Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Антропологический смысл философских проблем истории в россии (на рубеже XIX - XX столетий)... 7
1. Антропологические альтернативы философско-исторических взглядов п.л. Лаврова и п.б. Струве 7
2. Проблема гуманитарных наук в работах лаврова и струве 31
3. Методологические подходы к исследованию антропологических принципов философии истории в концепциях п.л. Лаврова и п.б. Струве 49
Глава 2. Антропологизм как универсальный принцип Философии истории п. Л. Лаврова 59
1. Антропологический принцип философии истории 59
2. Учение лаврова о личности 86
3. От личности к обществу. Теория прогресса 107
4. Культура и цивилизация 115
Глава 3. Антропологические основания философии Истории струве п. Б 126
1. Истоки и эволюция философских взглядов струве 126
2. Свобода и необходимость у струве 136
3. Личность и культура, государство и нация в концепции струве п.б. 145
4. Основной имманентный дуализм струве 157
Заключение 170
Список литературы 173
- Антропологические альтернативы философско-исторических взглядов п.л. Лаврова и п.б. Струве
- Проблема гуманитарных наук в работах лаврова и струве
- Антропологический принцип философии истории
- Истоки и эволюция философских взглядов струве
Введение к работе
Россия, да и весь мир, сегодня переживает сложный период, в котором старые схемы объяснения социальной действительности уже не действуют, выработанные в течение последних двух столетий способы организации совместной жизни людей оказываются бессильны перед лицом новых, встающих перед человечеством проблем. Поэтому обращение к опыту прошедших поколений, к концепциям, в силу различных причин не ставших магистральными в развитии социальных наук, может оказаться продуктивным. Актуализация историко-философского материала требует не только более детального его изучения и новых интерпретаций, но и выявления и реконструкции концептуальной схемы, парадигматических особенностей, интеллектуальной атмосферы и исторических условий создания теорий, ставших объектом историко-философского исследования. Современное состояние человечества не уникально, ему уже приходилось переживать подобные периоды ожидания, преддверия новой эпохи. Уникальность же нашего времени, думается, связана с тем, что человечество уже не удовлетворит ни один «частный» способ обновления, связанный с простой перегруппировкой уже известных смыслов. Сегодня необходимо решить проблему нового принципа полагают ценностей, универсального основания человеческой жизни.
Согласно Трельчу, задача философии истории - стимулировать этическую волю к действию на основе ценностного подхода. Из двух возможных аксиологических подходов к философии истории - абсолютистского (существование ценностей утверждается само по себе) и реляционного (ценности существуют благодаря человеку) - Трельч, как убедительно доказывает Е.Н Балашов1, реализует второй. По замыслу Трельча, две главные темы философии истории - культурный синтез современности и всеобщая история как объективный фон и материал для культурного синтеза, находятся в отношении постоянного взаимного определения и взаимозависимости и образуют цикл. Этот цикл базируется на чувстве единства исторических знаний и практически-этических установок. Цикл прерывается, когда расчленяются взаимоотношения обеих сторон. Аксиологический подход к философии истории, где концептом становится исследование ценностей истории и метафизика долга, не редкость в философии истории. Указанные темы были предметом этико-теологических размышлений философии истории Августина, Вольтера, Мак-Таггарта, Т. де Шардена и др., поэтому рассуждать о том, что аксиология вообще иррелевантна философии истории, неверно. Другое дело, что в философии истории, аксиологический аспект тесно переплетается с онтологическим и эпистемологическим. Все вышесказанное вводит в предметную область философии истории как одну из форм теоретического отношения к истории. На сегодняшний день в определении предмета, объекта, методов, целей, задач философии истории единство отсутствует. Тем не менее, можно считать уже сложившимся и принятым разделение двух «сфер интересов» философии истории. Ю.А. Кимелев обозначил их как «материальную или субстанциональную» и «формальную или рефлективную» . То же членение имеет в виду известный эстонский исследователь Э.Н. Лооне, выделяя «спекулятивную» (предметную) и «критическую» (аналитическую, формальную) философию истории.
В круг задач первой входит рассмотрение самого исторического процесса, исторической реальности как объекта, с точки зрения выявления главных причин и факторов истории как таковой, ее содержания, хронологического и процессуального членения исторической жизни, выделения общей формы истории и ее смысла. Философия истории предстает как философская теория исторического процесса. Ее разработка связана с именами Августина Блаженного, Дж. Вико, Ж.А. Кондорсе, И.Т. Гердера, И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, О. Конта, Ф. Ницше, О. Шпенглера, К. Ясперса, А. Тойнби, П. Тиллиха, Ю. Хабермаса и др. Отечественная философская мысль отдавала предпочтение проблемам именно «материальной» философии истории4.
Из внутренних процессов развития исторической науки во второй половине XIX века выросла «формальная» философия истории, предполагающая рефлексию относительно гносеологической природы, а также логико-методологической специфики процедуры исторического исследования. Поставив вопрос о том, как возможно историческое познание, В. Дильтей положил начало философии истории как теории исторического познания и исторического знания, исторической эпистемологии, которая затем обогатилась идеями Г. Риккерта, Р. Дж. Коллингвуда, Б. Кроче и др.
С другой точки зрения философию истории можно рассматривать как способ обнаружения, открытия человеком себя посредством исторического материала. Онтологический и антропологический аспекты философии истории оказываются в таком случае органически взаимосвязанными и равно неотъемлемыми. Человек находится, по терминологии Ф. Ницше, в неисторическом состоянии, в атмосфере неисторического. История, трактуемая как прошедшее, как вся совокупность опыта, подготавливает собственно жизнь, момент бытия. Во взаимосвязи неисторического и исторического первому принадлежит, по Ницше, роль первоначала. В историю может превратиться только прошедшее. Но человек становится человеком «только благодаря способности использовать прошедшее для жизни и бывшее вновь превращать в историю».5 Неисторические моменты так же могут быть предметом философского внимания. Из них, в их свете следует видеть историю, историческую реальность, выстраивать дискурсивное знание об истории. «Неисторические состояния, переживаемые людьми, неравнозначны по своим последствиям. Человек в таком состоянии всегда «попирает» историю, но результат этого небрежного к ней отношения может быть как частным, так и универсальным. В одном случае это может быть поворот только в личной судьбе человека и его ближайшего окружения. В другом - результат может обернуться принципиальным изменением существования целого народа, культуры и даже человечества в целом. В последнем случае в неисторический момент индивидуально и универсально значимое совпадают.»6 Именно такое рассуждение является основой для введения антропологического принципа в историческое познание Фейербахом. Идея Фейербаха находит своих последователей и в России, но здесь антропологическому принципу придается новое звучание, расширяется сфера его применения. Лавров трактует антропологический принцип как универсальный и всеобщий принцип, лежащий в основе исторического познания. Введение же в историю «частных» факторов, которые, как полагал Лавров, священны, не подлежат огласке, еще более затрудняет работу исследователя. Соображения Лаврова оспариваются Ф. Энгельсом: если принимать это правило безусловно, придется вообще запретить писать историю.7 Струве настаивал на том, что исторические законы не только не имманентны истории, но и не трансцендентны ей. История не сводима к множеству опытов всех когда-либо живших, но не может быть понята без учета этого опыта. История, в соответствии с концепцией Струве представляет собой процесс взаимодействия и взаимовлияния личности и культуры в их становлении. Поэтому основание законов истории следует искать в них. Но, поскольку культура всегда вторична по отношению к личности, законы истории, понимаемы Струве как своего рода методические указания для исследований в области истории, следует искать, о прежде всего, в личности, в способах и формах ее бытия. Таким образом, перед философией истории встает проблема выяснения правил и ограничений, регулирующих способы учета и степень влияния личности в исторической науке. Поиски ответа на этот вопрос во многом определили пути и направления исследований в области методологии истории в XIX веке, в том числе и в России, давшей миру не одну оригинальную концепцию.
Антропологические альтернативы философско-исторических взглядов п.л. Лаврова и п.б. Струве
Сопоставление историко-философских концепций Лаврова и Струве на первый взгляд кажется произвольным и даже необоснованным.
Действительно, ни Лавров, ни Струве не оставили нам работ, в которых бы последовательно и систематично были изложены эти концепции. Вероятно, утраченная работа Струве и неоконченная, дошедшая до нас только в виде плана работа Лаврова «Философские этюды», значительно прояснили бы ситуацию. Но, к сожалению, на сегодняшний день мы обладаем только рядом разрозненных статей и заметок, позволяющих реконструировать эти концепции.
Если философско-историческая концепция Лаврова, сложившаяся, по его признанию, в конце 50-х годов и сохранявшаяся практически неизменной лишь с небольшими дополнениями на протяжении всей жизни мыслителя9, то философско-историческая концепция Струве формировалась и формулировались на протяжении всей его жизни. «В зависимости от исторической ситуации Струве, сформировавшись как политический мыслитель, философ и экономист, мог отдавать свои предпочтения различным формам правления и моделям человеческих отношений .. .»10. Данное обстоятельство обязывает исследователя рассматривать философско-исторические концепции этих мыслителей в их эволюции. Традиционно интеллектуальную эволюцию Струве делят на три этапа: легальный марксизм, идеализм, полупозитивизм.11 При более внимательном рассмотрении, говорить о таком четком делении мы не имеем оснований. Дело в том, что Струве, впервые заявивший о себе рядом публикаций в «Русской школе», посвященных проблемам образования, уже предстает здесь как сторонник позитивизма. Так, система образования, по Струве, имеет своей целью передачу уже накопленного опыта, который бы способствовал оптимизации организации социальной жизни.
При этом, все знания должны опираться только на эмпирические факты, поскольку только такое знание будет иметь статус научного. Выявленные принципы всех наук в обобщенной форме и должны стать предметом школьного изучения. В своих трудах по экономике Струве действительно оказывается близок к марксизму. В своей первой, и по сути, единственной, большой книге «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» Струве явно находится под влиянием Маркса. Это влияние он признает и сам, но с некоторыми оговорками: «Примыкая по некоторым основным вопросам к совершенно определившимся в литературе взглядам он (автор - Е.В.) нисколько не считал себя связанным буквой и кодексом какой-нибудь доктрины. Ортодоксией он не заражен, если только под ортодоксией не разуметь стремления к последовательному мышлению».14 Собственно, основанием для указания на близость к марксизму является вплетение в анализ российской экономики изложения марксистской социологии, при постоянном акцентировании внимания на связи, существующие между производительными силами общества и его структурой. Обращение к марксизму имело своей целью, прежде всего, дискредитацию «субъективного метода» и замену его экономическим материализмом, как единственно научным взглядом на историю. Но во второй части книги, в связи с критикой Маркса Михайловским, Струве соглашается с последним в том, что «чисто философское обоснование этого учения еще не дано, и что оно еще не справилось с тем огромным конкретным материалом, который представляет всемирная история. Нужен, очевидно, пересмотр фактов с точки зрения теории; нужна критика теории на фактах.»15 При этом, Струве в этой части книги в значительном числе вопросов ссылается на работы Зиммеля и Риля, как на авторитетные источники, особенно по поводу философско-исторических проблем. Таким образом, говорить о приверженности «раннего» Струве идеям Маркса возможно только с учетом ряда оговорок.
К началу XX века Струве все в большей степени увлекается учением Канта. Одним из наиболее ярких примеров кантианских мотивов в работах Струве является небольшая, но очень значимая статья Струве, помещенная в сборнике статей и материалов «Освобождение», изданном одноименным журналом, в котором в то время Струве занимал пост редактора. Статья «Откуда и куда?» посвящена исключительно вопросам философии истории, точнее проблемам исторического познания. Говоря о различении сущего и должного, автор напрямую отсылает нас к Канту, декларируя его прямое влияние на изложенные в статье идеи. Внимание Струве к Канту, и особенно к неокантианству, заметно в его работах, посвященных вопросам культуры.16 В то же время, при рассмотрении вопросов экономики, Струве остается верным позитивистскому подходу, ограничивая себя эмпирически доказуемыми и количественно фиксируемыми фактами, и использует для их анализа в основном методы логики, уделяя особое внимание непротиворечивости и состоятельности своих тезисов. Подобная двойственность имела место на протяжении всей интеллектуальной биографии Струве, поэтому отнесение его теорий к тому или иному течению вряд ли окажется продуктивным для реконструкции его взглядов. Тем не менее, для указанных целей представляется необходимым провести анализ эволюции взглядов этого мыслителя, поскольку в разные периоды своей жизни Струве по одному и тому же вопросу высказывал порой диаметрально противоположные идеи.
Проблема гуманитарных наук в работах лаврова и струве
Анализ научных методов познания, с целью вскрыть логическую природу существующих наук, наметить те пути, по которым они фактически движутся, не сразу привела к противопоставлению истории и естествознания, как двух по своей логической природе гетерогенных (диаметрально противоположных) областей человеческого знания.
Для этого понадобилась длительная работа мысли не одного поколения философов. Струве П.Б., боровшийся против русской социологической школы из-за ее противопоставления истории естествознанию, капитулировал по этому пункту, когда то же самое противопоставление пришло из-за границы в трудах представителей Баденской школы неокантианства: «потребовалась работа целых поколений для того, чтобы разграничить «естествознание» и «историю», как две области знания, в основе которых лежат два различных способа понимания мира»91 пишет он.
Различие между материей и духом, между физическим и психическим - одно из самых первых, и на первый взгляд одно из самых простых, элементарных в данной нам опытом действительности, и нет ничего удивительного в том, что этот признак лег первоначально в основу деления классификации наук. Науки о материи и науки о духе - таковы освященные времен и традицией, две группы объектов человеческого познания, противополагаемые друг другу.
Первая попытка подвести теоретическое основание под данную (вначале, скорее всего отправлявшуюся от безусловного эмпирического факта) классификацию, принадлежит Юму. «Стремление проникнуть внеопытным путем в реальность бытия закончилось полным поражением. На месте когда-то замечательно задуманных, иногда в архитектурном отношении идеально выполненных метафизических построений взгляду Юма представилась печальная картина развалин. Ничего не оставалось, как предоставить их в достояние археологии мышления.»
Юм обратился к существующим наукам, чтобы искать положительное начало, субстрат философии, уже не за пределами их, а в них самих, точнее, в функциях нашего мышления, из природы которого и вытекают границы положительного знания. Во внутреннем опыте дана нам реальность сознания, « а вместе с ней и возможность глубже познать многообразие продуктов духовного творчества а их генезисе» так формулирует Дильтей основную посылку гносеологических построений Юма. Отсюда, как необходимое логическое следствие, вытекает признание психологии базой, основанием для всех гуманитарных наук. Такая группировка получает, следовательно, внутренний, логический, даже гносеологический смысл.
Но с другой стороны, в отведении опытной психологии руководящей позиции по отношению ко всем областям знания о духе лежит уже, конечно потенциально, элемент, угрожающий крахом самой основе дуализма «наук о духе» и «наук о природе».
Для этого достаточно либо сделать исходным пунктом рассуждения взгляд на область психологии, как на производную, отраженную сферу явлений, причем психологическую жизнь рассматривать не как причину, а как следствие действия сил не психических, а механических (материалистический монизм)94; либо попытаться обосновать монизм наук не на тождестве методов познания, признавая законными исключительно те, которые выработало естествознание (натуралистический монизм).95
Затем еще два значения, являющиеся по существу суженным подразделением предыдущих: история жизнь именно общества и соответственное ее изучение. Не менее известное высказывание Маркса в «Святом семействе»: «История не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» и к этому добавим предложенную Энгельсом в «АнтиДюринге» классификацию всех наук на науки о неживой природе, науки, изучающие живые организмы, и «третью, историческую, группу наук, изучающую, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия жизни людей, общественные отношения» и т.д. Наконец, последовательно сужая диапазон значений, можно добраться до двух последних: история это прошлое и, соответственно, наука о прошлом человечества. Второе течение, родоначальником которого считается О. Конт. Закон трех состояний интеллекта сочетается с произведенной классификацией наук. В этой классификации научные дисциплины размещаются на определенной шкале в соответствии с природой изучаемых ими явлений или в соответствии с их «общностью», либо «важностью». Такой «порядок распределения разных наук раскрывает нам порядок становления позитивного разума в разных областях». Между прочим, считает Конт, приводимая ниже иерархия носит и практический смысл: именно в такой последовательности должен быть организован и процесс народного образования.
В основании лежит наиболее общая и применимая ко всем областям знаний математика. Затем следует наука о Вселенной астрономия. На их базе строится и развивается физика. Еще более сложная наука о строении мира и его закономерностях химия. Познав основы четырех названных дисциплин, можно понять и сконструировать закономерности еще более сложной науки биологии. И, наконец, венчает эту пирамиду социология. Принцип построения иерархии очевиден. Чем проще материя, тем легче ее познавать, размышляя о ней позитивным образом. Каждая последующая наука опирается на предыдущую и использует накопленные в ней знания. Каждая последующая наука является очередной ступенькой в познании окружающего нас мира.
Антропологический принцип философии истории
Литература о Лаврове весьма обширна, тем не менее, его работы можно смело отнести к числу тех областей истории философии, в которых предстоит потрудиться еще немалому числу исследователей. В наибольшей мере это касается проблемы рассмотрения философско-исторических взглядов Лаврова в их целостности, во взаимосвязи с «антропологической философии». Между тем, в диссертациях о Лаврове - Н. Маркиной, В. С. Панина, В. Ф. Антонова, В. В. Богатова и в монографии последнего исследуются отдельные пласты идейного наследия Лаврова145. В работах Б. Горева, Г. Ладохи, В. Кирпотина, М. Поташа и анализировались воззрения Лаврова с позиций марксизма в сопоставляя его концепцию философии истории с положениями исторического материализма. Раз установленная субъективистская и волюнтаристская концепция народничества как враждебного марксизму направления вошла в учебную и справочную литературу, а Лавров уже квалифицировался (БСЭ, 1953) как «духовный отец реакционной народнической теории» «героев» и «толпы», а его взгляды - как «реакционные».
После 1917 года были собраны и изданы важные биографические материалы, появился ряд статей, посвященных анализу различных сторон мировоззрения Лаврова. В 20-х - 30-х годах все исследования завершаются монографией о Лаврове И. С. Книжника-Ветрова. Особенно большое внимание теоретическому наследию Лаврова стали уделять советские ученые в 60 - 70 годы XX века. Работы А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова, Н. Л. Маркиной, В. Замятина, Т. М. Кириченко, Н. А. Троицкого, Г. М. Лифшица свидетельствуют о том, что российские философы, историки, экономисты подошли к детальному изучению самых различных сторон деятельности и мировоззрения этого мыслителя второй половины XIX века. Однако, в их трудах анализ философии и социологии Лаврова является, в соответствии с жанром предпринятых исследований, липп. одним из сюжетов гораздо более обширной темы. Наиболее последовательно подобная оценка Лаврова проведена в работах Б. Итенберга и А. Окулова, А. Володина, Кругловой Л.146
Уже современниками Лаврова были сделаны попытки дать оценку его историко-философским произведениям, например, П. Н. Ткачев в работе «Роль мысли в истории» и А. А. Гизетти «Лавров как «историк мысли». Но они освещали преимущественно взгляды Лаврова на развитие исторического процесса и почти совсем не рассматривали его работы по методологии истории и истории философской мысли.
На основе исторических и мемуарных работ Н.. Н. Фирсова (Рускина), Н. Е. Кудрина (Русанова), Л. Ф. Пантелеева, П. Витязева (Ф. И. Седенко), Е. А. Штакеншнейдер, М. Лемке, И. А. Троицкого и др., обширной переписки К. Маркса и Ф. Энгельса с Лавровым, а также сочинений и автобиографии его самого можно проследить становление общественно-политических взглядов Лаврова.
Анализ домарксистской литературы о философских и социологических взглядах Лаврова показывает, что одни исследователи отстаивали самостоятельность его философской позиции (В. Вартаньянц, Г. Шлет); другие, стремились представить его воззрения как цельную комбинацию некоторых западноевропейских школ (Н. Русанов, П. Мокиевский, В. Зеньковский); третьи видели в его философии эклектическое соединение различных европейских учений, повлиявших на формирование мировоззрения Лаврова. Последняя точка зрения неоднократно высказывалась в марксистской литературе. На эклектизм взглядов Лаврова указывали в свое время Ф. Энгельс, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, что, в свое время, стало идеологической базой для дальнейшего исследования творчества этого автора в советский период1.
Значительный вклад в исследование наследия Лаврова внесли и зарубежные исследователи. Революционные изменения в науке, объясняет пристальное внимание русской философской мысли к философско-исторической проблематике вообще и к вопросу о роли личности в истории, в частности.
Эти социально-исторические и идейно-психологические детерминанты и определили появление и особенности антропологизма Лаврова, главным идейным импульсом которого явилась постановка и попытка решения проблемы человека как личности мыслящей, нравственной и действующей. Таким образом, говоря о философской родословной П. Лаврова, следует в первую очередь иметь в виду традиции передовой русской мысли и западноевропейской философской мысли. Пониманию мировоззрения П. Л. Лаврова в немалой степени может способствовать знакомство с его оценками мыслителей и философских концепций прошлого. При этом целесообразнее - остановиться на тех из них, которые, как считал П. Л. Лавров, непосредственно участвовали в подготовке или развитии современных ему систем мировоззрения. В ранних своих философских работах Лавров подверг анализу все основные течения идеализма. Непосредственное воздействие на Лаврова имел гегелевский принцип историзма в изучении явлений общественной жизни, идеалистическая гносеология Канта, младогегельянская идея «критики» в той интерпретации, которая была придана ей А. Руге.
Истоки и эволюция философских взглядов струве
В конце XIX -начале XX века Струве находился в гуще политической и интеллектуальной жизни. Те или иные идеи Струве вызывали отклик у многих известных мыслителей и общественных деятелей. Советским читателям всегда были доступны работы В.И. Ленина и Г.И. Плеханова. Со Струве в разное время полемизировали СИ. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, В.В. Розанов, СИ. Трубецкой, В.М. Чернов, Л.Н. Толстой и др. В 1893 году 73-летний Энгельс познакомился с одной из немецкоязычных статей (предварявшей «Критические заметки» Струве и в письме к Н.Р. Даниэльсону высказал ряд критических замечаний о ней.
Еще при жизни Струве многие его друзья, сторонники и противники начали писать воспоминания, в которых они не только рассказывали о своих встречах с ним, но и оценивали его роль и влияние в политической и научной жизни (В .А. Маклакова, П.Н. Врангель, Е.Д. Кускова, Н.П. Цурикова). После смерти Струве книгу воспоминаний о нем выпустил С.Л. Франк (Биография П.Б. Струве). Эти воспоминания являются важнейшим источником по интеллектуальной биографии Струве. Все сведения и выводы получены Франком на основании глубокого знакомства с работами Струве и личного полувекового общения. В советское время объективное изучение наследия Струве было затруднено. Наиболее изученным, по вполне понятным причинам, оказалось раннее творчество Струве. Вся литература по легальному марксизму посвящена в какой-то мере и Струве. В данном ряду можно выделить книги А.Д. Косичева «Ленин и «легальный марксизм» в России», и книгу В.А. Кувакина «религиозная философия в России: Начало XX века. Наиболее фундаментальное исследование о Струве написано на английском языке американским историком Ричардом Пайпсом. В 1970 году вышла его книга «Струве: либерал слева», а в 1980 году - «Струве: либерал справа». Книги написаны в жанре политической биографии с большим количеством отступлений, поясняющих российские реалии того времени. Первая книга охватывает период до 1905 года, а вторая - последующий. Основным недостатком книги является, зачастую неоправданный, акцент на либеральной стороне мировоззрения Струве, при отсутствии глубокого анализа философских основ подобных воззрений.
Политизированность исследования имеет своим следствием отсутствие внимания к философско-исторической концепции мыслителя, которая, не будучи закрепленной и последовательно изложенной в специально ей посвященных трудах, является ключевой для понимания социально-политических взглядов Струве.
Диссертационная работа Колерова «Струве и русский марксизм: 1888 - 1902. Опыт политической биографии» написана историком и охватывает жизнь и творчество Струве до того периода, когда начинается его отход от легального марксизма, а точнее, если не следовать штампам в определениях, отказ от позитивистских установок в гносеологии. В работе использованы многие уникальные архивные материалы, а так же сделаны выводы о неправомерности применения термина «легальный марксизм» как к творчеству Струве до 1902 года, так и к творчеству всех либерально настроенных мыслителей, увлекавшихся до 90х годов Марксом.
В предисловии В.Н. Жукова к первому пост советскому изданию Струве Patriotica301, много внимания уделяется учению Струве о государстве и нации. Проанализирована позиция Струве о соотношении власти, народа и интеллигенции в России, о причинах русской революции. Основную заслугу Струве автор видит в том, что он впервые в России открыто, ясно и четко сформулировал основные положения либерально - консервативной идеологии. Эта работа, так же как и труды таких ученых, внесших значительный вклад в изучение различных аспектов творческого наследия П.Б. Струве, как Гайденко П.П. 302, Давыдова Ю.Н., Татарниковой СП., Лактевой О.Л., Хашкова А.В., очень незначительное место отводится рассмотрению такой важной стороне философии Струве как его взгляды на логику исторического познания, методологию истории.
Наиболее полно эти вопросы осветил О.Л. Гнатюк в своей монографии «П.Б. Струве как социальный мыслитель», которая выросла на основе диссертации на степень доктора социологических наук: «Консервативный либерализм Струве». Так же внимание философско-исторической проблематике в творчестве Струвеопт освещена в диссертации Головина Я.Б. В работах данных авторов исследуются, в том числе, и философско-методологические основания социальных и политических взглядов Струве. Особенно важно проведенное здесь сравнение воззрений Струве с концепциями теоретиков так называемого социального либерализма ( Н.И. Кареева, П.С. Новгородцева, М.Л. Ковалевского, СИ. Гессена). Тем не менее, сама проблема методологии общественных наук, к которым Струве относит и историю, рассматривается очень кратко и поверхностно, только в той мере, которая определена целями исследований. Более того, введенные Струве в научный оборот термин «сингуляризм», характеризующий во многом его философию истории, упоминается только вскользь.
Струве отличала необычайная широта интересов и научная основательность. Его статьи, написанные на «злобу дня», посвящены самым разным вопросам русской жизни. Он был редактором целого ряда журналов либерального направления: «Освобождение», «Полярная звезда», «Русская мысль», «Русская свобода» и другие. Активное участи принимает Струве в создании двух сборников, посвященных критике русской леворадикальной интеллигенции, вышедших в свет в конце первой и второй русских революций: «Вехи» и «Из глубины». При этом, инициатором второго сборника был именно Струве. Из под пера Струве вышли лишь две большие книги, которые, как он сам отмечал, писались им «как в истерике»:304 «Хозяйство и цена» и «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». И та и другая книги вызывали у Струве чувство неудовлетворенности. «На сердце у меня кошки скребут, настолько велики формальные и всяческие недостатки книги» - писал он Потресову в одном из писем, вскоре после публикации работы.305 По преимуществу, взгляды Струве разбросаны по различным статьям, разбросанным по газетам и журналам. Что касается работ периода иммиграции, то помимо статей и брошюр, вышедших в Европе, Струве пишет несколько планов, планов-проспектов и проектов книг, представляющих огромный интерес для исследования теоретических оснований истории.
