Главные члены предложения и способы их выражения в адыгейском языке Шхалахова Сусана Гисовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. К вопросу о главных членах предложения

1.1. Критерии разграничения главных и второстепенных членов предложения 11-14

1.2. О соотношении между членами предложения и частями речи 14-16

1.3. Принципы выделения главных членов предложения в языках с эргативным строем 16-21

1.4. Принципы выделения главных членов предложения в адыгейском языке 22-41

Глава 2. Сказуемое

2.1. Сказуемое как главный член предложения 42-49

2.2. Характер строения сказуемого 49-54

2.2.1. Простое сказуемое и способы его грамматического выражения 54-71

2.2.2. Сложное сказуемое и способы его грамматического выражения 71-77

2.3. Сложное сказуемое, образованное именными частями

речи в сочетании со вспомогательными глаголами 77-83

Глава 3. Подлежащее

3.1. Подлежащее как главный член предложения 84-86

3.2. Грамматические способы выражения подлежащего 86-107

Заключение 108-111

Литература

• Критерии разграничения главных и второстепенных членов предложения
• О соотношении между членами предложения и частями речи
• Сказуемое как главный член предложения
• Подлежащее как главный член предложения

Введение к работе

Проблема главных членов предложения в языкознании имеет свою историю, но до настоящего времени в этой проблеме дискуссионное преобладает над общепризнанным. Это проистекает из того, что представители различных лингвистических направлений по-разному подходят к дефиниции понятия «главные члены». Так, например, сторонники логико-семантического направления, исходя из чисто логического принципа, члены предложения отождествляют с членами суждения, а предложение - с логическим суждением. А.Х. Востоков пишет: «Подлежащее есть имя предмета, о котором говорится. Сказуемое есть глагол или все то, что о предмете говорится» (Востоков, 1883: 220). Это положение более конкретизирует Ф.И. Буслаев: «Предмет, о котором мы судим, называется подлежащим (субъект). То, что мы думаем или судим о предмете (о подлежащем), именуется сказуемым (предикат)» (Буслаев,1858:110).

Против отождествления грамматических подлежащего и сказуемого с логическими субъектом и предикатом решительно выступил А.А. Потебня, который заявил: «Всякая знаменательная часть речи может быть, смотря по контексту, предметом, о котором говорится в предложении» (Потебня, 1888: 66). Однако, правильно указав на ошибочность перенесения логических понятий в языкознание, А.А. Потебня сам впадает в другую крайность - смешение психологических и грамматических категорий. Иначе говоря, он выдвинул учение о предложении как словесном выражении психологического суждения.

Представители формально-грамматического направления (Ф.Ф. Фортунатов и его последователи), исходя из формальных признаков, главные члены предложения определяли так: подлежащее -именительный падеж существительного, сказуемое - согласованная с ним, спрягаемая форма глагола.

Понятия «подлежащее» и «сказуемое» связаны с двусоставным предложением, на основе которого эти категории возникли. «Только в двусоставном предложении, - отмечает А.Г. Руднев, - подлежащее обнаруживает свойства подлежащего в сочетании со сказуемым и, наоборот, сказуемое обнаруживает свои свойства (особенности) в сочетании с подлежащим, т.е. предикативную функцию. Под предикативной функцией мы понимаем раскрытие основного смысла высказывания: обозначение сказуемым признака подлежащего, которым оно обладает, либо производит, либо воспринимает со стороны» (Руднев, 1968:63).

И в настоящее время главные члены предложения - подлежащее и сказуемое — многими языковедами определяются не как собственно языковые, синтаксические категории предложения, а подменяются логическими понятиями субъекта и предиката. При этом сторонники отождествления грамматических и логических категорий в оправдание своего тезиса обычно приводят предложения типа «Аристотель -человек», «Лошади — животные», в которых совпадает обозначение логического субъекта с грамматическим подлежащим, а обозначение логического предиката - с грамматическим сказуемым.

Действительно, логические субъект и предикат и грамматические подлежащее и сказуемое связаны, и нередко наблюдается их совпадение. Но вряд ли будет правомерным исходя из этого делать категорический вывод о том, что эти понятия являются тождественными. В данном случае необходимо иметь в виду, что грамматические подлежащее и сказуемое и логические субъект и предикат входят в разные структуры: подлежащно-сказуемная структура - это форма содержания предложения, тогда как субъектно-предикативная структура - это форма мышления. Поэтому главным критерием определения грамматических подлежащего и сказуемого является формальный. Это значит, что характерные особенности главных членов связаны со строением предложения. Именно

формальные признаки, которыми обладают грамматические подлежащее и сказуемое, отличают их от логических субъекта и предиката. Если бы, например, подлежащее можно было определить только по признаку выражения им логического субъекта, без учета формальных сторон, то в предложениях типа «Мне не спится» первое слово следовало бы охарактеризовывать как подлежащее.

Таким образом, «понятия грамматические подлежащее и сказуемое входят в систему понятий членов предложения вместе с дополнением и обстоятельством, тогда как понятия логических членов суждения в соответствующую систему не входят» (Долгова, 1980: 48). Иначе говоря, подлежащее и сказуемое как члены предложения находятся в определенном отношении к второстепенным членам предложения. Отсюда грамматические подлежащее и сказуемое не могут определяться без учета этого отношения, «...если же второстепенные члены предложения, как не имеющие коррелятов среди членов суждения, являются совершенно неоднородными с главными членами, то нет основания и те, и другие называть «членами предложения» (Долгова, 1980: 48). Стало быть, существо различия между грамматическими подлежащим и сказуемым и логическим субъектом и предикатом состоит в том, что подлежащее и сказуемое являются членами предложения, т.е. представляют собой синтаксическую категорию и соответственно связаны с другими членами предложения. Что же касается субъекта и предиката, то они являются логическими категориями и не имеют отношения к второстепенным членам предложения. В этой связи нельзя не согласиться с выводами А.И. Смирницкого, который пишет: «Сказуемое и подлежащее - это члены предложения, представленные определительными словами, в то время как предикат и субъект не слова, не члены предложения, а предметы мысли: это то, что отражается в предложении, но само находится вне предложения. В частности, предложение «Он спал» содержит два основных лексических элемента,

6 обозначающих два предмета мысли: известное из предыдущего

контекста лицо мужского пола и процесс сна. Если рассмотреть эти два

предмета мысли с точки зрения их отношения к бытию, то легко

убедиться, что вместе с отношением к бытию мыслится только второй

компонент, а именно - процесс сна; явление сна осознается как

действительное явление прошлого, а не как что-то предположительное

или воображаемое: иначе говоря, процесс сна представлен как реальный

процесс прошлого. Следовательно, словоформа «спал», в связи с которой

выражается предикация и которая обозначает процесс сна, выступающий

как предикат, является сказуемым предложения. Однако выражение

мысли о сне как о реальном процессе прошлого дано здесь не само по

себе, оно оказывается в определенном отношении к лицу, обозначенному

словом «он». Соответственно, это лицо будет субъектом, а слово,

обозначающее его, подлежащим предложения» (Смирницкий, 1957: 108).

Проблема определения грамматического подлежащего и грамматического сказуемого еще больше осложняется в языках с эргативной структурой. Языки номинативного строя отличаются от языков эргативного построения тем, что в последних подлежащее может быть выражено разными падежными формами, в том числе и формой именительного падежа. Характерной особенностью эргативного строя адыгских языков является то, что им присуща эргативная конструкция предложения, суть которой состоит в том, что при переходных глаголах подлежащее ставится в эргативном падеже, а при непереходных глаголах — в именительном падеже.

Именно это вызывает разногласия у адыговедов при определении статуса главных членов предложения. Одни исследователи (Н.Ф. Яковлев, Д.А. Ашхамаф, Б.Х. Балкаров, З.И. Керашева, Н.Т. Гишев) в адыгских языках выделяют три главных члена предложения (подлежащее, сказуемое, прямое дополнение). Другие (М.А. Кумахов, Б.М. Карданов,

A.M. Камбачоков) - два главных члена предложения (сказуемое, подлежащее).

Своеобразной является точка зрения У.С. Зекоха на строение предложения в адыгейском языке. Исследуя члены предложения, он приходит к выводу о том, что в адыгейском языке отсутствует подлежащее как синтаксическая категория.

Таким образом, из вышеизложенного следует, что в лингвистической науке до сих пор не получил достаточного разрешения вопрос, связанный с разграничением логических субъекта и предиката и грамматических подлежащего и сказуемого, т.е. не найден ответ на вопрос: что считать главными членами предложения? «Однако традиционное учение о членах предложения, — пишет В.А. Белошапкова, - уже не может быть принятым в том виде или ином из своих многочисленных вариантов. За последнее время синтаксическая наука обогатилась многими знаниями об устройстве предложения, которые традиционное учение о членах предложения не отражает. Задача состоит в том, чтобы на основе традиционной идеи о разнородности компонентов предложения в дистрибутивном и функциональном аспекте, о синтаксической позиции создать учение о членах предложения, отражающее современный уровень знаний об устройстве предложения» (Белошапкова, 1977: 133).

Определение признаков, характеризующих главные члены предложения, и критериев их выделения в адыгейском языке в настоящее время являются вопросами принципиальной важности и выдвигаются на передний план исследования синтаксиса адыгейского предложения. Отсюда актуальность диссертационной темы обусловлена как дискуссионностью проблемы главных членов предложения в общетеоретическом плане, так и отсутствием в адыгейском языкознании специальных работ, синтезирующих принципы выделения этих синтаксических единиц.

Объект исследования - главные члены предложения и критерии выделения их в адыгейском языке. Основным критерием определения грамматических подлежащего и сказуемого является формальный. Это значит, что характерные особенности главных членов связаны со строением предложения. Именно формальные признаки, которыми обладают грамматические подлежащее и сказуемое, отличают их от логических субъекта и предиката.

Предмет исследования — сущностные свойства главных членов адыгейского предложения.

Основная цель исследования состоит в том, чтобы теоретически обосновать и практически подтвердить, что сказуемое и подлежащее в адыгейском языке являются главными членами предложения.

В соответствии с проблемой, целью, объектом исследования были поставлены и решены следующие задачи:

- охарактеризовать критерии разграничения главных и
второстепенных членов предложения;

- определить особенности соотношения между членами
предложения и частями речи;

- установить принципы выделения главных членов предложения в
адыгейском языке;

- описать способы грамматического выражения главных членов
адыгейского предложения - сказуемого и подлежащего.

Методы исследования. В процессе работы были использованы описательный, сравнительный и сравнительно-сопоставительный методы исследования.

В качестве анализируемого материала приводятся предложения, извлеченные из фольклора и художественных произведений адыгейских писателей. В отдельных случаях для сопоставления привлекается фактический материал кабардино-черкесского и русского языков.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые в адыгейском языкознании предпринята попытка монографического исследования проблемы главных членов предложения. В работе выявляются основные признаки главных членов адыгейского предложения и подробно описываются грамматические способы их выражения.

Теоретическое значение исследования связано с научной новизной работы и определяется тем, что всесторонний анализ особенностей главных членов предложения вносит определенный вклад в изучение синтаксиса простого предложения адыгейского языка.

Практическая значимость исследования заключается в том, что содержащиеся в диссертации выводы могут быть использованы при создании научных грамматик, научно-методической литературы нового поколения для школ абхазо-адыгской группы языков, а также применены в процессе преподавания адыгейского языка в школе и вузе.

Методологической основой диссертации послужили труды исследователей И.И. Мещанинова, В.В. Виноградова, А.С. Чикобава, Н.Ф. Яковлева, В.Н. Ярцевой, М.М. Гухман, Г.А. Климова, З.Г. Абдуллаева, Д. А. Ашхамафа, Г.В. Рогава, З.И. Керашевой, М.А. Кумахова, Б.Х. Балкарова, У.С. Зекоха, Н.Т. Гишева, A.M. Камбачокова, И.М. Валовой и др., на основе которых была сформулирована концептуально-понятийная база данной работы.

На защиту выносятся следующие положения: - существо различия между грамматическими подлежащим и сказуемым и логическими субъектом и предикатом состоит в том, что подлежащее и сказуемое являются членами предложения и поэтому связаны с другими членами предложения, а субъект и предикат являются логическими категориями и поэтому не имеют отношения к второстепенным членам предложения;

синтаксическая связь главных членов предложения в адыгейском языке осуществляется на основе их взаимозависимости (координации);

члены предложения и части речи взаимосвязаны и взаимообусловлены;

тот факт, что сказуемое управляет именными компонентами, не может быть достаточным основанием (исключая наличие согласования сказуемого с этими компонентами) для объявления в адыгейском языке прямого дополнения главным членом предложения;

главными членами предложения в адыгейском языке следует признать сказуемое и подлежащее.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на расширенном заседании кафедры адыгейской филологии Адыгейского государственного университета, на всероссийских и межвузовских научных конференциях, а также изложены в семи публикациях.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

и ГЛАВА ПЕРВАЯ

К ВОПРОСУ О ГЛАВНЫХ ЧЛЕНАХ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

1.1. Критерии разграничения главных и второстепенных членов

предложения

Центральным объектом синтаксиса является предложение, которое
в настоящее время понимается как предикативная синтаксическая
единица. Предикативность свойственна не только предложениям с
глагольными сказуемыми: «При современном состоянии синтаксической
науки вряд ли необходимо доказывать, что предикативность свойственна
не только предложениям с глагольным сказуемым, но и независимо от
наличия и характера сказуемого предложениям неглагольным и
односоставным» (Золотова, 1975:148). Иначе говоря, основной

синтаксической категорией, оформляющей предложение, является предикативность, сущность которой заключается в выражении соотнесенности содержания предложения с действительностью. Принято считать, что предикативность осуществляется в трех языковых категориях: модальности, времени, лица. Модальность и время как категории, входящие в более широкое понятие предикативности, почти не дискутируются в адыгском синтаксисе. В адыгских языках в понятие «предикативность» некоторые адыговеды включают и категорию финитности.

И.М. Балова пишет: «Компонентом предикативности в кабардинском языке, на наш взгляд, кроме значения модальности, синтаксического времени, является и финитность. С финитностью в адыгских языках связана коммуникативная завершенность предложения реальной модальности, что совершенно справедливо отмечается З.И. Керашевой» (Балова, 1999: 8). Таким образом, средствами выражения предикации в адыгских языках являются категория модальности, категория лица, интонация и финитность.

Каждый член предложения имеет определенное отношение к выражаемой в предложении предикации. По тому, какое отношение имеют к высказываемой мысли в предложении, члены предложения делятся на главные и второстепенные. Компоненты предложения, которые непосредственно входят в предикативную основу, принимают участие в ее создании, выступают в качестве главных членов предложения. Те же компоненты предложения, которые непосредственно не связаны с выражением этой предикации, не принимают участия в создании предикативной основы предложения, выступают в роли второстепенных членов.

Таким образом, деление членов предложения на главные и
второстепенные зависит от вхождения/невхождения их в предикативную
основу, что свидетельствует о том, что именно предикативная основа
образует конструктивное ядро предложения. Однако в коммуникативном
аспекте главным может быть любой член предложения. Так, в
предложении Инэу ык1и зэхэугуфык1ыгъэу къедж «Читай громко и
выразительно» смысловую нагрузку предложения несут слова инэу
«громко» и зэхэугуфык!ыгъэу «выразительно», выступающие в роли
обстоятельства. Стало быть, эти второстепенные члены с точки зрения
выражения семантики данного предложения являются более

существенными, более важными, чем слово къедж «читай», выступающее в роли сказуемого. Но при этом следует иметь в виду, что такую семантику они приобретают только через сказуемое. Иначе говоря, второстепенные члены предложения не могут занять роль главных членов предложения и в том случае, когда они выражают основную мысль высказывания, поскольку сами становятся членами предложения только в составе предикативной связи, образуемой сочетанием подлежащего со сказуемым. Следовательно, в предикативных отношениях могут находиться только подлежащее и сказуемое, вследствие чего их относят к разряду главных членов. «Отличие

второстепенных членов предложения от главных членов предложения, -пишет А.И. Смирницкий, - состоит не в смысловом весе тех и других в высказывании, а в их разной грамматической роли. От сказуемого второстепенные члены предложения отличаются тем, что в сказуемом выражается предикация, а тем самым, сказуемое соотносится с действительностью и становится главным членом предложения... Подлежащее оказывается главным членом предложения потому, что оно обозначает субъект или предмет, по отношению к которому определяется предикация. Этот член является центральным в предложении, поскольку ему подчиняются и по отношению к нему оформляются все остальные члены предложения. Если подлежащего нет, то в центре предложения стоит сказуемое, которое в этом случае уже само по себе содержит указание на субъект. Таким образом, подлежащее и сказуемое представляют собой основу предложения. Второстепенные члены можно отбросить, но от этого предложение не перестает быть предложением» (Смирницкий, 1977:165).

Из изложенного ясно, что в основе учения о построении предложения лежит учение о главных членах предложения. «Компоненты предикативного сочетания слов или отдельные слова (словоформы), занимающие в иерархии связей господствующее положение, принято называть главными членами предложения...» (Шанский и др.,1981:441). Назначение второстепенных членов предложения состоит в дополнении, пояснении содержания главных членов предложения. Следовательно, предложение расчленимо на две части — на сказуемое и подлежащее, в которых могут уже выделяться те или иные второстепенные члены предложения. Например, в предложении Чырбыщ унэр лъагэу къэлъагъо «Кирпичный дом виднеется высоко» в первую очередь выделяются подлежащее унэр «дом» и сказуемое къэлъагъо «виднеется». А затем определяются в подлежащем субстантивное определение чырбыщ «кирпичный» (букв.: «кирпич») и при сказуемом обстоятельство образа

действия лъагэу «высоко». Стало быть, основными компонентами простого двусоставного предложения являются сказуемое и подлежащее. Это говорит о том, что предложение может существовать и без второстепенных членов предложения, но без главных (или главного) членов не существует предложения.

1.2. О соотношении между членами предложения и частями

речи

Содержание, выражаемое членами предложения, в основном соответствует категориальному значению частей речи. И.И. Мещанинов отмечает: «В каждом языке наличное в нем членение предложения неминуемо становится в теснейшую связь с проводимой классификацией по частям речи» (Мещанинов, 1978:199). Такое соотношение между членом предложения и частью речи обусловлено тем, что каждая часть речи обычно употребляется в функции какого-либо члена предложения (существительное употребляется в функции подлежащего и дополнения, прилагательное - в функции определения, наречие - в функции обстоятельства и т.д.). Так, например, в предложении Аслъан тыгъуасэ тхылъ гъэш1эгъон къыщэфыгъ «Аслан вчера интересную книгу купил» Аслъан «Аслан» - подлежащее, выраженное существительным, тыгъуасэ «вчера» - обстоятельство, выраженное наречием, тхылъ «книгу» -дополнение, выраженное существительным, гъэш1эгъон «интересную» -определение, выраженное прилагательным, къыщэфыгъ «купил» -сказуемое, выраженное глаголом.

Таким образом, говоря о соотношении между членами предложения и частями речи, мы имеем в виду, что слова в предложении выступают как морфологически оформленные единицы. Иначе говоря, «за каждой частью речи в языке закрепляется основная синтаксическая функция, а все другие функции являются вторичными, второстепенными» (Курилович, 1962:61).

Члены предложения и части речи настолько взаимосвязаны и взаимообусловлены, что изменение связей между морфологически оформленными словами обязательно сказывается и на их синтаксических отношениях как членов предложения.

Сравним два предложения: Ащ джэнэ дахэ къыщэфыгъ «Она купила красивое платье» и Агц джанэр дахэу кьекіу «Ей платье (красиво) подходит». Нетрудно заметить, что в этих предложениях в зависимости от формы слова дахэ «красивый» изменяется не только его лексико-грамматическое (категориальное) значение, но и синтаксическая функция в предложении. В первом предложении данное слово, выступая в форме дахэ «красивое», является прилагательным и определяет существительное джанэ «платье» и поэтому в предложении оно синтаксически относится к дополнению. Во втором предложении это слово, выступая в форме дахэу «красиво», является наречием и поэтому оно синтаксически сочетается уже не с существительным, а с глаголом. Итак, форма прилагательного и форма наречия обусловливают различные синтаксические связи и тем самым меняют синтаксические взаимоотношения между словами в предложении.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что члены предложения и части речи далеко не тождественные, а самостоятельные и разные категории. Различие между данными грамматическими категориями проявляется прежде всего в том, что определенные части речи могут выступать в несвойственной им функции. Так, например, прилагательное дахэ «красивый», может употребляться в предложении и в качестве сказуемого, например: Машинэр дахэ. «Машина красивая» и т.д. Более того, хотя каждая из частей речи как бы специализирована для выражения того или иного члена предложения, в то же время один и тот же член предложения может выражаться разными лексико-грамматическими классами слов. Как уже отмечалось, определение обычно выражается прилагательными, но в адыгейском языке оно может быть выражено и

16 другими частями речи. Например, в предложениях Дэпкъ гъэзетыр

къыдагъэк1ыгъ «Стенную газету выпустили» и Тхэрэ к1алэр къэтэджыгъ

«Пишущий парень встал» слова дэпкъ «стенную» (букв.: «стена») и тхэрэ

«пишущий» выражаются, соответственно, существительным и

причастием.

Таким образом, отличающиеся формы слов обусловливают разные

синтаксические связи между словами и выполняют различные

синтаксические функции слов. Это позволяет утверждать, что членами

предложения являются синтаксические категории, возникающие в

предложении на основе форм слов и форм словосочетания и отражающие

отношения между структурными элементами предложения.

1.3.Принципы выделения главных членов предложения в языках с

эргативным строем

Вопрос о грамматической природе членов предложения до сих пор остается недостаточно освещенным в лингвистической науке, несмотря на то, что языковеды и философы уделяли и уделяют этой кардинально важной и сложной синтаксическо-логической проблеме большое внимание. Традиционное деление членов предложения, принятое в индоевропеистике, распространилось и в кавказоведении. Однако в силу структурных особенностей кавказских языков, связанных с системой эргативной конструкции, среди кавказоведов возникли немалые разногласия относительно определения членов предложения, особенно главных.

Языки с эргативным строем характеризуются тем, что наличие прямого дополнения влияет не только на форму предложения, но и на форму сказуемого. Отсюда в кавказоведческой литературе довольно распространенным является утверждение о том, что в этих языках прямое дополнение должно быть признано третьим главным членом

предложения. «В предложении переходного действия прямое дополнение выступает в этих языках столь же обязательным членом, как и подлежащее и сказуемое. Здесь прямое дополнение уже главный член предложения. При его отсутствии изменяется вся структура предложения, меняется оформление других членов предложения» (Мещанинов, 1978:165-166). Эту же мысль он более конкретизирует в посмертно опубликованной работе: «Постоянная, не изменяемая по падежам, грамматическая форма сохраняется в эргативном строе предложения за прямым дополнением. Оно занимает ведущее положение в структуре переходного предложения. От его наличия зависит грамматическая форма подлежащего и соответствующее оформление глагола, что и послужило основанием для включения прямого дополнения в данной синтаксической конструкции в число ее главных членов» (Мещанинов, 1967:48).

Однако эту точку зрения разделяют не все исследователи. Так, по мнению Г.А. Климова, в языках эргативного строя с достаточной очевидностью можно выделить два грамматически конструирующих предложение центра, иначе говоря, два главных члена - подлежащее и сказуемое. Автор пишет: «Сказуемое во всех конструкциях предложения рассматриваемых языков может быть, очевидно, определено как главный член предложения, грамматически независимый от других членов и обычно представленный глаголом. В свою очередь подлежащее здесь можно охарактеризовать как главный член предложения, грамматически зависимый только от сказуемого, составляющий второй конструктивный центр предложения и обычно представленный именем существительным или местоимением» (Климов, 1973:78-79).

Что касается прямого дополнения, то Г.А. Климов относит его к второстепенным членам предложения. По выражению исследователя, прямое дополнение, во-первых, представляет собой наибольшую синтаксическую зависимость от сказуемого (оно входит в состав группы

сказуемого); во-вторых, занимает приглагольную позицию; в-третьих, не включается в предикативную систему, т.е. не является грамматически конструирующим центром и вообще не является необходимым элементом; в-четвертых, не является маркированным в плане выражения; в-пятых, в аффективной и посессивной конструкциях позиция прямого дополнения не заполнена.

Все эти признаки прямого дополнения, по общей теории эргативности, по мнению Г.А. Климова, не дают возможности отнести его к главным членам предложения.

Есть еще третий взгляд относительно состава главных членов предложения в языках с эргативной структурой, суть которого состоит в следующем: «Синтаксическая связь между глаголом и связанными с ним морфологически именами (субъектом и объектом) уже не может быть охвачена понятием простого согласования или управления: налицо взаимное управление (согласование) имен и глагола, координация, причем основной координатой является глагол, подлежащее же и дополнение заменяются большой и малой координатами» (Чикобава, 1947: 568).

У.С. Зекох идет еще дальше. Он пишет: «Минимальная предикативная основа - конструктивная база предложения как предикативной единицы, и поэтому член предложения, участвующий в ее создании, составляет предикативное ядро предложения. В этой роли выступает только главный член, несущий в себе выражение предикативности. Остальные члены предложения относятся к классу, не участвующих в организации минимальной предикативной основы. Такое деление членов предложения по признаку вхождения/невхождения в минимальную предикативную основу позволяет сделать первый шаг в их определении: главный член, который один образует минимальную предикативную основу, - единственный выразитель категории предикативности, господствующий в предложении предикативный член,

основной рычаг всей синтаксической конструкции в целом и иерархическая вершина предложения; члены предложения, не входящие в минимальную предикативную основу, - зависимые непредикативные члены, слуги предикативного хозяина» (Зекох, 1987:8). К членам предложения, входящим в расширенную предикативную основу, исследователь относит субъектное дополнение (т.е. подлежащее — С. Ш.) и обстоятельство.

Однако предложенная У.С. Зекохом концепция не является бесспорной. При определении сущностных свойств главных членов адыгейского предложения автор, исходя из формальных взаимоотношений именных членов и глагола-сказуемого, объявляет сказуемое абсолютно независимым главным членом. На самом же деле сказуемое не только управляет подлежащим и дополнениями, но и согласуется с ними. «Видные кавказоведы Н.Ф. Яковлев, Д.А. Ашхамаф, З.И. Керашева, Б.Х. Балкаров, - пишет A.M. Камбачоков, - в свое время тоже уравнивали в правах подлежащее и прямое дополнение. Но при этом они переводили последнее в разряд главных членов предложения ввиду бесспорной зависимости сказуемого как от подлежащего, так и от дополнения» (Камбачоков, 1997:37).

М.М. Гухман, отметив, что «наличие в переходных предложениях полиперсонного спряжения (что отнюдь не обязательно для эргативной конструкции) создает иные условия для решения вопроса о главных членах предложения, чем при существовании только одного ряда показателей», подчеркивает, что «для понимания синтаксической природы рассматриваемых структур важно учитывать и то обстоятельство, что, хотя глагол-сказуемое «управляет» именными компонентами, сами эти компоненты в свою очередь влияют на выбор показателей, включаемых в глагольную форму, т.е. факт согласования сказуемого с именными компонентами бесспорен и в этих условиях» (Гухман, 1972:29-30).

Таким образом, тот факт, что сказуемое управляет именными компонентами, не может быть достаточным основанием (исключая наличие согласования сказуемого с этими компонентами) для объявления в кавказских языках прямого дополнения главным членом предложения.

Представляется необходимым в связи с проблемой эргативности уточнить еще один тезис. На наш взгляд, некорректно говорить об эргативной конструкции в тех языках, в которых нет эргативного падежа. Поэтому вряд ли можно согласиться с концепцией, согласно которой глагольные аффиксы приравниваются к именным членам и приписывают им функции субъектно-объектных косвенных падежей имен. И.О. Гецадзе пишет: «Функции именительного падежа при переходных (в эргативной конструкции) и непереходных (в номинативной конструкции) глаголах в иберийско-кавказских языках идентичны с теми функциями, которые выполняются аффиксами ряда в абхазском языке». И дальше: «Аффиксы ряда Л, в отличие от аффиксов ряда Д, занимают в глаголе второе и третье место в зависимости от выражения в нем грамматических лиц и выполняют ту функцию, которую при наличии склонения в абхазском языке выполнили бы падежи эргативный, дательный, родительный, творительный. Там, где в родственных иберийско-кавказских языках имеем форму эргативного падежа, в абхазском языке функционирует одна из морфем ряда Л»... «именные компоненты предложения стали выражать синтаксические функции классно-личных показателей» (Гецадзе, 1972:102,107).

Н.Т. Гишев, подчеркнув, что в разных кавказских языках эргативность выражается по-разному, развивает этот тезис: «Адыгские языки передают эргативные особенности как в оформлении глагола, так и в падежах субъекта и объекта. Абхазский язык передает эргативную конструкцию только оформлением глагола личными префиксами объекта и субъекта. Лезгинский глагол не имеет личных показателей, поэтому выражение смысловых оттенков субъекта переносит на падежные

окончания подлежащего. Общим для всех языков эргативного строя является то, что так или иначе эргативность выражается в этих языках» (Гишев, 1985:20). Автор для подтверждения своей мысли ссылается на известное положение И.И. Мещанинова: «Прибегая к использованию понятийного термина «субъект», где бы он ни выражался, то есть в глаголе (сказуемом) или имени существительном (подлежащем) можно было бы характеризовать эргативный строй предложения как передающий в грамматическом выражении субъекта различные его смысловые значения» (Мещанинов, 1947: 176). На этом основании Н.Т. Гишев заключает: «Таким образом, эргативная конструкция выявляется в грамматической форме глагола (сказуемого), имени (подлежащего) или в том и другом» (Гишев, 1985:20).

В связи с этим возникают по крайней мере два вопроса: 1) обосновано ли с лингвистической точки зрения выделение в абхазском языке единственного абсолютного падежа при отсутствии коррелятивных косвенных падежей?; 2) соответствует ли теории эргативности утверждение о том, что аффиксы ряда Д имеют все свойства именительного падежа в абхазском языке?

На наш взгляд, прав З.Г. Абдуллаев, когда отмечает, что «эргативная конструкция не может существовать без эргатива...» и «грамматика абхазского языка освободилась бы от необходимости соотносить глагольные аффиксы предикативности с несуществующими в языке падежными формами имени, а идентичные функциональные свойства таких аффиксов в увязке с именными членами предложения получили бы приемлемую для всех кавказских языков адекватную синтаксическую квалификацию» (Абдуллаев, 1986: 327, 331).

1.4. Принципы выделения главных членов предложения в

адыгейском языке

В адыгейском языке эргативная конструкция представляет собой трехчленное предложение, в состав которого входят имя в эргативе, имя в номинативе и переходный глагол, а номинативная конструкция является в основном двучленным предложением, для которого характерно наличие непереходного глагола и имени в номинативе. Это можно пояснить следующими примерами: 1) К1алэ-м диктанты-р е-тхы «Мальчик пишет диктант», где к1алэ-м «мальчик» стоит в эргативном падеже и является подлежащим, диктанты-р «диктант» - в номинативном падеже и является прямым дополнением (ближайшим объектом), е-тхы «пишет» -сказуемое, выраженное переходным глаголом третьего лица; 2) К1алэ-р ма-тхэ «Мальчик пишет», где к1алэ-р «мальчик» стоит в номинативном падеже и является подлежащим, ма-тхэ «пишет» - сказуемым, выраженным непереходным глаголом третьего лица.

Приведенные примеры показывают, что в адыгейском языке, в отличие от некоторых кавказских языков, именные компоненты и глагол четко маркированы. Однако именно характер маркировки, служащий формой определения синтаксической сущности именных членов и глагола-сказуемого, вызывает большие споры, которые зачастую приводят адыговедов к диаметрально противоположным выводам. Это проистекает из того, что в адыгейском языке номинативный (абсолютный) падеж совмещает функции субъекта и прямого объекта (ближайшего дополнения), а эргативный падеж - функции субъекта и косвенного объекта. Другими словами, транзитивный глагол требует постановки имени-подлежащего в эргативном падеже, а имени-прямого дополнения - в номинативном и образует трехчленное предложение с эргативной конструкцией. Интранзитивный же глагол требует постановки имени - подлежащего в номинативном падеже и образует в основном двучленное предложение номинативной конструкции.

Таким образом, в адыгейском языке глагол-сказуемое выступает своего рода координатором, от которого зависят отношения субъекта и объекта. Как отмечает М.А. Кумахов, «основной структурной чертой, объединяющей адыгейский, кабардинский и убыхский языки в области словоизменения имен и местоимений, является противопоставление именительного и эргативного падежей... В основе противопоставления этих двух субъектно-объектных падежей лежит значение глагольной основы» (Кумахов, 1971:155).

Впервые на научном уровне проблему членов предложения в адыгейском языке поставили и объяснили Н.Ф. Яковлев и Д.А. Ашхамаф. Касаясь главных членов предложения, они отмечают, что «в адыгейском языке, в силу его особенностей, мы должны установить несколько иное количество главных членов предложения» (Яковлев, Ашхамаф, 1941: 23).

Сказуемое, по мнению Н.Ф. Яковлева и Д.А. Ашхамафа, для адыгейского языка является самым основным, в котором «соотношение между подлежащим (субъектом) и прямым дополнением (объектом), а также между ними и остальными косвенными дополнениями и, кроме того, в большинстве случаев отношения, выражаемые русскими предлогами, - все это передается в адыгейском языке специальными частицами (префиксами и суффиксами), входящими в состав сказуемого или предиката»... «Без сказуемого не только по значению, но в большинстве случаев и по форме не может существовать адыгейского предложения» (Яковлев, Ашхамаф, 1941:23).

В отношении подлежащего Н. Ф. Яковлев и Д. А. Ашхамаф проявляют некоторую двойственность. С одной стороны, считая, что подлежащее меньше отличается от дополнения, чем оба они - от сказуемого, авторы объединяют подлежащее и остальные члены предложения (дополнение, определение и обстоятельства) под общим названием-дополнительные члены предложения или дополнительные

слова. С другой стороны, отмечая, что подлежащее в адыгейском предложении занимает большое место и в адыгейском языке не существуют настоящих бессубъектных предложений, авторы признают подлежащее вторым главным членом предложения.

Наряду с этим Н. Ф. Яковлев и Д. А. Ашхамаф в адыгейском предложении выделяют и третий главный член предложения - прямое дополнение. Однако, поскольку прямое дополнение не может присутствовать во всех адыгейских предложениях, авторы называют его непостоянным главным членом предложения. «Итак, - заключают исследователи, - в адыгейском предложении мы имеем один основной главный член предложения - сказуемое, один "дополнительный постоянный главный член - подлежащее и один дополнительный непостоянный главный член предложения - прямое дополнение» (Яковлев, Ашхамаф, 1941:24).

Таким образом, Н. Ф. Яковлев и Д. А. Ашхамаф в адыгейском предложении, кроме основного главного члена предложения - сказуемого, выделяют еще два главных члена предложения - подлежащее и прямое дополнение, которые отличаются друг от друга лишь тем, что первый является постоянным членом предложения, второй - непостоянным членом предложения.

Отношение З.И. Керашевой к составу главных членов адыгейского предложения остается по существу неопределенным. В «Кратком грамматическом очерке», приложенном к «Русско-адыгейскому словарю», она пишет: «К главным членам предложения в адыгейском языке относятся: сказуемое, подлежащее и дополнение» (Керашева, 1960: 1095). Правда, автор здесь не уточняет, какое именно дополнение (прямое или косвенное) она относит к главным членам предложения. Далее, отметив, что сказуемое является организующим ядром в системе простого предложения, автор подчеркивает, что от сказуемого зависит падеж субъекта и объекта. Здесь также речь идет о дополнении вообще, хотя,

когда речь идет об эргативной конструкции, З.И. Керашева уже разграничивает дополнения на реальный прямой объект и косвенный объект.

То же самое, но в более мягкой форме, 3. И. Керашева повторяет и
в «Грамматике адыгейского языка»: «Но ввиду того, что в адыгейском
языке может быть не одно, а несколько дополнений, которые
синтаксически соотносятся со сказуемым так же, как и подлежащее, то
выделение главных членов предложения затрудняется. Подлежащее и
дополнение оказываются в одинаковой степени главными» (Рогава,
Керашева, 1966: 31). Исследуя организацию адыгского предложения, она
приходит к выводу, что «...выделение третьего главного члена
предложения, таким образом некорректно» (Керашева, 1984: 20). Автор
продолжает: «Специфика организации предложения адыгских языков не
ограничивается наличием в нем третьего «главного» члена предложения.
Целый ряд других членов адыгского предложения взаимосвязаны с
предикатом. Подобно «подлежащему» и «прямому дополнению»
предикативная связь между субъектом, ближайшим и косвенным
объектами не представляет каких-либо структурных особенностей,
которые позволили бы разграничить их как «главные» и

«второстепенные». А в другом месте отмечает, что «с точки зрения предикативной связи между сказуемым и субъектом, ближайшим и косвенным дополнениями - все они одинаково входят в предикативный минимум адыгейского и кабардинского предложения» (Керашева, 1984: 21-22). Иначе говоря, З.И. Керашева в адыгских языках фактически выделяет четыре главных члена предложения, хотя открыто об этом не говорит.

З.И. Керашева большое место уделяет морфологическому и синтаксическому описанию сказуемого в адыгейском языке. Автор пишет: «В адыгейском языке, как и большинстве других иберийско-кавказских языков, синтаксис простого предложения зависит от

сказуемого. Сказуемое в миниатюре повторяет синтаксическую конструкцию предложения. От морфологических свойств глагола, которым выражено сказуемое, зависит структура предложения, а именно: от переходности глагола, от количества лиц, выражаемых в глаголе морфологически, от наличия обстоятельственных частиц и различных префиксов, обозначающих место действия глагола» (Рогава, Керашева, 1966:343).

У. С. Зекох делит члены предложения адыгейского языка по
принципу вхождения / невхождения их в минимальную предикативную
основу предложения. По такому принципу автор подразделяет члены
адыгейского предложения на главный член предложения и

второстепенные члены предложения.

Главным или первостепенным членом, по мнению У.С. Зекоха, является сказуемое. К второстепенным членам предложения автор относит так называемые субъектное и объектное дополнение, определяя их членами предложения второго ранга. Сюда же причисляются и поясняющее дополнение, определение, обстоятельство.

В адыгейском языке он выделяет также третьестепенные члены предложения, к которым относит вводный член и обращение.

Аргументом для отрицания подлежащего в адыгейском языке, по выражению У. С. Зекоха, является то, что в отличие от европейских языков в адыгейском предложении подлежащее не выступает в качестве самостоятельного члена, а является зависимым от сказуемого. Оно управляется сказуемым: непереходный глагол-сказуемое требует, чтобы имя стояло в именительном падеже, а переходный глагол-сказуемое - в эргативном падеже. «На синтаксическом уровне адыгейского предложения, - пишет он, - между именем логического субъекта, оформленным патетивом (т.е. именительным падежом. - С.Ш.) и эргативом, и именем смыслового объекта, оформленным теми же падежами, не существует различий, которые могли бы послужить базой

для разграничения выражаемых ими предметных членов предложения на подлежащее и дополнения» (Зекох, 1969: 109). И дальше: «Изложенное говорит о том, что в адыгейском языке отсутствует подлежащее как синтаксическая категория» (Зекох, 1969: 109).

Как отмечает У. С. Зекох, «можно было бы, по-видимому, говорить о реальности подлежащего в адыгейском, если бы в этом языке, подобно европейским, наличествовал падеж, который выполнял функцию дисигнатора субъекта, не выступая в других случаях в роли объекта, и если бы, следовательно, имелся критерий для морфологического противопоставления его остальным членам деклинационной парадигмы и установления формы, наиболее специализированной на морфологическом выявлении логического субъекта» (Зекох, 1969: 109-110).

Говоря о роли членов предложения в адыгейском языке, У.С. Зекох отмечает: «В связи с тем, что словесная форма предиката составляет организующий центр предложения и принимает определяющее участие в создании грамматической структуры предложения, мы квалифицируем его как член предложения первого ранга, как первостепенный член и присваиваем ему наименование главного члена». И дальше: «Мы различаем названные имена, в частности, по синтаксическим позициям, которые они занимают в предложении: предметное имя в субъектной позиции — субъектное дополнение, предметное имя в объектной позиции - объектное дополнение. Эти дополнения - члены предложения второго ранга, второстепенные члены» (Зекох, 1987: 98, 99-100).

Н.Т. Гишев, характеризуя особенности эргативной системы в отличие от номинативной, останавливается на взаимоотношениях членов предложения в системе эргативной конструкции. Он отмечает: «Подлежащее и ближайшее дополнение в системе эргативной конструкции, вступают в особые синтаксические отношения, устанавливаемые эргативной конструкцией. Так, они управляют грамматическим оформлением глагола, который в свою очередь ставит

подлежащее в управляемом им падеже. Именно взаимное управление главных членов и отличает структуру эргативного предложения. Значит, имя и глагол выступают в тесной связи, взаимно управляя действующими в них грамматическими формами. Этим обусловлена постановка подлежащего в адыгейском языке в эргативном, именительном падежах, чем и отличается система эргативной конструкции от системы номинативной, в которой отсутствует зависимость падежа подлежащего от семантики глагола. Только этим и можно объяснить наличие множества форм падежа подлежащего в эргативном строе предложения и единую падежную форму подлежащего в номинативном строе» (Гишев, 1977: 144.).

Изложенное свидетельствует о том, что Н.Т. Гишев, справедливо отметив взаимозависимость сказуемого и подлежащего, дальше не развил эту идею, а лишь ограничился известной концепцией о трехкомпонентном составе главных членов адыгейского предложения. «В эргативной конструкции адыгских языков действие в предложении нельзя объяснить только подлежащим без учета ближайшего дополнения (вернее - без учета равного с подлежащим члена предложения), и наоборот» (Гишев, 1985:32).

М.Х. Шхапацева в своей монографии «Обучение синтаксическому строю русского языка» дает сопоставительный анализ грамматических категорий русского и адыгейского языков. Рассматривая члены предложения, автор подробно описывает и сопоставляет главные члены -подлежащее и сказуемое. Она пишет: «В адыгейском языке, как и в русском, подлежащее и сказуемое являются главными членами предложения». И далее: «...если в русском языке позицию главного члена занимает подлежащее, то в адыгейском языке самым основным из главных членов является сказуемое» (Шхапацева, 1993: 117).

Вопрос о главных членах предложения также не получил достаточного разрешения и в близком адыгейскому кабардино-черкесском языке.

История изучения главных членов предложения кабардино-черкесского языка начинается с работы Ш.Б. Ногмова «Начальные правила атыхейской грамматики». Как отмечает Ш. Б. Ногмов, «предложение состоит из трех частей: подлежащего, сказуемого и связки» и приводит такие предложения: Тхьэр псауэрылъэк! ыу щы1эщ «Бог есть всемогущ», Румыр щ1агъуэуэ щьііащ «Рим был славен», Дыщэр псынш1экъым «Золото нелегко».

Дальше он дает характеристику этим категориям предложения:

1. «Подлежащее есть предмет, о котором говорится в предложении: Тхьэ, Рум, дыгцэ.

2. Сказуемое есть качество, которое придается подлежащему или
отнимается у оного: псоуэрылъэк! ыу, гц1агъуэуэ, псыпш1э.

3. Связка есть слово, коим выражается связь между подлежащим и сказуемым: щы1эщ, щы1ащ,-къым» (Ногмов, 1959:146).

Если учесть тот факт, что ошибочно выделяемое автором в качестве связки в первых двух предложениях является вспомогательным глаголом, а в третьем - предикативно-отрицательным аффиксом, то можно считать, что Ш. Б. Ногмов придерживается тезиса о двухкомпонентном составе главных членов предложения кабардино-черкесского языка.

Т.М. Борукаев в кабардино-черкесском языке выделяет два главных члена предложения (сказуемое и подлежащее) и отмечает, что между сказуемым и подлежащим существует два типа синтаксической связи: управление и согласование.

По мнению Н.Ф. Яковлева тезис о трехкомпонентном составе главных членов предложения справедлив и в отношении кабардино-черкесского языка. В «Грамматике литературного кабардино-черкесского

зо языка» он подчеркивает, что «прямое дополнение в кабардино-черкесском языке мы должны считать третьим главным членом предложения, потому что с ним всегда согласуется переходное сказуемое» (Яковлев, 1948: 12).

Авторы «Грамматики кабардино-черкесского литературного языка», отказавшись от тезиса о трехкомпонентном составе главных членов предложения кабардино-черкесского языка, выдвигают положение о двухкомпонентном составе. «По своему построению простые предложения делятся на двусоставные и односоставные. Простые предложения, в которых имеются два главных члена предложения — сказуемое и подлежащее - называются двусоставными. Простое предложение, в котором имеется один из главных членов — сказуемое или подлежащее, называется односоставным» (Грамматика, 1957:168).

Характеризуя сказуемое, авторы выделяют простое, составное, сложное глагольное сказуемое и простое, составное, сложное именное сказуемое. Особо подчеркиваются особенности согласования в кабардино-черкесском предложении подлежащего и сказуемого в числе и лице.

Б.М. Карданов, как один из авторов раздела данной грамматики, посвященного строению простого предложения, и как автор «Грамматического очерка кабардинского языка», приложенного к «Кабардинско-русскому словарю», в своих суждениях о членах предложения кабардинского языка последователен. К главным членам предложения он относит сказуемое и подлежащее, вокруг которых группируются второстепенные члены предложения (дополнение, определение, обстоятельства).

Б.Х. Балкаров, подчеркивая, что в «абхазо-адыгских языках в число главных членов предложения входят не только подлежащее и сказуемое, но и прямое дополнение», следующим образом объясняет своеобразие прямого дополнения в этих языках: «Одинаковый статус

подлежащего номинативного предложения и прямого дополнения эргативного предложения обусловлен, вероятно, тем, что на оба этих члена предложения одинаково распространяется действие, выражаемое сказуемым. В номинативной конструкции подлежащее совершает действие и испытывает на себе самом это действие, т.е. как бы одновременно выступает в двух ролях: субъекта и объекта. В эргативном же предложении действие не распространяется на подлежащее. Здесь оно не только совершает действие, но и служит своеобразным орудием этого действия, с помощью которого осуществляется воздействие на прямое дополнение. С этой функциональной особенностью эргативного подлежащего связано употребление формы эргативного падежа для выражения орудного дополнения в определенных типах предложения в адыгских языках» (Балкаров, 1987: 23-24).

A.M. Камбачоков придерживается концепции двусоставного кабардино-черкесского предложения. Он пишет «Во-первых, подлежащее, как субъект действия или носитель состояния, в кабардино-черкесском, как и в языках иной группы, например, индоевропейских, стоит в форме именительного падежа. Принятие им формы эргативного падежа зависит исключительно от категории переходности // непереходности глагола, которым выражено сказуемое предложения. Для кабардино-черкесского подлежащего не существует других исключений. При постановке субъекта в иные падежи он превращается в дополнение...

Во-вторых, подлежащее и дополнение четко разграничены по месту своего представительства в многоличном (например, в двухличном) глаголе-сказуемом: личный префикс подлежащего в переходном глаголе-сказуемом всегда стоит после аффикса дополнения. В непереходном глагольном или именном сказуемом аффикс подлежащего стоит перед аффиксом дополнения... Изменение порядка последовательности этих аффиксов в сказуемом неминуемо ведет к изменению синтаксических

функций имен и местоимений в предложении, т.е. подлежащее становится дополнением, а дополнение - подлежащим...

В-третьих, что, пожалуй, самое существенное, при сочетании подлежащего со сказуемым между ними образуются субъектные синтаксические отношения, т.е. отношения, при которых зависимый компонент обозначает производителя (носителя) действия (состояния), которое выражено в главном компоненте» (Камбачоков, 1997: 88-89).

Далее, A.M. Камбачоков утверждает, что статус подлежащего в кабардино-черкесском языке отличен от статуса дополнения и считает, что «дифференциацию членов кабардино-черкесского предложения следует основывать на принципах логико-семантическом и формально-грамматическом с обязательным учетом их функции в создании минимальной предикативной основы и расширенной структурной схемы предложения» (Камбачоков, 1997: 89-90).

Известно, что понятие о главных членах предложения тесно связано с понятием о предложении. Предложение делает предложением то, что оно выражает предикацию, в состав которой входят главные члены. В зависимости от наличия главных членов - сказуемого и подлежащего или одного сказуемого или одного подлежащего -предложения бывают двусоставными или односоставными. Ср., например: Ощхым къыригъэжъагъ «Дождь начался» и Ощхы «Дождь». К1ымафэр къэсыгъ «Зима наступила» и К1ымаф «Зима».

В русистике к определению взаимоотношения главных членов предложения подходят по-разному. Так, например, А.А. Шахматов пишет, что «подлежащее - это главный член господствующего состава, а сказуемое - главный член зависимого состава...» (Шахматов, 1941: 31). A.M. Пешковский, наоборот, предпочтение отдает сказуемому: «Сказуемость - это грамматическая категория, и притом важнейшая из категорий, так как в ней тесно сцепляются речь с мыслью» (Пешковский, 1938:172).

Есть еще третий взгляд, который, по нашему мнению, наиболее объективно отражает взаимоотношения главных членов предложения. А.Г. Руднев пишет: «Подлежащее само по себе вне сочетания со сказуемым или заменяющими его грамматическими средствами не имеет свойств подлежащего. Оно остается простым наименованием предмета или определенного представления, лексической единицей, а не членом предложения» (Руднев, 1968:62). Эту же мысль углубляют авторы «Современного русского литературного языка»: «Особый характер синтаксической связи подлежащего и сказуемого заключается в том, что эта связь, будучи подчинительной, имеет не одностороннюю, а двустороннюю направленность. Сказуемое, как правило, согласуется с подлежащим, в частности в формах рода и числа..., и в этом проявляется зависимость сказуемого от подлежащего. Но, с другой стороны, и подлежащее зависит от сказуемого, которое как бы управляет подлежащим, предопределяя своей формой и значением конструктивную позицию подлежащего в составе предложения... Итак, синтаксическая связь подлежащего и сказуемого существенно отличается от обычной, субординативной подчинительной связи, при которой один компонент непосредственно «господствует» над другим. Здесь перед нами взаимозависимость компонентов (поэтому некоторые авторы предлагают обозначить такую связь особым термином координация или сопряжение) (Шанский и др., 1981: 442-443, 444).

Итак, как видно из приведенного обзора, в индоевропеистике, в частности русской синтаксической традиции, нет разногласий между учеными относительно двухкомпонентного состава главных членов предложения. Основным моментом, неизбежно вызывавшим и до сих пор вызывающим споры, является лишь вопрос о соотношении подлежащего и сказуемого. И хотя вопрос о том, который из двух главных членов предложения является «господствующим», основным, до настоящего времени является дискуссионным, в последние годы ученые более

настойчиво развивают мысль, согласно которой синтаксическая связь главных членов осуществляется на основе взаимозависимости (координации) подлежащего и сказуемого.

Совершенно иное представление о соотношении главных членов предложения мы находим в языках с эргативным строем. Давно отмечено, что спецификой эргативности в кавказских языках является ее трехчленность и отсутствие аккузатива. А.С. Чикобава пишет: «Трехчленная синтагма, именуемая эргативной конструкцией, в иберийско-кавказских языках состоит из переходного глагола, ближайшего объекта в именительном (или неоформленном) падеже и реального субъекта в эргативном падеже». И далее: «...для эргативной конструкции в этих языках отсутствие аккузатива не менее существенно, чем наличие эргатива» (Чикобава, 1967: 10).

Именно эта особенность приводит исследователей к взаимоисключающим и противоречивым выводам при определении главных членов предложения в кавказских языках. Характеризуя противоположные результаты в исследованиях по этому вопросу, З.Г. Абдуллаев пишет: «Для одного случая важное значение придается, например, отсутствию падежной корреляции субъектно-объектных имен (субъект состояния и объект действия) и на этом основании прямой объект не признается самостоятельной грамматической категорией, для другого же случая, несмотря на отсутствие той же падежной корреляции субъектно-объектных имен, конструкция предложения характеризуется как эргативная (абхазский язык). В одном случае субъектно-объектное двустороннее согласование глагола не имеет существенного значения для определения сущности синтаксических категорий, потому что считается морфологизмом в синтаксисе, а в другом - на основании того же согласования глагола с субъектом и объектом конструкции предложения дается название «глагольной». По мнению одних исследователей, для содержательного стимула эргативных языков характерными являются

субъектно-объектные отношения, но объектная детерминанта синтаксически не может быть квалифицирована в качестве прямого дополнения, так как она занимает приглагольную позицию и обнаруживает зависимость от глагола-сказуемого, по мнению же других — для эргативного строя предложения характерна двусубъектность и о прямом объекте как о грамматической категории и речи быть не может, так как он не имеет падежного отличия от субъекта состояния. Для одних исследователей основанием исключения прямого объекта из числа главных членов предложения служит глагол-сказуемое, внутренние, смысловые отношения глагола с этим членом, а для других - отсутствие его падежного противопоставления субъекту состояния при наличии смысловой близости с последним» (Абдуллаев, 1986: 321-322).

Эти положения применимы и к адыгейскому языку, в котором количество выделяемых главных членов предложения колеблется от одного до трех.

Мы придерживаемся мнения о двухкомпонентном составе главных членов адыгейского предложения. На наш взгляд, нет достаточных оснований как для объявления в адыгейском языке прямого дополнения третьим главным членом предложения, так и для отрицания подлежащего в качестве главного члена.

Не вызывает сомнений, что в адыгейском предложении с эргативной конструкцией между глаголом-сказуемым и именными членами устанавливается двусторонняя синтаксическая связь: глагол-сказуемое в одинаковой мере управляет и падежом подлежащего и падежом прямого дополнения, в то же время глагол-сказуемое согласуется с именными членами предложения в лице и числе. Но этого, по нашему мнению, недостаточно для возведения прямого дополнения в ранг подлежащего. В противном случае, если руководствоваться концепцией Н.Ф. Яковлева и других, как правильно замечает A.M. Камбачоков, «косвенное дополнение мы должны либо считать четвертым

(наряду с выделяемыми Н.Ф. Яковлевым тремя главными членами -подлежащим, сказуемым и прямым дополнением) главным членом кабардино-черкесского предложения ввиду того, что и косвенное дополнение (дополнение в эргативном падеже) согласуется со сказуемым, либо отрицать наличие согласования между этими двумя компонентами» (Камбачоков, 1977: 77).

Вряд ли можно согласиться и с теми, кто выделяет в адыгейском языке один так называемый главный член предложения и рассматривает остальные члены как управляемые, вспомогательные или менее важные с синтаксической точки зрения. Так, например, У.С. Зекох, определяя признаки подлежащего как главного члена предложения, отмечает: «...подлежащее характеризуется тем, что оно в предложении: а) находится на синтаксически независимом положении, б) обозначает субъект действия, в) выступает как его организующее ядро и г) выражается обычно именительным падежом» (Зекох, 1969:102). За исключением последнего признака, остальные автор считает обязательными признаками для подлежащего. И дальше У.С. Зекох приходит к выводу: «Положение вещей таково, что синтаксическая полярность подлежащего и дополнений, характерная для европейских и некоторых других языков, чужда адыгейскому языку. На синтаксическом уровне адыгейского предложения между именем логического субъекта, оформленным патетивом (т.е. именительным падежом - С.Ш.) и эргативом, и именем смыслового объекта, оформленным теми же падежами, не существует различий, которые могли бы послужить базой для разграничения выражаемых ими предметных членов предложения на подлежащее и дополнения» (Зекох, 1969: 109).

Как видно, специфические синтаксические особенности адыгейского языка У.С. Зекох пытается объяснить категориями русского языка. Однако, как было отмечено выше, в последние годы и русисты отказались от одностороннего подхода к определению главных членов

предложения. «Члены предложения, взятые как отдельные лексические и грамматические содержания, т.е. взятые абстрактно и изолированно друг от друга, не заключают в себе признаков - ни подлежащего, ни сказуемого» (Виноградов, 1950: 50). Если исходить из этого положения, то выделенный У.С. Зекохом в адыгейском языке единственный главный член предложения не имеет признаков сказуемого. Подчеркивая особый характер синтаксической связи подлежащего и сказуемого в русском языке, Н.М. Шанский пишет: «О том, что не только сказуемое зависит от подлежащего (как считалось до недавнего времени): ср., например, определение сказуемого в «Грамматике русского языка» АНСССР, 1954, с.386: «Сказуемое - это главный член двусоставного предложения, грамматически зависящий от подлежащего...», но и подлежащее зависит от сказуемого, причем влияние сказуемого на подлежащее оказывается даже более существенным для конструктивно-синтаксического строя двусоставных предложений, нежели влияние подлежащего на сказуемое, прямо или косвенно свидетельствует целый ряд фактов...» (Шанский и др., 1981:443).

К такому же выводу приходит и В.А. Белошапкова, отмечая отличие именительного падежа подлежащего от косвенных падежей дополнений с субъектным значением: «Оно состоит в том, что именительный падеж (подлежащее) находится не в односторонней зависимости от сказуемого, как все косвенные падежи, а во взаимозависимости с ним: не только зависит от сказуемого, которое диктует ему его форму (именительный падеж), но и определяет форму сказуемого применительно к «употребительным» категориям числа, рода и лица. Сказуемое получает оформление по этим категориям, отражая в своей форме соответствующие свойства подлежащего... Отнесение подлежащего - именительного падежа существительного, находящегося во взаимосвязи со сказуемым, - к главным членам оправдано именно тем,

что подлежащее участвует в оформлении предикативной основы предложения» (Белошапкова, 1977:86).

С другой стороны, представляется небезынтересным остановиться и на мнении И.М. Дьяконова относительно состава главных членов предложения в языках с эргативной структурой. Мнение это является диаметрально противоположным концепции У.С. Зекоха. Если У.С. Зекох, исходя из постулата о том, что «отношение формы имени субъекта и формы имени объекта к главному члену дополнительное, а не причинное», отказывается от категории подлежащего и выделяет в адыгейском языке субъектное дополнение и объектное дополнение, то И.М. Дьяконов, наоборот, исходя из того, что в кавказских языках субъект непереходного действия и объект переходного действия передаются одной и той же формой абсолютного падежа, отказывается от прямого дополнения и приходит к выводу о двусубъектности трехсоставного предложения. Иначе говоря, по его мнению, «субъект состояния (т.е. подлежащее в предложении с непереходным глаголом. -С.Ш.) и прямой объект действия» (т.е. прямое дополнение в предложении с переходным глаголом. - С.Ш.) - это одна грамматическая категория, поскольку, как считает И.М. Дьяконов, содержательная единица, которая не имеет своей самостоятельной формы, а совмещается с другой содержательной единицей, не имеет права на существование. «Наличие в языке какой-либо грамматической категории означает вместе с тем и наличие формальных средств для ее выражения. Поэтому категория, формально не выраженная в языке в качестве отличной от всех других категорий, должна грамматически рассматриваться как несуществующая, хотя бы она несомненно существовала как категория общей логики» (Дьяконов, 1967: 100).

Итак, У.С. Зекох на основании того, что адыгейский глагол-сказуемое управляет падежами подлежащего и прямого дополнения, считает их подчиненными грамматическими единицами и поэтому

отрицает существование в адыгейском языке подлежащего как грамматической категории и, таким образом, приходит к выводу о двухобъектном составе (субъектном и объектном дополнениях) адыгейского эргативного предложения. А И.М. Дьяконов, наоборот, поскольку прямое дополнение формально (грамматически) не отличается от подлежащего, объявляет его субъектом и приходит к выводу о двусубъектном составе эргативного предложения в кавказских языках.

Члены адыгейского предложения синтаксической структуры эргативности - подлежащее, прямое дополнение и сказуемое - вступают между собой в определенные семантические и грамматические отношения. Отсюда на наш взгляд, следует, что при определении особенностей главных членов адыгейского предложения необходимо исходить из взаимозависимости, обусловленной как содержанием, так и формой этих грамматических единиц.

В формальном (грамматическом) плане адыгейское предложение с эргативной конструкцией строится таким образом: сказуемое, выраженное переходным глаголом, ставит подлежащее в эргативном падеже, прямое дополнение - в именительном падеже, например: Пхъаш1э-м унэ-р е-ш1ы «Плотник строит дом». А в предложении с номинативной конструкцией сказуемое, выраженное непереходным глаголом, ставит подлежащее в именительном падеже, например: Пшъашъэ-р еджэ «Девочка читает». В номинативном предложении может присутствовать и косвенное дополнение, которое также управляется сказуемым, например: Пшъашъэ-р тхылъы-м еджэ «Девочка читает книгу». Таким образом, как в эргативном предложении, так и в номинативном сказуемое управляет подлежащим, а также прямым и косвенным дополнениями.

Но, с другой стороны, сказуемое согласуется с подлежащим и дополнениями в лице и числе, например, ср.: Тхакіом тхылъы-р къыд-и-гъэк1ыгъ «Писатель издал книгу»; Тхак1о-хэ-м тхылъы-р къыд-а-

гъэк1ыгъ «Писатели издали книгу»; Тхак1о-хэ-м тхылъ-хэ-р къыд-а-гъэк1ыгъэ-х «Писатели издали книги»; Тхакіо-p матхэ «Писатель пишет»; Тхак1о-хэ-р матхэ-х «Писатели пишут»; Тхакіо-p тхылъеджэ-м Іукіагь «Писатель встретился с читателем»; Тхакіо-p тпхылъеджэ-хэ-м аіукіагь «Писатель встретился с читателями»; Тхак1о-хэ-р тхылъеджэ-хэ-м а-1ук1агъэ-х Писатели встретились с читателями».

Как видно, во всех приведенных примерах «все три члена — имя в эргативе, имя в абсолютиве и глагольная форма, с определенными содержательными детерминантами и соответствующей маркировкой их взаимоотношений, — являются обязательными структурными компонентами эргативной конструкции. По нашему мнению, отсутствие какого-либо из этих членов или изменение каких-либо заданных характеристик содержательных или формальных детерминант лишает конструкцию своей специфики, она перестает быть эргативной конструкцией. Поэтому абсолютив - такой же важный компонент эргативной конструкции, как и эргатив» (Абдуллаев, 1986:168).

Смысловая взаимосвязь между главными членами предложения выражается в том, что один член - подлежащее является носителем признака, а другой член - сказуемое указывает на носителя этого признака. Именно такая смысловая взаимосвязь сказуемого с подлежащим придает предложению законченную мысль. Другими словами, «смысловая связь главных членов предложения состоит в выражении предикативных отношений... Таким образом, подлежащее и сказуемое - оба главные члены предложения в смысле его организации, построения, синтаксических связей в предложении и выражения предикативных отношений, иначе говоря — смысла предложения» (Руднев, 1968:63).

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на то, что проблема главных членов предложения постоянно находится в центре внимания синтаксической теории, она и по сей день остается

актуальной и сложной во всех без исключения языках. Данная проблема дополнительно осложняется в языках с эргативной конструкцией, сущность которой характеризуется трехчленной синтагмой, состоящей из переходного глагола, прямого дополнения в именительном падеже и реального субъекта в эргативном падеже.

Структурные и функциональные особенности эргативной конструкции и связанные с этими особенностями субъектно-объектные отношения крайне затрудняют решение вопроса о дифференциации главных членов предложения в адыгейском языке. Мы придерживаемся того мнения, что нет достаточных оснований как для объявления в адыгейском языке прямого дополнения третьим главным членом предложения, так и для отрицания подлежащего в качестве главного члена.

Критерии разграничения главных и второстепенных членов предложения

Центральным объектом синтаксиса является предложение, которое в настоящее время понимается как предикативная синтаксическая единица. Предикативность свойственна не только предложениям с глагольными сказуемыми: «При современном состоянии синтаксической науки вряд ли необходимо доказывать, что предикативность свойственна не только предложениям с глагольным сказуемым, но и независимо от наличия и характера сказуемого предложениям неглагольным и односоставным» (Золотова, 1975:148). Иначе говоря, основной синтаксической категорией, оформляющей предложение, является предикативность, сущность которой заключается в выражении соотнесенности содержания предложения с действительностью. Принято считать, что предикативность осуществляется в трех языковых категориях: модальности, времени, лица. Модальность и время как категории, входящие в более широкое понятие предикативности, почти не дискутируются в адыгском синтаксисе. В адыгских языках в понятие «предикативность» некоторые адыговеды включают и категорию финитности.

И.М. Балова пишет: «Компонентом предикативности в кабардинском языке, на наш взгляд, кроме значения модальности, синтаксического времени, является и финитность. С финитностью в адыгских языках связана коммуникативная завершенность предложения реальной модальности, что совершенно справедливо отмечается З.И. Керашевой» (Балова, 1999: 8). Таким образом, средствами выражения предикации в адыгских языках являются категория модальности, категория лица, интонация и финитность. Каждый член предложения имеет определенное отношение к выражаемой в предложении предикации. По тому, какое отношение имеют к высказываемой мысли в предложении, члены предложения делятся на главные и второстепенные. Компоненты предложения, которые непосредственно входят в предикативную основу, принимают участие в ее создании, выступают в качестве главных членов предложения. Те же компоненты предложения, которые непосредственно не связаны с выражением этой предикации, не принимают участия в создании предикативной основы предложения, выступают в роли второстепенных членов.

Таким образом, деление членов предложения на главные и второстепенные зависит от вхождения/невхождения их в предикативную основу, что свидетельствует о том, что именно предикативная основа образует конструктивное ядро предложения. Однако в коммуникативном аспекте главным может быть любой член предложения. Так, в предложении Инэу ык1и зэхэугуфык1ыгъэу къедж «Читай громко и выразительно» смысловую нагрузку предложения несут слова инэу «громко» и зэхэугуфык!ыгъэу «выразительно», выступающие в роли обстоятельства. Стало быть, эти второстепенные члены с точки зрения выражения семантики данного предложения являются более существенными, более важными, чем слово къедж «читай», выступающее в роли сказуемого. Но при этом следует иметь в виду, что такую семантику они приобретают только через сказуемое. Иначе говоря, второстепенные члены предложения не могут занять роль главных членов предложения и в том случае, когда они выражают основную мысль высказывания, поскольку сами становятся членами предложения только в составе предикативной связи, образуемой сочетанием подлежащего со сказуемым. Следовательно, в предикативных отношениях могут находиться только подлежащее и сказуемое, вследствие чего их относят к разряду главных членов. «Отличие второстепенных членов предложения от главных членов предложения, -пишет А.И. Смирницкий, - состоит не в смысловом весе тех и других в высказывании, а в их разной грамматической роли. От сказуемого второстепенные члены предложения отличаются тем, что в сказуемом выражается предикация, а тем самым, сказуемое соотносится с действительностью и становится главным членом предложения... Подлежащее оказывается главным членом предложения потому, что оно обозначает субъект или предмет, по отношению к которому определяется предикация. Этот член является центральным в предложении, поскольку ему подчиняются и по отношению к нему оформляются все остальные члены предложения. Если подлежащего нет, то в центре предложения стоит сказуемое, которое в этом случае уже само по себе содержит указание на субъект. Таким образом, подлежащее и сказуемое представляют собой основу предложения. Второстепенные члены можно отбросить, но от этого предложение не перестает быть предложением» (Смирницкий, 1977:165).

Из изложенного ясно, что в основе учения о построении предложения лежит учение о главных членах предложения. «Компоненты предикативного сочетания слов или отдельные слова (словоформы), занимающие в иерархии связей господствующее положение, принято называть главными членами предложения...» (Шанский и др.,1981:441). Назначение второстепенных членов предложения состоит в дополнении, пояснении содержания главных членов предложения. Следовательно, предложение расчленимо на две части — на сказуемое и подлежащее, в которых могут уже выделяться те или иные второстепенные члены предложения. Например, в предложении Чырбыщ унэр лъагэу къэлъагъо «Кирпичный дом виднеется высоко» в первую очередь выделяются подлежащее унэр «дом» и сказуемое къэлъагъо «виднеется». А затем определяются в подлежащем субстантивное определение чырбыщ «кирпичный» (букв.: «кирпич») и при сказуемом обстоятельство образа действия лъагэу «высоко». Стало быть, основными компонентами простого двусоставного предложения являются сказуемое и подлежащее. Это говорит о том, что предложение может существовать и без второстепенных членов предложения, но без главных (или главного) членов не существует предложения.

О соотношении между членами предложения и частями речи

Содержание, выражаемое членами предложения, в основном соответствует категориальному значению частей речи. И.И. Мещанинов отмечает: «В каждом языке наличное в нем членение предложения неминуемо становится в теснейшую связь с проводимой классификацией по частям речи» (Мещанинов, 1978:199). Такое соотношение между членом предложения и частью речи обусловлено тем, что каждая часть речи обычно употребляется в функции какого-либо члена предложения (существительное употребляется в функции подлежащего и дополнения, прилагательное - в функции определения, наречие - в функции обстоятельства и т.д.). Так, например, в предложении Аслъан тыгъуасэ тхылъ гъэш1эгъон къыщэфыгъ «Аслан вчера интересную книгу купил» Аслъан «Аслан» - подлежащее, выраженное существительным, тыгъуасэ «вчера» - обстоятельство, выраженное наречием, тхылъ «книгу» -дополнение, выраженное существительным, гъэш1эгъон «интересную» -определение, выраженное прилагательным, къыщэфыгъ «купил» -сказуемое, выраженное глаголом.

Таким образом, говоря о соотношении между членами предложения и частями речи, мы имеем в виду, что слова в предложении выступают как морфологически оформленные единицы. Иначе говоря, «за каждой частью речи в языке закрепляется основная синтаксическая функция, а все другие функции являются вторичными, второстепенными» (Курилович, 1962:61). Члены предложения и части речи настолько взаимосвязаны и взаимообусловлены, что изменение связей между морфологически оформленными словами обязательно сказывается и на их синтаксических отношениях как членов предложения.

Сравним два предложения: Ащ джэнэ дахэ къыщэфыгъ «Она купила красивое платье» и Агц джанэр дахэу кьекіу «Ей платье (красиво) подходит». Нетрудно заметить, что в этих предложениях в зависимости от формы слова дахэ «красивый» изменяется не только его лексико-грамматическое (категориальное) значение, но и синтаксическая функция в предложении. В первом предложении данное слово, выступая в форме дахэ «красивое», является прилагательным и определяет существительное джанэ «платье» и поэтому в предложении оно синтаксически относится к дополнению. Во втором предложении это слово, выступая в форме дахэу «красиво», является наречием и поэтому оно синтаксически сочетается уже не с существительным, а с глаголом. Итак, форма прилагательного и форма наречия обусловливают различные синтаксические связи и тем самым меняют синтаксические взаимоотношения между словами в предложении.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что члены предложения и части речи далеко не тождественные, а самостоятельные и разные категории. Различие между данными грамматическими категориями проявляется прежде всего в том, что определенные части речи могут выступать в несвойственной им функции. Так, например, прилагательное дахэ «красивый», может употребляться в предложении и в качестве сказуемого, например: Машинэр дахэ. «Машина красивая» и т.д. Более того, хотя каждая из частей речи как бы специализирована для выражения того или иного члена предложения, в то же время один и тот же член предложения может выражаться разными лексико-грамматическими классами слов. Как уже отмечалось, определение обычно выражается прилагательными, но в адыгейском языке оно может быть выражено и другими частями речи. Например, в предложениях Дэпкъ гъэзетыр къыдагъэк1ыгъ «Стенную газету выпустили» и Тхэрэ к1алэр къэтэджыгъ «Пишущий парень встал» слова дэпкъ «стенную» (букв.: «стена») и тхэрэ «пишущий» выражаются, соответственно, существительным и причастием.

Таким образом, отличающиеся формы слов обусловливают разные синтаксические связи между словами и выполняют различные синтаксические функции слов. Это позволяет утверждать, что членами предложения являются синтаксические категории, возникающие в предложении на основе форм слов и форм словосочетания и отражающие отношения между структурными элементами предложения.

Сказуемое как главный член предложения

Сказуемое как один из главных членов предложения является предметом исследования многих адыговедов (Н.Ф. Яковлева, Д.А. Ашхамафа, Г.В. Рогава, З.И. Керашевой, М.А. Кумахова, У.С. Зекоха, Н.Т. Гишева, Б.М. Карданова, Х.Ш. Урусова, A.M. Гукемуха, Х.Э. Дзасежева, A.M. Камбачокова и др.). Однако среди специалистов до сих пор нет единого мнения по таким вопросам, как состав и грамматические способы выражения сказуемого, классификация структурных типов сказуемого и т.д.

Большинство адыговедов единодушны в одном: все они признают, что сказуемое является главным, господствующим членом предложения. Действительно, как конститутивный член предложения оно находится во взаимосвязи не только с другими членами предложения, но и с предложением в целом. По утверждению A.M. Пешковского, предложение без сказуемого или предикативного слова не существует. Назвав сказуемое «душой предложения», он приравнивает его к целому предложению.

В полисинтетических (инкорпорирующих) языках, к которым относится и адыгейский язык, положение, занимаемое сказуемым в предложении, еще более значительное. Н. Ф. Яковлев и Д.А. Ашхамаф пишут: «... адыгейское сказуемое представляет собою как бы целое «предложение в предложении» и по-русски действительно часто переводится целым предложением. ...Без сказуемого не только по значению, но и в большинстве случаев и по форме не может существовать адыгейского предложения. Поэтому для адыгейского языка мы должны признать сказуемое не только главным, но и основным членом предложения» (Яковлев, Ашхамаф, 1941:23). К такому же выводу приходит и М. А. Кумахов: «Полисинтетизм глагола, морфологически четко выражающего субъектные и объектные отношения, делает подлежащее и дополнение грамматически избыточными, а сказуемое -выразителем функции не только сказуемого, но и подлежащего и дополнения. Поэтому мы не можем сказать, что конструкции типа Уэ сэ укъысхуэк1уэжащ-«Ты вновь вернулся ко мне» относятся к инвариантным единицам синтаксического уровня. Их следует рассматривать как вариантные трансформы единицы морфологического уровня, т.е. словоформы укъысхуэк1уэжа — «ты вновь вернулся ко мне», образованной средствами морфологической аффиксации» (Кумахов, 1984:144).

На наш взгляд совершенно справедливо утверждение А. М. Камбачокова о том, что «сказуемое в адыгских языках, выражая модально-временные и субъектно-объектные отношения, является конституирующим членом и структурно-организующим ядром предложения» (Камбачоков, 1997:104).

Характеризуя адыгейское предложение, У.С. Зекох пишет: «Адыгейское предложение имеет грамматический центр, который посредством управления подчиняет себе остальные члены предложения, грамматически и структурно доминирует над ними и, таким образом, служит основным регулятором синтаксического механизма предложения» (Зекох, 1976: 21).

Сказуемое как главный член предложения выражает процессуальный признак в широком понимании. Но, в отличие от определений и обстоятельств, также выражающих признак, обозначаемое сказуемым действие или признак выступает в предложении в качестве основного содержания. Ср., например: 1. К1элэц1ык1ур гушіозз янэ-яшэмэ къячъэл1агъ «Ребенок радостно подбежал к родителям». 2. Янэ-я/пэмэ къячъэл1эгъэ к1элэц1ык1ур гуш1ощпгыгъэ «Подбежавший к родителям ребенок радовался». 3. К1элэц1ык1ур янэ-ятэхэм къызячъал1эм гуш1ощтыгъэ «Когда ребенок подбежал к родителям, радовался». Нетрудно заметить, что в этих предложениях с одинаковым лексическим составом слово къячъэл1эн «подбежать» попеременно выступает в роли трех членов предложения: сказуемого, определения и обстоятельства. Однако очевидно, что значение, обозначенное сказуемым, является главным в предложении. Это связано с тем, что, в отличие от других членов предложения, сказуемое является основным выразителем предикативности, т.е. выразителем отношения высказывания к действительности. Поэтому сказуемое является структурно семантическим ядром предложения, представляет собой как бы предложение в миниатюре. З.И. Керашева отмечает: «В адыгейском языке, как и в большинстве других иберийско-кавказских языков, синтаксис простого предложения зависит от сказуемого. Сказуемое в миниатюре повторяет синтаксическую конструкцию предложения. От морфологических свойств глагола, которым выражено сказуемое, зависит структура предложения, а именно: от переходности глагола, от количества лиц, выражаемых в глаголе морфологически, от наличия обстоятельственных частиц и различных префиксов, обозначающих место действия глагола» (Керашева, 1966:343).

В этом и состоит основная грамматическая специфика сказуемого - в отличие от других членов предложения, в нем сосредоточены такие категории, образующие основу предложения, как время, наклонение (модальность), лицо. Например: Ощх къещхы (къещхыгъ, къещхыгъагъ, къещхыщтыгъэ, къещхыщт; къещхымэ, къещхыщтгъэ, кьещхыщтгъагъэ, къегцхынгъэ, къещхыгъот, къещхыгъэмэ и т.д.).

Другой специфической особенностью сказуемого является то, что оно связано с подлежащим - производителем действия или признака и согласуется с ним. Рассматривая подлежащее и сказуемое в языках с эргативной конструкцией как взаимно связанные члены предложения,

И.И. Мещанинов пишет: «Субъект без предиката и предикат без субъекта не дают каждый в отдельности законченного выражения высказывания. Субъект сам по себе не определяет своего места в реальной действительности. Он остается отвлеченным от бытия, пока рассматривается в своем предметном содержании и лексической формой словесного выражения. Предикат, передаваемый тоже словом, т.е. лексической единицей, является выразителем отвлеченного понятия, пока он не уточнен субъектом» (Мещанинов, 1948:204). Адыгейское сказуемое согласуется с подлежащим в лице и числе, например: Сэ тхылъым с-е-джэ «Я читаю книгу». О тхылъым у-е-джэ «Ты читаешь книгу». Пхъаш1эм унэр е-ш1ы «Плотник строит дом». Пхъаш1э-хэ-м унэр а-ш1ы «Плотники строят дом» и т.д.

Такое назначение сказуемого свидетельствует о том, что, утвердившееся в свое время в некоторых языках, в частности, в русистике, мнение о грамматической зависимости сказуемого от подлежащего, на наш взгляд, следует признать недостаточно обоснованным. А.Н. Шанский утверждает: «С точки зрения конструктивно-синтаксической организации двусоставных предложений» (в их противопоставлении односоставным) сказуемое, несомненно, важнее подлежащего: «управляя» подлежащим, оно предопределяет само строение этих предложений, тогда как его согласование с подлежащим носит «чисто технический» характер» (Шанский и др., 1981: 443-444).

Подлежащее как главный член предложения

Выше мы довольно подробно охарактеризовали принципы выделения главных членов предложения в языках с эргативным строем вообще и в адыгейском языке в частности. Здесь же мы подчеркнем лишь то, что до сих пор остается проблематичным понимание сущности и формы подлежащего в адыгейском языке. Одни исследователи (Н.Ф. Яковлев, Д.А. Ашхамаф, Б.Х. Балкаров, Н.Т. Гишев и др.) расширяют понятие подлежащего, выделяя в адыгских языках прямое дополнение в качестве главного члена предложения. 3. И. Керашева идет еще дальше, приравнивая к статусу подлежащего и косвенный объект. Она пишет, что «с точки зрения предикативной связи между сказуемым и субъектом, ближайшим и косвенными дополнениями - все они одинаково входят в предикативный минимум адыгейского и кабардинского предложения».

Другие исследователи, наоборот, количество главных членов предложения сводят к минимуму. Так, У.С. Зекох в качестве главного члена предложения в адыгейском языке выделяет только предикат. Третьи (М.А. Кумахов, Г.А. Климов, Б.М. Карданов, Х.Ш. Урусов, A.M. Камбачоков и др.) придерживаются мнения о двухкомпонентном составе главных членов адыгского предложения. В адыгейском языке по форме различаются два вида подлежащего: номинативное (именительное) и эргативное. Номинативное - это такая форма подлежащего, которая образуется номинативной конструкцией предложения, т.е. когда интранзитивный глагол-сказуемое требует постановки имени в именительном падеже (Президенты-р телевидениемкіз къэгущы1агъ «Президент выступил по телевидению»). Эргативное - это такая форма подлежащего, которая образуется эргативной конструкцией предложения, т.е. когда транзитивный глагол-сказуемое требует постановки имени в эргативном падеже (Бзылъфыгъэ-м унэр къегъалэ «Женщина красит комнату»).

С другой стороны, сказуемое согласуется с подлежащим в числе и лице, например: Пхъаш1э-р мэпхъаш1э «Плотник плотничает» и Пхъаш1э-хэ-р мэпхъаш1э-х «Плотники плотничают». Пхъаш1э-м унэр еш1ы «Плотник строит дом» и Пхъаш1э-хэ-м унэр аш1ы «Плотники строят дом».

Таким образом, с грамматической точки зрения члены адыгейского предложения характеризуются двумя признаками: во-первых, в зависимости от транзитивно-интранзитивного характера глагола-сказуемого подлежащее выражается двумя формами падежей, во-вторых, этими же формами падежей выражаются также прямое и косвенное дополнения, и сказуемое согласуется с ними, как с подлежащим, в числе и лице (К1алэм ручкэ-хэ-р къыщэфыгъэ-х «Мальчик купил ручки» и Пшъашъэр тхылъ-хэ-м я-джэ «Девочка читает книги»).

Именно поэтому при определении сущностных свойств категории подлежащего адыговеды (кавказоведы) оказываются перед сложной дилеммой: если сводить всю сущность субъектно-объектных отношений к падежной форме их выражения, то приходится либо отказываться от категории подлежащего вообще, либо признать, что для эргативного строя предложения характерна трехсубъектность. Обе точки зрения присутствуют в адыгейском языкознании. Между тем, если исходить не только из формального анализа, но принять во внимание и семантическую устроенность членов предложения, то необходимо признать, что подлежащее обозначает предмет, выступающий как непосредственный носитель признака, выраженного сказуемым. Это, в первую очередь, отличает подлежащее от дополнения. Поэтому для нас основным принципом определения членов предложения является семантико-грамматический, исходя из которого склонны считать, что в адыгейском предложении следует выделять два главных члена предложения: сказуемое и подлежащее. Как отмечает A.M. Камбачоков, «внутрисмысловую и внешнеграмматическую стороны предложения - основной единицы речи - необходимо рассмотреть в неразрывном единстве. Исходя из этого, мы считаем наиболее оптимальной дифференциацию членов предложения как по логико-семантическому, так и по грамматическому принципам» (Камбачоков, 1997:79). Подлежащее в адыгейском предложении чаще всего выражается именем существительным. В адыгейском языке имена существительные, выступающие в роли подлежащего, в лексико-грамматическом отношении обычно характеризуются как слова с объектным значением и обозначают названия предметов, явлений и т.д. Но это не значит, что семантическое содержание подлежащего ограничено лишь одним объектным значением. Подлежащие, выраженные именами существительными, могут обладать также временными, пространственными значениями, значением меры и т.д.

Похожие диссертации на Главные члены предложения и способы их выражения в адыгейском языке

Способы выражения второстепенных членов предложения в рутульском языке Исмаилова Анжела Магомедовна

Второстепенные члены предложения в адыгейском языке: их сущность, принципы выделения и способы выраженияПанеш Маряна Гумеровна

Способы выражения субъекта и семантическая структура простого предложения в карачаево-балкарском языкеМамаева Фатима Таугериевна

Отрицание в русском языке : Сущность, способы выражения, история развития и соврем. состояниеБахарев, Александр Иванович

Морфологические и семантико-синтаксические способы выражения модальности в адыгских языкахГубжокова, Нуриет Карпушевна

Определение и способы его выражения в лакском языкеШтанчаев Шамиль Магомедович

Способы выражения отрицания в адыгейском языкеЧугреева Сурет Хазретовна

Способы выражения сравнения в хакасском языкеКыржинакова Эльвира Валериевна

Способы выражения отрицания в чукотском языкеПупынина, Мария Юрьевна

Семантика процессности действия и способы ее выражения в казахском языкеМаралбаева, Сауле Мусаевна