Литературное наследие М. Ю. Лермонтова в 1890-е годы Короткова Лариса Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Творческое наследие М.Ю.Лермонтова в представлении читательского поколения 1890-х годов 34

Раздел 1. М.Ю.Лермонтов в общественно-литературной памяти 1890-х годов 34

Раздел 2. Литературное наследие М.Ю.Лермонтова в изданиях 1890-х годов 48

Раздел 3. Биографические материалы о М.Ю.Лермонтове 75

Глава 2. Интерпретации литературного наследия М.Ю.Лермонтова в 1890-е годы 91

Раздел 1. Истоки и характер лермонтовского пессимизма в исследовательском восприятии 1890-х годов 98

Раздел 2. Осмысление национальной самобытности творчества М.Ю.Лермонтова в историко-культурном сознании 1890-х годов 124

Раздел 3. Дуалистическая природа лермонтовской религиозности как идеальное воплощение сверхчувственной образности 1890-х годов 146

Заключение 178

Библиография 187

Приложение 221

• М.Ю.Лермонтов в общественно-литературной памяти 1890-х годов
• Биографические материалы о М.Ю.Лермонтове
• Истоки и характер лермонтовского пессимизма в исследовательском восприятии 1890-х годов
• Дуалистическая природа лермонтовской религиозности как идеальное воплощение сверхчувственной образности 1890-х годов

Введение к работе

Поэтическая деятельность М.Ю.Лермонтова была многообразна, универсальна и - при общей ее целенаправленности - подвержена столь сложной эволюции, что четко очертить границы его творческого наследия весьма непросто. В том аспекте, который является предметом нашего исследования, творчество есть способность к совершенному разрешению художественной задачи. Вместе с тем, подлинное творчество в любых его проявлениях может пережить свою эпоху и остаться насущно важным, необходимым для новых поколений.

В предъявленном определении темы - «Литературное наследие М.Ю.Лермонтова в 1890-е годы» - существенного уточнения заслуживает понятие «литературное наследие» (в дальнейшем нами будет использоваться условное сокращение - ЛН). Употребляется оно часто, в том числе и - в несколько иной огласовке - как особый тип академических изданий («Литературное наследство»), но устойчивым термином, зафиксированным литературоведческими словарями и энциклопедиями, до сих пор не стало.

Ключевым в этом словосочетании является «наследие», выдвигаемое нами как особое культурологическое понятие, под которым, как правило, подразумевают системно воспринимаемые элементы духовной жизни общества: традиции, достижения культуры, искусства и литературы, доставшиеся нам от прежних поколений. Прилагательное же «литературное» ограничивает спектр этих компонентов, выделяя именно литературные ценности как главенствующие в этом ряду.

Под ЛН традиционно понимают все написанное тем или иным автором (от черновых набросков и вариантов до завершенных художественных текстов; от литературно-критических, публицистических, философских и др. статей и заметок до дневниковых записей, деловых бумаг, писем и т.д.) и со-

храненное временем для потомков. Важно и то, что процесс восприятия культуры предшествующих эпох также тесно связан с этим понятием, так как без прочтения и осмысления «наследниками» сокровищ мировой мудрости невозможно само существование ЛН.

Временной исторический отрезок, отделяющий воспринимающих от воспринимаемого материала, позволяет по-иному, ретроспективно, взглянуть на фигуру художника, подойти к созданному им с позиции будущего литературного времени. Возникающий диалог между мастером и его поздними адресатами порождает большое число откликов-интерпретаций, как закрепленных документально (публикации), так и неуловимых во времени (публичные чтения, театральные постановки, исследовательские сюжеты и т.п.). Любое из проявлений внимания к наследию писателя обусловлено общественно-философскими воззрениями эпохи, ее понятиями об исторической предопределенности человеческих поступков и характере эстетических идеалов.

У больших писателей как бы две жизни. Одна из них - реальная творческая биография, другая - память о ней в сознании потомков. На продолжение бытия после своего физического ухода способен лишь тот автор, в произведениях которого заложен огромный духовный потенциал, притягивающий к нему будущих читателей. Загадка такой феноменальной способности классики заключена в том, что каждое поколение торопится постичь смысл существования и в поисках ответа на вечные вопросы, поставленные жизнью, обращается к золотому фонду мировой и отечественной историко-культурной памяти, к которой со всей определенностью можно отнести и ЛН писателей.

Внутреннее тяготение поэта к поиску своего «собеседника» (О.Э.Мандельштам) предопределяет судьбу текста. Ожидание своего часа встречи с вероятным читателем намечает новые грани существования художественного произведения. Известная зависимость, обнаруживающаяся при

этом общении и влияющая на жизнь текста, предполагает его подчинение историческому сознанию. Текст внутренне подключен к сложной системе исторических связей, следующих друг за другом во временном пространстве, что влечет за собой качественное изменение его структуры в целом. Он начинает существовать во множестве временных пластов, каждый из которых расширяет изначально определенные для текста границы бытия.

Соотношение понятия времени и текста предполагает неограниченную возможность их взаимного отражения. «Литература в большей мере, чем любое другое искусство, становится искусством времени. Время - его объект, субъект и орудие изображения»¹. Для текста важно его внутреннее время -«литературно-художественный хронотоп», - существующее по особым законам и определяющее «формально-содержательную категорию» художествен-

'у

ного произведения и «образ человека в литературе» .Но не менее важно и то время, по которому мы можем судить об истории функционирования текста. Условно говоря, для каждого творения искусства прошедшее и будущее -ключевые составляющие.

Под временем прошедшим следует подразумевать генеалогию или родословную художественного произведения, а точнее - историю его создания, написания и соотнесения - вольного или невольного - с отечественной и мировой художественной традицией, с памятью жанра и т.д. Этот существеннейший отрезок словесно-эстетического бытия выражен работой автора над текстом и многочисленными его редакциями и вариантами. С момента же своего появления на свет, художественное произведение начинает, реально функционируя в постоянно меняющейся читательской среде, обретать новое

¹ Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. С. 209.

² Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике
//Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исслед.разн.лет. М.: Худож.лит., 1975. С.

235.

- будущее - время (время, определяемое восприятием данного произведения или целого состава произведений, именуемых ЛН).

Рамки настоящего времени очень подвижны и четкие границы его установить невозможно. Согласно теории М.Гюйо, «...идея настоящего есть концепция абстрактная, производная, которая вначале лишь неясно выраженная содержалась в идее действия, в идее производимого в настоящий момент усилия. На самом деле, истинное настоящее должно было бы представлять собой неделимое мгновение, момент перехода от прошедшего к будущему, момент, который может быть понят лишь как бесконечно малая величина, в одно и то же время зарождающаяся и умирающая³».

Художественное произведение может стать неподвластным творцу уже при рождении и диктовать условия создателю в процессе своего формирования. В этом временном пласте, который может быть намечен лишь пунктирно, текст подключается к огромной системе, соорганизующей взаимоотношения литературных родов и их составляющих. Развиваясь в гармоничной структуре, определяющей поэтику искусства в целом, художественное произведение, тем не менее, живет как бы для себя. Реальное же его существование зависит от реального восприятия, то есть от степени востребованности его у читателей.

Если «запрашивающий интерес» (А.П.Скафтымов) вызывает текст к реальной жизни, то наступает будущее время. Иначе это бытие можно назвать «большим читательским временем» (В.В.Прозоров), которое, в отличие от исторического, по сути, заключает в себе неоднородный и постоянно пополняемый массив оценок и впечатлений, обращенный поколениями к созданному художником. Но при этом следует различать время, вбирающее все функционирование текста от его рождения и до настоящего момента, и от-

Гюйо М. Происхождение идеи времени /Пер. И.К.Брусиловского. СПб.: Тип. т-ва «Народная польза», 1899. С. 33.

дельные (частные) периоды, состоящие из временных отрезков и исторических эпизодов, на протяжении которых особенно интенсивно и самобытно (при всей множественности, несхожести читательских истолкований ЛН), воспринималось творчество того или иного автора-классика.

Каждое художественное произведение имеет свою судьбу, и уровень внимания к нему зависит от конкретной исторической эпохи. Неравнодушное, неупорядоченное отношение к любому произведению искусства может затухать и возрастать в определенные моменты времени. «Произведение и изображенный в нем мир входят в реальный мир и обогащают его, и реальный мир входит в произведение и в изображенный в нем мир как в процессе его создания, так и в процессе его последующей жизни в постоянном обновлении произведения в творческом восприятии слушателей-читателей. Этот процесс обмена, разумеется, сам хронотопичен: он совершается прежде всего в исторически развивающемся социальном мире, но и без отрыва от меняющегося исторического пространства. Можно даже говорить и об особом творческом хронотопе, в котором происходит этот обмен произведения с жизнью и совершается особая жизнь произведения» . Центральным здесь является процесс отношений читателей и авторского текста, состоящий из целого ряда сложных взаимообразных цепочек. В современном литературоведении этой проблеме уделено достаточно внимания⁵. Остановимся лишь на основных моментах.

⁴ Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике
//Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975. С. 402-403.

⁵ См.сборники «История русского читателя /Под ред. И.Е. Баренбаума. Л., 1973-1982.
Вып. 1-4; монографии и статьи: Смушковой М.А. Первые итоги изучения читателя. М.; Л.,
1926; Асмуса В.Ф. Чтение как труд и творчество // Вопросы литературы. 1961. № 2. С. 36-
42; Пятигорского A.M. Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста
как разновидности сигнала //Структурно-типологические исследования: Сб.ст.М., 1962.

В период творчества мысль каждого автора вольно, а еще чаще подсознательно обращена к читательской аудитории. Художник как бы подготавливает себя заранее к встрече с неведомым ему слушателем. Созданный в его воображении «внутренний читатель» (К.Горанов) тоже участвует в формировании литературного произведения (читатель-стимул и конечная цель его труда). Возникает во многом намеренный со стороны писателя диалог между ним и читателем. К идеальному, воображаемому собеседнику направлены все устремления автора.

Этому способствуют не только внешние и внутренние проявления авторского «я» в тексте, закрепленные в виде особой индивидуальной манеры повествования, основанной на сложной системе художественных образов, составляющих итог творческого процесса, но и само желание читателя воспринять текст. Реальный же, современный автору читатель, как правило, не совпадает с созданным в его воображении.

Читательская масса неоднородна, и уровни внимания (подключения к тексту) колеблются от полного неприятия (не «мой»), когда автор и читатель говорят на разных смысловых уровнях (тут возможен и отказ признать текст как художественный), до «дыхания в унисон». И тем не менее, в процессе чтения не исключены варианты упрощения или «достраивания» (Ю.М.Лотман) авторского текста читателем - привнесение в ткань текста смысла, не подразумевавшегося его создателем. Но «художественный текст

С. 144-154; Белецкого А.И. Избранные труды по теории литературы. М, 1964; Банка Б.В. Изучение читателей в России: 19 в. М., 1965; Лотмана Ю.М. Структура художественного текста. М, 1970; Прозорова В.В. Читатель и литературный процесс. [Саратов], 1975; Рейтблата А.И. От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй половине 19 века. М, 1991; Елиной Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов, 1994 и др.

Особое место в этом ряду занимают работы Н.А.Рубакина и среди них книга «Этюды о русской читающей публике» (СПб., 1895).

не может иметь в принципе «бесконечно много разных смыслов», так как «смыслы» эти предопределяются не только и даже не столько психикой каждого отдельно взятого читателя или группы читателей, но объективной данностью, объективной формосодержательной сущностью произведения»⁶.

В подобном контексте взаимоотношений особый специальный интерес вызывает жизнь литературных произведений по смерти автора, их полноценное функционирование в социально-культурном пространстве, зависящее от коллективного сознания, превращенного в совокупность интерпретаций, принадлежащих широкой аудитории: от профессионалов-ученых, критиков, философов до «простых» обывателей, любителей, дилетантов.

Творческое наследие автора попадает в прямую зависимость от эстетических вкусов и пристрастий, которые господствуют на данный момент в обществе.

Субъективность оценок во многом обуславливается горизонтами восприятий, когда каждый из читающих произведение привносит в него свое миропонимание. Происходит определенная трансформация художественного смысла, с которой сопряжены отдельные утраты и приобретения. А если автор при жизни предвосхитил творчеством спрос своей эпохи, то потомок и становится для него реальным слушателем.

Возможности диалога с новыми поколениями через время способствует такая важная философская категория, как историко-культурная память. Являясь одним из основных свойств нервной системы, она способна длительно хранить полученную информацию и впоследствии воспроизводить ее. Процесс воспоминания, свойственный, по мнению Аристотеля, лишь человеческому разуму , тесно связан со всей психической деятельностью, - итогом которой становится преемственность опыта предшествующих эпох.

⁶ Прозоров В.В. Читатель и литературный процесс. [Саратов]: Изд-во Сарат. ун-та, 1975.
С.20 (сноска).

⁷ См.: Аристотель. Физика.М.: Соцэкгиз, 1937. 205 с.

Рассматривая категорию памяти, нельзя не учесть и ее пространственно-временных свойств. Именно в результате обобщения впечатлений от воспринимаемого объекта, возникающих, образно говоря, во времени, по очереди, вне связи друг с другом и помещенных рядом ради создания нового впечатления от уже хорошо известного предмета, рождаются те памятные образы, что будоражат человеческое воображение многие и многие десятилетия.

«Поскольку для того, что пребывает в памяти, времени не существует» .

Основа работы памяти каждого конкретного субъекта общества (его личной памяти) заключается в способности воспринимать, закреплять, сохранять и затем воспроизводить «пережитое прошлое» (Л.С.Выготский). Следует отметить и определенную избирательность, свойственную этой категории - не только запоминать, но и забывать усвоенное, или лишь часть его. Это вовсе не означает, что полученный опыт утрачен навсегда, в необходимые отрезки времени информация всплывает в памяти⁹. «Спасти же сокро-

⁸ Литературные произведения 18-19 веков в историческом и культурном контексте. М.:
Изд-во Моск.ун-та, 1985. С.120.

⁹ В этой связи необходимо указать, что в античной культуре существовала целая традиция
так называемого «искусства памяти» - «мнемотехника», - способствующая запечатлева-
нию определенных «образов» и «мест», занимающих человеческое сознание (см., напр.:
Семонид Кеосский, Цицерон, Квинтилиан). Широкое распространение данное «учение»
получило в эпоху средневековья и Возрождения благодаря работам Фомы Аквинского,
Д.Бруно, П.де Раме и др. - в чьих трудах явственно прослеживается целенаправленное об
ращение к античной традиции памяти, пронизанное магическими и оккультными систе
мами постгерметического времени. Существенное внимание к разновидностям памяти -
«собственно память», «естественная память», «искусственная память» - позволило вы
явить множественные формы осознанного опыта «уточенного ума», и наиболее точно
описать виды бессознательного, естественного процесса запоминания того или иного
предмета и явления.

вища личной памяти от полного исчезновения можно только путем приобщения их к большой вечности непреходящих ценностей культуры и искусст-ва»¹⁰.

Тем не менее, личная память, по утверждению Дж.Уитроу, «является существенным фактором в нашем знании, близкого прошлого...», в то время как сама целостная картина прошлого всего общества «...конструируется критическим коллективным усилием человечества...»¹¹, вбирающим в себя все возможные вспышки личного «воспоминания» и только это и будет составлять коллективную память человечества.

Исследованиям проблемы коллективного сознания были посвящены работы представителей французской социологической школы: Э.Дюркгейма и его учеников. В центре их изучения были и попытки рассмотреть историческую и социальную природу памяти человечества¹². Так, по утверждению П.Жане, чьи труды базировались на мысли об историческом обосновании человеческой психики, память следует рассматривать как производную от социального уровня поведения. Одним из первых он обратил внимание на взаимозависимость памяти и времени и определил чередование различных ее форм, а также условия, необходимые для запоминания и забывания образов внешнего мира . Его выводы, говорящие о том, что настоящее время, как

^I Литературные произведения 18-19 веков в историческом и культурном контексте. М.:
Изд-во ун-та, 1985. С.120.

^II Уитроу Дж. Естественная философия времени. М.: Просвещение, 1964. С.117.
Подробнее об этом см. Коржева Э.М. Категория коллективного сознания и ее роль в

концепции Эмиля Дюркгейма//Вестн. Моск.ун-та. Сер.2. Философия. 1968. № 4. С. 15-23. Общие итоги разработок Э.Дюркгейма представлены в его статье, помещенной в сборнике: «Новые идеи в социологии» (СПб., 1914. Вып. 2. 103 с).

¹³ Вопросы психологии бессознательного /Под ред.Н.Котика. М.: Начало, 1913. Вып. 1: Жане П. Психический автоматизм. Экспериментальное исследование низших форм психической деятельности человека. 321 с.

интеллектуальное действие, «объединяющее слово с делом», в какой-то мере отождествляется с памятью (поскольку память является реализацией воссоздания прошлого в настоящем), подхватил М.Хальбвакс, по мнению которого, - только деятельная, социальная сторона жизни человека выступает носителем «коллективной памяти». Такой род памяти, олицетворяющий в себе культурные традиции отдельного этноса, систематизирует ход воспоминаний каждого конкретного субъекта общества, и, одновременно с этим, является источником самих воспоминаний и реальных образов, их воплощающих¹⁴.

На протяжении тысячелетий память накапливает в себе информацию. Культура выступает, в этом случае, в роли чернорабочего, занятого ежедневным будничным делом ради высокой цели. Свойственная ей предметность отбора, включающего действенные, реально осязаемые явления науки, литературы и искусства в общую кладовую, говорит о культуре, как об определенной, «зафиксированной совокупности знаков» (Ю.М.Лотман). Культура для коллективной памяти, представляющей собой некое абстрактное понятие из разряда подсознательной деятельности человека, становится фундаментом, на котором память «...образует традиции, трудовые и бытовые навыки, семейный уклад, общественные институты...», а также «...развивает эстетический уровень восприятия и творчества...» и, тем самым создает знание¹⁵. Источником знания становится все наследие цивилизации, из которого в каждый конкретный отрезок времени новое поколение выхватывает созвучное, необходимое лишь ему и лишь в этот момент. При подобных обстоятельствах происходит своеобразное зеркальное преломление, поскольку картина воспринимающей эпохи отражается в воспринимаемом. Тогда, «...соотношение воспринимающего сознания и вводимой в него системы можно представить как столкновение двух текстов на разных языках, из ко-

¹⁴ См. :Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти. М., 1979. 92 с.

¹⁵ Лихачев Д.С. Прошлое - будущему. Л.: Наука. Ленингр.отд., 1985. С. 65.

торых каждый стремится преобразовать противоположный по своему образу и подобию, трансформировать его в «перевод для себя» .

Жизнь, судьба, творчество художника складываются по законам, устанавливаемым «запрашивающей» эпохой. За этим стоит переосмысление реальной биографии, которая моделируется заново из подсознательных вспышек памяти каждого конкретного участника подобного процесса. «Человек не рождается с «чувством времени», его временные и пространственные по-нятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит» . Желание воссоздать писателя именно таким, каким мы хотим его видеть, часто стирает грань между вымыслом и реальностью, и работа воображения рисует нам осязаемый портрет творца, часто не совпадающий с действительным. То же происходит и с его наследием. «Действие памяти как формообразующей категории обнаруживает себя... в свободном обращении с чужим словом -оно используется таким, каким помнится»¹⁸. Кажущееся узнавание в старом нового, «истинного» приводит к мифологизации образа. Но сама мысль

¹⁶ Материалы по курсу теории литературы. 1970. Вып.1: Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры. С. 39.

Наиболее полное отражение данного вопроса см. в последних трудах Лотмана «Внутри мыслящих миров» (перв.публ.: Лондон, 1990 г.) «Культура и взрыв» (перв.публ.: М.: Гно-зис, 1992.) вошедших, наравне со «Статьями по типологии культуры», в очередной том сочинений ученого (охватывающий работы с 1968 по 1992 годы, в которых культура рассматривается как семиотическое явление), подготовленный к печати Т.Д.Кузовкиной, Л.Н.Киселевой, М.Ю.Лотманом (Лотман Ю.М. Семиосфера: Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки: [Т.7] /Сост. М.Ю.Лотман и др. СПб.: Искусство - СПб, 2000. 704 с).

Гуревич А.Л. Категории средневековой культуры. Л.: Искусство. 1972. С. 27.

1 R

Литературные произведения 18-19 веков в историческом и культурном контексте. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1985. С. 122.

«...об обновлении старого...», включенного «... в новые сцепления...» и приобретающего «... как слова в новых предложениях, иное значение ...»¹⁹, позволяет не просто прикоснуться, а проникнуть в воспринимающее «время», в его глубины.

«История культуры - это история человеческой памяти, история разви-тия памяти, ее углубления и совершенствования» . Важным в этом случае является и то, что все творческие процессы будущего невозможны без опоры на прошлое.

Определению корней, связующих ЛН с новыми культурными напластованиями, и рассмотрению конкретного заинтересованного обращения к творчеству того или иного автора посвящен такой тип изучения жизни текста как историко-функциональный . Возраст его в современном литературоведении сравнительно невелик, хотя восходит еще к трудам Ал-ра Н.Веселовского, посвятившего первые научные статьи вопросу функционирования художественных текстов и их авторов в эпохах. Его книги о Данте и Дж.Боккаччо, Ф.Петрарке и Ф.Рабле затрагивают сложные процессы, составляющие часть мирового целого. Исследуя произведения мастеров прошлого, ученый высказал предположение, что и создатель «Божественной комедии», и автор «Декамерона» были «...собирателями, как Гомер, как все великие

См.: Шкловский В.Б. Художественная проза. Размышления и разборы. М.: Сов.писатель, 1961. 667 с.

²⁰ Лихачев Д.С. Прошлое - будущему. Л.: Наука. Ленингр.отд., 1985. С. 65.

²¹ Проблема функционирования художественного произведения, подчас рассматривается
на стыке целого ряда наук - книговедения, социологии, психологии, литературоведения и
т.д., - где каждая из указанных дисциплин, преследуя свои цели, используя индивидуаль
ные способы изучения объекта исследования в конечном итоге, по совокупности, привно
сит свою лепту в осмысление общей структуры восприятия у читателей творческого про
странства каждого конкретного писателя.

эпические поэты древности»²². Сохраненные во времени, их гениальные произведения обязаны появлению на свет не только своим «родителям», но и «...четырнадцати векам, работавшим над ними, от того и царят они над четырнадцатью веками»²³. Опираясь на выводы Ф.И.Буслаева о том, что понять великих поэтов можно лишь изучив жизнь их времени²⁴, Веселовский говорит о Данте, как о хорошем и внимательном хранителе вековых образов и мотивов, использующем их в своей поэзии. Но и он, и его тексты, в свою очередь, являются неотъемлемой частью тех больших процессов, которые подготавливают почву для следующих поколений писателей. Данте, по мнению Веселовского, интересен не только как родоначальник гуманистического направления, отразивший в своем тексте особое художественное время и сохранивший в нем опыт прошлых десятилетий, но и как самобытная фигура, обратившая на себя внимание потомков и повлиявшая на дальнейший ход развития мировой литературы.

Последние по времени работы Веселовского, пришедшиеся на рубеж 19-20 веков, были посвящены теме «личного творчества», базирующегося на «предшествующих формах», определивших духовное состояние нового на-следующего времени. Исследования о В.А.Жуковском и А.С.Пушкине , чье творчество рассматривалось в контексте мировой системы ценностей, стали своеобразным отражением эпохи, так как именно в эти годы формируется особый характер отношения к ЛН, повлиявший на все дальнейшее раз-

²² Веселовский А.Н. [Собр.соч.]. Т.З. Б.м., Б.г. С.75.

²³ Там же. С. 108.

²⁴ Подробнее об этом см. в его книге «Лекции истории русской литературы. История литера
туры как наука и ее значение.» (М., 1879).

²⁵ Веселовский А.Н. В.А.Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб.,
1904.550 с.

²⁶ Веселовский А.Н. Пушкин - национальный поэт. СПб., 1899. 326 с.

витие литературы, науки и искусства. Очень точно отметил это, во многом скрытое, течение Ф.Ф.Зелинский в статье о Цицероне. «История европейской культуры в последнее время породила целый ряд специальных исследований, имеющих характер, так сказать, не поперечного, а продольного разреза культурных наслоений, а потому и исследователи ее направляются ныне к изучению одного какого-нибудь элемента этой культуры на всем протяжении ее развития. Наше исследование отличается от однородных с ним лишь тем, что исследуемым элементом являются не обычаи, не форма или орудие государ-ственной или частной жизни, а личность» . Подтверждением сказанному могут служить, к примеру, труды Алекс.Н.Веселовского, одного из виднейших специалистов конца 19 — начала 20 веков по западной и отечественной литературе, предвосхитившего сравнительное литературоведение. Его «характеристики» художников слова, закрепившиеся как жанр в 90-е годы 19 века, данные на фоне литературных процессов, могут и по сей день служить образцом литературно-критической прозы²⁸.

Формированию предпосылок историко-функционального взгляда на литературу послужили и исследования В.М.Жирмунского, М.М.Бахтина, И.Н.Розанова, М.П.Алексеева, рассматривавших эту проблему как с теоретической, так и с конкретно-исторической стороны и выделивших закономерности «воспринимающего времени». Вот что писал по этому поводу В.М.Жирмунский в своей монографии о И.В.Гете: «История творческого восприятия и теоретического истолкования Гете в русской литературе в сущности освещает в разной степени всю историю русской литературы... Я стремился за констатированным фактом литературного воздействия раскрыть его идеологическую, а, следовательно, социальную значимость. На этом кон-

Зелинский Ф.Ф. Цицерон в истории европейской культуры: 1-4 //Вестник Европы. 1896. №2.С661.

Веселовский А.Н. Этюды и характеристики: В 2 т. 4-е изд. М., 1912.

кретном примере мне хотелось по-новому поставить проблему международных литературных взаимодействий, «литературных влияний», осмыслив ее более широко - как проблему освоения культурного (в частности - литературного) наследства, обусловленного общими закономерностями социально-исторического развития»²⁹.

Преемственность в творчестве того или иного автора, его следование традициям и условностям художественного «замысла» целых направлений и стилей накладывает определенный отпечаток на мировоззрение писателя. Возможность мыслить категориями пространственно-временных отношений, ощущать себя частью огромной гармоничной вселенной, именуемой мировой культурой, позволяет ему, опираясь на опыт своих предшественников, создавать новое, складывающееся из компонентов прошлого. Для будущих поколений он станет прошлым и получит возможность «отдавать». Осознавая это, мастер ищет пути взаимодействия между временами, обращаясь и к судьбам своих «учителей», и одновременно ведя диалог с потомками. Гете привлек внимание ученого именно потому, что отправным пунктом эстетики немецкого романтика стало обращение к «опыту» или, как называл это сам поэт, -« подражанию природе». «Ведь, в сущности, и все мы коллективные существа, чтобы мы о себе ни воображали. В самом деле: как незначительно то, что мы в подлинном смысле слова могли бы назвать своей собственностью! Мы должны заимствовать и учиться как у тех, которые жили до нас, так и у тех, которые живут с нами. Даже величайший гений недалеко бы ушел, если бы он хотел производить все из самого себя»³⁰.

Тема преемственности литературных традиций в развитии эпох не была обойдена и в дальнейшем. Продолжением идей, заложенных в трудах Ал-

Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л.: Худож.лит, 1937. С. 5. Эккерман И.П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни /Пер. Е.Г.Рудневой. М.; Л.: «Academia», 1934. С. 845.

дра Н.Веселовского, стали работы М.М.Бахтина - «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (М., 1990), М.П.Алексеева о Пушкине и Шекспире , Г.М.Фридлендера о Достоевском³³, А.Б.Ботниковой о Э.Т.А.Гофмане³⁴ и других.

Переосмысление творчества прозаиков в чужеродной для них среде и «контактирование» с крупнейшими представителями европейских литератур основывалось, по мнению Г.М.Фридлендера, на скрытом, напряженном внутреннем нерве, заставляющем общество идти по пути развития, «...чтобы в наше время верно понять значение любого выдающегося явления классической литературы, мы должны оценивать его не только в свете жизненных вопросов той, уже прошлой для нас исторической эпохи, когда оно было создано, но и в свете всей позднейшей истории человечества, вплоть до сегодняшнего дня. Есть немало художников и произведений, восторженно принятых многими из их современников (а иногда и ближайших потомков!), слава которых оказалась более или менее быстротечной и которые сейчас не вызывают у нас уже того горячего интереса, какой испытывали по отношению к ним их первые читатели и зрители. И наоборот, есть великие писатели, великие художники и мыслители, значение которых со временем не только неуменьшилось, но и возросло и даже по-настоящему раскрылось для человечества лишь более широкой и сложной исторической перспективе...»³⁵.

См., напр., его ст.: Пушкин на Западе //Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1937. Вып. 3. С. 104-151.

О центральных положениях исследования ученого и работах его преемников можно прочесть в книге: От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы: Сб. ст. /Отв.ред. М.П.Алексеев-Л.: Наука, 1970. 392 с.

Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. М: Худож.лит., 1979. 423 с.

Ботникова А.Б. Э.Т.А.Гофман и русская литература: (Первая половина 19 века). Воронеж, 1977. 92 с.

Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. М.: Худож.лит., 1979. С.9-10.

Большое место в этих исследованиях уделялось практической стороне, а теоретические предпосылки литературных процессов, повлиявших на формирование «репутаций» (И.Н.Розанов), остались за пределами внимания авторов. И тем не менее, у нынешней науки имеется богатейший опыт в области конкретных изысканий, связанных с рассмотрением жизни литературных произведений и их создателей .

Но, несмотря на глубокие исследования влияния творчества классиков на новые поколения читателей, детального научного обоснования формирующейся системы изучения литератур осуществлено не было. Одним из первых попытался это сделать И.Н.Розанов в своей книге «Литературные репутации», впервые вышедшей в издательстве «Никитинские субботники» в 1928 году. Представляя собой сборник статей, частью теоретических, эта работа заложила основы будущего историко-функционального метода изучения литератур. В предисловии к изданию автор высказал мысль о том, что «в настоящий момент особенное внимание привлекает вопрос о взаимоотношениях писателей и читателей, проблема критики, как посредницы между ними. И вот, рядом с историей и теорией художественной литературы, рядом с ис-

В этой связи необходимо отметить выходящую на протяжении нескольких десятилений в издательстве «Книга», серию «Судьбы книг», посвященную как творчеству отдельных авторов - Н.А.Островского, А.С.Грибоедова, Дж.Свифта, А.С.Пушкина, У.Шекспира, Г.Манна, С.Лагерлеф, Б.Стоу, Н.Г.Чернышевского, Т.Г.Шевченко, Л.Н.Толстого, Э.Золя, И.С.Тургенева, Ф.И.Тютчева, Н.А.Некрасова, В.И.Даля, Н.С.Лескова, И.В.Гете, Н.В.Гоголя, М-С.Сааведры, В.Скотта, А.Данте и др.; так и подготовившую в свет ряд тематических сборников, объединивших под своими обложками имена: ((«Приключения знаменитых книг») Д.Дефо, Р.Бернса, Ч.Диккенса, О.Голдсмита, У.Теккерея, Л.Керролла, В.Ирвинга, Н.Готорна и др.), ((«Книги моего детства») К.И.Чуковского, В.В.Маяковского, А.Н.Толстого и др.), ((«Свой подвиг свершив...») Г.Р.Державина, В.А.Жуковского, К.Н.Батюшкова) и др.

торией и теорией критики, намечаются новые области для изучения: «теория и история литературных репутаций». Первая займется исследованием фактов литературного успеха, классификацией и терминологией, вторая, - изучением фактов в исторической последовательности, выяснением их социологических причин. Возведение этих новых зданий стоит на очереди, а пока мы находимся в периоде накопления и описания материала»³⁷.

Подтверждением сказанному послужила и его «теория отталкивания», необходимая для объяснения развития литературы. Основанная на общем факте движения и его составляющих, она выдвигает на первый план именно «отталкивание», как наиболее существенное для эволюции творчества, возможного лишь на противопоставлении. «Степень отталкивания определяет основной характер эпохи. Малая степень создает эпохи переходные, сильная и заметная - эпохи ярко выраженные, эпохи сдвигов»³⁸. К представителям «переходных эпох» автор относит, например, Жуковского, Лермонтова, Блока - утверждая, что именно эти имена заключают «лучшие минуты» подобного времени.

Но не они, а представители «эпохи сдвигов» стали основой книги Розанова, где ученый переходит в своих наблюдениях от вершин - Пушкин, до таких мало заметных авторов, как Алипанов - интерес к которому был вызван новыми поворотными моментами в развитии общественного сознания. Проследив историю «канонизации» и развенчания тех или иных поэтов в истории русской литературы, автор создал яркую картину жизненного пути художника во времени. Призыв И.Н.Розанова подхватили лишь в 1960-1970-е годы, когда на страницах печати развернулась широкая полемика, связанная с восприятием произведений художественной литературы, кино и театра

³⁷ Розанов И.Н. Литературные репутации: Работы разных лет. М.: Сов.писатель, 1999.
С. 16.

³⁸ Там. же. С. 21.

большой аудиторией читателей и зрителей. Эта проблема тесным образом соприкасалась с темой функционирования ЛН в эпохах.

Процесс общения художника с теми, для кого он создавал свое творение, неоднократно становился центром внимания ученых на протяжении десятилетий. Здесь присутствовали и гипотеза Л.С.Выготского о важности изучения внутренних компонентов произведения и, согласно с этим, движения к восстановлению возможных идеальных «реакций» через осмысление создан-ного писателем ; и выводы Н.А.Рубакина о невозможности понять замысел автора без учета всей совокупности «интерпретаций произведения»⁴⁰; и мысль Д.Н.Овсянико-Куликовского о читателе, как о таком же авторе, через свое понимание, повторившем акт творчества⁴¹; и теория А.А.Потебни и его учеников об автономности слушающего от воспринимаемого текста⁴². Вот, что, к примеру, говорил по этому поводу А.Г.Горнфельд: «Произведение художника необходимо нам именно потому, что оно есть ответ на наши вопросы: «наши», ибо художник не ставил их себе и не мог их предвидеть. И - как орган определяется функцией, которую он выполняет, так смысл художественного произведения зависит от тех вечно новых вопросов, которые ему предъявляют вечно новые, бесконечно разнообразные его читатели или зрители. Каждое приближение к нему есть его воссоздание, каждый новый читатель Гамлета есть как бы его новый автор, каждое новое поколение есть но-

вая страница в истории художественного произведения» .

³⁹ Выготский Л.С. Психология искусства. 3-е изд. М.: Искусство, 1986. 574 с.

⁴⁰ Рубакин Н.А. Психология читателя и книги: Краткое введение в библиологическую
психологию. М.; Л.: ГИЗ, 1929. 97 с.

⁴¹ Овсянико-Куликовский Д.Н. Из лекций об основах художественного творчества
//Вопросы теории и психологии творчества. Харьков, 1911. Т. 1. 2-е изд. 532 с.

⁴² См.: Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М.: Высш.шк., 1990. 342 с.

⁴³ Горнфельд А.Г. Пути творчества: Статьи о художественном слове. Пг.: Колос, 1892.
С. 107-108.

Точки зрения на этот вопрос в современном литературоведении впервые наиболее полно были представлены в сборнике «Художественное восприятие» (Л.: Наука. Ленизд. отд., 1971. 385 с), отразившем на своих страницах взгляды деятелей науки на проблему и охватившем все области культуры и искусства: от музыки и архитектуры до художественных текстов. Общее заключение о психологии постижения творческого наследия вывел в своей статье М.Б.Мейлах, - ответственный редактор издания. Намечая предполагаемые перспективы развития методики исследований, он обратил внимание на обязательный тесный контакт всех наук для исчерпывающего, полновесного раскрытия темы (не случайно, сама структура книги направлена на это).

К настоящему моменту в отечественной науке о литературе сделано многое для характеристики такого ключевого понятия филологии как «художественное восприятие». В данной связи необходимо отметить труды, подготовленные историко-литературной школой Тверского государственного университета, представленной трудами Г.Н.Ищука, М.В.Строганова и их учеников. Приток новых идей, упрочение в литературоведении академических принципов освоения художественного культурного наследия прошлого отличает целый ряд специальных изданий и словарей-справочников, выпускаемых этим коллективом авторов с середины 70-х годов 20 столетия .

К теоретическому осмыслению историко-функционального развития литератур одним из первых обратился М.Б.Храпченко, собственно и давший название методу. В своих статьях «Время и жизнь литературных произведений», «Типологическое изучение литературы» и других, объединенных впо-

⁴⁴ См: «Художественное творчество и проблемы восприятия» (1978 г.), «Литературные произведения и читательское восприятие» (1982 г.), «Проблемы комплексного изучения восприятия художественной литературы» (1984 г.), «Художественное восприятие: Проблемы теории и истории» (1988 г.), «Художественное творчество и проблемы восприятия» (1990 г.), «История литературы и художественное восприятие» (1991 г.) и др.

следствии в одной работе «Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы» (М., 1977 г.), он исследует внутренний ход литературных явлений и их влияние на сознание отдельных эпох. Указывая на то, что исто-рико-генетическое изучение не дает полного, абсолютного понимания предназначения художественных текстов и не раскрывает их роли в формировании общественного сознания, ученый призывает к поиску нового видения жизни произведений, где существенным станет определение того, чем дороги они человеку иных десятилетий, а также наметит пути их проникновения в другие культурные напластования. При этом весомыми станут не только «изменения в восприятии произведений тех или иных художников слова, но качественные особенности этих изменений, амплитуды расхождений в оценках как синхронном, так и диахронном плане»⁴⁵.

Известно, что автор черпает темы для своих творений из окружающего мира, из современной ему социальной и природной среды. Он плоть от плоти своего времени и постоянно апеллирует к соплеменникам. Однако он часто предвосхищает будущие времена и получает признание спустя годы или даже века. Естественен и тот факт, что эстетические вкусы и пристрастия каждого исторического отрезка времени не одинаковы и амплитуда в восприятии будет изменяться от полного отрицания до согласия. Вторжение текста в привычные условия, созданные другой эпохой, и вероятное преобразование художественного смысла, противоречащее первоначальному замыслу мастера, позволяет наблюдать взаимодействие двух различных структур, либо обогащающих друг друга, либо ограничивающих функции одной из сторон.

Несмотря на многочисленные опыты в области историко-функционального анализа художественных произведений, детальной и системно разработанной методики подобного рода нет до сих пор. Неод-

Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М: Ху-ДОЖ.ЛИТ., 1977. С. 235.

нократное возвращение к этому вопросу приводило к появлению в печати все новых и новых публикаций как теоретического, так и практического осмысления проблемы. Вот что, к примеру, говорит по этому поводу В.Е.Хализев в своей статье «Интерпретация и литературная критика»: «Интерпретирующей деятельности подлежит текст не в его изолированности от всего, что не есть он сам, а в его историко-художественном генезисе и динамике его дальнейших читательских восприятий. Необходимым условием литературоведческой интерпретации произведения, говоря иначе, оказывается рассмотрение разнообразных явлений вне текстового характера: литературного, общекультурного, социально-исторического «контекста». Только сопоставив изучаемое произведение с предшествующей его появлению культурой, интерпретатор вправе судить о мере его оригинальности и новизны: ... познаваемый литературоведом эмпирический материал в каждом (разумеется, оптимальном!) частном случае бывает бескрайне широким, принципиально незамкнутым, практически не имеющим границ. Это судьба данного произведения в контексте всей мировой культуры»⁴⁶.

По более традиционному пути пошла группа ученых (Н.В.Осьмаков, У.А.Гуральник, К.Н.Ломунов, И.Е.Усок, У.Р.Фохт), выпустивших в издательстве «Наука» три сборника о бытии текстов во времени, объединенных одной задачей - конкретизировать методику исследования и применить ее на практике . Основополагающим было обращение к изучению воспринимаю-

Хализев В.Е. Интерпретация и литературная критика //Проблемы теории литературной критики: Сб.ст. /Под ред. П.А.Николаева, Л.В.Чернец. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1980.

См. также его статью «Историко-функциональное изучение литературы», написанную им в соавторстве с В.И.Масловским и помещенную в «Литературном энциклопедическом словаре» (М: Сов.энциклопед., 1989. С. 138).

Русская литература в историко-функциональном освещении. М., 1979; Литературные произведения в движении эпох. М., 1979; Время и судьбы русских писателей. М, 1981.

щего периода: «при выявлении социально-эстетической функции произведения в движении эпох необходимо прежде всего полное и ясное представление о «своеобразии каждой из них», представление, базирующееся на материалах, накопленных предшествующим историко-генетическим изучением произведения. При этом предполагается не замкнутое представление о явлениях исторического прошлого, а определение их общественно-политической сущности, рассмотренной в тесной соотнесенности с идейно-художественным содержанием произведения. Необходимо рассмотрение как «выходов» произведения в эпоху, то есть его воздействия на внешний мир, так и тех импульсов самой эпохи, которые видоизменяются и расширяют

смысл произведения» . Особое место отводится при этом читательскому восприятию, разнородному по своей гамме и, безусловно, субъективному.

Собрать по крупицам целое, характеризующее и самое время, и его понимание произведения, - вот главная задача исследования. Трудность же заключается в разнородности и малодоступности материала давно прошедшего времени. Отсев сведений, привлечение в качестве примеров не только воспоминаний простых смертных, но и оценок профессионалов (к примеру, литературных критиков, «делающих погоду» в формировании общественного мнения) предоставляет возможность ученому наиболее точно определить происходящее. Необходимо учесть и то, что определяющую ноту в восприятии писателя играет наличие текстов (их полноты) и фактов биографии для реальной портретной характеристики «героя» эпохи, интерпретирующей его облик и произведения, - и в художественной литературе, и в сценических постановках последующего времени, «...в итоге такого комбинированного, синтетического исследования художественные произведения предстанут не в

⁴⁸ Осьмаков Н.В. Историко-функциональное исследование произведений художественной литературы //Русская литература в историко-функциональном освещении. М.: Наука, 1979. С. 16.

статике их существования, а в динамике все углубляющегося осмысления и проявления их социально-эстетических функций»⁴⁹. И как бы в подтверждение сказанному, в изданиях помещены статьи о жизни классиков и их наследия во времени (Аввакум, А.С.Пушкин, А.А.Фет, Ф.М.Достоевский, А.С.Грибоедов, М.Ю.Лермонтов, А.И.Герцен, А.П.Чехов, Н.В.Гоголь, И.С.Тургенев, Л.Н.Толстой, В.Ф.Одоевский, Н.С.Лесков, Ф.И.Тютчев).

Практическим продолжением темы, намеченной указанными сборниками, стали коллективные издания - «Роман Л.Н.Толстого «Воскресение» в историко-функциональном освещении (Отв.ред. К.Н.Ломунов. М.: Наука, 1991. 195 с.) и «Что делать?» Н.Г.Чернышевского: Историко-функциональное исследование» (Отв.ред. К.Н.Ломунов. М.: Наука, 1990. 247 с). На основе изучения одного конкретного произведения авторы попытались зафиксировать время, отразившее небывалый интерес к классическим текстам и определить корни их успеха у читателей-современников и потомков. Надо отметить, что опыт рассмотрения жизни произведений и их создателей в эпохах, несомненно, вызывает интерес у современных исследователей. Это и научные издания⁵⁰, и уже упоминавшаяся серия «Судьбы книг», рассчитанная как на обычного просвещенного читателя, так и на профессионала, и собственно теоретические предпосылки обоснования историко- функционального иссле-

Осьмаков Н.В. Историко-функциональное исследование произведений художественной литературы //Русская литература в историко-функциональном освещении. М: Наука, 1979. С. 40.

⁵⁰ См., напр.: Проблемы функционального изучения литературы: Классическая литература и современность: Сб.ст. /Отв.ред. Л.П.Егорова. Ставрополь, 1975; Чудакова МО. Рукопись и книга: Рассказ об архивоведении, текстологии, хранилищах рукописей писателей: Книга для учителя. М., 1986; Одиноков В.Г. Поэтика русских писателей 19 века и литературный процесс. Новосибирск, 1987; Чернец Л.В. «Как слово наше отзовется»: Судьбы литературных произведений. М., 1995. (Сер. «100 спецкурсов по филологии»).

довательского метода .

Актуальность диссертационного исследования обусловлена необходимостью сопряжения двух масштабных художественных рядов - литературного наследия М.Ю.Лермонтова и эпохи рубежа 2-х столетий, в парадигме творческого напряжения которой, так явственно запечатлелась личность поэта и его эстетические искания, повлиявшие на развитие общекультурных явлений 1890-х годов.

В самом деле, познать авторскую индивидуальность поэта, согласовать внешнее, наносное в человеке с его глубокой поэтической философией пытались еще современники автора, оставив весьма противоречивую панораму мнений, но так не разрешив загадки Лермонтова. Во многом помешала тому некоторая односторонность восприятия, увлекшая за собой и простых читателей, и маститых критиков. На протяжении нескольких десятилетий Лермонтов виделся русской публике с позиции сторонников революционно-демократической критики (Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, Д.И.Писарев и др.). Отдельно в этом ряду стоит имя Белинского.

О писателе упоминали чаще гимназические хрестоматии, чем литературные критики. Во многом это было обусловлено отсутствием научной биографии поэта, основанной на проверенном, хорошо исследованном факто-

⁵¹ См., напр., работу В.Изера. Историко-функциональный текст - модель литературы /Вестн. Моск. ун-та. Сер.9. Филология. 1997. № 3. С.118 -122 (вводящую в исследовательский оборот ряд новых терминологических положений - «репертуар текста», «erfassen» (интуитивное понимание, «схватывание»), основанную на трудах Я.Мукаржовского, Р.Якобсона, Р.Ингардена); или же подведение опытов социокультурного исследования, приведенного на страницах НЛО (1998. № 30), в рамках которого редакторы журнала осуществили попытку воспроизведения структурных положений «метода», вбирающего в себя и «ритмы смены поколений», и «полифоничность мышления каждой эпохи», «опыты коллективного сознания» (базирующиеся на теоретических предпосылках К.Мангейма, П.Нора, Х.Ортега-и-Гассета, О.Лоренса и др.).

графическом материале. Но помимо того, долгие годы русский читатель не был хорошо знаком с ЛН Лермонтова. Журнальные публикации, осуществленные А.А.Краевским не давали полной картины его творчества, а попытки выпустить в свет собрание сочинений не увенчались успехом - ни одно из них не удовлетворяло требованиям научного издания.

Только к концу 19 столетия, когда стал возможным доступ к рукописям Лермонтова (на основе которых было выпущено несколько собраний сочинений), когда в результате многолетних поисков П.А.Висковатова была написана биография Лермонтова, взору читателей открылся ранее неведомый им поэт. Известные прежде точки зрения о нем как о личности, как художнике были развенчаны. Более не находила отклика мысль о том, что Лермонтов автор не самостоятельный, что его лирика целиком основана на лучших образцах западноевропейской литературы. Читатели увидели самобытного, глубоко национального поэта, чье творчество своими корнями уходило в русскую и мировую культуру.

Возможность познакомиться с произведениями Лермонтова в полном объеме привела к парадоксальной ситуации - настроение поэта, его миропонимание удивительно совпали с общественным настроением, с самоопределением, возрождением нации, с ее стремлением к новому, неизведанному, что обозначилось в русской жизни на рубеже двух веков -19-го и 20-го.

1890-е годы для русского общества явились переломными. Шел поиск новых форм, новых путей развития во всех областях духовной жизни, прежде всего в литературе, искусстве и философии. Разносторонность взглядов, мнений, настроений, суждений открывала широкую возможность для творчества. В Лермонтове была почувствована и услышана сила переживаний, стремительный порыв к яркому, глубокому, бездонному, необъятному. Поэт стал близок по духу. Интерес к нему, возникший внезапно с такой силой и удивительно совпавший с юбилейными датами (1889 год - 75-летие со дня рожде-

ния; 1891 год - 50-летие со дня смерти), широко отмеченными в России, не только не угас, а еще более окреп.

К изучению его творчества обратили свои взоры представители различных литературоведческих школ (Н.А.Котляревский, А.Н.Пыпин, А.М.Скабичевский, А.А.Потебня, С.А.Венгеров, А.Н.Веселовский); метры литературной критики (Н.К.Михайловский, С.А.Андреевский, Н.В.Шелгу-нов, В.Д.Спасович, М.А.Протопопов, Ю.Н.Говоруха-Отрок, А.И.Богданович, И.И.Иванов, В.В.Розанов, В.С.Соловьев, Н.М.Минский, Д.С.Мережковский, И.Ф.Анненский, А.Л.Волынский); философы и историки (В.О.Ключевский, В.А.Елагин, Н.П.Барсуков, С.Н.Булгаков); библиографы и текстологи (Н.Н.Буковский, Н.А.Рубакин, Н.М.Лисовский, Л.Д.Драганов, П.А.Виско-ватов, И.М.Болдаков, А.И.Введенский); писатели (Н.Н.Златовратский, К.К.Ключевский, К.М.Фофанов, А.А.Блок); художники (В.М.Васнецов, И.Е.Репин, М.А.Врубель, В.А.Серов, И.К.Айвазовский, К.А.Коровин ) - этот ряд можно продолжить.

Для одних в приобщении к Лермонтову было желание постигнуть неведомую личность, для других - определить ее место в контексте русской литературы, для третьих - подтвердить свои доводы. Пестрота этих мнений в совокупности своей представляется теперешнему читателю как многоликая, но очень гармоничная картина эпохи - яркой, бурной, живой.

Тема «М.Ю.Лермонтов в 1890-е годы» практически не изучена в современном лермонтоведении. Немногочисленные работы, посвященные ей, лишь поверхностно рассматривают литературно-философское наследие этой эпохи. Но вырванные из общего контекста работы С.А.Андреевского, В.О.Ключевского, В.С.Соловьева, Н.К.Михайловского, на которых, по преимуществу, и останавливают свое внимание исследователи, являются итоговыми, как для самих их авторов, так и для сторонников тех направлений,

представителями которых они являются, но не отражают всей картины положения.

Из наиболее значительных работ по этому вопросу можно назвать статьи: Д.Я.Гершензона «Лермонтов в русской критике», помещенную в сборнике «Жизнь и творчество М.Ю.Лермонтова. Исследования и материалы». Сб. 1 (М., 1941 г.); А.И.Лаврецкого «Борьба за Лермонтова», опубликованную в издании «Творчество М.Ю.Лермонтова: 150 лет со дня рождения. 1814-1964». Но главное — размышления на эту тему известных лермонтове-дов в таком знаменитом справочном издании как «Лермонтовская энциклопедия» (М., 1981 г.), определивших предварительные итоги данного исследовательского подхода. Нельзя не упомянуть, в этой связи, и «характеристику», предложенную В.А.Мануйловым в «Семинарии», посвященном творчеству Лермонтова, а также работу Н.В.Осьмакова - «Герой нашего времени» Лермонтова в историко-функциональном аспекте» (сб. «Лермонтов и литература народов Советского Союза»). Добавим к этому списку кандидатскую диссертацию М.Е.Эпштейн «Лермонтов и история русской критики», автореферат которой вышел в Харькове в 1941 году.

Методологию данной работы составляет историко-функциональный подход, в основе которого лежит рассмотрение функционирования литературы в сознании публики, исторической динамики читательских «вариантов» литературных произведений, а также «репутаций» писателей.

Научная новизна диссертации связана с рассмотрением ЛН как явления, постоянно развивающегося и предполагающего, по крайней мере, двух субъектов своего полноценного осуществления, первым из которых будет сам автор, сказавший свое, всякий раз последнее слово о мире, а вторым явится сопряженность всех новых читательских поколений (коллективное и

пестро-многосоставное «мы» каждой конкретной исторической эпохи, испытывающей повышенный интерес к писателю).

Объектом исследования является совокупность «интерпретаций», принадлежащих ученым, критикам, читателям (не профессионального плана), а также художникам, писателям и т.д., самореализовавшим свое коллективное видение творческой и личностной фигуры мастера.

Предметом научных изысканий становится выяснение взаимоотношений коллективного «мы» с авторским «я», обнаружившим себя в художественных текстах. По сути дела, само ЛН - это некая совокупность подлинных художественных текстов, авторских самовыражений и их многочисленных и разносоставных интерпретаций в позднейших, будущих (по отношению к рождению текстов) временах.

Цель работы - определить корни, связующие Лермонтова с литературно-философской мыслью 1890-х годов; общий настрой исследуемой эпохи, а также конкретную природу обращения ее к личности поэта.

Задачи исследования:

1 .Воссоздание неизбежно размытых, но достаточно при этом определенных контуров образа Лермонтова, его коллективно-осмысленного мозаичного портрета, открывшегося русскому общественному сознанию в последнее десятилетие 19 века;

2.Определение опорных, ключевых идей, заимствованных у Лермонтова на рубеже веков.

Представление поэта о совершенной личности, жаждущей страстей и полноты бытия, находящейся в постоянном беспокойстве; мятежном поиске истины, воплощенном для него во внутренней готовности примириться с «небом» и одновременном отрицании миропорядка, установленного Богом, совпали с настроениями общества, стремившегося к новой попытке постижения жизни.

Мотивы творчества Лермонтова основывались на непокорном, мучительном самооспоривании, на «противочувствиях» мятежности и покоя, трагической борьбы рассудка и сердца. Его романтический бунтарь, внутренне независимый от культурно-догматических традиций, в своей борьбе поднимался на одну ступень с «высшей» силой, наделяясь даром провидения. В самом герое ощущалось мистическое начало.

Поэтически воссозданные идеи богоборчества, религиозно-философского осмысления мира, демонического начала (предписываемого как автору, так и герою его произведений), пессимизма, «байронизма» перекочевали в русскую поэзию последующих десятилетий. Определяя истоки такого мироощущения, авторы статей, или, как часто они уточняли, «психологических этюдов», «характеристик», «попыток прочтения», исследовали весь жизненный путь Лермонтова, стараясь уловить на каком из этапов становления его как личности, он приобрел тот особый, свойственный лишь ему, оттенок пессимизма, чаще называемый грустью.

Здесь присутствовали и попытки проследить ход мировой истории -влияние французской революции на общественное сознание Западной Европы, ее культуру; настрой байроновской поэзии, повлекшей за своим «героем» целый поток литературы (в данном случае французской, как доминирующей, и особого ее направления «исповедального романа»). Но в отличие от критиков предыдущих десятилетий, теперешние авторы рассматривали Лермонтова как глубоко национального, народного поэта, замечая, что эта грусть, эта тоска и даже скорбь, в большей степени были взращены на русской почве и своими корнями уходили в уклад русской жизни, в православное христианство.

Запрашивающий интерес к личности Лермонтова в эту эпоху во многом определился возрождением эстетических идеалов, близких по своей природе началу 19 века.

Материалами исследования явились художественные тексты Лермонтова, «воспроизведенные» в многочисленных собраниях сочинений, журнальных и газетных публикациях; а равно, стихотворения, приписываемые поэту, его акварельные рисунки, помещенные на страницах периодической печати. Не меньший интерес для нас составили биографические материалы о писателе: публикации документов, мемуарные материалы; «научные» биографии мастера. И, несомненно, множественные, разножанровые литературно-критические интерпретации творчества и личности художника, заполнившие собой читательское сознание 1890-х годов.

Практическая значимость работы заключается в использовании ее результатов как в научных, так и в учебно-прикладных целях: при чтении общих и специальных вузовских курсов на филологическом и других гуманитарных факультетах высших учебных заведений.

Апробация научных результатов была представлена на «Покусаевских чтениях» на филологическом факультете СГУ в 1991 году, на третьих чтениях по художественному тексту в Саратовском гос.пед.ин-те (1994 г.), на Международной научной конференции «М.Ю.Лермонтов в русской и мировой культуре» (г.Пенза, 1994 г.), на конференции молодых ученых филологического факультета СГУ (1996 г.), на Межрегиональной научно-практической конференции «Диалог культур - 21 век» (г.Балашов (Сарат.обл.), 1996 г.), на конференции молодых ученых филологического факультета Саратовского гос.ун-та, посвященной памяти А.А.Жук (1997 г.), на Международной научной конференции, в рамках Саратовского МИОНа, «Социальная память и власть» (Саратов, 2002 г.). Основные положения работы отражены в 6 публикациях.

Структура работы: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии и приложения (летопись чествований Лермонтова в юбилейные - 1889 и 1891 - годы).

М.Ю.Лермонтов в общественно-литературной памяти 1890-х годов

Суждение 0 писателе любой эпохи кристаллизуется на основе синтеза разноплановых знаний, впечатлений, накопления сведений и эмоциональных откликов о его личности и творчестве. Немаловажное значение имеет при этом «образ-эталон», который оказывается одним из решающих критериев в закреплении мнений о создателе художественных произведений. В способах познания преломляются социальные, мировоззренческие установки общества, отражается целостный уровень представлений о мастере, о самом процессе рождения эстетических ценностей.

Облик автора - явление конкретно-историческое. И чем дальше читатель от времени его реальной жизни, тем опосредованнее становятся интерпретации образа, хранимые в социальной памяти, - увеличивается число инстанций-посредников между реальным человеком и поколениями, актуализирующими мнение о нем.

Временной отрезок сроком в 50 лет, отделивший поэта от его новых поклонников, породил не одно поколение читателей, воспитанных на его произведениях, впитавших в себя сокровенные мысли художника. Память о М.Ю.Лермонтове, пронесенная через десятилетия и опирающаяся на отроческие впечатления, когда близким для многих автором зачитывались в одиночестве, заучивая стихи, а то и целые поэмы, нашла в 1890-е годы довольно неожиданное проявление.

В конце 19 столетия у российского читателя появилась возможность поделиться со своими соплеменниками впечатлениями, которые оставил в их душах поэт такой величины как Лермонтов. Подобную возможность предоставил российскому обществу М.М.Ледерле (при поддержке и некоторой помощи Д.А.Коробчевского), возымевший намерение издать список книг, сыгравших определяющую роль в формировании каждой личности как в ее духовном, так и психофизиологическом аспектах.

Эта идея носила в себе отголоски ранее проведенного в европейских странах, и в частности, Германии и Франции, опыта по определению лучших произведений мировой культуры, оказавших влияние и на общественные умы в целом, и на «читающего индивидуума», в отдельности. Итог работе подвела книга Д.Леббока «Радости жизни» , отразившая на своих страницах общие выводы о «разумном выборе чтения». Данное исследование сопровождалось многочисленными примерами, основанными на личных впечатлениях конкретных адресатов анкеты, опубликованной во всех общедоступных периодических изданиях тех лет.

Следуя примеру своих предшественников, Ледерле разослал около 2000 циркуляров людям науки, литературы и искусства с просьбой указать «...список тех книг, как художественных, так и по всем отраслям знания, которые ... в жизни, от самых юных лет, произвели на вас наиболее сильное впечатление и, по вашему мнению, способствовали вашему нравственному и умственному развитию»53.

Но то, что для европейского читателя не составило особого труда, для российского оказалось невоплотимым. Как впоследствии констатировал сам составитель, «... у русских нет математического склада ума ...»54 - вместо кратких и четких ответов Ледерле получил на свое имя «многотомные исповеди», достоверно характеризующие, где, когда и при каких обстоятельствах была прочитана та или иная книга и что послужило толчком к ее прочтению. И тем не менее, как это ни парадоксально, именно национальная склонность к самоедству и самокопанию «открыла» для России не только список мировой и отечественной культуры (определивший общественное сознание не одного поколения читателей), но позволила проследить путь, по которому прошел каждый отдельный член общества, формируясь как личность.

В книге, изданной М.М.Ледерле55, нет констатации сухих фактов, присутствующих в трудах Н.А.Рубакина56, но есть отголосок живых мыслей, прочувствованных сердцем. Среди адресатов составителя оказались как деятели академической науки, так и педагоги (и, в частности, преподаватели городских гимназических учебных заведений и сельских школ), артисты, художники, литераторы, общественные деятели57.

Следуя за параграфами анкеты, опрашиваемые попытались определить воспитательное значение книги; сам характер выбора: «руководимый» или «самостоятельный»; общие начала чтения, способствующие целостному и нравственному развитию; а также особое своеобразие тех книг, которые оказали на них столь сильное влияние.

Как ни был широк спектр анкетируемых, как ни разносторонни были их интересы, во мнениях своих они оказались на редкость единодушны и, определяя основополагающим в становлении личности не назидательное обучение выбору, а развитие любви к чтению, выделили целый ряд имен, без которых, по их мнению, немыслим духовный рост человека. Одно из первых мест в этом списке по праву занимает М.Ю.Лермонтов. Вот что говорит по этому поводу В.Л.Кигн (Дедлов): «Стихотворения Лермонтова, добрую половину которых я в студенческие годы знал наизусть и в которых меня увлекала столько же их высоко-поэтическая форма, сколько и сильный дух автора, выражающийся в рисуемых им с особенной любовью гордых и непреклонных пред судьбою характерах, в его горделивом отношении к существующим условиям личной и общественной жизни, в его порывах к грандиозному и необъятному» .

Как выяснилось при подведении итогов, большая часть анкетируемых впервые приобщилась к творчеству поэта до студенческой поры (что указывало на некоторую степень интереса к его произведениям еще в гимназии -«Бородино», «Ветка Палестины», «Пророк» и другие стихотворения из учебной программы). Но именно в юности, которая пришлась у многих на университетские годы, случилось настоящее «знакомство», переросшее в нечто более глубокое, чем простое почитание писательского таланта.

Биографические материалы о М.Ю.Лермонтове

Составить мнение о личности поэта потомки способны лишь в том случае, если они обладают достаточной возможностью ознакомиться с фактами его биографии. Знакомство это предполагает обращение к целому ряду источников, из которых одни представляют собой субъективный взгляд на художника (мемуары, впечатления, дневники, письма и т.д.), а другие отражают сухие детали событий, которыми так полна человеческая жизнь (докладные записки, протоколы допросов, выписки из метрических книг, регистрационные листы и т.п.). И те и другие формируют у нового поколения определенный взгляд на их кумиров. Каким автор любимых произведений представится читательскому сознанию, во многом зависит не только от объема этого материала, но и от его характера. Возможность односторонности восприятия останется постоянной угрозой для читателя.

Биографическая литература о Лермонтове разнообразна - это и переписка, и отдельные письма, и отрывки из сочинений его современников о своем времени. Это и выдержки из статей о поэте, из предисловий к лермонтовским произведениям, наконец, это дневники и воспоминания. Востребованность такого рода «литературы» у читательской аудитории свидетельствует о степени возрастающих и затухающих духовных запросов общества и расширении кругозора массового читателя116. И в самом деле, «мемуарная литература» открыто субъективна, опирается на личность повествователя и его вполне заинтересованную оценку. Читателя как раз и привлекает субъективное, живое свидетельство очевидца, друга или недруга, находившегося в тех или иных контактах с творческой личностью и свидетельствующего о ней ярким, запоминающимся языком. «Мемуарная литература» отмечена стройностью факта, многомерностью характеристик и оценок. Со страниц записей перед читателем предстают в неповторимых своих реалиях прошлые эпохи и личности, их населяющие, в человеческом, порою житейском, облике.

Но чем больший срок отделяет привлекаемые к рассмотрению записи о минувшем от того момента, к которому относятся фиксируемые в них факты, тем с большей тщательностью необходимо проверять достоверность источника. Всевозможные записки, а особенно воспоминания, пишущиеся часто по истечении целых десятилетий, не могут служить абсолютно достоверным источником уже лишь потому, что памяти человеческой положен известный предел, вне которого даже самый добросовестный мемуарист не гарантирован от привнесения в записи собственных домыслов.

Определить истину в гамме мнений, подчас противоречивых и путанных, слагающихся из целого ряда выводов, как само отрицающихся, так и отрицающих предыдущие суждения, натыкающихся на намеренное непонимание своих оппонентов, выдвигающих еще более головоломные версии событии, - и по возможности не ошибиться в своих определениях - вот главная задача при изучении материала подобного рода. А если этот материал очень скуден, если доступ к нему ограничен, то это накладывает на потомков еще большую ответственность, так как в данном случае возникает соблазн стать на путь домысливания, доугадывания происшедшего.

К концу 19-го столетия у читателей уже сложилось некоторое представление о Лермонтове - простом смертном. Но представление это было замкнуто в рамки особого рода - как светские (цензурные), так и этические, ограничивающие возможность упоминания живущих лиц и тем более оценки их поступков в конкретных обстоятельствах.

С середины века, по нарастающей, где-то вскользь, а где-то и напрямую, о поэте стали публиковаться свидетельства биографического характера. Его имя замелькало и на страницах литературных воспоминаний; но это было ничтожно малой толикой для осознания облика писателя во всей полноте.

Лишь в 1880-1890 годы на страницы печати стали поступать недостающие сведения. Их представили взору широкой российской аудитории как родственники, друзья, сослуживцы - ближайшее окружение, так и открытые противники.

Одновременно с воспоминаниями, публика получила возможность ознакомиться с уже готовыми версиями биографий поэта, подготовленными одними из ведущих историков литературы и литературных критиков данного времени . И первое место в этом ряду занимает имя П.А.Висковатова, создавшего на основе собранного им материала обширную биографию поэта, послужившую каноном для написания всех последующих работ подобного рода (об этом труде см. во втором параграфе настоящей главы - Л.К.). Благо 78

даря его исследованию в российском литературоведении сложился определенный тип написания «произведений» такого толка (именно «произведений», ибо по поэтичности слога многие из них не уступали «подлинным» художественным текстам), где биографические сведения, взятые напрямую из соответствующих источников (мемуары, протоколы и т.п), перемежались с догадками, основанными на самих текстах мастера, в характере которых присутствовал подчас явный автобиографический момент.

Следует отметить, что из всех толкователей образа Лермонтова лишь один П.А.Висковатов держал на руках все те документы, на основе которых он и создал столь значительное как, по сути, так и по объему исследование. Все последующие авторы не сочли возможным расходовать столько сил и энергии, какие потратил на свой труд их предшественник. И, где явно, а где тайно, цитируя его работу, создали свои версии жизнеописания поэта, в основе которых были заложены уже сложившиеся, устойчивые взгляды на фигуру Лермонтова, вынесенные ими из предыдущих десятилетий.

Необходимо также отметить, что большая часть этих «биографий» была написана в форме вступительных статей к собраниям сочинений поэта, в обилии выходившим в эти годы. Их авторами стали как сами составители изданий, так и специально приглашенные для такого случая, ведущие литературные критики эпохи (А.И.Введенский, В.В.Чуйко, К.И.Арабажин, А.М.Скабичевский и др.).

Истоки и характер лермонтовского пессимизма в исследовательском восприятии 1890-х годов

Интерес к пессимистическому настроению Лермонтова до конца 80-х годов 19 века существовал скрыто, не явно. То тут, то там просматривался он в творчестве многих русских писателей и поэтов (Л.Н.Толстой, А.А.Фет, Ф.И.Тютчев, Ф.М.Достоевский и др.), но не находил прямого выхода, не становился предметом открытого разговора. Толчком к нему послужила, как это ни парадоксально, юбилейная дата другого великого автора, чье мировосприятие было близко лермонтовскому.

В 1888 году в «Пантеоне литературы» появилась юбилейная статья Николая Ильича Стороженко, ведущего профессора Московского университета, круг профессиональных интересов которого составляла английская литература от Роберта Грина (предшественника Шекспира) до виновника торжества Джорджа Гордона Байрона1 6. Незначительное внимание в общем ряду авторов, чье формирование прошло не без влияния английского бунтаря, было уделено и Лермонтову. Стороженко нисколько не умалил этого влияния, но скорее смягчил его, употребив в качестве определения словосочетание «юношеское увлечение».

Вслед этой публикации появились многочисленные работы известных литературных критиков, историков литературы, литераторов и классических историков (В.Д.Спасович, Л.Е.Оболенский, А.М.Скабичевский, С.Н.Терпе-горев, О.П.Герасимов, В.О.Ключевский, В.С.Соловьев, И.И.Иванов, В.П.Ост-рогорский, Н.П.Дашкевич, А.Н.Пыпин, Ю.Н.Говоруха-Отрок, А.И.Богданович и др.), обратившихся непосредственно к интересующему их предмету -истокам и характеру лермонтовского пессимизма. «И почему вековечными противоречиями жизни могли страдать только современники Лермонтова?...»147, - восклицал С.А.Андреевский, известнейший юрист своего времени и глубокий почитатель творчества поэта. Книга стихов Андреевского - лирика - сплошь проникнута безотрадным взглядом на жизнь. Глубокий пессимизм и вместе с тем светлое настроение грусти в ее многочисленных оттенках; разочарование, мысль о тщете жизни и невесомое, легкое, почти юношеское, удивление малыми жизненными радостями, порой, точно светлый луч, прорезающими роковой мрак, возникающий от ощущения грозного неумолимого призрака смерти148.

Подобной интонацией пронизана и «характеристика» данная Сергеем Аркадьевичем своему излюбленному автору: «Здешняя жизнь - ниже его. Он всегда презирает ее, тяготится ею. Его душевные силы, его страсти громадны, не по плечу толпе; все ему кажется жалким, на все он взирает глубокими очами вечности, которой он принадлежит: он с ней расстался на время, но непрестанно и безутешно по ней тоскует. Его поэзия, как бы по безмолвному соглашению всех его издателей, всегда начинается «Ангелом», составляющим превосходнейший эпиграф ко всей книге, чудную надпись у входа в царство фантазии Лермонтова. Действительно, его великая и пылкая душа была как бы занесена сюда для «печали и слез», всегда здесь «томилась» и

Ей скучные песни земли ...»149 Случай с Андреевским не единичен для 90-х годов века. Более того, проблема мировой скорби, сформировавшаяся в это время, вовлекла в разговор о ней и жителей будущего столетия, особенно в первые два десятилетия его. Появились и обобщающие трактаты на эту тему150. Однако и они не поставили конечную точку. Разговор предполагал продолжение, но остался незавершенным.

В изучении темы наметилось несколько направлений. Каждый из участников вспыхнувшего диалога отстаивал свой вариант, в том числе и в описании внешних признаков, проявляемой Лермонтовым «неизбывной грусти». «Всмотритесь в эту широкоплечую фигуру среднего роста, со стройным, тонким станом, со всеми признаками крепкого сложения и в то же время с какой-то нервической слабостью во всем теле, обратите внимание на холодный блеск этих вечно угрюмых глаз, не смеявшихся даже в то время, когда самая детская улыбка скользила на устах его, вдумайтесь глубже в основные черты этого «странного человека», то бледнеющего от стука ставень, то идущего на кабана один на один, то хранящего самое гробовое молчание в течение нескольких часов, то начинающего болтать так, что животики надорвеш со смеху ...» .

Но при всем обширном спектре мнений и яркой по своему накалу полемике, вывод, как это ни удивительно, оказался довольно единодушным. Первым на суд публики вынес свое исследование В.Д.Спасович. Его обширный труд, посвященный личности Байрона и его влиянию на ведущих деятелей русской и польской литературы - А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, А.Мицкевича, первоначально был апробирован в виде публичных лекций, в извлечении опубликованных затем, также как и статья Н.С.Стороженко, в «Пантеоне литературы», за 1888 год152. Обращаясь к рассмотрению столь неоднозначно воспринимаемой в мировой истории фигуре Байрона, Спасович не случайно пристальное внимание уделяет его предшественникам, обнаружив их не в английской, а во французской культуре - это Шатобриан, а еще ранее того Ж.-Ж.Руссо и в его лице энциклопедисты в целом. Именно последний из упомянутых писателей, объединивший в своем творчестве три литературных направления: поздний классицизм, сентиментализм (в его поверхностном варианте) и зарождающийся романтизм, «...явился новатором не по отношению к форме, но именно по содержанию тех понятий и чувств, которые он изложил с таким жаром и такой мощью, что самое появление его произведений в свете обозначило собой начало новой эпохи»153. Одним из первых бунтарское романтическое начало усмотрел у автора «Новой Элоизы» Эмиль Дешанель («О романтизме классиков». (Париж, 1883)), объявив его «воспитателем всех великих поэтов настоящего века».

Дуалистическая природа лермонтовской религиозности как идеальное воплощение сверхчувственной образности 1890-х годов

К концу 19 века изучение русской религиозности, мифологического мироощущения и отечественной фольклорной традиции, соприкасающейся с этими составляющими, выделилось в России в самостоятельное, устойчивое направление. Этот временной период исполнил в общественном самопознании такую же роль, какую сыграл серебряный век в культуре 20 столетия. Полярные выражения национального характера, между которыми располагалась вся гамма переходных типов; дуалистическая формула нации, ее внутренняя напряженность создали необходимые условия для более глубокого, нежели прежде, развернутого рассмотрения целого ряда явлений, связанных с таинством художественного сознания. Одним из них было определение духовного облика религиозной веры у представителей отечественной культуры.

Осознанное желание воссоздать в русском обществе явственную традицию веры, обладающей собственными принципами организации, влияющей на все сферы жизненных интересов человека, располагающей внутренней четкой иерархией, кругом воззрений и, несомненно, авторитетнейших имен как отечественной, так и мировой теософской, культурной, философской, эстетической и литературной мысли, - и тем самым, введения русского религиозного мировоззрения в опыт и практику единого христианского учения, обозначило весьма серьезную проблему противопоставления ортодоксального церковного начала России и многочисленных и разнообразных опытов воссоздания художественной действительности, основанной во многом на эзотерических традициях, но не лишенной тем не менее догматической и обрядовой стороны православия.

Внимание к различным формам сверхчувственного познания или их множественным имитациям, стремление выявить в окружающем отражение мистических идей было в данный временной период отнюдь не случайным, но вполне закономерным фактором, определенным целым рядом внешних объективных обстоятельств. Тревожащие, лишенные ясности новые общественные отношения, ставящие под сомнение столь привычные человеческие ценности, остро воспринимаемые мировые противоречия, вызванные, во многом, расшатыванием общепринятых жизненных устоев и отношений; насущная потребность «угадать» судьбу человечества в период грядущих катастроф, стремление живо представить себе возможность счастья - все это вывело на первый план субъективное возбуждающее чувственное начало, исторически обусловив специфику романтического отношения к действительности.

Глубина и емкость личностного эмоционально-волевого обобщения, вовлекающего в сложный комплекс ассоциаций и абстрактную мысль, заключала в себе возможность создания «универсальных» образов-символов, образов мировых концепций, не только охватывающих основные коллизии эпохи, но, и, нередко, далеко выходящих за ее пределы. «Мятежные герои», мотивы «мировой скорби», трагическое противостояние добра и зла, патетика патриотической мысли - вновь обрели живой, непреходящий интерес, так как в них в самом общем виде были предугаданы существенные особенности исторической ломки, кризисного «переходного» состояния общества.

В «поэтических грезах» наметилась непосредственная, во многом наивная эмоционально-чувственная реакция на всемирно-исторические катаклизмы и социальные перемены, круто меняющие жизнь наций, но главное, внутренний мир человека. Рождающаяся на глазах, вышедшая из самых недр искусства, действенная сила оживила мечтательное, созерцающее настроение мастера и определила на десятилетие вперед истоки эстетической системы.

Сквозь условность традиционных для романтизма отточенных формул стиля, сквозь вереницу символических образов и явлений проступила череда переживаний и помыслов поколения 1890-х годов2 . Традиционная романтическая потребность в непостижимом, улавливаемом в малейших составляющих человеческого бытия, поиск возвышенного определился потребностью самой жизни, стремящейся всем своим существом к переменам и вместе с тем, страшащейся их227. Подчеркнутый идеологизм созидательного начала, образное обоснование синтеза мечты, интуитивное ее определение обратились в безусловный творческий импульс, внутренне неоднородный по своей природе. Здесь обнаружили себя как отголоски - субъективно-идеалистической религиозной философской системы, несомненно, подпитываемой христианским мистицизмом, и теория эгоцентрической личности, воспитанной в рамках философии «чистого искусства». Традиции русского романтизма воспринимались отнюдь не эмпирически. Вне прямого подражания предшественникам, определялись сходные «темы», разрешаемые в ином идейно-эмоциональном ключе и соответствующей этому формуле. Все лучшее и «жизненное» (С.А.Андреевский) в опыте русских поэтов оставалось в процессе активной учебы у классиков, теоретического научного обоснования их ЛН.

Вот одно из замечаний Р.Штейнера, отмечавшего, что в самой природе творчества «есть магические формулы, которые на протяжении столетий истории духа продолжают действовать неизменно, как новые. Какими близкими становятся нам личности прошлого, когда при каком-нибудь из их изречений нас охватывает ... чувство: вот они открывают нам, что и у них были подобные мгновения. Тогда ощущаешь себя в тесном общении с этими личностями»228. Но на этом сложном пути познания традиции не просто выявлялись и осваивались, но видоизменялись, становясь органической частью поэтического мира новых художников, его поэтическим видением, приобретая при этом совершенно особые качества. Ярким примером такой творческой трансформации и одновременно прямой связи с литературной традицией явилось обращение к имени М.Ю.Лермонтова.

Творческая ассимиляция богатейшего литературного опыта, усвоение его на новом историческом уровне, с учетом поздних художественных достижений, эксперименты в области сходных идей и формы изображения материала, своеобразие реминисценций, органическое воплощение поэтической традиции предшественников, индивидуалистическая интерпретация истори-ко-мифологических тем, сложная гамма настроений и переживаний,

Похожие диссертации на Литературное наследие М. Ю. Лермонтова в 1890-е годы

Стихотворное и литературно-критическое наследие В.С. Соловьева второй половины 1890-х годов : концепция русской поэзииЧеркасова, Екатерина Анатольевна

Литературная критика газеты "Пермские губернские ведомости" : 1890-1917 годыМасальцева Татьяна Николаевна

Реклама как литературный текст в российских периодических изданиях 1890-1917 годовКозлова Ольга Владимировна

А.М. Добролюбов в 1890-е годы. Жизнь и творчество в контексте раннего русского символизмаГунин Илья Александрович

Русская литературная балада 1840—1890-х годовИванов, Владимир Александрович

Антиномия духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н. Толстого 1880-х - 1890-х годовКешишев Артём Георгиевич

Театральный журнал "Артист" в литературном процессе 1880 - 1890 - х годовЖилина, Анастасия Владимировна

Личность и поэзия Е.А. Баратынского в историко-функциональном освещении (1820-е - 1890-е годы)Кудрявкин, Сергей Серафимович

Авторская позиция в произведениях М. Горького 1890-х годовЛеднева Татьяна Петровна

Религиозно-нравственные искания в творчестве Н. С. Лескова 1880-х - 1890-х годов Новикова Алла Анатольевна