Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения российской бюрократии, реформ и контрреформ в англоязычных странах (начало XX в. - 1950-е годы) 18
1. Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии 18
2. Становление и развитие славянских исследований в англоязычных странах 30
3. Начало нового этапа в развитии русистики в англоязычных странах 44
Глава 2. Изучение российских реформ и бюрократии в англоязычном россиеведении конца 1950-х- 1990-х годов: теоретические основы и тенденции 56
1. Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе 58
2. Концепции бюрократии, управления и власти в западной социологии, политологии и компаративных исследованиях 72
3. Основные тенденции изучения российских реформ и бюрократии в англоязычной историографии конца 1950-х - 1990-х годов 87
Глава 3. Правительственный аппарат самодержавной России в освещении современной англоязычной историографии 96
1. Изучение эволюции бюрократии как социальной группы 102
2. Исследования истории государственных институтов дореволюционной России 112
3. Изучение мировоззрения российской бюрократии 123
Глава 4. Реформы и контрреформы в России в освещении англоязычной историографии 1960-90-х годов 140
1. Изучение великих реформ в 1960-80-е годы 140
2. Интерпретация контрреформ в англоязычной исторической литературе 160
3. Проблема российских реформ на международных конференциях 1986-1995 гг 177
Заключение 191
Библиография 195
- Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии
- Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе
- Изучение эволюции бюрократии как социальной группы
- Проблема российских реформ на международных конференциях 1986-1995 гг
Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии
Проблема участия бюрократии в реформах второй половины XIX в. в России впервые была поставлена представителями государственной школы истории И права - К.Д.Кавелиным, Б.Н.Чичериным, А.Д.Градовским в 1870-80-е годы и развита Н.М.Коркуновым. Признавая важнейшую, даже решающую роль администрации в процессе становления в России гражданского общества, они сознавали трудность задачи и уповали на развитие просвещения и нравственности в среде самой бюрократии. Проблема бюрократии в русской публицистической и социально-философской литературе конца XIX - начала XX в., тесно переплетаясь с насущными проблемами действительности, рассматривалась главным образом в контексте двух противоборствующих теорий самоуправления - общественной и государственной. Однако если такие теоретики, как Градовский, видели в новой государственной теории самоуправления, получившей распространение с 1880-х годов, залог будущей конституции, то на практике реформирование на новых началах земского и городского самоуправления было воспринято широкими кругами общественности как новое наступление и без того всесильной бюрократии1.
Противостояние "власти" и "общественности", наиболее ярко выраженное в противоборстве земств и администрации, находилось в центре общественных дискуссий конца XIX - начала XX в. И в обыденном, и в научном сознании тех лет бюрократия представала как "одна из наиболее острых современных болезней, которая питается на счет самых здоровых жизненных соков всего социального организма", как самостоятельная сила и в то же время удобное средство для сохранения господствующей власти .
В условиях крайне неблагоприятного общественного климата теории бюрократии, разработанные представителями государственной школы истории и права, не получили широкого признания. Русская социологическая мысль в начале века делала лишь первые шаги в осмыслении этого явления, опираясь в основном на немецкие источники и также сосредоточиваясь на нелицеприятной критике правительства и его аппарата. Таким образом, в дореволюционный период отсутствовали теоретические и общественные предпосылки для того, чтобы проблема участия бюрократии в реформах второй половины XIX в. в России стала предметом серьезного исторического анализа. Все внимание ученых и публицистов было обращено на сущность самих реформ.
Характерной особенностью историографической ситуации начала XX в. являлось то, что для реформ 1860-70-х годов, и тем более для контрреформ 80-х еще не наступила, по выражению Ключевского, "историческая давность". Их изучение профессиональными историками лишь только начиналось и составляло в этот период предмет главным образом публицистического и политического анализа, что обусловило изначально высокую степень политизированности этой темы. Тем не менее к началу века уже сформировалась определенная система представлений о характере и особенностях реформ, были сформулированы основные вопросы, требующие кропотливого конкретно-исторического исследования. В первую очередь это, конечно, оценка сущности самих реформ и их ближайших и отдаленных результатов. В этом вопросе особенно рельефно проступало противостояние либеральных, консервативных и леворадикальных сил в обществе. Проблема соотношения реформ и контрреформ в этот период осознается обычно как антитеза, оценивается по-разному, но описывается чаще всего метафорически - например как "светлая эпоха реформ" / "сумерки реакции".
И все же в начале XX в. явно преодолевается то "лирико-романтическое" отношение к великим реформам, которое получило свое наиболее полное воплощение в книге Г.А.Джаншиева". Особенно важную роль в этом сыграл 1905 год, который стал крупной вехой в общественно-политической эволюции России и т.о. дал необходимую дистанцию для подведения итогов пореформенного развития, позволив перейти к научному анализу реформаторского опыта прошедшего века. Осмысление исторического пути, пройденного Россией в последние 50 лет, нашло свое выражение как в курсах лекций видных историков того времени, так и в целом ряде юбилейных изданий и журнальных публикаций .
Представленные в этих работах концепции реформ второй половины XIX в., взгляды и представления, а также исследовательские подходы историков разных направлений и школ оказали глубокое воздействие на последующее изучение этого предмета как в России, так и за рубежом. Серьезным фактором в последующем развитии историографии реформ явилось то, что наиболее глубоко и профессионально в дореволюционной исторической науке были изу чены 1860-70-е годы, в то время как политика самодержавия 1880-90-х гг. со ставляла главным образом предмет публицистики. Либеральная традиция, представленная в первую очередь учениками В.О.Ключевского историками "московской школы" А.А.Корниловым, А.А.Кизеветтером, П.Н.Милюковым, признавала огромную важность великих реформ, и в особенности крестьянской, которая явилась "поворотным пунктом" в русской истории.
Исходя из представлений об истории как органическом эволюционном процессе, либеральные историки полагали, что постепенно вызревающие по требности преобразований общественного устройства осмысливаются и фор мулируются сознательной частью общества и проводятся правительством при его поддержке. Это приводит к постепенному преобразованию не только обще ства, но и власти. Общественный прогресс виделся либеральным историкам, ф ориентировавшимся на Западную Европу, как движение от абсолютистского полицейского к правовому государству. В соответствии с этими взглядами, реформы 60-х годов неминуемо должны были привести к трансформации самодержавия в конституционную монархию.
Освобождение крестьян рассматривалось ими в русле концепции постепенного раскрепощения сословий и личности граждан от государства, и с этой точки зрения значение крестьянской реформы в правовом отношении трудно было переоценить. Гораздо умереннее оценивали либеральные историки ее административные результаты и еще ниже - экономические. Особенно рельефно "несовершенства" крестьянской реформы, ее переходный характер, по ф родивший массу вопросов, которые нужно было решать, показал А.А.Корнилов.
Он же сформулировал важнейшее следствие крестьянской реформы: она создала почву для проведения всех последующих реформ 60-70-х годов, которые явились ее логическим продолжением.
Либеральные историки единодушно констатировали, что в результате реформ 1860-х годов страна шагнула далеко вперед, общественные отношения в ней значительно усложнились, обострялось социальное неравенство. В этих условиях "самодержавная бюрократическая монархия" оказалась непригодной к решению все новых и новых жизненных задач. Когда на первый план выдвинулся вопрос о реформе политической, правительство перешло к затяжному курсу реакции. Именно это послужило причиной роста оппозиционного освободительного и революционного движения и привело страну к глубокому политическому кризису начала XX в.
Несколько особняком стояла концепция Милюкова, который, помещая историю России в общеевропейский контекст, при рассмотрении реформ выдвигал на передний план отсталость страны и "внешний фактор" - поражение в Крымской войне и прямое европейское влияние, в том числе воздействие европейских идей на самих реформаторов.
Избегая термина "контрреформы" , либеральные историки говорили о по т следующих "искажениях" и "пересмотре" реформ 60-х годов в духе реакцион ном. Они указывали, что наступление реакции в 1866 г. не прервало реформаторского процесса, но придало ему "болезненный ход и ненормальные формы", а в 1880-6 годы, несмотря на реакционный курс в делах внутренней админист Судебные уставы 20 ноября 1864 года за пятьдесят лет. Тт. 1-2. - Петроград, 1914.
Использовавшийся современниками термин "эпоха контрреформ" (см. статьи К.К.Арсеньева в "Вестнике Европы" конца 1880-х годов) был заимствован из истории предреволюционной Франции. "Контрреформами" называли реакционные меры, посредством которых были отменены либеральные реформы, проведенные в 1774-1776 гг. генеральным контролером финансов Тюрго, а сам их автор отправлен в отставку. Таким образом, в русской публицистике XIX в. понятие "контрреформы" представляло собой скорее фигуру речи сорации и просвещения, правительству пришлось идти по пути прогрессивной финансовой и экономической политики .
Либерально-консервативный взгляд представлен у С.Ф. Платонова, принадлежавшего к "петербургской школе" историков. Реформы 1860-х годов не получили у него высокой оценки. Главной целью политики Александра III, в формулировке Платонова, явились укрепление авторитета самодержавной власти и государственного порядка, усиление надзора и влияния правительства, в связи с чем "пересматривались и улучшались" законы и учреждения, созданные в эпоху великих реформ. Введенные ограничения в сфере суда и общественного самоуправления сообщили политике Александра III "строго охранительный и реакционный характер", однако эта отрицательная сторона правительственного курса уравновешивается у Платонова серьезными мерами по улучшению положения сословий - дворянства, крестьянства и рабочих, а также хорошими результатами в области упорядочения финансов и развития государственного хозяйства.
Сложившиеся в дореволюционной либеральной и либерально-консервативной историографии концепции, взгляды и представления составили ту традицию, которая во многом была унаследована русскими историками-эмигрантами, а затем и западными исследователями России. Особенно серьезное влияние на западную историографию оказали опубликованные на английском языке работы Милюкова "Russia and its crisis" (1905) и "Очерки истории русской культуры" (перевод 1942 г.), "Курс русской истории XIX в." Корнилова (перевод 1923 и 1943 гг.) и "История России" Платонова (1925). В то же время достаточно влиятельной среди западных исследователей России оказывается и леворадикальная, в первую очередь, народническая традиция, воспринятая как от русских историков-эмигрантов, так и из британских и американских исторических работ, написанных в межвоенный период.
Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе
Согласно принятой в западной социологической науке типологии, развитие человеческого общества последовательно проходит три стадии, соответствующие трем главным типам общества: доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную. В широком смысле слова, модернизация - это переход от аграрного общества к индустриальному, от традиционного к современному.
Этот переход носит глобальный характер, он начался приблизительно в XVI в. и по настоящее время еще не завершен во многих странах4. Модернизация, или, по-русски, "осовременивание", - это достаточно дли тельный и мучительный процесс, имеющий свои закономерности, но при этом и множество вариаций для разных стран. Основное содержание этого переход ного периода составляют такие процессы, как индустриализация, урбанизация, демократизация и формирование гражданского общества. Выделяют пять ас пектов модернизации: интеллектуальный, политический, экономический, соци альный и психологический, указывая на жесткую их взаимосвязь . Так, успеш ный экономический рост основывается на эффективной работе рыночных структур, которые требуют соответствующего культурного сдвига, появления определенного типа личности, а также развитой правовой системы и т.д. .
Стадии и периодизация процесса модернизации по-разному определяются социологами, но в настоящее время наиболее широко используется интерпретация, выделяющая два типа этого процесса. Первый тип - "органичная" модернизация, связанная с внутренним, "естественным", развитием общества, характерная в своих основных чертах для ведущих стран Западной Европы, США, Канады и Австралии.
Второй тип - запоздалая, или догоняющая, модернизация, характерная для остальных стран и регионов. Толчком для нее являются, как правило, внешние факторы - военная поражение или его угроза со стороны более развитых и мощных в военном и экономическом отношении стран. Здесь выделяют крупные страны "второго эшелона", осуществлявшие модернизацию на независимой национальной основе (Япония, Россия, Турция и др.). Начало процесса обновления в этих странах приходится в основном на середину XIX в., но в отдельных аспектах - на XVII в. Третий эшелон - "мировая периферия" - развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, сырьевой придаток "центру", развитие в них происходило на основе колониализма и зависимости .
В странах "запоздалой", неорганической модернизации этот процесс идет "сверху" и представляет собой способ "догоняющего" развития, предпринимаемый правительством с целью преодолеть историческую отсталость и избежать иностранной зависимости. Такая модернизация начинается не с культуры, как в странах первого типа, а с экономики и политики.
Осуществление модернизации в странах обоих типов берут на себя общественные слои, находящиеся в положении "третьего элемента" по отношению к двум основным классам (например, буржуа в эпоху раннего капитализма или же бюрократия в современных развивающихся странах) , отсюда - внимание исследователей к формированию "среднего класса" в модернизирующихся обществах.
Трансформация традиционных обществ - процесс во многом деструктивный, сопровождающийся социальными конфликтами. Разрушаются традиционные институты и прежняя структура экономики, размываются и исчезают сословия с присущими им системами ценностей, рушится старый жизненный уклад и подрывается психологическая безопасность индивида . Особенно болезненно этот процесс протекает в странах запоздалой модернизации, где изме нения происходят в чрезвычайно короткий исторический отрезок, занимающий жизнь трех-четырех, а то и одного-двух поколений. Социальное напряжение и дисбалансы в этот период там резко возрастают, вызывая острые общественные коллизии, вплоть до революций. Среди наиболее типичных дисбалансов исследователи называют верхушечный характер модернизации; раскол между модернизирующимися и традиционалистски настроенными слоями; диспропорции между городом и деревней и т.д.
Но все же государство, где происходит запоздалая модернизация, имеет некоторые преимущества, поскольку может использовать уже имеющиеся, готовые достижения более развитых стран. Формы модернизации разнятся от одного общества к другому в зависимости от характера традиционных институтов и систем ценностей, от способностей общества заимствовать и адаптировать иностранные институты и технологии, не теряя собственной идентичности, а также от того, каким образом действуют лидеры модернизирующихся стран .
Таковы в самых общих чертах современные представления о модернизации, и в русле этого достаточно широкого и открытого подхода развивались послевоенные исследования российской истории в США, Великобритании и Канаде.
До конца 1940-х годов европейские институты воспринимались западными историками как та модель, которой должны следовать все без исключения страны (и Россия в частности). Степень их заимствования - введение гражданских свобод, представительного правления, системы образования и пр. - являлась главным мерилом при оценке уровня исторического развития того или иного государства.
Именно с этих позиций была написана книга известного американского ученого русского происхождения Н.Тимашева "Великое отступление"11, в которой доказывалось, что если бы не было никаких потрясений в виде войн и революций, то к 1940 г. при существовавших темпах экономического роста Россия совершила бы цивилизационный "скачок" и присоединилась бы к странам Запада. Автор мыслит в координатах проблемы "Россия и Европа", считая "европеизацию" процессом во многом уникальным и чисто российским.
В 1950-е годы, по мере осмысления проблем, возникающих в новых модернизирующихся странах, освободившихся от колониального гнета, приходит понимание, что процесс трансформации, во-первых, является общим для многих развивающихся государств, а во-вторых, он гораздо сложнее и проблематичнее, чем простое заимствование западных институтов и технологий. В этом контексте российский опыт привлек внимание социологов, политологов и историков-компаративистов, занимающихся проблемами развивающихся обществ. Интересным итогом явились две коллективные работы, вышедшие под редакцией видного американского социолога Сирила Блэка - "Модернизация Японии и России" и выпущенная к столетию отмены крепостного права "Трансформация русского общества", которая явилась результатом работы двух конференций "Преемственность и изменения"13.
Опубликованные в книге "Трансформация русского общества" материалы конференций продемонстрировали, с одной стороны, переходный характер историографии конца 1950-х годов, отдававшей дань теории тоталитаризма, с другой - применение новых подходов к изучению русской истории в сравнительном контексте и выявлению ее сходств, а не различий с западной. В сборнике рассматривается процесс социальных изменений в России за 100 лет с целью определить универсальные и уникальные аспекты модернизации на основе анализа российского опыта. В качестве символической, достаточно условной грани избран 1861 год как точка раздела между "преимущественно аграрной" и "преимущественно индустриальной эрой" в России. По мнению редактора книги С. Блэка именно решение самодержавного правительства освободить крестьян открыло новую эпоху в социальной истории России поэтому для социального историка 1861 год важнее чем 1917
Стремление охватить силами авторов монографии, среди которых такие известные имена, как Т.Парсонс, Н.Тимашев, З.Бжезинский, А.Гершенкрон, Т. фон Лауэ и др., все аспекты истории российского и советского общества за 100 лет не принесло ощутимых научных результатов. Не увенчалось успехом и желание во что бы то ни стало показать преемственность между дореволюционным и советским периодами истории России, и в этом проявилась методологическая слабость приверженцев сравнительного историко-социологического подхода - склонность к чересчур широким сравнениям, "взгляду с птичьего полета". В итоге оказались утрачены не только важнейшие для понимания исторической действительности "частности", но и такие центральные вехи, как революции 1917 года. Тем не менее, нельзя отрицать и определенных достижений: представленные исследования изменений, произошедших за 100 лет в экономике России, ее политических институтах, в социальной структуре, в системе образования, науке и религии, в облике семьи в совокупности дают широкую картину общего поступательного движения страны. Характер этого движения и достигнутые социальные результаты приводят С.Блэка к заключению, что в целом Россия "во многих отношениях следовала курсу проложенному модернизировавшимися ранее обществами" Западной Европы15.
Однако основное внимание авторов сосредоточено все же на особенностях "русского варианта" модернизации, которые обусловлены несколькими взаимосвязанными обстоятельствами. Это, во-первых, экономическая отсталость и оборонительная позиция Российской империи по отношению к более модернизированным обществам Западной и Центральной Европы, во-вторых, -доминирующая роль государства, которое пронизывало буквально все аспекты жизни общества, и, наконец, особые, характерные именно для России человеческие отношения и ценности16.
Изучение эволюции бюрократии как социальной группы
Сформировавшееся в 1960-е годы направление "новой", или "научной", истории включало и так называемую "клиометрию", соединившую в себе точные математико-статистические методы обработки исторических данных с гуманитарным знанием. Развитие новых компьютерных технологий позволило обратиться к изучению массовых, прежде всего статистических источников на новом уровне, с применением методов количественного анализа. В те годы, когда в условиях научно-технической революции резко повысился престиж точных наук, казалось, что привнесение математических методов в исторические исследования немедленно даст исчерпывающие ответы на все вопросы. Представлялось, что измерение (квантификация) исторических феноменов является не только неопровержимым способом истинно научной аргументации, но и главным инструментом в понимании сути явлений и в выявлении объективных законов общественного развития. Со временем стало понятно, что "измерение прошлого" не может претендовать на лидерство в исторической науке. Клио-метрия заняла свое место среди других направлений исторических исследований, однако разработанные ею методы обработки источников успешно используются учеными.
Методы статистических исследований использовались и при анализе русской бюрократии. Историки-русисты вслед за социологами (см. гл.2) обратились к изучению русского чиновничества как отдельной социальной группы. В своих исследованиях они исходили из понимания, что бюрократия в России представляла собой некую общность, функционирующую по своим законам, где безличные факторы явно преобладали над властью отдельных личностей. Социальная группа обладает определенными признаками: она развивается, для нее характерен определенный набор социальных норм, регулирующих взаимодействия между ее членами, она имеет свою ролевую структуру. Социальный статус членов этой группы имеет свои особенности: он слагается не только из таких демографических характеристик, как происхождение, национальность возраст уровень образования и благосостояния но и из институциональных характеристик - того какое положение тот или иной индивид занимает в учреждении и каков статус этого учреждения в системе государственного управления
Таким образом, при статистическом изучении российской бюрократии западные историки-русисты должны были обратиться к выяснению таких вопросов, как характер эволюции этой социальной группы - с одной стороны, и измерение всех ее параметров - с другой. Однако состояние источниковой базы не позволяло проводить исследования самых широких слоев русского чиновничества - данные, позволяющие выяснить демографические характеристики, слишком фрагментарны и касаются большей частью чиновников высших рангов. Основной массив источников составляют формулярные списки, однако они сохранились далеко не полностью и не содержат полной информации о происхождении чиновника и характере его собственности.
Тем не менее, американские и британские историки провели большую работу в этом направлении и достигли серьезных результатов. В отличие от Раева и Торке, связывавших изменения бюрократии с внешними факторами - реформами и законодательными актами, они обратили внимание на внутренние факторы, что позволило уловить признаки эволюции бюрократии уже в первой половине XIX века. Характерно, что исследования русской бюрократии как социальной группы на Западе и в СССР развивались параллельно, и англоязычные историки широко использовали не только эмпирические данные из работ Троицкого, Зайончковского, Демидовой и др., но и брали все ценное в том, что касается подхода к анализу источников и постановки исследовательских задач.
В 1975 и 1976 гг. в Гарвардском и Корнелльском университетах прошли конференции, посвященные истории бюрократии в России, на которых были представлены результаты новейших исследований в англоязычном научном сообществе. Итогом этих конференций явился совместный труд 11 американских историков об эволюции русского чиновничества и бюрократизации российского общества в XVII-XX вв. . Исходя из идеи преемственности в развитии русской бюрократии, авторы рассматривают демографические и социальные параметры больших групп чиновничества на протяжении десяти поколений. Сопоставляя социальный статус, образовательный уровень, благосостояние чиновничества модели карьер, структуру и численность различных групп правительственного аппарата авторы приходят к интересным выводам.
Во-первых, была констатирована устойчивость и стабильность, а также, несмотря на кажущуюся пестроту, относительная однородность бюрократии как особого социального слоя, обслуживающего аппарат управления. Кроме того, были намечены важнейшие вехи в истории чиновничества в России: петровская Табель о рангах, создание министерств в 1802 г. и превращение политиков в чиновников в 1920-е годы.
Созданием министерств открывается новая эра в бюрократизации правления в России. В первые десятилетия XIX в. отмечаются колоссальный количественный рост чиновничества, снижение значимости семейных связей и богатства при поступлении на службу и возникновение взамен этого такого объективного критерия, как полученное образование. Наконец, становится заметным разграничение военной и гражданской службы на высшем уровне. Все это означало шаг по направлению к безличной, бюрократической системе.
Наиболее значительный вклад в количественные исследования русского чиновничества как социальной группы внесли исследования У.Пинтнера ". Историк проанализировал почти 8 тысяч формулярных списков чиновников начиная с XIV ранга, служивших в центральных и губернских учреждениях в 1755-1855 гг., обращая особое внимание на такие показатели, как социальное происхождение, экономическое положение, национальная принадлежность и уровень полученного образования.
Проследив эволюцию русского чиновничества с 1755 по 1855 г., он обнаружил, что с точки зрения социального и экономического статуса эта группа мало изменилась - через 100 лет на высшем уровне (I-V ранги) по-прежнему преобладали дворяне, и удельный вес крупных землевладельцев среди них снизился очень незначительно. В то же время Пинтнер констатировал иные изменения, носившие фундаментальный характер: к середине XIX в. в России сформировалась новая модель профессиональной карьеры чиновничества, вполне сопоставимая с западноевропейской. Это было связано, во-первых, с количественным ростом чиновничества, что потребовало установления определенных формальных процедур в управлении, разделения функций и институционального его оформления - создания министерств разделения их на департаменты и пр. Во-вторых общее развитие образования и создание системы высшего образования в начале XIX в. стало важнейшим фактором, повлиявшим на систему рекрутирования чиновничьих кадроB По наблюдению Пинтне-рa \/же начиная с 1810-х годов предпочтение при приеме на сл\/жб\/ стало отдаваться окончившим учебные заведения и законодательство Николая I
Таким образом, получение образования становится к середине XIX в. необходимой предпосылкой для успешной гражданской карьеры, что Пинтнер называет "революцией" в социализации русского чиновничества. Еще одним важным последствием этой революции стало наметившееся разделение военной и гражданской службы. К этому времени в русском обществе возникает социальный тип "карьерного гражданского чиновника", что было важным шагом на пути к профессионализации бюрократии.
Рассматривая "профиль гражданской службы" 1850-х гг., Пинтнер выделяет три типа карьеры на высшем уровне бюрократии: "придворную элиту", "военную" и "бюрократически-техническую", характерную для младшей возрастной группы. Произошедшая трансформация не вызвала серьезной демократизации гражданской службы - в ней по-прежнему количественно преобладали дворяне. Однако статистический анализ формулярных списков показывает, что к середине века в среде высшего и среднего чиновничества значительно возрастает процент дворян, не владевших земельной собственностью и крепостными, т.е. не имевших независимого дохода. На основании полученных данных Пинтнер констатирует наличие к середине века в России двух элит - бюрократической и традиционной землевладельческой. Новая бюрократическая элита была в меньшей степени связана с землей и больше зависела от государства, чем высшие чиновники начала века. Главный вывод Пинтнера состоит в том, что происходил процесс изъятия функций политического и социального контроля из рук традиционной землевладельческой элиты и передачи их административному аппарату параллельно с приучением этого аппарата к принципам бю-рократической формальности и функционирования16.
Проблема российских реформ на международных конференциях 1986-1995 гг
К середине 1980-х годов на Западе все явственнее проявляется общественный интерес к истории российского реформаторства. В рамках научного сообщества он был вызван все новыми публикациями о серьезном системном кризисе в СССР и желанием спрогнозировать возможные его результаты (см. советологические работы 1982-1985 гг.). Большой резонанс вызвали также работы А.Янова о современной России и ее истории83. Новый импульс широкому общественному интересу к этой проблеме дала перестройка и заявленная Горбачевым программа преобразований. Появилось желание, с одной стороны, обратиться к "урокам прошлого", с другой - попытаться из дня сегодняшнего лучше понять то, что происходило прежде. В этих условиях историки обрели реальную возможность подготовить и провести целый ряд конференций по проблемам российских реформ. Конечно, нельзя не признать откровенно ути-литарные цели и политические мотивы организации этих форумов однако на них историки получили прекрасную возможность не только ознакомить западное научное сообщество с последними результатами своих исследований попытаться осмыслить их и подвести некоторые итоги но и значительно расширить контакты с советскими коллегами Работы советских историков Л Г Захаровой В Федорова А П Корелина В Г Чернухи и др опубликованные в материалах конференций на английском языке стали достоянием широкой научной общественности и были интегрированы в контекст западной исторической науки.
Первая международная конференция по проблемам реформ в России, задуманная задолго до перестройки по предложению А.Янова, состоялась в 1986 г. в Мичиганском ун-те. В ней приняли участие историки и политологи, которые в своих исследованиях реформаторского опыта России стремились соотнести его с перспективами реформ в Советском Союзе. Отправным пунктом для работы конференции и организующим центром изданной в 1989 г. книги84 явилась концепция А.Янова о "циклическом характере" исторического развития России в последние 400 лет.
Проблема соотношения реформ и контрреформ в русской истории (и, в конечном счете, вопрос о линейном или циклическом характере исторического развития России) неявно присутствовала в англоязычном россиеведении достаточно давно. Либеральная парадигма линейного прогресса противостояла там консервативным оценкам России как страны с неограниченно самодержавной формой правления, которая идет своим, самобытным путем.
Отталкиваясь от концепции А.Гершенкрона, который подметил в экономическом развитии России начиная с XVIII в-, "повторяющуюся модель", выражающуюся в периодических "рывках", вызванных военной необходимостью и сменяющихся спадом, А.Янов перенес эти наблюдения в сферу политической истории. Он распространил локальный термин "контрреформы" на историю % России начиная с эпохи Ивана Грозного и в таком контексте попытался оценить возможности политической реформы в стране. В представлении А.Янова, России не удалось следовать по западному пути в направлении политической модернизации из-за "циклического конфликта" между модернизирующимися "европейскими русскими" и консервативными "византийскими русскими", которые с середины XVI в. блокировали переход России к политической "модерности", т.е. к конституционному правлению. История России представляет собой, таким образом, циклические колебания между реформой и стагнацией, которые Янов объясняет отсутствием социальной базы реформы - сред него класса. Отмечая, что концепция Янова далеко не нова, американские историки ставят под вопрос его "антиисторичную" модель.
Все статьи сборника подтверждают известное положение о том, что реформы в новой истории России неизменно инициировались сверху, при этом государственная власть преследовала ограниченные цели, часто связанные с мобилизацией ресурсов для военных целей. Однако для лучшего понимания этих реформаторских усилий, указывает в своем резюме У.Розенберг, необходимо рассматривать их как комплексные социально-экономические, политические и культурные процессы, чьи параметры и, соответственно, потенциальные результаты изменялись с течением времени85.
В обобщающем очерке, основанном на достижениях американской историографии последних десятилетий, У.Пинтнер ставит под вопрос саму концепцию контрреформ86. И либеральная, и марксистская историография, пишет он, разделяли представление, что начатое в эпоху великих реформ сближение с "европейской моделью" требовало последующих шагов в этом направлении -политической реформы, что не было реализовано в период контрреформ. Пинтнер учитывает и иной взгляд на проблему, предполагающий, что великие реформы вовсе не обязательно способртвовали вестернизации России, и предлагает рассмотреть вопрос о самой возможности вестернизации, ее степени и сферах ее приложения. При таком подходе возникают сомнения в общепринятом термине "контрреформы 1880-х годов".
Он стремится выяснить, были ли реформы 1860-х годов "важными шагами", которые в ближайшем будущем привели бы к сближению с Европой, и "что же положило конец эпохе великих реформ: реакционные взгляды Александра III или реалии русской жизни?". И, наконец, "уничтожили ли контрреформы прогресс?".
Принимая в данном случае значение термина "реформа" как "движение в направлении ограничения самодержавия и расширения участия общества в процессе управления", Пинтнер концентрируется именно на этом аспекте истории реформ второй половины XIX в.
Автор считает, что великие реформы "определенно не были результатом народного давления", поскольку в обществе в 1860-е годы отсутствовал какой-либо влиятельный социальный слой, который "мог бы или хотел осуществлять это давление". Не было также и силы, которая могла бы заставить самодержавие провести политическую реформу.
Отмена крепостного права в оценке- Пинтнера была величайшей из реформ, поскольку явилась необходимой предпосылкой реформы политической. Однако в своем окончательном виде крестьянская реформа не только не способствовала росту класса граждан, но усилила и сохраняла деление России на два общества - вестернизованное и традиционное87.
С точки зрения возможной политической реформы новая судебная сис тема заключала в себе два важных недостатка: во-первых, она исключила подавляющее большинство - крестьянство - из остального населения, поскольку повседневные юридические вопросы, которые составляли основную часть судебных дел, решались на основе "обычного права", а не общего для всех граждан закона. По мнению У. Пинтнера, эта особенность реформы явно укрепила барьер между крестьянством и образованным обществом и замедлила интеграцию крестьян в общенациональную жизнь.
Оценивая влияние судебной реформы на социальную трансформацию и формирование гражданского общества в,России, У.Пинтнер считает важным также тот факт, что в итоге "создалось напряжение между новой системой и самодержавием". Представители юридической профессии не сделались оплотом существующего социально-политического строя, как ожидалось, а, напротив, стали деятелями умеренной оппозиции. Таким образом, в конечном счете судебная реформа не способствовала развитию новых источников поддержки существующего строя, но добавляла еще один, очень влиятельный, оппозиционный элемент в русское общество, все больше отходившего в своей эволюции от традиционного статус-кво. Учитывая такое положение, историк считает,
Что результат судебной реформы в этом аспекте нужно рассматривать как аномальный, хотя нельзя и преуменьшать ее значение.
Земства, в которых зрела оппозиция, находились в глубоком конфликте с правительством, их не принимало крестьянство, что также не способствовало стабилизации режима. Военные преобразования, самые "неполитические" из великих реформ, были самыми широкими по своему воздействию на население после реформы 1861 г. И современники, и историки высоко оценивали социальное значен1е принципа всесословной воинской повинности, который базировался на либеральной идеологии, предполагавшей, что все подданные императора являются также и гражданами империи и равны в этом. Однако несмотря на свое истинно радикальное содержание, военная реформа, как показали исследования, не слишком способствовала интеграции крестьянства в быстро развивающееся городское индустриальное общество.
Тем не менее, изменения в русском обществе все же происходили, и вслед за ними не могла не изменяться природа управления. Особенно важными Пинтнер считает изменения в характере бюрократии. Значение "просвещенной" бюрократии было решающим в эпоху великих реформ, но и вплоть до 1917 г. роль профессионального чиновничества в политике оставалась чрезвычайно важной. Именно в развитии профессионализации чиновничества, распространении формальных бюрократических процедур исследователи видят причину неудачи контрреформаторов, действовавших традиционными методами. Желание Александра III полностью пересмотреть законодательные меры своего отца не реализовалось. Обобщая результаты исследований американских историков, Пинтнер указывает, что определенный успех был достигнут лишь в отношении самой известной контрреформы - Указа о введении земских начальников 1889 г., который оживил традиционную модель русской административной системы - практику делегирования власти монарха доверенным лицсм для исполнения особых поручений.
