь можно назвать работы иеромонаха Доната20 и епископа Макария21 по старообрядчеству Архангельской губернии, более поздние работы Д. В. Островского по Олонецкой губернии22 и Н. И. Следникова - по Вологодской23. Они представляют собой сравнительно небольшие по объему (до 1 печатного листа) и краткие по содержанию характеристики местного старообрядчества. В них сообщаются некоторые сведения о появлении там старообрядчества и его дальнейшей истории, дается официальная на тот момент численность приверженцев раскола и их расселе- ниє (без точной территориальной локализации), указываются причины его распространения (главным образом, субъективные, идейно-психологические), представляется спектр течений старообрядчества, делаются прогнозы относительно тенденций его эволюции. Наряду с безусловными достоинствами, связанными с профессионализмом их создателей, эти работы имеют и несколько общих недостатков. В них отсутствует объективный анализ причин распространения старообрядчества, особенно, социальных, освещается более настоящее (к моменту написания) состояние раскола, чем его история, практически не исследованным остается социальный состав старообрядцев.
В отдельную историографическую группу следует вынести краеведческие работы, посвященные изучению старообрядчества отдельных местностей Европейского Севера. Среди множества дублирующих друг друга обличительных и неинформативных сочинений можно выделить несколько довольно значимых для реализации поставленной нами в диссертации цели. Это крупные по объему статьи П. Чубинского и Н. Камкина о карелах Кемского уезда, значительное место в которых отведено глубокому статистическому анализу масштабов распространения в их среде старообрядчества на тот период (1860-1870-е гг.), ра-боты А. Лихачева и К. А. Докучаева-Баскова о расколе в Каргопольском уезде, а также брошюра Н. Е. Ончукова о нижнепечерских старообрядцах . Названные работы написаны с использованием множества статистических и делопроизводственных документов, дополнены подчас непосредственными наблюдениями за жизнью местных старообрядцев. Но они в совокупности затрагивают старообрядчество только малой части территории Европейского Севера.
II. Историография советского периода
До середины 1920-х гг. изучение северного старообрядчества продолжалось историками дореволюционной школы. Как и прежде, их привлекает в основном старообрядческое движение на территории Карелии. В частности, появляется статья В. Г. Дружинина о старообрядческой колонизации Севера до се- редины XVIII в. (главным образом, выговской)29, а чуть позже выходит в свет монография П. Г. Любомирова, обобщившая на тот момент результаты в исследовании истории Выга30.
Однако вскоре, в связи с религиозной политикой советского государства 1920-1930-х гг., направленной на ликвидацию религиозных верований, тема старообрядчества, в том числе и северного, практически исчезает со страниц печатных изданий. Из сколько-нибудь значимых работ 30-х гг. XX в. можно назвать лишь не нашедшие публикации и оставшиеся в рукописях статьи тогдашнего сотрудника Карельского научного центра Академии наук А. М. Линевско-го . В них произведена попытка, опираясь на марксистскую концепцию социально-экономических предпосылок старообрядческого движения, разработанную Н. М. Никольским и представленную в его «Истории русской церкви» (1930), выявить причины столь массового размаха раскола в Карелии. В центре внимания Линевского находились крупные самосожжения конца XVII в., но наряду с этим, на основе оригинального прочтения уже известного по предыдущей историографии материала, выявлялись периоды всплеска и затухания старообрядческого фанатизма на Европейском Севере до начала XIX столетия.
По мере постепенного восстановления в СССР интереса и уважения к дореволюционному историческому и культурному наследию России, тема старообрядчества постепенно вновь обрела свое место на страницах печатных изданий.
Так, в 1960-1970-е гг. появляется новая серия работ по общей истории старообрядчества.
В небольших книгах А. Е. Катунского32 и, особенно, В. Ф. Миловидова представлена - на основе теории Никольского - эволюция старообрядческого движения от зарождения до советского времени в соответствии с социально-экономическими изменениями в России, что является весьма важным для научного осмысления эволюции северного раскола. Однако, как и в аналогичных работах досоветского периода, история старообрядчества на Европейском Севере отражена в них подробно лишь до середины XVIII в. Фактическая сторона изложения не претерпела существенных изменений. Изменению подверглась главным образом трактовка тех или иных событий и явлений. Вопросы нашего исследования, кроме упоминания о наличии на Севере тех или иных течений старообрядчества, в них практически не затрагивались.
Иной характер носило исследование В. Г. Карцова. Для нас важно, что автор сделал обзор взглядов чиновников, боровшихся с расколом (Липранди, Мельникова), и предыдущих авторов (Андреева, Никольского) на степень достоверности официальной статистики численности старообрядцев. Критически их осмыслив, он предложил свою теорию об уровне размаха раскола в ряде регионов России, в том числе и в губерниях Европейского Севера, в XIX в.34.
Монография А. И. Клибанова, где был произведен глубокий анализ элементов антифеодального и антигосударственного протеста в идеологии ряда течений старообрядчества XVIII в. и чаяний их последователей (включая и сюжеты о развитии поморщины, филипповщины, странничества на Европейском Севере) , позволила понять особенности складывания социального состава старообрядцев в период становления движения. Однако на решение прочих вопросов, поставленных в данной диссертации, работа Клибанова направлена не была.
К этому же периоду относится выход в Париже книги эмигрантского историка С. А. Зеньковского36 (в России издана в 1995 г.). Основанная на прежде известном фактическом материале, она также отразила в большей степени раннюю историю северного старообрядчества, главным образом - идеологию и догматику. В книге, менее идеологизированной по сравнению с советскими исследованиями и включившей в себя элементы различных теорий происхождения старообрядчества, был представлен комплекс социально-экономических, политических и историко-религиозных причин распространения раскола на Европейском Севере.
С 1950-х гг. возрождается и проблемно-тематическое исследование северного старообрядчества.
Начало данному процессу положил выход монографии Н. А. Барсукова о Соловецком восстании . Несколько позднее вышла статья Р. Б. Мюллер с глубоким анализом социально-экономических и психологических причин крупнейших палеостровских самосожжений38. В 1970-1980-е гг. новый подъем переживает изучение выговского старообрядчества. Среди работ десятков авторов, глубоко и всесторонне исследовавших материальную и духовную культуру самого знаменитого центра северного старообрядчества, задачам нашей темы соответствует статья М. Л. Соколовской , где подробнейшим образом отражена структура старообрядческих поселений Выгореции периода ее расцвета в первой половине XVIII в. Выходит также книга М. И. Бацера40, представляющая собой очерки истории Выговского общежительства на основе обобщения практически всего на тот момент историографического наследия; среди прочего в нем раскрыта эволюция социально-экономической деятельности Выга, врастание общежительства в феодальную систему, медленно эволюционировавшую по буржуазному пути, социальное расслоение и эксплуатацию в старообрядческой среде. Однако при всех впечатляющих успехах исследования Выга, история старообрядчества после начала XVIII в. на остальной территории Карелии разработке не подвергалась.
В 1950-е гг. началось интенсивное научное изучение старообрядчества на территории Коми края: как его этнографических аспектов, так и историко-статистических. Среди работ второго направления одной из ранних явилась статья Л. П. Лашука, который, обличая сохранявшееся старообрядчество как «сектантскую религиозную идеологию», сопротивляющуюся «новым формам культуры и быта»41, смог тем не менее обрисовать его особенности: перечислил прежние районы распространения старообрядчества на территории Коми АССР, течения местного раскола. Но основной вклад в разработку проблемы внесла серия работ Ю. В. Гагарина 1970-начала 1980-х гг., в которых произведен конкретно-исторический и статистический анализ старообрядческого движения в Коми крае в XVIII - начале XX в. на основе систематического применения статистической и делопроизводственной документации гражданских и, особенно, церковных органов. В них отражен ряд существенных для нашей темы вопросов: этапы территориального распространения раскола, численность старообрядцев (через критическую оценку официальной статистики), политика по отношению к старообрядчеству местных органов власти42. В поздних своих работах Гагарин выходит за пределы Коми края, подвергая исследованию мезенское и пинежское старообрядчество Архангельского Поморья в XIX - начале XX в.43 и даже делая первую в историографии попытку осмысления на основе конкретных данных старообрядчества Европейского Севера как единого движения44. Работы Гагарина стали огромным шагом вперед в методике и результатах исследования старообрядческого движения. К сожалению, ему не удалось до конца верно выделить хронологические этапы эволюции старообрядчества хотя бы на территории нынешней Республики Коми, ибо, довольно правильно определив эволюцию его идеологии, Гагарин фактически представил местное старообрядчество как непрерывно количественно растущее вплоть до начала XX в. движение. Еще одним слабым местом работ Гагарина была недостаточная четкость этнической дифференциации старообрядчества Коми края.
Второй из указанных недостатков был частично исправлен монографией Л. Н. Жеребцова, где, среди прочего, отслеживались этнические контакты русских старообрядцев с коми населением 5.
Вне национальных территориальных образований Европейского Севера столь интенсивного изучения старообрядчества в тот период не велось. Однако данная тема получила некоторое отображение в обобщающей краеведческой литературе. Так, в 1980-е гг. выходят в свет книги архангельского краеведа В. А. Зайцева и мурманского историка И. Ф. Ушакова47, в каждой из которых имеется раздел, посвященный расколу на территории современных Архангельской и Мурманской областей соответственно. По ряду сюжетов эти работы совпадают с задачами нашей диссертации, но, к сожалению, авторы не внесли в их решение новых материалов и концептуальных суждений. Работа Зайцева, в которой кратко освещаются такие вопросы, как локализация старообрядцев, спектр течений беломорского старообрядчества, численность последователей раскола в конце XIX- начале XX в. - построена лишь на использовании прежней вышеназванной историографии (и то не в полном объеме), без привлечения новых архивных источников. Очерки же Ушакова посвящены раннему этапу раскола на Кольском полуострове (до конца XVII в.), а точнее, процессу старообрядческих миграций - ссылки туда; о более же поздней его истории сообщается лишь вскользь.
Как видно, в советское время северное старообрядчество в полной мере не стало объектом крупных научных изысканий. В этом смысле кроме работ
Гагарина можно назвать диссертационные исследования Н. В. Третьяковой и Л. К. Куандыкова49. В диссертации Третьяковой, вообще посвященной изучению бытового сознания и традиций печорского старообрядчества, присутствует параграф «Старообрядческие общины на Нижней Печоре», где исследуются вопросы происхождения, времени существования, населенности скитов в ниж-непечерском очаге старообрядчества. В работе Куандыкова рассматриваются особенности организационного устройства беспоповских скитов на Русском Севере, и по ходу изложения встречаются упоминания о территориальной локализации отдельных скитов и вероучительной принадлежности их насельников.
III. Историография постсоветского времени
С начала 1990-х гг. и до настоящего времени, на фоне выросшего интереса к религиозной истории, наблюдается усиление внимания к старообрядчеству Севера со стороны местных и инорегиональных исследователей.
Так, в 1992 г. выходит сборник «Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки», целый ряд статей которого посвящен прошлому и настоящему старообрядчества Европейского Севера, главным образом - его духовной культуре. В нашем случае особого внимания заслуживает статья финского исследователя Ю. Пентикайнена, посвященная в основном дискуссионной проблеме оценки масштабов и последствий распространения старообрядчества в среде коми, воздействия старообрядчества на его этническое самосознание50. Несколько лет спустя увидела свет статья А. Н. Власова51, в которой автор отразил, на базе симбиоза достижений исторической, этнографической и филологической наук, механизмы процесса восприятия старообрядческого учения народом коми в Удорском и Печорском крае и его результаты.
По-прежнему волнует исследователей яркая и драматичная история старообрядческих самосожжений. В статье Е. М. Юхименко детально обследуется серия так называемых «гарей в Дорах»52. Новым взглядом - через изучение дружественных и родственных связей вожаков раскола на Севере второй половины XVII в. - рассматривается история крупных самосожжений в Поморье в статье А. Т. Шашкова53.
Вышла в свет монография А. И. Мальцева об истории странничества в России54, явившаяся первым в историографии опытом крупного специального изучения отдельного толка. Значительная часть монографии посвящена эволюции страннического учения и его распространения в пределах Европейского Севера.
Но основное направление в изучении северного старообрядчества в последние годы составляют работы ученых - представителей научных школ из административных центров современных республик и областей Европейского Севера. В связи с этим обстоятельством территориальными границами большинства их работ являются именно границы данных субъектов.
Существенный вклад в изучение проблемы территориального распространения старообрядчества в Карелии внесли работы А. М. Пашкова. В ряде своих статей он систематизировал исторические знания о наиболее значительных скитских поселениях Карелии конца XVII - начала XX вв.: их расположении, времени существования, численности жителей, воздействии на рост раскола среди окружающего населения55. Кроме того, Пашков вновь затронул не изучавшуюся долгое время проблему распространения старообрядчества у не-русских этносов Карелии: карелов и вепсов (вепсское старообрядчество вообще относится к практически неисследованным темам), но только в первой половине - середине XIX в. и лишь на основе использования чиновничьих отчетов о состоянии населения. Работу по осмыслению общих тенденций эволю- ции старообрядчества в Карелии ведет М. В. Пулькин . В последнее время изучением количественных и пространственных характеристик старообрядчества Карелии XIX в. занимается И. Н. Ружинская59, хотя практические результаты ее работы к настоящему моменту дают представление о состоянии старообрядчества лишь за отдельные годы.
В диссертационном исследовании Г. Н. Мелеховой, в контексте этнографической проблемы православных традиций Каргополья, затрагиваются характеристики старообрядчества в Каргопольском уезде в середине XIX - начале XX в.: численность старообрядцев (официальных и тайных), их внутриконфес-сиональная дифференциация (включая и проблему единоверия, но без учета поповщины), его религиозные центры и состояние накануне крушения монархии в сфере вопроса о кризисе60. К сожалению, автор ограничилась в своем исследовании использованием лишь опубликованных миссионерских отчетов о состоянии Олонецкой епархии и работ краеведов досоветской эпохи.
Заслуга в общем определении спектра течений старообрядчества Архангельского севера, впрочем, без выявления четкого соотношения толков и согласий и их конкретной локализации, принадлежит Н. Н. Чураковой61. В небольшой статье А. А. Камаловой и А. И. Климова ставится проблема состояния старообрядчества Архангельской губернии на рубеже XIX-XX вв., наличии или отсутствии в нем кризиса , однако итоговых авторских выводов сделано не было. Продолжается исследование истории старообрядчества восточной части Европейского Севера, в основном в пределах Республики Коми. Нижнепечер-ское старообрядчество (его прошлое и современность) является в последние годы объектом научных изысканий Е. Г. Меныпаковой. В частности, ею подробно рассмотрены причины и обстоятельства распространения старообрядчества в Пустозерске во второй половине XVII в. и перенесения затем центра нижнепе-черского раскола в Усть-Цильму . Опираясь на документальные материалы миссионерских отчетов Стефано-Прокопьевского противораскольнического братства, исследовал численность, локализацию и внутриконфессиональную дифференциацию старообрядчества бывших северных уездов Вологодской губернии - Сольвычегодского и Усть-Сысольского - Ю. В. Савельев64. Но в связи с ограниченным временем существования братства - 1896-1918 гг. - хронологические рамки основной части его работ соответственно столь же узки.
Как и прежде, почти нет работ о старообрядчестве южной части Европейского Севера. Этнограф О. М. Фишман, изучая старинные обрядовые и бытовые традиции тихвинских карел-старообрядцев, дает в своих статьях и некоторые сведения об обстоятельствах внедрения в их среду идей раскола, их веро-учительной принадлежности65. Что же касается истории старообрядчества в территориальном пространстве нынешней Вологодской области, то здесь можно назвать работу Н. М. Ситниковой, явившуюся попыткой выявления численности и спектра течений старообрядчества в Череповецком уезде в XIX - нача- ле XX в. , и книгу А. А. Угрюмова с очерком о кокшеньгском раколе конца ХУИ-началаХУШв.67
Следует особо упомянуть о значении использования для подсчета удельного веса старообрядцев на какой-либо территории, в составе той или иной этнической или социальной группы ряда историко-демографических и статистических работ (в первую очередь, Я. Е. Водарского, В. М. Кабузана, П. А. Колесникова, И. Л. Жеребцова, Д. И. Пинаевского), а для понимания особенностей религиозного сознания основных этносов Европейского Севера - этнографических работ Т. А. Бернштам, В. В. Пименова, 3. И. Строгалыциковой, Ю. Ю. Сурхаско и др.
Таким образом, к настоящему времени достигнуты определенные успехи в изучении старообрядческого населения Европейского Севера, которое наиболее интенсивно велось в середине Х1Х-начале XX в. и в последней трети XX в. В большей степени ему посвящались краеведческие и частнопроблемные научные работы, в меньшей степени оно рассматривалось в рамках обобщающих работ по истории российского старообрядчества в целом или старообрядчества отдельных крупных территорий-земель Европейского Севера. В историографический массив косвенно входят также демографические, историко-экономические, этнографические исследования, исследования по книжной культуре. В разработке изучаемого круга вопросов не всегда прослеживаются последовательность, поступательность и взаимосвязь. Изучение нередко шло вне выделения ключевых проблем и дискуссионного их решения. Поэтому некоторые работы последнего периода не опережают по уровню научности рассмотрения темы работы XIX в., почти дублируют их. К настоящему моменту наиболее полно освещена ранняя история северного старообрядчества середины XVII- начала XVIII в. В территориальном плане исследованию было подвергнуто главным образом старообрядчество нескольких крупных очагов: на Выге, в Северной Карелии, на Печоре, в меньшей степени - на остальной тер- ритории Коми края и Архангельского Поморья; старообрядчество прочих районов Европейского Севера изучению почти не подвергалось. К относительно разработанным вопросам можно отнести отображение основных направлений старообрядческих миграций и общего размаха старообрядчества (без системы конкретных данных по динамике численности), спектра его течений; к менее исследованным - его социальный состав, особенно, сословную дифференциацию; почти совсем не занимало историческую науку единоверие (в единственной специальной монографии начала XX в. Е. Е. Лебедева, где статистически рассматривались масштабы его распространения68, северному единоверию практически не было уделено места). Важно и то, что в историографии выявлен ряд источников, важных для раскрытия темы, начата разработка методики их анализа, введен в научный оборот большой фактический материал. Можно сделать вывод о том, что комплексом предыдущих исследований созданы прочные предпосылки для решения диссертационных задач.
Основой диссертационного исследования стал комплекс опубликованных и неопубликованных источников, представленный делопроизводственными, статистическими и судебно-следственными материалами. Поскольку нам хотелось бы выделить связи различных источников в происхождении их информации, то характеристика источников производится вне прямого группирования в рамках типо-видовой классификации. Однако видовая принадлежность каждого источника отражена в процессе его характеристики.
I. Опубликованные источники
1. Прежде всего, следует выделить «Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительственного Синода». Это издание, насчитывающее 28 томов, изданных вне хронологической последовательности, выходило в Санкт-Петербурге с 1868 по 1915 гг. Публикация была доведена до 1770 г. Среди множества материалов в издании встречаются сообщения о старообрядчестве из различных местностей Европейского Севера: доношения о расколе, распоряжения по этим вопросам центральной власти, результаты розысков старообрядцев. Хотя археографический уровень издания (представляющего собой пересказ содержания тех или иных документов) в целом невысок, все же оно позволяет как-то компенсировать малое количество сохранившейся документальной информации об истории старообрядчества до середины XVIII в. в центральных и, особенно, областных архивах.
2. Большую группу источников, сходных друг с другом по происхождению и характеру информации, составляет опубликованная государственная статистика середины Х1Х-начала XX в. как центральных, так губернских изданий. Причины ее появления состоят в следующем. До середины XIX в. учет количества и состояния населения велся в основном через ревизии. С 1858 г. на смену ревизиям приходит текущий административно-полицейский учет населения. Создаются Центральный статистический комитет и губернские статистические комитеты69. Они производят сбор и выпуск статистических материалов по различным сферам жизни населения. Постепенно издания приобретают регулярный, систематический характер.
Одну из групп данных материалов составляют сведения о численности и составе наличного населения, в том числе распределении его по вероисповеданиям. На местах курировали систематизацию материалов члены-корреспонденты статистических комитетов, а сама непосредственная работа по сбору сведений лежала на уездных полицейских управлениях. Запрашиваемые сведения доставлялись становыми приставами. Губернские, уездные и городские итоги слагались из отдельных показаний ведомостей, собираемых городской и земской полицией.
Из центральных статистических изданий нами в работе использованы два. Это, во-первых, «Наличное население Российской империи за 1858 г.» (статистические таблицы А. Бушена), где, среди прочего, в таблице «Население империи по вероисповеданиям» представлена погубернская численность старо- обрядцев с дифференциацией их по месту проживания - на городских и уездных (сельских) - и по половому признаку, а также приведен анализ причин несоответствия официальной ее численности и реальной. Во-вторых, это «Статистические сведения о старообрядцах (к 1 января 1912 г.)», включающие в себя общую «Ведомость старообрядцев по губерниям» (с указанием, кроме их численности, количества зарегистрированных общин и их членов, числа зарегистрированных переходов в старообрядчество за 1905-1911 гг., зарегистрированных и незарегистрированных духовных лиц, молитвенных зданий разных видов и старообрядческих школьно-просветительских учреждений), а также ряд ведомостей о численности старообрядцев каждого толка в отдельности по губерниям России, в том числе и Европейского Севера, с перечнем аналогичных показателей, что и в общей ведомости.
Из губернских изданий в диссертации во множестве применены статистические материалы «Памятных (справочных) книжек» Архангельской, Вологодской, Новгородской и Олонецкой губерний, также начавших почти ежегодно выходить в конце 50-х гг. XIX в. В них среди сведений о народонаселении с периодичностью в несколько лет до 1905 г. публиковались таблицы «О численности населения по вероисповеданиям», с указанием в них в том числе и количества раскольников, а в редких случаях, и единоверцев (чаще православные и единоверцы учитывались вместе). Информация этих таблиц немногомерна и носит обобщающий характер. В них приводится лишь официальная, то есть заниженная (причины общей заниженности данных официальной статистики указаны при характеристике неопубликованных источников) численность «раскольников»; в данную категорию здесь включаются и старообрядцы, и сектанты. Правда, сектантство до начала XX в. в пределах Европейского Севера распространения почти не имело, серьезного учета сектантов здесь не велось (изучение нами множества архивных документов, формуляр которых предусматривал включение данных о сектанстве, обнаружило отсутствие их фиксации), так что можно утверждать, что реально в эту категорию «раскольники» попадали практически только старообрядцы. Степень территориальной локализации старообрядцев - по городам и уездам каждой губернии - в них неглубока. Из демографических показателей старообрядчества проводится лишь разделение по половому признаку. Отображение их конфессионального состава либо вообще отсутствует, либо проводится лишь дифференциация «приемлющих священство» (поповцев) и «неприемлющих священство» (беспоповцев), а среди последних - разделение на приемлющих и неприемлющих браки и моление за царя.
По своему происхождению данные источники вторичны по отношению к неопубликованным статистическим материалам - административно-полицейским и церковным (при работе над источниками автором обнаружено, что в отдельных случаях для получения сведений о вероисповедальном составе населения ГСК через посредничество губернатора обращались в епархиальные духовные консистории) - и менее информативны в сравнении с ними. Но в тех случаях, когда неопубликованные статистические материалы за какие-либо временные промежутки в архивных фондах отсутствуют, ведомости о численности населения по вероисповеданиям способны их компенсировать в некоторой степени; для нас это особенно актуально по отношению к поврежденным вследствие событий Великой Отечественной войны фондом ГАНО.
3. В своем роде ценнейшим источником по разработке поставленных в диссертации задач являются материалы Первой Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года. В программе переписи, среди 14 признаков характеристики населения имелось и вероисповедание. В общем-то, данные о старообрядчестве в «Ведомостях о составе населения по вероисповеданиям» изданных томов переписи по Архангельской, Вологодской, Новгородской и Олонецкой губерниям мало чем отличались от вышеописанных соответствующих материалов Памятных книжек; в них указывалось количество раскольников, мужчин и женщин, по городам и уездам каждой губернии. Соотноситель- ные «Ведомости о составе населения по вероисповеданиям и десятилетним возрастным группам» дают возможность представить возрастную специфику последователей старообрядчества. Но перепись имеет несколько присущих ей особенностей. Информация в ней получена не опосредованным образом, а непосредственно от населения, то есть отражает несколько более реальную численность старообрядцев. Кроме того, уникальность ее материалов состоит в том, что это, пожалуй, единственный массовый источник досоветского периода, обязательно фиксировавший точный этнический состав населения (в варианте -«по родному языку»). Соотносительные «Ведомости о составе населения по вероисповеданиям и родному языку», где по вертикали указан перечень вероисповеданий, а по горизонтали следует перечень этносов, позволяет представить этнический состав старообрядчества внутри каждого тогдашнего города и уезда Европейского Севера.
П. Неопубликованные источники
В целом, значение опубликованных источников для нашего исследования ограничено хронологической неполнотой информации и, в большинстве случаев, слишком общим ее характером. Приоритет, безусловно, принадлежит источникам неопубликованным. В работе над диссертацией использованы материалы 24 фондов (большинство из которых однотипные) 7 центральных и региональных архивов: Российского государственного архива древних актов (г. Москва), Российского государственного исторического архива (г. Санкт-Петербург), Государственного архива Архангельской области (г. Архангельск), Государственного архива Вологодской области (г. Вологда), Великоустюгского филиала Государственного архива Вологодской области (г. Великий Устюг), Государственного архива Новгородской области (г. Великий Новгород), Национального архива Республики Карелия (г. Петрозаводск).
Весь корпус неопубликованных источников можно условно разделить на два массива: 1) Документы учреждений Русской православной церкви и свя- занных с ней организаций; 2) Документы исполнительных органов государственных власти.
Совокупность источников первого массива представляет собой следующие виды документации.
1. Следственные дела XVIII-начала XX в. по разбирательству фактов обнаружения старообрядчества, чаще всего, в связи с уклонением в раскол, и преследованию его (аресты старообрядцев, уничтожение их богослужебных помещений и т.п.). Данные «Дела о раскольниках» имеют, как правило, следующий состав. Первоначально идет доношение (или его копия) о факте обнаружения старообрядческого раскола: чаще - от представителей гражданской либо церковной власти, иногда - от местных жителей. Затем идут отчеты о ходе розысков и их результаты, материалы следствия и его итоги. Правда, произошедшее во второй половине XIX в. ослабление, а затем - после 1905 г. - прекращение уголовного преследования старообрядцев привело к изменению состава данных материалов; дела о раскольниках стали сводиться лишь к доношениям, трансформировавшись в служебную переписку.
Для решения задач, поставленных в диссертации, имеет ценность главным образом та часть данной категории дел, которая относится к XVIII в. Такие документы позволяют проследить последовательность распространения старообрядчества по территории Европейского Севера и компенсируют малочисленность в тот период статистических материалов. После появления в конце XVIII в. большого количества статистических материалов, отражающих численность старообрядцев, надобность в привлечении дел о раскольниках, содержащих теперь чаще всего информацию об отходе от православия нескольких человек в районе давнего и сильного распространения раскола, почти отпадает. Однако и среди материалов Х1Х-начала XX в. обнаруживаются такие, в которых нашли отображение те или иные особенности местного раскола: общая численность старообрядцев данной местности, их вероучение и религиозные настроения, сословный, имущественный, этнический (в районах проживания нерусских народов) состав; в случаях указания нескольких из них фактически дана его общая характеристика. Это позволяет нам путем микроисторического подхода осмыслить внутренние тенденции эволюции (а не только чисто количественное состояние) старообрядчества на том или ином этапе его развития, получить не дающийся в статистических источниках фактический материал. Кроме того, в составе дел о раскольниках имеются такие документы, как копии «Допросных листов раскольников», позволяющие рассматривать объект изучения не только с точки зрения власти, но и с позиций самого старообрядчества, что представляется крайне важным для объективного понимания причин и масштабов распространения на Европейском Севере данного феномена.
Разновидностью этих материалов являются «Дела о расколе», составленные по сообщениям, пересланным из регионов в Синод (РГИА. - Фф. 796, 797). Перечень документов в них невелик. По своему составу они, как правило, сводятся к развернутым сообщениям - «Рапортам» о фактах массового «уклонения в раскол» или каких-либо иных значительных акциях старообрядцев и «Постановлениям» Синода по данным происшествиям. По сути, использованные нами синодские дела о расколе второй половины XVIII- середины XIX в. (в дальнейшем они почти исчезают) являются продолжением и дополнением материалов «Описания документов и дел...», издание которых, как уже сообщалось выше, не было завершено.
2. Другую группу документов, хранящихся в фондах епархиальных духовных консисторий и архиерейских канцелярий и представляющих, на наш взгляд, один вид источников, составляют «Клировые ведомости о числе раскольников» (иные варианты названия - «Ведомости о количестве раскольников», «Ведомости о состоянии раскола»). Составление их началось после 1737 г.70 и продолжалось до 1917 г. Каждая ведомость собственно являлась приложением к «Клировым рапортам о расколе», информация в которых значи- тельно скуднее, чем в приложениях, так что они использованы в нашей работе не были.
В этих ведомостях содержатся статистические сведения о численности и составе старообрядцев либо по всей епархии, либо в пределах ее отдельных административно-территориальных единиц: городов, уездов, благочинии, приходов. Составлением их занимались благочинные по инициативе епархиального начальства (в основном, непосредственно архиерея), по запросам Синода либо по просьбе гражданской власти (в лице губернатора). По XVIII в. такие документы встречаются крайне редко, как по причине их несохраненности, так и из-за крайне нерегулярного сбора сведений для них на практике. В XIX столетии их количество и регулярность постоянно возрастают, так что в последней трети века епархиальные ведомости о раскольниках составлялись уже ежегодно и в основном сохранились в архивах. В XX столетии, в связи с некоторым ослаблением интереса к старообрядчеству со стороны Церкви, количество таких ведомостей начинает сокращаться, регулярность их выхода вновь снижается. Среди данных статистических материалов встречаются документы разного уровня статистического обобщения. Иногда это уже вторичные (обработанные в консистории) сведения об общем количестве старообрядцев по городам и уездам или же по приходам каждого уезда, сосредоточенные на нескольких листах. Иногда же - собранные благочинными с местных священников и отправленные в епархиальный центр первичные отчеты о наличии и состоянии раскола в каждом приходе, которые затем комплектовались в одно дело.
Формуляр этого вида источников, представлявших собой по сути таблицу, не являлся постоянным. В ведомостях были как обязательно имевшиеся графы, так и встречавшиеся не всегда. К числу постоянных относятся графы, где указывались административно-территориальные единицы с наличием старообрядцев и их численность там с разделением по половому признаку. Дополнительными могли быть графы, в которых указывалась прошлогодняя числен- ность раскольников (для выявления тенденции их увеличения или сокращения), количество «фактических раскольников» (тех из них, кто числился в ревизских сказках либо метрических книгах православными) и лиц, «склонных к расколу» (не порвавших еще окончательно с православием), а также графа с указанием их конфессиональной приверженности: либо просто направления, либо толка. После 1905 г. подробная характеристика старообрядчества в ведомостях исчезает; нередкими становятся случаи, когда в них лишь указывается общее количество старообрядцев в епархии, даже без распределения по уездам.
Вклад данных источников в создание нашего исследования весьма велик. Ценность их состоит в том, что они позволяют воспроизвести процесс распространения старообрядческого движения на Европейском Севере, выявить местные очаги старообрядчества и преобладание тех или иных его течений по различным районам. Преимущественно на их информации созданы статистические таблицы по динамике численности старообрядцев.
Вариантом приходских ведомостей о числе раскольников являлись «Именные списки раскольников» с другим формуляром. Данные документы включали в себя следующие графы: имя старообрядца; возраст (в годах); сословная принадлежность. В дополнительной графе, встречающейся в некоторых списках из сельских приходов, производилось указание имущественного состояния старообрядца: «худое», «среднее», «зажиточное» и т.п. Эта информация способствует определению половозрастных особенностей и имущественно-правовой дифференциации северного старообрядчества.
Самым основным, на наш взгляд, недостатком ведомостей о числе раскольников как источника является то обстоятельство, что учитывалась в них меньшая часть от реального числа последователей раскола, главным образом так называемые «действительные раскольники» (официально зарегистрированные в этом статусе), ибо старообрядцы, особенно в периоды ожесточенного преследования раскола, как могли скрывали свое истинное вероисповедание.
Духовенство же на местах не всегда могло выявить скрытых староверов, да и нередко оно, опасаясь взысканий за «нерачение в борьбе с расколом» со стороны епархиального начальства или получая взятки со стороны старообрядцев, уменьшало уровень распространения раскола в среде своей паствы. Только к концу XIX в. положение существенно изменилось: учет категорий неофициальных старообрядцев велся все точнее, а либерализация религиозного законодательства приводила к постепенной легализации старообрядчества, в связи с чем староверы переставали скрывать свою религиозную принадлежность. В результате разница между реальной и официальной их численностью неуклонно сокращалась, хотя полного соответствия действительности достигнуто к 1917 г. не было.
3. Следующим видом источников церковного происхождения, использованных при создании исследования, стали ежегодные «Отчеты о состоянии епархии» середины Х1Х-начала XX в., отправляемые в Синод. На местах же - в епархиальных духовных консисториях - оставались копии данных отчетов, которые собственно и были использованы в нашей работе.
Отчеты представляют собой довольно объемные документы в несколько десятков листов рукописного текста, информация в которых дифференцирована по ряду разделов. Одним из обязательных являлся раздел «Паства», внутри которого выделялся пункт «Раскол». В нем приводится общая численность старообрядчества по епархии в сравнении с аналогичным показателем прошлого года, сообщается перечень его толков, дается общая характеристика бытовых и религиозных настроений старообрядцев (степень фанатизма, взаимоотношения с остальным населением и православным духовенством и т.п.), указываются тенденции эволюции старообрядчества и, наконец, перечисляются меры, принятые за прошедший год, по борьбе с расколом.
С одной стороны, информация о старообрядчестве в отчетах о состоянии епархии носит излишне общий и краткий характер. Однако же бесспорным их достоинством является то, что из всех массовых статистических источников именно они позволяют наиболее разносторонне и широко (в рамках епархии) обозреть старообрядческое движение, что представляется значимым именно для изучаемой нами темы.
4. В работе также нашли применение материалы миссионерских организаций Православной церкви: епархиальных миссионерских комитетов и проти-вораскольнических православных братств, создаваемых повсеместно, в том числе на Европейском Севере в последней трети ХГХ-начала XX в. Поскольку борьба с расколом являлась основной функцией данных организаций, то и информация о старообрядчестве в их документах носит наиболее точный и упорядоченный характер. Автором использованы ежегодные «Отчеты о состоянии раскола». Часть из них хранится в фондах миссионерских организаций: Архангельского епархиального миссионерского комитета (Ф.830 ГААО) и Стефано-Прокопиевского братства (Ф.265 ВУФ ГАВО); Материалы прочих миссионерских организаций в архивах в качестве особых фондов не сохранились; имеются только копии данных отчетов, отосланные по запросам в духовные консистории и губернские канцелярии и хранящиеся теперь в фондах этих органов. Эти источники представляют собой свод данных о состоянии антиправославного раскола по миссионерским округам епархии (каждый миссионерский округ обычно объединял территорию ряда благочинии в рамках двух-трех уездов, хотя границы округов не всегда точно совпадали с уездными). В них последовательно приводится численность старообрядческого населения округов, включая и категории «тайных раскольников» и «склонных к расколу», производится его территориальная локализация; далее анализируется изменение численности старообрядцев по сравнению с предыдущим годом по таким показателям, как число рождений в старообрядческих семьях и смертность в их среде, количество «уклонений в раскол» и переходов в православие, указывается точная численность последователей каждого из течений старообрядчества, дается компе- тентная характеристика его материального и нравственного состояния. Кроме того, исключительной особенностью этих документов является то, что в них значительное место отведено информации о единоверии. Здесь приводятся данные о численности единоверческого населения за истекший год и местонахождении единоверческих приходов, оцениваются перспективы эволюции единоверия как средства борьбы с расколом.
В сравнении с церковными материалами документация светских органов власти в создании данной диссертации играет несколько меньшую роль.
1. Из материалов центральных органов нами использованы «Ведомости о сборе денег с раскольников» за 1722-1745 гг. Сената и Раскольнической конторы (Фф.248 и 288 РГАДА соответственно).
Раскольническая контора - учреждение, существовавшее в 1725-1763 гг., занимавшееся сбором податей со старообрядцев (двойной оклад, плата на но-шение бороды) . Отчетность по полученным денежным средствам пересылалась в Сенат, поэтому документы обоих органов полностью идентичны по формуляру и характеру информации. Они представляют собой сведенные воедино и следующие друг за другом данные о количестве собранных со старообрядцев денег - в рублях и копейках - по городам, уездам, провинциям и губерниям России (единой системы административно-территориального подразделения здесь не было), в том числе и Европейского Севера, а также о численности старообрядцев в них. В отдельных случаях проводилась дифференциация старообрядцев по половому и сословному признакам.
Эти источники дают нам возможность изучения главным образом процессов территориального распространения старообрядчества на Европейском Севере во второй четверти XVIII в. Однако разница между официальной - записанной в двойной оклад - и реальной численностью раскольников была в тот период очень значительна, так что подлинный размах старообрядческого движения они не отражают.
2. К иному времени относятся материалы, сосредоточенные в архивных фондах губернаторов и губернских канцелярий, городской и уездной полиции, губернских статистических комитетов. Несмотря на различный статус этих государственных органов, статистическая информация о расколе в их документах имеет единое происхождение, полностью сопоставима друг с другом и взаимозаменяема.
Подобное единство достигалось следующим образом. Первоначальным сбором сведений о старообрядческом и сектантском расколе на местах занимались в сельской местности уездные земские суды - полицейские органы, существовавшие с 70-х гг. XVIII в. до 1862 г. и возглавляемые земскими исправниками, в городах - полиция (ответственность за доставку нес полицмейстер), в ходе административных реформ Александра II преобразованные в городские и уездные полицейские управления. Затем эти данные о расколе в форме ведомостей отправлялись в губернскую канцелярию, где на их основе составлялась единая губернская «Ведомость о числе раскольников». Она включалась в состав ежегодных губернаторских отчетов, а копии ее хранились в архивах губернаторов и губернских канцелярий.
Вообще, «Отчеты о состоянии губернии» были частью административной статистики МВД и представляли собой целый комплекс материалов, фиксировавших состояние губернии за год. Появившись после административных реформ Петра I, отчеты на протяжении XVIII в. имели произвольную форму и нерегулярный характер и предназначались для разных органов власти. Только в
1804 г. вышел циркуляр МВД с требованием ежегодных отчетов . Формуляр их определился в 1830-х гг.; он состоял из текстовой части и приложений в виде ведомостей, одну из которых составляла ведомость «О раскольниках по различным их толкам»73. В 1870 году МВД был определен новый формуляр, по которому губернаторский отчет делился на «Всеподданнейший отчет начальника губернии» и «Приложение к всеподданнейшему отчету» (другое название - «Обзор губернии за отчетный год»)74, где присутствовал пункт «Раскол» с краткой его характеристикой и соответствующей ведомостью «О раскольниках по различным их толкам».
Поскольку сбором большинства сведений для губернаторских отчетов занимались губернские статистические комитеты, то аналогичные сведения о расколе поступали из полицейских органов и туда. Статистические же комитеты составляли, как сообщалось выше, «Памятные книжки» губерний, так что можно говорить о соответствии данных источников и опубликованной статистики.
Структура «Ведомостей о раскольниках по различным их толкам» одинакова для всех названных органов. Территориальное деление производилось по городам и уездным станам, так что уровень локализации старообрядчества невелик. Раскольники дифференцировались на несколько категорий, каждой из которых отводилась соответствующая графа: 1. «старообрядцы, приемлющие священство» (поповцы); 2. «раскольники, не приемлющие священство» (беспоповцы), делившиеся на «приемлющих браки и моление за царя» и «неприем-лющих браки и моление за царя»; 3-5. Сектанты нескольких видов (что нас в данном случае не интересует).
Информация о расколе в данных источниках в целом вполне сопоставима с церковной (что, кстати, позволяет замещать ею отсутствие церковных данных за нужный год в статистических таблицах по динамике численности старообрядцев); количественные показатели в одногодичных ведомостях обеих групп документов в большинстве случаев незначительно отличаются друг от друга. Полицейские органы обращались за помощью в сборе сведений о расколе к приходскому духовенству, но, с другой стороны, иногда заносили в раскольнические списки и просто заподозренных в расколе, так что в итоге полицейская численность старообрядцев обычно оказывалась несколько больше церковной, но в отдельных случаях, в основном при специальном исследовании чиновни- ками раскола по поручениям сверху, могла превышать церковную в два-три раза. Последнее обстоятельство делает ведомости о раскольниках по различным их толкам ценным источником в решении проблемы определения действительной численности старообрядчества.
Наряду с определением численности старообрядцев полицейские органы занимались учетом их богослужебных помещений. Плодом этого являлись «Ведомости о раскольнических молитвенных зданиях», передававшиеся затем по той же схеме в губернские центры (правда, в итоговые отчеты губернаторов и статистические издания эти сведения почти никогда не входили). Зачастую ведомости о раскольниках по различным их толкам и о раскольнических молитвенных зданиях находятся в одних архивных делах. Дифференциация молитвенных зданий производилась по следующим признакам: 1) месторасположение, 2) тип, 3) количество проживающих там лиц, 4) время основания. Эта информация представляется важной, поскольку наличие подобных сооружений является составным элементом очага старообрядчества: их количество, тип позволяют судить о степени размаха и условиях существования староверия в той или иной местности.
Абсолютное большинство документов о старообрядчестве в фондах полицейских органов приходится на период усиленного преследования раскола в 1830- начале 1850-х гг. В дальнейшем, по мере ослабления репрессий, их количество и регулярность постепенно начинают снижаться, и к концу 80-х гг. XIX в. они практически исчезают; на первый план у полиции выходит контроль за политическими преступниками. Губернская администрация и статистические комитеты за соответствующей информацией обращаются теперь к епархиальному руководству, так что данные о расколе в документах этих фондов конца Х1Х-начала XX вв. связаны уже напрямую с церковными и сводятся обычно лишь к копиям присылаемых из духовных консисторий «Ведомостей о числен- ности раскольников» по городам и уездам. После 1905 г. и их выход почти прекращается.
Доминирование материалов, имеющих официальное происхождение, и почти полное отсутствие источников, исходящих от самих старообрядцев, объясняется тем, что основной массив старообрядческих сочинений (относящихся по тематике к проблеме раскола) имеет явно выраженный богословский характер и задачам настоящего исследования не соответствует. Та же их часть, где содержится конкретно-историческая информация (например, произведения Аввакума, так называемые «Сводный старообрядческий Синодик» и «Лекснин-ский летописец», некоторые усть-цилемские "повести"), давно введена в научный оборот, так что их фактический материал целиком использован в историографии; с нашей стороны к ним имелись лишь единичные обращения.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что весь корпус представленных источников соответствует требованию однородности (сопоставимости), но, вместе с тем, имеет ряд недостатков, не абсолютно удовлетворяя принципам полноты, точности и достоверности сведений, и в плане изучения некоторых аспектов темы (в основном, связанных с социальным составом объекта изучения) не в полной мере обладает необходимой степенью информативности. Однако более подходящих для нашего исследования источников к настоящему времени не выявлено, и мы полагаем, что эффективный анализ имеющегося источниковедческого массива и соединение результатов работы с ним с достижениями исследования смежных вопросов прошлого Европейского Севера (главным образом из области этнографии, демографии и аграрной истории) делает привлеченный корпус источников вполне репрезентативной базой для реализации поставленных в диссертации задач.
Оформление ареалов распространения старообрядчества во второй половине XVII-XVIII вв
Европейский Север играл в период позднего средневековья огромную роль в жизни России, занимая к середине XVII в. около одной трети территории Европейской части русского государства, сосредотачивая в тот период значительную долю ремесленно-промышленного и сельскохозяйственного производства страны, являясь крупным очагом российской духовной культуры. Поэтому столь важное событие российской истории, как протест против реформ патриарха Никона, явившихся, на наш взгляд, с одной стороны, порождением процесса наступления государства и церкви в XVII в. на политические, экономические и религиозные свободы различных слоев населения России, а, с другой стороны, во многом результатом грекофильских устремлений определенной части тогдашней российской элиты, не могло не коснуться Европейского Севера.
Обобщив концептуальные идеи всей предшествующей историографии о причинах и предпосылках распространения на Европейском Севере старообрядческого раскола, мы придерживаемся следующей точки зрения.
Во-первых, появление старообрядчества возникло на почве недовольства различных социальных групп северного населения (прежде всего, низов) полной или частичной потерей ими свободы в области хозяйственной и общественной деятельности: закрепощением крестьянского и посадского населения, налоговым закабалением, начавшимся вытеснением кустарно-ремесленного производства мануфактурной промышленностью (примером может служить монополия на эксплуатацию рудных месторождений Марселиса и Бутенанта в будущем крупном очаге раскола - Олонечье1), наступлением государства на прежнюю независимость северных общин. Со всем этим население региона, имевшее до Смутного времени общие традиции влиятельного земства, самоуправления, слабого развития поместного землевладения и сохранявшее воспоминания о них, абсолютно мириться не желало, связывая в своем сознании ухудшение жизненных условий с религиозными нововведениями.
Во-вторых, широкое распространение старообрядчества было подготовлено сохранением в ряде мест Европейского Севера памяти о еретических движениях прошлого, прежде всего, ереси стригольников в XIV-XV вв. Последней же ересью, непосредственно предшествующей старообрядчеству, была капито-новщина, имевшая с ним немало сходных идей (кстати, впоследствии наиболее фанатичная часть старообрядцев получает название капитонствующего раскола). Распространение капитоновщины в 1660-х гг. в Вологодском уезде (только в нем, поскольку центр ереси - Вязниковские леса - находился в значительном удалении от нашего региона), неоднократные самосожжения ее последователей здесь - в той части Европейского Севера, где особенности его социального развития не были столь определенны и где религиозный протест должен был выражаться слабее, убедительно свидетельствуют о готовности местного населения к восприятию старообрядческого раскола.
В-третьих, способность северного населения к расколу с официальной церковью была обусловлена определенной независимостью его от позиции церковной верхушки в Москве и от глав епархий, в том числе и в религиозных отправлениях, фактически полной автономией северных приходов и приходских общин3. Это явление было порождено редкостью церковных центров на Европейском Севере, к тому же сложившихся в основном сравнительно поздно (например, массовая сеть сельских приходов возникла в конце XV - начале XVI в., то есть незадолго до никоновских реформ4), что и приводило к крайней слабости духовного и церковно-административного контроля за жизнью приходов.
Течения беспоповщины и их соотношение
Основной чертой идеологии беспоповского старообрядчества является убеждение в гибели священства после реформ Никона и вытекающее отсюда непризнание священнослужителей, большинства церковных таинств, Церкви, как безусловно необходимых для спасения души. Общеизвестно, что именно беспоповщина была на Европейском Севере господствующим направлением в старообрядчестве на всем протяжении рассматриваемого периода. Важнейшие причины данного явления выделены в историографии достаточно давно и в суммарном виде могут быть представлены следующим образом. Восприятие северными старообрядцами именно беспоповщины, которая первой заняла «пустующую нишу» и по возможности сохраняла свое монопольное положение в дальнейшем, произошло благодаря наложению нескольких факторов: относительно поздней и довольно слабой христианизации Севера (в связи с чем сохранялась практика обхождения без священников и без канонического совершения обрядов), уже упоминавшегося влияния на религиозные традиции ряда ересей, оторванности в конце XVII - начале XVIII в. населения первых очагов раскола, в основном, в Западном Поморье, от патриархально-феодальных порядков под воздействием развития торгово-промышленной деятельности (в последующее время пришедшей в упадок).
Европейский Север стал родиной ряда значительных беспоповских течений. Именно здесь, как отмечал Ю. В. Гагарин, «была обоснована догматика и культовая практика... беспоповщины» .
Самым ранним толком беспоповщины, оформившимся на Европейском Севере, стала поморщина. Как известно, основателем ее был дьячок Шунгского погоста Данила Викулин, почему и сам толк имеет другое название - данилов-щина. Именно Викулину, а также братьям Андрею и Семену Денисовым принадлежит основная роль в создании Выга - первой поморской старообрядческой общины.
Во взглядах поморцев конца XVII - начала XVIII в. доминировало резкое противопоставление «мира» и общины «христиан евангельского проповеда-ния». Поморцы отрицали царскую власть, воспринимая ее как антихристову, не принимали они из «мира Антихриста» и священников (на основе убеждения об истреблении священства). В их тогдашней теории сильное развитие получили эсхатологические идеи: ожидалась скорая кончина мира, перед лицом которой рекомендовалось вести добродетельную и девственную жизнь, чтобы попасть в число божьих избранников и обеспечить себе существование в раю . На крестах нельзя допускать титлы И. Н. Ц. И. (Иисус Назаретянин Царь Иудейский), потому что это есть «ересь латинская, Никоном нововнесенная»; надписывать же подобает: Царь славы Исус Христос Сын Божий -, «как во времена благочестия в России до Никона делали» . От последователей требовалась готовность к самопожертвованию в случае необходимости постоять за «истинную веру». В связи с грядущим концом света брак объявлялся потерявшим всякий смысл. Поэтому первые общины поморцев были либо мужскими, либо женскими.
Однако, уже в 1720-1730-е гг., в связи с превращением Выга в мощный торгово-промышленный центр и расслоением общинников, идеология Выга эволюционирует от радикализма в сторону компромисса с государством (признается двойной налоговый оклад, вводится богомоление за царя и т.п.). Постепенно угасают эсхатологические идеи, осознается необходимость создания какой-то определенной богослужебной системы. В итоге это привело к выработке сравнительно несложного ритуала, который заключался в общественной молитве, пении и чтении под руководством выборного наставника4.
Половозрастной состав
Непропорциональное соотношение полов в старообрядческом населении Европейского Севера во второй половине XVIII-начале XX в., не соответствовавшее аналогичному показателю в общей структуре населения (когда количество женщин лишь незначительно превышало количество мужчин), имеет, на наш взгляд, две основные причины, приоритет которых по отношению друг к - другу менялся с течением времени.
Во-первых, из таблицы № 12 видно, что указанная диспропорция возрас-. тает во времена усиленного преследования старообрядчества. Отсюда можно сделать вывод о несколько формальном характере данного явления. Очевидно, женщины в старообрядческой среде реже скрывали свое подлинное вероисповедание, поскольку реально в меньшей степени подвергались преследованиям. Так что можно предполагать, что в действительности численный перевес жен щин был не столь велик. Наше предположение подтверждается материалами судебно-следственных дел по фактам обнаружения раскола или его пропаганды, где подавляющее большинство привлекаемых были мужчинами. Более лояльное отношение властей к женщинам-старообрядкам являлось, скорее всего, частью юридической практики. Принципиального неравноправия в положении мужчин и женщин, закрепленного в самом законодательстве по расколу, не существовало; имелись лишь отдельные моменты неравенства (например, выплачивание женщинами только половины старообрядческого двойного оклада в период его существования).
По мере ослабления репрессий на первый план стала выходить еще одна причина диспропорции между мужским и женским старообрядческим населением. Дело в том, что нарастающий на ранних фазах кризиса старообрядчества индифферентизм к соблюдению нормативных и вероучительных основ старообрядчества, пассивная позиция в религиозной жизни и тому подобные явления захватывали сильнее мужчин, чем женщин; последние же, как более консервативная в религиозном плане часть общества, дольше сохраняли верность старообрядческим нормам и идеям. В некоторых местностях в конце Х1Х-начале XX в. раскол уже держался почти исключительно на женщинах. Более сильный отход от старообрядчества мужчин обуславливался и такими факторами как частая трудовая деятельность вне дома в эпоху развивающегося капитализма (а, следовательно, отрыв от привычной религиозной среды), распространение сети православных церковно-приходских школ (где мальчиков было больше, чем девочек)5.
Вообще же значительная роль женщин в северном старообрядчества закономерно вытекала из преимущественно беспоповского его характера. В беспоповщине, оказавшейся без иерархии и священства, с ее в определенной степени нарушенной системой патриархальных брачно-семейных ценностей, женщина пользовалась гораздо большей свободой и самостоятельностью, а потому занимала видное место в религиозной жизни6. Женским был состав большинства скитов на Европейском Севере. Так, в Олонецкой губернии по данным на 1856 г. среди жителей скитов, а также келий вокруг часовен мужчин было 27, а женщин - 244 . В Архангельской губернии в 1826 г. в скитском населении мужчин насчитывалось 109, женщин - 2218; в 1870 г. соответственно 72 и 1819. Некоторые северные женские скиты, например, Пертозерский, имели широкую известность даже за пределами Европейского Севера. Почитание старообрядческих келейниц, называемых «матушками», было распространено даже у православных10.
В старообрядческой среде Европейского Севера существовало своего рода разделение духовно-просветительских и богослужебных функций между мужчинами и женщинами. Если создание теории вероучения и руководство общинами лежало почти целиком на мужчинах, то рядовая наставническая масса в значительной степени была представлена женщинами. Именно они составляли большинство учителей грамоты и церковного писания (так как грамотность в северном старообрядчестве была сильнее распространена среди женщин). На женщинах, главным образом, пожилых, лежала до начала XX в. функция сохранения знаний о семейно-календарной обрядности и контроля за ее соблюдением11. Отправление богослужения, принятие покаяния, чтение псалтыря по умершему выполнялось почти исключительно женщинами .
