Проблемы турецкого завоевания и ислама глазами Георгия Трапезундского (XV в. ) Лобовикова Ксения Игоревна

Содержание к диссертации

Введение

1 ГЕОРГИЙ ТРАПЕЗУНДСКИИ И ПРОБЛЕМА ТУРЕЦКОГО ЗАВОЕВАНИЯ 29

1.1. Биография георгия трапезундского. 29

1.2. Призывы георгия трапезундского к крестовому походу и заключению церковной унии в условиях турецкой угрозы 44

1.3. Турки и турецкая экспансия в восприятии георгия трапезундского 51

2. ПРОЕКТ ГЕОРГИЯ ТРАПЕЗУНДСКОГО ОБ ОБРАЩЕНИИ ТУРЕЦКОГО СУЛТАНА В ХРИСТИАНСТВО В КОНТЕКСТЕ ВОЗЗРЕНИЙ СОВРЕМЕННИКОВ 63

2.1 Трактаты и письма георгия трапезундского, адресованные турецкому султану 63

2.2. Современники георгия трапезундского о путях общения с турецким султаном 81

2.2.1. Письмо римского папы пия п мехмеду завоевателю 83

2.2.2. Георгий амируци и его «диалог о вере во христа» 91

2.2.3. Два «исповедания веры» геннадия схолария, написанные для мехмедаii 96

3. ГЕОРГИЙ ТРАПЕЗУНДСКИИ И ИСЛАМ 107

3.1. Византийская традиция полемики с исламом (viii-xvbb.): исторический обзор 110

3.2. Образ ислама в произведениях западноевропейских авторов (xii- xv вв.) 123

З.з.ислам в сочинениях георгия трапезундского 145

Заключение 175

Список источников и литературы 183

Список сокращений 203

Приложение 204

• Биография георгия трапезундского.
• Трактаты и письма георгия трапезундского, адресованные турецкому султану
• Византийская традиция полемики с исламом (viii-xvbb.): исторический обзор

Введение к работе

Актуальность исследования. В современном мире трудности диалога мира ислама и западного мира актуализировали поиски путей решения проблем, связанных с достижением мира между разными религиями. Очевидно, что определенные сложности диалога религий имеют не только политические и экономические причины. Действительно, подобный диалог возможен только при условии понимания теологических и социокультурных особенностей христианского и мусульманского миров.

Не случайно в современной науке возрос интерес к философским и историческим проблемам культурной и религиозной толерантности. Сейчас особенно актуально изучение опыта прошлого: как люди других эпох решали проблемы диалога разных религий и культур, с какими трудностями им приходилось сталкиваться, какие методы и принципы они использовали для решения столь сложных вопросов. Именно поэтому в современной исторической науке большое внимание уделяется изучению феномена «Иного»: иной культуры, иной цивилизации, иной веры в контексте оппозиции «свои» — «чужие»1.

В XV в. Византийская империя прекратила свое существование. На политической арене той эпохи появился новый фактор первостепенной важности — Османская империя. Османская держава представляла собой реальную угрозу для европейских государств. Интеллектуалы и политики того времени осознали, что проблему экспансии Османской империи, равно как и проблему экспансии ислама нужно решать.

На Западе вновь заговорили о крестовом походе, который должен был сломить мощь противника и обезопасить Европу от турецкой угрозы. Римский папа Пий II и кардинал Виссарион пытались вдохновить европейских государей на крестовый поход против турок.

В то же время, независимо друг от друга кардиналы Николай Кузанский и Хуан Сеговийский, а также византийский интеллектуал, переехавший в Италию, Георгий Трапезундскии пришли к выводу, что насильственный метод решения проблемы не принесет результата. Эти авторы направили свою энергию на поиски оснований для начала мирного мусульмано-христианского диалога.

Георгий Трапезундскии (3. 04. 1395 - 1472 /73) написал турецкому султану Мехмеду три трактата и три письма, убеждая правителя турок в том, что между мусульманами и христианами на самом деле нет непреодолимых богословских противоречий, которые могли бы помешать их объединению.

В современном историческом контексте особенно актуально изучение писем и трактатов Георгия Трапезундского как источников, содержащих богатую и неоднозначную информацию, дающую возможность представить, как средневековый автор пытался найти мирное решение проблемы исламо-христианского антагонизма.

Систематический анализ этих произведений позволит глубже понять отношение их автора к турецкому завоеванию Византии, к туркам и исламу, а также к возможности начала плодотворного религиозного диалога мусульман и христиан.

Кроме того, комплексное изучение творений Георгия, предназначенных для турецкого султана, предоставляет возможность представить совокупность религиозных и политических взглядов философа.

Изучение указанных произведений Георгия Трапезундского актуально еще и по другой причине. До сих пор в науке остается спорным вопрос о том, как же относился Георгий к исламу. Современные историки склонны рассматривать произведения Георгия с высоты наших сегодняшних представлений о религиозной и этнической толерантности, что нередко приводит к искаженному пониманию взглядов средневекового автора. Поэтому на сегодняшний день актуализируется изучение писем и трактатов Георгия в контексте византийской и западноевропейской традиции отношения к исламу, а также в контексте духовно-мировоззренческих и культурных особенностей эпохи, в которой жил сам Георгий Трапезундский.

Степень изученности темы. Несмотря на возрастающий интерес к истории идеи религиозной толерантности, письма и трактаты Георгия Трапезундского, адресованные Мехмеду II, не удостоились комплексного изучения. В настоящее время нельзя указать ни одной монографии или даже статьи, охватывающей всю совокупность работ философа, написанных для турецкого султана, и полностью посвященной проблеме его отношения к турецкому завоеванию и исламу.

Личность Георгия Трапезундского стала объектом внимания историков еще в XVIII в., когда греческий священник, возглавивший кафедру греческой словесности в Падуе, А. Зено посвятил Георгию статью, опубликованную в «Журнале итальянской литературы»2. В начале XIX в., благодаря усилиям итальянского исследователя Р. Саббадини, назвавшего Георгия «блестящим гуманистом», изучение личности и творчества Георгия Трапезундского стало прерогативой специалистов по истории Возрождения3. В 1896 г. Г. Кастеллани посвятил «маэстро красноречия» Георгию Трапезундскому большую статью4.

Итальянские историки долгое время были основными специалистами в области изучения личности и творчества Георгия. Благодаря работам Р. Сесси стали известны некоторые сюжеты из богатой на события жизни Георгия Трапезундского5. А. Меркати уделил внимание истории семьи Георгия Трапезундского6. Э. Гарэн и А. Васоли внесли немалый вклад в изучение философских воззрений Георгия .

Если история изучения жизни и творчества Георгия восходит к XVIII в., то о его письмах и трактатах, обращенных к Мехмеду II, ученые заговорили лишь первой половине XX в. Впервые внимание ученых к трактату Георгия «Об истинности христианской веры» привлекли греческий ученый Г. Зорас и итальянский исследователь С. Джианелли в совместном докладе на пятом о международном конгрессе византинистов в 1936 г . Почти двадцать лет спустя, в 1954 г. Г. Зорас издал этот трактат, предварив его вступительной статьей9. Итальянский византинист А. Меркати в 1943 г. издал два письма Георгия Трапезундского к Мехмеду Завоевателю. Публикации Г. Зораса и А. Меркати положили начало изучению отношения Георгия к религии мусульман.

Известный французский специалист в области изучения византийской традиции полемики с исламом А. Т. Хури заинтересовался изданием Г. Зораса. В 1968 г. он написал статью, посвященную трактату Георгия Трапезундского10. Ученый пришел к выводу, что Георгий был сторонником религиозно-политического объединения мусульман и христиан, а не эллинов и турок, как утверждал Г. Зорас. В 1969 - 1971 гг., в трех номерах журнала «Ближний Христианский Восток», А. Т. Хури опубликовал французский перевод трактата «Об истинности христианской веры», основываясь на издании Г. Зораса11. Если греческий исследователь не снабдил свое издание достаточно полными комментариями, то А. Т. Хури исправил это упущение. Комментарии французского ученого отличаются детальностью и хорошим знанием современной библиографии вопроса. В 1971 г. А. Т. Хури переиздал уже отдельной книгой свой перевод и греческий текст трактата, предварив издание вступительной статьей, где подробно проанализировал содержание трактата Георгия12. А. Т. Хури определил метод и принципы религиозного диалога мусульман и христиан, предложенные Георгием Трапезундским. Анализ трактата позволил ученому установить, какие препятствия Георгий Трапезундский видел на пути религиозного объединения мусульман и христиан и какие условия он считал необходимыми для плодотворного религиозного диалога двух религий. Издание и перевод А. Т. Хури были еще раз опубликованы в 1987 г., в известной серии «Corpus Islamo-Christianum»13.

Несмотря на усилия французского исследователя, в вопросе об отношении Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и исламу оставалось еще много неясного. Итальянский ученый Дж. Равеньяни попытался объединить информацию, полученную благодаря изданиям Г. Зораса и А. Меркати14. Если А. Т. Хури, как специалиста в области истории богословия, интересовали, прежде всего, религиозные взгляды Георгия Трапезундского, то Дж. Равеньяни проанализировал другой аспект указанных источников. Ученый попытался разобраться в политических взглядах Георгия Трапезундского. Дж. Равеньяни проследил историю отношения Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и пришел к выводу, что политические взгляды Георгия на эту проблему после падения Константинополя кардинально изменились. Если до крушения Византийской империи Георгий был сторонником идеи крестового похода, то после падения Византии он стал сторонником мирного решения турецкого вопроса. Итальянский ученый осознавал, что, так как не все работы Георгия Трапезундского, касающиеся проблемы турецкого завоевания и ислама изданы, то вопрос о религиозных и политических взглядах Георгия нельзя считать окончательно решенным. В качестве приложения к статье Дж. Равеньяни опубликовал фрагмент неизданного трактата Георгия, адресованного турецкому султану, «О божественности Мануила»15.

Немецкий специалист по истории Османской империи Ф. Бабингер в знаменитой монографии «Мехмед II Завоеватель и его время» также рассмотрел политический аспект обращения Георгия Трапезундского к турецкому султану. С точки зрения Ф. Бабингера, позиция Георгия Трапезундского была олицетворением знаменитого высказывания Луки Нотара, согласно которому некоторые византийцы предпочитали «видеть в Константинополе скорее турецкий тюрбан, чем папскую тиару»16. Немецкий исследователь весьма скептически отнесся к протурецкому демаршу Георгия и категорично назвал Георгия Трапезундского «политическим и религиозным фантазером и хвастуном» .

Как мы уже отмечали, итальянские ученые в лице Р. Саббадини, С. Джианелли, А. Меркати, Дж. Равеньяни внесли немалый вклад в изучение творчества Георгия Трапезундского. Американский ученый итальянского происхождения, известный специалист по истории интеллектуальной жизни Италии в эпоху Ренессанса, Дж. Монфазани продолжил эту традицию18.

Дж. Монфазани является учеником американского ученого, знаменитого знатока истории и культуры эпохи Возрождения, П. О. Кристеллера, который также не обошел вниманием личность Георгия Трапезундского. Исследователь изучал философские взгляды Георгия в контексте известной ренессансной дискуссии аристотеликов и платоников19. Дж. Монфазани пошел дальше своего учителя. В 1976 г. он опубликовал монографию «Георгий Трапезундский: биография и исследование его риторики и логики» . Этот фундаментальный труд до сих пор остается основным исследованием, посвященным Георгию Трапезундскому. Детальное знание источников, многие из которых на момент написания книги оставались неизданными, глубокое понимание специфики изучаемой эпохи дали закономерный результат: монография Дж. Монфазани стала не просто жизнеописанием Георгия Трапезундского. Исследователю удалось понять сложный и противоречивый внутренний мир своего героя. Психологический портрет, интеллектуальные увлечения, жизненные коллизии — никакая из тем не была оставлена без внимания. Что касается отношения Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и исламу, то этот вопрос" ученый назвал одной из самых парадоксальных загадок Георгия "71 Трапезундского . Исследователь убедительно доказал, что все выводы, ранее сделанные по этому вопросу, не верны, так как ключ к разгадке лежал в двух, ранее не опубликованных трактатах Георгия Трапезундского, предназначенных для Мехмеда II, — «О божественности Мануила» и «О вечной славе самодержца и его мировом владычестве»22.

Дж. Монфазани не только привлек все сохранившиеся работы Георгия Трапезундского, который тот адресовал турецкому султану. Исследователь пришел к выводу, что для понимания отношения Георгия Трапезундского к проблеме ислама необходимо использовать и другие его произведения, в частности, трактат «Сравнение философов Аристотеля и Платона». Этот трактат еще ожидает критического издания. Пока же существует лишь репринтное издание, вышедшее в 1965 г. .

• С точки зрения Дж. Монфазани, Георгий Трапезундский писал Мехмеду II вовсе не затем, чтобы вернуть свою греческую родину. По мнению исследователя, он не предавал западное христианство. Георгий Трапезундский не был ни предтечей экуменистов, ни безумным политиком - мечтателем. Георгий, как полагает Дж. Монфазани, был во власти эсхатологических ожиданий и представлений. По мнению ученого, он стремился обратить турецкого султана в христианство и тем самым вмешаться в ход мировой истории, отменив апокалиптическое правление «исмаилитов» на земле . Блестящие догадки Дж. Монфазани не получили должного развития в его монографии, которая была посвящена иному кругу проблем. Поэтому автор посвятил столь сложному вопросу всего несколько страниц. Он лишь обозначил возможность сравнения работ Георгия с письмом к турецкому султану папы Пия И, трактатами Геннадия Схолария и работами Георгия Амируци . Таким образом, ученый не раскрыл до конца загадку Георгия Трапезундского, он лишь поставил историков перед фактом существования ранее неизвестных источников по этому вопросу, предполагающих, с точки зрения Дж. Монфазани, новые выводы.

В 1984 г. Дж. Монфазани издал еще один фундаментальный труд, посвященный творчеству Георгия Трапезундского, который представляет собой публикацию ранее неизданных работ Георгия, библиографическое описание

У уже изданных работ, полную библиографию, посвященную Георгию Трапезундскому . В этой монографии исследователь издал ранее неопубликованное письмо Георгия Трапезундского к турецкому султану27, а также трактаты «О божественности Мануила» и «О вечной славе самодержца и его мировом владычестве»29. Усилиями итальянского ученого современная византинистика получила, наконец, критическое издание ранее неопубликованных работ Георгия Трапезундского, адресованных турецкому • султану.

Если для исследований Дж. Монфазани изучение нашей темы не являлось главной целью, то для французского византиниста и тюрколога М. Баливе ее изучение было одной из основных задач исследований. Таким образом, М. Баливе является единственным ученым, который уделил особое внимание вопросу об отношении Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и исламу. И это неудивительно, ведь научные интересы М. Баливе фокусируются вокруг изучения взаимоотношений византийцев с миром ислама.

Своими работами французский ученый убедительно опроверг точку зрения Ф. Бабингера, согласно которой Георгий Трапезундский был не больше чем «фантазер и хвастун». Изучение религиозных взглядов Георгия Трапезундского, в частности его отношения к исламу, были одной из любимых тем М. Баливе.

В 1980г. он опубликовал большую статью «Два сторонника религиозного объединения христиан и мусульман в XVB.: турок Бедреддин Самавна и грек Георгий Трапезундский»3 . В этой статье исследователь не только проанализировал попытки двух мыслителей найти основание для религиозного диалога мусульман и христиан, но (и в этом заключается принципиальное отличие подхода французского ученого) попытался вписать их в широкий исторический контекст. С одной стороны, М. Баливе стремился найти аналогию примирительным взглядам Георгия Трапезундского в турецкой среде, с другой стороны, приводил похожие точки зрения авторов, принадлежащих интеллектуальной византийской традиции, таких как Николай Мистик, Георгий Гемист Плифон, Григорий Палама, Геннадий Схоларий и Мануил Палеолог. В то же время, исследователь не оставил без внимания и проявления религиозной толерантности в латинской среде: он упоминает в этой связи работы Франческо Филельфо, Николая Кузанского, Хуана Сеговийского и папы Пия П.

Одним из наиболее важных выводов, к которым пришел М. Баливе, можно считать признание новаторского, исключительного характера трактата Георгия Трапезундского «Об истинности христианской веры». По мнению исследователя, этот трактат «опередил по дерзости все подобные попытки того времени»31. Если для папы Пия II превосходство христианства над исламом не вызывало сомнений, а Николай Кузанский представлял ислам, как упрощенное христианство для идолопоклонников-арабов, то Георгий Трапезундский, как полагает М. Баливе, «был единственным, кто пошел дальше и заявил о равенстве двух религий и их глубокой идентичности» .

В статье М. Баливе впервые выдвинул гипотезу, согласно которой хронологическая близость интеллектуальных демаршей шейха Бедреддина и Георгия Трапезундского и тот факт, что они были родом из географически близких местностей, и особенно их общая идея об объединении ислама и христианства позволяют говорить об общей глубокой тенденции в менталитете балкано-эгейского мира в XVB33. ДЛЯ этой тенденции, с точки зрения исследователя, был характерен дух религиозной открытости и терпимости, стремление «раздвинуть интеллектуальные горизонты, разрушить старые предрассудки и удовлетворить желание культурного обогащения в новых направлениях» 4.

Как бы ни были многообразны проявления религиозной терпимости и открытости, М. Баливе выделил на общем фоне двух авторов — шейха Бедредцина и Георгия Трапрезундского, так как они, по мнению ученого, были создателями «наиболее дерзких теорий сближения мусульманского и христианского миров» 5.

М. Баливе отметил у Георгия Трапезундского «склонность к религиозному синкретизму», которой он был обязан влиянию Плифона .

Статья М. Баливе переросла в книгу «Византийцы и латиняне на пути к исламо-христианскому согласию в конце средневековья. (От Николая Кузанского до Георгия Трапезундского)», опубликованную в Риме в 1997 г., то есть спустя семнадцать лет после выхода статьи37. Нетрудно заметить генетическую связь статьи М. Баливе «Два сторонника религиозного объединения христиан и мусульман...» и его книги. Одним из главных героев книги, равно как и статьи, героем, отмеченным особым вниманием автора, остается Георгий Трапезундский. Книгу предваряет его портрет, а эпиграфом то служит цитата из трактата «Об истинности христианской веры» . Анализу позиции Георгия посвящено шесть параграфов , и как уже отмечалось, вторая глава монографии содержит перевод значительной части трактата «Об истинности христианской веры».

То, что в статье было намечено лишь пунктирно, нашло в книге полное и глубокое воплощение: автор подробно анализирует попытки византийцев и латинян наладить межконфессиональный диалог, целью которого было, по мысли исследователя, достижение согласия (une Concorde) мусульман и христиан. В монографии М. Баливе уделяет большое внимание анализу взглядов Георгия Трапезундского40. Исследователь приходит к выводу, что Георгий Трапезундский в своем стремлении доказать идентичность ислама и христианства и найти путь объединения двух религий превзошел не только византийских, но и западноевропейских авторов.

Книга состоит из двух глав. Первая глава под названием «Специфический • исторический контекст» представляет собой изложение и анализ попыток византийцев и латинян XV в. осмыслить и решить проблему ислама41. Вторая глава «Новаторский текст? Трактат Георгия Трапезундского для Мехмеда II» содержит перевод на французский язык значительного количества выдержек из трактата, тематически подобранных и озаглавленных автором монографии42.

Перед М. Баливе стояла непростая задача: показать как представители двух разных и в тоже время во многом схожих миров, мира византийского и западноевропейского, пытались решить проблему конфессионального антагонизма мусульман и христиан. В первых двух разделах первой главы автор монографии выделяет общее и особенное в отношении к исламу византийцев и западноевропейских гуманистов.

Трудно не согласиться с глубоким наблюдением М. Баливе, согласно которому проекты достижения мира и согласия между разными народами и цивилизациями, предложенные такими западными мыслителями, как папа Пий И, Франческо Филельфо, кардиналы Хуан Сеговийский и Николай Кузанский, остались лишь гуманистической утопией и не вышли за пределы круга ученых - идеалистов43. Их мечтам о concordia mundi было суждено разбиться о реальность непреодолимого политико-религиозного противостояния турок и мусульман. Все это М. Баливе объясняет тем, что Западная Европа в меньшей степени подвергалась угрозе турецкого вторжения, чем Византия, для которой длительная турецкая экспансия оказалась роковой. А для византийской элиты поиск решения проблемы ислама не был лишь гуманистической утопией. Этот поиск был обусловлен необходимостью культурного выживания и сосуществования двух народов, что побуждало византийцев к более конкретным действиям.

Тем не менее, М. Баливе совершенно справедливо отмечает близость позиций западноевропейских мыслителей и византийских интеллектуалов: и те, • и другие пытались решить главную проблему присутствия ислама и турок на Балканах и их наступления на Италию путем диалога и контактов. И византийцы, и латиняне осмысляли проблему конфессионального противостояния в рамках гуманизма, который, как полагает М. Баливе, в конце Средних веков был общим философским течением для Византии и Западной Европы44.

Особенности концепции М. Баливе можно объяснить ее неразрывной связью с современными взглядами на проблемы межрелигиозного диалога. « Символично то, что иллюстрации, предваряющие книгу, представляют собой изображения, созданные в XIX и в XX вв., тогда как книга посвящена авторам конца средневековья. Литография (XIX в.) изображает встречу в Константинополе великого муфтия и православного патриарха, а современная мозаика из константинопольского патриархата в Стамбуле — султана Мехмеда Завоевателя и патриарха Геннадия Схолария45.

М. Баливе, как представляется, осознавал тесную связь своего исследования с днем сегодняшним. В параграфе, озаглавленном «Георгий Трапезундский и мусульмане: смелость и современность», ученый отмечает не только теологическую отвагу Георгия, но актуальность и современность его взглядов. М. Баливе пишет, что хотя трактат Георгия «Об истинности христианской веры» принадлежит своему времени, в нем обсуждаются проблемы, очень близкие современным проблемам интеллектуальных отношений европейцев и мусульман, проблемам, «которые сегодня, также как и в XV в., нуждаются в серьезном и спокойном осмыслении»46.

Историки не раз обращали внимание на актуальность проблем, над которыми задумывались философы эпохи Кватроченто. Роберт Швоебел в своей монографии «Тень полумесяца: ренессансный образ турка» совершенно справедливо отметил: «Понятно, что в свете современной истории и нашей сегодняшней заботе о мире на планете ученые склонны подчеркивать прагматические и доброжелательные подходы к турецкой проблеме в эпоху Ренессанса. Безусловно, идеи Хуана Сеговийского или Николая Кузанского ближе нашему поколению, чем идеи сторонников крестового похода»47. Тем не менее, с точки зрения Р. Швоебела, было бы ошибкой утверждать, что мирные или даже реалистические взгляды на турецкую проблему были широко распространены во второй половине XVB.

Подкупающую близость идей Хуана Сеговийского современному восприятию проблем диалога между религиями подчеркивает и Р. Саузерн. Взгляды испанского кардинала, с точки зрения исследователя, могут «затронуть за живое душу современного читателя» .

Но именно в этой «завораживающей близости» идей таких мыслителей, как Николай Кузанский, Георгий Трапезундский и Хуан Сеговийский, с нашей точки зрения, может таиться для историков серьезная опасность принять желаемое за действительное и приписать этим авторам те взгляды, которые они на самом деле не разделяли.

Мы полагаем, что М. Баливе склонен рассматривать работы Георгия Трапезундского, Николая Кузанского и Хуана Сеговийского сквозь призму современных представлений о религиозной толерантности.

Книга М. Баливе отражает, на наш взгляд, определенное направление в современной науке. И это направление связано с именем великого французского востоковеда и общественного деятеля Луи Массиньона (1883— 1962).

М. Баливе не раз ссылается на работы Л. Массиньона в своей книге. Кроме того, сфера научного поиска М. Баливе совпадает с научными интересами Л. Массиньона: оба исследователя уделяли большое внимание изучению общих для ислама и христианства теологических тем, а также истории культурных, политических и религиозных контактов представителей двух миров49. Не случайно в названии своей книги, посвященной жизни шейха Бедреддина, М. Баливе упоминает имя суфийского мистика ал-Халладжа, личность и учение которого были одной из главных и любимых тем научных изысканий Л. Массиньона50.

Исследователи творчества Л. Массиньона сходятся во мнении, что личная духовная позиция, научные изыскания и политическая деятельность ученого подготовили коренную переориентацию католицизма в его отношении к исламу: «Теологические аспекты массиньоновской интерпретации ислама можно принимать на веру или отвергать, с ними можно соглашаться или не соглашаться, но их необходимо уяснить, потому что без этого невозможно понять отношения современной католической мысли к исламу»51.

Л. Массиньон не рассматривал ислам, как одну их христианских ересей, для него ислам был религией, обладающей самостоятельной ценностью и наделенной божественной благодатью. Исследователь принимал мусульманскую схему трех богооткровенных религий: иудаизма, христианства и ислама. Он считал, что христиане могут признать условный авторитет Корана и частично принять Мухаммада в статусе пророка.

С точки зрения Л. Массиньона, учение Мухаммада было «восполнено» ал-Халладжем. Изучение суфизма приводит ученого к мысли, что ислам открыт для «действия благодати», и что в нем возможно «обращение изнутри», которое исследователь противопоставляет «обращению в другую веру» .

Таким образом, Л. Массиньон полагал, что христиане и мусульмане должны прийти к религиозному взаимопониманию, а католическая церковь может и должна признать ислам в статусе самостоятельной монотеистической религии53.

Взгляды Л. Массиньона на ислам, безусловно, оказали влияние на концепцию М. Баливе. Но работы Л. Массиньона принадлежат своему времени, также как трактаты Георгия Трапезундского и его современников принадлежат эпохе Кватроченто. Поэтому интерпретация взглядов мыслителей конца Средневековья на ислам нуждается во взвешенном и осторожном подходе.

Монография М. Баливе, без всякого сомнения, является значительным шагом вперед в исследовании попыток средневековых христианских авторов понять мир ислама и наладить с ним плодотворный диалог. Автор книги остается пока единственным специалистом, признавшим эвристическую ценность изучения религиозных представлений Георгия Трапезундского, в частности его отношения к исламу. Этот факт стоит отнести к числу несомненных заслуг французского исследователя, так как Георгий Трапезундский, на наш взгляд, был незаслуженно обойден вниманием ученых. Не вызывает сомнения то, что работы Николая Кузанского или письмо папы Пия II к Мехмеду Завоевателю удостоились большего внимания и были изучены гораздо подробнее, чем работы Георгия.

М. Баливе убедительно доказал, что попытки византийских и латинских авторов наладить диалог с миром ислама не были единичными и разрозненными явлениями, но, напротив, все они отражали общую тенденцию в мировоззрении интеллектуалов того времени. Более того, исследователь увидел проявление того же духа открытости и терпимости в турецкой среде. Таким образом, М. Баливе удалось обнаружить общность идей, характерную сразу для представителей трех миров: мира византийского, западноевропейского и тюркского.

Тем не менее, очевидно, что в исследовании проблем, которым посвящена монография М. Баливе, еще рано ставить точку, они заслуживают тщательного изучения и, возможно, переосмысления.

В другой, недавно вышедшей монографии «Византийцы и османы: отношения, взаимодействие, последствия», которая представляет собой сборник статей, объединенных общей проблематикой, М. Баливе рассмотрел иные аспекты отношения Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и исламу54. В первой главе монографии «Аристотель на службе султана! Открытая позиция по отношению к туркам и аристотелизм некоторых византийских мыслителей XV века» исследователь попытался обосновать свое предположение, согласно которому примирительная, открытая позиция к туркам у некоторых византийских авторов, в частности у Георгия Трапезундского, коренилась в их склонности к философии Аристотеля, ставшей своеобразной идеологией55. В третьей главе, озаглавленной «Рассказы о конце империи и о конце света: к вопросу об общих темах некоторых групп населения византино-турецкой контактной зоны», исследователь рассмотрел эсхатологическую концепцию Георгия в сравнении с турецкими представлениями о конце света56.

Несмотря на явные достоинства исследований М. Баливе, следует отметить их очень важный недостаток: ученый игнорирует источники, изданные Дж. Монфазани, и указывает на то, что они до сих пор не опубликованы . Это объясняет односторонний подход исследователя: он анализирует только письма Георгия, изданные А. Меркати, и трактат «Об истинности христианской веры». М. Баливе анализирует два письма, написанные Георгием в 1466 г. Мехмеду II, которые, как справедливо отмечает исследователь, отражают основные идеи его политико-религиозной системы58. Ученый упоминает также два других трактата Георгия «О божественности Мануила» и «О вечной славе самодержца и его мировом владычестве». М. Баливе считает, что эти трактаты до сих пор не изданы. Кроме того, исследователь полагает, что два указанных трактата и письма Георгия к Мехмеду Завоевателю представляют собой лишь резюме основного произведения Георгия — трактата «Об истинности христианской веры». М. Баливе оценивает этот трактат как «уникальное для средневекового христианства проявление желания примирения с исламом». Единственный трактат того времени, который может сравниться с работой Георгия, это, по мнению исследователя, трактат Николая Кузанского «О мире веры»59.

Тем не менее, трактаты «О божественности Мануила» (1467г.) и «О вечной славе самодержца» (1466г.), изданные Дж, Монфазани в 1984 г., заслуживают, на наш взгляд, не меньшего внимания, чем трактат «Об истинности христианской веры»60. Эти работы позволяют понять, как справедливо отмечает их издатель, действительное отношение Георгия Трапезундского к проблеме ислама61.

Кроме того, нетрудно заметить, что выводы М. Баливе значительно отличаются от выводов Дж. Монфазани. И хотя М. Баливе ссылается на монографию итальянского исследователя, посвященную биографии Георгия Трапезундского, он не обсуждает новую интерпретацию вопроса, предложенную Дж. Монфазани. Таким образом, в современной науке назрела необходимость теоретического переосмысления и анализа указанной темы, который охватил бы обе точки зрения, а также всю совокупность произведений Георгия Трапезундского, адресованных турецкому султану.

Итак, Дж. Монфазани и М. Баливе на сегодняшний день являются основными специалистами по теме нашего исследования. Тем не менее, стоит отметить и других авторов, обращавшихся к исследуемому нами вопросу.

Следует упомянуть статьи, посвященные биографии Георгия Трапезундского, а также обзору его творений, которые вышли в двух изданиях справочного типа: «Оксфордском византийском словаре» и «Просопографическом словаре Палеологовского времени» .

Эпизодическое внимание к письмам и трактатам Георгия, касающихся проблемы турецкого завоевания и ислама, характерно для работ Д. Дж. Джианакоплоса63. Весьма поверхностный анализ писем и трактатов Георгия Трапезундского представлен в статье испанского исследователя П. Баденоса «Примирительные направления в среде греческих интеллектуалов при дворе Великого Турка»64. П. Баденас лишь повторяет ход рассуждений и основные выводы М. Баливе65.

Французский ученый А. Дусселье в фундаментальном исследовании «Восточные христиане и ислам в средние века (VII-XV вв.)» попытался вписать работы Георгия Трапезундского в общую картину отношения византийцев к исламу66. Он рассматривал письма и трактат Георгия как обреченную на неудачу попытку византийца наладить диалог с миром ислама.

К сожалению, А. Дусселье, также как и М. Баливе, игнорирует источники, изданные Дж. Монфазани, равно как и не обсуждает оригинальную интерпретацию вопроса, представленную в монографии итальянского исследователя. Кроме того, стоит отметить, что исследователь уделяет лишь незначительное внимание произведениям Георгия Трапезундского. Тем не менее, для науки важным является уже сам факт того, что письма и трактат Георгия были помещены в широкий исторический контекст обширного исследования, посвященного взаимоотношениям византийцев с миром ислама и охватывающего столь большой временной период. До выхода монографии А. Дусселье в основополагающих работах по этой проблематике письма и трактаты Георгия Трапезундского не упоминались в качестве объекта исследования67.

Специалисты в области изучения западной традиции полемики с исламом также игнорировали труды Георгия . Очевидно, что попытка переосмысления произведений Георгия Трапезундского возможна только при условии изучения его взглядов в контексте как византийской, так и западной традиции отношения к исламу, так как Георгий Трапезундский в равной степени принадлежит и культуре Византии, и культуре Италии эпохи Возрождения.

В отечественной науке теме отношение Георгия Трапезундского к проблемам турецкого завоевания и ислама, равно как и вообще личности этого автора, за редким исключением, не уделялось внимания.

В дореволюционных работах, насколько нам известно, имя Георгия Трапезундского не упоминалось в контексте указанной проблематики. Так, например, в статье крупнейшего русского историка Н. А. Скабалановича «Политика турецкого правительства по отношению к христианским подданным и их религии (от завоевания Константинополя до конца XVIII в.)» произведения Георгия Трапезундского не рассматриваются69.

Что касается современного периода в отечественной византинистике, то к исключениям из общего положения дел стоит отнести исследования И. П. Медведева. В монографии «Византийский гуманизм XIV-XV вв.» ученый рассмотрел философские взгляды Георгия Трапезундского, в частности, его аристотелизм, а также упорное сопротивление платонизму и философии Георгия Гемиста Плифона . Таким образом, И. П. Медведев продолжил исследования философской концепции Георгия Трапезундского, начатые Э. Гарэном, П. О. Кристеллером, а также польским ученым М. Чижевским71.

В недавно вышедшей статье И. П. Медведев рассмотрел отношение Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию Византии в контексте греко ТУ

латинской публицистики, посвященной падению Константинополя . В этой работе была дана обширная библиография вопроса. Кроме того, впервые на русском языке был опубликован перевод фрагмента вводной и заключительной части трактата «Об истинности христианской веры»73.

Исследователь еще раз обратился к анализу религиозно-философских представлений Георгия Трапезундского в 2003 г., в тезисах доклада на XVI

Всероссийской научной сессии византинистов . В этой работе И.П. Медведев подчеркнул оригинальность реакции Георгия Трапезундского на падение Константинополя. И. П. Медведев обратил внимание на то, что Георгий Трапезундскии усматривал в культивировании идей платонизма, характерном для некоторых представителей интеллектуальной элиты Византии, причины крушения византийской империи.

Эпизодическое внимание было уделено взглядам Георгия Трапезундского в статье Р. М. Шукурова «Имя и власть на византийском Понте (чужое, ПС принятое за свое)» . Ученый рассмотрел отношение Георгия Трапезундского к туркам и исламу в русле концепции М. Баливе. Этот факт еще раз подчеркивает то, что интерпретации взглядов Георгия Трапезундского, предложенная французским исследователем, является общепринятой в науке и оказывает значительное влияние на ход рассуждений авторов, занимающихся данной проблематикой.

И. П. Медведев и Р. М. Шукуров не ставили своей целью детально проанализировать отношение Георгия Трапезундского к турецкому завоеванию и исламу. Как кажется, исследователи сознательно оставили этот вопрос открытым. Тем не менее, сам факт того, что именно в недавних работах эти ученые обратились к той части наследия Георгия Трапезундского, которая освещает проблему турецкого завоевания и ислама, подчеркивает актуальность, своевременность и эвристическую ценность изучения данной темы.

Итак, ни в отечественной, ни в зарубежной византинистике наша тема не была удостоена комплексного монографического исследования. Вместе с тем, источники, изданные Дж. Монфазани, а также попытки теоретического осмысления наследия Георгия Трапезундского, предпринятые двумя главными специалистами по этой теме — Дж. Монфазани и М.Баливе — создали предпосылки для всестороннего исследования отношения Георгия Трапезундского к проблемам турецкого завоевания и ислама.

Объект и предмет исследования. Объектом диссертации являются трактаты и письма Георгия Трапезундского, адресованные турецкому султану Мехмеду II Завоевателю. Предметом — политические и религиозные представления Георгия Трапезундского, которые отразились в его отношении к турецкому завоеванию, к туркам, к султану Мехмеду II и к исламу.

Цель и задачи исследования. Цель диссертации — рассмотреть отношение Георгия Трапезундского к проблемам турецкого завоевания и ислама. Для достижения этой цели предполагается разрешение следующих задач.

Во-первых, проанализировать отношение Георгия к угрозе турецкого завоевания и его проекты решения проблемы (призывы к крестовому походу и заключению церковной унии византийской и латинской церквей).

Во-вторых, рассмотреть различные аспекты отношения Георгия к свершившемуся факту турецкого завоевания Византии. і

В-третьих, подвергнуть анализу проект Георгия по обращению Мехмеда II в христианство в контексте других попыток объяснить турецкому султану основы христианской веры, предпринятых римским папой Пием II, греческим патриархом Геннадием Схоларием и византийским придворным и интеллектуалом Георгием Амируци.

В-четвертых, показать особенности отношения Георгия Трапезундского к исламу в контексте византийской и западноевропейской традиции полемики с религией мусульман.

Хронологические рамки исследования. Хронологические рамки исследования определяются, с одной стороны, временем создания писем и трактатов Георгия Трапезундского, написанных для турецкого султана (1453 1467 гг.). С другой стороны, временем написания сопоставимого материала, который включает в себя письма и трактаты современников Георгия Трапезундского, адресованные турецкому султану или (как в случае с трактатом Георгия Амируци) созданные под впечатлением бесед с Мехмедом II (1455-1470гг.). Однако для того, чтобы рассмотреть особенности отношения Георгия Трапезундского к исламу в контексте византийской и западноевропейской традиции полемики с мусульманами, допускался выход за обозначенные хронологические рамки в параграфе 2 главы III «Византийская традиция полемики с исламом (VIII-XVBB.): исторический обзор» и в параграфе 3 той же главы «Образ ислама в произведениях западноевропейских авторов (ХІІ-XV вв)».

Источниковая база исследования. Источниковую базу исследования составляют три грекоязычных трактата Георгия Трапезундского, адресованных турецкому султану Мехмеду II — «Об истинности христианской веры» (1453г.) , «О вечной славе самодержца и его мировом владычестве» (1466г.) , 7Я «О божественности Мануила» (1467г.) , а также три его письма правителю турок (от 1465/66 и 1466 гг.) . Одно из этих писем, изданное Дж. Монфазани и датированное им 1465-66 г., было написано на греческом языке, тогда как два других письма от 1466 г., опубликованных А. Меркати, было созданы на латинском языке. С нашей точки зрения, комплексный анализ этих работ, значение которых для изучения проблематики настоящего исследования до сих пор не оценено по достоинству, позволит по-новому взглянуть на политические и религиозные представления Георгия Трапезундского, представить как единое, непротиворечивое целое элементы новизны и традиционности в отношении Георгия к проблеме турецкого завоевания и ислама.

Что касается типа источников, то все они, являясь нарративными, представляют два различных жанра. Если содержание, структура, композиция трех писем Георгия не вызывает сомнений в их жанровой принадлежности, то с определением жанра других работ, обозначенных нами как «трактаты», дело • обстоит сложнее. Поскольку они адресованы конкретному человеку, в литературе их иногда определяют как «письма». Так, например, И. П. Медведев определяет работу Георгия «Об истинности христианской веры» то как трактат, то как письмо . Дж. Монфазани ссылается на эту работу, равно как и на два остальных произведения, как на трактаты81.

Традиционно византийское письмо было поливалентным жанром: оно могло представлять собой энкомий, псогос или философский трактат . Установки относительно пространности или краткости изложения были неопределенны. В византийской эпистолографии слишком пространные письма имели обычно философское, дипломатическое или моралистическое содержание. Кроме того, для византийских писем XV в. характерно преодоление такой особенности, как деконкретизация содержания. Для этого периода было характерно также умеренное использование античных идейно-художественных средств воздействия и гармоничное единство формы и содержания. Исходя из этого, действительно, можно определить указанные трактаты, как пространные письма. Структура, архитектоника, композиция этих работ не противоречит такому выводу.

Однако поливалентность жанра византийского письма позволяет нам обратить внимание на то, что указанные работы имеют философско-религиозное содержание и внушительный объем, что дает нам право обозначить их и как трактаты. Таким образом, следуя сложившейся в историографии традиции, мы будем ссылаться на эти произведения как на трактаты.

Кроме указанных источников, в исследовании используются и другие работы Георгия, главная из которых — трактат «Сравнение философов от Аристотеля и Платона» .

В нашей работе анализируются также и произведения (письма, трактаты, поэтические произведения) современников Георгия Трапезундского, которые высказывали идеи, близкие тем, что мы встречаем у Георгия. Среди этих работ, прежде всего, стоит отметить письмо Мехмеду Завоевателю папы Пия II84, трактаты патриарха Геннадия Схолария85, трактат и стихи Георгия Амируци86, трактат кардинала Николая Кузанского87 и письма Франческо Филельфо88.

Кроме того, привлекаются произведения византийских и западноевропейских авторов VIII-XV в., посвященные полемике с исламом. Это представляется нам необходимым для того, чтобы определить новые и традиционные элементы в концепции Георгия Трапезундского.

Методология и методы исследования. В основе методологии нашего исследования лежит принцип историзма, предполагающий изучение исторических феноменов в их становлении и развитии. В соответствии с этим принципом мы попытались проследить эволюцию политических и религиозных взглядов Георгия Трапезундского, а также их взаимосвязь с мировоззренческими особенностями его эпохи. Другим основополагающим принципом нашей работы является системный подход, позволяющий изучать исторические явления как взаимосвязанные и взаимовлияющие элементы единой системы.

Указанные теоретико-методологические принципы исследования дают возможность использовать традиционные методы критической интерпретации исторических источников. Кроме того, решение поставленных в работе задач предполагало применение сравнительно-исторического подхода к изучению источников. Эти методы являются основными для нашего исследования.

При изучении отношения Георгия к туркам (параграф третий второй главы) мы использовали метод терминологического анализа текстов. Этот метод был использован нами для изучения употребленных Георгием этнонимов, что дало нам возможность по-новому взглянуть на проблему отношения философа к туркам.

В третьей главе нашей работы мы сочли целесообразным использование герменевтического подхода, который позволил нам выявить в работах Георгия Трапезундского имплицитно присутствующие пласты информации относительно позиции философа в отношении ислама. В этом случае мы применили герменевтический метод непрямого прочтения текста, в результате которого осуществлялся поиск ответа на вопросы, на которые автор источников не ставил своей целью отвечать89.

Научная новизна исследования. Научная новизна работы определяется следующими факторами. Во-первых, в отечественной и зарубежной византинистике это первое систематическое исследование комплекса работ Георгия Трапезундского, адресованных турецкому султану. В настоящей работе показана взаимная связь и взаимообусловленность политических и богословских аспектов воззрений Георгия, нашедших отражение в указанных источниках.

Во-вторых, для изучения проблемы привлекаются недооцененные с точки зрения изучения религиозных взглядов Георгия источники, в частности, трактаты «О божественности Мануила», «О вечной славе самодержца и его мировом владычестве» и «Сравнение философов Аристотеля и Платона».

В-третьих, впервые политический аспект произведений Георгия рассматривается в сравнении с политическими воззрениями таких современников Георгия, как папа Пий II, патриарх Геннадий Схоларий и Георгий Амируци.

В-четвертых, религиозные взгляды Георгия Трапезундского впервые представлены в широком историческом контексте западноевропейской и византийской полемики с исламом. И, наконец, научная новизна нашего исследования заключается в том, что впервые анализу подвергаются противоречивые интерпретации работ Георгия, предложенные современными учеными.

Таким образом, анализ писем и трактатов Георгия Трапезундского предоставляет уникальную возможность осмыслить и представить как единое целое совокупность политических и религиозных взглядов их автора.

Биография георгия трапезундского

Дж. Монфазани в предисловии к своей монографии писал: «Греческий эмигрант и гуманист XV в. Георгий Трапезундский всегда был некой загадкой. 0 нем, также как многих других исторических фигурах, можно сказать, что факты его жизни и его труды нуждаются в более доскональном изучении. Но в случае с Георгием Трапезундским разгадка лежит глубже, чем прояснение какой-либо детали, ибо загадка заключается во всем образе его жизни. Георгий Трапезундский был греком, который предпочитал писать на латыни; переводчиком Платона, начавшим самую оскорбительную атаку на Платона за всю историю Ренессанса, а, может быть, вообще за всю историю; известным гуманистом и авторитетом в области риторики, который страстно защищал средневековую схоластику; и, самое парадоксальное из всего, очень набожным христианином и знакомым римских пап, который рисковал своей жизнью, чтобы сказать Мехмеду II, мусульманскому завоевателю Константинополя, что он (Мехмед) будет императором императоров и что ему предначертано стать правителем всего мира»1. Американский ученый был не единственный, кто обратил внимание на противоречивость и оригинальность натуры Георгия2. Поэтому, прежде чем приступить к рассмотрению самой парадоксальной проблемы в творчестве Георгия Трапезундского, проблемы его отношения к турецкому вопросу и исламу, нам представляется необходимым представить краткий очерк жизненного пути Георгия Трапезундского3. зо Биография Георгия детально изложена в исследовании Дж. Монфазани. Ученый привлек богатые архивные материалы и подробно проследил жизненный путь своего героя, внес существенные коррективы в дату смерти Георгия, в даты создания некоторых его сочинений. Мы же приведем лишь самые важные, необходимые для понимания личности Георгия эпизоды его биографии. Георгий Трапезундский родился 3 апреля 1395 г. на венецианском Крите. По его свидетельству, прозвище «Трапезундский» он получил потому, что из города Трапезунда происходил его прапрадед. Сам Георгий так писал об этом: «...ведь я не италиец, но критянин, хотя и имею прозвище Трапезундский»4. Около 1416 г. Георгий, молодым, но уже образованным человеком, покинул Византию и эмигрировал в Италию5. Георгий прибыл в Италию по приглашению венецианского патриция и гуманиста Франческо Барбаро, которому требовался греческий писец для его библиотеки. Молодой и амбициозный Георгий вовсе не желал всю жизнь Ф оставаться копиистом греческих текстов, поэтому он с головой погрузился в изучение латинского языка. Его учителем был Витторино да Фельтре, который впоследствии стал основателем одной из самых блестящих школ итальянского гуманизма. Учениками Витторино были Лоренцо Валла, Феодор Газа и Никколо Перотти. Лингвистический талант Георгия позволил ему в совершенстве овладеть искусством устной и письменной латинской речи, что, по его собственному свидетельству, вызывало зависть его итальянских собратьев по перу. В дальнейшем Георгий предпочитал писать свои многочисленные сочинения по риторике, логике, философии, теологии, астрологии и астрономии именно на латинском языке. Он полагал, что владеет латинским языком лучше своих коллег-итальянцев: «Ибо милостью Божьей я владею латинским языком как никто иной в настоящее время. Я уже написал множество трудов и пишу каждый день. И кусок хлеба, который я ем с моими сыновьями и дочерьми, я получаю благодаря этой работе, хотя и много страдаю от зависти италийцев.. .»6. Благодаря Франческо Барбаро Георгию удалось заручиться поддержкой членов венецианского патрициата, которые продолжали оказывать помощь талантливому византийцу на протяжении всей его жизни. В 1426 г. Георгий присоединился к западной церкви. Несмотря на это, судьба Византии не оставляла его равнодушным. В 1427 г. Георгий написал трактат, в котором призывал Запад помочь осажденному Константинополю. Он послал трактат своему другу Франческо Филельфо, благодаря которому до нас дошел отрывок из этого, к сожалению, несохранившегося произведения Георгия Трапезундского . Таким образом, хотя Георгий все более приобщался культуре латинского Запада, его преданность отечеству оставалась о неизменной . Дж. Монфазани справедливо отметил, что обращение Георгия в вероисповедание западной церкви не уменьшило его патриотизм9. В Венеции Георгий начал преподавать греческий и латинский языки итальянским гуманистам. Среди его учеников был Пьетро Барбаро, будущий папа Павел II, которому впоследствии было суждено сыграть важную роль в « жизни своего учителя. В 1433 или 1434 г. Георгий публикует свою первую крупную работу, трактат, посвященный риторике «Rhetoncorum libri V»10. Этим трактатам Георгий познакомил итальянских гуманистов с византийской риторической традицией. Более того, он попытался уподобить византийскую традицию западной, объясняя латинских авторов при помощи терминов византийской риторики. Эта работа Георгия был первым крупным сводом латинских риторов со времен античности. Трактат принес международное признание автору. Так, во Франции возник кружок интеллектуалов, под названием «Georgiani», которые почитали Георгия Трапезундского, как величайшего мастера красноречия. Вскоре после выхода в свет этого трактата, Георгий вступил в конфликт со знаменитым гуманистом и знатоком латинского языка Гуарино Веронезе. Современники Георгия не раз отмечали его неуживчивость и вспыльчивость. И в этой ссоре Георгий проявил свой горячий нрав и амбициозность. Георгий вызвал Гуарино на своеобразную словесную дуэль: он пригласил его на публичные дебаты, где намеревался выступить с импровизацией на латинском языке против заранее приготовленной речи Гуарино11. Этот эпизод из жизни Георгия является свидетельством не только интеллектуального бесстрашия молодого греческого эмигранта, дерзнувшего вызвать на состязание маститого и признанного ритора, но и дает возможность представить ту интеллектуальную среду, к которой примкнул Георгий. Л. М. Баткин, анализируя особенности стиля жизни и мышления итальянских гуманистов, подчеркнул то значение, которое имело в период Кватроченто искусство устной латинской речи: «В блестящей латинской импровизации сошлось все, чем дорожила эпоха: не только классическая образованность, сошлось все, чем дорожила эпоха: не только классическая образованность, стилистические и ораторские достоинства, но и нечто большее — перенесение studia humanitatis в социальную практику, в общение, свободное овладение миром античной культуры, умение окропить ее не только мертвой, но и живой водой»13. Исследователь определяет классическую латинскую элоквенцию гуманистов не как результат, а как процесс: «В их распоряжении не было лучшего средства вовлечь сразу множество людей в новое жизнеощущение, стиравшее границу между мифом и реальностью и переносившее идеализированные образы в повседневность, чем публичная импровизация в античном стиле»14.

Трактаты и письма георгия трапезундского, адресованные турецкому султану

В июле 1453 г., то есть практически сразу же после завоевания Константинополя, Георгий написал и отправил турецкому султану Мехмеду II трактат, озаглавленный «Об истинности христианской веры»136. В то время, когда весь христианский мир оплакивал падение столицы Византии, вновь переживая злодеяния, совершенные турками, Георгий принял факт завоевания и решил обратиться прямо к турецкому султану . С этого момента Георгий оставил свои идеи о крестовом походе138. Теперь он возложил свои надежды на восстановление единства веры, Церкви и империи на турецкого султана. Он писал Великому Турку о том, что Бог даровал ему град Константина, дабы Мехмед обратился в христианство и объединил два рода: род христиан и род мусульман139. Георгий объяснял султану основные догматы христианства, пытаясь доказать, что между исламом и христианством на самом деле нет непреодолимых различий, и что христиане и мусульмане согласны друг с другом в вопросах веры почти во всем140. Согласно Георгию, Великому Турку необходимо принять христианскую веру, после чего турецкий султан станет правителем всей ойкумены141.

Георгий не удовлетворился тем, что написал для Мехмеда Завоевателя трактат. Он решил, что ему необходимо лично встретиться с турецким султаном. Георгию не удалось убедить римского папу Пия И, затем и Каллиста III, а также короля Ферранте Неаполитанского отправить его в Константинополь для встречи с правителем турок. Георгий осуществил свою мечту лишь в 1465 г. благодаря поддержке своего бывшего ученика, Пьетро Барабаро, ставшего римским папой Павлом II. Папа оплатил Георгию дорогу до Константинополя142. Очевидно, Павел II согласился финансировать попытку Георгия обратить Великого Турка в христианство, хотя и не предавал этот факт широкой огласке143.

В Константинополе Георгий встретил византийского интеллектуала, перешедшего на службу к турецкому султану, Георгия Амируци. По совету Амируци, Георгий написал в бывшей столице византийской империи (1465-1466 г.) письмо Мехмеду II, в котором посвятил турецкому султану свои комментарии к «Альмагесту» Птолемея144. В самом начале письма Георгий обратился к Мехмеду как к «будущему самодержцу всей ойкумены»145. Кроме того, он предложил Великому Турку свои услуги астронома и математика. Георгий хотел, чтобы под началом Мехмеда была организована работа по составлению таблиц движения планет. Сам Георгий хотел принять участие в этой работе146. Он заявил о своем желании стать преданным слугой Великого Турка: «Я прибыл в Константинополь, о лучший император из императоров и самодержец из самодержцев, не по какой другой причине, кроме той, чтобы поговорить с тобой и проявить мое рвение к восхвалению твоего могущества, ибо я думаю, что нет ничего лучше в этой жизни, чем служить мудрому императору, тому, кто философствует о величайших вещах».

Встреча Георгия Трапезундского и Великого Турка не состоялась, и у нас нет данных о том, что Мехмед Завоеватель получил и прочитал письмо или какой-либо трактат Георгия148. То, что замышлялось автором как диалог, осталось лишь монологом греческого интеллектуала .

Неудачная поездка в Константинополь не помешала Георгию написать для Мехмеда еще один трактат «О вечной славе самодержца и его мировом господстве»150. Из содержания трактата становится ясно, что автор не оставил надежду обратить Мехмеда в христианство.

Георгий написал этот трактат в апреле 1466 г. на корабле, направляясь из Константинополя в Италию151. Работа по объему сопоставима с трактатом « Об истинности христианской веры». Она состоит из двадцати трех глав, четыре из которых потеряны. Осторожно убеждая Мехмеда II принять христианство, Георгий объясняет турецкому султану основные догматы христианской веры, демонстрируя, что они не противоречат религии мусульман. Георгий убеждает Великого Турка, что если тот последует примеру основателя Константинополя, то есть изучит христианство и примет его, то он станет правителем всего мира. Таким образом, основная идея трактата «О вечной славе самодержца» совпадает с главной идеей трактата «Об истинности христианской веры». В самом начале трактата автор оговаривается, что будет черпать доказательства из естественных законов (другими словами из естественного, природного права), из Ветхого Завета, Евангелия и, наконец, Писания Мухаммада, то есть Корана . В своих рассуждениях автор намеревается использовать канон Аристотеля, используя его применительно к Священным Писаниям и естественному праву153. Георгий полагал, что Мехмед II хорошо знал философию Аристотеля154.

Византийская традиция полемики с исламом (viii-xvbb.): исторический обзор

Византийская традиция полемики с исламом восходит к VIII в. В то время она была связана с именами христианских теологов св. Иоанном Дамаскином10 и его продолжателем Феодором Абу Карра.

Сохранилось два произведения предположительно принадлежащих перу св. Иоанна Дамаскина (VIII в., умер в 754 или 777 гг.), затрагивающих тему ислама и христианской полемики против этой религии: трактаты «Беседа сарацина с христианином» и «О ста ересях вкратце»11.

Элементы критики ислама св. Иоанна Дамаскина легли в основу византийской традиции полемики с исламом. Взгляды этого автора можно считать отправной точкой для византийских полемистов. Св. Иоанн Дамаскин помещает ислам в список христианских ересей. Такое отношение к исламу основывалось на том факте, что в Коране иудаизм и христианство признавалисьl как религии откровения. Поэтому св. Иоанн стремился применить к исламу критерии христианства и причислить ислам к уже осужденным христианским ересям. Он рассматривал пророка Мухаммада как арианина, так как тот отрицал догмат о Троице. Св. Иоанн называл мусульман «рассекающими Бога» потому, что они, по его мнению, отсекают от Бога Его Слово и Дух. Так богослов возражал мусульманскому обвинению христиан в том, что они придумывают Богу помощников или товарищей . Следуя за св. Иоанном, византийские полемисты любили повторять легенду, согласно которой Мухаммада наставлял монах - арианин.

Признание ислама в качестве одной из христианских ересей становится отличительной чертой раннего этапа византийской антимусульманской полемики. Поздневизантийские авторы отойдут от этого представления. Для них ислам был абсолютно ложной религией, не имеющей ничего общего с христианством. Однако другой тезис св. Иоанна Дамаскина, согласно которому ислам предвещал скорый приход Антихриста, до конца существования Византии повторялся в произведениях византийских полемистов13.

Произведения св. Иоанна Дамаскина свидетельствуют о его слабом знании текста Корана: он ссылался только на четыре суры14. Он также использовал устную арабскую традицию, связанную с почитанием Каабы в Мекке, что дало ему повод высмеивать мусульманскую легенду о верблюдице Авраама, которая была привязана к священному камню. Св. Иоанн Дамаскин ошибочно считал, что Кааба представляет собой голову Афродиты, которую почитали арабы до прихода Мухаммада. Почитание идола Афродиты, якобы распространенное среди мусульман, было для византийцев одним из доказательств того, что мусульмане склонны к разврату. Вслед св. Иоанном, v византийские полемисты часто обращались к арабским легендам, более древним, чем сам ислам, что свидетельствовало об их случайном и поверхностном знании ислама. Св. Иоанн Дамаскин был вынужден защищать догмат о воплощении Христа и догмат о Троице от опровержений мусульман, на основании этих догматов обвинявших христиан в многобожии.. Он отрицал то, что Коран — » это книга Откровения, и называл пророка Мухаммада псевдопророком на основании того, что Ветхий Завет и Евангелие не содержат предсказаний о нем. К этим доводам он прибавлял и осуждение безнравственности мусульманской этики. Суровой критике св. Иоанн подверг и мусульманское учение о предопределении. Стоит отметить, что св. Иоанн Дамаскин применял по отношении к пророку Мухаммаду очень резкие эпитеты — «развратник», «лицемер», «лжец» 5. Эти эпитеты станут традиционными для византийских полемистов, а тема порицания морального облика пророка — одной из главных тем антимусульманских трактатов. Св. Иоанн Дамаскин оказал очень большое влияние не только на византийскую, но и на европейскую антимусульманскую полемическую литературу16. Как справедливо отметил Д. Сахас, Иоанн Дамаскин был первым, кто со всей серьезностью вступил на путь опровержения ислама17. Продолжатель св. Иоанна Феодор Абу-Карра был автором семнадцати небольших антимусульманских трактатов . Также как и св. Иоанн, Феодор негативно относился к исламу и рассматривал его как одну из христианских ересей. Он считал Мухаммада лжепророком-арианином, одержимым злым духом. Отличительной чертой диалогов Феодора является прагматический характер аргументации. Так, например, осуждая многоженство мусульман, он указывал на неизбежность сцен ревности в гаремах. Объясняя в одном из диалогов христианское таинство евхаристии, он стремился найти аргументы, понятные мусульманам. Защищая догмат о Троице, Феодор указывал на то, что как Коран един, хотя можно сделать множество его копий, так и Бог един в Троице. Таким образом, диалоги Феодора Абу-Карры представляли собой попытку наладить подлинный диалог с иноверцами19. Сп. Врионис характеризует ранний период византийской полемики с исламом (VII-IX вв.) как этап, на котором религиозные дебаты основывались не на детальном и систематическом знании и тщательном изучении священных писаний, но скорее на наиболее очевидных аспектах и характеристиках двух религий20. Тем не менее, основные богословские противоречия между религиями, затронутые на этом этапе, являются, безусловно, основополагающими и остаются актуальными на протяжении всего существования антимусульманской полемической литературы. В последующие века византийские полемисты накапливали все более и более достоверные и детальные сведения о религии мусульман. IX век открыл новый этап истории полемики против ислама. Он связан с именем Никиты Византийского21. В своем главном произведении «Опровержение книги, выдуманной арабом Мухаммадом» Никита основательно и систематически анализировал Коран и приводил множество 9 и цитат из священной книги мусульман . Он называл Коран «грубой книжонкой», а ислам — «варварской религией». Никита Византийский сравнивал Коран с Библией с целью опровергнуть священную книгу мусульман. Традиция сравнивать текст Корана с Ветхим и Новым Заветами продолжалась до самого падения Византии. Благодаря Никите опровержение Корана стало одной из главных тем византийских полемистов. Эта традиция повлияла и на антимусульнскую полемику в Европе.