Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Соотношение автора и героя в прозе А. Битова 1960-1970-х годов: взгляд критики 16
1. Герой ранней «лирической» прозы А. Битова 16
2. Попытки А. Битова гармонизировать внутренний мир своих героев ...42
3. Фрагменты романов «Улетающий Монахов» и «Пушкинский дом» как объект внимания критики. Проблема жанра в творческой биографии А. Битова 51
ГЛАВА II. Критика 1980-1990-х годов: методологическая инерция и новые принципы критического анализа 68
1. Публикация романа «Пушкинский дом» на родине и отзывы о романе критиков периода «перестройки»
1.1. Исторический контекст публикации 68
1.2. Автор и герой в романе А. Битова 73
1.3. Интерпретации произведений русской классической литературы и аллюзии на классику в романе «Пушкинский дом». Рецепция критики 86
2. Философские мотивы в творчестве А. Битова. Трилогия «Оглашенные» и ее интерпретация в критике
2.1. Повесть «Птицы» и экологические мотивы в творчестве А. Битова 102
2.2. Христианские мотивы в романе «Оглашенные». Рецепция критики 105
2.3. Философия творчества в повести «Человек в пейзаже» и цикле «Преподаватель симметрии» 109
ГЛАВА III. Дискуссия в критике 1990-2000-х годов о принадлежности творчества а. битова к постмодернизму 114
1. Предмет дискуссии и позиции участников 114
2. Постмодернистские трактовки романа «Пушкинский дом» 122
3. О постмодернистских элементах композиции романа «Пушкинский дом». «Мнимая» вариативность 133
4. Творческая стратегия критика-постмодерниста (на примере печатных выступлений В. Курицына, посвященных текстам А. Битова) 143
5. После дискуссии. Роман «Преподаватель симметрии» 155
Заключение 165
Список литературы 170
Приложение. Интервью с А. Битовым 194
- Попытки А. Битова гармонизировать внутренний мир своих героев
- Исторический контекст публикации
- Христианские мотивы в романе «Оглашенные». Рецепция критики
- Постмодернистские трактовки романа «Пушкинский дом»
Введение к работе
В работе изучается литературная журналистика, отзывавшаяся на творчество А. Битова в 1960-2000-е годы. Систематизируются и исследуются рецензии российских и русских зарубежных критиков, выступавших в печати от лица различных поколений, литературных групп и направлений. Уделяется внимание позициям различных газет и журналов. Рассматривается большой массив интервью с А. Битовым.
На материале дискуссий, развернувшихся вокруг текстов А. Битова, прослеживаются основные тенденции в развитии российской и русской зарубежной критики 1960-2000-х годов, характеризуются споры о «лирической» прозе и о категории героического в литературе, выявляется противоречивость критики периода «перестройки», анализируется полемика о постмодернизме.
Актуальность темы «Творчество А. Битова в оценке отечественной и русской зарубежной критики» определяется степенью разработанности научных проблем, связанных как с историей критики второй половины XX — начала XXI в., так и с творчеством данного писателя.
А. Битов (родился в 1937 г.) — современный автор, критика продолжает отзываться на его творчество, поэтому еще не подведены итоги всех дискуссий о произведениях Битова. Не вполне определено место писателя в истории русской литературы; мало проанализировано позднее творчество автора.
Не существует единого мнения о соотношении творчества Битова с постмодернизмом как литературным направлением и вкладе постмодернизма в российский литературный процесс. Назрела необходимость проследить соотношение постмодернистских и традиционных черт в произведениях Битова, а также проанализировать литературную полемику вокруг этого вопроса.
В работе изучается критика эпохи авторитаризма, в которую написана большая часть произведений Битова. Цензурные условия во многом повлияли на его творчество: «Не знаю, как бы я развивался и что бы это был за писатель, если бы все, что я написал, можно было печатать, если б не вырос в цензурных условиях, которые нужно было разрушать или обходить»,— сообщил А. Битов в интервью автору этих строк (см. приложение). Исследование особенностей прессы, существующей в условиях цензуры и авторской самоцензуры, актуально именно сейчас, когда авторитарные тенденции наблюдаются в современной политической ситуации России.
Степень научной разработанности проблемы. Предварительные итоги развития советской критики были подведены в 1980-е годы в сборнике под редакцией Г.А. Белой1, в книге СИ. Чупринина2. В 2000-е годы появились учебники по истории критики , авторы которых смогли более свободно писать о советском литературном процессе. Российской критике периода «перестройки» посвящена переводная работа немецкого литературоведа Б. Менцель4. Однако до сих пор не существует монографий отечественных ученых об истории российской литературной журналистики второй половины XX — начала XXI в.
Проблема взаимоотношений Битова и его критиков была поставлена исследователями, работавшими на факультете журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова, и их учениками еще в 1970-е годы, до выхода в печать романа «Пушкинский дом» и других важнейших произведений писателя. В 1971 г. студент С. Николаев под руководством профессора А.Г. Бочарова защитил
1 Современная литературная критика. Семидесятые годы / Отв. ред. Г.А. Белая.
М.: Наука, 1985.
2 Чупритт СИ. Критика — это критики. Проблемы и портреты. М.: Советский
писатель, 1988.
3 История русской литературной критики / Под ред. В.В. Прозорова. М.: Высшая
школа, 2002; Голубков М.М. История русской литературной критики XX века (1920-
1990-е годы). М.: Издательский центр «Академия», 2008.
4 Менцель Б. Гражданская война слов. Российская литературная критика периода
перестройки / Пер. с нем. Г.В. Снежиной. СПб: Академический проект, 2006.
дипломную работу «Полемика в критике вокруг творчества Андрея Битова». Молодой исследователь писал о существовании двух тенденций в современной ему критике: об аналитическом и нормативном ее направлениях. Однако в то время невозможно было опубликовать смелые выводы студента-дипломника. Фрагменты из этой дипломной работы были напечатаны как памятник эпохе лишь в 2003 г. в факультетском сборнике «Рукописи из сундуков»5.
Начиная с 1970-х годов творчество Битова становилось объектом исследования в отдельных литературоведческих статьях6, однако до недавнего времени единственная монография о творчестве А. Битова на русском языке была переводной и принадлежала американской исследовательнице Э. Чансес . В этой книге освещались позиции многих критиков, отзывавшихся на произведения Битова, однако литературовед не ставила перед собой задачи систематизировать и проанализировать эти отзывы.
В последние годы в связи с прошедшим 70-летием писателя активизировалась литературоведческая работа, связанная с творчеством этого автора. В 2007 г. фонд «Живая классика» приурочил к юбилею научную конференцию и международный форум «Империя. Четыре измерения Андрея Битова». Сборник материалов конференции, однако, так и не был опубликован.
В 2008 и 2009 годах были выпущены две книги о творчестве А. Битова в серии «Текст и его интерпретация» (серия под редакцией д.ф.н. О.В. Богдановой учреждена Санкт-Петербургским государственным университетом и посвящена изучению современной русской литературы). В
5 Николаев С. Шаг в пустоту // Рукописи из сундуков. Из личных архивов
выпускников, студентов факультета журналистики. М.: Факультет журналистики МГУ,
2003.
6 См., например: Гиришан М.М., Кузин СВ. Особенности авторской позиции и
организация повествования в рассказе А. Битова «Солдат» // Вопросы русской литературы:
Респ. межведомств, науч. сб. Черновиц. гос. ун-т. Львов, 1977. Вып. 1.
7 Чансес Э. Андрей Битов: экология вдохновения / Пер. с англ. И. Ларионова. СПб.:
Академический проект, 2006.
7 этих изданиях рассматривается центральный роман А. Битова «Пушкинский
дом» . По-прежнему, однако, мало исследованы ранние рассказы и повести Битова, которые активно обсуждались в советской печати, но не были проанализированы как образцы «лирической прозы» — особой разновидности словесного творчества. Почти обойдены вниманием литературоведения и зрелые битовские романы: «Оглашенные» и «Преподаватель симметрии».
Готовилась к печати книга, непосредственно связанная с предметом нашего исследования, — сборник критических статей о творчестве А. Битова в серии «Pro et contra». Однако выход этого издания был отложен с наступлением всемирного экономического кризиса.
Таким образом, до сих пор не было предпринято попыток проанализировать трактовки критиками битовского творчества в его целостности. Исходя из этого, можно говорить о научной новизне данной работы.
Объект исследования — критические отзывы о творчестве А. Битова в российской и русской зарубежной печати.
Предмет исследования — особенности восприятия произведений Битова критиками разных направлений и периодов; законы читательского восприятия, проявившиеся в трактовках произведений Битова; основные тенденции в развитии российской и русской зарубежной критики второй половины XX — начала XXI в.
Творчество писателя охватывает полвека: с 1960-х по 2000-е годы. За это время сильно изменилась не только методология критических выступлений, но и ментальные установки российской интеллигенции (к которой относятся и герои, и критики писателя). Битов как исследователь исторической психологии (в романе «Пушкинский дом» отражена обусловленная эпохой
8 Роман Андрея Битова «Пушкинский дом». Серия «Текст и его интерпретация». Вып. 5. СПб.: Факультет филологии и искусств, 2009; Беневоленская Н.П. Роман Андрея Битова «Пушкинский дом». Сер. «Текст и его интерпретация». Вып. 8. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009.
деформация характера главного героя) столкнулся с эволюцией представлений о «норме» человеческого поведения. Так, если в 1960-1970-е годы основной проблемой в дискуссиях о творчестве писателя были моральные оценки его героев, то в 1990-2000-е годы эта проблема отошла на второй план как в творчестве Битова, так и в критических дискуссиях о его произведениях.
Изучается в нашей работе и влияние критики, текущей литературной ситуации на творчество Битова. Такое влияние прослеживается на протяжении двух периодов его творчества: раннего, связанного с вхождением Битова в советскую литературу (с 1960 г., момента первой публикации писателя, до 1971 г., завершения неподцензурного романа «Пушкинский дом»), и позднего (1990-2000-е годы), когда он маневрировал между приверженцами и противниками постмодернизма как литературного направления.
В начальный период своего творчества писатель был в некоторой степени зависим от советских цензурных запретов. Об этом свидетельствует сопоставление наиболее ранних эстетических экспериментов молодого писателя, позднее вошедших в издание «Первая книга автора» (1996), и первых опубликованных его рассказов, адаптированных к условиям советской печати. От строгого суда официозной критики Битова защищала, в частности, невыявленность авторской позиции в первых его напечатанных произведениях. В то же время столь сложный способ выражения авторской точки зрения был органичен для творческой манеры писателя.
Битов полностью дистанцировался от советских эстетических норм лишь в процессе создания неподцензурного романа «Пушкинский дом», который он, впрочем, разными способами все же пытался провести в печать и даже получил за него авторский гонорар9.
9 Савицкий С. Как построили «Пушкинский дом» (Досье) // Битов А. Пушкинский дом. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1999. С. 433.
Целостность творчества Битова подчеркивается органичным переходом от ранних произведений, в которых были показаны «неопределившиеся герои», близкие автору по своим мировоззренческим установкам, к зрелым его текстам, несущим черты постмодернистской поэтики (романы «Пушкинский дом», «Оглашенные», «Преподаватель симметрии»), в которых принцип поливариантности («неопределенности») становится одним из основополагающих. Тем не менее писатель не признал связи своего творчества с постмодернизмом. Как нам представляется, в поздний период творчества литературная ситуация снова повлияла на его позицию: исходя из неприятия творческих стратегий писателей и критиков-постмодернистов, Битов не отождествил себя с новым для него литературным направлением, хотя многие эстетические принципы постмодернизма были ему близки.
Рамки нашего исследования ограничиваются изучением российской и русской зарубежной печати, несмотря на то, что после выхода «Пушкинского дома» в издательстве «Ардис» на творчество писателя стали обращать внимание американские (Дж. Апдайк10, Э. Чансес11, С. Спикер12, Р. Хеллебаст13), немецкие (В. Шмид14) и другие зарубежные литературоведы и критики.
Творчество российских и русских зарубежных критиков было избрано нами в качестве объекта исследования, поскольку оно, во-первых, так или иначе влияло на отечественный литературный процесс в целом и на литературную стратегию Битова, во-вторых, отражало сознание русского интеллигента, близкого к героям писателя.
10 Updike J. Doubt and Difficulty in Leningrad and Moscow // New Yorker. 1988. 12 Sept.
11 Chances E. Andrei Bitov: The ecology of inspiration. Cambridge, New York: Cambridge
Univ. Press, 1993.
12 Spieker S. Psychotic postmodernism in Soviet Prose: Pushkin and the Motif of the
Unidentified Past in Andrei Bitov's Poetics // Wiener Slawistischer Almanach. Wien, 1995. Bd.
35.
" Hellebust R. Fiction and Unreality in Bitov's Pushkin House // Style. 1991. Vol. 25. № 2.
14 Шмид В. Андрей Битов — мастер «островидения» // Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1994; Shmid W. Materialien zu einer Bitov-Bibliographie // Wiener Slawistischer Almanach. Wien. 1979. Bd. 4; Shmid W. Nachtrag zur Bitov-Bibliographie // Wiener Slawistischer Almanach. Wien. 1980. Bd. 5.
В рамках битовского творчества мы исследовали в первую очередь те произведения, которые вызвали яркие литературные дискуссии. Так, среди ранних произведений Битова 1960-1970-х годов наиболее известны широкому читателю рассказы «Автобус», «Большой шар», «Но-га», «Бездельник», «Пенелопа», однако самые показательные литературные дискуссии — об особенностях авторской позиции, о проблеме героического — были связаны с повестями «Такое долгое детство», «Путешествие к другу детства» и др., поэтому нам пришлось уделить им особое внимание.
Во вторую очередь нас интересовали те произведения, которые были мало затронуты вниманием критики и литературоведения, но анализ которых мог разрешить спорные ситуации в критических дискуссиях, прояснить некоторые тенденции в творчестве Битова (это повесть «Фотография Пушкина», роман «Преподаватель симметрии» и др. произведения, нетипичные для битовской творческой манеры).
Нами мало исследована эссеистика зрелого Битова, однако это диктуется непосредственно темой нашей работы: нехудожественные произведения не входили в сферу интересов критики, отзывавшейся на творчество Битова, поэтому мы не могли подробно их анализировать.
Временные рамки, которыми ограничивается наше исследование, — с 1960 г. (время первой битовской публикации) по 2008 г. (дата выхода в свет последнего на сегодняшний день романа Битова «Преподаватель симметрии»).
Рабочая гипотеза. По нашему мнению, между поздней советской и современной критикой существует мало изученная, но глубокая преемственность.
На общую оценку творчества и «образа автора» данного писателя серьезно повлияли ранние трактовки его произведений критиками 1960-1970-х годов. Уже тогда основные претензии к Битову выдвигались в связи с отсутствием в его произведениях четко обозначенной авторской позиции. В советские годы
писатель воздерживался от высказываний на политические темы, не был ни диссидентом, ни официозным деятелем15. Позднее, уже после распада Советского Союза представители русской эмиграции напоминали Битову о его конформизме16, молодой российский критик И. Кузнецова писала о зависимости писателя от мнения окружающих17.
Подобные высказывания во многом основаны на представлении об автобиографичности битовских «неопределившихся» героев, вопрос о которой требует особого рассмотрения.
В то же время битовское стремление оставаться «неопределившимся» автором, примирять противоположности свидетельствует о том, что писателю близко постмодернистское положение о снятии бинарных оппозиций.
Эмпирическую базу нашего исследования составили художественные произведения А. Битова 1960-2000-х годов; литературно-критические статьи, опубликованные в этот период в российской и русской зарубежной прессе, большой массив интервью с писателем, а также наше собственное интервью с А. Битовым, проясняющее некоторые положения нашей работы. Теоретико-методологической базой диссертации послужили:
1. Исследования истории российской критики XX века в работах
Ю.Г. Буртина, СИ. Чупринина, В.В. Прозорова, М.М. Голубкова,
СИ. Кормилова, Б. Менцель.
2. Исследования, посвященные творчеству А. Битова: работы
Н.П. Богдановой, И.Н. Сухих, Т.Г. Шеметовой и др.
3. Работы в области теории автора М.М. Бахтина, В.В. Виноградова,
Л. Гинзбург, Б.О. Кормана, Б.А. Успенского, Н.К. Бонецкой.
15 См.: Лобастое С. «Я не был ни советским, ни антисоветским писателем»,—
утверждает Андрей Битов // Итоги. 2004. 15 июня.
16 Кузнецова К Извините за точность. На полях мемуарных очерков Андрея Битова //
Рус. мысль = La pensee russe. Париж, 1994. 8-14 дек. № 4056. С. 16. См. также:
Войнович В. Автопортрет: Роман моей жизни. М.: Эксмо, 2010. С. 724, 785-788.
17 Кузнецова И. Андрей Битов: Серебряная ложка в птичьем гнезде // Знамя. 1998.
№ 2. С. 208.
4. Статьи и монографии российских теоретиков и историков постмодернизма: М.Н. Липовецкого, И.П. Ильина, М.Н. Эпштейна, Н.Б. Маньковской, М.Ю. Берга.
Цель исследования — систематизировать и проанализировать литературно-критические работы российских и русских зарубежных критиков, посвященные творчеству А. Битова, а также охарактеризовать «образ автора», представленный в этих критических публикациях.
Задачи исследования:
проследить зависимость раннего творчества А. Битова от цензурных установок советской печати;
опровергнуть претензии официозной советской критики к А. Битову, выявив соотношение автора и героя в ранней прозе писателя;
проследить черты методологической инерции и отметить новые способы критического анализа в печатных выступлениях периода «перестройки», посвященных творчеству А. Битова;
изучить философские мотивы, проявившиеся в романе А. Битова «Оглашенные» и цикле «Преподаватель симметрии», и соотнести их с требованиями критики, предъявлявшимися к более ранним произведениям писателя;
— проследить ход критической дискуссии о принадлежности А. Битова к
постмодернизму как литературному направлению; соизмерить соотношение
постмодернистских и традиционных приемов в зрелом творчестве Битова
(романы «Пушкинский дом», «Преподаватель симметрии») и в его
литературно-критических эссе;
— выявить основные черты творческой стратегии критиков-
постмодернистов и соотнести их с приемами, использовавшимися
А. Битовым в художественном творчестве и литературном поведении; сделать
вывод о степени влияния литературно-критической среды на творчество
писателя.
Положения, выносимые на защиту:
— В начале 1960-х годов А. Битов сознательно снизил остроту социальной
проблематики и степень новаторства своей прозы, чтобы добиться ее
публикации.
— С эстетической точки зрения необоснованными представляются
претензии к автору официозных советских критиков по поводу отсутствия
нравственных оценок в его ранних опубликованных рассказах: эти
произведения относятся к «лирической прозе», которая не подразумевает
диалога автора и героя (по М.М. Бахтину) и авторских оценок поведения
«неопределившихся» героев.
В творчестве Битова можно выделить два типа героев, которые не различала советская критика, равно порицавшая тех и других. Эти два типа — действующие инстинктивно, прислушивающиеся к своему подсознанию персонажи ранних рассказов писателя («Бездельник», «Фиг» и др.) и потерявшие связь со своим подсознанием, не осмысляющие своих истинных желаний герои романов «Пушкинский дом», «Улетающий Монахов». Исходя из важности самоопределения личности в системе ценностей А. Битова, можно сделать вывод о большей его симпатии к первому типу героев. Лишь в позднем своем романе «Оглашенные» (глава «Ожидание обезьян») Битов показал расщепление личности автора-повествователя на сознательную часть («я») и подсознательную («он»), подчеркнув конфликт этих двух составляющих личности, но и невозможность существования одной из них без другой. Таким образом, советская консервативная критика, отрицавшая значение «битовского» инстинктивного героя, была изначально тенденциозно настроена по отношению к «лирической» прозе 1960-х годов.
В период «перестройки», когда главной темой дискуссий в критике оказалась антисталинская, роман «Пушкинский дом», проблематика которого была гораздо шире, остался недооценен отечественными интерпретаторами.
Философские мотивы зрелого творчества Битова (роман «Оглашенные», цикл «Преподаватель симметрии») отчасти объясняют дисгармоничность
мироощущения ранних героев писателя, отмеченную еще критиками 1960-х годов: человек, по мнению Битова, несовершенен без присутствия в его жизни бога.
— На наш взгляд, критики-постмодернисты ввели в литературную полемику элемент игры, которого в ней не хватало в советский период. В своем творчестве А. Битов использовал многие близкие им методы, однако в дискуссии о постмодернизме писатель не принял сторону критиков-экспериментаторов. Вводя в свои тексты постмодернистские художественные приемы (цитатность, фрагментарность, черты гипертекста в композиции), Битов всегда уравновешивал их более традиционными.
Структура работы определяется избранными проблемами, а также хронологией творчества Битова и посвященных ему критических выступлений. Исходя из темы диссертации, мы почти не могли обсуждать судьбу произведений писателя до их публикации. Так, в главе I «Соотношение автора и героя в прозе А. Битова 1960—1970-х годов: взгляд критики» мы не имели возможности обсудить целое романа «Пушкинский дом», который писался в 1964-1971 гг., но публиковался в изучаемый нами период лишь разрозненно, по частям.
В главе II «Критика 1980-1990-х годов: методологическая инерция и новые принципы критического анализа» идет речь о первых отзывах на два романа А. Битова — «Пушкинский дом» и «Оглашенные».
В главе III «Дискуссия в критике 1990-2000-х годов о принадлежности творчества А. Битова к постмодернизму» мы вновь должны возвратиться к центральному роману писателя, поскольку отзывы критиков-постмодернистов на «Пушкинский дом» появились на несколько лет позже опубликования романа (первая публикация на родине — 1987 г.), в 1990-е годы. Такое промедление со стороны критиков было обусловлено постепенным формированием теории русского постмодернизма.
Научно-практическая значимость исследования определяется возможностью использовать материалы и выводы диссертации в учебных
курсах по истории литературы и критики второй половины XX в. Основные положения диссертации также могут быть интересны литературным критикам, работающим в сфере современной словесности.
Апробация работы. Выводы нашего исследования были опубликованы в ряде научных статей, обсуждались на международных научных конференциях «Ломоносов», а также на заседаниях кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Основные положения диссертации отражены в следующих научных публикациях:
Кормилова М.С. Мнимая вариативность (А. Битов и его критики) // Вестник Московского университета. Сер. 10. Журналистика. 2009. № 3. С. 193-209. 1 п.л.
Кормилова М.С. Критика периода «перестройки» о романе А. Битова «Пушкинский дом»: методологическая инерция и новые принципы критического анализа // Вестник Московского университета. Сер. 10. Журналистика. 2009. № 6. С. 169-185. 1 п.л.
3. Кормилова М.С. Мнимая вариативность в романе А. Битова
«Пушкинский дом» и ее обсуждение в критике // Материалы докладов XVI
Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых
«Ломоносов» / Отв. ред. И.А. Алешковский, П.Н. Костылев, А.И. Андреев.
М.: Издательство МГУ, 2009. 0,2 п.л.
4. Кормилова М.С. Соотношение автора и героя в «лирической» прозе
А. Битова 1960-1970-х годов: взгляд критики // Материалы Международного
молодежного научного форума «Ломоносов-2010» / Отв. ред.
И.А. Алешковский, П.Н. Костылев, А.И. Андреев, А.В. Андриянов.
М.: МАКС Пресс, 2010. 0,2 п.л.
Общий объем авторских публикаций по теме исследования — 2, 4 п.л.
Попытки А. Битова гармонизировать внутренний мир своих героев
В критике появилось два серьезных отзыва на повесть «Путешествие к другу детства», и в обоих было отмечено сложное взаимоотношение между позициями двух героев и автора. Л. Аннинский, в целом приветствовавший «молодую» прозу, в публикациях 1960-х годов сильно критиковал ее за отсутствие положительной программы, пути к обретению героями духовности. В новой повести Битова он увидел вместе с отказом от героического отказ от раннеромантических мечтаний битовских героев. Действительно, Кирилл Капустин («Такое долгое детство») воспринимал шахтерскую «десятитонку» как мифологическое животное, а себя как персонажа кино; Лобышев («Пенелопа») сравнивал себя с Одиссеем; в героических ситуациях представлял себя герой рассказа «Бездельник». Эти неопределившиеся герои примеряли на себя разные маски, но выводов относительно их будущего и настоящего, как правило, сделать нельзя было. Столкнувшись с «героизмом» не в своих мечтах, а в реальной жизни, битовский герой отверг излишний жизненный пафос. Как мы уже отмечали, для прозы Битова характерна борьба в человеке сознательного и подсознательного, противоположных устремлений. Битовский обобщенный герой в этой повести поборол часть себя.
Л. Аннинский считает «цельнометаллического Генриха»58 полностью бездуховным. Однако, отталкиваясь от этого, критик не видит никакой положительной программы: жажда духовности еще не есть духовность. Как нам кажется, Л. Аннинский 1960-х годов излишне строг: в повести сделан первый шаг к гармонизации мировоззрения битовского героя. В ней продемонстрирован отказ от зависти — чувства, преследующего Кирилла Капустина, Льва Одоевцева, многих других битовских персонажей. Отказ от копирования другого — это первый шаг к нахождению себя — главному пункту битовской жизненной программы. И. Мотяшов (как убедительно доказал С. Николаев59, по всей видимости, именно этому критику принадлежит редакционная статья журнала «Детская литература») в свою очередь также заметил внутренний спор в столкновении рассказчика и Генриха III: Битов, по его мнению, борется с самим собой, «он любит Генриха, и он его ненавидит»60. Однако точка зрения критика при верно отмеченной сути процесса, на наш взгляд, не совпадала с точкой зрения автора. Главный удар Мотяшова был направлен на развенчание Битовым понятия подвига. Мотяшов перевернул логику тех, кто в мирное время предлагал отказаться от героизации персонажей, он, напротив, счел битовское отрицание подвига отрицанием значимости подвигов Великой Отечественой войны, а отчасти и отрицанием революции. Позиция автора «оказывается кощунственной, когда мысль читателя от подвигов Генриха Ш. обращается к подвигам Володи Дубинина или Зины Портновой»61.
Интересно, что и Аннинский, и Мотяшов позицию рассказчика называют прямо позицией Битова. Для этого есть свои основания. В повести начинает отчетливо проявляться авторская позиция благодаря введению второго центрального персонажа. Впрочем, Генрих тоже отчасти напоминает типичных битовских героев: вся повесть направлена на выявление слабостей в его характере, герой-рассказчик приходит к выводу, что Генрих, вероятно, «больше всех был... неуверен в себе и слаб, иначе зачем же доказывать свою силу столь непрерывно и бесконечно?» "В повести «Путешествие к другу детства» автор постепенно преодолевает влияние «лирической» прозы, усложняет структуру произведения, прибавляет количество точек зрения. В этой повести с привнесением второго важного персонажа большую роль приобретает сюжет, эпическое начало в повествовании усиливается, вскоре оно станет проявляться еще более явно. 2. Попытки Битова гармонизировать внутренний мир своих героев.
В 1960—1970-е годы критики, еще не читавшие ни «Пушкинского дома», ни других более поздних произведений Битова (романов «Оглашенные», «Преподаватель симметрии», битовских эссе), уже начали подразделять творчество писателя на «раннее» и «позднее» . Это деление, не актуальное сейчас (когда творчество Битова подразделяют обычно на два крупных периода: до и после опубликования его центрального романа «Пушкинский дом»), появилось из-за того, что в творческой эволюции Битова было больше сломов и поворотов, чем у близких ему писателей-шестидесятников. С одной стороны, высокая степень саморефлексии, с другой стороны, вероятно, «незаготовленность» как высшая ценность в мировоззренческой системе писателя, «неопределенность», свойственная Битову-автору и его героям, побуждали его двигаться от одной манеры к другой (от раннего абсурдизма -— к «лирической» прозе, от нее — к постмодернистскому роману «Пушкинский дом», далее — к философским диалогам «Оглашенных», вслед за тем — к фантастическим новеллам «Преподавателя симметрии»; все эти произведения могли бы принадлежать разным авторам, настолько они эстетически несхожи, несмотря на общность мироощущения автора). Как у некоторых битовских героев нет четко очерченной личности, так и битовское мастерство блуждает от одной художественной системы к другой. И тот слом, который критики приняли за конечный, был только первым серьезным поворотом в творческой судьбе писателя.
После выхода третьей книги Битова «Дачная местность» (1967), включающей повесть «Жизнь в ветреную погоду», и публикации эссе «Уроки Армении» в журнале «Дружба народов» (1969, № 9) критика провела границу между периодами творчества писателя, исходя из самого животрепещущего для нее вопроса — проблемы мировоззрения героя.
Исторический контекст публикации
Полный текст романа «Пушкинский дом» был опубликован на родине автора в 1987 г. в № 10-12 журнала «Новый мир». Публикация главного романа Битова сразу сделала его значительной общественной фигурой. В 1989 г. писатель получил Пушкинскую премию (ФРГ), в 1991 г. стал президентом российского ПЕН-клуба. «Прежде "невыездной" стал разъезжать с лекциями по всему миру, чуть ли не жить в самолете. Кого-то это раздражало», — пишет об этом периоде в жизни Битова критик П. Басинский106.
Сразу же после публикации романа возникла полемика: считать ли его событием нынешнего года, не устарел ли он? Как ни странно, в период «перестройки» не всем критикам было ясно значение сложной формы романа для его восприятия, поэтому велись споры о том, насколько необходимо соединение всех частей «Пушкинского дома» под одной обложкой. На волне появления в печати огромного массива «задержанной» литературы Н. Ивановой пришлось защищать публикацию из архива как общественное событие, доказывать, что важно было напечатать этот роман именно в полном объеме, несмотря на то, что фрагменты из него уже выходили в советских журналах . В противовес ей доброжелательно относившийся к Битову, написавший ранее послесловие к его книге «Дни человека», здраво мысливший, но шедший на уступки режиму критик В. Гусев писал, что «смешно» считать «Пушкинский дом» событием 1987 г.: писатель с тех пор сильно эволюционировал, что видно по его повести «Птицы»108. Позднее в критике укрепилось мнение, что именно «Пушкинский дом» был вершиной развития битовского таланта, а «Птицы» и другие части трилогии «Оглашенные» были неудачными попытками повторить этот творческий успех. Пока же критика судила о том, не устарел ли «Пушкинский дом», ее интерпретации делали роман событием именно 1987-го года, сужали проблематику битовского текста. В отличие от других широко обсуждаемых в период «перестройки» произведений (например, антисталинских: романа «Дети Арбата» А. Рыбакова, пьесы «Дальше... дальше... дальше!..» М. Шатрова и др.), в случае с «Пушкинским домом» критика не переоценила, а скорее недооценила, недообъяснила текст. И причина этого заключалась в чрезмерной сосредоточенности критики данного периода на исторической тематике произведений.
А. Латынина подчеркивала ценность полной публикации, считая, что воспринятые читателем отдельно от остальных сюжетных линий, мастерски проанализированные Битовым отношения главного героя с женщинами «не захватывают тебя, ибо ты не захвачен героем» (имелась в виду публикация искусственно выхваченной из романа повести «Что было, что есть, что будет...», Аврора, 1975, № 1). По мнению А. Латыниной, «Пушкинский дом» «выстреливал» только как целое, таким образом, даже любовная линия романа высвечивалась для критика историческими и социальными смыслами, была неполна в отрыве от первой части романа, раскрывающей общественный контекст биографии героя.
Если главной темой литературных дискуссий «перестройки» была антисталинская109, то более смелым поворотом темы оказалось лишенное идеализации изображение последовавших за сталинским периодом «оттепели» и начала «застоя» (в которые в основном происходит действие романа А. Битова), изображение всего советского периода нашей истории как искажающего отношения людей, структуру личности, функции культуры.
«Непроходимый» для тогдашней печати «Пушкинский дом» был окончен в 1971 г., через год после снятия А. Твардовского с поста главного редактора «Нового мира». В интервью периода «перестройки» Битов слегка подтасовывал факты (в характерной для него манере вольного обращения с историческими событиями, сказавшейся, например, в статье «Три "пророка"»110), сближая эти даты, чтобы подчеркнуть свою неизменную аполитичность и «подневольную», т.е. почти подсознательную историчность своего сознания111. Такова же природа восприятия истории и героем Битова. Как отмечала польский литературовед Я. Салайчикова, в «Пушкинском доме» «Битов указывает крушение человека историей, но процесс этот совершается как бы незамеченным героем Левой Одоевцевым» ".
А. Латынина писала, что, по мнению многих представителей литературной общественности, Битов опоздал с написанием романа на год, в «Новом мире» Твардовского его могли бы напечатать. Сама она даже гипотетическую возможность этого отрицала, считая роман более «острым», чем было дозволено в 1970 г.113.
Тяга к историческому прочтению романа у критиков была настолько сильна, что в 1988 г. это повлияло даже на трактовку Н. Ивановой центрального образа романа «Улетающий Монахов» как «памятника времени»114; в действительности этот герой родственен Леве Одоевцеву, но общественная ситуация в романе о Монахове совершенно не обрисована, это в гораздо большей степени вневременной сюжет. «Улетающий Монахов» — своего рода неполитизированный, адаптированный для советской печати вариант романа «Пушкинский дом», практически все его главы были опубликованы по отдельности и уже в 1976 г. составили «роман-пунктир» «Роль», вошедший в книгу «Дни человека». Чересчур пафосными выглядят частые заявления критиков о том, что «Улетающий Монахов» целиком вышел на родине лишь в 1990 г.: рассказ «Вкус», стихотворение «Лестница» дополнили роман, но существенно не изменили его идею. Казалось бы, судьба публикации двух битовских романов весьма сходна. Но если «Пушкинский дом» задумывался как роман и потом искусственно дробился ради публикации, то «Улетающий Монахов» изначально не составлял единого целого, напечатание его частей по отдельности было естественно и не обусловлено внелитературными причинами, как в случае с «Пушкинским домом».
Христианские мотивы в романе «Оглашенные». Рецепция критики
Согласно наблюдениям С. Бочарова, христианские мотивы не сразу стали подчеркиваться Битовым в будущем тексте трилогии. Слова «оглашенные» не было ни «в первоначальном тексте "Птиц", ни в 1976-м, ни в 1988-м еще не было — в том же месте текста, это слово — позднейшая вставка. И во втором заглавии повести "Птицы" — "Новые сведения о человеке" превратились в "Оглашение человека"»176.
Тем не менее во второй половине 1980-х годов, когда критика заговорила о повести Битова «Человек в пейзаже», христианские мотивы стали уже вполне открыто обсуждаться в советской печати. Противников новых принципов Битова не обнаружилось. Это был момент наивысшей славы писателя после публикации в 1987 г. романа «Пушкинский дом». Даже те либерально настроенные критики, которые, вероятно, в силу личных убеждений могли не приветствовать полноценного звучания религиозной темы у Битова, не высказали этого: антирелигиозная пропаганда была слишком связана в сознании россиян с официальной советской риторикой.
Интересны замечания критиков об изменении поэтики Битова в связи с появлением проблемы веры в его прозе. Так, И. Роднянская писала о том, что в трилогии «Оглашенные» «юмор совершенно заменяет иронию, проедавшую когда-то до дыр закомплексованного и оглядчивого Монахова» . Юмор понимался критиком как более «христианский» вид комического, несмотря на то, что этот юмор в «Оглашенных» связан с низовой, бытовой и телесной стороной действительности (с любовными похождениями и пьяными подвигами героя). Он, однако, направлен на одну из ипостасей самого рассказчика — на его инстинктивно, стихийно действующего двойника, обозначенного в тексте как «он» — и это, как нам кажется, оказывается действительно более гуманным, нежели ирония над «другим» — над битовским героем.
В последней части трилогии — повести «Ожидание обезьян» — происходит предельное усложнение повествовательной модели Битова. Фигура рассказчика делится надвое: на разумного, культурного персонажа, названного «я», и неграмотного, жадного до женщин и вина персонажа, обозначаемого как «он». Такая повествовательная структура подробно и обстоятельно проанализирована литературоведом Т.Г. Шеметовой. По ее наблюдению, помимо этих двух фигур в повествовании присутствует еще и «имплицитный повествователь», анализирующий свой текст. Речь персонажа-рассказчика («я») разговорна, речь повествователя — книжна, первый говорит «штаны», второй — «брюки», один строит простые предложения, другой — сложные. Иногда рассказчик и повествователь противоречат друг другу. Повествователь дает слово больше не говорить о белых джинсах — символе отпускной свободы — рассказчик тут же этот зарок нарушает. Как нам кажется, функции героя-рассказчика («я») и автора-повествователя часто пересекаются («Имплицитный повествователь соединяется с рассказчиком-персонажем в тот момент, когда последний отделяется от персонажа, изображенного в третьем лице (ОН)» , функции комментатора тогда переходят к «я»), но в отрыве от своего инстинктивного начала (обозначаемого как «cw») персонаж «я» не способен к главному — созданию прозы.
Это раздвоение героя-рассказчика особенно интересно в сочетании с христианскими мотивами трилогии Битова. Разделение личности на инстинктивную и рациональную составляющую для Битова — процесс естественный, несмотря на то, что две ипостаси рассказчика находятся между собой в конфликте. В финале трилогии инстинктивно действующий «он» погибает в историческом «пожаре» 1991-го года вместе с молодостью рассказчика, и только тогда открывается, насколько он был необходим персонажу, обозначенному как «я». В финале романа Битов явно симпатизирует «ему», прощая, таким образом, предыдущих своих персонажей всех типов: и тех, что тяготели к интеллигентской «зашоренности» (как Лева Одоевцев), и тех, что слепо следовали своим желаниям (как «Бездельник»).
Между тем некоторые литераторы, придерживающиеся православных ценностей, отвергли значимость импульсивного героя. Рецензируя повесть «Ожидание обезьян», православный поэт Олеся Николаева вовсе не разделила скрытой симпатии Битова к «нему»: «"Я" сшило себе смоковные листья и укрылось от лица Господня. А "он" водворился на его месте как самый главный. То есть как сам герой. Как ни в чем не бывало»179. Гибель «его» в огне О. Николаева восприняла как восстановление целостности «я», не заметив одиночества героя-рассказчика, лишившегося жизненных сил.
Сходной точки зрения придерживается литературовед Т.Г. Шеметова: по ее мнению, когда «он» сгорает, «я» обретает «всеведенье пророка»180. Цитируя Лермонтова, Шеметова, очевидно, подразумевает сцену раздвоения и перерождения пушкинского «пророка» (см. связь этих двух образов в статье Левы Одоевцева, героя «Пушкинского дома», и статью самой Т.Г. Шеметовой «Бог, пророк и герой в прозе А. Битова»).
Постмодернистские трактовки романа «Пушкинский дом»
Трактовки романа критиками-постмодернистами появились на несколько лет позже опубликования романа, в 1990-е годы. В связи с этим начало дискуссии о принадлежности А. Битова к постмодернизму было отложено до выхода следующего его романа «Оглашенные». В каком-то смысле несовпадение во времени появления трактовок двух противоборствующих лагерей было выгодно обеим сторонам конфликта, до прямого «столкновения» они получили возможность беспрепятственно раскрыть свои точки зрения.
Предвестницей серии постмодернистских трактовок романа была рецензия на «Пушкинский дом» Вик. Ерофеева214, подтверждающая наше соображение о внутреннем, не признанном обеими сторонами родстве позиций критиков-либералов и критиков-постмодернистов. Вик. Ерофеев читал роман трижды (впервые в середине 1970-х годов в рукописи, затем в американском издании, в третий раз — в «Новом мире») и, несколько «расщепив» свою критическую личность, описал все три разбросанных во времени впечатления от прочтения «Пушкинского дома». При этом интересно, что первая из предложенных им трактовок практически совпадает с интерпретацией романа Н. Ивановой215. Оба критика не хотели оправдывать главного героя Леву Одоевцева тем, что его «среда заела», оба противопоставляли Леву героям старшего, сформировавшегося до революции поколения (с той лишь разницей, что Н. Иванова имела в виду дядю Диккенса, а Вик. Ерофеев — деда Одоевцева).
Статья Вик. Ерофеева, написанная в конце 1980-х годов, отличалась от последующих рецензий критиков-постмодернистов (В. Курицына, М. Липовецкого) тем, что Ерофеев отрицал постмодернистскую природу «Пушкинского дома», относя Битова к поколению шестидесятников — противников так называемой «другой» литературы. Последующие же критики-постмодернисты придерживались общей для направления тактики: в 1990-е годы им было важно переосмыслить творчество А. Битова, Вен. Ерофеева, Саши Соколова в «нетрадиционалистском» русле, чтобы в обстановке тяжелой литературной борьбы придать вес своим теоретическим построениям, проанализировав уже признанные их противниками художественные произведения 1960-1970-х годов, а также «усилить» позиции «другой» литературы за счет талантливых текстов.
Среди таких трактовок можно выделить две основных. С одной стороны, это подробный, детальный, опубликованный в научном журнале «Новое литературное обозрение» разбор романа М. Липовецким (он, как и критики периода «перестройки», близок к исторической трактовке романа)216. С другой стороны, это эпатажное выступление В. Курицына, рассчитанное на полемику с «традиционалистами», в котором отрицается социально-историческая природа Левиного характера" . В другой работе В. Курицын приходит к выводу, что «лишенное исторической перспективы советское время», конечно, подыгрывало «эстетической погоде», застой стимулировал наступление эпохи «комментаторства» (в противовес эпохе создания оригинальных текстов), но «космическая ситуация», по мнению критика, изменилась бы и без этого, господство постмодерна наступает в силу общемировых социальных и культурных причин218.
Итак, перед М. Липовецким стояла сложная задача объединить свойственное реализму представление о типическом герое времени с принципами постмодернизма. Эта задача была решена им при помощи введения в свои рассуждения понятия «симулякр». Симуляцию критик видит на разных уровнях построения битовского текста. Симулятивны, по его мнению, советская реальность, описанная в романе, внутренний мир героя, структура романа (по отношению к классике XIX в.), «взаимодействие» главного героя с текстами русской литературы. Лев Одоевцев, по мнению Липовецкого, в статье «Три "пророка"» «вчитывает» смыслы, т.е. превращает «жизнь культуры в игру силіулякров»219. Вспомним о негативном отношении М. Липовецкого к различным проявлениям общества постмодерна. При этом критик старается уловить и проанализировать максимально широкий спектр явлений, относящихся к постмодернистской эстетике. Очевидно, именно его ярко негативной позицией по отношению к направлению объясняется то, что даже русская культура, по мнению Липовецкого, в романе «обретает черты закрытости, бессмысленности (в силу невозможности проникновения внутрь нее); ее контекст — тотальное разрушение реальности; ее эффект — немота либо непонимание»220. Критик рассматривает систему аллюзий, цитат в романе, интерпретации Битовым некоторых моментов истории русской литературы — ту область поэтики романа, которую почти не затронула критика периода «перестройки». Однако центральным для него в этой трактовке становится образ музея как территории «закрытых смыслов», «неживой» культуры.
И в этом мы не можем согласиться с интерпретатором. Нам представляется, что с ситуациями XIX в. (например, с любовью и завистью Тютчева к Пушкину) в романе соотнесены подлинные проблемы героя (любовь и зависть Левы Одоевцева). Проблемы, подобные жизненным драмам Левы, ставились и в совершенно реалистических произведениях А. Битова: рассказах монаховского цикла и других ранних произведениях писателя. Подлинна, на наш взгляд, связь героя и автора с культурой XIX в. Из битовского эссе о Пушкине «Предположение жить», опубликованного в книге «Статьи из романа» (судя по сюжету романа, это, вероятно, одновременно и Левина статья «Середина контраста»), из признания в «самой беззаветной и безответной любви» к классику (повесть «Фотография Пушкина»), из всего контекста творчества А. Битова никак нельзя сделать вывод о закрытости культуры, невозможности проникновения в нее, защищенную стеклом «музейности».
