Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Город как тема и текст в русской литературе XIX - XX веков 17
1. Эволюция городского текста в русской литературе: от образа города к поэтике урбанизма (к вопросу об истоках городской прозы XX века) 17
2. «Московский текст» в русской литературе XX века 50
3. Формирование городского текста в прозе Ю.В. Трифонова 1950-60-х годов 91
Глава П. Художественный мир «московских» повестей Ю.В. Трифонова конца 1960-х - первой половины 1970-х годов . 127
1. «Московский» хронотоп как художественная модель социокультурной среды России 60-70-х годов XX века 127
2. Категория повседневности в «московских» повестях 162
3. Русская интеллигенция постоттепельной эпохи: художественная концепция Ю.В. Трифонова 192
Глава III. Поэтика городской прозы Ю.В. Трифонова рубежа 1970-80-х годов как отражение историософских взглядов писателя 233
1. Жанровое своеобразие «мыслящей прозы» 233
2. «Московский текст» Ю.В. Трифонова: поэтика урбанизма и теософия художественного пространства в «необъявленной трилогии» («Старик», «Время и место», «Исчезновение») 262
3. Оппозиция «память/забвение» как сюжетообразующее начало «мыслящей прозы» 292
Глава IV. Идеи и образы «московского текста» Ю.В. Трифонова в городской прозе второй половины XX века 316
1. Судьба «московской» и «петербургской» традиций русской литературы в 60 — 70-е годы XX века: к вопросу о близости творческих исканий Ю.В. Трифонова и писателей-«горожан» 316
2. Традиции «московской» прозы Ю.В. Трифонова в творчестве B.C. Маканина 356
3. Е.В. Гришковец как писатель «трифоновской школы» (к вопросу об отражении художественных открытий городской прозы 1970-80-х годов в современной литературе мегаполиса) 385
Заключение 410
Список литературы 417
- Эволюция городского текста в русской литературе: от образа города к поэтике урбанизма (к вопросу об истоках городской прозы XX века)
- «Московский» хронотоп как художественная модель социокультурной среды России 60-70-х годов XX века
- Жанровое своеобразие «мыслящей прозы»
- Судьба «московской» и «петербургской» традиций русской литературы в 60 — 70-е годы XX века: к вопросу о близости творческих исканий Ю.В. Трифонова и писателей-«горожан»
Введение к работе
Юрий Валентинович Трифонов, один из крупнейших прозаиков второй половины XX столетия, выразитель умонастроений советской постоттепельной интеллигенции, лидер городской прозы, писатель-философ, считал литературную деятельность особой формой самовыражения, которая не приемлет ученичества, не допускает сотворчества и сама по себе является подобием экзистенциальной ситуации, максимально раскрывающей личностный потенциал художника. «Писательство - дело одинокое, личное. Писатель отвечает сам за себя, сам строит свою судьбу» , - эти строки, написанные Ю.В. Трифоновым незадолго до смерти в 1981 году, сегодня воспринимаются как выражение его творческого и жизненного кредо. Творческая индивидуальность писателя формировалась под влиянием Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, И.А. Бунина, М.А. Булгакова, М.А. Шолохова, но в основополагающих элементах его «почерк» остался глубоко оригинальным, самобытным, узнаваемым с первых строк. Наследие писателя не вмещается в прокрустово ложе направлений, течений, тенденций, оно формирует особый художественный мир , который воспринимается как уникальная этико-эстетическая реальность.
В изучении творческого наследия Ю.В. Трифонова можно выделить несколько этапов. Первый этап (1950-е - первая половина 60-х годов) - период единовременных отзывов критики и читательской аудитории на публикацию повести «Студенты», туркменских рассказов, спортивных и путевых очерков. Все публикации этого времени отличались вниманием к идейному содержанию произведений и оценивали точность и достоверность отражения автором советской действительности. На этом этапе ведущими жанрами были рецензия, отзыв, статья, дискуссия, читательская конференция. По справедливому замечанию В.В. Черданцева, «произведения писателя рассматривались в общем русле идейно-художественных исканий советской литературы» , при этом внимание к творческой индивидуальности Трифонова было минимальным.
Ко второму этапу, начало которого датируется 1969 годом (выходом в печати повести «Обмен» и появлением первых откликов на это произведение), относятся первые попытки аналитического прочтения текстов Трифонова, предпринятые А.Г. Бочаровым, В.И. Гусевым, Ф.Ф. Кузнецовым, Б.Д. Панкиным. При всей значительности публикаций этого периода нельзя не отметить их ориентации на социальную проблематику «московских» повестей, тенденциозности в интерпретации образов представителей «интеллигенции» и «мещанства», навязывания писателю участия в идейном противостоянии писателей-«деревенщиков» и писателей-«горожан».
1 Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется... [Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. - М.: Сов. Россия, 1985.-С. 130.
Под художественным миром мы, вслед за Д.С. Лихачевым, понимаем «мир действительности в ... творческих ракурсах» (Лихачев, Д.С. Внутренний мир художественного произведения [Текст] / Д.С. Лихачев // Вопросы литературы. - 1968. - № 8. - С. 74). Вместе с тем, понятие «художественный мир Ю.В. Трифонова» предполагает расширение значения, и в этом случае «художественный мир» воспринимается «как синоним творчества писателя» (Чернец, Л.В. Мир литературного произведения [Текст] / Л.В. Чернец // Художественная литература в социокультурном контексте. Поспеловские чтения. - М., 1997. - С. 32). Мысль о том, что «мир Трифонова» - эстетическая реальность, равновеликая «миру» Платонова или Булгакова, высказывалась такими исследователями, как И.Н. Сухих (Сухих, И.Н. Двадцать книг XX века: Эссе [Текст] / И.Н. Сухих. - СПб.: Паритет, 2004. - С. 513) и Н.Б. Иванова (Иванова, Н.Б. Современная русская проза: метасюжет развития [Текст] / Н.Б. Иванова // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания. - Пермь: Изд-во ПГПУ, 2007. - Ч. I. - С. 5).
Черданцев, В.В. Человек и история в городских повестях Ю.В. Трифонова (Проблематика и поэтика жанра): Дис. ... канд. филол. наук [Текст] / В.В. Черданцев. - Екатеринбург, 1994. - С. 3.
Переходными работами, авторы которых обратились к идейно-эстетическим основам прозы Трифонова, выявили и обосновали взаимосвязь между «московскими» повестями и исторической прозой, стали статьи А.Г. Бочарова «Восхождение» (1975) и Б.Д. Панкина «По кругу или по спирали?» (1977).
Третий этап, начало которого можно условно обозначить концом 1970-х годов, стал временем, когда творчество Трифонова вошло в сферу интересов профессиональных литературоведов. В первых кандидатских диссертациях Э.А. Алескеровой, И.И. Плехановой, Т.Л. Рыбальченко, СР. Смирнова, в концептуальных статьх Л.А. Аннинского, О.А. Кутминой, В.Д. Оскоцкого, Л.А. Теракопяна, А.В. Панкова намечаются подходы к изучению наследия писателя, и в качестве исследовательских приоритетов обозначаются нравственная проблематика произведений, идейное своеобразие исторической прозы, жанровая специфика и особенности языка рассказов и повестей. К данному этапу относится и публикация первых значительных статей и исследований о Трифонове в зарубежных изданиях. Статьи Дж. Апдайка, Дж. Спендель, Дж. Гибиана, Н. Натовой показали, что западноевропейскому читателю Трифонов интересен скорее как потенциальный писатель-диссидент, на уровне подтекста выражающий свое несогласие с политикой советской власти, чем как создатель талантливой прозы. В работах других западных славистов (в числе которых С. Маклаффлин, Т. Патера, Л. Шеффлер, Ч. Хаусман) обозначился интерес к жанровому своеобразию и историко-литературному контексту прозы Трифонова. В числе ведущих тенденций западного трифоноведения следует отметить изучение литературной судьбы и репутации писателя, исследование социально-политической проблематики его творчества, анализ способов выражения авторской позиции в романистике и публицистике.
На четвертом этапе всплеск интереса к наследию Ю.В. Трифонова был вызван безвременной смертью писателя и острой потребностью оценить его творчество как целостный художественный феномен в контексте русской литературы XX века. На наш взгляд, начало четвертого этапа следует датировать 1984 годом - временем выхода в печати первой монографии, посвященной писателю, - книги Н.Б. Ивановой «Проза Юрия Трифонова» . В дальнейшем этот жанр становится востребованным исследователями, одна за другой издаются монографии Ю.М. Оклянского (1987), Ж. Уолл (1991), Н. Колесникофф (1991), Д. Гиллеспи (1992), Э. Никадем-Малиновски (1995), К. Де Магд-Соэп (1997), Л. Шеффлер (1998). В 1997 году выходит в печати первое биографическое исследование - работа А.П. Шитова «Юрий Трифонов: Хроника жизни и творчества». На этом же этапе кандидатские диссертации Е.Л. Быковой, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б. Ивановой, И.И. Игольченко, М.Л. Князевой, О.А. Кутминой, Лохан Амарджит Сингха, А.А. Мамед-Заде, Сим Ен Бо, В.А. Суханова, В.В. Черданцева, А.В. Шаравина сформировали понятийный аппарат трифоноведения, способствовали уточнению вопросов периодизации, жанрово-стилевой эволюции, идейно-тематического генезиса, лингвостилистического своеобразия творчества Трифонова. Статьи Г.А. Белой, И.А. Дедкова, Л.Л. Кертман, А.Г. Коваленко, В.М. Пискунова, посвященные отдельным аспектам проблематики и поэтики наследия писателя, обеспечили введение основных трифоноведческих концепций в литературно-критический оборот. Вторая половина
Следует оговориться, что в 1983 году была издана книга Т.А.Патеры «Обзор творчества и анализ московских повестей Юрия Трифонова» (Мичиган). Эта монография, несмотря на то, что она была написана на русском языке и содержала ряд важных научных наблюдений и выводов, не имела такого резонанса в отечественном литературоведении, как труд Н.Б. Ивановой.
1980-х годов - 1990-е годы - период становления трифоноведения как отдельной литературоведческой отрасли.
Началом современного этапа развития трифоноведения, безусловно, явилось проведение / Международной конференции «Мир прозы Юрия Трифонова» (РГГУ, 1999), в которой приняли участие наиболее крупные отечественные и зарубежные исследователи наследия писателя. Это событие способствовало уточнению основных направлений трифоноведения как литературоведческой отрасли, выявлению особенностей художественного метода писателя, автобиографических мотивов его произведений, осмыслению преемственной связи с русской классической литературой. Самыми значимыми научными работами, созданными на рассматриваемом этапе, являются монографический очерк Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого «От советского писателя к писателю советской эпохи: Путь Юрия Трифонова» (2001), диссертации Н.А. Бугровой (2004), В.А. Суханова (2001), историко-биографическое исследование А.П. Шитова и В.Д. Поликарпова «Юрий Трифонов и советская эпоха: факты, документы, воспоминания» (2006).
В настоящее время можно выделить два перспективных направления развития трифоноведения как литературоведческой отрасли. Первое направление - изучение наследия Ю.В. Трифонова в системно-целостном аспекте. Значительным шагом на пути реконструкции художественной системы писателя стала докторская диссертация В.А. Суханова «Романы Ю.В. Трифонова как художественное единство» (2001), в которой образцы крупной эпической прозы автора проанализированы с точки зрения идейно-тематического, аксиологического, системно-образного и жанрово-стилевого своеобразия, но при этом за пределами исследовательского внимания остались циклы малой прозы, «московские» повести, повесть в рассказах «Опрокинутый дом». Проблема «городская проза Ю.В. Трифонова как художественная система» требует дальнейшего изучения и, прежде всего, в таких аспектах, как эволюция творчества от циклизации к системности, формирование индивидуально-авторского «московского текста», становление историософской концепции, воплощение миропонимания русской интеллигенции постоттепельной поры, генезис новой разновидности полифонического романа.
Второе направление - выявление роли Ю.В. Трифонова в формировании такого литературного явления, как городская проза, т.е. изучение развития писателем традиций урбанистической прозы русской литературы XIX - 1-й половины XX веков, сопоставление характера воссоздания общественного, культурного, духовного пространства современного города писателями-«горожанами», выявление особенностей восприятия художественных открытий Трифонова писателями поколения «сорокалетних» и представителями литературы мегаполиса рубежа XX - XXI веков. В рамках этого направления обозначились такие научные проблемы, как проблема типологии и кодификации локальных текстов русской литературы, проблема прочтения городской прозы в теософском ключе, проблема эволюции «московского» и «петербургского» текстов во второй половине XX века, проблема соотношения традиционного и индивидуально-авторского компонентов в творчестве прозаиков «трифоновской школы», проблема влияния городской прозы и, в частности, прозы
В современном литературоведении локальные тексты принято рассматривать как сверхтексты. Под сверхтекстом при этом понимается «совокупность высказываний, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормативного/анормального» (Н.А. Купина, Г.В. Битенская) (Человек - текст - культура [Текст] / Под ред. Г.В. Битенской, Н.З. Богуславской, И. А. Гиниатуллина. -Екатеринбург, 1994. - С. 215).
Трифонова на современную литературу мегаполиса. Направленностью на решение обозначенных проблем определяется актуальность диссертационной работы.
Целью диссертационной работы является исследование художественного мира Ю.В. Трифонова как идейно-эстетической основы городской прозы 2-й половины XX века, определение роли жанрово-стилевых и идейно-художественных исканий писателя в формировании «московского текста» русской литературы и выявление характера влияния городской прозы 1960-80-х годов на литературный процесс рубежа XX - XXI веков.
Эта цель определяет основные задачи исследования:
рассмотреть городскую прозу как идейно-эстетический феномен русской литературы и как одну из основных составляющих историко-литературного процесса 60-80-х годов XX века;
выявить основные этапы и особенности формирования локальных текстов русской литературы;
определить критерии принадлежности индивидуально-авторских текстов к «петербургскому» и «московскому» текстам;
проследить эволюцию поэтики городской прозы Ю.В. Трифонова от «описательной литературы» 1950-60-х годов до «мыслящей прозы» 1970-80-х годов и воссоздать путь писателя от циклизации текстов к формированию художественной системы;
рассмотреть городскую прозу Трифонова как индивидуально-авторский вариант «московского текста» русской литературы;
выявить историософские и теософские взгляды Ю.В. Трифонова, определившие своеобразие художественного мира писателя;
погрузить творчество Трифонова в контекст городской прозы 60-70-х годов XX века (прозу Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова);
выявить своеобразие поэтики и проблематики прозы B.C. Маканина в аспекте творческого диалога с городской прозой Ю.В. Трифонова;
проанализировать характер переосмысления идей и образов городской прозы 1960-70-х годов в литературе рубежа XX - XXI веков на примере творчества Е.В. Гришковца.
Поставленными целью и задачами обусловлен выбор метода исследования -системно-целостного с использованием элементов историко-генетического, историко-функционального, сравнительно-типологического методов.
Теоретике-методологическая база исследования разработана на основе трудов
ведущих отечественных и западноевропейских трифоноведов
Э.А. Алескеровой, Н.А. Бугровой, Е.Л. Быковой, Д. Гиллеспи, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б. Ивановой, М.Л. Князевой, Н. Колесникофф, О.А. Кутминой, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого, К. Де Магд-Соэп, Э. Никадем-Малиновски, Т. Патеры, В.М. Пискунова, И.И. Плехановой, В.А. Суханова, Дж. Уолл, Дж. Хоскинга, В.В. Черданцева, Р. Шредера; исследований литературного процесса 2-й половины XX века и городской прозы М.Ф. Амусина, Л.А. Аннинского, В.Г. Бондаренко, Т.М. Вахитовой, В.Е. Ковского, И.Н. Крамова, А.А. Михайлова, А.С. Немзера, Б.Д. Панкина, И.Б. Роднянской, Д.В. Тевекелян, А.В. Шаравина, работ по семиотике города и типологии локальных текстов В.В. Абашева, Н.П. Анциферова, К. Линча, Ю.М. Лотмана, А.П. Люсого, Н.М. Малыгиной, Н.Е. Меднис, В.Н. Топорова, М.С. Уварова. Значительное влияние на формирование концепции работы оказали труды теоретиков литературы М.М. Бахтина, М. Бютора, В.В.
Виноградова, В.А. Грехнева, М.Н. Дарвина, Вяч. Вс. Иванова, Б.О. Кормана, В.И. Тюпы, Б.А. Успенского, Е.Г. Эткинда, культурологов С. Бойм, Ю.В. Борева, Д.Н. Замятина, Л.Г. Ионина, В.З. Паперного, В.Н. Сырова, М.П. Шубиной, философов и социологов К.З. Акопяна, И.В. Кондакова, В.Ф. Кормера, Л.А. Кошелевой, Ю.А. Левады.
Предметом исследования является художественная система городской прозы Ю.В. Трифонова в аспекте взаимодействия всех ее уровней - родовидового, жанрово-стилевого, пространственно-временного, сюжетно-композиционного, системно-образного, мотивного, субъектно-речевого. Объектом исследования - влияние городской прозы Ю.В. Трифонова, сформировавшейся в русле традиций «московского текста» русской литературы XIX - 1-й половины XX веков, на литературный процесс 2-й половины XX века и роль «московской» прозы Трифонова в становлении творческого почерка «сорокалетних» писателей и представителей литературы мегаполиса.
Материалом диссертации является городская проза Ю.В. Трифонова:
произведения 50-60-х годов XX века, в которых происходило формирование городского
текста (повесть «Студенты», «туркменская» проза - рассказы и роман «Утоление
жажды»), «городские» рассказы 2-й половины 1960-х годов, «московские» повести
(«Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь», «Дом на
набережной»), произведения «мыслящей прозы» (романы «Старик», «Время и место»,
«Исчезновение», повесть в рассказах «Опрокинутый дом»). К анализу привлекаются
историческая проза Ю.В. Трифонова («Нетерпение», «Отблеск костра»), публицистика,
эссеистика, интервью и анкеты писателя, материалы из архивов журналов «Знамя»,
«Новый мир», Мосфильма, Союза Советских писателей, Иностранной комиссии ССП,
переписка с А.К. Гладковым, П.Ф. Нилиным,
Б.А. Слуцким, Е.Д. Сурковым, воспоминания Е.Б. Рафальской. Также в качестве материала исследования выступают произведения Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова, отражающие своеобразие поэтики и проблематики городской прозы 60-70-х годов XX века, проза B.C. Маканина, представляющая собой пример продолжения и переосмысления идей и образов городской прозы писателями «московской школы», произведения Е.В. Гришковца, адаптирующие идейные и художественные принципы городской прозы к реалиям рубежа XX - XXI веков и воссоздающие нравственно-философскую парадигму современного героя-горожанина.
Положения, выносимые на защиту.
-
Тема города, выступившая доминантой тематического диапазона русской литературы XIX - XX веков, стала истоком формирования городского текста, представляющего собой совокупность локальных текстов с особым кодом прочтения, мифопоэтической основой, типологией персонажей, поэтикой урбанизма. В XIX веке исключительный статус первого и ведущего сверхтекста русской литературы получил «петербургский текст», в XX веке эта позиция была занята «московским текстом», тогда как провинциальные (крымский, орловский, пермский) и западноевропейские (венецианский, флорентийский, лондонский) тексты в литературном процессе XIX - XX столетий существовали как периферийные и недостаточно репрезентативные.
-
Во второй половине XX века в русской литературе городской текст был осмыслен как идейно-эстетический феномен и оформлен в виде корпуса текстов городской прозы. Городская проза, длительное время бытовавшая в статусе литературного течения наряду с деревенской, военной и лагерной прозой, представляет собой сложную незамкнутую систему интегрированных текстов, обладающих проблемно-тематической и жанрово-стилевой целостностью. Авторами городской прозы
было предложено идейно-художественное осмысление процесса урбанизации, выдвинута особая концепция личности и среды, воссоздано мировоззрение постоттепельной интеллигенции, представлена новая поэтика урбанизма, предложен ряд жанрово-стилевых модификаций повести и романа.
3. Писателем, создавшим художественные ориентиры и нравственно-
философскую систему координат городской прозы, является Юрий Валентинович
Трифонов, творчество которого представляет собой художественную систему с единой
повествовательной и мотивной структурой, пространственно-временной организацией,
типологией и архитектоникой персонажей, автобиографической основой и
историософской концепцией.
-
«Московский текст» Ю.В. Трифонова представляет собой индивидуально-авторский вариант «московского текста» русской литературы, созданный с опорой на традиционные мифологемы (Москва - город-лес, город-женщина, город, сожженный пожаром), код прочтения и поэтику урбанизма, но выдвигающий и оригинальную интерпретацию московского топоса - города-дома, отдельные локусы которого -«опрокинутые дома». В городской прозе 1960-70-х годов близкие трифоновскому авторские варианты «московского текста» были созданы Ю.М. Нагибиным. И. Грековой, Г.В. Семеновым, но в целом наметилась тенденция к унификации различных локальных текстов, о чем свидетельствует близость сюжетных коллизий, типологии персонажей, мотивной структуры «московского текста» Ю.В. Трифонова и «петербургского текста» А.Г. Битова.
-
В «московской» прозе Ю.В. Трифонова воссоздана нравственно-философская парадигма представителя постоттепельной интеллигенции. Герой-интеллигент Трифонова - это личность с «двойным сознанием» (термин В.Ф. Кормера), которая отличается такими качествами, как отказ от общественной деятельности, погруженность в частную семейно-бытовую среду, конформизм, инертность, склонность к компромиссам, разочарованность в идеалах «оттепели» и, вместе с тем, внутренний нонконформизм, скрытое диссидентство, вера в традиционные ценности русской интеллигенции, романтическое (наивное, максималистское, бунтарское) мироощущение.
-
Городская проза стала для Ю.В. Трифонова формой выражения историософских взглядов. Историософская концепция писателя заключается в отказе от антитезы история/современность и утверждении присутствия истории в каждом дне и в каждой судьбе. Трифонов доказывает равнозначность мелочей жизни и масштабных исторических событий в контексте повседневности и считает нитью, неразрывно связывающей историю и современность, человеческую память.
-
Продолжением художественных исканий Ю.В. Трифонова является творчество писателей «московской школы», получившее в критике условное обозначение прозы «сорокалетних». Наиболее последовательное, но при этом творческое и полемическое, развитие идей и образов Трифонова обнаруживается в прозе B.C. Маканина. Писатель, ориентируясь на такие составляющие художественного мира Трифонова, как тема разрушения старой Москвы, тема неудавшейся жизни, тема противостояния поколений, тема смерти как испытания, мотив «убега», мотив жизни-потока, мотив брака-сшибки, создает образ «серединного человека», пытающегося преодолеть «самотечность жизни» и раскрывающего свой истинный потенциал в «конфузных ситуациях». Маканин отказывается от трифоновской концепции Москвы - города-дома и, показывая столицу глазами вчерашнего провинциала, создает образ неприступной Москвы, города-крепости, разрушающей привычный уклад и мировосприятие героев.
8. В современном литературном процессе место городской прозы занимает литература мегаполиса - новейшая урбанистическая проза, в которой воссоздается социокультурная среда мегаполиса, формируется новый тип героя - представителя интеллигенции, адаптирующегося к жизни в обществе потребления, раскрываются закономерности между расширением круга общения и усилением чувства одиночества в большом городе, ставится вопрос о сохранении нравственности в условиях научно-технического прогресса. Ярким представителем литературы мегаполиса является Е.В. Гришковец, который переносит коллизии и образы городской прозы Ю.В. Трифонова на новую почву и добивается актуализации традиционных проблем городской прозы в условиях прагматичной урбанистической культуры рубежа XX - XXI веков.
Научная новизна работы заключается в исследовании городской прозы Ю.В. Трифонова как художественной системы, ключевые элементы которой воспроизведены в литературном процессе 2-й половины XX века в творчестве писателей-«горожан», в прозе «сорокалетних», в литературе мегаполиса; в изучении городской прозы как идейно-эстетического феномена, представленного совокупностью локальных текстов; в реконструкции «московского текста» русской литературы XX века (от прозы русского зарубежья до новейшей урбанистической литературы); в определении места индивидуально-авторского «московского текста» Ю.В. Трифонова в парадигме локальных текстов русской литературы, в изучении литературы мегаполиса как варианта художественной апробации проблематики и образности городской прозы 1960-80-х годов в современном литературном процессе.
Теоретическая значимость диссертации состоит в систематизации городской прозы Ю.В. Трифонова с точки зрения эволюции художественного метода, формирования индивидуального знаково-символьного поля «московского текста», преемственности в воссоздании нравственно-философской парадигмы представителя русской интеллигенции, становления теософских и историософских взглядов писателя; в обосновании терминологического статуса понятия «городская проза» и переходе от тематического принципа кодификации текстов городской прозы к идейно-художественному; в исследовании жанровой структуры полифонического романа Ю.В. Трифонова, в выявлении принципов типологии персонажей «московской» прозы, в изучении «московского» хронотопа как особой формы пространственно-временной организации, в воссоздании пути эволюции поэтики урбанизма городской прозы 2-й половины XX века.
Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее материалов в академическом курсе истории русской литературы XX века, на факультативных занятиях, спецкурсах и спецсеминарах, в практике школьного преподавания русской словесности, а также в разработке учебно-методических пособий по исследуемой проблематике.
Основные положения диссертационной работы прошли апробацию на научных конференциях разного статуса - международных, всероссийских, региональных, межвузовских, в числе которых «Русское литературоведение третьего тысячелетия» (Москва, МГГУ им. М.А.Шолохова, 2004-2007); «М.А. Шолохов в современном мире» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2002- 2006); «Шешуковские чтения» (Москва, МПГУ, 2004-2008); «Виноградовские чтения» (Москва, МГПУ, 2004-2007); «Пушкинские чтения» (Санкт-Петербург, ЛГУ им. А.С.Пушкина, 2005-2008); «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, ВолГУ, 2006); «Национальный и региональный Космо-Психо-Логос» (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006); «Эпический текст: проблемы и перспективы
изучения» (Пятигорск, ПГЛУ, 2006); «Дергачевские чтения» (Екатеринбург, УрГУ, 2006, 2008); «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, ВГУ, 2006), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, МПГУ, 2006 - 2007), международный симпозиум «Время культурологии» (Москва, Российский институт культурологии, 2007), IV Лазаревские чтения (Челябинск, ЧГПУ, 2008), «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, БПГУ, 2006-2008), «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, Забайкальский гос. ун-т им. Н.Г. Чернышевского, 2007), «Изменяющаяся Россия - изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI веков» (Саратов, СГУ, 2008), ежегодные конференции докторантов и аспирантов (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006-2008).
По материалам диссертации опубликовано 51 работа, в том числе 10 статей в изданиях, рекомендованных ВАК РФ, и 2 монографии. Общий объем публикаций - 74,2 п.л.
Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего 570 наименований, и трех приложений. В приложениях рассматриваются принципы циклизации малой прозы Трифонова и основные циклические единства 1950-60-х годов, типологическое своеобразие системы персонажей городской прозы Трифонова, выявляются доминантные/периферийные художественные типы и особенности поэтики их воплощения на разных этапах творческой эволюции писателя.
Эволюция городского текста в русской литературе: от образа города к поэтике урбанизма (к вопросу об истоках городской прозы XX века)
Город как социальный, культурный, экономический, политический, исторический феномен закономерно привлекает к себе внимание представителей разных научных направлений и школ. В процессе изучения городской среды сформировалась особая междисциплинарная отрасль - урбанология, которая синтезирует открытия представителей всех наук, в чью сферу интересов входит изучение процессов и результатов урбанизации, и возводит наблюдения над физиологией, архитектоникой, духовной жизнью города на уровень философских обобщений. В литературу город входит как актуальная тема, отражающая процессы территориальной миграции и культурных метаморфоз общества, а в дальнейшем сам город становится текстом, порождающим знаково-символьное поле, требующим определенного ракурса изображения и стиля повествования, а также формирующим особую поэтику урбанизма.
В литературоведческом дискурсе под урбанизмом подразумевается «взаимодействие технологических новшеств и "вещного мира" с культурой и последующая проекция этого процесса на художественный текст» [322, С. 11]. Изучение поэтики урбанизма в отечественном литературоведении изначально базировалось на западноевропейской урбанологии, в частности, трудах Г. Зиммеля, О. Шпенглера, М. Нордау, Л. Мэмфорда, Ф. Броделя, А. Тойнби, М. Вебера. В основе концепций этих философов, как правило, заложено противостояние неолитического и урбанистического модусов жизни (а именно, неолитической общности и урбанистической разобщенности, материального и спиритуального начал). Идею урбанистической спиритуалъно 18 emu, впервые высказанную Г_ Зиммелем, подхватили отечественные исследователи феномена города и городской культуры, в частности, Н.П. Анциферов в работах «Душа Петербурга,» (1922) и «Быль и миф Петербурга» (1924), в которых осуществлена попытка «дать определение духа Петербурга» [173, С. 36]. Эти исследования, созданные на стыке научной литературы и эссеистики и знакомившие с петербургеїсими реалиями в текстах Пушкина, Гоголя, Некрасова, Достоевского, Блока, лугетодом литературной экскурсии, нашли продолжение в трудах ученых т ар тусско-московской семиотической школы. В 1984 году понятие «петербургский текст» получило статус термина благодаря статьям В.Н. Топорова «Пространство и текст» и Ю.М. Лотмана «Символика Петербурга и проблемы семиотики города» [177; 151], в которых Петербург рассматривается в двух аспектах — «город как пространство и город как имя» [151, С. 320].
Ю.М. Лотман, объясняв текстопорождающие способности города, говорит о принципиальной семантической и семиотической эклектике урбанистической среды: «Город, кате сложный семиотический механизм, генератор культуры, может выполнять эту функцию только потому, что представляет собой котел текстов и кодов, разноустроенных и гетерогенных, принадлежащих разным языкам и разным: уровням.... Реализуя стыковку различных национальных, социальных, стилевых кодов и текстов, город осуществляет разнообразные гибридизации, перекодировки, семиотические переводы, которые превращают его в могиттый генератор новой информации...» [150, С. 325]. СВ. Барышников в качестве комментария к концепции «городского текста» Лотмана высказал справедливую мысль, что «как реальная социокультурная детерминанта данные характеристики проявились в полной мере лишь в процессе современной урбанизации, поставившей городские стереотипы и ценности в качестве ведгутцих образцов для всего общества» [458, С. 21].
Идея город как текст была всесторонне разработана в исследованиях К. Линча «Образ города» [147] и ЪА. Бютора «Роман как исследование» [124]. В частности, Мишель Бютор рассмотрел эту идею в таких аспектах, как текст города (речь на улицах, надписи на стенах, вывески, объявления), город как накопление текста (корпус литературных текстов, содержащих образ города) и город как литературный жанр, подобный роману, вобравшему в себя «фантастическое количество подстилей поселений, расположенных друг напротив друга или друг над другом внутри него», соединяющему множество «вербальных единств» [124, С. 157-164].
В настоящий момент тексты, сформированные на основе единства топологических структур (или так называемые городские тексты, в числе которых «петербургский текст», «московский текст», провинциальные тексты), являются объектами пристального исследовательского внимания и рассматриваются, преимущественно, как локальные тексты русской культуры (В.В. Абашев). Теоретико-методологическая основа изучения такого рода текстов была заложена в трудах «Петербургский текст русской литературы» В.Н. Топорова, «Внутри мыслящих миров. Человек - текст — семиосфера» Ю.М. Лотмана, «К семиотическому изучению культурной истории большого города» Вяч. Вс. Иванова, в работах Т.В. Цивьян, Р.Д. Тименчика, З.Г. Минц, М.В. Безродного, А.А. Данилевского, Г.С. Лебедева, И.П. Смирнова, М.П. Одесского, Г.С. Кнабе, Н.В. Корниенко.
Сегодня круг ученых, работающих в сфере исследования «петербургского» и «московского» локальных текстов, достаточно широк. Об этом свидетельствуют ежегодные конференции и выходящие по их следам периодические сборники научных трудов: «Петербург как феномен культуры» (Санкт-Петербург, 1994), «Петербург - окно в Европу» (Хельсинки, 1996), «Петербург в русской культуре» (Санкт-Петербург, 1997), «Санкт-Петербург - окно в Россию» (Париж, 1997), «Предназначение Санкт-Петербурга» (Санкт-Петербург, 1999), «Феномен Петербурга» (Санкт-Петербург, 1999, 2000), «Санкт-Петербург - окно в Европу» (Санкт-Петербург, 2000), «Образ Петербурга в мировой культуре» (Санкт-Петербург, 2003); «Москва и "московский текст" русской культуры» (Москва, 1998), «Москва в русской и ми 20 ровой литературе» (Москва, 2000), «Москва и "московский текст" в русской литературе и фольклоре» (Москва, 2004), «Москва и "московский текст" в русской литературе XX века» (Москва, 2005-2007).
Провинциальные тексты в современном литературоведении обрели сверхтекстовый статус относительно недавно: значительными шагами в направлении исследования этих явлений стали работы В.В. Абашева «Пермский текст в русской культуре и литературе XX века» (2000) и А.П. Люсого «Крымский текст в русской литературе» (2003). В работах А.Н. Давыдова, А.А. Литягина и А.В. Тарабукиной, Е.В. Милюковой, Н.В. Осиповой, И.А. Разумовой, Р.С. Спивак, Т.П. Фокиной [272; 330; 347; 371; 385; 413; 433] предприняты попытки структурно-семантического описания и метагеогра-фического осмысления отдельных провинциальных топосов.
«Московский» хронотоп как художественная модель социокультурной среды России 60-70-х годов XX века
В конце 1960-х годов «городской» вектор творческой эволюции Ю.В. Трифонова стал художественной доминантой, и на фоне этого идейно-тематического самоопределения писателя произошла жанрово-стилистическая метаморфоза, состоявшая в отказе от словесной живописи в пользу мыслящей прозы и в предпочтении среднего эпического жанра {повести) малому жанру {рассказу). В конце 1960-х - в 1-й половине 1970-х годов повесть становится ведущим жанром городской прозы Трифонова: с 1969 года по 1976 год одна за другой выходят в печати повести «Обмен» (1969), «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971), «Другая жизнь» (1975), «Дом на набережной» (1976), которые воспринимаются критикой и читательской аудиторией как единый метатекст - «московский» цикл. Писатель поначалу планировал дать ему общее название - «Песчаные улицы», но затем от идеи связанного цикла отказался, т.к. хотел, чтобы внутренняя сущностная связь между произведениями осознавалась читателем без навязывания внешнего единства посредством циклизации. Как следствие, говорить о циклизации «московских» повестей можно с известной долей условности, поскольку на данном творческом этапе в циклизации как способе объединения текстов Трифонов не нуждался: его новая проза сформировалась как художественная система с общими мотивами и образами, единой типологией персонажей и конфликтов, особой поэтикой урбанизма и пространственно-временной организацией.
Несмотря на ярко выраженную принадлежность к «городскому» направлению русской прозы второй половины XX века, Трифонов не противопоставлял свое творчество «деревенской» прозе, для него не существовало конфликта между этими двумя литературными явлениями, так как он считал, что «писатели разделяются не по тематике, а по уровню возможностей» [6, С. 310]. Близость трактовки нравственных проблем современности, категорий совести, добра, долга Трифоновым и писателями-«деревенщиками» была отмечена критикой и литературоведением (А.Г. Бочаровым, М.Л. Князевой, О.А. Кутминой, И.И. Плехановой), а также самим автором «московских» повестей («Мне иные "деревенщики" ближе, чем иные городские писатели» [6, С. 310]). В беседе с Львом Аннинским в 1980 году Трифонов, объясняя тяготение к художественному осмыслению городской среды, сказал: «Я пинту о городе, потому что лучше знаю город. ... Я просто ощущаю природу города, она тоже существует. И город — лес, понимаете? В нем есть свои деревья, ущелья, овраги, ямы — что хотите» [6, С. 309-311]. Природа города воплотилась в прозе Трифонова в совокупности пространственно-географических образов, рассматриваемых в единстве их топографических и знаково-символьных функций, вписанных в конкретно-исторические временные координаты и, вместе с тем, соотнесенных с непреходящими вечными ценностями. Это уникальное соединение московских локусов (пространственный аспект) с атмосферой эпохи (временной аспект) будет рассматриваться нами как «московский» хронотоп Ю.В. Трифонова. В «московском» хронотопе Трифонова «приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем» [120, С. 10], т.е. идиллическое время детства героев «московских» повестей и историческое время, разрушившее эту идиллию, погрузившее в реальность, конкретизируется, становится художественно-зримым только в пространстве столицы; также реализуется и обратная зависимость — топос «Москва» в прозе Трифонова включается во временной поток и раскрывается только через призму конкретно-исторических примет времени.
Рассматривая «московские» повести Трифонова в метагеографическом ракурсе6, мы видим, что городское пространство выступает здесь не только в роли привычной среды существования, но и в качестве знаковой системы, формирующей поведение и психологию героев, моделирующей особый урбанистический тип мировосприятия, реализующийся не только на утилитарном уровне, в стремлении к комфорту и использованию технических достижений, но и в философии горожанина, остро переживающего разрыв с природной средой. В точки зрения современной метагеографии можно выделить города трех типов: 1) города со слабо развитой знаково-символьной системой, реальное географическое пространство которых не преломилось в художественно-географический образ (молодые города с не слишком долгой историей развития); 2) города, имеющие свою историко-культурно-географическую ауру, но в недостаточной мере воплощенные в художественной литературе, не имеющей своего «текста» (провинциальные города, как молодые, так и древние, художественно-географические образы которых в литературе редки и эпизодичны); 3) города, являющиеся самодостаточными культурно-пространственными топосами, как, например, Париж Э. Золя, Прага Ф. Кафки, Дублин Дж. Джойса, Петербург Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, поэтов и писателей Серебряного века, Орел Н.С. Лескова, Вятка М.Е. Салтыкова-Щедрина, Ялта А.П. Чехова, Берлин В. Набокова, Елец И.А. Бунина, Киев М.А. Булгакова. К последнему из рассмотренных типов метагео-графических образов относится и Москва Ю.В. Трифонова. Трифонов видит в Москве не оплот государственности, власть которого распространяется на все окружающее провинциальное пространство; не город-Молох, калечащий естественного человека, навязывающий наивному провинциалу столичные скепсис, цинизм и моральный релятивизм; не «старую домоседку» (Н.В. Гоголь), которая «хранит воспоминания какой-то прошедшей славы» (А.И. Герцен), а естественную среду обитания человека XX века, урбанистический колорит которой не привносит в жизнь дискомфорт, не таит в себе никакой угрозы: горожанин «московских» повестей не боится утратить чистоту и цельность, т.к. изначально не ощущает в себе этих свойств. Отношение писателя к родному городу точно охарактеризовал В.М. Пискунов: «Москва для Трифонова - обжитое пространство, в котором человек чувствует себя защищенным, и одновременно свободным от притязаний близких. И этот "большой дом" связан с представлениями не о тесноте, толчее, суете, а с простором, открытостью, ожиданием или осуществлением новой жизни» [379, С. 491]. Москва в целом - это «город-дом», тогда как частные московские локу-сы - это, как правило, «опрокинутые дома»: новая квартира Дмитриевых, точкой отсчета жизни в которой стала смерть («Обмен»), кооперативная квартира Геннадия Сергеевича, его жены Риты и сына Кирилла, где хранительницей домашнего очага становится домработница Нюра («Предварительные итоги»), нежилая холостяцкая комната на Башиловке Гриши Реброва и обреченный на снос деревянный дом семьи Телепневых («Долгое прощание»), квартира Троицких, где после смерти Сергея в состоянии неутихающей вражды живут его мать и жена («Другая жизнь»), дом на набережной, жильцы которого пребывают в постоянном страхе за свое благополучие и жизнь («Дом на набережной»).
Жанровое своеобразие «мыслящей прозы»
Работа Ю.В. Трифонова над городскими рассказами и повестями долгие годы велась параллельно с исследованием изломов русской истории XX века и художественным осмысленртем близких писателю исторических событий (нашедших отражение в документальной повести «Отблеск костра» (1965), посвященной отцу, В.А. Трифонову), и событий далекого прошлого, приведших, по мысли писателя, к складыванию предреволюционной ситуации в России (описанных в романе «Нетерпение» (1973), посвященном движению народовольцев и раскрывающем предпосылки и механизм сталинского террора). О неразрывности истории и современности как в городской, так и в исторической прозе Трифонова исследователи заговорили еще в 70-е годы: Э. Бабаев, анализируя городские рассказы, отметил, что писатель, «рисуя повседневное, ... имеет в виду историческое» [220, С. 268]; А.Г. Бочаров сравнивал пересечение исторического и современного планов повествования с рентгеновскими лучами и утверждал, что Трифонов «просвечивает быт революционным бескорыстием и проверяет революционное бескорыстие бытом» [244, С. 302]; Л. Теракопян, анализируя городскую и историческую прозу писателя, справедливо указал на то, что «перед нами не две параллельные прямые, а две ветви дерева, питаемые корневой системой» [4, С. 655].
Выводы исследователей подтверждаются на уровне авторской позиции, неоднократно озвученной в публицистике и интервью: Трифонов считал, что «история присутствует в каждом сегодняшнем дне, в каждой судьбе» [6, С. 237], и сознательно эволюционировал в сторону городского текста, насыщенного историческим контекстом. Связь между историей и современностью, по мысли писателя, лежит, прежде всего, в нравственной сфере, по 234 этому своим долгом он считал, «рассказывая о том, как сегодняшние Анатолий Иванович и Инна Петровна живут на двенадцатом этаже блочного дома где-нибудь в Нагатине, помнить о том, какие бездны прошлого скрыты у них за плечами» («Современность - сплав истории и будущего», 1974) [6, С. 238]. Н.Б. Иванова справедливо назвала такой «социальный историзм» принципиальным качеством всего корпуса текстов Трифонова: «...повесть "Дом на набережной" не менее исторична, чем роман "Нетерпение", написанный на историческом материале» [290, С. 5].
Сам путь совмещения (поначалу - монтажа, затем - синтеза) настоящего и прошлого (самого героя, его семьи, рода, страны) был найден Трифоновым в период работы над «московским» пятикнижием. В повестях «Другая жизнь» и «Дом на набережной», появившихся в печати после романа «Нетерпение», отчетливо виден этот механизм совмещения истории и современности, а во всей полноте авторского замысла тезис «Прошлое, как и будущее, существует сегодня» [6, С. 238] был развернут в романах «Старик» (1978), «Время и место» (опубликован посмертно в журнале «Дружба народов», в №№ 9, 10 за 1981 год), романе «Исчезновение» (опубликован в 1987 году в потоке «возвращенной» литературы в № 1 журнала «Дружба народов») и цикле рассказов «Опрокинутый дом» (опубликован посмертно в 1981 году в № 7 журнала «Новый мир»). Романы «Старик», «Время и место», «Исчезновение» составили так называемую «необъявленную трилогию» (термин И.Н. Сухих) [418, С. 514] и явили собой завершающий этап эволюции городской прозы Трифонова - прозы, вобравшей в себя традиции социально-психологической, семейно-бытовой, исторической и философской романистики.
Роман «Старик», опубликованный в 1978 году, многими исследователями (И.А. Дедковым, В.В. Черданцевым) воспринимался как продолжение «московского» цикла. Сам Трифонов также считал, что «в общем это какая-то одна работа», поскольку «история - это ведь не просто то, что было, история - с нами, в нас» («Вообразить бесконечность», 1977) [6, С. 287]. Однако далеко не все критики и литературоведы согласились с таким подходом, они предпочли рассматривать роман «Старик» в контексте одной - исторической — ветви его творчества и, как следствие, засыпали Трифонова упреками в «несовершенстве художественного синтеза» и «противоречиях между глубокой достоверностью материала и отвлеченностью авторской мысли» (И.И. Плеханова) [491, С. 176], в несоответствии между замыслом и его реализацией, в результате чего «эпическому замыслу явно недостает эпического же пространства» (В. Хмара) [435, С. 8], в излишнем резонерстве и неорганичности ряда сцен, в частности, сцены суда над Мигулиным (А.Г. Бочаров) [243, С. 67].
О начале работы над романом «Старик» свидетельствует Е.Б. Рафаль-ская, внучатая племянница Германа Лопатина - известного революционера, о котором Трифонов собирался написать книгу, но в итоге предпочел оставить этот замысел ради создания «Старика». По воспоминаниям Рафальской, поначалу писатель говорил о «рассказе - эпизоде из времен гражданской войны на Дону», затем признался: «Рассказ разросся, я в нем увяз. Получается довольно большая вещь, и я не знаю, когда разделаюсь с ней» [563, Л. 6]. Т.е. можно утверждать, что Трифонов начал работу над «Стариком» как над историческим романом (поначалу — рассказом), но в процессе создания текста его замысел, а значит, и жанрово-тематическая направленность изменились. В итоге роман «Старик» стал произведением, в котором тема гражданской войны органично переплелась с темой современной «войны» за владение дачным домиком. Двуплановостъ сюжета (одномоментное развертывание действия в начале века — в памяти Павла Евграфовича Летунова и в 1972 году - в представленной художественной реальности) оборачивается двупла-новостъю повествования.
События лета 1972 года изложены последовательно, с соблюдением хронологии, тогда как воспоминания Летунова о событиях 1919 года (и примыкающие к ним воспоминания о военной осени 1914 года, о лете 1917 накануне Октябрьской революции, о знакомстве с Шигонцевым осенью 1917 года, о смерти матери в январе 1918 года) излагаются в произвольном порядке, словно сны или видении о прошлом, причем многие ключевые даты российской истории отмечены в памяти Летунова событиями частного характера, например, осень 1914 года - ревностью к солдату Губанову, февраль 1917 года - борьбой за свободу крысы Фени, апрель 1917 года — гибелью студента Кирика Насонова, лето 1917 года - походом в аптеку за рициновым маслом, завершившимся участием в собрании монархистов. В исследовательской литературе встречаются разночтения относительно времени событий, происходящих в момент повествования: Н.Б. Иванова датирует события «городской» сюжетной линии 1972 годом, отмечая, что «действие "Дома на набережной" тоже открывается этим временем, и в это же время Клио-72 в романе "Нетерпение" произносит свои монологи» [290, С. 235], с ней соглашается В.М. Пискунов [379, С. 483], И.Н. Сухих говорит о «жарком лете семьдесят третьего» [418, С. 520], Н.А. Бугрова также считает временем действия 1973 год [464, С. 90], И.И. Плеханова, В.В. Агеносов относят события романа к 1974 году [491, С. 176; 542, Т. И, С. 332]. Сам Ю.В. Трифонов в интервью «Город и горожане» говорит о том, что он «поместил ситуацию в лето 1972 года» [6, С. 304]. Поскольку Трифонов всегда тщательно хронометрирует время действия, то можно внимательно проследить, что в момент повествования Асе Игумновой семьдесят три года (об этом героиня сама сообщает Летунову в письме, датированном июлем). Если соотнести эти данные с воспоминаниями Летунова и обратиться к тому же письму, то обнаружится, что в феврале 1919 года Павлу Летунову - семнадцать лет, Асе — восемнадцать лет («мне было тогда восемнадцать, тебе столько же или немного меньше»), Мигулину - сорок шесть лет [9, Т. III, С. 409, 459], в то, время, когда на глазах Летунова разворачивается история любви Аси и Мигулина, в конце 1919 - январе 1920 года, Асе девятнадцать лет, Мигулину - сорок семь лет («Да ведь был стариком! Сорок семь. А ей девятнадцать. Сорок семь, бог ты мой, возраст изумительной и счастливой зрелости казался мафусаиловым, потому что самому почти девятнадцать. Это почти — пытка» [9, Т. III, С. 428]), следовательно, «мне семьдесят три года, я совершенно седая, тощая и, конечно, больная» [9, Т. III, С. 410], Ася могла написать только летом 1974 года, а Летунов мог вспомнить, как сорок лет назад ему было тридцать три года [9, Т. III, С. 599] (тем самым - в момент речи - 73), осенью этого же года. Вместе с тем, Летунов неоднократно упоминает о том, что не видел Асю пятьдесят пять лет [9, Т. III, С. 411], т.е. в момент расставания героине должно было быть не больше восемнадцати лет, а это противоречит фактическому времени действия. Т.о., если согласиться с авторской версией времени событий (подлинное время действия в романе, ставшее точкой отсчета как событий, так и воспоминаний, — лето-осенъ 1972 года), то следует признать, что точность хронологии в этом романе - мнимость, память стариков ненадежна и недостоверна: в феврале 1919 года Асе было девятнадцать лет (а не восемнадцать, как она указывает в письме) и не позднее осени исполнилось двадцать, в таком случае Ася и Летунов не виделись пятьдесят три года.
Судьба «московской» и «петербургской» традиций русской литературы в 60 — 70-е годы XX века: к вопросу о близости творческих исканий Ю.В. Трифонова и писателей-«горожан»
«Городская проза» формировалась на протяжении 60-х годов XX века с некоторым опозданием в отношении «деревенской прозы», в оппозицию к которой ее традиционно ставила критика. Термин «городская проза», обосновавшийся в литературоведческих работах в середине 60-х годов XX века, в настоящий момент не имеет однозначной понятийной платформы и зачастую выводится за рамки общепризнанного терминологического аппарата. Длительное время в интерпретации рассматриваемого термина в отечественном литературоведении доминировал тематический подход. Исследователи литературного процесса второй половины XX века, преимущественно, рассматривали определения «городская проза», «деревенская проза», «военная проза» как литературоведческий инструментарий прикладного характера и считали, что его правомерно использовать только «как способ предварительного выделения ... неких "общностей", представляющих объект дальнейшего исследования и дифференциации» (В.Е. Ковский) [303, С. 149]. Тематический подход приводил к условности и необязательности термина «городская проза», а также к утрате четких границ явления, обозначаемого этим термином. Так, А.А. Урбан, указав на всеобъемлющий и общечеловеческий характер городской прозы, сделал вывод о том, что она «размещена в неограниченном пространстве, питается множественностью разрозненных фактов, как бы оторванных от почвы», и, в сравнении с творчеством писателей-деревенщиков, она кажется искусственной прозой «с ослабленным чувством природных основ и самой материи бытия» [428, С. 179]. Кроме того, критики отмечали, что с ходом времени становится все сложнее делить русскую прозу на «городскую» и «деревенскую», поскольку, во-первых, «стираются грани между городом и деревней» (Ф.Ф. Кузнецов) [315, С. 214], во-вторых, «многие пишущие о деревне работают с городским материалом (С. Залыгин, В. Шукшин, В. Белов и др.); некоторые из прозаиков, в центре произведений которых горожанин, обращаются и к деревенской жизни (Г. Семенов, П. Проскурин, А. Ананьев)» (Т.М. Вахитова) [255, С. 58].
Следствием такой аморфности в определении семантики и сферы употребления термина «городская проза» был отказ ряда исследователей от его использования, что привело к замене его близкими по значению терминами «бытовая проза», «антимещанская проза», «городская повесть», «деловой роман», «интеллектуальная беллетристика». Другой крайностью стало употребление термина «городская проза» без четкого обоснования его содержания и искусственное сужение его семантического поля - ограничение корпуса текстов городской прозы производственными повестями и романами. Подобный подход привел к тому, что городской прозе было отказано в самобытности и эстетической целостности. Так, по мнению В.Е. Ковского, высказанному в монографии «Литературный процесс 60 - 70-х годов» (1983), «литература так называемой производственной темы .. . пока что внутри себя еще не выделила эстетически характерного ядра и, более того, - в целом тяготеет скорее не к образованию специфической художественной платформы, а к растворению в литературном процессе, к уходу от узкого "специализированного" профессионального и жизненного материала в общую социально-психологическую и аналитическую проблематику, свойственную современному реализму» [303, С. 139]. Д.В. Тевекелян, признавшая право городской прозы на обособленность в литературном процессе и посвятившая ей книгу «День забот: Размышление о городской прозе 60 — 70-х годов» (1982), считает, что задачи этой прозы — «понять гуманистические возможности НТР при социализме» и показать «человека через его будни» [425, С. 155, 289], т.е. го 318 родская проза сводится исследователем к производственной литературе и бытовым повестям.
Во 2-й половине 80-х годов XX века споры о статусе и судьбе городской прозы вышли на качественно новый уровень. М.Ф. Амусин высказал мысль о том, что на основании тематического критерия писателя нельзя относить к числу создателей городской прозы, поскольку у многих авторов городская тема «присутствует лишь как фон повествования или растворяется в общей нравственно-психологической проблематике» [206, С. 177]. В творчестве лидеров городской прозы, к числу которых исследователь относит Ю. Трифонова, И. Грекову, А. Крона, А. Битова, отражено желание «постичь дух сегодняшней городской жизни во всей ее противоречивости, исследовать систему взаимоотношений, возникающих между человеком и его урбанизированной средой обитания» [206, С. 177]. Кроме того, в прозе писателей-«горожан», по мнению М.Ф. Амусина, «ощутимо стремление нащупать болевые точки жизни, сопоставить строй характеров героев с координатами исторического времени, с социально-нравственной нормой, более или менее явно присутствующей в исходной авторской позиции» [207, С. 17]. В.А. Брюгген, рассматривая тенденции развития городской прозы Украины, Литвы, Эстонии, утверждает, что тема города и проза о городе существуют в нашей литературе особняком, поскольку «социально-бытовые, морально-этические, семейные конфликты в городских условиях отличаются своей спецификой, своей окраской» [247, С. 200].
Е.А. Сергеев, ведущий родословную городской прозы не только от Пушкина, Гоголя и Достоевского, но и от плутовских повестей XVII века, утверждает, что «как литературное направление городская проза ни разу не становилась явлением общекультурным, общенациональным», и причиной такого положения вещей он считает ракурс изображения, предложенный пи-сателями-«горожанами» (А. Кимом, Г. Семеновым, В. Маканиным, В. Поповым, А. Прохановым, Р. Киреевым), - «взгляд в сторону, взгляд на "них"» [401, С. 221], т.е. отражение авторами не собственных переживаний и раз 319 мышлений, а воссоздание внутреннего мира посторонних людей, в которых читателям трудно узнать себя. Еще более резкие и безапелляционные высказывания о городской прозе принадлежат В. Дашевскому, утверждавшему, что основным содержанием городской прозы являются «рефлексия на быт и отношения полов вполне анемичных персонажей Битова и апелляция к так называемой рафинированной интеллигенции Трифонова» [273, С. 163]. Не давая городской прозе четкого определения, В. Дашевский говорит о том, что «при выработке типа, узнаваемости, сюжетного стандарта» писатели-«горожане» утратили способность выявлять «эманации культуры в анализе тайной душевной жизни, распространять эстетическую оценку на иррациональное» [273, С. 163]. Единственным писателем, способным реабилитировать городскую прозу, В. Дашевский считает В. Маканина.
