Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историография государственно-церковных отношений в Древней Руси .
1. Дореволюционная отечественная историография 17
2. Советская историография 36
3. Современная отечественная историография 47
Глава II. Степень юридической и экономической самостоятельности Церкви в Северо-Восточной Руси второй половины XII - первой половины ХIII в.
1. Порядок учреждения епископских кафедр 52
2. Замещение епископских кафедр 75
3. Церковная юрисдикция 95
4. Материальное обеспечение кафедр.
Церковная земельная собственность 122
Глава III. Развитие государственно-церковных отношений после монголо-татарского нашествия (вторая половина XIII -первая половина XIV в.)
1. Степень влияния представителей духовенства на политическую жизнь Северо-Восточной Руси 137
2. Организации белого и чёрного духовенства 171
3. Церковная юрисдикция 183
4. Материальное обеспечение кафедр 199
Заключение 205
Библиография
- Советская историография
- Современная отечественная историография
- Замещение епископских кафедр
- Организации белого и чёрного духовенства
Советская историография
Большое количество исследователей XVIII - начала XX века уделяло внимание проблемам государственно-церковных отношений в Древней Руси. В дореволюционной отечественной историографии господствовало два пути в изучении государственно-церковных отношений. Первый из них характеризуется постепенным отказом от комментариев нравственного воздействия духовенства на светских правителей и обращением к проблеме участия церковных институтов во властных отношениях. Во-вторых, серьёзный интерес вызывало состояние древнерусского церковного права, особенно важной представлялась проблема подлинности церковных уставов Владимира и Ярослава. Исходя из решения данного вопроса в ту или иную сторону, исследователи выстраивали свои рассуждения о политических устремлениях духовенства на момент возникновения текстов княжеских уставов.
Петровские преобразования, модернизация российского общества по западному образцу сопровождались мощной секуляризацией государственной и общественной жизни. Несомненно, это оказало влияние и на отношение к предшествующей истории России. С одной стороны, формируется собственно историческая наука, с другой, первые представители этой науки достаточно негативно оценивают роль Церкви и духовенства в отечественной истории. В первую очередь мы имеем в виду В.Н. Татищева. Ему, как апологету и поклоннику реформ Петра, было чуждо «косное» духовенство, соответственно, вся деятельность церковной иерархии виделась да леко не в светлых тонах. По представлению В.Н. Татищева любое сословие имеет свои обязанности перед обществом. Обязанности духовенства суть просвещение граждан и улучшение нравственного состояния жителей государства. Отсюда вытекает мысль о виновности русской Церкви в невежестве и отсталости русского народа. «...Нуждно же сие есть, дабы церковнослужители, во-первых, могли чем детей своих в научение отдавать,... сами ... о научении народа прилежать; второе, чем училища для неимущих учеников, яко же для немощных богадельни содержать...».1 Следствием такого подхода является необъективная по отношению к духовенству оценка тех или иных эпизодов из древнерусской истории, в которых проявились государственно-церковные отношения. Так, например, Татищев называет церковную десятину князя Владимира Святого выдумкой «попов», подобной подложному «Константинову дару». Аргумент - отсутствие упоминания о десятине в позднейших источниках."
В конфликте, возникшем в связи с назначением епископа Нестора в Ростовскую епархию при Андрее Боголюбском, Татищев целиком на стороне светской власти. Учёный опять же отвергает подлинность грамоты Константинопольского патриарха к владими-ро-суздальскому князю, считая её подделкой XVII века и связывая с именем Никона: «В ней [грамоте] многое несогласное и противное здравому рассуждению и Святому Писанию находится, яко имянует епископа главою Церкви и государства, себя же властелином и су-диею над государем поставляет весьма неприлично». тищев доходит даже до утверждения о неправомочности священноначалия назначать епископов. Ссылаясь на постановления вселенских соборов, он доказывает приоритет в этом вопросе светского правителя («государя»).4
Та же критичность в оценке вклада Церкви в историю России присуща и авторам конца XVIII века. Так, например, ММ. Щербатов ставит в вину русскому духовенству непатриотичную соглашательскую политику в период ордынского ига.5 Излагая события более раннего времени - XII века, Щербатов сочувственно говорит о попытке Андрея Боголюбского укрепить свою власть путём учреждения митрополичьей кафедры во Владимире.6 И.Н. Болтин повторяет мысль Татищева о том, что духовная власть в России не заботилась о нравственности народа. Более того, духовенство, по его мнению, чаще давало пример аморального поведения. Таким образом, настоящим духовным стержнем общества становилась власть светская.7
Н.М. Карамзин в целом склонялся к положительной оценке деятельности духовенства в начальный период русской истории. С симпатией отзываясь о благоприятном воздействии Церкви на нравственность населения Руси, «историограф государства Российского» в то же время считал совершенно нормальным явлением своеволие князей в церковных делах, особенно при замещении епископских кафедр.8 При разборе конфликтов между князьями и архиереями симпатии Карамзина, как правило, относятся к первым.
Исключительные похвалы историк адресовал Андрею Боголюб-скому. Из всего видно, что сей деятель для Карамзина был очень близок к идеалу государственного правителя. Жёсткие действия князя в отношении ростовских епископов Леона, а затем Феодорца не ставятся под сомнение.9
Государственно-церковные отношения более позднего времени (ХШ-начало XIV века). Н.М. Карамзиным почти не затрагиваются. Можно сослаться лишь на краткие комментарии к ярлыку хана Узбека, полученному русской Церковью при св. митрополите Петре.10 Роль архиереев, в восприятии историка, опять же сводится к примирению князей и водворению нравственного порядка в русских землях.
У М.П. Погодина находим довольно пространный анализ цер-ковно-государственных отношений на Руси в ХІІ-ХПІ вв..11 В частности разбираются вопросы участия князей и «народа» при поставлений епископов, основании новых епархий, установлении праздников и т.д.12 Далее следует вывод о том, что «в делах, собственно гражданских, епископы зависели от князей» и «духовенство не принимало у нас участия в управлении и вообще в светских делах. ..». Автор также обращается к проблемам духовенства и Церкви.
Идеи Гегеля о трансформации рода в государство стали основной для так называемой теории родового быта. Её приверженцами в ХГХ в. среди русских историков были К.Д. Кавелин, СМ. Соловьёв, В.О. Ключевский и некоторые другие (государственная школа). Государственно-церковные отношения получили вполне достойное освещение в фундаментальном труде СМ. Соловьёва «История России с древнейших времён». Церковь, по его мнению, сама по себе важнейший государствообразующий фактор. Но в Древней Руси духовенство сыграло особую роль. Именно христианизация подтолкнула древнерусское общество к замене родовых отношений государственными. Церковь выступает как нравственный и юридический ограничитель деспотической власти князей.13
Однако наибольший интерес для нас представляет мнение этого исследователя об изменениях, произошедших на Руси в XII в.. Церковная иерархия всё более подпадает под влияние светской власти, епископские и митрополичьи кафедры оказываются средством достижения политической независимости правителей того или иного ранга. Об этом, по мнению Соловьёва, свидетельствуют попытки Андрея Боголюбского добиться учреждения во Владимире отдельной митрополичьей кафедры.14 Всеволод III Большое Гнездо не принимает в Ростов епископа Николая, поставленного киевским митрополитом, выдвигает другую кандидатуру на эту кафедру и в итоге добивается своего. 5 Помимо княжеской власти на церковные дела в Северо-Восточной Руси оказывал влияние народ, считал Соловьёв. Что в данном случае имелось в виду исследователем под словом «народ», понять сложно.
Современная отечественная историография
Надо заметить, что приведёнными фрагментами сходство летописных рассказов о двух князьях не исчерпывается. Такие параллели многочисленны, более того, находятся и в позднейших летописях, отразивших малоизученные источники (Тверская летопись, Никоновская летопись и др.). Особенно интересно сравнение обоих древнерусских правителей с царём- храмостроителем Соломоном. Однако изучение этого материала не столь необходимо в данной работе. Итак, есть веские основания относить создание текста архетипа УКВ к Владимиро-Суздальскому княжеству второй половины XII в.. Целесообразно разобрать следующие проблемы: во-первых, как изменились судебные права Церкви ко второй полови не XII в. по сравнению с XI в., и, во-вторых, насколько пространство церковного суда во Владимиро-Суздальской земле отличалось от церковной юрисдикции других княжеств. Сейчас нет необходимости анализировать содержание всего устава. Достаточно остановиться на тех статьях, которые перечисляют дела, подсудные Церкви и категории так называемых «церковных людей».
Между двумя основными группами редакций УКВ (Сино-дально-Волынской и Оленинской) мы видим значительную разницу. Содержание статьи о церковных судах в первой из них значительно шире. Здесь обнаруживается перечисление различных случаев осквернения святыни (ограбление церквей, надписи на церковных стенах и т.д.), нецерковные виды культового служения (молитвы под овином, в роще), гробокопательство, скотоложество, искусственное прерывание беременности.114 То, что Оленинская редакция не содержит этих дел, говорит либо о произведённом сокращении, либо о расширении текста. Избегая описания продолжительной и не всегда продуктивной историографической дискуссии по поводу первичности Оленинской или Синодально-Волынской группы, ограничимся конечным выводом.
Несмотря на очевидный антиязыческий характер «лишних» фрагментов, большинство учёных склоняется к их более позднему (XIII в.) происхождению. Можно считать доказанным новгородские корни добавлений.115 Кроме того, «...довольно позднее распространение христианства и соответственно его окончательная победа, влияние язычества соседних, неславянских народов сочетались в Новгороде с длительным сохранением древних и нецерковных культов...». Т.е. приходиться говорить, что к изначальному виду этой статьи ближе именно Оленинская редакция. Незначительные разночтения между изводами этой редакции устраняются путём сличения текста, удаления позднейших вставок и явных искажений, таких как пропуск слова «брат(ь)а» в случае раздела наследства (Архангельский извод), добавление «оузлы» (Архангельский и Археографический изводы). Добавления в Археографическом изводе - «оурБкания три...», «или сноха свекровь...», «потворы, чародВнїа, вльхвованїа...» - свидетельство об очевидном воздействии Синодально-Волынской группы редакций.117 В результате получаем отрывок текста, практически идентичный варианту архетипа УКВ по Щапову (восстановленного на основе Архангельского извода Оленинской редакции).
Дал есмь роспусты, смилное, заставание, умыкание, поши-бание, промежи мужем и женою о животе, или в племени, или в сватовстве поимутся, ведство, урекание, зелье, еретичество, зубоядение, иже о(т)ца и м(а)т(е)рь бьют, или с(ы)нъ и дочи, иже брат(ь)а тяжются о задници.118
Всё-таки до конца утверждать, что имеем дело с перечнем церковных судов, созданным и действовавшим в Северо-Восточной Руси второй половины XII в., мы не можем. Надо вспомнить, что основа устава была создана ещё на рубеже Х-ХІ вв., и новые редакторы (предположительно владимирские) могли и не вносить именно в эту её часть серьёзные изменения, соответствовавшие новым месту и времени. Во-первых, обращает на себя внимание схематичность, поверхность этого перечисления, статья не могла служить настоящим руководством при судопроизводстве. Требовался более обстоятельный документ. Во-вторых, если данный памятник (архетип УКВ) создавался при одном из владимирских князей и по его заказу, то необходимо учитывать церковно-политические амбиции, царившие в то время во Владимире. Речь шла о новой общерусской автокефальной митрополии. Поэтому, наверное, устав был ориентирован не на одну Суздалыцину с её особенностями, а на всю Русь. То же относится и к списку «церковных людей», о котором речь пойдёт ниже. Однако других зацепок в настоящий момент у нас нет. Будем отталкиваться от той мысли, что круг церковной юрисдикции в изучаемом регионе в конце XII- начале XIII в. соответствовал содержанию архетипа.
Для сопоставления пространств церковного суда указанного времени и XI века будет уместно обратиться к истории и содержанию другого канонического документа - устава Ярослава. Уже при первом сравнительном взгляде на оба памятника можно заключить об их разном назначении. Устав Ярослава расширяет и дополняет устав Владимира. Практика церковного судопроизводства требовала конкретизации и определения наказания за различные преступления. Результатом этой необходимости, по-видимому, и стал устав Ярослава. Уставы, в общем, не противоречат друг другу в отношении объёма церковной юрисдикции. Можно отметить некоторое сходство в последовательности перечисления этих дел. Вот таблица примерного сравнения.
Замещение епископских кафедр
Когда великое княжение перешло к Андрею Городецкому, Михаил Ярославич создаёт альянс с московским князем Даниилом, враждебный новому обладателю владимирского стола.20 По мысли Клюга подобная неизменная оппозиционность Твери к любому выдвигавшемуся центру объяснялась стремлением предотвратить «переворот в политических отношениях Суздальской земли» - упразднение лествичного права. Традиционный порядок престолонасле-дования нужно было сохранить до тех пор пока сама Тверь не сможет окончательно возвыситься. В свете такой трактовки событий последнего десятилетия XIII в. становится понятнее и политика
Максима. Хорошо заметно, что он не оказывал видимой поддержки ни Дмитрию Переяславскому, ни Андрею Городецкому. К большинству серьёзных политических событий (например, к коллективной жалобе хану ростовских, городецких и ряда других князей на Дмитрия Александровича) митрополит вроде бы никак не проявлял своего участия. В то же время отметим очень жёсткую его линию в отношении непосредственных подчинённых. В 1295 г. был сведён с кафедры по неизвестным нам причинам владимирский епископ Иаков.25 Его место в том же году занял Симеон.26 Так же своевольно Максим распорядился этой важнейшей епархией и четыре года спустя, фактически заняв её собственной персоной." Одновременно митрополит переместил на ростовскую кафедру всё того же Симеона вместо чем-то не угодившего епископа Тарасия. Никаких консультаций с великим князем Дмитрием во всех описанных случаях не было. Поразительный контраст с практикой конца ХП-начала XIII в.! При том два других епископа - тверской Андрей и владимирский Симеон выступают как настоящие сотрудники или даже «подручники» главы Русской Церкви. Они сопровождали Максима в поездках по епархиям, именно с ними митрополит рукополагает новгородского архиепископа Феоктиста. Указанные архиереи (к ним можно добавить сарайского Измаила) разрешают межкняжеские конфликты, по-видимому, по митрополичьему поручению.
Столь резкие действия свидетельствуют, во-первых, об изменившемся соотношении величины фигур великого князя и митрополита в пользу последнего, а во-вторых, об имевшейся у Максима собственной политической стратегии. Безусловное подчинение северо-восточных епархий без оглядки на князей, превращение ростовской кафедры в опору собственного влияния - чего добивался этим архиерей? По поводу Ростова можно отметить следующее. Епископ Тарасий довольно активно и не всегда успешно участвовал в политической жизни. В частности, вместе с Андреем Городецким и ростовскими князьями «идоша во Орду ко царю ... жаловатися на великого князя Дмитрея Александровичя...», результатом чего, как мы знаем была страшная «Дюденева рать».29 Потом, в 1295 г. Тарасий был почему-то арестован ростовским князем Константином Борисовичем.30 Митрополит не вступался.
Ростовские князья были наиболее верными союзниками Андрея Городецкого (великого князя владимирского до 1304 г.). И хотя геополитическое положение Ростова и Ростовской земли (значительная часть бассейна Северной Двины, Устюг Великий) серьёзно уменьшилось за время ордынского владычества, контроль над местной кафедрой был чрезвычайно важен в расстановке сил в Суздальской земле. После событий 1299 г. ростовская епархия навсегда оказывается в русле митрополичьей и великокняжеской политики.31 Видимая безучастность Максима в бесконечных перипетиях вокруг великокняжеского стола на самом деле обернулась всемерной поддержкой деятельности Михаила Ярославича. В начате может показаться, что интересы честолюбивого митрополита и тверского князя лишь временно совпали, т.к. и тому, и другому претила мысль о возвышении любого удела (кроме Твери). Очевидный рост какого-либо княжества и, как следствие, начало централизации означали бы в глазах духовной власти непременное подчинение Церкви великому князю. Но при ближайшем рассмотрении на первый план выходят несколько иные мотивы. Совершенно ясно, что сотрудничество Максима и великого князя Михаила началось задолго до 1304 г. (когда первый из них открыто занял протверскую позицию в конфликте с Юрием Даниловичем Московским). Об этом говорит участие митрополита в идеологической работе в Твери, в частности, в создании тверского варианта хроники Георгия Амартола, где находим «идейное обоснование политического роста тверского княжества».32 Эта работа была прервана одновременно со смертью Максима.3,5 Да и само вмешательство митрополита в действия Юрия Московского можно считать поворотным пунктом в московско-тверском споре за ярлык на великое княжение. Кроме того, хотя увещевания архиерея не возымели желаемого влияния на амбициозного московского князя, глава Русской Церкви мог задействовать свои «связи» при ханском дворе. Можно заключить: митрополит-грек делал ставку на тверского князя и, следовательно, связывал с Тверью надежды на объединение Северной Руси. Чем объяснить именно такой выбор святителя? Вспомним, что уже с Ярослава Ярославича тверские князья последовательно укрепляют своё положение, яркий пример тому - конфликт с новгородцами в 1270 г. и бескровное его разрешение при посредничестве Кирилла II (кстати, хан предпочёл самоустраниться при решении этой проблемы). Михаил Ярославич первым из северо-восточных князей во второй половине XIII в. серьёзное внимание уделяет церковному строительству - в 1286 г. произошла закладка первого на Руси после на
Организации белого и чёрного духовенства
Гораздо больший интерес для нас представляет добавление «и двти» в двух последних фрагментах. Как мы знаем, положение УКВ о принадлежности наследственных дел церковному суду входит в видимое противоречие с Русской правдой, т.к. в этом светском кодексе также присутствуют наследственные дела. Скорее всего, Русская правда имеет в виду лишь вероятность передачи наследственной «тяжи» в ведение епископа по желанию «тяжущихся». Но новая формулировка редакций XIII в. вносит серьёзную поправку. В более раннем варианте (Оленинская редакция) спор братьев о наследстве подразумевает разделение имущества умершего родителя. Если написано «братья и дети», получается, что суду архиерея подлежат тяжбы и между детьми об имуществе родителей, и между братьями об имуществе брата (выморочном имуществе). За этим, казалось бы, незначительным дополнением видится попытка расширения судебного пространства духовного ведомства.
В перечнях церковных людей принципиальных различий не наблюдается. Что же касается купюр в Варсонофьевской редакции, то, на наш взгляд, они отражают серьёзность редакторской обработки и относятся к результатам соборов 1273 (1274) и 1280 гг.
Бросается в глаза, что удалены были в основном те фрагменты, которые могли поставить под сомнение подлинность документа, а именно - имя патриарха Фотия, жившего на столетие раньше крещения Руси, имя митрополита, в отношении которого редакции УКВ допускают разночтения (Леон или Михаил). Греческий номоканон здесь не указывается в качестве источника норм устава, потому что в состав кормчих, где и встречаем собственно Варсонофьевскую редакцию, входят византийские юридические памятники. Поскольку в действительности устав Владимира от них прямо не зависит, эта фраза могла бы вызвать у читателя вполне понятные подозрения и по сему была выброшена.
Инициативу большей части вышеуказанных изменений, а также создания текста, непосредственно предшествовавшего Варсонофьевской редакции УКВ, следует присвоить митрополиту Кириллу или же представителям его окружения. Что особенно важно, эти изменения отразились в канонических документах северовосточного происхождения, которые появились в изучаемый период и носят явно полемический характер. «Послание владимирского епископа к местному князю» представляет собой обращение владыки Иакова (1288-1295) или Симеона (1295-1299) к великому князю Дмитрию Переяславскому (1276-1294) или Андрею Городецкому (1294-1304), написанное вскоре после страшной для Владимирщи-ны так называемой Дюденевой рати 1293 г.113 Здесь «суды церковные» лишь упоминаются как один из источников доходов кафедры, причём не самый главный, судя по последнему, третьему месту в списке (после «домов великих», т.е. хозяйств, и деся-тин).114
К «Посланию» примыкает самостоятельный помощник -«Другое слово», практически целиком построенный на материалах устава Владимира.115 Однако эти заимствования носят опосредованный характер, как было выяснено источниковедами начала XX в. В археографической генеалогии между текстом УКВ и «Другим словом» лежит широко распространённое в XIV-XVI вв. «Правило о церковных людях».116 Позднее была также доказана зависимость списка церковных судов «Слова» от устава Владимира.
Однако мы склонны считать, что перечень церковных «тяж» попал в «Правило о церковных людях» уже из полнокровного, сложившегося текста УКВ. По мысли Я.Н. Щапова статья о церковных судах вошла в «Правило» примерно в то же время, что и в архетип устава, т.е. в конце XIII в.117 На самом деле вполне вероятен и другой путь статьи. При сравнении Правила с текстами Оленинской и Синодальной редакций становится очевидной его зависимость именно от Синодальной.
Синодальная редакция Правило о церковных людях [9] ...роспоустъ, смилное, заставанье, [5] ...роспусты, съмилное, умычкы, пошибанье, умычка,... оуръкания пошибаніе, застатіе,...уръкатя бляд три: бляднею и зельи, еретичество, нею и зеліи и еретичествомъ; зу зоубоъжа, їли с(ы)нъ о(т)ца бьеть,... боъжа; отца или матерь бьеть сынъ братья или дъти тяжются о задни- или дочи...; братья или дъти тяжут цю, церковная »ш№б«,м(е)ртв(е)ци ся о задніце; церковная татьба; сволочать, кр(е)стъ посъкуть или на крестъ посъкуть или на ствнахъ изъ Гораздо больше вопросов вызывает проблема места возникновения «Правила о церковных людях». Я.Н. Щапов склоняется к его изначальному ростовскому происхождению в конце XIII - XIV в. и дальнейшей обработке уже во Владимире в первой четверти XIV в..124
Основанием для такого вывода служит оценка Правила как полемического трактата в защиту церковных имуществ, десятин и даней. Датировка - конец XIII в. - мотивируется упоминанием десятины, института, который исчез в XIV в. Наше внимание в Правиле привлекла следующая деталь: автор не упоминает митрополита. Когда речь идёт о духовных властях, он использует слово «епископ». Например: «А се люди съборныя церкви, првданіе е п и с копу по правиломъ...» или ещё: «Тв люди церковній, бо-гадьлніи; епископв ввдаеть промежду ими судъ...». Вероятно, что речь идёт не о митрополичьей кафедре, а о епископской. Между тем, мы знаем, что с 1299 г. во Владимире кафедру занимал именно митрополит. Тем не менее владимирский след очевиден. Выявленное Щаповым позднейшее добавление о заслугах перед Церковью князя Владимира (в Пространной редакции Правила) могло быть сделано именно там.
Во всех рассматриваемых памятниках XIII в. очевидно не только стремление сохранить институт десятины, но и озабоченность авторов судьбой церковной юрисдикции. Если в Оленинской редакции мы встречаем двухкратное напоминание князьям, боярам и княжеским судьям «не вступатися» в суды церковные, то в Синодальной редакции таких напоминаний целых пять. Даже сокращённая Варсонофьевская редакция содержит три подобных фрагмента.126 Примерно такая же картина и в «Правиле о церковных людях». Более того, и в Правиле, и в «Другом слове» значительная часть содержания отведена под своеобразное оправдание церковных доходов.
Правило: [2] ... Писано бо есть въ святыхъ апостолъ правіла 59-м: «церковное богатьство ніщих богатьство възраста дъля сироть и старости и немощи и въ недугъ въпадших, ни-щихъ првкоръмлеши...» и т.д.127 «Другое слово»: «... но то дано клирошаном на потребу, и старости, и немощи, и в недугъ впадших чадъ многъ кормленеє...» и т.д.128 Вне всяких сомнений здесь мы имеем дело со следами отражения посягательств княжеской власти на церковную юрисдикцию.
В состав русской кормчей с самого начала был включён и устав Ярослава в Краткой редакции. Судя по ареалу распространения изводов этой редакции, она создавалась и имела хождения в основном в Северо-Восточной Руси. Изменения, внесённые редакторами и переписчиками к середине XIV в., характеризуются сужением компетенции епископского суда. Это касается дел о воровстве и убийстве:
