Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Лингвокультурологическое и когнитивное исследование метафоры в современной лингвистике 14
1.1. Лингвокультурология в системе антропоцентрических исследовательских направлений. Определение основных понятий 15
1.2. Основные положения когнитивной лингвистики 19
1.3. Когнитивная лингвистика в российском языкознании: когнитивный подход к лексической семантике 26
1.4. Развитие и становление теории языковой картины мира: понятие «языковая картина мира» 31
1.5. Метафора как инструмент изучения языковой картины мира 40
1.6. Исследование метафоры в современной научной парадигме 45
1.6.1. Основные лингвистические теории метафоры 47
1.6.2. Традиции изучения метафоры в русистике 51
1.6.3. Теория концептуальной метафоры и ее преломление в русистике 57
1.6.4. Метафора и теория восприятия 66
Выводы 74
Глава 2. Энтомологическая метафора как интерпретационный механизм в русском языке (в сопоставлении с итальянским) 77
2.1. Источники языкового материала и критерии его отбора 77
2.2. Метафорическое поле энтомонимов 84
2.3. Особенности семантической и словообразовательной деривации энтомонимов 95
2.4. Анализ механизмов метафоризации энтоморфизмов 105
2.4.1. Направление «внешние черты насекомого -> внешние черты человека» (визуальное восприятие) 109
2.4.2. Направление «внешние черты насекомого -> внутренние качества человека» (визуальное восприятие) 118
2.4.3. Направление «поведение насекомого -> поведение человека» (визуальное, звуковое и тактильное восприятие) 127
2.5. Производные имена прилагательные и существительные 151
2.6. Анализ энтомологических глаголов 160
2.6.1. Глагольные метафоры, образованные на основе особенностей восприятия звука, издаваемого насекомым 162
2.6.2. Глагольные метафоры, образованные на основе особенностей восприятия движения насекомого 168
2.6.3. Глагольные метафоры, образованные на основе представлений о типичных действиях/поведении насекомых 174
2.7. Образование «предметных» метафор 183
2.7.1. «Предметные» метафоры, образованные на основе визуального сходства 186
2.7.2. «Предметные» метафоры, образованные на основе восприятия особенностей звука, издаваемого насекомым 190
2.7.3. «Предметные» метафоры, образованные на основе представлений о типичных действиях/поведении насекомых 192
2.8. Особенности русской и итальянской метафорических картин мира (на примере энтомологической лексики) 196
Выводы 213
Заключение 217
- Основные положения когнитивной лингвистики
- Метафора как инструмент изучения языковой картины мира
- Особенности семантической и словообразовательной деривации энтомонимов
- Глагольные метафоры, образованные на основе представлений о типичных действиях/поведении насекомых
Введение к работе
Данное диссертационное исследование посвящено изучению
энтомологических метафор в русском языке (в сопоставлении с итальянским) и выполнено в русле семасиологического и лингвокультурологического направлений. Работа носит междисциплинарный характер, поскольку связана, с одной стороны, с когнитивным моделированием, привлекающим результаты исследований по теории восприятия, с другой, – имеет сопоставительную направленность, так как выявляет общее и различное, универсальное и национально-специфическое в осмыслении определенного участка внеязыковой действительности.
Многоплановость исследования объясняется пониманием языка как
неотделимой части когнитивной системы, которой располагает человек. В силу
этого язык не может быть изучен отдельно от познавательных и
психоэмоциональных процессов, таких, как способность целостно
воспринимать реальность, мыслить метафорически и схематически,
накапливать информацию в форме образов, организовывать знания
иерархически, сообразуясь с прототипами, а также способность переживать
чувства. Изучать природу и функционирование языка – значит понимать, как
человек получает/переживает впечатления, как протекает обработка
информации и какие языковые элементы человек выбирает для отражения и интерпретации реальности.
В основе исследования лежат труды по когнитивной лингвистике, лингвокультурологии, семасиологии, лексикологии и лексикографии.
В центре внимания данной работы находится изучение вторичной
номинации, в частности метафоры, понимаемой нами вслед за Д.Н. Шмелевым,
Н.Д. Арутюновой, Г.Н. Скляревской, как «вторичная косвенная номинация при
обязательном сохранении семантической двуплановости и образного элемента»
[Скляревская 1993: 12]. Метафора отражает национальную специфику
восприятия и осмысления действительности. В метафоре, как в призме,
отражаются логические и мифологические черты национального характера, и поэтому она считается «вербализированным приемом мышления о мире» [Арутюнова 1998:8], кроме того, в метафоре как в сложном языковом знаке отражаются основные характеристики аксиологической парадигмы социума.
Зоонимы, включающие и энтомологическую лексику, имеют ярко выраженную тенденцию к развитию переносных коннотативных значений, отражают стереотипы поведения, становятся символами тех или иных свойств/качеств человека, поэтому ученые неоднократно обращались к исследованию зооморфизмов. Так, зооморфную метафору в различных аспектах, в том числе и сопоставительном, (русский, французский, английский языки) в 60-е – 70-е годы ХХ века исследовали М.И. Черемисина, Е.А. Гутман, Ф.А. Литвин, О.А. Рыжкина, Л.В. Войтик и др. В этих работах заложены основы современного лингвокультурологического подхода в изучении метафоры. Отметим, что энтомологическая метафора рассматривалась наряду с прочими зооморфизмами, оставаясь обычно на периферии исследовательского
внимания (за исключением самых распространенных метафор типа муравей, стрекоза, клоп).
Несмотря на активное изучение зооморфизмов в 70-е – 80-е годы прошлого века, этот метафорический фрагмент словаря по-прежнему привлекает внимание ученых, однако рассматриваются теперь эти метафоры под иным углом зрения. Так, О.А. Корнилов в своей работе «Языковые картины мира как производные национальных менталитетов» исследовал специфику национальных картин мира, привлекая в качестве иллюстративного материала энтомологическую терминологию русского, испанского, китайского и других языков.
В современных сопоставительных исследованиях постепенно
увеличивается количество привлекаемых языков, так, например, зооморфная
лексика изучалась на материале русского и турецкого [Устуньер 2004],
русского, французского и немецкого языков [Солнцева 2004] и др. В последнее
время появились сопоставительные работы, посвященные русским и
итальянским зооморфизмам [Булыгина, Трипольская 2008, 2009; Пуцилева
2009], в которых рассматриваются механизмы метафоризации и особенности
интерпретации действительности с помощью зооморфной метафоры. Изучение
русских зооморфизмов на фоне других языков позволяет выявить в этом
фрагменте словаря новые специфические черты русского
метафорообразования.
Механизмы метафоризации энтомонимов изучаются в соотнесении с процессами восприятия действительности. В современной лингвистике теория восприятия находится в зоне пересечения психологии, философии и лингвистики и является актуальной в аспекте изучения языковых средств, интерпретирующих разные типы восприятия. Это связано с утвердившейся в лингвистике ранее антропоцентрической парадигмой и входящим в нее когнитивным направлением. Действительно, чувственное восприятие является одним из древнейших способов познания действительности, одним из видов когнитивной деятельности человека, в связи с чем рассматривается во взаимосвязи «с мышлением, с ментальными репрезентациями, со знанием и способами его получения, ибо для всех этих вопросов базой является именно восприятие» [Краткий словарь когнитивных терминов 1997: 19]. В современных психологических и лингвистических исследованиях восприятие понимается как когнитивный процесс, который формирует сенсорный уровень познания, являющийся базовым для всей когнитивной деятельности человека [Там же: 21].
Актуальность диссертационного исследования обусловлена
обращением к разноаспектному (семасиологическому и
лингвокультурологическому) исследованию энтомологических метафор в русском языке на фоне другого словаря. Актуально также изучение метафорической лексики в контексте теории восприятия, которое позволяет выявить особенности процессов метафоризации и объяснить с опорой на специфику системы восприятия и основные принципы гештальт-теории ведущие интерпретационные механизмы.
Объект исследования – тематическая группа (далее – ТГ) энтомонимов в
русском языке (на фоне итальянского), а также метафорическое поле (далее –
МП), смоделированное на основе данной ТГ, предметом же исследования
являются процессы семантической деривации, механизмы
метафорообразования (отличительные признаки и черты сходства) в русской и итальянской лингвокультурах.
Цель исследования – анализ механизмов метафоризации энтомонимов, а также выявление национально-специфических черт в осмыслении и метафорической интерпретации действительности в русской языковой картине мира. В соответствии с целью мы ставим перед собой следующие задачи:
-
проанализировать соотношение когнитивных и лингвокульторологических направлений в изучении метафоры;
-
рассмотреть особенности изучения метафоры в русле теории восприятия;
-
выявить ТГ энтомонимов в русском и итальянском языках и охарактеризовать их деривационный потенциал;
-
смоделировать МП энтомонимов, являющееся инструментом описания соответствующего фрагмента языковой картины мира;
-
выявить направления и особенности механизмов метафоризации и определить характер взаимодействия признаков, лежащих в основе процессов метафорообразования;
-
выявить универсальные и уникальные черты метафорической интерпретации действительности в русском языке.
Для решения поставленных задач мы используем методы
дефиниционного, компонентного, контекстуального, когнитивного анализа,
метод полевого структурирования и моделирования, привлекаем
сопоставительные методики анализа лексических систем разных языков. Данные, полученные в результате проведенного семасиологического и дискурсивного анализа, интерпретируются в когнитивном ключе.
Материал исследования представлен в виде трех картотек (картотеки словарных статей, текстовых употреблений и данных психолингвистических экспериментов). Словарная картотека сформирована в результате направленной выборки из словарей разных типов русского и итальянского языков. Для русской контекстной картотеки привлекались данные Национального корпуса русского языка («Рускорпора»). Составление итальянской контекстной картотеки осуществлялось с помощью корпусов газетных статей. Третий источник языкового материала – данные психолингвистических экспериментов.
Рабочая картотека состоит из 3-х разделов: собственно энтомонимы,
словообразовательные дериваты от наименований насекомых и глаголы,
которые не являются морфологическими дериватами этих наименований, но
семантически связаны с ними. Все метафоры, образованные от номинаций
энтомонимов в русском и итальянском языках, мы в соответствии с типом
объекта уподобления подразделяем на две группы: антропоморфные
(метафоры, характеризующие человека) и предметные/артефактные
(метафорические наименования предметов). Антропоморфные метафоры составляют большую часть рассматриваемых семантических дериватов.
Проанализировав лексикографические источники, контекстный материал и результаты экспериментов, мы выявили 92 метафорообразующие единицы в русском языке и 215 в итальянском языке.
Новизна настоящей работы состоит в многоаспектном исследовании
фрагментов метафорических картин мира, позволяющем сделать выводы об
особенностях восприятия (визуального, аудиального, тактильного) говорящими
предметного мира. В работе выявлены и объяснены универсальные и
уникальные черты метафорической интерпретации действительности,
особенности эмоциональной и аксиологической парадигмы разных социумов. Исследование выполнено на материале, не привлекавшемся к подробному научному описанию (русские энтомологические метафоры на фоне итальянских).
Теоретическая значимость настоящей работы определяется
включенностью в исследования национальных картин мира: привлечение результатов изучения разных языков дает возможность выявить языковые универсалии и наметить основные тенденции в развитии национально-специфических метафорических, эмоционально-оценочных и образных словарей. Результаты семасиологического и лингвокультурологического исследования расширяют и углубляют представления об общих и частных особенностях в образовании русской метафоры. Выводы настоящего исследования представляют также интерес для дальнейшего развития теории лакунарности.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов при разработке вузовских курсов по лексикологии, лингвокультурологии и компаративистике, в переводческой практике, создании одноязычных и двуязычных словарей. Результаты исследования могут послужить материалом для преподавания русского и итальянского языков как иностранных.
Теоретико-методологические основы диссертационной работы
составили труды, посвященные исследованию метафоры как способа
мировидения (JI.B. Балашова, Ю.А. Мартынова, Н.А. Мишанкина,
В.П. Москвин, З.И. Резанова, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, В.Н. Топоров,
А.П. Чудинов, Е.С. Яковлева и др.). Эти работы осуществляются на основе
классической теории концептуальной метафоры (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак,
А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов, И.М. Кобозева, Е.С. Кубрякова, М.В. Никитин,
Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, A.П. Чудинов, Н.А. Мишанкина; Дж. Лакофф,
М. Джонсон, М. Black, R.W. Gibbs, Z. Kvecses, и др.) и достижений в области
когнитивной семантики (Дж. Лакофф, Ч. Филмор, М. Минский,
Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, В.Н. Телия, З.Д. Попова, И.А. Стернин и др.) и
лингвокультурологии (А. Вежбицкая, В.И. Карасик, В.В. Красных,
В.А. Маслова, B.Н. Телия, С.Г. Воркачев, В.В. Воробьев, М.И. Черемисина, Е.А. Гутман, Ф.А. Литвин, О.А. Рыжкина, О.А. Корнилов, М.К. Голованивская, Е.Ю. Булыгина, Т.А. Трипольская и др.).
Положения, выносимые на защиту:
-
Семасиологические и коммуникативно-прагматические особенности метафорических единиц (в существенной мере изученные современной русистикой) ярче и полнее выявляются на фоне словарных особенностей другого языка: лингвокультурологическое описание позволяет увидеть специфические черты русского метафорического словаря, включая его количественные и качественные характеристики.
-
Энтомологические метафоры, являясь составной частью зооморфной лексики, подчиняются общим тенденциям метафорообразования этого фрагмента словаря, однако энтоморфизмы имеют и свою функционально-семантическую специфику: а) активные процессы семантической деривации имеют двунаправленный характер (наименование насекомого наименование человека); б) энтомонимы активно образуют предметные метафоры (в отличие от других групп зоонимов), в которых компонент «образность» нейтрализует отрицательные ассоциации, связанные с образом того или другого насекомого; в) изначально энтоморфизмы предназначены для характеристики маленького, мелкого, слабого, незначительного человека, а семантика «маленький» в метафорах разных языков устойчиво модифицируется в значение «ничтожный, мелкий, подлый» и пр.; однако применительно к детям семантика «маленький» не развивает отрицательных созначений.
-
Энтомологические метафоры в русском и итальянском языках имеют количественные и качественные различия. Объем метафор русского языка значительно уступает словарю итальянских метафорических единиц, а процесс метафорообразования в русском языке имеет менее регулярный характер. Специфика метафорической интерпретации действительности с помощью энтомонимов объясняется географией, климатом, культурным контекстом, а также особым видением мира.
-
Механизм метафоризации энтомонимов в двух языках отличается уровнем сложности: в русском языке метафорообразование чаще осуществляется как один деривационный шаг, в итальянском же языке наблюдается тенденция к образованию деривационной цепочки, когда первое метафорическое значение служит производящей основой для последующих семантических дериватов.
-
МП энтомонимов формируется благодаря процессам семантической и словообразовательной деривации в их взаимодействии. В ядре обоих МП содержатся антропоморфные метафоры как семантически и словообразовательно более простые и частотные единицы. В русском МП в приядерной зоне находятся метафоры, образованные от глаголов, не являющихся дериватами энтомонимов, однако семантически связанные с энтомологической лексикой. В итальянском МП в приядерной зоне располагаются многочисленные метафоры, выраженные производными от энтомонимов именами существительными, прилагательными и глаголами. На периферии МП в обоих языках располагаются предметные метафоры, как более поздние семантические дериваты, реализующие обычно лишь образные коннотации.
6. Целостное впечатление о предмете, полученное через разные каналы
восприятия, с помощью логических и ассоциативных мыслительных процедур трансформируется из сенсорного раздражителя в факт сознания. Данные типы метафор можно представить в виде гештальта как формы целостного восприятия. Различия же заключаются в логике переосмысления тех или иных характеристик: один и тот же признак исходного значения может дать различные метафорические реализации в двух языках. В русском и итальянском языках в основе энтомологических метафор лежат в большинстве случаев одни и те же мотивировочные признаки: визуальный (размер, форма, цвет; вид движения), аудиальный (производимый звук), тактильный (укусы, уколы, прикосновения и др.). Однако в русском языке чаще метафорически переосмысляется реакция на тактильное восприятие. Более релевантным метафоризирующим признаком для итальянского языка, по сравнению с русским, является звук.
Основные положения диссертации апробированы на международной конференции «Континуальность и дискретность в языке и речи. Язык как живая система в исследовательских парадигмах современной лингвистики» (Новосибирск, 2009), всероссийской научной конференции «Язык. Система. Личность: Современная языковая ситуация и ее лексикографическое представление» (Екатеринбург, 2010), международной конференции «Русский и итальянский языки в сопоставлении» (Москва, 2011), всероссийской конференции «Проблемы интерпретационной лингвистики: типы восприятия и их языковое воплощение» (Новосибирск, 2012), на международной конференции «Активные процессы в языке: языковая личность – словарь – текст» (Новосибирск, 2013).
Основные положения когнитивной лингвистики
Содержательно и процедурно ближайшей к линговокультурологии дисциплиной является когнитивная лингвистика. По определению Е.С. Кубряковой, когнитивная наука – это «наука о знании и познании, о результатах восприятия мира и предметно-познавательной деятельности людей, накопленных в виде осмысленных и приведенных в определенную систему данных, которые каким-то образом репрезентированы нашему сознанию и составляют основу ментальных, или когнитивных процессов» [Кубрякова 1994: 34]. В центре внимания когнитивной лингвистики находится «язык как когнитивный механизм, когнитивный инструмент – система знаков, играющих роль в репрезентации (кодировании) и в трансформировании информации» [КСКТ 1996: 53]. Когнитивные исследования отличаются антропоцентрической направленностью: «к числу важнейших принципов когнитивизма относится трактовка человека как действующего, активно воспринимающего и продуцирующего информацию, руководствующегося в своей мыслительной деятельности определенными схемами, программами, планами, стратегиями» [Маслова 2004: 8]. Сам человек и те процессы, которые происходят в его сознании при познании и категоризации мира, признаются главными и центральными моментами семантики. Объектом изучения данного направления являются человеческий разум, мышление и связанные с ними состояния и процессы. Человек в рамках когнитивизма должен изучаться как система переработки информации, а поведение человека – описываться и объясняться в терминах его внутренних состояний. Эти состояния физически проявляются, они наблюдаемы и интерпретируются как получение, переработка, хранение, и последующая мобилизация информации для рационального решения задач. [Маслова 2004].
Однако, как отмечает Е.С. Кубрякова, заимствованный из английского языка термин cognition означает не только познание как процесс достижения знания, но и само знание как его результат, поэтому когнитивная наука ставит своей целью исследование и процессов восприятия, категоризации, классификации и осмысления мира, и системы репрезентации и хранения знаний [Чудинов, Будаев 2007]. Возникновению когнитивной лингвистики предшествовала огромная подготовительная работа, особенно плодотворная в XIX веке (В. фон Гумбольдт, Г. Штейнталь, А.А. Потебня и др.), когда взаимоотношения языка и мысли находились в эпицентре научного поиска. Современная когнитивная лингвистика, разумеется, отличается от традиционной лингвистики и своей методологией, и категориально-понятийным аппаратом. Однако ее специфика – не в утверждении нового предмета изучения или необычного поискового алгоритма. Ее отличительная черта обусловливается некоторым методологическим сдвигом и заключается в новых эвристических программах, что связано с общелингвистическим интересом к имплицитным, недоступным непосредственному наблюдению явлениям, к их теоретическому и гипотетическому моделированию. Проблемы взаимоотношения языка и мышления занимала центральное место и в исследованиях психологов, врачей, нейрофизиологов (В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, И.М. Сеченов), и нейролингвистов (Л.С. Выготский, А.Р. Лурия). Психолингвистика начинает изучать процессы порождения и восприятия речи, процессы изучения языка как системы знаков, хранящейся в сознании человека, соотношение системы языка и ее использования (см. работы Д. Слобина, Дж. Грина, Н. Хомского, А.Н. Леонтьева, А.А. Залевской и др.). Язык и мышление являются взаимосвязанными и взаимообусловленными. В языке находят отражения те черты внеязыковой действительности, которые представляются релевантными для носителей культуры, пользующейся этим языком. С другой стороны, овладевая языком, в частности, значением слов, носитель языка начинает видеть мир под углом зрения, подсказанным его родным языком, и усваивает концептуализацию мира, характерную для соответствующей культуры. В силу всеобщности человеческого мышления и универсальности механизмов познания окружающего мира в каждом языке, особенно в его лексическом составе, и мировоззрении носителей языка формируется определённое представление о мире, его законах, о пространственных, временных связях предметов и природных явлений [Серебренников 1988]. Немаловажный вклад в становление когнитивной лингвистики вносит лингвистическая семантика. Когнитивную лингвистику именуют также «сверхглубинной семантикой». Для когнитивизма характерно стремление увидеть за категориями языковой семантики (прежде всего грамматической) более общие понятийные категории, которые являются результатом освоения мира человеческим познанием. Главным условием возникновения когнитивно-семиологической теории слова стало устранение структуралистских ограничений в исследованиях влияния экстралингвистических факторов на формирование семантической структуры слова. Стало приемлемым несовместимое со структурализмом положение о том, что языковые факты могут быть хотя бы отчасти объяснены фактами неязыковой природы, притом не обязательно наблюдаемыми [Алефиренко 2010]. Это важное положение находит подтверждение в нашей работе.
Метафора как инструмент изучения языковой картины мира
Основная задача данной диссертационной работы — исследование участка метафорической картины мира, связанного с образным переосмыслением энтомологической лексики, на материале двух языков, в связи с чем важно рассмотреть метафору как инструмент описания языковой картины мира. В нашей работе исследуются механизмы метафоризации русских и итальянских энтомонимов. В обоих языках наименования насекомых развивают метафорические значения: 1) характеристики человека, ср.: тля -прост. О ничтожном, никчемном человеке [МАС: Т.4, c. 370]; pidocchio (тля) - fig. individuo meschinamente attaccato al denaro e al proprio tornaconto (перен. алчный человек, жадный до денег) [DISC: с. 1916]; 2) предмета, ср.: гусеница – «замкнутая сплошная металлическая лента или цепь, состоящая из отдельных звеньев, служащая вместо колес у тракторов, танков, самоходных кранов» и т. д. Гусеницы трактора [МАС: Т.1, с. 358]; baco - 1) fig. magagna, difetto sia fisico che morale. E un ragazzo che pare tanto sano, ma ha anche lui il suo b.; (перен. физический или моральный скрытый недостаток. Он казался честным, но и он имел «червя») 2) fig. rodimento interno, tormento che nasce da dispiacere, rimorso, passione o aspirazione segreta, desiderio vano e sim. Ha il b. dell invidia che lo rode; (перен. непрерывная мысль, внутреннее «глодание» из-за неотступного чувства. Иметь «червь» заработка, зависти;) 3) in informatica, difetto di programma applicativo. Il programma ha un baco da correggere. (в информатике: ошибка в программе. В программе неполадка «червь») [Vocabolario Treccani.it] и т. д.
Решение поставленной задачи на материале двух языков актуально для как для когнитивистики, так и для лингвокультурологии. Как писал В. фон Гумбольдт, « … нельзя в достаточной мере познать характер одной нации, не изучив одновременно и другие, находящиеся с нею в тесной связи, контрастные отличия которых, с одной стороны, собственно и сформировали этот характер, а, с другой стороны, единственно и позволяют полностью его понять … » [Гумбольдт 2000: 319]. Метафора является объектом изучения многих гуманитарных дисциплин, в том числе особую роль она играет в исследованиях по лингвокультурологии и когнитивной лингвистике. «Уникальность метафоры заключается в том, что она может выступать как функциональная единица трех пространств: когнитивного, культурного и лингвистического» [Привалова 2005: 46]. Для лингвокультурологии метафора представляет интерес как существенная составляющая разных языковых картин мира, отражающая национально-культурную специфику интерпретационной действительности говорящих. Метафора в зеркале лингвокультурологических исследований вскрывает особенности восприятия внеязыковой действительности представителями разных культур. Сопоставительный аспект исследования механизмов метафоризации в двух языках позволяет выявить и описать моменты сближений и расхождений в видении мира и в способах его освоения. В когнитивной лингвистике метафора рассматривается как когнитивный механизм, определяющий способ познания мира. Метафору в современной когнитивистике принято определять как (основную) ментальную операцию, как способ познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира [Чудинов, Будаев 2007]. Если раньше метафора традиционно рассматривалась как стилистический троп или механизм развития полисемии в языковой системе, то в современной науке она исследуется в первую очередь как когнитивный инструмент, способный отражать образное освоение действительности и выявлять национальную специфику метафорической картины мира. Как отмечает Н.А. Мишанкина, «языковая метафора есть отражение метафоры когнитивной, анализируя ее, мы получаем возможность исследовать когнитивную модель интерпретации того или иного фрагмента действительности носителями языка» [Мишанкина 2003: 109]. Во многом интерес к метафоре и процессам метафоризации определили исследования лексического значения слова. Вопрос о составе и структуре ЛЗ, появление разных трактовок ЛЗ позволило по новому взглянуть на метафору, признать за ней статус языковой структуры, а не только принадлежности художественного текста. Не могли не оказать своего влияния и дистрибутивно-стилистический и компонентный анализ. Изучение фрагментов ЯКМ на основе разных языков мира не ограничивалось их описанием и типологическим сравнением: ЯКМ становилась объектом исследования в рамках целого комплекса наук о человеке: лингвистике, когнитивистике, психологии, культурологии и др. Метафора стала признаваться объектом изучения в исследовании ЯКМ. Определяя роль метафоры в формировании ЯКМ, приведём высказывание В.И. Постоваловой: «картина мира в целом не может быть выполнена в языке – это не стенограмма, а именно интерпретация, акт миропонимания... она зависит от призмы, через которую совершается мировидение» [Постовалова1987: 160]. Такой призмой может быть метафора, так как она способна обеспечить рассмотрение вновь познаваемого через уже познанное. Образ, лежащий в основе метафоры, играет роль внутренней формы с характерными для данного объекта ассоциациями, которые представляют субъекту речи широкий диапазон для интерпретации обозначаемого и для отображения сколь угодно тонких оттенков смысла. Метафора способна служить средством получения нового знания, создавая мощное ассоциативное поле с помощью ограниченного набора средств выражения. Г.Н. Скляревская отмечает, что роль метафоры в построении ЯКМ значительна, ведь «метафора как феномен языка создает отнюдь не фрагмент ЯКМ, но заполняет все ее пространство» [Скляревская 1993:77]. Человек, по образному выражению А.П. Чудинова, «мыслит метафорами, создает при помощи метафор тот мир, в котором он живет» [Чудинов 2001: 6]. Отличительной особенностью метафоры, делающей её средством создания языковой картины мира, является «принцип фиктивности (как если бы), действующий вместе с принципом антропометричности» [Роль человеческого фактора в языке 1988: 188]. Именно эти принципы позволяют совмещать в метафоре сущности разных и онтологически гетерогенных логических порядков. Но выбор образа, который ляжет в основу переноса наименования, осуществляется не только по воле и желанию человека, творца метафоры.
Процесс выбора того или иного образа-мотива метафоры сопряжён также с миропониманием человека, с соизмеримостью стереотипных образов и эталонов, принадлежащих его картине мира. Таким образом, миропонимание субъекта относит метафору к определённому этическому, ценностному видению мира. Исследователи языка уже давно отмечают, что непредметный, невидимый мир, области действительного, которые постигаются умозрительно, моделируются при помощи метафоры по образу предметного мира, и существенную роль в этом играет человеческий фактор. Человек может представить что-либо в мире как соизмеримое с возможностями своего восприятия и ценностной ориентации. Непредметный мир возникает в процессе интерпретации познающим субъектом фактов, объектов, сущностей в их отвлечении от предметной реальности. Но это познание и последующее наименование осуществляется через сопоставление с образным восприятием каких-то черт этой действительности, с какими-то стереотипами, нормами, функционирующими в данной культурной среде. Именно поэтому метафора, которая соединяет в себе логические сущности разных порядков, рассматривается как механизм, который приводит во взаимодействие познавательные процессы человека, его эмпирический опыт, культурное наследство коллектива, его языковую компетенцию для того, чтобы отобразить в языковой форме чувственно не воспринимаемые образы и создать языковую картину невидимого мира.
Особенности семантической и словообразовательной деривации энтомонимов
Как было сказано в предыдущем параграфе, в центре смоделированного МП в обоих языках находятся антропоморфные метафоры. Данные метафоры продолжают развиваться далее, порождая словообразовательные дериваты в обоих языках. Иными словами, семантико-словообразовательные процессы в ТГ энтомонимов с образованием метафоры, характеризующей человека, не заканчиваются. Процесс образования предметных метафор, составляющих периферию МП в обоих языках, проходит параллельно образованию антропоморфных метафор. Рассматриваемый нами лексический материал неизбежно приводит к исследованию активных процессов семантической и словообразовательной деривации, происходящих в сфере энтомологической лексики в русском и итальянском языках. Обратимся к самому понятию деривации. В ЛЭС термин деривация (от лат. derivatio – отведение, образование) толкуется как «процесс создания одних языковых единиц (дериватов) на базе других, принимаемых за исходные, в простейшем случае – путем «расширения» корня за счет аффиксации или словосложения» [ЛЭС]. Первоначально, как известно, термин деривация относился к области словообразования и позже по аналогии был перенесен в семантические исследования, в частности, он используется для характеристики процесса появления новых значений многозначного слова. В связи с этим в современной лингвистике разводятся понятия «словообразовательной и семантической деривации». Последнее понятие включается в круг смежных лингвистических терминов: регулярная многозначность, вторичная номинация, полисемия, развитие семантической структуры слова, лексико-семантическое варьирование.
Процесс семантической деривации связан с понятием вторичной номинации и включает в себя семантические сдвиги и возникновение переносных значений, основанных на соотнесенности одного предмета или явления с другим на базе какого-либо общего признака. Под семантической деривацией принято понимать формирование переносных значений от прямого без модификации формы знака [Никитин 1988]. Деривационные отношения в лексике Д.Н. Шмелевым были названы эпидигматическими, к которым исследователь относит не только связи однокоренных слов, но и связи лексико-семантических вариантов одного слова [Шмелев 1973: 191, 196 и др.] – одно значение выступает опорой для переносных значений лексемы. Так, по его мнению, семантическая и словообразовательная производность имеют одну природу и отличаются лишь формально. Близость явления полисемии к словообразовательным процессам подчеркивалась В.Г. Гаком, сопоставлявшим процесс семантической деривации как способ формирования переносного значения со словообразовательной конверсией: «Прямое и переносное значение не разделены внешней формой, а сосуществуют в одном слове. Такая семантическая конверсия соответствует морфологической конверсии, которая тоже больше свойственна французскому языку, чем русскому» [Гак 1977: 119]. Действительно, в обоих случаях процесс протекает внутри одной языковой единицы: при конверсии новое слово образуется путем изменения его грамматических характеристик, а при семантической деривации – путем переноса наименования по сходству (метафорическое переосмысление) или по смежности (метонимический перенос). К этим идеям вновь обратилась лингвистика последних десятилетий. Так, А. Зализняк отмечает, что термин «семантическая деривация» был введен в лингвистический обиход в работах Г.И. Кустовой и Е.В. Падучевой, как синоним терминов «многозначность» и «семантическое словообразование» он появился в работах Ю.Д. Апресяна [Зализняк 2001]. В качестве достоинств термина «семантическая деривация» в метаязыке описания семантики многозначного слова исследовательница приводит возможность его употребления как для описания самого языкового процесса, так и для описания результата этого процесса, что позволяет использовать его и в синхронных, и в диахронных исследованиях, поскольку он указывает на производность в широком смысле [Зализняк 2001]. Тесный характер связи между словообразовательной и семантической деривацией подчеркивал Ю.Д. Апресян, который писал, что в силу аналогии между этими двумя процессами, к многозначности как явлению сферы семантики становятся применимыми и такие собственно словообразовательные понятия, как регулярность/нерегулярность, продуктивность /непродуктивность. Из представления о полисемии как о результате семантической деривации вытекает и определение лексической многозначности Ю.Д. Апресяна: «Слово А называется многозначным, если для любых двух его значений аi и aj найдутся такие значения a1, a2, ..., ak, ai, что ai сходно с a1, a1 -с a2 и т. д., ak - с ai и ai - с aj. Определение не требует, чтобы общая часть была у всех значений многозначного слова; достаточно, чтобы каждое из значений было связано хотя бы с одним другим значением. Таким образом, определение охватывает не только случаи радиальной полисемии, но и случаи цепочечной полисемии» [Апресян 1974: 187]. При радиальном типе связи несколько значений имеют нетривиальную общую часть (инвариант), которая может совпадать с одним из значений. При цепочечном типе связи два значения А и Б имеют общую часть, значения Б и В оказываются связанными между собой опосредованно. Но часто значения многозначного слова связаны обоими типами отношений, в этом случае мы имеем радиально-цепочечный тип связи.
Итак, процесс семантической деривации состоит в изменении содержательной части уже существующих слов, в переосмыслении семантики слова или какого-то из ее компонентов, что приводит к появлению номинативных единиц, соотносимых с другими фрагментами действительности. И это закономерный и универсальный процесс в развитии словарного состава любого языка. Пути изменения значения слова классифицируются в зависимости от объемов исходного и производного значений и от признаков первого и второго референтов. В соответствии с этим выделяются два основных пути изменения семантики: модификация (сужение, расширение, обобщение, уточнение ЛЗ слова, энантиосемия) и перенос наименования: метафорический или метонимический. Среди переносных значений можно выделить переносные значения первой степени, то есть восходящие непосредственно к прямому значению, и переносные второй степени, производные от переносных первой степени и т.д.
Глагольные метафоры, образованные на основе представлений о типичных действиях/поведении насекомых
Третья группа состоит из глаголов, процесс метафоризации которых основывается на признаке «характерные действия/поведение насекомых»: Внутри этой группы можно выделить подгруппы в зависимости от основания для переноса наименования: образ жизни насекомого, тип насекомого (кусающие и насекомые-точильщики) или стадия его развития. Образ жизни насекомого К первой подгруппе относятся русские глаголы паразитировать и завшиветь и итальянские глаголы parassitare (паразитировать) и impidocchirsi (завшиветь). Русский глагол паразитировать и итальянский глагол parassitare (паразитировать) обладают одинаковыми переносными значениями: «жить паразитом»: [Зина:] Я как-то встретила одного подобного субъекта… страшновато. У него принципы: не работать, паразитировать. Погодин, Маленькая студентка [МАС: Т.3, 21 - DISC: 1806]. У глаголов паразитировать / parassitare очевидно направление метафоризации: паразит\parassita организм (растение, животное), питающийся за счёт другого организма и вредящий ему - человек, который живёт чужим трудом, тунеядец — паразитировать / parassitare в русском и итальянском языке: «жить паразитом». Данные глаголы отражают значение энтоморфизма паразит\parassita, от которого они были образованы. У русского глагола завшиветь и у итальянского - impidocchirsi переносное значение «стать грязным; перестать следить за собой» образовалось на основе признака, связанного с местом обитания насекомого вошь, которое обычно живет там, где грязно. Однако в итальянском языке данный глагол обладает более широкой семантикой, связанной не только с физическим состоянием человека, но и с его моральной характеристикой (стать «грязным» как внешне, так и внутренне).
Процесс актуализации прямого значения «физическая боль, вызываемая укусом насекомого» очень продуктивен как в русском, так и в итальянском языках и характеризует русские глаголы кусать/кусаться, жалить, грызть/грызться и итальянские глаголы, часть из которых в словаре имеет помету «о насекомых»: mordere (кусать, жалить), morsicare (кусать, жалить), pinzare (кусать (о насекомых)), pizzicare (щипать, выщипывать), pungere (жалить, кусать (о насекомых)), punzecchiare (покусывать (о насекомых)), rimordere (вновь кусать), (s)punzecchiare (покусывать (о насекомых)). Рассмотрим русский глагол жалить и итальянский глагол pungere: жалить – «1. Ранить, впиваясь жалом. Говорили, что пчелы никогда не жалили его [пчеловода], и он никогда не надевал сетки на лицо. (Гладков, Повесть о детстве). Впиваться, ранить чем-л. колющим (о растениях, имеющих шипы, колючки и т. п.). 2. перен. Задевать, ранить словами, колкими замечаниями; язвить. Нет смеха --- более жалящего, чем смех типичнейшего ирландца — сэра Джонатана Свифта (Луначарский, Парижские письма)» [МАС: Т.1, 470]; pungere – «1. Ferire lievemente penetrando nella pelle o nei tessuti superficiali con una punta acuminata: pungere una vena con un ago; lo ha punto una zanzara. (легко ранить, проникая в кожу или наружные ткани заостренным концом: колоть вену иглой; его уколол комар) anche nella forma pronominale pungersi: si e punta un dito colgiendo le rose (также возвратный. колоться: уколол себе палец, срывая розы). 2. est. Dare la sensazione di una puntura, pizzicando o irritando: l ortica punge la pelle; il freddo invernale punge ( расш. Дать ощущение укола, щипая или раздражая: Крапива колет кожу; зимний холод колет). 3.fig. Offendere, punzecchiare, ferire con atti o parole: pungere la sensibilita , la vanita di qualcuno (перен. Обижать, подкалывать, ранить действиями или словами: подкалывать чувствительность, суетность кого-нибудь). Pungere qualcuno sul vivo: colpirlo dove e piu sensibile (Уколоть кого-нибудь в живое\задеть за живое: поразить его туда, где чувствительнее всего)» [DZ: 1490]. В данном случае и в русском, и в итальянском языках глаголы образуются от наименования инструмента, орудия, которым производится действие: жало – жалить, pungiglione (жало) – pungere, то есть имеют живую внутреннюю форму, а затем наблюдается процесс семантической деривации. Итак, в основе данных глаголов не лежит энтомоним (собственно название жалящих насекомых оса\vespa, пчела\ape). Однако энтомоним оса\vespa развил устойчивое метафорическое значение в языке «вредный, злой, приставучий, острый на язык, обижающий других людей, язвительный». Направление возникновения переносного значения в данном случае идет от глагола (жалить\pungere) к энтомониму (оса\vespa), то есть за основу метафоризации энтомонима принято реальное свойство поведения насекомого, которое ранит, впиваясь жалом. Примером другой метафоры является итальянский глагол pecchiare – «сосать или жадно пить», образованный от энтомонима pecchia, которым в народе называют пчелу (региональное наименование). Переносное значение глагола также рождается от действия сосущего насекомого, но в данном случае не актуализируется признак «причинять боль», в метафорическом значении этого глагола отсутствует оценочный компонент, присущий всем остальным глаголам, обозначающим действия «жалить/кусать», о которых шла речь выше. Сам энтомоним pecchia не обладает переносными значениями, однако от него образуется существительное с увеличительной семантикой pecchione, которое в прямом значении обозначает трутня, в переносном значении – пьяницу.
Метафоры со значением «разрушать / приносить ущерб» являются общими для обоих языков, хотя и являются гораздо более продуктивными в итальянском языке. В русском языке метафорическое значение имеет только глагол точить, тогда как в итальянском языке глаголы bacare / bacarsi (червиветь) от baco (червь, гусеница), invacchire (портиться), inverminare (гнить) от verme (червь, червяк). Ср. в русском языке: точить – «грызя, проедая, делать дыры в чем-л., повреждать что-л. (о насекомых, животных-грызунах). Моль точит сукно. перен. Мучить, изводить неотступно, не переставая (о болезни, тяжелых мыслях, чувствах)» [МАС: т.4, 391]. Переносное значение глагола точить («мучить, изводить неотступно, не переставая (о болезни, тяжелых мыслях, чувствах)») появляется также и в итальянском языке. Но если в русском процесс метафоризации основывается на типичной характеристике насекомых-точильщиков, которые, поедая что-либо, являются вредными\вредоносными, то в итальянском языке переносное значение образуется у глагола assillare, который означает «мучиться из-за укуса овода». Таким образом, метафора рождается путем переосмысления признака «приносящий боль / беспокойство». Обладает метафорическим значением итальянский глагол bacare (как и в русском - червиветь) – «Guastarsi e imputridire per opera di bachi, detto di frutta, formaggi, carni, ecc. (портиться и загнивать из-за деятельности червей (относится к фруктам, сырам, мясу и др.) fig., guastare moralmente. (перен.: портить морально, развращать)» [DT]. С данным глаголом семантически соотносятся существительные baco (гусеница) в итальянском языке и червь в русском, которые имеют переносное значение «физический или моральный скрытый недостаток». Очевидно направление метафоризации, когда представление о физической деградации/разрушении/уничтожении плодов используется для характеризации морального состояния. Таким же образом метафоризируются итальянские глаголы invacchire (портиться) и inverminare (червиветь). В процесс словообразования здесь вовлекаются также и префиксы (in-).
