Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление старообрядческой церкви на Кубани (конец XVIII - первая половина XIX веков)
1.1. Попытки церковного обустройства казаков-старообрядцев Кубанской линии (конец XVIII в. - 20-е годы XIX в.) 34
1.2. Беглые попы на Кубани и правительственная политика в отношении старообрядцев в 20-е - 50-е годы XIX века 59
1.3. Специфика семейно-брачных отношений у старообрядцев кубанских линейных станиц и вмешательство духовенства в их семейную жизнь 76
Глава 2. Церковное строительство и расширение старообрядческой колонизации на территории Кубанской области во второй половине XIX - начале XX веков
2. 1. Численность, география расселения и социальный состав старообрядцев Кубани 93
2. 2. Образование старообрядческой митрополии и внутренняя жизнь старообрядческих приходов в Кубанской области 105
Глава 3. Взаимоотношения кубанского старообрядчества со светской и церковной властью во второй половине XIX — начале XX веков
3.1. Гражданское законодательство и политика областной власти в отношении старообрядцев Кубани 127
3. 2. Миссионерская деятельность господствующей церкви и организация единоверческих приходов в Кубанской области 146
3. 3. «Золотой век» старообрядчества на Кубани (1905 - 1917 гг.) 160
Заключение 176
Список использованных источников и литературы 180
- Беглые попы на Кубани и правительственная политика в отношении старообрядцев в 20-е - 50-е годы XIX века
- Специфика семейно-брачных отношений у старообрядцев кубанских линейных станиц и вмешательство духовенства в их семейную жизнь
- Образование старообрядческой митрополии и внутренняя жизнь старообрядческих приходов в Кубанской области
- Миссионерская деятельность господствующей церкви и организация единоверческих приходов в Кубанской области
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Постсоветское время характеризуется заметным ростом интереса к конфессиональным проблемам. В современной России их изучение диктуется текущими задачами по выстраиванию адекватной конфессиональной и национальной политики в условиях поли-конфессиональной и -этнической государственности. Для этого необходимо знание традиционного этно-конфессионального облика нашего Отечества и опыта совместного сосуществования представителей коренных российских религий и народностей. Старообрядчество – традиционная русская конфессия. Поэтому исторический опыт старообрядчества и выдающееся культурное наследие, хранителем которого оно являлось на протяжении веков, все более привлекает ученых различных гуманитарных дисциплин (история, филология, фольклористика, этнография, археография, искусствоведение и др.).
Несмотря на усиление интереса к региональной старообрядческой истории и появление ряда монографий и диссертационных работ, тема старообрядчества на Кубани остается во многом «белым пятном» для исторической науки. По этой теме до сих пор отсутствуют исследования комплексного и обобщающего характера. Поэтому ее освещение внесло бы определенный вклад в изучение истории российского старообрядчества в целом. Без обращения к старообрядческой тематике нам представляется не полной и история кубанского казачества. Последователи старой веры преобладали в составе одной из старейших и основных групп будущего Кубанского казачьего войска – линейцев. Выявление специфики религиозности линейного казачества Кубани, обусловленной влиянием старообрядчества, позволило бы существенно дополнить его систему ценностей и морально-этических установок, а также общую картину духовной жизни кубанского казачества в досоветский период.
Интерес к данной проблеме обусловлен и тем обстоятельством, что конфессиональная политика на Кавказе в Российской империи имела свои специфические особенности, обусловленные особым военно-стратегическим статусом региона. Специфика положения кавказских старообрядцев и отношения к ним со стороны военно-гражданских властей не имела аналогов в других российских регионах.
Наконец данное исследование позволило бы наметить выход на более широкую проблематику о роли старообрядчества в истории и культуре российских казачеств, где его позиции были традиционно сильны и во многом определяли специфику казачьей ментальности.
Объектом исследования является история старообрядческих общин и их церковной организации на Кубани.
Предметная область исследования включает в себя развитие общинной и церковной организации кубанского старообрядчества в контексте исторических реалий конца XVIII – начала ХХ веков; специфику старообрядчества на Кубани, обусловленную сословной принадлежностью его последователей; особенности политики военно-гражданской и церковной власти в отношении к старообрядцам и ее эволюцию.
Географические рамки исследования охватывают территорию исторической Кубанской области, включая некоторые районы современного Ставропольского края (Новоалександровский и Изобильненский р-ны) и республики Адыгея (Майкопский и Гиагинский р-ны). Однако основной территорией в рамках исследуемой темы является Кубанская линия и Закубанье.
Хронологические рамки работы. Исследование освещает период с 1794 г. по 1917 г. Нижняя граница исследования связана с фактом переселения на Кубань старообрядцев в лице донских казаков, после чего начинается история постоянного пребывания старообрядчества в регионе и его дальнейшее развитие. Верхняя граница обусловлена революционными событиями в России, после которых жизнь кубанских старообрядцев, равно как и кубанского казачества, начинает стремительно изменяться.
Степень изученности темы. На фоне общего осмысления исторического и культурного наследия русского старообрядчества, его изучение на Кубани представляется более чем скромным. До сих пор не существует практически ни одного специального комплексного исследования о старообрядчестве на Кубани. По преимуществу эта тема затрагивалась либо в частных аспектах, либо в контексте исследования иной проблематики и носила поверхностно-фрагментарный характер. В этом отношении намного дальше продвинулось развитие историографии старообрядчества в других казачьих войсках.
Большое методологическое значение для написания данной работы имели исследования дореволюционных и современных историков о старообрядцах Терского, Уральского и Донского казачьих войск. В них нашли отражение специфические черты,
присущие старообрядчеству этих войск, а также был сформулирован ряд перспективных проблем, связанных с изучением «казачьего старообрядчества».
Дореволюционная историография кубанского старообрядчества, к сожалению, представлена единичными работами, которые к тому же с трудом можно отнести к числу научных исследований в современном понимании. Все они были посвящены описанию конкретных старообрядческих общин и отличались по уровню и глубине исследования, имея форму историко-публицистических очерков. Здесь следует выделить два направления, характерных для дореволюционного периода: 1. собственно старообрядческое, имеющее апологетические черты, и 2. обличительное, или официально-церковное.
К первому направлению относятся работы историка-любителя и общественного деятеля А. Д. Ламонова (Ламанова), посвященные истории ст. Кавказской, в том числе и местной старообрядческой общине. Это весьма подробные, основанные на воспоминаниях очевидцев исторические очерки, не имеющие себе аналогов. Некоторые недостатки тенденциозности, связанные с принадлежностью автора к старообрядчеству, сглаживаются, благодаря собранному им значительному фактическому материалу, а также его честности при характеристике негативных черт, развившихся в кубанском старообрядческом обществе.
Другие работы являлись скорее публицистическими экскурсами и принадлежали перу православного духовенства. Наиболее обстоятельное сочинение – «Историческая заметка о расколе и единоверии в ст. Прочноокопской» анонимного семинариста В. Ж . В ней были изложены сведения о ранней истории прочноокопской общины, ее исключительном участии в учреждении на Северном Кавказе старообрядческой епархии, местном старообрядческом духовенстве, общине беглопоповцев и др. Из других работ следует отметить взаимодополняющие друг друга зарисовки по истории старообрядческого прихода ст. Ханской, принадлежащие священникам Е. Соколову и В. Жогину. В силу принадлежности этих авторов к господствующей церкви, их позиция отличалась крайне негативным отношением к старообрядчеству, что соответствовало общепринятому в церковных кругах взгляду.
В дальнейшем тема кубанского старообрядчества в научных исследованиях начинает фигурировать лишь в новейшее время, что было связано с развитием краеведения и интереса к конфессиональным проблемам. Первые из них датируются только серединой 90-х гг. ХХ в. Однако следует отметить, что освещение данной темы в основном происходило либо в контексте изучения иной, в том числе более широкой исторической проблематики, либо в форме постановочных или компиляционных статей.
Среди работ первой группы наибольшее значение представляют исследования ставропольского историка В. А. Колесникова, посвященные истории линейного казачества. В них на основании привлеченного материала из фондов целого ряда архивов впервые удалось проследить динамику численности старообрядцев в некоторых станицах Старой линии, процессы переселения отдельных старообрядческих групп в новые станицы на передовых рубежах, выявить причины, вызвавшие эти переселения и т. п. В статье «Из прочноокопской старины» В. А. Колесниковым был впервые введен в оборот архивный материал, посвященный ранней истории старообрядческой общины ст. Прочноокопской, ее попыткам наладить церковно-приходскую жизнь после переселения с Дона. Некоторое внимание старообрядчеству в ст. Прочноокопской было уделено в брошюрах С. В. Телепня и В. Б. Виноградова.
Некоторую разработку тема получила в исследованиях Е. Н. Кумпан. В своем диссертационном исследовании, посвященном конфессиональной политике на Северо-Западном Кавказе, автор ввела в научный оборот некоторые ценные архивные материалы о взаимоотношениях военно-гражданских властей и старообрядцев во второй половине XIX века.
Значительный интерес представляет статья видного современного историка старообрядчества Е. А. Агеевой «Старые и новые сказания и писания староверов Кавказа». Исследователем были выявлены интересные факты о связях закубанских беспоповцев
с поморскими общинами Прибалтики, беспоповском соборе в ст. Гиагинской в 1912 г. и др.
В диссертационном исследовании С. А. Раздольского о миссионерской деятельности православной церкви на Северо-Западном Кавказе содержится ценная межведомственная переписка по делу о деятельности архимандрита Исидора (Колоколова), имевшей для кубанских старообрядцев роковые последствия.
Выдающимся представителям кубанского старообрядчества были посвящены работы О. В. Матвеева и В. И. Шкуро. Ценные биографические сведения о старообрядческих епископах Кавказа содержатся в работе С. Г. Вургафта и И. А. Ушакова и сборнике биографий старообрядческих епископов и митрополитов «Старообрядческие иерархи».
Среди работ общего, постановочного характера следует упомянуть статьи Великой Н. Н., Бойчук Е. Н. , Колосовской Т. А. , Кумпан Е. Н.
Наконец, огромное значение для написания данной работы имели труды наиболее видных исследователей общественно-правового положения российского старообрядчества: Ф. Е. Мельникова,
В. И. Ясевич-Бородаевской, О. П. Ершовой, И. А. Кириллова, Н. Попова, И. Нильского, благодаря которым история старообрядчества на Кубани в настоящем исследовании получила освещение в контексте общероссийской истории старообрядчества.
Таким образом, анализ имеющейся литературы показывает необходимость и перспективность всестороннего изучения истории кубанского старообрядчества.
Целью исследования является изучение старообрядчества Кубани в контексте эволюции конфессиональной политики в регионе в конце XVIII – начале ХХ веков.
На основе поставленной цели нами были сформулированы следующие задачи исследования:
-
проследить ход становления и развития церковной организации кубанских старообрядцев;
-
показать особенности кубанского старообрядчества, обусловленные сословной принадлежностью его последователей и региональной спецификой;
-
определить численность и географию расселения старообрядческих групп в пределах Кубанской области;
-
выявить специфические черты и проследить эволюцию в отношении к старообрядцам светских и духовных властей в контексте конфессиональной политики Российской империи.
Методологическая основа исследования была предопределена поставленными целью и задачами.
Основополагающим принципом исследования стал принцип историзма. Из общенаучных методов автор руководствовался, прежде всего, историко-генетическим, историко-сравнительным и историко-системным методами. Благодаря первому методу автору удалось дать системное описание истории кубанского старообрядчества с точки зрения его динамики и развития в досоветский период. Использование историко-сравнительного метода помогло выявить общие и специфические черты в истории кубанского старообрядчества на основе сопоставления аналогичных процессов и явлений, характерных для истории старообрядчества в других регионах Российской империи, и прежде всего в казачьих войсках. Использование историко-системного метода позволило создать целостную картину истории старообрядчества на Кубани во взаимоотношении с государственными органами и органами господствующей церкви, а также показать эволюцию собственной церковной и общинной организации старообрядцев и ее место в иноверном окружении. Весьма плодотворным оказалось применение историко-психологического метода, суть которого в общих чертах заключается в раскрытии психологического состояния участников исторических событий, как на уровне отдельных индивидуальностей, так и на коллективном уровне.
Источниковой базой исследования послужили неопубликованные и опубликованные материалы:
1. Архивные материалы составили наиболее многочисленную группу. Преимущественно это материалы государственных учреждений, войсковых органов и духовных ведомств. В ходе выявления данного рода документов нами было проработано 20 архивных фондов 5 государственных архивов.
Материалы светского происхождения сосредоточены преимущественно в фондах Государственного архива Краснодарского края (ГАКК). Это министерские циркуляры начальникам губерний и распоряжения войсковых властей по частным вопросам ( фф. №№ 249 «Канцелярия наказного атамана Черноморского казачьего войска», 252 «Войсковое правление Кубанского казачьего войска» и 318 «1-е и 2-е казачьи отделения Кубанского казачьего войска»); статистические материалы ( фф. №№ 318, 460 «Кубанский областной статистический комитет»; 353 «Полковое правление 1-й бригады Кубанского казачьего войска», 354 «Полковое правление 2-й бригады Кубанского казачьего войска», 358. «Полковое правление 3-й бригады Кубанского казачьего войска»); материалы о повседневной жизни кубанских старообрядцев, содержащийся в многочисленных делах с перепиской войсковых ведомств о «совращениях в раскол» или, так называемом, «публичном оказательстве раскола» (фф. №№ 256 «Войсковое дежурство Кавказского линейного казачьего войска», 449 «Кубанское областное правление», 257 «Войсковое правление Кавказского линейного казачьего войска»); послужные списки казаков и офицеров Кубанского казачьего войска старообрядческого вероисповедания ( фонд № 396 «Войсковой штаб Кубанского казачьего войска») и др.
Некоторые материалы светского происхождения содержатся также в Государственном архиве Ставропольского края (ГАСК) (фф. №№ 63 «Кавказское областное правление»; 79 «Общее управление Кавказской областью»).
Остальной блок документов духовных ведомств также представлен фондами ряда государственных архивов: Государственного архива Астраханской области (ГААО) (фонд № 599 «Астраханская духовная консистория» (до 1829 г.)), Государственного архива Ростовской области (ГАРО) (фонд № 226 «Донская духовная консистория» (1829 – 1842)), Государственного архива Ставропольского края (ГАСК) (фф. №№ 135 «Ставропольская духовная консистория», № 435 «Георгиевское духовное правление», 439 «Ставропольский епархиальный миссионерский совет» (сер. XIX – нач. ХХ вв.)). Несколько дел о старообрядцах кубанской линии нами было выявлено в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА) (г. Москва) (фонд № 14877. «Главный священник Кавказской армии»). Главной характерной чертой архивных источников церковного происхождения является их предельная тенденциозность в отношении старообрядчества, рассматривающая его как безусловное вероотступничество и потенциальную опасность для существующего государственного порядка.
2. Законодательные акты, которые содержатся в «Полном собрании законов Российской империи» (Собр. 2, 3) и других сборниках законов. Ряд законодательных актов по старообрядчеству был опубликован также в некоторых исследованиях в качестве приложений. Их анализ позволяет проследить эволюцию отношения государства к старообрядчеству и необходим для понимания исторического контекста, в котором происходило становление и развитие старообрядческих общин на Кубани.
3. Опубликованные статистические данные, которые представлены в материалах гражданских и духовных ведомств. Наиболее многочисленные отчеты Начальника Кубанской области и Наказного атамана Кубанского казачьего войска содержат статистические данные о распределении старообрядческих согласий по отделам Кубанской области за 1895 – 1916 годы. Обобщающие сведения о численности старообрядцев в Кубанской области содержаться в некоторых столичных статистических сборниках и материалах «Первой Всеобщей переписи населения Российской империи»;
4. Источники личного происхождения: воспоминания Ф. И. Елисеева, походный дневник И. Тутолмина, фундаментальный «Сборник правительственных сведений о раскольниках» В. И. Кельсиева, содержащий редкие материалы о деятельности на Кубани федосеевских проповедников в начале XIX века. Некоторые материалы данного рода находили отражение на страницах «Ставропольских епархиальных» ведомостей;
5. Корреспонденции, заметки и другие материалы периодической печати. Дореволюционную периодику, содержащую сведения о кубанских старообрядцах, также можно разделить на три группы: церковную, светскую и собственно старообрядческую.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
1. Впервые в данном исследовании была предпринята попытка комплексного изучения истории старообрядчества на Кубани с конца XVIII до начала ХХ века.
2. Была существенно дополнена картина духовной жизни кубанского казачества в досоветский период. Впервые показано влияние старообрядческих традиций на характер религиозности линейного казачества (донско-великорусский элемент), отличный от характера другой составляющей Кубанского казачьего войска - черноморцев (запорожско-малороссийский элемент), преимущественно православных.
3. Прослежена эволюция правового статуса старообрядцев Кубани в контексте развития конфессиональной политики государства и церкви. Выявлена специфика этого статуса, суть которой состояла в относительно привилегированном положении казаков-старообрядцев, выполнявших военную функцию в важнейшем военно-стратегическом регионе Российской империи.
4. Выявлены специфические черты кубанского старообрядчества, которые заключались в примате сословной составляющей над конфессиональной, общины над духовенством,
широком распространении межконфессиональных браков и условности вероисповедных границ, особенно применительно к первой четверти XIX века.
5. Впервые введен в научный оборот обширный архивный материал не только по истории собственно старообрядчества, но и относящийся к миссионерской деятельности господствующей церкви на Кубани, а также раннему церковному обустройству на Кубанской линии.
Положения, выносимые на защиту.
1. Кубанское старообрядчество обладало рядом специфических черт, обусловленных принадлежностью большинства его последователей к казачьему сословию и периферийным положением Кавказского региона по отношению к основным старообрядческим духовным центрам. Главным образом эта специфика была характерна для первой половины XIX века и выражалась в доминанте сословной составляющей над конфессиональной, широком распространении межконфессиональных браков и размытости конфессиональных границ. Генетически она восходит к религиозным традициям донского казачества. С учреждением на Кавказе старообрядческой Белокриницкой епархии эти особенности постепенно сглаживаются, что не отразилось на осознании казаками-старообрядцами сословного единства и характере добрососедских отношений с православным окружением.
2. Конфессиональная политика государства на Кавказе строилась на основе прагматического подхода к текущим нуждам. Принадлежность кавказского старообрядчества к казачеству, выполняющего функцию военного кордона на южных рубежах империи, вынуждало государство десятилетиями сохранять к нему особый подход. Тем самым, на Кавказе создавались более благоприятные условия для жизнедеятельности старообрядческих общин по отношению к старообрядцам в других регионах России. По окончании Кавказской войны попытки подчинить старообрядцев Кубани общероссийскому законодательству находили различное преломление в политике местных властей: от умеренно покровительственных до открыто репрессивных.
3. Отношение с господствующей церковью также развивалось особым образом и претерпело эволюцию от сближения в сторону единоверческих принципов (первая четверть XIX века) до жесткой конфронтации, особенно в последней четверти XIX века, которая завершилась ликвидацией Никольского старообрядческого монастыря, закрытием старообрядческих храмов и насаждением единоверия.
4. С провозглашением в 1905 г. вероисповедных свобод старообрядцы в Кубанской области пользовались ими в полной мере, что ярче всего проявилось в развитии храмостроительства и росте гражданской активности старообрядцев. Действия областной власти в отношении старообрядчества более не сопровождались рецидивами прежней репрессивной политики.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Фактический материал диссертации и ее выводы можно использовать при проведении подобных исследований старообрядчества в других казачьих войсках, при изучении религиозных течений на Кубани и духовной культуры кубанского казачества, а также при составлении исторических описаний отдельных районов и населенных пунктов Краснодарского и Ставропольского краев и республики Адыгея. Кроме того, исследование могло бы послужить подспорьем при составлении обобщающих трудов по истории Кубани и Кавказа, а также учебных пособий по курсу «Краеведение».
Работа прошла апробацию в сборниках научных трудов: коллективных монографиях «Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 2» и «Дело мира и любви: очерки истории и культуры Православия на Кубани» (в качестве разделов монографий), материалах международной конференции Дворянских чтений «Мечом и пером: вехи истории и культуры служилой элиты России», сборниках «Мир славян Северного Кавказа», «Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион». По теме исследования автором опубликовано 7 работ, в том числе в издании, рекомендованном ВАК.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений.
Беглые попы на Кубани и правительственная политика в отношении старообрядцев в 20-е - 50-е годы XIX века
Использование историко-системного метода позволило создать целостную картину истории старообрядчества на Кубани во взаимоотношении с государственными органами и органами господствующей церкви, а также показать эволюцию собственной церковной и общинной организации старообрядцев и ее место в иноверном окружении.
Весьма плодотворным оказалось применение историко-психологического метода, суть которого в общих чертах заключается в раскрытии психологического состояния участников исторических событий, как на уровне отдельных индивидуальностей, так и на коллективном уровне1. С его помощью удалось выявить характерные черты ментальности кубанского старообрядчества в ракурсе взаимодействия конфессиональной и сословной компонент. На основании многочисленных архивных материалов о так называемых «совращениях в раскол» и бракоразводных процессах удалось выявить специфику межконфессиональных отношений на Кубани на уровне старообрядцы / православные и особенности семейно-брачных отношений в старообрядческой общине. Применение историко-психологического метода помогло составить психологический портрет «беглых попов» - священников, переходящих из господствующей церкви в старообрядчество. Зачастую такой выбор являлся для православного духовенства весьма непростым и сопровождался повышенной внутренней рефлексией.
В настоящем исследовании нами также был скорректирован устоявшийся в историографии старообрядчества понятийный аппарат. Было исключено употребление наименования «раскольники» в отношении старообрядцев, как имеющее негативную смысловую нагрузку, унаследованную из дореволюционной историографии и официально-церковного лексикона. Наиболее корректным нам представляется использование оппозиции «старообрядчество (староверие) / господствующая церковь».
Источниковая база исследования. Наиболее многочисленную группу источников представляют архивные материалы, которые можно разделить на две группы: материалы государственных учреждений и войсковых органов и материалы духовных ведомств. В ходе выявления данного рода источников нами было проработано 20 архивных фондов 5 государственных архивов.
Материалы первой группы сосредоточены преимущественно в фондах Государственного архива Краснодарского края (ГАКК). Материалы законодательного характера, министерские циркуляры начальникам губерний и распоряжения войсковых властей по частным вопросам, относящиеся к старообрядчеству, сосредоточенны в основном в фондах № 249 «Канцелярия наказного атамана Черноморского казачьего войска», № 252 «Войсковое правление Кубанского казачьего войска» и № 318 «1-е и 2-е казачьи отделения Кубанского казачьего войска». Значительный блок представляют статистические материалы о старообрядчестве, составленные войсковыми ведомствами. В том же фонде № 318 находятся ежегодные статистические ведомости о расколе в Кубанском казачьем войске (до 1862 г. Кавказском линейном казачьем войске) за период с 1845 по 1900-е гг. Также статистические таблицы по старообрядчеству в Кубанской области за 1870 — 1880 -е гг. имеются в фонде № 460 «Кубанский областной статистический комитет». Значительную ценность представляют статистические материалы полковых правлений, поскольку на их основе составлялись сводные общевойсковые ведомости. Они представляют собой более информативный источник. В частности, ознакомление с ними позволило более подробно проследить ход старообрядческой колонизации Закубанских районов (фонды №№ 353 «Полковое правление 1-й бригады Кубанского казачьего войска», 354 «Полковое правление 2-й бригады Кубанского казачьего войска», 358. «Полковое правление 3-й бригады Кубанского казачьего войска»).
Богатый материал о повседневной жизни кубанских старообрядцев содержится в многочисленных делах с перепиской войсковых ведомств о «совращениях в раскол» или, так называемом, «публичном оказательстве раскола». Эти документы в основном представлены в фондах № 256 «Войсковое дежурство Кавказского линейного казачьего войска» и № 449 «Кубанское областное правление». Главная особенность и достоинство этих источников состоит в том, что они отражают взгляд на старообрядчество войсковой администрации разных уровней. Их анализ позволяет говорить об особенностях этого отношения, существенно отличающегося от официального, в том числе и отношения к старообрядцам со стороны господствующей церкви. В этой связи между войсковым и епархиальным начальством нередко возникали спорные ситуации по вопросам принятия того или иного решения относительно конкретных старообрядческих дел.
В фонде № 257 «Войсковое правление Кавказского линейного казачьего войска» нами также были обнаружены ценные документы о деятельности на Кубанской линии в 40-е - 50-е годы XIX века беглых попов и особом к ним отношении войсковой администрации. В фонде № 396 «Войсковой штаб Кубанского казачьего войска» были выявлены послужные списки казаков и офицеров Кубанского казачьего войска старообрядческого вероисповедания, которые позволили существенно дополнить биографические портреты ряда видных представителей кубанского старообрядчества (А. Д. Ламонова, Е. Ф. Семенкина, А. К. Захарова и др.). Фонд № 452 «Гражданская канцелярия Начальника Кубанской области. Управление Кавказского наместника» содержаться ценные сведения о старообрядцах г. Ейска, не принадлежащих к казачьему сословию.
Некоторые материалы светского происхождения содержатся также в Государственном архиве Ставропольского края (ГАСК) (например, фонд № 63 «Кавказское областное правление»). Наиболее ценные материалы содержатся в фонде № 79 «Общее управление Кавказской областью», а именно самые ранние статистические ведомости о старообрядцах на Кавказе, охватывающие период с 1828 по 1845 годы.
Специфика семейно-брачных отношений у старообрядцев кубанских линейных станиц и вмешательство духовенства в их семейную жизнь
За исправлением собственно христианских таинств (крещение младенцев и венчание) нередко казаки были вынуждены обращаться к беглым попам за пределами Кубани, например, проживающими в Области Войска Донского, либо же за мзду или путем утайки о принадлежности к старообрядчеству даже к православному приходскому духовенству5. Обращение к услугам православных священников впоследствии даст основание причислять старообрядцев к православной пастве и вызовет всплеск массовых обвинений по факту совращения в раскол.
Вместе с тем вплоть до восстановления старообрядцами-поповцами церковной иерархии, попытки обрести собственного, пусть даже запрещенного и преследуемого духовным начальством, но постоянно действующего священника не прекращались.
В отечественной историографии сформировалось достаточно тенденциозное и упрощенное представление о переходящих в старообрядчество священниках Греко-Российской церкви. В работах противников старообрядчества и даже беспристрастных исследователей беглые попы, как правило, удостаивались негативных характеристик, как-то склонность к авантюризму и лихоимству, низкие моральные качества. В апологетических сочинениях, напротив, эти характеристики либо игнорировались, либо чрезмерно преувеличивалась искренность побуждений таких священников и стремление их к подвижничеству ради истинной веры.
Однако источники показывают, что в большинстве случаев это были натуры более сложные и противоречивые, переживающие внутренние терзания и угрызения совести по поводу своего положения. Не последней причиной столь широкого распространения беглопоповства в первой половине XIX века следует считать весьма низкий уровень материального положения большинства приходского духовенства. Переход же к старообрядцам сулил значительный доход, особенно если речь шла о многочисленной общине, испытывающей крайнюю нужду в священстве. Неудивительно, что поколебаться перед таким искушением могли многие рядовые священники, особенно из малочисленных и бедных провинциальных приходов. Значительную часть переходящих к старообрядцам священников составляли заштатные попы или определенные на причетнические места за какие-либо провинности.
Показательной является биография священника Василия Надеждина, появившегося в ст. Прочноокопской в 1830 г., т. е. в скором времени после прекращения контактов с епархиальным руководством православной церкви. Причиной перехода в старообрядческое общество послужил конфликт Надеждина с церковным причтом села Надежда, Ставропольского округа, где священник раннее проживал. В результате он был отстранен от совершения богослужений, а его дом со всем имуществом был оценен. Оказавшись со своим многочисленным семейством (6 человек) в крайне тяжелом материальном положении, Надеждин принял предложение поверенных от кубанских старообрядцев быть у них священником .
Во время расследования в Новочеркасской духовной консистории дела по факту совращения священника Василия Надеждина в раскол выяснились следующие факты.
Рукоположение Надеждина в священнический сан состоялось в 1819 г. В 1830 г. священнику был 41 год. Он имел шестерых детей, старший из которых, Михаил, являлся семинаристом Ставропольского духовного училища. Надеждин всегда характеризовался, как «поведения хорошего, но своенравен». До случая бегства к старообрядцам на него уже имелось несколько заведенных Астраханской консисторией дел: 1. о незаконном венчании крепостной девицы, 2. об удержании у других священнослужителей прихода с. Надежды доходов, 3. о нанесении дьяконице Григорьевой побоев и 4. об излишнем взимании денег с прихожан за исправление треб1.
Просьбы епархиального начальства о выдаче Надеждина были проигнорированы полковым начальством. Более того, священник получал от командира Кубанского полка пропускные билеты на отлучку . из Прочноокопской для удовлетворения духовных нужд старообрядцев в других станицах, в том числе и за пределами полка, например, в ст. Ессентукской, где Надеждин даже окрестил младенца начальника станицы сотника Краснова2. Как следует из архивных источников в это и последующее время войсковое начальство руководствовалось постановлениями еще Александровской эпохи, в частности, Высочайше утвержденными мерами относительно беглых священников от 26 марта 1822 г., секретно разосланных для руководства начальникам губерний. Эти меры включали в себя следующие пункты: «1. Буде они (священники - А. 3.) не сделали никакого уголовного преступления,...то оставлять их на месте, как таких людей, коими не дорожат. 2. На требования же Епархиальных Архиереев о высылке таковых священников отвечать, что они находятся при своих местах. 3. Если беглый священник появится у раскольников и о них откроется, что он учинил побег от своего места, по причине сделанного им уголовного преступления, то по требованиям Епархиальных Архиереев, такового выслать. 4. Где у раскольников нет молитвенных домов, ни церквей, там не держать ни под каким видом беглых священников. 5. Священникам, оставленных у раскольников, приказать, для порядка вести метрики и представлять о том ведомости ежегодно гражданскому начальству»1.
Разумеется, подобная практика была скорее исключением. В других областях беглое духовенство подвергалось большему преследованию, и единственным действенным средством для старообрядцев продлить срок пребывания в своей общине такого священника был подкуп чиновников. На Кавказе в условиях длительной войны войсковая администрация старалась лишний раз не раздражать казаков чрезмерными притеснениями в области веры.
В 1832 г. священник Надеждин подал покорнейшее прошение на имя Преосвященного Афанасия, архиепископа Новочеркасского и Георгиевского, в котором приносил полное раскаяние в совершенном им уклонении от православия с изложением обстоятельств, которые его побудили к этому поступку . Надеждин был прощен и отдан на поруки ставропольскому купцу без права священнодействовать до окончательного разрешения следственного дела о нем. Епархиальным начальством отмечались и неоднозначные последствия деятельности Надеждина в старообрядческой среде. Так, результатом его пребывания у старообрядцев стало оставление «раскола» казаком Андреем Куруниным со своей женой. «А многие раскольники поколебались в своих мнениях и только из боязни к начальникам и родственникам своим не последовали еще вышеизъясненному примеру» .
Образование старообрядческой митрополии и внутренняя жизнь старообрядческих приходов в Кубанской области
Иногда отсутствием подготовленных к церковной службе кандидатов из казачьей среды диктовался выбор в пользу иногородних священников. Первым священником не казачьего происхождения в ст. Кавказской был рукоположен в 1870 г. турецко-подданный Григорий Осипов, прослуживший в таком качестве до своей смерти в 1875 г.1 В 1880 г. для того же прихода был рукоположен его сын Константин Осипов, прослуживший около 40 лет и оставивший заметный след в истории кубанского старообрядчества. Также около 40 лет (1883 - кон. 1910 - х гг.) прослужил в старообрядческом приходе ст. Ханской священник Иван Васильевич Зуев, уроженец с. Городище, Екатеринославской губернии". Из того же села был священник Иоаким Максимович Тарасов, с 1897 по 1907 гг. служивший в старообрядческом приходе ст. Константиновской . В ст. Переправной в 1890-е гг. должность приходского священника выполнял крестьянин Воронежской губернии Феоктист Шатохин4. В ст. Усть-Лабинской в это же время приходским священником у старообрядцев являлся мещанин г. Новороссийска Дометиан Осипов5. Иногородние старообрядческие священники пользовались в кубанских станицах теми же правами, что и православное духовенство: для них выделялся пай пахотной земли с дополнительными луговыми и лесными участками6.
Многие десятилетия пребывания старообрядцев без своего священства привели к возрастанию роли мирян в решении духовных и церковно-административных вопросов. Пережитки, унаследованные от беглопоповского периода, оказались чрезвычайно сильны и консервировали многие стародавние порядки. В частности, они сказались на статусе духовенства, выполнявшего в старообрядческой среде, подчиненную от общины роль, в. том числе и в решении вопросов, которые, казалось бы, всецело должны находиться в компетенции духовных лиц.
Так, в наиболее крупных старообрядческих общинах Кубани вся полнота церковной власти сосредоточивалась в руках «духовных советов», состоящих из наиболее уважаемых старообрядцев, как правило, стариков и казачьих офицеров. Сохранилось замечательное описание деятельности такого совета на примере ст. Прочноокопской1. До 1894 г. «духовный совет» состоял из 12 членов, избранных по числу апостолов, состав которого затем увеличился вдвое . Помимо хозяйственных вопросов, в ведении совета находились вопросы церковного наказания провинившегося общинника (наложение епитимьи), заключения и расторжения браков, наказания духовных лиц и т. п. Местное духовенство в данном случае давало лишь священную санкцию тому или иному решению совета. В возникающих внутриобщинных противоречиях священники выступали, как правило, в роли представителей или марионеток противоборствующих сторон мирян.
К безусловным пережиткам беглопоповского периода следует отнести чрезвычайно устойчивую практику требоисправлений, осуществляемую уставщиками-мирянами. Вопреки церковным правилам, в некоторых общинах староббрядцев-поповцев она сохранялась как дань традиции и в начале XX века. Так, в ст. Прочноокопской полное церковное погребение в церкви с участием священника исполнялось только в отношении наиболее заслуженных и влиятельных лиц. Похороны рядового общинника ограничивались чтением заупокойного канона в доме усопшего, проводами на кладбище с пением «трисвятого», каждением гроба и могилы и чтением уставщиком иерейской молитвы при опускании гроба в могилу . Также в компетенции уставщиков находилось наречение имен младенцев, происходившее в доме роженицы1. Таким образом, в непременные обязанности священника входило лишь выполнение церковных таинств.
Определяющая роль мирян в церковной жизни старообрядчества приводила к выделению наиболее влиятельной и авторитетной группы старообрядцев. На Кубани в этом качестве выступали заслуженные казачьи роды. По отзывам современников, казачьи штаб- и обер-офицеры играли в жизни старообрядчества ту же покровительственную роль, что и зажиточное купечество в Центральных областях России . Достаточно сказать, что инициатива учреждения на Кавказе старообрядческой епископии принадлежала двум прочноокопским казачьим офицерам: войсковому старшине Дмитрию Нефедьеву, бывшему начальнику ст. Прочноокопской, и сотнику Георгию Карповичу Захарову . О многолетнем влиянии последнего на дела «раскола» неоднократно указывали епархиальные миссионеры в своих обличительных статьях. Вот наиболее колоритное описание портрета Г. К. Захарова, оставленное миссионером К. Поповым: «Глава и сила раскола - Егор Карпов Захаров, старик лет 80, награжденный чинами и крестами за былую военную службу. Он изображает собою нечто вроде митрополита или экзарха над кавказскими раскольниками своего толка. Прочно-Окоп только резиденция его, откуда он и словесно и письменно рассылает свои приказания... Он крепко держит в своих руках и еп. Силуана и своих попов и вообще влияет на весь ход дел кавказских раскольников» . і Исторически сложилось, что число дворян войскового сословия, принадлежащих к старообрядчеству, в казачьих войсках было весьма значительно. Особенно это было характерно для «старых» войск. В 1871 г. в Терском казачьем войске, где казаки-старообрядцы составляли 16, 45 %, к дворянам принадлежали 495 старообрядцев, в Донском войске (12, 15 % старообрядцев) - 470, в Уральском войске (55, 86 % старообрядцев) - 111, в Кубанском войске (2, 06 % старообрядцев) - 55і. В 1874 г. по данным Наказного атамана в Кубанском казачьем войске числилось 86 человек дворянского сословия2, из которых 72 были уроженцами ст. Прочноокопской . В 1886 г. на действительной службе в строевых частях и войсковых учреждениях Кубанского казачьего войска состояли следующие штаб- и обер-офицеры, принадлежащие к старообрядчеству (в документе без указания инициалов): 1. войсковой старшина Кубанского конного полка Василий Захаров; 2. есаул Урупского конного полка Курунин; 3. подъесаул Кавказского конного полка Ламонов; 4. сотник Екатеринодарского конного полка Золотов; 5. сотник Лабинского конного полка Захаров; 6. хорунжие 2-го пластунского батальона Орлов и Сочнев; 7. смотритель Екатеринодарской войсковой больницы войсковой старшина Сотников; 8. коллежские секретари Войскового хозяйственного правления Шуваев и Захаров; 9. состоящий по Кубанскому казачьему войску войсковой старшина Сесекин Все перечисленные офицеры и чиновники, кроме единоверца хорунжего Орлова, принадлежали к старообрядцам, приемлющим священство.
Миссионерская деятельность господствующей церкви и организация единоверческих приходов в Кубанской области
История отношений старообрядчества и господствующей церкви — история непримиримого противостояния. Никакая другая религия, христианская конфессия или секта не вызывала у высшего церковного клира большего ожесточения, чем русские старообрядцы. И такая позиция в принципе была исторически и идейно оправдана, поскольку лишь старообрядчество ставило под сомнение монополию господствующей церкви на истину Православия. Двух православных церквей быть не может.
В то же время борьба с ненавистным «расколом» осложнялась, благодаря ряду обстоятельств. С одной стороны церковь была стеснена в свободе действий, превратившись со времен Петра І в составную часть государственного аппарата со светским управлением в лице Святейшего Синода и его обер-прокурора. В этой ситуации чаяния церкви часто не совпадали с интересами государственной политики, о чем было сказано в предыдущих главах. С другой стороны религиозный фанатизм старообрядчества питался вековыми традициями русского православия, которым реформированная церковь не могла противопоставить ничего, кроме насилия и отрицания древнего церковного обычая, существовавшего в дораскольной Руси. Насильственные меры в борьбе с «расколом» приводили лишь к духовному укреплению старообрядчества в осознании собственной правоты и религиозной исключительности. На протяжении всей досоветской истории российское старообрядчество численно росло и укрепляло свои позиции в империи. А успехи «антираскольничьей» миссии были крайне незначительны. На судебном процессе по делу епископа Силуяна в 1893 г. епархиальный миссионер К. Попов высказал точку зрения, характеризующую подлинное отношение господствующей церкви к старообрядчеству: «Австрийская секта (т. е. Белокриницкая иерархия - А. 3.) есть одна из самых вредных в России... Она вредна тем, что православному человеку скорее удобнее перейти в австрийскую секту, чем в другую...»1. Отметим, насколько значительно такой взгляд на старообрядчество расходился с гражданским законодательством пореформенной России, согласно которому старообрядцы поповских и большинства беспоповских согласий по отношению к прочим сектантам считались «раскольниками менее вредных сект», а потому более терпимыми.
На Кубани отношения в духе единоверчества между старообрядцами и церковью стали складываться сразу после переселения казаков с Дона. Возможными они стали по причине крайней нужды старообрядцев в духовенстве, отсутствия в их среде духовных авторитетов и специфической конфессиональной политики Александра I. Однако уже к началу 20-х гг. XIX века эти отношения себя исчерпали, так как сила традиции. в старообрядческой среде оказалась сильнее потребности в священстве, тем более в условиях, когда духовное начальство все настойчивее начинало требовать от старообрядцев беспрекословного подчинения. Похожая ситуация сложилась и на Тереке.
В итоге обращение старообрядцев в единоверие в первой половине XIX века не привело к сколь-либо ощутимым результатам. Единственная собственно единоверческая община на Кавказе возникла в ст. Ессентукской, Волгского казачьего полка, где в 1837 г. был построен единоверческий храм". Однако с возникновением Белокриницкой иерархии и появлением на Кавказе первых старообрядческих священников эта община оказалась на грани распада. Ессентукские единоверцы со второй половины 50-х гг. все чаще обращаются за требоисправлениями к старообрядческим священникам в ст. Прочноокопской. В декабре 1857 г. обер-священник Отдельного Кавказского корпуса сообщал Наказному атаману Кавказского Линейного казачьего войска о том, что «все раскольники ессентукские готовятся по прошествии поста ехать в Прочноокопскую к тому же попу для крещения детей и совершения браков» . В отдельных случаях православным священникам удавалось достичь некоторых результатов на миссионерском поприще, пользуясь затруднительным положением старообрядцев в деле отправления религиозных потребностей, а также изначально не выраженной конфессиональной дифференциацией в ряде станиц. Так, священником ст. Григориполисской Яковом Магницким с 1840 по 1846 гг. были присоединены к православию 28 казаков из разных станиц2. Этим успехи миссии и ограничивались.
Не принесло должных результатов и образование в 1873 г. Свято-Андреевского религиозно-просветительского братства в г. Ставрополе 1892 г. - Андреево-Владимирское братство), одной из важнейших функций которого была миссионерская деятельность среди кавказских старообрядцев . В 1881 г. на территории Кавказской епархии постоянно действовали только два «антираскольничьих» миссионера: священник Иродион Поветкин из с. Кугульта, Ставропольской губернии, миссионерская работа которого ограничивалась окрестностями этого села, и бывший белокриницкий священник из ст. Умахан-Юртовской Трифон Василихин, действовавший на Тереке, в станицах Кизлярского и Грозненского округов . В Кубанской области миссионерская работа в старообрядческой среде вплоть до второй половины 80-х гг. велась достаточно вяло. Единственное крупное миссионерское мероприятие, осуществляемое на Кавказе в 1876 - 1877 гг. синодальным миссионером Павлом Прусским, для кубанских станиц прошло безрезультатно5. В 1879 г. главный миссионер на Кавказе монах Арсений провел в станицах Кавказской и У беженской 19 полемических бесед (13 публичных и 6 домашних), также встреченных местными старообрядцами равнодушно6.
Активизация православного миссионерства в отношении старообрядцев была связана с ужесточением правительственной политики. Будучи полностью зависимой от государства, господствующая церковь с середины 80-х гг. получает значительные полномочия в борьбе с «расколом» и становится наиболее последовательным надзирателем за исполнением старообрядцами существующего законодательства, инициируя репрессивные меры в случае нарушения такового.
Решение об активизации «антираскольничьей» миссии было принято на первом Всероссийском миссионерском съезде, проведенном в 1887 г. в Москве1. Положения, принятые на этом съезде легли в основу «Правил об устройстве миссий и способах действия миссионеров и пастырей церкви, по отношению к раскольникам и сектантам», утвержденных Святейшим Синодом 25 мая 1888 г. Согласно «Правилам» в епархиях учреждался институт епархиальных миссионеров (противораскольнический и противосектантский), которым оказывали помощь окружные миссионеры, назначаемые из" приходского духовенства в округах, «особо зараженных расколом», . и их помощники-миряне. В обязанности епархиальных миссионеров входило ежегодное посещение местностей со значительным старообрядческим населением для ведения с ними полемических бесед по вопросам веры, распространение миссионерской литературы и ведение статистического учета «раскола» на местах .
Похожие диссертации на Старообрядчество на Кубани в конце XVIII - начале XX веков: исторический аспект
