Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Языковая норма в статическом аспекте
1. Понятие «языковая норма» в системе фундаментальных лингвистических категорий 11
2. Типология языковых норм в структурном аспекте 19
2.1. Нормы, не зависящие от формы манифестации языка 2.1.1. Лексические нормы 20
2.1.2. Словообразовательные нормы 22
2.1.3. Грамматические нормы 25
2.1.4. Текстовые нормы 31
2.2. Нормы устной речи
2.2.1. Фонетические нормы 48
2.2.2. Акцентологические нормы - 49
2.2.3. Просодические нормы 53
2.3. Нормы письменной речи
2.3.1. Орфографические нормы . 58
2.3.2. Пунктуационные нормы 69
2.3.3. Графические нормы 85
Глава 2. Языковая норма в динамическом аспекте
1. О понятиях идеальной и реальной языковой нормы 101
2. Вариантность и динамизм ортологических образований сквозь призму лингвистических антиномий 107
2.1. Нормативное ~ системное 111
2.2. Нормативное ~ узуальное 116
2.3. Формальное ~содержательное....; 119
2.4. Социально ограниченное ~ социально неограниченное 126
2.5. Локально маркированное ~ локально немаркированное 130
2.6. Свое-чужое 134
2.7. Спонтанное ~ подготовленное .* 136
2.8. Стандартное ~ выразительное 144
2.9. Конвенциональное ~ неконвенциональное 151
2.10. Экспрессивное - апеллятивное 164
2.11. Внутреннее ~ внешнее. 172
Заключение 184
Список использованной литературы 194
- Понятие «языковая норма» в системе фундаментальных лингвистических категорий
- Типология языковых норм в структурном аспекте
- О понятиях идеальной и реальной языковой нормы
- Нормативное ~ системное
Введение к работе
Понятие «норма» является в лингвистике одним из фундаментальных. Феномены, соотносимые с ним, весьма многообразны и могут быть охарактеризованы с разных позиций. В отечественной русистике широкое признание получила точка зрения СИ. Ожегова, согласно которой «норма — это совокупность наиболее пригодных ("правильных", "предпочитаемых") для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологических, синтаксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов» [337, с. 15]. В приведенном высказывании адекватно отражена сложная, структурно-аксиологическая природа языковой нормы, определявшая характер практической нормализаторской деятельности филологов Античности, Средневековья, Ренессанса, эпохи Просвещения и ставшая предметом научной рефлексии в современных лингвистических исследованиях.
В XX в. разработка проблем ортологии — языковедческой дисциплины, объектом которой является норма, — осуществлялась в России, Чехии, Германии и других лингвистических центрах. Российские ученые [2; 202; 237; 406; 425], развивая идеи В. фон Гумбольдта, Ф. де Соссюра, Л. Ельмслева, Э. Косериу, осмысливали категорию нормы в соотнесении с другими фундаментальными лингвистическими понятиями, придавая таким образом ортологическим исследованиям общетеоретическую значимость. В центре внимания чешских лингвистов [87; 130; 152] оказалась проблема разграничения нормы, рассматриваемой как собственно языковое объективно-историческое образование, и кодификации, являющейся результатом нормализаторской деятельности специалистов. Немецкие исследователи Д. Нериус, В. Хартунг достигли существенных результатов в разработке вопроса о принципах дифференциации норм, указывая, в частности, на необходимость выделения языковых, или
системных, норм (Sprachnormen, Sprachsystemnormen) и коммуникативных норм, или норм применения языка (kommunikative Normen, Sprachverwendungsnormen). Обсуждение общих положений в сфере ортологии сопровождалось решением более конкретных задач: во всех лингвистических центрах при помощи различных методов изучались нормы, соотносимые с разными уровнями языковой системы [1; 27; 50; 108; 201], описывались вариантные средства языка, определяющие норму как проблему выбора [119; 206; 252; 310; 313]. Это привело к тому, что категория нормы стала базовой в теории языковой культуры, теории литературного языка, заметным образом проявилась в теории коммуникации.
Учитывая результаты, полученные в указанных областях, А. Едличка разработал типологию норм, включающую три ортологических класса:
1) формационнные (системные) нормы - «совокупность языковых средств и
закономерностей их использования, свойственных данной форме
существования языка, которые ей приписаны коммуникативным сообществом и
которые в соответствии с этим данное коммуникативное сообщество
использует как обязательные» [155, с. 140];
коммуникативные нормы - ортологические образования, непосредственно связанные с процессом коммуникации, обусловленные ситуацией общения и регламентирующие использование не только вербальных, но и невербальных элементов;
стилистические нормы - ортологические феномены, не ограничивающиеся проблемой выбора и употребления языковых средств в тексте, а охватывающие вербальные, тематические и собственно текстологические компоненты.
Последний класс А. Едличка считает наиболее широким. Данное положение вызвало возражение у СИ. Виноградова [77], предложившего другое решение: поскольку сферой действия стилистической нормы является текст, представляющий собой лишь один из структурных компонентов процесса коммуникации, а коммуникативная норма охватывает весь коммуникативный процесс, то именно она обладает наиболее широким объемом и включает в себя нормы других типов. Мы в целом разделяем точку зрения СИ. Виноградова,
согласно которой коммуникативная норма - более широкое ортологическое образование, чем норма стилистическая. Однако тезис о том, что между коммуникативной нормой и нормами других типов существуют отношения включения, кажется нам спорным: если носителям языка целесообразным представляется отказ от собственно языковой правильности, они могут пожертвовать формационной нормой для достижения необходимого коммуникативного эффекта. Это значит, что формационные и коммуникативные нормы находятся в оппозиции не привативной, а эквиполентной.
Значимость приведенной трихотомии А. Едлички для ортологии трудно
переоценить. Концепция чешского лингвиста расширила предметное поле
ортологических исследований: в центре внимания ученых оказались нормы
коммуникативные [132; 175; 508; 512] и жанрово-стилистические [67; 68; 148; 247;
300]. Их изучение стало осуществляться с опорой на положения психо- и
социолингвистики, теории речевых актов, теории речевых жанров, функциональной
стилистики и других перспективных лингвистических направлений. Однако при
этом формационные нормы оказались отодвинутыми на периферию
исследовательских программ, а между тем эвристический потенциал, который содержали лингвистические концепции, соотносимые с данным ортологическим классом, еще далеко не исчерпан.
Мы полагаем, что феномен формационной, то есть собственно языковой, нормы до сих пор не изучен всесторонне, поэтому он может стать предметом диссертационного исследования.
Актуальность разработки данной проблемы обусловлена тем, что изучение нормативных образований указанного типа с целью их эффективного использования позволяет оптимизировать политический, научный, деловой и другие виды дискурса, способствуя включению последних в культурную рамку общения.
Цель нашей работы Состоит в теоретическом осмыслении статического и динамического аспектов сложившейся системы языковых норм.
В соответствии с данной целью в задачи исследования входит:
сопоставительный анализ лингвистических концепций, в рамках которых понятие языковой нормы соотносится с фундаментальными категориями «система», «структура», «узус», «речь», «речевая деятельность»;
уточнение и теоретическое обоснование эмпирически сложившейся уровневой классификации ортологических феноменов с учетом форм манифестации языка;
систематизация представлений о параметрах идеальной и реальной языковой нормы, получивших отражение в обыденном метаязыковом сознании носителей языка и ставших предметом научной рефлексии;
обобщающее осмысление зарегистрированных вариантов и сдвигов языковой нормы, обусловленных функционированием ортологической системы.
Теоретическая направленность нашей работы обусловила гетерогенность источниковой базы, включающей:
результаты значимых для ортологии гуманитарных (прежде всего лингвистических) исследований, изложенные в монографиях, статьях, тезисах;
словари и справочники, представляющие языковые нормы и правила не только дескриптивно, но и прескриптивно, в виде кодификаторских решений;
методические разработки: рекомендации по формированию различных ортологических навыков, предназначенные для учителей; сборники упражнений; тестовые задания, предложенные выпускникам на Едином государственном экзамене в 2002 и 2003 гг.;
организационно-распорядительные документы, большая часть которых изучена в ходе документоведческого аудита, проводившегося в Челябинском государственном университете в 2000 г., и художественные тексты, отражающие изучаемые нормализационные процессы.
Обработка материала осуществлялась путем применения комплекса общих и специальных исследовательских методов и приемов. Помимо фундаментальных общенаучных индуктивного и дедуктивного методов, в диссертации использован значимый для всех гуманитарных дисциплин прагматический метод, применение которого в ортологии представляется вполне уместным, поскольку языковой
норме имманентно присущи алетическое (норма - то, что есть), деонтическое (норма - то, что должно быть) и аксиологическое (норма - то, что является ценным для носителей языка) начала. Последовательное использование системно-функционального принципа позволило рассмотреть совокупность языковых норм как систему, элементы которой подвергаются различным трансформациям в процессе функционирования. При сопоставительном изучении диахронических и диатопических вариантов ортологических образований были актуализированы приемы сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического методов. Результатом оппозитивного анализа стала экспликация структуры стихийной нормы и кодифицированного правила на метаязыковом уровне второго порядка.
Комплексное применение методов, разработанных и апробированных в философии, науковедении и лингвистике, при рассмотрении ортологических образований необходимо, с одной стороны, для корректной интерпретации положений, содержащихся в научном наследии, а с другой — для получения новой информации о феномене языковой нормы. Научная новизна работы состоит в следующем:
Выявлена и осмыслена специфика ряда исследовательских репрезентаций уровневой теории нормы.
В рамках уровневой классификации уточнены со структурных позиций характеристики текстовых, акцентологических и интонационных ортотипов, а также определены параметры графических норм в пространстве рукописного и печатного текста, не являвшиеся ранее предметом специального ортологического изучения.
Установлены значимые для орфографии и пунктуации критерии разграничения норм и правил как разных метаязыковых сущностей.
Исследованы версии концепта идеальной языковой нормы, представленные в научном и обыденном метаязыковом сознании носителей языка.
Произведен анализ динамических процессов в ортологической сфере с опорой на принцип языковых антиномий, аналоги которого реализованы в философском, естественнонаучном, художественном дискурсах, что позволило включить ортологии в общую нежесткую модель языка и культуры в целом.
Теоретическая значимость работы обусловлена тем, что ее основные положения могут учитываться при создании интегральной ортологической теории, органично соединяющей структурный и функциональный подходы к изучению нормы.
Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования результатов, полученных в ходе исследования, в различных прикладных областях: 1)в кодификаторской практике при разработке адекватного инструментария
ортологической квалификации того или иного языкового факта; 2) в лингводидактике как в процессе преподавания лингвистических курсов, так и
при подготовке контрольных заданий и выявлении адекватных критериев
оценивания выполненных работ; 3)в документной лингвистике, поскольку предметное поле последней связано
с текстами, ориентированными на строгое соблюдение формационных норм
различных ортологических типов; 4) в законодательной практике при определении принципов разумной и
эффективной языковой политики.
На защиту выносятся следующие положения:
Появление уровневой теории нормы является результатом рефлексии лингвистов над возникшей в рамках раннего структурализма идеи разрыва между индивидуальным говорением и системой языка, его синхронией и диахронией. Специфика исследовательских версий указанной концепции обусловлена расхождением в понимании механизма взаимодействия langue и parole через ортологические фильтры.
Языковые нормы образуют сложноструктурированную, преимущественно самоорганизующуюся, развивающуюся систему; нежесткий характер связи между ее элементами не соответствует иерархической соотнесенности единиц в системе языка.
Письменная форма манифестации языка актуализирует металингвистическую оппозицию «стихийная норма - каноническое правило», члены которой противопоставлены по следующим параметрам: генезис, форма представленности
в сознании коммуникантов, структура, форма существования в речевой деятельности, степень металингвистичности.
Концепт идеальной нормы возник в ходе обыденного и научного осмысления диалектической сопряженности стабильного и изменяющегося, инвариантного и вариативного в функционирующей ортологической системе, отражая колебания представлений носителей языка о телеологии нормализаторских процессов в диапазоне «абсолютная унификация - гибкая стабильность».
Осмысление варьирования и изменения языковых, норм сквозь призму оппозиций «нормативное ~ системное», «нормативное ~ узуальное», «формальное ~ содержательное», «социально ограниченное ~ социально неограниченное», «локально маркированное ~ локально немаркированное», «свое ~ чужое», «спонтанное ~ подготовленное», «стандартное ~ выразительное», «конвенциональное ~ неконвенциональное», «экспрессивное ~ апеллятивное», «внутреннее ~ внешнее» позволяет соотнести традиционные ортологические сюжеты с установочно-познавательными принципами современной лингвистики, которая, как указывает Е.С. Кубрякова [251], характеризуется экспансионизмом, антропоцентризмом, функционализмом и экспланаторностью.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации, обсуждавшиеся на заседаниях кафедры русского языка, кафедры теории языка и кафедры английской филологии Челябинского госуниверситета, нашли отражение в докладах и сообщениях на V и VI Житниковских чтениях (Челябинск, 2001 и 2002 гг.), на Всероссийской научной конференции «Естественная письменная русская речь: исследовательский и образовательный аспекты» (Барнаул, 2003 г.), на Второй Международной научной конференции «Язык и культура» (Москва, 2003), на Международной научной конференции «Языки профессиональной коммуникации» (Челябинск, 2003). По материалам исследования подготовлено 6 публикаций.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. Основной текст составляет 193 страницы.
Понятие «языковая норма» в системе фундаментальных лингвистических категорий
Одна из общетеоретических проблем структурной лингвистики состоит втом, чтобы включить понятие «языковая норма» в ряд фундаментальных лингвистических категорий, прежде всего соотнести его с такими понятиями, как «система языка» и «речь».
Современные концепции нормы в статическом аспекте — результат развития идей, восходящих к учениям В.Гумбольдта [127] и Ф.деСоссюра [417]. По мысли В. Гумбольдта, язык есть деятельность (energeia), осуществляемая индивидуальными речевыми актами, а устойчивая языковая система (ergon) является как бы застывшей лавой языкового творчества, абстрактным конструктом, созданным в процессе научного анализа. Феномены, соотносимые с гумбольдтианской оппозицией ergon - energeia, осмысливаются и в «Курсе общей лингвистики» Ф. де Соссюра, концепцию которого, по мнению Л. Ельмслева [157], можно свести к разграничению языка (langue) и речи (parole). Женевский лингвист рассматривал язык как устойчивую систему нормативных форм и противопоставлял его индивидуально-творческим актам говорения.
Выявленные В. Гумбольдтом и Ф. де Соссюром антиномии оказались значимыми для развития многих лингвистических направлений. С учетом указанных оппозиций осуществлялась и разработка ортологических проблем. Так, результатом анализа соссюровского понятия langue в статье Л. Ельмслева стала трихотомия «схема - норма - узус». Схема - чистая форма, определяемая независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации. Норма - материальная форма в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации. Узус - совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций. Язык-схема, язык-норма и язык-узус ведут себя неодинаково по отношению к речи, . которую Л. Ельмслев вслед за Ф. де Соссюром рассматривал как индивидуальный акт. Норма предполагает узус и акт речи, но не наоборот. Между узусом и актом речи имеют место отношения интердепенденции, или взаимообусловленности. Наконец, схема предполагается актом речи, узусом и нормой, но не наоборот. Выявленные типы функций (Л. Ельмслев дает логико-математическую трактовку данного термина как зависимости, отношения) представлены на рисунке Схема, норма, узус и акт речи не лежат здесь в одной плоскости, поскольку схема является формой, а всё остальное - субстанцией. Норма, узус и речевой акт, будучи реализациями схемы, тесно связаны между собой и составляют, по сути, один сложный объект, главным компонентом которого Л. Ельмслев считал узус; акт речи исследователь квалифицировал как преходящий факт, а норму называл искусственным построением, фикцией.
Признание фиктивности языковой нормы вызвало возражение у Э. Косериу [239], который, пересмотрев некоторые теоретические положения Л. Ельмслева, придал трихотомии вид «система - норма - речь». Указанные уровни являются относительно самостоятельными и отличаются друг от друга разной степенью абстракции. Система, по Э. Косериу, есть система возможностей, охватывающая идеальные формы реализации определенного языка, то есть технику и эталоны языковой деятельности. Норма - коррелят системы, соответствующий не тому, что «можно сказать», а тому, что «уже сказано», по традиции «говорится» в обществе. Это значит, что норма включает в себя исторически реализованные модели; понятие нормы у Э. Косериу, таким образом, соотносится с понятием узуса у Л. Ельмслева. Речь рассматривается уругвайским лингвистом как конкретная речевая деятельность, имеющая двустороннюю направленность: подравнивание к традиции, во-первых, и подравнивание к собеседнику, во-вторых. Выделенные уровни находятся в одной плоскости и обусловливают друг друга, они
связаны, если воспользоваться термином Л. Ельмслева, отношениями интердепенденции. Нам представляется, что графически это можно выразить следующим образом:
Э. Косериу считал, что его схема является принципиально двуплановой. Если рассматривать ее в плане реализации возможностей (система — норма — речь), придется признать, что норма уже, чем система, поскольку она есть выбор в пределах возможностей, предоставляемых функциональной системой; норма представляется первой -ступенью реализации возможностей системы, речь -второй. Противоположен указанному план абстрагирования (речь — норма — система); в этом плане норма, будучи первой ступенью абстрагирования от речи, шире, чем система, последняя понимается как вторая ступень абстрагирования.
Основные положения концепции Э. Косериу нашли отражение в ряде работ советских лингвистов, причем здесь они преломлялись с различными коррективами. Было обнаружено, например, что в двуплановой схеме «система — норма - речь» имеется момент, допускающий неоднозначное толкование. Реализация возможностей системы отнесена Э. Косериу к уровню нормы, однако делается оговорка, что речь идет об обязательной реализации, освященной культурной традицией. Между тем в реальной языковой практике встречаются ненормативные реализации языковой системы, которые приходится отнести к уровню речи. Трихотомия «система — норма - речь», в плане реализации возможностей системы распадается на два звена: «система - норма» и «система — речь», и тогда между планом реализации возможностей и планом абстрагирования возникает несоответствие. Пытаясь сохранить трихотомию, Ю.С. Степанов [425] переосмысливает содержание понятия нормы, внося коррективы в центр схемы Э. Косериу. В модифицированном варианте «структур норма - индивидуальная речь» под структурой языка понимаются его фонемы,
морфемы, конструкции, а также отношения . между ними («структура» у Ю.С. Степанова идентична «системе» у Э. Косериу), уровень индивидуальной речи соотносится с реальными речевыми актами, а уровень нормы связан со всеми существующими реализациями, как традиционными, так и нетрадиционными: «Все существующие реализации в совокупности образуют уровень нормы. Те же реализации, которые самим обществом признаны как правильные, образуют норму в узком смысле слова, норму как правильную речь» [425, с. 169]. В этом тезисе понимание уровня нормы выступает одновременно и как широкое (все реализации), и как узкое (традиционные реализации). Оценивая данное решение, Б.С. Шварцкопф [500] указывает, что такая нагруженность термина мало способствует как дифференциации понятий, так и определению специфики разграничиваемых явлений.
Типология языковых норм в структурном аспекте
Существование лексической нормы как ортологического типа не является общепризнанным. Например, Б.Н. Головин [108] считал, что норма - исторически принятый в данном языковом коллективе выбор одного из функциональных парадигматических и синтагматических вариантов языкового знака, регламентирующий чисто структурную сторону речи, действующий жестко и категорично в режиме речевого автоматизма. К употреблению в речи слов и их значений все это, по мнению исследователя, не применимо или применимо с какими-то сложными оговорками и сомнениями. Выбор на лексическом уровне «регулируется обычно не нормой, а целесообразностью - принципом, который действует достаточно мягко и вместе с тем требовательно, удовлетворяя нужды речевого общения» [108, с. 49]. Сомнения Б.Н. Головина в существовании лексической нормы связаны, таким образом, с мыслью о том, что языковые ортологические феномены следует соотносить со сферой синтактики и отграничивать от сферы семантики и прагматики.
Признание сложной, структурно-аксиологической природы языковой нормы приводит некоторых лингвистов к другому решению. Так, Н.А. Николина считает, что лексический уровень языка является нормативно обеспеченным, и определяет понятие лексической нормы следующим образом: «Лексические нормы, или нормы словоупотребления, - это: 1) правильность выбора слова из ряда единиц, близких ему по значению; 2) употребление его в тех значениях, которое оно имеет в языке; 3) уместность его использования в той или иной коммуникативной ситуации в общепринятых в языке сочетания» [463, с. 69]. Нам представляется, что лексическая нормативность обеспечивается 1) знанием системы лексических значений с учетом явлений полисемии, омонимии, синонимии, паронимии; 2) соблюдением правил словарной сочетаемости, семантические и лексические ограничения которой исследованы в работе Ю.Д. Апресяна [8]. Уместность использования лексических средств в той или иной коммуникативной ситуации регламентируется, на наш взгляд, не языковой, а стилистической и коммуникативной нормами.
Вместе с тем следует отметить, что лексический уровень языковой системы действительно более непосредственно, чем фонологический и грамматический, связан с семантикой и прагматикой. Об этом свидетельствуют, в частности, критерии лексической нормативности. Разрабатывая данную проблему, Н.Г. Бабай [17] и С.И.Виноградов [78] указывали, что нормативной признается лексема, которая обладает не только такими структурными характеристиками, как семантическая перспективность и словообразовательная активность, но и определенным функциональным потенциалом. Например, систему литературного языка обогащают заимствованные слова, предназначенные для обозначения новых реалий, новых форм культуры. Аббревиатуры признаются нормативными, если они, являясь эстетически полноценными, не провоцируют нежелательных ассоциаций у носителей языка (ср. Южопс) и не создают парадигматической избыточности языкового выражения нерациональным расширением инвентаря названий (Рабоче-крестьянская инспекция — Рабкрин — РКИ).
Соблюдение лексических норм — важное условие правильности речи, ее точности и культурогенности. Б.А. Успенский [451] отмечает, что если в отношении фонетической и грамматической нормы носитель языка ориентируется на правило, то в отношении лексической нормы (в силу большей проницаемости лексического уровня) ему приходится ориентироваться на корпус текстов. Здесь по необходимости имеет место подход начетчика, когда лишь начитанность в текстах позволяет судить о встречаемости и употреблении в литературном языке того или иного слова. Именно поэтому в древнейший период обучение предполагало заучивание наизусть некоторых канонических текстов, например Псалтыри. Специфика природы лексической нормы осмыслена в одной из работ Л.В. Щербы [520], отмечавшего, в частности, что если для усвоения правил грамматики не требуется большого материала, то правила употребления слов выводятся из всей совокупности читаемого в данном языковом коллективе, из всей актуальной литературы. Отсюда следует меньшая жесткость и определенность лексических норм, а также меньшая их очевидность для исследователей по сравнению с нормами других типов.
О понятиях идеальной и реальной языковой нормы
В «Курсе общей лингвистики» Ф. де Соссюра в качестве одного из основных принципов науки о языке рассматривается противопоставление синхронии и диахронии. Осмысливая данную оппозицию, РІ Якобсон [526] пишет о том, что между указанными понятиями нет непроходимой пропасти. По его мнению, отождествление «синхронии - диахронии», с одной стороны, и «статики - динамики», с другой, является ошибочным: действительная синхрония динамична, поскольку изменения совершаются непрерывно. Статичная синхрония есть абстракция, необходимая лингвисту для определенных целей. Мы полагаем, что с металингвистическим конструктом статичной синхронии соотносится понятие идеальной языковой нормы.
Данная категория является предметом осмысления в ряде лингвистических работ. А.М Пешковский [357] связывал ее с «литературным наречием», полагая, что человек, избежавший влияния школы, не имеет представления об образце и отступлениях от него. Другая позиция поданному вопросу нашла выражение в книге Ж. Вандриеса [60], считавшего, что стремление к языковому идеалу пытается реализовать в своей речи каждый носитель языка: «В говорах наших крестьян ... правила более строги, чем в языках, усвоенных из грамматик. В языках письменных иногда бывают колебания, споры ... Говорящие же на говорах почти никогда не колеблются» [60, с. 392].
Введенное в научный оборот понятие идеальной языковой нормы нуждается в конкретизации. Попытка выявления параметров данной категории сделана в работах A.M. Пешковского, А. Едлички [152], Е.Н. Ширяева [509].
Исследуя характеристики языкового идеала, A.M. Пешковский отмечал такие его черты, как 1) консерватизм, 2) локальность и 3) ясность. Требование постоянства, предъявляемое всем литературным языкам и мешающее им эволюционировать, обусловлено их назначением: литературный язык, в отличие от разговорной речи, должен объединять века и поколения, создавая условия для существования единой мощной многовековой национальной литературы, отсюда устойчивость его ортологических образований. Если консерватизм объединяет народ во времени, то равнение на языковой центр объединяет его в пространстве. Языковой идеал всегда является местным: носители русского литературного языка ориентируются на московскую речь, французы — на речь Парижа. Наконец, ясность после правильности следует считать наиболее общепризнанной и интенсивно сознаваемой чертой литературно-языкового идеала, поскольку затрудненное понимание есть необходимый спутник литературно-культурного говорения.
Анализ описанных исследователем параметров позволяет нам сделать следующие выводы. Во-первых, требование ясности имеет отношение не столько к системе норм, сколько к высказываниям, создаваемым в рамках литературного языка, оно более непосредственно связано с прагматикой, чем две первые характеристики. Во-вторых, A.M. Пешковский не разграничивает синхронический и диахронический аспекты. В частности, отмеченная им ориентация на локальный центр значима в плане генезиса языковой нормы, но не в плане ее функционирования в синхронии. Наконец, противопоставление литературных и естественных наречий в свете выявленных качественных критериев не кажется нам убедительным. Носители диалектов (в том случае, конечно, если они оценивают свой язык как престижный) стремятся воспроизводить ортологические образования предков.Что касается локальной маркированности, то в настоящее время данный признак соотносится с нормами диалектными, а не литературными. Из сказанного, впрочем, не следует, что между ортологическими образованиями литературной и других форм существования языка нет никаких различий. Нам представляется заслуживающей внимания точка зрения чешских лингвистов, в частности Б. Гавранка [87], писавшего, что специфику литературных норм следует искать не столько в качественных, сколько в количественных характеристиках: нормы литературного языка отличаются от диалектных по степени осознанности и обязательности, причем имеют не только негативный, но и позитивный характер, заключающийся в стилистической дифференциации нормативных реализаций.
Развитие данной концепции представлено в работе А. Едлички, указывавшего, что к норме литературного языка предъявляются требования 1) устойчивости, 2) относительного единства, обусловленного социальной и территориальной немаркированностью, 3) функционального расслоения. Легко заметить, что отмеченные А. Едличкой устойчивость и единство нормы литературного языка соотносятся с консерватизмом и локальной ориентированностью, рассмотренными A.M. Пешковским в качестве характеристик литературно-языкового идеала.
Взгляды А. Едлички во многом совпадают также с позицией другого российского лингвиста - Е.Н. Ширяева, выделявшего такие параметры идеальной языковой нормы, как 1) консерватизм, 2) территориальную всеобщность, 3) безвариантность. Первый признак соответствует требованию устойчивости у А. Едлички, а два последних соотносятся с тенденцией к единству. Очевидно, все три параметра можно считать проявлением стремления к универсальности, а поскольку последнее недостижимо, нужно признать, что идеальная языковая норма не есть реальность. По выражению Ж. Вандриеса, «это - сила в действии, определяемая целью, к которой она движется; это - действительность в возможности, не завершающаяся актом; это - становление, которое никогда не завершается» [60, с. 393].
Функционирование ортологической системы сдерживает проявление ее идеальных качеств. Образцы никогда не бывают универсальными и пригодными для любой эпохи, поскольку, будучи исторически и общественно обусловленными явлениями, они связаны с конкретными социолингвистическими ситуациями. Учитывая это, Ф. Данеш [130] пришел к выводу о том, что идеал совершенно стабильного и единообразного литературного языка является ложным и несостоятельным, а категория универсальной языковой нормы — фиктивной. В российском языкознании подобную позиция заняли В.Г. Костомаров и А.А. Леонтьев [243].
Нормативное ~ системное
Данная антиномия связана с проблемой инвариантно-вариантных отношений в языке. При таком подходе в ортологических исследованиях определилось несколько позиций.
1. Э.А. Макаев [288] считает, что все уровни языковой системы слагаются из набора инвариантов конститутивных единиц. Каждый инвариант существует постольку, поскольку существуют его манифестации, то есть варианты. Поэтому следует признать вариантность обязательным признаком языковой системы. Таким образом, в понимании Э.А. Макаева к системе относятся оба компонента оппозиции инвариантное вариантное. Норме, при этом отводится роль регулятора, определяющего допустимые границы варьирования.
2. Л.Н. Мурзин [319] с некоторыми оговорками утверждает, что система имеет дело с инвариантами (собственно языковыми единицами), а норма - с их вариантами (речевыми единицами). Эта точка зрения восходит к концепции Пражского лингвистического кружка, в рамках которой норма интерпретируется как система обязательных манифестаций языка в речи.
3. Э. Косериу принимает во внимание возможность воплощения единиц языковой системы в вариантных нормативных образованиях, соотнося, таким образом, инвариантность с уровнем системы, а вариантрость — с уровнем нормы. Но вместе с тем он считает, что категория вариантности присуща и самой системе, предоставляющей в распоряжение говорящего многообразные структурные потенции. Набор системных вариантов при этом рассматривается как комплекс возможностей, реализация которых осуществляется посредством языковой нормы.
Идеи Э.А. Макаева, пражских лингвистов, Э. Косериу получили развитие у Н.Н. Семенюк [334], в работах которой предметом изучения стали реализующая и селективная стороны ортологии. По мнению исследовательницы, реализующая функция языковой нормы проявляется тогда, когда структура (Э. Косериу употреблял в этом значении термин «система») блокирует возможность выбора между знаками. Если при этом структура и норма базируются на одинаковом количестве признаков, мы получаем безвариантное образование. Но иногда норма оказывается более емкой и включает в себя большее количество признаков, чем структура. В таком случае структурному инварианту будут соответствовать вариантные нормативные реализации. В качестве иллюстрации можно привести пример Э. Косериу, отмечавшего, что в испанском языке функциональной единице 1Ы соответствует два комбинаторных варианта - [b] и [Р]. Очевидно, так же можно рассматривать «эканье» и «иканье» в современном русском литературном произношении.
Актуализация инвариантно-вариантной оппозиции в данном случае обусловлена различием в характере отношений между языковыми единицами на уровне системы (структуры) и на уровне нормы. Э. Косериу указывал, что в основе системы лежат отношения дифференциации, а в основе нормы — дифференциации и идентификации, последние связаны с традиционностью нормативных образований. В свете указанных различий норма представляется феноменом более сложным, чем система. Доказательством этого является, в частности, речь иностранцев, наблюдения над которой показывают, что основные структурные особенности языка осваиваются быстрее, чем его «несущественные», множественные и не всегда регулярные нормативные воплощения, отражающие в силу традиции уже преодоленные, снятые состояния данной языковой системы. Реализующая функция, таким образом, направлена на поддержание варьирования в языке, и в этом своем качестве она противостоит функции селективной. Последняя актуализируется, когда система предоставляет говорящему ряд возможностей, отбор которых и осуществляется на нормативном уровне. Норма, как правило, легитимизирует один вариант {звонИт, покупатель, их книги), отбрасывая все остальные как неупотребительные (покупец) или нерекомендуемые (звОнит, ихние книги). Понятно, что в этом случае нормирующая активность направлена на ограничение языковой изофункциональности.
