Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Особенности балладного жанра в их связи с романтическим сознанием 18
1. Некоторые жанровые особенности баллад. Спорные вопросы 18
2. Связь жанра баллады с романтическим сознанием 27
3. Несколько слов из истории старинной фольклорной и новейшей литературной баллады. Романтическая природа обоих жанров 36
Глава II. Предбалладные стихотворения Бродского и их связь с романтической традицией 38
1, Переходный жанр «предбаллада» и его признаки 38
2, Анализ проблематики, образной системы и мотивной сферы предбалладных стихотворений Бродского 46
Глава III. Баллады Бродского и их связь с романтической традицией 85
1, Ранние баллады Бродского в контексте лермонтовской традиции 87
2. «Баллада Лжеца» и «Баллада Короля» («Шествие») , 119
3. Баллады 1962 года 126
Глава IV. Балладные стихотворения Бродского 175
1. Балладные стихотворения «реалистическо-философского» содержания 175
2. Балладные стихотворения Бродского аллегорически-философского и символического плана с элементами таинственно-фантастического характера 187
3. Стихотворения Бродского с балладными элементами в сюжете 211
4. Стихотворения фольклорного типа с элементами баллады 230
5. Тип сатирической баллады и «антибаллады» в поэзии Бродского .23 7
Заключение 246
Библиография 247
- Некоторые жанровые особенности баллад. Спорные вопросы
- Переходный жанр «предбаллада» и его признаки
- Ранние баллады Бродского в контексте лермонтовской традиции
- Балладные стихотворения «реалистическо-философского» содержания
Введение к работе
Романтическая традиция в творчестве Бродского наиболее очевидным образом проявляется в стихотворениях, так или иначе соотнесенных с жанром баллады.
Рассматривая балладу как один из ведущих романтических жанров, нашедших воплощение в творчестве Бродского, следует оговорить некоторые особенности его балладной поэзии, важные с нашей точки зрения.
Прежде всего это особая романтическая природа сознания, лежащая в основе балладного жанра, что имеет отношение не только к балладам Бродского, но - к литературной балладе вообще, а также к народной классической балладе, с которой в той или иной мере связаны некоторые произведения Бродского.
Особая значимость балладного среза в поэзии Бродского обусловлена ролью баллады как жанра по преимуществу романтического. Предметом настоящего исследования является феномен балладности в поэзии Бродского, воплощающий романтическую парадигму мировоззрения и обусловливающий связь творчества поэта с романтической традицией первой трети XIX века. Выявление этой связи художественного сознания Бродского с поэзией романтиков ведется посредством анализа конкретных текстов, содержащих различные обращения Бродского к творчеству поэтов романтической ориентации первой трети XIX века (Жуковского, Батюшкова, Вяземского, Боратынского, Полежаева, раннего Пушкина, Лермонтова). Об обращении Бродского к традиции этих поэтов свидетельствуют присутствующие в его произведениях отсылки в форме аллюзий, цитат, полуцитат, трансформированных цитат и контаминации, наличие общих мотивов и образов, способов художественного изображения, являющихся следствием общих представлений о мире: в первую очередь романтического двоемирия и романтического призвания, реализованных в художественном мире посредством актуализации тем, релевантных для романти-
ческого сознания: смерти, высокой спасительной роли Творчества, поиска собственного пути и свободного выбора поэта - в условиях необычных обстоятельств.
В работе утверждается наличие особого балладного среза в поэзии Бродского, вносится понятие балладности как качественного явления в его художественном мире.
Балладный аспект в творчестве Бродского на сей день остается очень мало изученным, что обусловливает научный смысл настоящего исследования.
Баллады Бродского (даже те из них, которые наиболее полно соответствуют этому жанру), безусловно, сильно отличаются от баллад поэтов первой трети XIX века. В стихотворениях Бродского присутствует двойная мотивировка (мистическая и реальная), нередко авторская эмоция скрывается за внешне рационалистической формой отстраненного описания. Но за всем этим угадывается романтическое мировидение поэта, который, в отличие от своих предшественников, обращается не к откровенному обрисовыванию фантастического запредельного пространства, а предоставляет возможность читателю самому идентифицировать последнее. В балладах Бродского отражены, на первый взгляд, обыденные реалии, но обычные предметы получают новое смысловое наполнение.
Баллады Бродского создаются поэтом во второй половине XX века, то есть в совершенно другой, по сравнению с романтиками, преемником традиции которых он является, исторический период, в контексте иного культурного, социально-политического и бытового пространства, что обусловливает бесспорную модификацию баллады как жанра. Но общей остается некая романтическая парадигма, несущая философский подтекст и лежащая в основе взгляда на мир художника, отраженная в его творчестве. Баллада как жанр, претерпевая изменения, обрела в творчестве поэтов XX
века новую форму, в то же время сохранив исходное содержательное ядро, соответствующее романтической эстетике мировидения.
Рассматривая балладу в качестве ключевого проводника романтического сознания в поэзии Бродского, необходимо оговорить некоторые особенности как балладного жанра, претерпевшего существенные изменения на протяжении XX века в ходе литературной эволюции, так и самого понятия "романтизм", нуждающегося в уточнении - в различных своих аспектах, непосредственно относящихся к проблеме художественного мира Бродского.
Прежде всего следует остановиться на доказательствах романтической природы балладного жанра. Баллада, даже претерпевая структурные изменения под влиянием исторического процесса, по-прежнему сохраняет свою романтическую ориентацию.
В нашей работе понятие «романтизм» не сводится к обозначению литературного направления определенной эпохи, конкретной художественной системы; его также нельзя свести к общественному движению. Романтизм в широком смысле обозначает особую модель мироощущения, в основе которого лежит признание господства в мире высших сил, простирающихся за пределами физической реальности; высшей ценности личности, противопоставление исключительного - обыденному во всех аспектах постижения; антиномия двух миров - в самом широком понимании - мира реального, не удовлетворяющего индивидуума, и мира высшего, абсолютного, космического. В своем творчестве романтик руководствуется ключевой идеей свободы и раскрепощенности, независимости от каких-либо "канонов" и установленных рамок.
Некоторые жанровые особенности баллад. Спорные вопросы
Несмотря на многочисленные исследования, посвященные жанру баллад, последний по сей день остается во многом неизученным литературным явлением, самым непредсказуемым романтическим жанром, вызывающим непримиримые споры среди ученых, не приходящих к единому мнению по ряду вопросов.
Причина, в частности, в том, что "жанр баллады имеет двоякое происхождение, литературное и фольклорное - и уже поэтому не поддается однозначной локализации"1.
Вследствие определенных расхождений взглядов ученых на происхождение, время возникновения, а также классификации жанровых особенностей баллад, термин «баллада» не поддается однозначному определению и имеет разные трактовки.
Например, вопрос временного сопоставления баллад с былинным героическим эпосом до сих пор вызывает споры, не приводящие ученых к единому мнению. На протяжении прошлого столетия большинство исследователей, в том числе А. Н. Веселовский, склонялись к тому, чтобы относить время происхождения западноевропейских и славянских народных баллад к доисторической эпохе, периоду разложения первобытного синкретизма, признавали относительную древность баллады по сравнению с былинным эпосом. Д. М. Балашов, напротив, считает более древним, нежели баллады, героический эпос, полагая, что первые произошли именно "...в борьбе с ним, вследствие решительного изменения художественного сознания" . Однако ни у кого не вызывает сомнения происхождение баллады от плясовой песни (отмечавшееся в России еще Н, Остолоповым)2 и установка не столько на восприятие фабулы, сколько на пение. Как свидетельствуют ряд исследователей (Д. М Балашов, Р. В. Иезуитова, А. А. Гугнин) В средневековой Европе баллада может приобретать романсную форму.
Как известно, «название "народная баллада" долгое время применялось к явлению западноевропейского фольклора. Само название «баллада(ЬаІІае) в применении к народным повествовательным песням-балладам - английского происхождения» . Однако на русском Севере, между тем, баллады тоже были, долгое время существовали после затухания жанра, и даже, по свидетельству Д. Н. Балашова "...создавались вплоть до XX столетия" . Они назывались старинами («народная песня эпического или лиро-эпического характера, возникшая в XIV и угасающая в конце XVII столетий» . Для нас важно напомнить, что собирать баллады начали преромантики и романтики (в России - славянофилы, прежде всего П.В .Киреевский).
В настоящее время в науке бытуют четыре теории, объясняющие жанровую природу баллады: ряд исследователей подчеркивает эпическую сторону баллады (А. И. Соболевский, Н. Н. Андреев, Д. М. Балашов, А. В. Кулагина, В. Я, Пропп). Эпическим по преимуществу жанром балладу считал и В.Л.Пропп. Другие исследователи, начиная с А.Н.Веселовского (среди них Р. В. Иезуитова, М. Л. Гаспаров, О. Тумелевич, И. Едина, П. Линтур, Л. Аринштейн, В. Ерофеев, А. Козин,) рассматривают балладу как лиро-эпический жанр.
Р. В. Иезуитова замечает: «...Лиро-эпическая природа баллады определяет новые принципы построения сюжета, оригинальность композиции, ритмическую структуру и образно-стилевую систему. ... Сохраняя четкую сюжетную линию, последовательность эпическому слову, баллада соединила эпическое и лирическое начала в сложном синтезе. На их стыке родился новый по своему характеру жанр, обладающий взаимнообогащен-ными свойствами эпоса и лирики, и в то же время качественно отличный от них" ,
Сторонники третьей теории жанра принимают в большей мере во внимание роль в балладе лирического компонента. В основном балладу рассматривали как лирический вид поэзии поэты и собиратели фольклора в XIX веке2. Несмотря на то, что эта точка зрения иногда объявляется совсем устаревшей3, некоторые исследователи относительно недавно отдавали ей предпочтение .
Еще одно, четвертое течение в отечественной науке считает балладу эпико-лиро-драматическим жанром. Этот подход, на наш взгляд, в большей мере учитывает жанровые особенности баллады и специфику ее стиля. В качестве сторонников этой концепции можно назвать Б.Путилова, А. Гугнина, Р. Райт-Ковалеву, А. Микешина, Е. Тудоровскую, Ы. Б. Реморову. Все три начала могут быть задействованы в балладе в разной степени, «в зависимости от потребностей исторического времени и идейно-художественной установки произведения»1.
Некоторые ученые (В.М.Жирмунский, В.И.Коровин) не находят возможным предлагать одно жесткое жанровое определение баллады, видя в истории литературы баллады весьма различные: эпические, лирические, лиро-драматические, лиро-эпические.
Идея соединения в балладе трех начал (эпического, драматического и лирического) принадлежала Гете , по мнению которого этот синтез нельзя считать статичным. Гердер, считавший балладу прообразом искусства, его первичной национальной формой, писал: «нетрудно было бы доказать, что лирические, мифологические, драматические и эпические элементы, составляющие национальные отличия английской поэзии, возникли из этого древнего наследия старинных певцов и поэтов» .
Гегель писал: "баллады, хотя и в меньших масштабах, чем собственно эпическая поэзия, охватывают, как правило, целостность замкнутого в себе события, однако набрасывают его картину лишь в наиболее выдающихся моментах. Вместе с тем они с большей полнотой и притом с большей сосредоточенностью и проникновенностью дают выявиться глубинам сердца, которое без остатка связывает себя со всем происходящим, и душевному тону жалобы, уныния, печали, радости и т.д.".
Переходный жанр «предбаллада» и его признаки
Выделяя предбалладные произведения, следует ввести понятие «бал-ладность» - это особая черта поэзии Бродского, наделенная определенными чертами романтического сознания, наиболее адекватно актуализированными в жанре, близком к балладе в различных ее разновидностях.
Д. Л. Лакербай называет некоторые стихотворения Бродского, в которых в разной мере угадываются присущие балладе черты (в основном исследователь говорит об отражении романтического мира таинственного при помощи мотивов тьмы, мрака, тайны), - а именно: «В деревне никто не сходит с ума...» (1961), «В темноте у окна» (1961), «Пограничной водой наливается куст...» (1962), «Вдоль темно-желтых квартир» (1962), а также "Притча" (1962).
При этом, отмечая романистические мотивы, присущие стихотворениям Бродского 1961-62 годов, исследователь наряду с общими рассуждениями о природе отражения потустороннего в ранней поэзии Бродского не предлагает собственной классификации балладных произведений.
А согласно выдвигаемой нами концепции, некоторые стихи начала 1960-х, в том числе названные выше, несколько сонетов 1962 года и несколько произведений романсно-балладной направленности можно объединить в один тип, который мы предлагаем называть «предбалладами».
Дифференциальным признаком, лежащим в основе подобного объединения, является, безусловно, не только наличие некоторых общих романтических мотивов, но в большей мере - наличие специфического семанти-ко-интонационного поля, определенной динамико-эмоциональной «частоты», предчувствия скрытого драматического конфликта, свойственного балладам. Романтические мотивы здесь являются следствием, или, скорее, выражением определенного типа сознания, авторского настроя на некую волну, требующую "балладных средств выражения".
В этот период Бродский ощущает необходимость поиска новых художественных форм для более непосредственного отражения своего мироощущения, кроющегося под маской отстранения и равнодушия. В этой ситуации наиболее подходящим для передачи внутреннего состояния поэта оказался жанр баллады. В то же время стихи, относимые нами к «предбал-ладам», во многом близки элегии, жанр которой оставался привлекательным для поэта постоянно и, на мой взгляд, отличный от мнения Лакербая1, не исчерпал себя и тогда, когда поэт обратился к балладной форме.
Баллада послужила удачной формой, требующей максимального авторского раскрытия в условиях более регламентированных, нежели элегия. Особое значение в балладе Бродского приобретает компонент философский.
Особенностями «предбаллад» Бродского, по нашему мнению, является следующее.
«Предбаллады» не состоят в хронологической зависимости от собственно «баллад», т.е. не обязательно им предшествуют. Так, «Пограничной водой наливается куст...», «Вдоль темно-желтых квартир...», а также четыре включенных нами в этот тип сонета датированы 1962 годом - годом баллад. Предбаллады предшествуют балладам скорее не в хронологическом, а в жанрово-семантическом отношении: они предчувствуют балладу, которая, безусловно, присутствует в них в виде отдельных элементов в пространстве стиха, граничащих с элементами других жанров.
Таким образом, можно говорить о переходном характере жанровой структуры. Предбаллады не имеют четких жанровых очертаний, сохраняя нередко черты элегии или романса. Так, в стихотворении "В деревне никто не сходит с ума..." присутствует элегическая цикличность, замкнутость временного и пространственного планов, характерное для элегии кружение.
Сюжет предбаллад намеренно ослаблен по сравнению с собственно балладами и подчинен философскому компоненту. Важной чертой предбаллад является отсутствие явленного в мире физической реальности действия, в то время как в балладах события случаются. В предбалладах же есть ощущение напряженного ожидания драматического события, все действие предугадывается, предсказывается, ожидается или же происходит только в душевном мире героя:
Над холодной водой автоматчик притих, И душа не кричит во весь голос. («Пограничной водой наливается куст...»)
Закамуфлированным оказывается и драматический конфликт человека и инобытия. Его надо угадывать, искать в сознании героя, сопряженном с миром реальным, с одной стороны, и миром таинственного, - с другой.
Основой драматического конфликта как в балладах, так и в предбалла-дах Бродского оказывается столкновение с иномирием в том или ином виде. "Действие" предбаллад зачастую происходит на границе миров, на стыке реального и допустимого, присутствующего в авторском сознании, что обусловливает жанровую амбивалентность, некоторую неопределенность жанровых очертаний. Даже в балладах Бродского, в которых сюжет обретает более ясные очертания, последний выполняет функциональную роль, не являясь самоценным, в отличие от традиционной баллады. Поэтическую задачу передать действие, полупроисходящее на грани реального и запредельного, принимает на себя предбаллада, промежуточная между балладой и элегией, оказываясь способной наиболее адекватно выразить авторское мировидение, и это подтверждает осознанность и оправданность обращения Бродского к этому жанру, продиктованное отнюдь не «исчерпанностью элегий»1
Итак, основными чертами предбаллад Бродского являются: известная элегичность, образуемая в силу переходного характера жанра, размытый сюжет с неявным полупроисходящим действием и нагнетаемым ожиданием, производящим сильный эмоциональный эффект на читателя, драматический конфликт с запредельным, положенный в основу сюжета, особая интонационная динамика, создающая балладную атмосферу, доминирующее значение философского компонента.
Ранние баллады Бродского в контексте лермонтовской традиции
Самым ранним произведением Бродского, озаглавленным «Баллада», является «Баллада о Лермонтове», написанная, как считает Дж.Нокс, в ответ на стихотворение Я. Гордина «Памяти Лермонтова». Исследователь, ссылаясь на комментарии В. Марамзина, приводит таюке другой вариант названия стихотворения Бродского - «Баллада о поручике Лермонтове».
Дата написания этого стихотворения отсутствует, однако, как отмечает Дж. Нокс, «...Гордин вспоминает, что написано оно, вероятнее всего, в 1958 году, во всяком случае, не позднее весны 1959 года»1.
Это стихотворение носит иронический характер. Исследователь подчеркивает тяжелые обстоятельства жизни поэта, на фоне чего Бродскому горделивые амбиции сосланного на Кавказ офицера Лермонтова якобы представляются надуманными и бессмысленными: "поэту, семья которого пережила страх тяжелых сталинских времен и трагическое дело еврейских врачей, «героизм» автора романа «из жизни на водах», «погибшего около санатория», кажется бессмысленным и смешным..." Поговорим о разном героизме разных героев разного времени, поговорим о городах, о горах, о гордости и о горе, - поговорим о Лермонтове, о славном поручике Лермонтове, авторе романа из жизни на водах, погибшем около санатория,
Я думаю, что такая трактовка стихотворения Бродского не совсем верна: авторская ирония адресована не лично Лермонтову, которому Бродский не противопоставляет себя, а скорее соотносит его с собой. Как далее справедливо пишет Нокс, Бродский стремится «к развенчанию псевдоромантических слов и лозунгов, скомпрометировавших себя в годы сталинщины» , Иронический тон свидетельствует о принципиальной антипафосности поэзии Бродского. Ни о какой «пародии» речь ни в коем случае не может идти, о чем свидетельствует также особое, трепетное отношение Бродского к Лермонтову, неоднократно высказываемое поэтом в его интервью, лекциях и эссе, традицию которого он во многом воспринял в своем творчестве. Вопреки Джейн Нокс, утверждающей, что романтический характер поэтов пушкинской плеяды и характер русского Байрона XIX века Михаила Лермонтова резко противопоставляются внутреннему психологическому состоянию молодого Бродского 50-х и 60-х годов по-слесталинской эры, я считаю, что отмеченное «противопоставление» является лишь внешним - своего рода формой неприятия того самого дискредитировавшего себя пафоса. Что касается аспекта литературного творчества, а также биографического аспекта, то, на наш взгляд, - можно говорить о наличии большого количества общих черт у Бродского и Лермонтова, равно как и общих сторон мировосприятия.
Таким образом, иронию, присущую вообще поэзии Бродского, поэт направил в «Балладе о Лермонтове» в адрес сугубо внешней формы проявления романтизма, адекватно воспринимавшейся в XIX веке, но представляющейся ему несколько напыщенной - в XX и поэтому требующий иного «облачения». Это «облачение», явленное при помощи различных художественных приемов (остранения, иронии, антипафосности и др.) и определенной авторской позиции, присущее всей поэзии Бродского, ничуть не уменьшает ее романтический характер, осознанно скрываемый за внешне рационалистическими ходами.
Эта тенденция, связанная с художественной «маскировкой» романтизма при помощи различных приемов, имеет место и в творчестве зрелого Лермонтова в период после 1837 года.
В другом раннем произведении Бродского, выдержанном в другом, более откровенно-романтическом ключе, литературная преемственность по отношению к Лермонтову очевидна.
«Баллада о маленьком буксире» - первое опубликованное в нашей стране при помощи Льва Лосева стихотворение поэта (в журнале «Костер» за ноябрь 1962 г.). Не вошедшая в состав ни четырехтомника, ни девятитомника, представляющих наиболее полное собрание сочинений. Иосифа Бродского, изданное в нашей стране, «Баллада о маленьком буксире», вероятно, расценивалась исследователями как произведение, принадлежащее к детской литературе, а значит, не заслуживающее пристального внимания серьезных людей, в то время как оно, на мой взгляд, по своей проблематике, образной и мотивной системам, пафосу отнюдь не является «детским».
Сам факт обращения поэта к жанру баллады выдает «откровенный романтизм раннего Бродского», если воспользоваться удачным выражением Владимира Уфлянда1. Несмотря на наличие в арсенале литературных баллад нескольких разновидностей жанра (социальные, реалистические, сатирические и др.), баллада - исконно романтический жанр, всегда привлекавший внимание поэтов именно этой литературной ориентации.
Если Лермонтов, согласно неоднократно высказанным мнениям исследователей, возродил русскую литературную балладу, дал ей, образно говоря, вторую жизнь, после предшествующего этапа затухания балладного жанра или преобразования его (в частности, в творчестве Пушкина, существенно его снизившего) в сатирическую балладу, открыл новый этап в балладном творчестве, то его преемник Иосиф Бродский оказался последователем Лермонтова и в этом отношении, ибо трансформировал жанр баллады и обратился к нему в исконно романтическом ключе.
О своеобразном наследовании лермонтовской традиции Бродский нередко заявлял как в своих многочисленных интервью, выступлениях, эссе, так и в поэтическом творчестве. В «Стансах городу» поэт провел параллель между собой и далеким предшественникам:
Да не будет дано умереть мне вдали от тебя, в голубиных горах, кривоногому мальчику вторя...
Как подметил Я. Гордин, «назвать Лермонтова в этом горьком и трогательном контексте «кривоногим мальчиком» возможно было, лишь ощущая роковую связанность с ним»1.
Немаловажно, на мой взгляд, отметить еще одну черту, сближающую балладное творчество обоих поэтов: жанровую неоднородность, допускающую смещение внутри одного произведения отдельных элементов различных жанров, свойственное как поэзии Лермонтова, так и Иосифа Бродского. По словам А.И.Журавлевой, «в большинстве случаев мы не можем дать поздним стихотворениям Лермонтова традиционного жанрового обозначения, но, несомненно, чувствуется связь «Морской царевны» с балладой» . Далее исследователь подчеркивает наличие в поэтических произведениях Лермонтова различных элементов балладного жанра, нередко обеспечивающего « ... характерную лермонтовскую полемич-ность и смысловую напряженность, многомерность» .
Балладные стихотворения «реалистическо-философского» содержания
Эту подгруппу произведений Бродского балладного типа составляют стихотворения с присущими им скрытыми чертами балладного жанра и, таким образом, не поддающиеся однозначному жанровому определению. Стихотворения, принадлежащие к этой подгруппе, объединяют черты, связанные с построением сюжетно-содержательного плана: во всех представленных в этой группе стихотворениях наличествуют два плана образного содержания - реальный и метафизический.
Стихотворениям этой группы с «реалистическим» описанием бытия присущи такие черты, дающие возможность подчеркивать их «баллад-ность», как присутствие мотивов потустороннего (выраженных в не столь явной форме, в отличие от баллад), скрытый конфликт, остающийся не менее трагическим в силу своей художественной «зашифрованное», обращение к характерной проблематике: экзистенциальным тайнам миро- здания, проблеме смерти, времени, столкновению обыденного и чудесного.
Отличительной особенностью стихотворений, составляющих эту группу, является наличие двух образно-семантических планов, обусловливающее двойственный характер их поэтики: с одной стороны, - реалистический, выраженный в сюжете, на первый взгляд не содержащем ничего сверхъестественного; с другой стороны, - и метафизический.
В эту группу мы предлагаем включать следующие стихотворения: «В горчичном лесу» (1963), «Я шел сквозь рощу, думая о том...» (1962), «Переселение» (1963), «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером...» (1989), «Облака» (1989), «Памяти отца: Австралия» (1989), «Не важно, что было вокруг, и не важно...» (1990), «Персидская стрела» (1963).
Сюжет стихотворения «В горчичном лесу», состоящий из переплетения равнозначных по смыслу двух мотивов: мотива таинственного леса со своей внутренней жизнью, своим сердцем, выраженным в образе черно-красного дятла, и мотива замкнутой цикличности человеческого бытия, на первый взгляд может показаться вполне «реалистическим», представляющим собой описание жизни человека с его обыденным бытом, обусловленным жизненными потребностями и природой. Однако не все так просто в стихотворении Бродского, имеющем второе смысловое дно, раскрытию философского смысла которого и служит внешний сюжет. Во-первых, следует обратить внимание на такую его особенность, как размежевание жизни природы и жизни человека, а следовательно, метафизику того и другого и их независимость друг от друга. Здесь Бродский предлагает сугубо личный взгляд на взаимоотношения человека и природного мира, носящий романтический характер: природа представлена как таинственный мир, живущий по своим экзистенциональным законам и, возможно, постигший нечто более, нежели человек. Изображение мира природы в его связи с потусторонним, с таинственными безднами отражает балладные черты стихотворения Бродского. Отделенность мира природы и мира запредельного в смысле его онтологии представлена выполняющей аллегорическую функцию «шторой» (примечательно, что это слово Бродский берет в кавычки): Там, за «шторой», должно быть, сквозь сон, сосны мечутся с треском и воем, исхитряясь попасть в унисон придыханью своим разнобоем. Все сгибается, бьется, кричит; но меж ними достаточно внятно - в этих «ребрах» - их сердце стучит, черно-красное в образе дятла. Примечательно, что человек ощущает связь природного мира с запредельным, а также свой контакт с ним, что видно и из слов «должно быть» и из мотива охватывающего человека экзистенционального страха: Все растет изнутри, в тишине, прерываемой изредка печью. Расползается страх по спине, проникая на грудь по предплечью; и на горле смыкая кольцо... Скрытая метафизика мира человека состоит в философском конфликте, подобном конфликту в стихотворении «В деревне никто не сходит с ума...», циклической обыденности бытия человека, заключающегося, в частности, в регулярном повторении определенных действий: Топка печи, стекла вытиранье, выметанье бумаг из углов, разрешенная стирка, стиранье.
Оттиранье кастрюль, чтоб блестели. Возращенье размеров стола. Топка печи, заправка постели, -и сферы безумного, надмирного, иррационального. Примечательно, что быт, с одной стороны, организуя жизнь человека, как заметил Д.Л.Лакербай1, защищает его от абсурда действительности, однако он в не меньшей мере создает духовный плен человека, как и в стихотворении «В деревне никто не сходит с ума...», ограничивает проникновение человека в сферы высшего порядка. Попадая в зависимость от обыденного быта, человек осознанно втискивает себя в некие рамки. Окружающие человека реалии предметно-вещественного мира и «законы», провоцируемые ими, вовлекающие в себя человека, создают еще одно трагическое противоречие: между должным и сущим.
