Эволюция типов средневековой исламской архитектуры Стародуб Татьяна Хамзяновна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Святыня 53

1.1. Кааба 53

1.1.1. Происхождение Каабы и Мекки 54

1.1.2. Реконструкция языческой Каабы 56

1.1.3. Мусульманская Кааба 62

1.2. Купол Скалы, или Куббат ас-Сахра 73

1.2.1. Причины и история строительства 75

1.2.2. Купол Скалы как выражение исламской концепции 81

1.2.3.Скала. Образ святыни 87

1.2.4. Экстерьер и архитектурное окружение Куббат ас-Сахры 91

1.2.5. Харам аш-Шариф - Благородная святыня 97

ГЛАВА 2. Мечеть 105

2.1. Этимология терминов и происхождение видов 105

2.1.1. Масджид 105

2.1.2. Мусалла 109

2.1.3. Джами 109

2.1.3.1. Мечеть Пророка 109

2.1.3.2. Михраб 113

2.1.3.3. Минбар 115

2.1.3.4. Минарет 116

2.1.3.5. Байт аль-мал и Максура 117

2.2. Арабская мечеть 119

2.2.1. Большая мечеть Омейядов в Дамаске 119

2.2.2. Большая мечеть Кордовы 139

2.2.3. Большая мечеть Кайруана 151

2.2.4. Большая мечеть Самарры 161

2.2.5. Мечеть Ибн Тулуна в Каире 169

2.2.6. Мечеть Карауин в Фесе 175

2.3. Иранская мечеть 183

2.3.1. Масджид-и Джами Исфахана 187

2.3.2. Мечеть Лутфаллы и Масджид-и Шах 192

2.4. Турецкая мечеть 197

Глава 3. Медресе и маристан 212

3.1. История типов и значение терминов 212

3.2. Маристан Hyp ад-дина в Дамаске 215

3.3. Сирийские медресе: ан-Нурийя Великая и Школа Рая 221

3.4. Иракские медресе: аль-Мустансирийя 225

3.5. Сельджукские медресе Анатолии 227

3.6. Мамлюкские медресе Каира: медресе-мечетьСултана Хасана 232

3.7. Мавританские медресе Феса 236

3.8. Большие медресе Самарканда: ансамбль Регистана 242

Глава4. Рибатиханака 248

4.1. Рибат. Термин и архитектурный тип 248

4.2. Ханака. Термин и архитектурный тип 260

Глава 5. Мавзолей 271

5.1. История появления мусульманских надгробных сооружений 271

5.2. Термины и типы погребальных сооружений 273

5.2.1. Куббат ас-Сулайбийя 275

5.2.2. Мавзолей Исмаила Самани 277

5.2.3 Мавзолей султана Санджара 282

5.2.4. Башня Кабуса 284

5.2.5.СиттЗубайда 286

5.2.6. Шах-и Зинда 288

5.2.7. Гур-Эмир 294

5.3. Погребальный сад:равда 297

5.3.1. Шелла 298

5.3.2. Равда Саадидов в Марракеше 300

5.3.3. Тадж-Махал 302

Глава 6. Дворец 308

6.1. Истоки формирования типа мусульманского дворца 308

6.2. Каср - тип укрепленного дворца. «Замки пустыни» 311

6.2.1. Кусайр Амра 314

6.2.2. Каср аль-Хайр Западный и Восточный 317

6.2.3. Мшатта 324

6.2.4. Хирбат аль-Мафджар 326

6.3. Город как дворец и дворец, как город 329

6.3. 1. Город как дворец. Мадинат ас-Салам 329

6.3. 2. Дворец как город 333

6.4. Дворец-крепость. Альгамбра 340

Заключение. Эволюция типов исламской архитектуры 361

Библиографический список использованной литературы 380

• Купол Скалы как выражение исламской концепции
• Большая мечеть Омейядов в Дамаске
• Сирийские медресе: ан-Нурийя Великая и Школа Рая
• История появления мусульманских надгробных сооружений

Введение к работе

1. Архитектура в контексте исламской идеологии

Предлагаемая вниманию научного мира тема в силу своей специфики требует предварительной общей характеристики исторических и понятийно-смысловых особенностей предмета исследования.

Исламская архитектура как термин трактуется значительно шире рамок культового строительства мусульман, поскольку само понятие «исламская» характеризует не только религию, но огромную цивилизацию, представляющую собой исторически сложившийся на протяжении полутора тысячелетий комплекс культур, объединенных, несмотря на глубокие различия, общей идеологией - исламом. Архитектура исламского мира¹ как явление историческое и художественное рождалась и формировалась в лоне первой и величайшей мусульманской державы - Арабского халифата (632-1258). Своим возникновением и стремительным развитием это теократическое, управляемое духовным главой, государство обязано религиозному авторитету и успешной политической деятельности Мухаммада², основателя мусульманского вероучения и идеологии, уроженца издревле священного аравийского города Мекки. В представлении мусульман, Мухаммад -посланник единого и единственного Бога, Аллаха, который наделил своего

¹ Определение понятия «мусульманский мир» как историко-культурного явления дал акад. ВА.В. Бартольд во Введении к изучению истории мусульманских стран и народов - «Мусульманский мир», изданном впервые отдельной книгой в 1922 и переизданном в 1966 [54. С. 207-230]. Термин «исламский мир» в данном случае по контексту идентичен, но в строгом смысле слова более верен, поскольку представляет собой кальку арабского понятия дар-уль-ислам (мир ислама, или исламский мир, в значении зоны абсолютного господства исламской религии, идеологии, образа жизни).

Подробные историко-биографические сведения, описание источников и список религиозной и научной литературы о Мухаммаде см. в статье «Muhammad» в новом издании Энциклопедии ислама: EI (NE) / EI (Web). Vol. VII, 360b-375b. «Лучшая, - по определению арабиста А. Халидова, - на русском языке общая характеристика личности основателя ислама» дана в работе В.В. Бартольда «О Мухаммеде» [55]; анализ личности и деятельности пророка Мухаммада см. также в трудах нем. историка А. Мюллера [102. Ч. 1. С. 71-296] и российских историков И.П. Петрушевского [106. С. 5-29] и О.Г. Большакова [61. T.I. С. 61-188]. Краткое изложение канонической биографии Мухаммада см. в кн.: История жизнеописания посланника Аллаха / Составитель Абдель Хамид Джуда ал-Саххар Пер. с араб. - М.: ПК «Сантлада», изд. «Странник», 1992. - 130 с. - Серия «Религиозные повествования». Книга вторая.

6 избранника миссией пророка и передал через него людям божественные откровения, священную книгу - Коран³. Пророческая и политическая деятельность Мухаммада, начатая около 610 н.э., протекала сначала в Мекке, а со второй половины 622 - в Медине, которая и стала первой столицей первого государства мусульман.

После смерти Мухаммада в 632 руководство мусульманами приняли на себя халифы⁴ - «заместители» Пророка; правление каждого из них и само государство стали называть Халифатом . Коран и хадисы⁶ - рассказы о поступках и высказываниях пророка Мухаммада, почитаемые как сунна -образец правоверия, праведности и святости, составили религиозную, этическую, правовую и политическую основу мусульманского образа жизни и государственного управления. Для всех мусульман обязательными стали пять основ, или столпов ислама. Первый и важнейший из них - исповедание догмата единобожия и признание пророческой миссии Мухаммада - выражен известным каждому мусульманину символом веры: «Нет бога кроме Бога и Мухаммад - Посланник Божий». Остальные четыре основы составляют: совершение индивидуальной молитвы пять раз в день; соблюдение поста в священный месяц рамазан; отчисление налога в пользу бедных; паломничество к Каабе в Мекке - главной святыне и священной ориентации (кибле)

О происхождении термина и об его синонимах, о роли Мухаммада в появлении и составлении Корана, последующей истории, редакциях и канонизации см. статью Энтони Вэлча {А. Т. Welch) «al-Kur'an» [EI (NE). Vol. V. P. 400a-429a], на рус. яз. - работы Л.И. Климовича [91], Е.А. Резвана [119], Д.В. Фролова [133], а также рус. пер. первой части тафсира (комментария) египетского богослова 15 в. Джалал ад-дина ас-Суйути [38]. В работе с Кораном диссертант пользовалась переводами И.Ю. Крачковского [20], М.-Н. О. Османова [21], Г.С. Саблукова[22], а также каноническим арабским изданием [23].

⁴ Khalifa ID. Sourdel II EI (NE) Vol. VI. Parts A-E. - P. 937-947a. Причины возникновения института халифов и их история коротко изложены в работе акад. В.В. Бартольда «Халиф и султан» [59. С. 15-78]. О халифах эпохи расцвета халифата Аббасидов см. главу «Халифы» в кн. А. Меца «Мусульманский ренессанс» [99. С. 19-24].

В изложении истории Халифата диссертант опирается на труды А. Мюллера [102. Ч. 1. Т. 1-2], Е.А. Беляева [60], О.Г. Большакова [61; 62], Е.А.

⁶ О возникновении, значении, а также истории термина см. ст. «Hadith» в кн.: EI (NE). Vol. III. P. 22-28, и главу
«Источники мусульманского права» в кн. И.П. Петрушевского [106. С. 123-131]. На рус. яз. - хадисы из
наиболее авторитетного сборника «ас-Сахих» (Достоверного) аль-Бухари в переводах А.(В.) Нирша [36; 37] и
М.А. Родионова (Ислам классический. - СПб: Петербургское востоковедение, 2001. - С. 170-217).

⁷ О сунне в классическом исламе см. статью «Sunna», I (In classical Islam) в кн.: EI (NE). Vol. IX. P. 878-88la.
Объяснение и значение термина, сопровождаемое извлечением из трактата арабского богослова 10 в. Ибн Батта
аль-Укбари «Истолкование и разъяснение основ сунны и религии» см. в кн.: Хрестоматия по исламу /Сост. и
отв. редактор СМ. Прозоров. Пер. с араб, введение и примечания. - М.: Наука. ИФ «Восточная литература»,
1994.-С. 86-107.

мусульман. Был разработан ритуал двух общих для всех мусульман праздников - Жертвоприношения, или Ид аль-Адха, или Курбан-байрам (совпадает с окончанием большого паломничества-хдАжя и сопровождается закланием жертвенного животного в память о готовности пророка Ибрахима-Авраама принести в жертву Богу своего сына) и Розговенья, или Ид аль-Фитр, или Ураза-байрам, которым завершается пост.

Вызванная смертью пророка Мухаммада проблема наследования руководства общиной и неизбежное в отсутствие непререкаемого авторитета расхождение мнений в вопросах религии привели к расколу общины, образованию различных по своим политическим и религиозным установкам группировок, часто непримиримых, к развитию различных теологических учений, богословских и правовых школ. Наиболее многочисленными и влиятельными всегда были сунниты, которые называли себя людьми сунны и

согласия общины, или по-арабски, ахл ас-сунна ва-ль-джамаи и настаивали на следовании во всех вопросах жизни мусульман сунне (примеру) пророка и на избрании его «заместителя» - халифа согласным мнением общины. Сунниты признают законность правления первых четырех «праведных халифов» (араб. - аль-хулафа ар-рашидун) - Абу Бакра (632-634), Умара (634-644), Усмана (644-656) и Али (656-661) и достоверность шести сборников хадисов (наиболее авторитетный - свод «ас-Сахих» богослова 9 в. Абу Абдаллаха Мухаммада аль-Бухари, 810-870). В вопросах богословия и правоведения сунниты следуют одному из четырех религиозно-политических толков -маликитскому, ханафитскому, ханбалитскому или шафиитскому. Шииты (от араб, шиа - приверженцы), главные противники суннитов, единственно законным «праведным халифом» признали Али, зятя и двоюродного брата Мухаммада; некоторые из них, ссылаясь на неясные места в Коране, утверждали, что Пророк назначил его своим преемником. Согласно учению шиитов, Али наделен божественной благодатью, которая передается исключительно по наследству его прямым потомкам - Алидам, вследствие

Статью о суннитах под этим названием см. в ЭС «Ислам» [85. С. 29-30].

чего лишь они имеют право быть имамами - вождями религиозной общины, высшими духовными авторитетами. Разногласия в вопросах власти и веры раскололи шиитов на «умеренных» и «крайних» и привели к образованию множества течений и сект. Третьей силой, возникшей внутри партии Али, стали восставшие против его политики хариджиты (от араб. - вышедшие)⁹. Во главе Арабского халифата, управляемого сначала «праведными халифами», а затем Омейядами (661-750), представителями рода Омейя, и Аббасидами (750-1258), потомками дяди пророка, стояли сунниты.

Халифам удалось сосредоточить в своих руках огромную власть и создать небывалых размеров феодальную державу, владения которой в период их наивысшего могущества, в 8 веке, простирались до Атлантического океана на западе и до Инда и Сырдарьи на востоке, до побережий Индийского океана на юге и до Кавказских гор на севере. Языком государственной администрации и средством общения различных народов и племен, объединенных новой политической силой и идеологией, стал арабский - язык священного Корана, который запрещалось переводить на другие языки. С распадом Халифата на землях, некогда подвластных халифам, в течение столетий возникали и исчезали новые государства и династии; несокрушимым оставалось одно -идеология, зону абсолютного влияния которой сами верующие стали называть дар-уль-ислам - дом (мир) ислама.

Исламская идеология объединила страны, непохожие по географии и климату, и народы, глубоко различные по этносу и культуре, в результате создав условия для развития цивилизации с широкими межрегиональными и межконтинентальными контактами и богатейшим наследием, интеллектуальным и художественным, которым халифы не замедлили воспользоваться, руководствуясь принципом полезности.

⁹ Levi Delia Vida G. Kharidjites II EI (NE). Vol. VI. - P. 1074a-1077a. О хариджитах в эпоху халифата Омейядов см.: ОГ. Большаков. Между двух гражданских войн. 656-698. [61. Т. III. С. 68-79; 243-257]. По мнению В.В. Бартольда, «причиной образования трех религиозно-политических партий, на которые разделяется мусульманский мир до настоящего времени», было недовольство правлением третьего «праведного халифа» Усмана и его убийство [59. С. 20], однако, как показал О.Г. Большаков в своей «Истории Халифата» [61], причины этого явления значительно более глубокие и сложные.

В Коране постоянно подчеркивается полезность мудрой деятельности Творца на благо человеку (Коран 16:3-16). Отсюда одно из краеугольных положений мусульманской эстетики - джамаль: красивым может быть только полезное. Для ранних мусульман полезность и целесообразность были главными критериями красоты предмета или явления, и они охотно осваивали античное и византийское наследие, использовали традиции и опыт покоренных восточных народов. Специфические для мусульманского образа жизни типы архитектуры формировались в соответствии с практическим назначением сооружений и с использованием местных строительных материалов и укоренившихся приемов.

Наука и ученость заняли привилегированное положение в мусульманском обществе. Это объясняется отношением религии к знанию как к одному из признаков всемогущества Аллаха, знающего «о каждой вещи» и разъясняющего «людям, которые обладают знанием» (Коран 2:231, 230¹⁰), а также как к необходимому условию истинной веры, ясно выраженному известным хадисом: «Стремление к знанию - обязанность каждого мусульманина и каждой мусульманки»". Знание (ипм) в исламском понимании многозначно. Это и усвоение религиозной традиции - Корана, сунны, священной истории, догматов, выработанных богословами; и мистическое прозрение; и постижение истины путем теологических или философских рассуждений; и энциклопедическая образованность.

Ислам не создал регламентирующей организации типа церкви, которая бы канонизировала определенные установления и взгляды. Многозначность толкований привела к разномыслию и не утихающим богословским спорам. В ходе дискуссий соперничающих религиозно-политических группировок возникло теоретическое богословие - калам (речь)". В отличие от богословов-

¹⁰ Цитаты из Корана здесь и далее приводятся по изданиям переводов И.Ю. Крачковского [20], М.-Н.О. Османова[21].

" Надпись, содержащая этот часто цитируемый хадис, помещена на входной двери медресе Улугбека в Бухаре. Араб, калам (букв. - слово) в широком смысле нередко переводится как «теология». В отличие от калама как божественного атритута и от Калам Аллах (Слово Божье) в философском значении применяется термин илм аль-калам - религиозная наука [Gardet L. Ilm al-kalam II EI (NE). Vol. III. - P. 1141b-U50]. См. также ст. «Калам» в ЭС «Ислам» [85. С. 128-129].

традиционалистов, которые безоговорочно следовали религиозным авторитетам, идеологи калама - мутакаллимы¹³ использовали метод логики и рассуждения, стремились дать догматам ислама разумное толкование. Они считали, что каждый верующий обязан пройти через сомнения и собственным умом удостовериться в правильности принимаемого учения, поэтому нередко они устраивали свои диспуты на базарах и площадях, приобщая к ним горожан. В лучах деятельности теологов-рационалистов, которые оказали большое влияние на политическую и интеллектуальную жизнь Халифата в 7-9 вв., расцвели «рациональные науки», философия мыслителей, утверждавших приоритет разума и опиравшихся в этом на методы рассуждения, разработанные древнегреческими мыслителями. Знаменитые мусульманские ученые-энциклопедисты, принадлежавшие к рационалистическому направлению - аль-фалсафа¹⁴, были воспитаны на трудах Платона, Аристотеля, философов неоплатоников, стоиков и неопифагорейцев, которые вошли в средневековую мусульманскую культуру благодаря «переводческому движению». Под покровительством халифов и при участии сирийских ученых-христиан в 8-9 вв. и позднее переводились на арабский язык античные трактаты по философии, математике, астрономии, медицине, фармакологии, механике. Переводы сопровождались тщательным копированием иллюстрирующих трактаты рисунков, что сыграло немаловажную роль в усвоении художниками Халифата некоторых методов и приемов греко-римского и раннего византийского искусства, позднее приспособленных к художественным представлениям мусульман.

Работы средневековых мусульманских зодчих, декораторов, каллиграфов, в основе которых всегда лежит продуманный и тщательно выполненный чертеж, демонстрируют освоение античного наследия, понимание законов геометрии и мастерское владение линейкой и циркулем. Их умение считать,

Истокам формирования и разностороннему развитию философской мысли в мусульманском мире посвящено новейшее фундаментальное исследование испанского ученого Мигеля Круза Эрнандеса «Historia del Pensamiento en el Mundo Islamico», изд. в 2005 во франц. переводе [194].

Объяснение термина и сжатая характеристика идей мусульманских философов, объединяемых этим термином дана в ст. А. Кныша «ал-Фалсафа» в ЭС «Ислам» [85. С. 250-251].

11 вычислять и соизмерять свидетельствует о прекрасном знании алгебры и астрономии. Математический подход к созданию любого объекта или предмета сказался и на проникающей все исламское искусство орнаментальное, что было естественным следствием мусульманского отношения к искусству как форме практического знания. Этот подход нашел отражение и в арабском языке (слово фанн - «искусство» означает одновременно и науку, и мастерство ремесленника), и в трудах мусульманских философов. Аль-Фараби (872-950), например, относил ремесло архитектора к «науке искусных приемов», которая, согласно его классификации, входила в раздел математических наук, и усматривал прямую связь между пластическим искусством и геометрией. В одном из своих трактатов он писал: «Практическая геометрия рассматривает линии и поверхности деревянного тела, если их применяет столяр, или железного тела, если их применяет кузнец, либо каменного тела, если их применяет каменщик... Аналогично этому специалист по практической геометрии представляет себе линии, поверхности, квадраты, круглые и треугольные тела как материю, являющуюся предметом этого практического искусства»¹⁵.

Примечательно, что, говоря о вещественных предметах, аль-Фараби, как бы не замечает их объемности, не придает большого значения различиям материала, а выделяет как самое существенное «линии и поверхности тела», то есть контуры плоскости и собственно плоскость. Нечто подобное позднее мы встречаем и у другого известного мусульманского мыслителя, естественника аль-Бируни (973-1050). В его представлении подчиненность природы законам математики выражена не просто в подобии растительных форм геометрическим фигурам, но, прежде всего, в линейности, то есть в двухмерности этих форм: «Число листьев, края которых образуют кружок, когда цветок распускается, в большинстве случаев соответствует правилам

¹⁵ Цитировано по кн.: М. С. Булатова [67. С. 26]. Некоторое представление об эстетических взглядах аль-Фараби дают переводы его трактатов [43].

геометрии. Чаще всего оно (число) совпадает с хордами, которые можно найти геометрическими методами, но не с коническими сечениями» [67. С. 33].

Двухмерное восприятие предметов и пространства с древности отличало искусство многих народов Востока и не удивительно, что мусульманские архитекторы и художники его унаследовали. Создание пластической пространственной формы в исламском искусстве всегда было связано не с моделированием объема, а с художественным преобразованием плоскости -фасада, стенной панели, страницы книги, полотна ковра или ткани. Здания в ландшафте мусульманского города или селения выразительны силуэтом, гладкой непроницаемой или покрытой орнаментами стеной, но не объемом. В основе художественного образа исламской архитектуры лежат те же, что и в орнаменте, принципы ритмического повтора одинаковых или подобных элементов, симметрии и зеркальности композиции архитектурных форм.

Сказавшееся на формировании архитектурно-пространственных концепций отвлеченно-математическое видение мира, присущее арабам, возможно, связано с их традициями кочевого образа жизни, древним умением ориентироваться по солнцу и звездам в бескрайних степях и пустынях с однообразным, лишенным опознавательных вех ландшафтом. Абстрактное представление пространства было также следствием религиозной концепции мусульман, устанавливающей через священную ориентацию - киблу прямую линию связи: человек - Бог, что соответствует буквальному смыслу арабского слова ислам - «предание себя Богу». Верующий, становясь во время молитвы в направлении киблы, не просто обращается в сторону главной святыни - Каабы в Мекке, но оказывается на сакральной «оси ислама», осуществляющей его непосредственную духовную и мыслимую связь с Богом.

Отвлеченный характер любой художественной формы (здания, орнамента, надписи), построенной по законам геометрии, исключает необходимость ее сходства или сопоставимости с реальным миром, который, к тому же для мусульманина не является истинно реальным. «Мир иллюзорен, - писал философ и суфий конца 11-12 века Ибн Араби, - у него нет истинного бытия.

В этом заключается смысл видимости... Если миропорядок таков, то знай, что ты сам - видимость-воображение, и все, тобой постигаемое и высказываемое, есть лишь видимость-воображение... Все бытие - видимость в видимости, истинное же бытие - это Бог» .

Пространство, организуемое архитектурным сооружением или орнаментом, в сущности, является моделью или схемой миропорядка, понимание которого, с позиции мусульманского художника, дано человеку не в конкретных ощущениях или образах, но умозрительно, через множественные характеристики Бога. В Коране эти характеристики создают образ Бога -устроителя и организатора вселенной. Он - «Господин миров», который все «сотворил и соразмерил... распределил и направил». Его «Трон объемлет небеса и землю». Он - «Господь обоих востоков и обоих западов» (Коран 1:2; 87:2,3; 2:256/255/; 55:16,17).

Указание на два востока и два запада, хотя и получило разъяснение богословов с позиций астрономии¹⁷, приподнимает завесу исламского понимания пространства в эзотерическом, тайном, смысле как особой духовной категории. Необычное удвоение главных точек горизонта, предполагающее их кратность и множественность, введено в суру «ар-Рахман» (Милосердный), воспевающую благую созидательную деятельность Бога, который «и небо воздвиг... и землю положил» (Коран 55:6/7, 10/11). Возвышенный патетический тон суры позволяет видеть в выражении «Господь обоих востоков и обоих западов» метафору определения Аллаха как Господа миров, владыки видимого и невидимого, явного - захир и сокрытого - батин (Коран 87:7). Удвоение оси восток-запад, иллюстрирующей бесконечную протяженность вселенной, образно подчеркивает творческую функцию Бога как устроителя небес и земли и одновременно демонстрирует понимание пространства как неких духовных миров, параллельных, но неразлучных в божественной единой сущности: «Трон Его объемлет небеса и землю, и не

¹⁶ Перевод А. В. Смирнова [8. С. 190, 191].

Принятые исламской традицией богословские толкования Корана разъясняют, что здесь имеются в виду восток летом и зимой и запад летом и зимой.

тяготит Его охрана их, - поистине, Он - высокий, великий!» (Коран, 2:256/255).

Многоплановости явных и скрытых значений текста Корана отвечает многоплановость явных и скрытых значений художественной формы, «прочтение» которой в исламском искусстве всегда рассчитано на цепь намеков и ассоциаций. В понимании средневекового мусульманского архитектора и рисовальщика, чьи космографические представления определялись Кораном, сунной и религиозными авторитетами, пространство вселенной не изображаемо так же, как и не изображаем Бог, но идея пространства как «неопределенно продолжающейся ткани вселенной» [227. Р. 179], может быть выражена эзотерическим языком искусства. Такое пространство можно представить схематично, и как чертеж здания, и как повторяющийся мотив - раппорт орнаментальной композиции, разрастание которой может быть завершено или продолжено в любой точке.

Подобное пространственное развитие композиции представляется мусульманскому художнику не только как неопределенно бесконечное разрастание плоскости, но и как неопределенно бесконечное ее заполнение по принципу «узор в узоре», что европейцы назвали «боязнью пустоты». Для мусульманских художников это один из важнейших принципов исламского искусства - «заполнение пустоты». Как художественный принцип, он исходит из коранического образа неустанной созидательной работы Бога, который «впервые производит творение, потом повторяет его» (Коран, 30:10/11), а также из понимания пустоты как несуществующего, тьмы, неведения (джахгтийя) в значении неверия, противостоящего существующему, свету, ведению, или знанию (илм) в значении истинной веры. Заполнение пустоты определяет методику творческого процесса, строго подчиненного идее пространства как схемы и символа макрокосма, структура которого наилучшим образом может быть выражена языком геометрии. Этот язык неустанно развивался в средневековом исламском зодчестве в искусстве орнамента и каллиграфии.

На основе геометрических построений был выработан универсальный принцип создания художественной формы логическим преобразованием простого в сложное, пользуясь приемами кратного увеличения, наслоения и ритмического повтора подобных простейших фигур (квадрата, круга, треугольника). Мусульманские архитекторы и декораторы широко использовали этот принцип в создании композиций, производящих впечатление необычайной роскоши.

Построение композиции любой сложности неизменно базировалось на прямоугольной или косоугольной сетке и строгом соблюдении ориентации главных осей по странам света. Осевая композиция, организующая пространство любого произведения исламского искусства в соответствии с идеей сакральной ориентации, тем самым вводит это произведение в единую универсальную систему пространственных связей, созданную исламской космографией, и, следовательно, в единую универсальную систему духовных ценностей, созданную исламской цивилизацией. Строительное искусство, неразрывно связанное с искусством орнамента и каллиграфии, хотя и не сразу, но заняло в этой системе одно из самых важных и почетных мест.

Прекрасные математики и инженеры, мусульманские зодчие изобрели методы преобразования элементарных геометрических фигур - квадрата, треугольника и круга - в сложнейшие строительные конструкции и ювелирно сплетенные орнаменты, используя простые инструменты и дешевые материалы: глину, кирпич, природный камень, стук или гипс, бетон. Более дорогие материалы - дерево, мрамор, стекло, глазурованную керамику -применяли в основном для отделки. Они разработали многочисленные варианты стрельчатых, подковообразных, фигурных арок, гладких или ребристых, ячеистых или ажурных сводов, куполов на тромпах, парусах, консольных конструкциях или на пересекающихся гуртах-нервюрах, конических или многогранных шатров, наборных, резных и/или расписных деревянных потолков. Руководствуясь принципами геометрического соответствия и гармонии чисел, подобия и симметрии, они создавали из

16 комбинаций простых элементов необычайно эффектные и сложные композиции. Ни в каком другом строительном искусстве мы не встретим столь мастерски образованные переплетением арок-нервюр ажурные восьмилучевые купола-звезды или кружевные решетчатые ограды. Никакая другая архитектура не знает таких декоративных конструкций сводов, куполов, карнизов, как сталактиты - мукарнас, напоминающие то разрезанные пчелиные соты, то пещерную известковую накипь, то застывшие капли дождя. Сталактиты стали опознавательной чертой исламского зодчества наряду с виртуозной узорной кладкой кирпичом и многоцветной керамической мозаикой, наборными орнаментами из разных сортов дерева или пород камня. Замечательные творения мусульманских зодчих в истории мировой архитектуры играют не меньшую роль, чем прославленные достижения архитекторов средневековых христианских государств Европы или буддийских империй и царств Центральной и Восточной Азии. Мусульманские культовые здания, как и гражданские сооружения, основанные еще в средние века, и ныне восхищают высоким уровнем благоустроенности, простотой и удобством планировки, остроумными инженерными решениями. И монументальные комплексы, и небольшие камерные постройки покоряют ясностью архитектурных объемов и красотой пропорций, пленяют изобретательностью и изысканностью декора.

2. Актуальность темы

Архитекторы мусульманского средневековья, освоив и используя доставшееся им богатейшее культурное наследие и выработав собственные эстетические концепции, создали принципиально новые виды отдельных зданий, такие, как мечеть, минарет, медресе, маристан (госпиталь), ханака, завия или такия/текке (суфийские обители, странноприимные дома), кубба, гумбад или тюрбе (мавзолей), хаммам (баня), и виды комплексных сооружений, таких, как каср (замок-дворец), рибат (укрепленная обитель),

машхад (мемориально-поминальный комплекс), хан, или караван-сарай, сук (рыночный комплекс с крытыми торговыми артериями). Одновременно они разработали универсальные композиционно-планировочные схемы, что позволяло, например, строить и дворец, и город по одному и тому же принципу и при необходимости безболезненно менять назначение постройки. Однако именно эта особенность исламской архитектуры - использование универсальных парадигм в планировке и композиции сооружений различного назначения и практического использования - затрудняет изучение ее типологии, четкое определение типов культовых, гражданских, жилых и мемориальных зданий.

Типологический принцип исследования исламской архитектуры не получил пока широкого развития. Между тем, без изучения архитектурных типов, выявления обстоятельств их возникновения, путей их формирования, особенностей их бытования, функционирования и развития невозможно дать историко-теоретическое осмысление проблемам средневекового исламского зодчества, определить его специфику, выявить причины, ответственные за признаки и качества, которые связывают в единое целое структуры, глубоко различные по техническим и художественным характеристикам, принадлежащие разным эпохам и регионам. Необходимость в таком изучении давно назрела, и его актуальность подтверждается всем ходом исследований средневековой архитектуры Ближнего и Среднего Востока.

3. История изучения исламской архитектуры

Пробуждением интереса к систематическому изучению памятников средневекового зодчества стран «классического ислама»¹⁸, прежде всего, Сирии, Палестины, Египта и мусульманской Испании, историческая наука во многом обязана любознательным путешественникам первой половины 19 в.,

¹⁸ «Классический ислам» - термин, введенный австрийским арабистом Густавом фон Грюнебаумом [нем. и англ. издания: 192; рус. изд.: 82] для определения хронологических и географических рамок истории исламского мира эпохи Халифата, но применяющийся и в более широком смысле.

которые в своих публикациях не ограничивались литературным жанром путевых записок и зарисовок, но предлагали читателям собственные, исторически осмысленные интерпретации. Одним из таких пионеров, подсказавших идею научного изучения некогда прекрасных сооружений, со временем обветшалых, утративших внешнюю привлекательность и потому незаслуженно забытых, был хорошо известный автор «Альгамбры», американский писатель и путешественник Вашингтон Ирвинг (1783-1859). Знаток средневековой испанской истории, изучавший ее и по литературным источникам, и по документам, работая над книгой, по его собственным словам, обращенным к читателю, он «тщательно соблюдал местный колорит и достоверность, дабы явить цельную, правдивую и живую картину того микрокосма, того необычного мирка ... о котором иностранцы имеют крайне туманное представление; ... прилежно стремился обрисовать его полуиспанский, полувосточный облик ... озарить живым огнем следы былой красоты и очарование осыпающихся стен...» [16. С. 23]. Такой подход -добросовестное изложение фактов, одухотворенное авторским воображением, питаемым как эрудицией любителя истории, так и поэтикой народных поверий, - оказался чрезвычайно плодотворным. Книга В. Ирвинга, переведенная на многие языки и выдержавшая множество переизданий, и сегодня питает наши представления об архитектуре Альгамбры.

Возможно, именно сочинение В. Ирвинга вдохновило французского путешественника и художника Жиро де Пранжея на посещение Гранады и Альгамбры в 1832 и 1833 и создание серии картин (архитектурных пейзажей) и рисунков, а также планов отдельных зданий. Результатом этой работы стал изданный в Париже в 1837 аннотированный альбом литографий, превосходно иллюстрирующих памятники испано-мавританской архитектуры периода ее наивысшего расцвета и заката. Переизданный в Лондоне в 1996, этот альбом [177] заслуживает внимания и как образец раннего визуального документирования архитектурных памятников, и как достоверное

свидетельство степени их сохранности задолго до первых попыток их научной реставрации.

Замечательный пример путевых заметок, выходящих за рамки своего жанра благодаря удивительно тонкой и одухотворенной характеристике памятников зодчества, на этот раз - ближневосточного, дает «Путешествие ко святым местам в 1830 году» Андрея Николаевича Муравьева (1806-1874) [28]. Русский писатель и дипломат, он в качестве чиновника при штабе русской армии во время русско-турецкой войны 1828-1829 побывал в Эдирне-Адрианополе и Стамбуле-Царьграде, а после заключения мира совершил паломничество в Иерусалим, Вифлеем и в другие святые города и места в Палестине. Описания его впечатлений от величайшего творения византийских зодчих - константинопольского храма Святой Софии, после 1453 превращенного в одну из соборных мечетей Стамбула, и адрианопольской мечети Селимие - зенита творчества великого османского архитектора 16 в. Синана, чрезвычайно интересны как документальной тщательностью словесных «ведут», так и интерпретацией образа мусульманского молитвенного здания в сопоставлении (без тени предубеждения или негативного отношения к чужой религии) с христианским собором.

В период бурного развития востоковедения во второй половине 19 -начале 20 в. появились публикации, заложившие (хотя их авторы были не историками искусства, а исламоведами - эпиграфистами, археологами, историками религии и культуры) основы практических и теоретических исследований средневекового исламского зодчества. Среди этих первых публикаций широтой взглядов, эрудицией и обоснованностью суждений выделяются работы Макса ван Бершема (Max van Berchem, ум. 1921), автора статьи «Архитектура» в первом издании международной «Энциклопедии ислама»¹⁹, пионера в области изучения архитектурной арабской эпиграфики²⁰

¹⁹ Architectur. EI, I. - S. 439-442.

²⁰ Максом ван Бершемом были исследованы, прочитаны и переведены надписи на таких архитектурных
памятниках как Большая мечеть Омейядов в Дамаске и Купол Скалы в Иерусалиме; составленный им корпус
надписей, обнаруженных как им самим, так и другими исследователями на этих двух и на многих других
архитектурных памятниках, до сих пор остается основным сводом эпиграфических документов, без которого

и раннего исламского искусства, прекрасно информированного в вопросах археологии и истории Халифата и государства Великих Сельджуков [156]. Не будет преувеличением сказать, что без работ Ван Бершема не состоялись бы исследования таких важнейших для истории искусства Ближнего Востока памятников как Купол Скалы в Иерусалиме и Большая мечеть Омейядов в Дамаске. В опубликованной в 1910 в Берлине статье о проблеме происхождения и формирования исламского искусства проф. Эрнст Херцфельд отмечал, что наряду с достижениями папирологии и переводами литературных источников именно благодаря созданному М. ван Бершемом корпусу арабских надписей «культура первых исламских столетий прояснилась до такой степени, которой еще недавно никто не мог ожидать» [197. С. 28/2/²¹].

Конец 19 в. и первые десятилетия 20 в. были периодом интенсивных ближневосточных археологических разведок²² и экспедиций²³, отчасти основанных на сведениях, извлеченных из средневековых трактатов и летописей. Для изучения истории архитектуры Арабского халифата особенно большое значение имеет труд русского арабиста и историка Н.А. Медникова (1855-1918) «Палестина от завоевания ее арабами до крестовых походов по арабским источникам». Это фундаментальное издание включает опубликованную отдельным томом в 1903 аналитическую часть, «Исследование», и вышедшие в 1897 три тома «Приложений» [98] -избранных переводов из сочинений средневековых историков и географов, представленных в хронологическом порядке и сопровождаемых аннотациями

изучение истории средневековой исламской архитектуры было бы немыслимым. См.: Berchem, М. van. Inscriptions arabes de Syrie //Memoires de l'lnstitut egyptien. Ill (1897). - P. 417-520; Materiaux pour un Corpus Inscriptionum Arabicaram. Egypte. I (MMAF. XIX). - Caire, 1894-1903 et Materiaux pour un Corpus Inscriptionum Arabicarum. Deuxiempartie : Syrie du Sud : Jerusalem (MIFAO. XLIII-XIV). Vols. 1-2.- Caire, 1920-1927. ¹ В прямых скобках указываются страницы англ. переиздания.

²² Например, в ходе разведывательных поездок австрийского археолога Алоиза Мюзеля был открыт один из
самых интригующих «замков пустыни» - Кусайр Амра, с росписями в интерьере [222].

²³ Самые крупные в этот период археологические работы проводились в Ираке, в Самарре, под руководством
профессоров Фридриха Зарре (историк искусства, первый директор открытого в 1904 Музея исламского
искусства в Государственных музеях в Берлине) и Эрнста Херцфельда [198; 197]. Систематическим раскопкам
в Самарре предшествовали разведовательные поездки по Месопотамии, отчеты о которых публиковались на
протяжении почти десятилетия [Sane Fr., Herzfeld Е. Archaologische Reise im Euphrat- und Tigris-Gebiet. - Berlin,
1911-20.-1-4 vols.]

и комментариями. Значительное место в переведенных отрывках уделено описанию городов и их достопримечательностей (как правило, мест паломничества), которыми обычно оказываются архитектурные сооружения; наиболее любопытны характеристики этих построек, дополняющие рассказы об их истории и причинах создания. Объединяющие правду с вымыслом (или домыслом), эти рассказы в дополненном или укороченном и несколько измененном виде нередко повторяются (как в случае с историей строительства Дамасской мечети) авторами разных эпох. Сопоставление разновременных отрывков позволяет обнаружить некоторые подлинные исторические факты, выявить определенные изменения в судьбе памятника и в его восприятии мусульманами и иноверцами на разных временных этапах.

Вслед за НА. Медниковым несколько десятилетий спустя подобный принцип использования письменных источников удачно применила Маргерит Готье-ван Бершем в своем искусствоведческом исследовании «Мозаики Купола Скалы в Иерусалиме и Большой мечети в Дамаске» [176]. Этот труд был начат ею во время пребывания в Иерусалиме в 1927 и 1928 во исполнение пожелания покойного Макса ван Бершема, особо отмечавшего «важность для истории искусства декоративной схемы, сформированной мозаиками Купола» [176. С. 215], и остается работой, непревзойденной по своей документальной обоснованности и аргументированности, насыщению ценнейшими сведениями и фактами. Исследование М. Готье-ван Бершем дает редкий пример разностороннего, одновременно востоковедного и археологического, источниковедческого и искусствоведческого изучения конкретного художественного памятника.

С точки зрения исследовательского метода М. Готье-ван Бершем не была первооткрывателем. В упомянутой выше статье 1910, скромно названной им «эссе», проф. Э. Херцфельд [197] предварительно наметил (несмотря на крайнюю скудость в тот период информационного багажа по теме исламского искусства) программу и предложил методику изучения истории искусства мусульманских стран. В качестве информационной базы он использовал

известные и недавно открытые в его эпоху памятники монументального зодчества первых трех столетий ислама, подчеркивая при этом высокую исследовательскую значимость отдельного факта. «Любой, знакомый с памятниками, - пояснял он, - легко может расширить ряд приведенных примеров и найти параллели для обобщений, на этих немногих примерах построенных. Если эти обобщения лягут на более широкую базу, станет возможным подтвердить их справедливость и обоснованность» [197. С. 28 /2/]. Методологически он строил свое исследование на сравнительном анализе линий развития исламской и предшествующей ей эллинистической художественной культуры. Выдвинутый им принцип решения проблем истории искусства «в контексте исторических и культурных обстоятельств» остается актуальным и сегодня.

Статья Э. Херцфельда начинается с ключевого для историка искусства Ближнего и Среднего Востока вопроса: «как это стало возможным, чтобы единая художественная форма эволюционировала во всем исламском мире, от Гибралтара до Индии, от Судана до Туркестана?» [197. С. 27 /1/]. Этот вопрос, ставший побудительным мотивом многих последующих исследований, в том числе и нашего, определил и дальнейший ход мыслей автора. Анализируя первое монументальное культовое сооружение ислама - иерусалимскую святыню Купол Скалы, Э. Херцфельд пришел к необходимости выявления тех особенностей омейядских построек в Иерусалиме, которые делают эти постройки памятниками собственно исламского искусства. Предложенное им решение может рассматриваться как универсальная (по крайней мере, для средиземноморской и ближневосточной зоны) схема определяющих формально-технических и стилевых черт искусства переходной эпохи, которые в равной степени могут характеризовать переходы от классической античности к восточному эллинизму, к раннехристианскому и ранневизантиискому периоду и, наконец, к раннему мусульманскому средневековью: «Это - связи со старыми типами, эмпирически адаптированные и по-новому использованные. Это - адаптация старых

методов строительства, некоторые из коих когда-то были использованы лишь случайно и наполовину забыты, но теперь стали принципами. Это -использование античных сполий, особенно колонн и капителей, хотя и не ценой утраты потенциала индивидуального мастерства. Это - знание традиционных законов архитектурной эстетики, которое поднимает эти постройки над сферой простого утилитаризма и господством только необходимого. Затем, есть и стоимость использованных материалов вкупе с игнорированием всех резонов экономии. Есть также и кооперация иноземных художников и ремесленников, собранных из разных далеких земель. А затем, есть декор, в котором любой находит тесное соединение западных и восточных, местных и привнесенных элементов. Есть и беспрепятственная игра фантазии, изобретение новых форм и комбинаций, коренящееся в принципе разнообразия. И, наконец, есть перенесение особых архитектурных приемов и архитектонического орнамента» [197. С. 32 /6/].

Считая, что «делать какие-либо заключения путем обобщения изолированных образцов» рискованно и необходимо «иметь дело с хорошо определяемой художественной средой, группой памятников, представленных в большом количестве», Э. Херцфельд обратился к мечети Ибн Тулуна в Каире, одному из наиболее значительных и одновременно типических сооружений 3 в. хиджры (9 в.). По его же словам, полностью игнорируя план и композицию здания, он сосредоточил внимание лишь на украшениях (орнаментальных и эпиграфических лентах и фризах, выполненных в стуке или дереве и подчеркивающих архитектонику здания), поскольку увидел в них «ключ к пониманию всей декоративной схемы мечети», как раз и характеризующей «художественную среду» своего времени. Анализируя декор мечети Ибн Тулуна, Э. Херцфельд задолго до определения им же специфики исламского орнамента на материале стуков Самарры,"в момент написания этой статьи еще не открытых, выявил важнейший принцип построения арабески как одной из главных форм воплощения эстетических воззрений мусульман. Отметив простоту «дизайна» декоративного оформления мечети, он выделил в

построении орнамента «два операционных принципа - абсолютное требование заполнить пустое пространство, подлинный horror vacui» («боязнь пустоты» -Т.С.), и союз отдельных элементов без какого-либо ясного их разделения» [197. С. 37-38/10-11/].

Таким путем в лексикон историков исламского искусства был введен термин «боязнь пустоты», определяющий не только «операционный принцип», но одну из основных категорий исламской эстетики. Что же касается второго «операционного принципа», то более удачная его трактовка была дана лишь много десятилетий спустя профессором Сорбонны Александром Пападопуло. Анализируя отвлеченную природу арабески, он связал определяющий ее форму и обеспечивающий возможность непрерывного разнонаправленного разрастания узора композиционный прием с соответствием этого типа орнамента мусульманской теологической концепции «неопределенно продолжающейся ткани вселенной» [227. С. 179].

Тем не менее, именно Э.Херцфельд, автор статьи «Арабеска» в первом издании «Энциклопедии ислама»²⁴, в рассматриваемой нами работе 1910 дал трактовку этого термина значительно более близкую современному пониманию, чем трактовка проф. Эрнста Кюнеля во втором издании Энциклопедии - ЕР. «Характер арабески, - писал Э. Херцфельд, имея в виду собственно исламский характер орнаментов мечети Ибн Тулуна, - заключается в специфической трансформации формальных элементов через свободную игру фантазии, принцип разнообразия, который создает новые комбинации и варианты, композицию, вырастающую из идеи определенного повтора по одной или двум осям, и дематериализации элементов, что приводит к полному исчезновению их растительного и предметного значения, и производит новые абстрактные декоративные ценности» [197. С. 45 /15-16/]. Некоторые заключения Э. Херцфельда в наше время представляются слишком упрощенными, прямолинейными, даже наивными, например, утверждение, что «выбор художественных принципов определялся экономическими факторами»

²⁴ Arabesque. EI. Vol. 1.

[197. С. 38 /11/]. Однако в целом, его выводы намного опередили уровень научных знаний в области истории исламского искусства в тот период, и долгое время служили ориентирами в определении тех или иных понятий, прокладывая дорогу к исследованиям в области нашей темы.

Начало типологического и терминологического изучения исламской архитектуры восходит к первым десятилетиям 20 века, в частности, к работам Макса ван Бершема и бельгийского востоковеда Анри Лямменса. В рецензии на труд проф. Фридриха Зарре о персидской исламской архитектуре М. ван Бершем, как отмечал в 1922 академик В. В. Бартольд, «сделал попытку проследить развитие некоторых архитектурных типов мусульманской Персии» [49. С. 263]. А. Лямменсу принадлежит заслуга первого проникновения в этимологию терминов культового зодчества ислама и установления связей между доисламской и мусульманской формой архитектурных представлений арабов. В 1911 он опубликовал статью, в которой поставил вопрос об этимологической и исторической преемственности античных маяков, христианских колоколен и мусульманских минаретов, а также о происхождении мечетей и в целом об их архитектурных особенностях [216]. Те же вопросы были затронуты им в изданном в 1926 труде о доисламских культовых сооружениях западных территорий Арабского мира [217]. Однако исследования А. Лямменса носили не теоретический, а исторический характер, будучи направленными на установление в каждом отдельном случае конкретного научного факта.

Замечательный российский востоковед Василий Владимирович Бартольд (1869-1930), высоко оценивая научный вклад М. ван Бершема, в небольшой статье об одном (хотя и единственном в своем роде) памятнике - Башне Кабуса в Гургане [49] - затронул проблемы типологии средневековой исламской архитектуры, равно как и вопросы работы с источниками и с архитектурной эпиграфикой. В том же выпуске «Ежегодника Российского института истории искусств» (ЕРИИИ) 1922 была опубликована важная для

Berchem, М. Van. L'architecture musulmane de la Perse //Journal des savants. 1911, Fevrier. P. 54-69.

каждого исламоведа статья академика В. В. Бартольд а об ориентировке первых мечетей [57]. Выбор ориентации он считал ответственным за такую планировку мусульманского культового здания, в которой вход противолежит главной сакральной стене, определяющей направление на Мекку, - стене киблы [57. С. 539]. Однако, к сожалению, подобно многим востоковедам, не придающим принципиального значения архитектурной терминологии, В. В. Бартольд в этой, как и в некоторых других своих работах, называет мечеть храмом, хотя и использует этот термин лишь как словесный синоним, не отмечая в мечети никаких признаков храма как такового.

Наиболее плодотворными для изучения истории культуры и искусства Арабского халифата были 1920-30-е годы - период интенсивных и широкомасштабных археологических, документальных и полевых исследований, которые проводились по всему Ближнему и Среднему Востоку и в Северной Африке. Открытия следовали одно за другим. Особенно разносторонние и обширные материалы дали раскопки Самарры в Ираке, Дамаска - столицы Сирии и обнаруженных на территории Палестины, Сирии и Иордании архитектурно-археологических объектов, получивших название «замков пустыни». Расчищенные в руинах зданий аббасидской Самарры многочисленные стенные панели из резного стука позволили проф. Херцфельду в 1923 пересмотреть свои заключения об особенностях арабески, сделанные ранее на материалах каирской мечети Ибн Тулуна, и разработать классификацию стилей раннеисламского орнамента, которой исследователи пользуются и сегодня [199]. Не менее значительна изданная в 1927 работа Херцфельда, посвященная монументальной живописи дворцов Самарры [198].

Однако в отношении нашей темы названные труды Херцфельда маргинальны, в отличие от документального труда немецких археологов и историков архитектуры Карла Ватцингера и Карла Вульцингера «Дамаск. Исламский город» [252]. Изданная в Берлине в 1924, эта книга остается самым полным и тщательным практическим исследованием архитектурных памятников Дамаска от времени возникновения Халифата и вплоть до конца

османской эпохи. Ученые поэтапно, шаг за шагом, непосредственно на материале обследуемых ими сооружений прослеживают историю развития мусульманского Дамаска и как урбанистического организма, и как своего рода плацдарма для размещения архитектурных сооружений, формирующих этот организм на различных исторических уровнях. Авторы сопроводили текст выполненными ими планами Старого Дамаска, планами-схемами, разрезами и собственными реконструкциями наиболее значительных сооружений, а также иллюстрациями, позволяющими современному исследователю установить степень сохранности памятников и планировки Старого Дамаска, который за прошедшие восемь десятилетий отчасти изменил свой облик. Именно К. Ватцингер и К. Вульцингер выполнили в 1917-1924 подробный, с выделением древних, византийских, омейядских и позднейших частей план Большой мечети Омейядов, планы дамасской цитадели (12 в.), средневековых мавзолеев, ханов, медресе, соборных и квартальных мечетей. Трудно переоценить значение добытых ими данных для изучения типологического развития архитектуры исламской Сирии, хотя некоторые их выводы подверглись серьезной критике . Неиссякаемый источник подлинно научных сведений, работа Ватцингера-Вульцингера в 1984 была издана в Дамаске в арабском переводе и стала практическим руководством для сирийских исследователей и реставраторов архитектурного прошлого Дамаска.

В эти же годы анализом памятников средневекового зодчества Дамаска, Халеба (Алеппо) и других мест Сирии упорно занимался французский ученый Ж. Соважэ (J. Sauvaget) [237; 238], постоянный автор ежегодников «Syria»,

«Ars Islamica», «Revue des Etudes Islamiques», на протяжении десятилетий освещавших проблемы изучения художественного наследия мусульманских государств. Его статьи, представляющие собой отчеты сезонных исследований и проведенные на практике археолого-архитектурные штудии с чертежами

Профессор Кресвелл, например, считал глубоко ошибочным, игнорирующим указания источников умозаключение К. Ватцингера относительно идентификации Большой мечети в Дамаске с церковью Иоанна Крестителя [Hamilton, R W. Keppel Archibald Cameron Creswell, 1879-1974II Muqarnas VIII. 1991. P. 132].

планов, разрезов, аксонометрий, легли в основу многих работ историков исламского искусства.

Изданная в 1927 в Париже монография Шарля Террасса о медресе Марокко [247] ввела в историю исламской архитектуры североафриканский материал и положила начало систематическому научному изучению строительного искусства средневекового Магриба.

Самым значительным научным вкладом в области исследований исламского зодчества в 1930-40-х годах и позднее, в 1950-1960-х, был выход в свет монументального, превосходно иллюстрированного многотомного труда английского историка исламской архитектуры Сэра Кеппела Арчибальда Камерона Кресвелла (1879-1974) ; награждая его в 1950 золотой медалью Королевского азиатского общества в Лондоне президент общества сказал:

«Профессор Кресвелл не только возглавил свою профессию; он создал ее» .

Первые статьи К.А.К. Кресвелла появились еще в 1910-х годах и были посвящены проблемам иранского строительного искусства. Его доклад об истории и эволюции купола в Иране («The History and Evolution of the Dome in Persia»), прочитанный в 1914 на заседании Королевского азиатского общества, произвел впечатление своей оригинальностью и знанием строительной техники²⁹. Прошение того же года о своем назначении в Археологический обзор Индии свидетельствует как об объеме проделанной Кресвеллом к тому времени работы, так и об его формирующемся исследовательском методе. «Мухаммеданская архитектура, - писал он, - долгое время поглощает мои мысли... Кроме оригинальных исследований, которые я прилагаю, я накопил значительное число заметок; только о Персии и Месопотамии я прочитал, помимо архитектурных работ, 140 книг путешествий и свыше 40 статей... Из них я извлек каждую архитектурную отсылку, классифицируя эти выдержки (во-первых) по городу и (во-вторых) по особому зданию. В результате я получил 1100 листов, в некоторых случаях 30, для одной постройки и свыше

²⁷ К.А.К. Кресвелл, член Британской академии (1947); в возрасте девяноста лет получил от королевы рыцарское
звание.

²⁸ Hamilton, R.W. Keppel Archibald Cameron Creswell//Muqarnas VIII. 1991. P. 128-136. [P. 128].

100 для городов, таких как Исфахан и Мешхед. Эти выдержки покрывают период от 1900 /и, возвращаясь назад, вплоть/ до 1665... Ранние авторы часто приводят датированные надписи, которые с тех пор пострадали, кроме другой информации, как реставрация и пр., я также сделал картотеку-указатель датированных зданий в Персии, Месопотамии и в Средней Азии, организованный хронологически... позволяющий мне просматривать карточку за карточкой... и, таким образом, живо представлять эволюцию стиля. У меня насчитывается 257 этих карточек... Недавно я начал /составлять/ библиографию мухаммеданского искусства и архитектуры... но в настоящее время она включает только 400 карточек.. .»³⁰

Разразившаяся первая мировая война изменила судьбу ученого; вместо Индии Кресвелл в 1916 оказался в Египте, где и провел практически всю остальную жизнь. В 1919 как служащий британской военной администрации он был назначен инспектором архитектурных памятников, находящихся на оккупированной англичанами территории, и направлен для инвентаризации сначала в Халеб (Алеппо, на севере Сирии), а затем последовательно в Амман (Иордания), Хайфу и Иерусалим (Палестина). В результате этих инспекционных поездок к маю 1920, по его собственным словам, он «почувствовал, что получил достаточно знаний о сирийской архитектуре , и составил план для Истории мусульманской архитектуры Египта» . Он задумал монографию, которая должна была стать «исчерпывающей историей», составлять три тома и включать главы об эволюции планов мечети и медресе, о конструкциях купола и парусов, о жилой архитектуре и фортификациях (на примере стен и цитадели Каира). Текст должны были сопровождать планы, рисунки и фотографии 65% описываемых памятников и краткие характеристики неиллюстрированных объектов, а также полная библиография для каждого памятника. Предполагаемые пять лет подготовки растянулись на десятилетия, а первоначально задуманный масштаб издания увеличился до

²⁹ Ibid.

³⁰ Ibid. P. 129.

³¹ Кресвелл имеет здесь в виду архитектуру не только Сирии, но и Палестины, и Заиорданья.

зо пяти огромных томов; на запланированный шестой том этой грандиозной научной эпопеи Кресвеллу не хватило его долгой жизни.

Первый том, «Ранняя мусульманская архитектура. Омейяды (622-750)» (Early Muslim Architecture. Part I. Umayyads) вышел в Оксфорде в 1932 [165]. Второй том, посвященный зодчеству государств мусульманского Востока и Запада - Омейядов в Испании, Аглабидов в Ифрикии (Тунисе), Тулунидов в Египте и Саманидов в Мавераннахре (Средняя Азия) [Early Muslim Architecture. Part II: Early Abbasids, Umayyads of Cordova, Aghlabids, Tulunids, Samanids (751-905).], увидел свет в 1940 [166]. Первый том, значительно расширенный и переработанный с учетом новых открытий, был переиздан в 1969 и занял две большие книги. Это монументальное, импозантное и даже парадное издание, снабженное рисунками и иллюстрациями, с первого дня своего появления стало раритетом, изолированным (в силу своей ценности и большого размера) в специализированных фондах больших общественных и немногих частных библиотек и трудно доступным широкому читателю. К счастью, в 1958 проф. Кресвелл опубликовал адаптированный, удобный для постоянного пользования вариант своего замечательного труда [164], хотя и названный «Кратким обзором» и скудно иллюстрированный, но достаточно полно и последовательно излагающий историю ранней мусульманской архитектуры.

Монография о мусульманской архитектуре Египта («The Muslim Architecture of Egypt») [167] была задумана автором как закономерная следующая часть всеобщей истории архитектуры исламского мира и именно с таких позиций написана. Первый том, посвященный архитектуре эпохи Ихшидов и Фатимидов в Египте (937 - 1171), был издан в 1952, в то время как второй том, охватывающий период 1171 - 1326, эпохи правления в Египте и Сирии династий Айюбидов и ранних, или Морских, Мамлюков, вышел в 1960. Несостоявшийся том, по замыслу Кресвелла, должен был осветить историю египетского зодчества вплоть до конца эпохи Мамлюков в 1516-1517.

³² Ibid. Р. 130.

Параллельно КАК. Кресвелл занимался составлением подробной «Библиографии исламской архитектуры, искусства и художественных ремесел» («Bibliography of the Architecture, Arts and Crafts of Islam»). Ha протяжении 38 лет он отводил на эту работу ежегодно три месяца и завершил ее в 1961. В этом труде, получившем широкое признание исследователей мусульманской культуры, Кресвелл аннотировал около 12 300 научных книг и статей и 11 749 томов различных периодических изданий. Причем, как отметил его биограф, Р.В. Хамильтон, ученый взял за правило, за редким исключением, не каталогизировать издания, которые он сам не изучил³³. Работу над «Библиографией» Кресвелл продолжал всю жизнь, и за год до его смерти, в 1973, было издано подготовленное им дополнение («Supplement») к основному труду. Помимо монументальных трудов, проф. Кресвелл издал десятки статей, посвященных как отдельным памятникам зодчества, так и различным проблемам исламского искусства в целом³⁴.

Выработанный К.А.К. Кресвеллом научный метод предполагает самую тщательную работу с конкретным памятником, поэтому его история архитектуры представляет собой последовательную, нарастающую по хронологии цепь глав, отведенных каждая одному сооружению или нескольким постройкам, объединенным историческим периодом или принадлежностью к одному типу построек. От знакомства с памятником, описаний его внешнего и внутреннего вида и устройства, его плана и деталей конструкции (в большинстве случаев эти описания основаны на его собственных полевых исследованиях), он неизменно переходит (всегда опираясь на данные археологии и письменных источников) к анализу архитектурных особенностей памятника, выявлению аналогий и выяснению происхождения черт, которые определили специфику данного сооружения. В результате памятник, без нарушения его аутентичности и индивидуальной художественной ценности, вводится в систему характеристик, позволяющих

³³ Ibid. Р. 131.

определить его место в стилевой эволюции и в общей исторической картине исламского зодчества.

Метод Кресвелла, убедительно доказавшего его эффективность, был воспринят рядом ученых следующих поколений, такими как, например, авторы собственных вариантов истории архитектуры исламского мира Дж. Д. Хоаг [203] и Э. Грубе [191], автор монументальной истории османской архитектуры Г. Гудвин [179]; этот метод во многом повлиял и на исследовательскую методику диссертанта.

Однако вскоре после выхода в свет «Ранней мусульманской архитектуры» Ж. Соважэ опубликовал фундаментальное исследование «Мечети Омейядов в Медине», включившей главу «Мечеть и дворец» [236], в которой подверг резкой критике метод и ряд положений Кресвелла. В частности, например, по его мнению, для Кресвелла вопрос источников использованных омейядскими зодчими приемов и форм был «чем-то не намного большим, чем амальгама архитектурных мотивов различного происхождения, собранных в одном и том же памятнике просто по прихоти архитектора». Авторов предшествующих работ (заметим, что среди них был и он сам) Соважэ обвинил в том, что ранее архитектурные «памятники изучались все абстрактно и исключительно под эстетическим углом... как если бы единственным замыслом строителя было «сделать что-нибудь красивое». Между тем, по его мнению, им следовало «задаться вопросом, отвечает ли композиция здания определенным требованиям практического характера» [236. С. 122]. И в этом смысле он сделал первый шаг к разработке типологического метода исследования.

Ж. Соважэ справедливо полагал, что для решения вопроса следует, во-первых, разыскивать соответствующие указания в литературных источниках, а во-вторых, обратится к мечети как типу, «лучше освещенному исследованиями много более широкого числа примеров». Для нас эта работа Ж. Соважэ интересна тем, что здесь он предпринял попытку типизировать черты сходных

³⁴ Шестьдесят публикаций проф. Кресвелла перечислены в библиографии, включенной в сборник научных статей: Studies in Islamic Art and Architecture in hour of Professor K.A.C. Creswell. Cairo: American University centre of Islamic Studies, 1969.

архитектурных композиций омейядского дворца и мечети, исследуя происхождение и подлинное значение ее важнейших детерминирующих элементов - минбара, михраба, минарета и максуры. В качестве примеров дворцовой структуры он привлек относительно изученные к тому времени «замки пустыни». В изучении структуры мечети за ключевой образец он принял Большую мечеть Омейдов в Дамаске, исходя из композиции которой определил «особый тип омейядской мечети как базилику, предваряемую двором с обводным крытым портиком» [236. С. 124].

Другим замечательным ученым, чей метод исследования и чьи труды оказали решающее влияние на направленность научной деятельности диссертанта, является профессор университета Принстона (Нью-Джерси, США) Олег Андреевич Грабар, сын византиниста Андрэ Грабара, посвятивший свою жизнь изучению теории и истории различных форм, видов и областей исламского искусства, включая архитектуру. С самых первых шагов в науке О. Грабар пошел неординарным путем, предлагая подчас озадачивающие коллег решения проблем, возникающих в процессе изучения конкретных памятников [177; 188]. М. Готье-ван Бершем в 1964, касаясь статьи О. Грабара 1959 об «Омейядском Куполе Скалы в Иерусалиме» [188], где он, по ее справедливому суждению, «пытается проанализировать значение, которое знаменитая святыня имела в глазах мусульман в период ее сооружения», заметила, что она «испытывает затруднения в следовании ему в некоторых его интерпретациях» [171. С. 224]. До О. Грабара история искусства Арабского халифата и в целом исламского мира рассматривалась западными исследователями преимущественно с европоцентристских позиций. Поставив вопрос о том, как понимали свое искусство сами его создатели или, по крайней мере, его заказчики, он открыл для себя и своих последователей путь теоретических исследований художественной культуры ислама.

Ключевой работой на этом пути стала опубликованная в 1973, пережившая несколько дополненных переизданий и все еще будоражащая умы спонтанным возникновением новых вопросов и контрпредложений книга «Формирование

исламского искусства» [186]. Содержание этой монографии строится как ответ на поставленный в начале логичный вопрос: «Коль скоро исламское искусство существует, то каким образом оно сформировалось?» [186. С. xvi]. В поисках ответа на этот коренной вопрос, Олег Андреевич выработал свой исследовательский метод, направленный на то, чтобы «выявить различные исторические, интеллектуальные, функциональные, эстетические, теоретические и формальные аспекты, которые, как представляется, и создают исламское искусство». По его же словам, он не отвергал опубликованных ранее трудов, включая и собственные публикации, но выдвинутые им «новые идеи и наблюдения», которые «иногда могут оказаться недоказанными или даже недоказуемыми», поставили его перед необходимостью перехода в иную методологическую систему. Свой отход от принятого историко-хронологического метода изложения материала О. Грабар объяснил тем, что «такая проблема, как формирование художественной традиции в течение более чем тысячи лет не может быть решена просто через последовательное монографическое изучение отдельных документов». Исследование «необходимо проводить в двух дополнительных планах: в общекультурном плане своего времени», то есть в некий «момент, когда все аспекты новой цивилизации уже сформированы», и «в плане общей теории искусства и его /исторического/ развития» [186. С. xvi]. Оговоримся, что эта формулировка задачи, в целом понятная, грешит фразеологической обобщенностью и отсюда - неясностью; автор сам осознает недостаточную конкретность определения своих целей, подмечая тут же, что не раз пытался установить «границы нашего знания и вопросы, которых потребует дальнейшее исследование».

Далее, выдвигая тезис о формировании между 640 и 670 мечети колонного типа и отмечая, что столетием позже подобный тип здания появляется как на западе, в Тунисе и Южной Испании, так и на востоке, в Иране и Афганистане, О. Грабар задается вопросом, по сути, направленным на вскрытие причин типологической общности исламского искусства в целом. «Будем ли мы думать, - как будто спрашивает у читателя автор, - что сходные функции

автоматически создали сходные формы в различных частях мусульманского мира? Или мы скорее представим, что это был тип - в техническом смысле этого слова стандарт с вариациями, - который был независим от какой-либо специфической страны, но связан исключительно с требованиями вероучения и с представлениями верующих? Другими словами, что это был род взаимосвязи, который существовал среди форм, распространенных во всем мусульманском мире? Будет ли их история писаться от памятника к памятнику в хронологической последовательности, как это было во многих капитальных трудах, таких, как монументальная "Early Muslim Architecture" Кресвелла? Или она будет соответствовать некоему общему представлению о формах и целях, поднимающемуся над историей отдельных памятников?» [186. С. 16]

Из последней цитаты отчетливо видно, что эта книга - прекрасный и редкий в истории искусства пример исследования, которое не предъявляется читателю post factum в готовой форме, а представляет собой раскрывающийся по мере прочтения текста мыслительный процесс, логически и ассоциативно выдвигающий одну проблему за другой, активно втягивающий в решение этих проблем читателя и побуждающий к дискуссии. Так, в высшей степени дискуссионной остается включенная книгу глава об отношении ислама к пластическим искусствам [186. С. 73-103] - проблеме, которая впервые была поднята в связи с открытием в конце 19-начале 20 века образцов сюжетной монументальной и декоративной живописи и скульптуры в омейядских «замках пустыни» первой половины 8 века и аббасидских дворцах Самарры 9 века. До публикации книги О. Грабара эта тема получила различное освещение и в советской научной литературе 1960-х годов, в статьях В.Л. Ворониной, Т.Х. Еникеевой (Стародуб) и О.Г. Большакова³⁵, а в 1970-х - в монографии Б. В. Веймарна «Искусство арабских стран и Ирана VII-XVII веков» [69].

Воронина В.Л. Ислам и изобразительное искусство // Народы Азии и Африки. 1965 .№5; Енжеева Т.Х. К вопросу о влиянии ислама на изобразительное искусство средневекового Ирана. // Сообщения Государственного музея искусства народов Востока. - М.: Наука, 1969, вып. II. С. 3—32; Большаков О.Г. Ислам и изобразительное искусство // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 10: Культура и искусство народов Востока (7), Л.: Изд-во «Сов. Художник», 1969. С. 142-156.

О. Грабар, возможно, первым ввел в теоретическое русло вопросы содержания терминов «исламский» и «исламское искусство» [186. С. 1-6] и, применительно к определенной фазе его развития, понятие «классическое» [186. С. 11]. Кроме того, он поставил проблему «периода или периодов, с которыми необходимо иметь дело, чтобы объяснить формирование исламского искусства», или, говоря конкретнее, «образование той оригинальной системы форм, которую собственно и можно определить как исламскую и из которой эволюционным или революционным путями развились все другие мусульманские /художественные/ формы» [186. С. 6, 8]. Отсюда логичным был бы переход к типологическому принципу изучения памятников, но ни в этой работе, ни в последующих, насколько нам известно, О.А. Грабар этого шага не сделал, ограничившись рассмотрением двух полярных по назначению типов зданий: культового, а именно, - мечети, и жилого, а именно, - дворца. Размежевав эти два типа зданий как религиозное и светское, он вступил в конфликт с фактом принципиального отсутствия в исламе разделения Божьего и Кесарева, попытавшись объяснить свою позицию практическим отсутствием реальных изменений в образе жизни населения Халифата вплоть до 8 в. [186. С. 104]. Такое решение представляется спорным по той причине, что не только архитектурный, но и «иконографический» (пользуясь термином, введенным О.А. Грабаром в исследование исламской архитектуры позднее³⁶) тип мусульманского дворца в столь ранний период еще не сложился; идентификация им сирийского «замка пустыни» Каср аль-Хайр аль-Гарби как «определенного типа княжеской резиденции» [186. С. 16] не кажется убедительной, поскольку до сих пор ничего, кроме гипотез, относительно назначения этого сооружения пока предложено не было.

Вопросами типологии раньше западных ученых начали заниматься советские историки исламской архитектуры, в основном на материале зодчества раннесредневековой и средневековой Средней Азии и Кавказа,

³⁶ Grabar О. The Iconography of Islamic Architecture II Content and Context of Visual Arts in the Islamic World: Papers from A Colloquium in Memory of Richard Ettinghausen. Institute of Fine Arts, New York University,2-4 April 1980 / Ed. P. Soucek. The Pennsylvania State University Press, University Park and London, 1988. P. 51-60.

которое с 1930-40-х годов широко и интенсивно изучалось совместными усилиями ученых России, Таджикистана, Узбекистана, Туркмении, Киргизии, Казахстана, Азербайджана. Авторы трудов, составивших объемную и обширную историографию исламской архитектуры - В. Л. Воронина, Б. В. Веймарн, Г. А. Пугаченкова, Л. И. Ремпель, М. С. Булатов, Л. И. Маньковская, Н. Б. Немцева, С. Г. Хмельницкий, Л. С. Бретаницкий добывали материалы исследований в многолетних полевых изысканиях, в многотрудных археологических экспедициях и поездках с целью осмотра и обмера памятников.

Одной из первых работ, затрагивающих вопросы интересующей нас темы, была статья В. Л. Ворониной «К вопросу о типе общественных сооружений раннесредневекового города Средней Азии», опубликованная в 4-м номере журнала «Советская археология» за 1959. Вероника Леонидовна Воронина (1910-2000), кандидат архитектуры, а затем доктор исторических наук, автор

7*7

более 400 научных работ , в том числе 10 монографий, участник более чем 20 археологических экспедиций и туристических поездок в страны, об архитектуре которых она писала, постоянный автор энциклопедических изданий внесла огромный вклад в изучение истории строительного искусства не только древней и средневековой Средней Азии, но и всего мусульманского мира. Знания, щедро изложенные в ее статьях и книгах, большей частью были получены ею от самих памятников, которые она зарисовывала и тщательно документировала, делая обмеры, составляя планы и аксонометрии. Поэтому многие из ее публикаций, помимо собственной научной ценности, предоставляют исходный материал для дальнейших исследований и обобщений. Одна из самых значительных в этом смысле работ Вероники Леонидовны - «Конструкции и художественный образ в архитектуре Востока» [79] не касается напрямую нашей темы, но входит в ряд тех обучающих и информирующих изданий, без которых эта диссертация не могла бы

Список научных трудов В.Л. Ворониной см. в посвященном ей выпуске журнала «Вопросы всеобщей истории архитектуры» (2004. Вып. 2. - С. 276-280).

состояться. В этом аспекте чрезвычайно важным представляется замечательное историко-теоретическое исследование ташкентского ученого М. С. Булатова «Геометрическая гармонизация в архитектуре Средней Азии IX-XV в.» [67].

Как и публикации В. Л. Ворониной, книга М. С. Булатова содержит чрезвычайно ценный материал: выполненные им чертежи и расчеты наглядно иллюстрируют его теоретические положения и выводы. Помимо извлечений из различных трактатов средневековых мусульманских философов и инженеров, М. С. Булатов сопроводил монографию интереснейшим приложением, включающим перевод персидского трактата анонимного автора XI в.³⁸, чертежи из которого он расшифровал и сопроводил текст комментарием.

Типология не как проблема исследования, но как принцип построения материала введена в монографию крупнейшего знатока и исследователя среднеазиатской архитектуры и искусства Галины Анатольевны Пугаченковой «Зодчество Центральной Азии. XV век. Ведущие тенденции и черты» [109]. Самое название книги и ее глав («Историческая среда и зодчий», «Архитектура», «Формы и композиции», «Типология зданий», «Эпоха и стиль») свидетельствует о стремлении автора по-новому и всесторонне представить строительное искусство одной из самых ярких эпох в культурной истории Среднего Востока - эпохи Тимуридов. Типы зданий она разделяет на две области архитектуры - гражданскую и культовую. По функциональному признаку к разряду гражданских построек Г. А. Пугаченкова относит жилые дома, дворцы, рынки, караван-сараи и рабаты, инженерные сооружения, бани, обсерваторию. К культовым зданиям причисляются мечети, минареты, медресе, ханаки и мавзолеи. Следует отметить, что это едва ли не первая публикация, в которой ханаке - суфийской обители отведено место не как отдельному памятнику, а как самостоятельному архитектурному типу. Однако в отношении исследовательского метода эту работу нельзя считать

«Введение /в учение/ о подобных и соответственных фигурах», русский перевод текста выполнен А.Б. Вильдановой [67, с. 325-354]; оригинал трактата хранится в Национальной библиотеке в Париже.

типологической. Понятие архитектурного типа здания как такового здесь не затрагивается. Постройки различаются по назначению и сгруппированы, скорее, по видовым, чем по типовым признакам. Очевидно поэтому минареты рассматриваются отдельно, как некая «специфическая высотная форма восточного зодчества», «составная часть не только больших городских мечетей», но и «иных монументальных построек» [109. С. 68]. В действительности, как будет показано во второй главе диссертации, минарет является неотъемлемой составляющей архитектурного типа мечети. Характеристика каждого типа здания дана Галиной Анатольевной очень обобщенно, бегло, без внедрения в историю его происхождения и развития, научный аппарат отсутствует (дана только библиография). Таким образом, по характеру изложения материала внутри каждого раздела эта книга представляет собой классическую историю архитектуры определенного региона и периода.

Большой вклад в изучение архитектуры и в целом монументального и декоративного искусства мусульманского мира наряду с Г. А. Пугаченковой внесли такие известные советские ученые как Борис Владимирович Веймарн [71; 69; 70], Лазарь Израильевич Ремпель [116; 117; 118], Леонид Семенович Бретаницкий [66] В их работах, посвященных художественным культурам Средней Азии, Азербайджана [72], стран Ближнего Востока, собран, обобщен и систематизирован огромный научный материал. В трудах Татьяны Павловны Каптеревой [88; 89; 87] дан глубокий анализ формирования специфической ветви исламской художественной культуры в странах Магриба и в Южной Испании. Однако специфические вопросы терминологии и типологии исламской архитектуры остались вне поля зрения этих исследователей.

Первой работой, направленной на изучение типов исламской архитектуры, была опубликованная в 1980 в виде монографии докторская диссертация покойной Лии Юльевны Маньковской «Типологические основы зодчества Средней Азии (1Х-начала XX в.) [97]. Как и Г.А. Пугаченкова и другой видный историк среднеазиатского искусства покойный Л. И. Ремпель, Л. Ю.

Маньковская работала в ташкентском Институте искусствознания им. Хамзы Хакимзаде Ниязи и была участником многих научных экспедиций, исследователем-практиком. Л. Ю. Маньковская ежегодно проводила полевые исследования, на месте изучала строительно-технические и архитектурные особенности памятников, делала обмеры и составляла планы зданий. Ценой долгой и кропотливой работы она собрала огромный фактический материал, который и лег в основу ее монографии, последовательно и в деталях представляющей различные виды и типы мусульманской среднеазиатской архитектуры.

Согласно разработанной ею «типологической классификации» (определение Маньковской) архитектурных памятников Средней Азии IX-начала XX в. [97. С. 27-34 Таблицы 3 и 4], выделяются три основных направления строительной деятельности: градостроительство, гражданские сооружения и культовые здания. «Это членение, - поясняла автор, - позволяет классифицировать средневековые здания по их назначению аналогично подобным системам в классической и современной архитектуре». Таблица, в которой эта классификация наглядно представлена, построена по четырем номинациям: отдел —» класс —>род функций и род зданий. Так, в отделе «градостроительство» она отделяет класс городов от класса ансамблей и комплексов. В классе городов автор различает функции столицы, центра провинции, селения, или квартала, а в классе ансамблей и комплексов -функции общественных центров и мемориальных и культовых центров; в графе «функции зданий» общественным центрам соответствуют определения «городские» и «гузарные» (квартальные), а мемориальным и культовым комплексам - городские и загородные. Далее, по тому же принципу, классифицируется гражданская архитектура с тремя разделами: жилище, общественные здания и инженерные сооружения, и культовая архитектура, к которой причисляются лишь общественные сооружения - мечети для праздничных, соборных и ежедневных молений, здания для призыва на молитву - минареты, различные виды сооружений для одиночных и массовых

РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ

ВИВ.ЛИОТЕКА

погребений - «хазира, мавзолеи, некрополи, хазира-комплексы». К разделу культовых комплексов отнесены «хазира-комплексы» и ханаки [97. Таблица 3, с. 28-30]. К сожалению, эта классификация, несмотря на явную скрупулезность проведенной работы, страдает отсутствием четкой детерминации, смешением общих и частных понятий, неотработанной и поэтому путаной терминологией. Дефиниция архитектурного типа, на наш взгляд, сформулирована Л. Ю. Маньковской тоже не вполне корректно и излишне сложно. Согласно ее формулировке, «архитектурный тип - это образец объемно-пространственной композиции, отражающей самые характерные приемы проектирования своей эпохи в определенной стилистической системе. В характеристику типа включаются следующие основные признаки: а) конструктивная структура; б) членение пространства (однокамерные, многокамерные объемы и их группировка в пространственные образования); в) оси композиции (центрические, фасадные, глубинные -продольно-осевые, фронтальные - поперечно-осевые); г) замкнутость и раскрытость. Признак симметрия-асимметрия, относящийся к категории гармонизации архитектурных форм, образует видовые варианты»[97. С. 30]. Вполне понятное стремление автора вместить в ограниченный объем монографии огромный фактический материал привело к тому, что каждому виду или типу зданий отведено несколько абзацев, что превращает статью об отдельном архитектурном типе/виде в короткую, почти энциклопедическую справку. В результате, эта работа, ценная заключенной в ней обширной, подчас мало известной или вовсе не известной ранее информацией о зодчестве одного из наиболее важных исторических регионов исламского мира -Средней Азии, но не рассматривающая вопросов эволюции ни локальных, ни общих исламских архитектурных типов, остается дискуссионным исследованием в области классификации исламской архитектуры.

Повышение внимания исследователей к проблемам типологии и терминологии исламской архитектуры стимулировала подготовка второго издания «The Encyclopedia of Islam» [ЕР] («Энциклопедии ислама»), начатого

в 1960, и активного привлечения к работе над ним носителей исламской культуры.

В арабской части Ежегодника по изучению сирийских древностей -Annales archeologique arabes syriennes (AAAS) за 1981 были опубликованы две статьи сирийских авторов - Фарида Джахи [266] и Ради Укды [261], которые на основе изучения трудов арабских хронистов и историков документировали существование и развитие в средневековой Сирии типов архитектурных сооружений, таких как рибат, ханака, завийя, такийя, связанных с деятельностью суфийских братств.

В 1983, в честь наступления 15 века хиджры, в Дакке вышла в свет книга с, казалось бы, легкомысленным названием «Мимолетные впечатления от мусульманского искусства и архитектуры», но в действительности содержащая серьезное исследование мечети как термина и как архитектурного типа [244. С. 37-72]. Автор книги - Сиед Махмуд-уль-Хасан, исполнительный директор Исследовательского центра исламского искусства и культуры Бангладеш, судя по тексту книги, является арабистом и профессиональным историком искусства. Его исследование построено на глубоком изучении корпуса западной научной литературы и словарей, а также Корана как главного этимологического источника. Интересны и познавательны его «Заметки по этимологическому источнику термина масджид». В дополнение к переводу и трактовке этого термина на основе материалов западной арабистики, он называет смысловые оттенки, которые выдают в авторе адепта ислама, изнутри постигающего истинное значение арабского слова «мечеть». «В интерпретации масджид, - подчеркивает автор, - мы держим в уме последовательные значения его корня саджада: 1) прострация, т. е. касание лбом земли; 2) становление медленным, смиренным и покорным; 3) сгибание и склонение; 4) касание лбом земли; 5) приветствие жестом благодарения.

Могут быть также рассмотрены различные значения глагола саджада... 1) смотреть продолжительно и спокойно на что-нибудь; 2) опустить веки при взгляде, означающем гнев, любовь или застенчивость; 3) совершать

прострацию в молитве, мягко опускаясь на колени, положив ладони рук на землю около колен, и затем коснуться земли между руками сначала носом, а потом и лбом; 4) быть смиренным, покорным, склоненным или согнутым» [С. 37]. По мнению С. Махмуд-уль-Хасана, правильная интерпретация термина масджид облегчена «глубоким этимологическим родством» слова масджад, (лоб, несущий отпечаток от проделанной в молитве прострации - суджуд, а также части тела человека, включающиеся в суджуд, т.е. лоб, нос, руки, колени, ступни) со словом масджид в значении какого-либо места или дома, в котором кто-либо совершает акт прострации в молитве; места мусульманской молитвы и посвящения; молельни или места индивидуальной молитвы; михраба как места молитвы или соборной мечети [244. С. 38].

В следующем разделе - «Название и формы мечети», указывая на то, что эволюция мечети как отличительного типа мусульманского здания может быть прослежена сравнительным изучением терминов, родственных понятию масджид, - мусалла, михраб, маджлис байт, или дар, завийя и аназа-харба-сутра, он последовательно рассматривает каждый из этих терминов [244. С. 62-72]. В результате складывается сложная и трудно воспринимаемая человеком европейской культуры картина формирования сходных и одновременно различных (прежде всего, функционально) типов главного культового здания ислама - мечети.

В 1984 одна за другой вышли монографии немецкого исследователя Г. Франца «Дворец, мечеть и замок пустыни» и «От Багдада до Кордовы» [174; 175], освещающие развитие основных видов омейядской архитектуры и пути развития зодчества Арабского халифата в 8-10 веках. В том же году было опубликовано интереснейшее исследование американского историка исламского искусства Шэйлы Блэйр [158], которая по вакфным документам³⁹ составила архитектурную реконструкцию грандиозного благотворительного культового комплекса Раб'и Рашиди, или Рашидийя, созданного визирем ильханов Рашид

Вакф - передача или завещание приносящего доход недвижимого имущества в благотворительных целях мусульманской общине.

ад-дином (1247-1318) в Тебризе в правление Газан-хана (1295-1304). Особый интерес представляет перевод и комментарий документов, касающихся ханаки и характеризующих это сооружение как вполне сложившийся архитектурный тип суфийского здания.

Однако главным научным событием этого года было издание в Лондоне коллективного исследования «Архитектура исламского мира. Ее история и социальное значение» [148], которое по замыслу авторов (Эрнст Грубе, Джеймс Дики, Олег Грабар, Элеонора Симе и др.) должно было повернуть исламоведное искусствознание в новое русло. Во Введении «Что такое исламская архитектура?» профессор Э. Грубе вновь ставит вопрос о допустимости этого понятия. «Существует ли такая архитектура? -спрашивает он. - Является ли она архитектурой, которую можно распознать как отличную от других архитектур вне ислама? Если ответ на этот вопрос утвердителен ... мы оказываемся перед необходимостью определить те качества, которые обособляют исламскую архитектуру от неисламской» [148. С. 10]. После попыток, на наш взгляд, путанных и неудачных, определить эти корневые отличия, Э. Грубе заключает: «Если исламская архитектура явно отличается от неисламской и может быть интерпретирована как одна из многих эманации духа ислама, прилагательное «исламская» вполне справедливо. Интерпретация ее... может быть успешной только в том случае, если рассматривать ее на фоне ислама как культурного, религиозного и политического феномена, и только в определенной связи со специфическими обстоятельствами, которые привели к ее созданию... Эта книга предназначена служить первым шагом в этом направлении» [148. С. 14].

Не обсуждая здесь (за неимением места) тезисов, выдвинутых проф. Э. Грубе априори, но в действительности далеко не бесспорных, следует отметить введение им понятия «здание-тип», стержневого для основного содержания книги.

С позиций нашей темы в этой книге особенно интересна первая глава -«Аллах и вселенная: мечеть, медресе и гробницы», написанная известным

историком исламской культуры Джэймсом Дики, в исламе принявшим имя Йакуб Заки. В этой главе нет места гипотезе, но есть четкое и последовательное определение «зданий-типов» (сам он этим термином не пользуется), вызванных к жизни потребностями культа, ритуала, обрядности и социального бытия мусульманской общины.

Как исследователь Дики пошел дальше С. Махмуд-уль-Хасана и дал развернутые определения и формально-смысловые характеристики архитектурных типов мечети (индивидуальной, соборной, праздничной, поминальной), медресе, мусульманских мавзолеев, погребального сада, связав каждый тип с его назначением, конкретным использованием в мусульманской обрядной и культовой практике, а также с геополитической историей ислама. Исключение представляет раздел, в котором рассматривается специфически исламский тип сооружения - ханака, называемая Дики монашеской мечетью [148. С. 40-43]. Опустим здесь спорную привязку появления ханаки к султану С ал ах ад-дину . Удивительно другое: сознательное опровержение одного из принципиальных тезисов ислама - тезиса об отсутствии монашества и вследствие этого выделение архитектурного типа - «монашеской мечети», который применительно к исламской архитектуре не может существовать по определению. Тем не менее, Дики упорно отстаивает свою идею. «Развитие монашеской мечети, - утверждает он, - не может рассматриваться независимо от монашества в исламе. Как и в христианстве, оно не было современным основанию этой религии, но развилось позднее. Все же, так же как христианское монашество находит свои корни в примере Христа... так и исламское монашество восходит к сунне Пророка, чьим обычаем была потребность уходить в убежище, или и'тикаф, на десятидневный срок». Следующий тезис не оставляет сомнений в позиции автора: «Исламское монашество существует в двух видах, отшельническом и монашеском. Второму суждено было дать подняться особым архитектурным формам. С

О значительно более раннем появлении ханаки сначала на востоке исламского мира, а затем в Сирии см, статьи B.B. Бартольда [56. С. 430], Фарида Джахи [266. С. 209], а также T.X. Стародуб [129. С. 268-269].

самого раннего времени мечети должны были обеспечивать условия для уединения в форме келий» [148. С. 40].

Непонятно, на каком основании сделано это утверждение; никаких конкретных примеров Дики не называет и ссылки на источник подобных сведений не дает; мне не известна ни одна ранняя мечеть, которая бы имела помещения, определенно предназначенные для аскетического уединения. Случаи уединенного обитания аскета в минарете, о чем далее пишет Дики, действительно известны, однако факт такого обитания никак не сказался на архитектурном типе минарета. В доказательство своей идеи Дики приводит также обычай удаления аскетов в пещеры, «в подражание регулярному удалению Пророка в пещеру на горе Хира в окрестностях Мекки» и видит в этом обычае провозвестника монашества, но не суфизма, как принято полагать. «Эта практика, - указывает он, как бы полемизируя с возможным оппонентом, - продолжалась даже после утверждения института аскетизма в форме первых монашеских заведений, или ханак, которые появились в ответ на застывание суфизма в казенных формах» [148. С. 40]. Довольно странное и неожиданное суждение, особенно если учесть, что движение аскетов-захидов определенно зафиксировано уже в середине 8 века, а расцвет суфизма -мистических течений в исламе - начинается лишь в 12 веке. Из последующего изложения становится ясным, что, говоря о ханаках, Дики все же имеет в виду именно суфийские обители, типы которых, в отличие от других сооружений, обрисованы им невнятно и скомкано.

С точки зрения историка искусства,главе, написанной Дж. Дики, не хватает осмысления каждого архитектурного типа как историко-художественного явления - аспект, составляющий несомненное достоинство главы «Архитектура власти: дворцы, цитадели, фортификации», написанной О. Грабаром и представляющей собой серьезное историко-теоретическое исследование, развивающее проблемы, изложенные десятилетием ранее в «Формировании исламского искусства». В целом, это фундаментальное издание действительно стало одним из импульсов к прокладыванию новых

русел в изучении исламской архитектуры, к появлению историко-теоретических трудов в области терминологии и типологии.

Самая крупная, претендующая на типологический метод работа последних лет - «Исламская архитектура: форма, функция и значение» - была опубликована в 1994 в Лондоне, а в 2000 переиздана в Каире авторитетным историком исламского искусства и архитектуры Робертом Хилленбрандом [202]. По типу издания - это фундаментальная история искусства, предназначенная, по замыслу автора - профессора Эдинбургского университета, «для студентов и любителей больше, чем для ученых», но по глубине и детальности исторического и художественного анализа явлений и памятников, строгой доказательности и убедительности обобщений это, безусловно, серьезный научный труд.

В соответствии с жанром, автор отказался от ссылок и примечаний, равно как и от «исчерпывающего библиографического аппарата», однако коренным образом изменил принцип построения материала: «Большинство ранних обзоров исламской архитектуры выбирали хронологическую модель, которой обучают в университетах. Я не отвергаю этот метод, но подумал, что было бы интересно попытаться применить взамен типологический подход, и таким образом избежать не необходимых повторений и прояснить эволюционный процесс главных типов исламских сооружений». К этим главным типам Р. Хилленбранд относит мечеть, минарет, медресе, мавзолей, караван-сарай и дворец, однако трактует их не столько как типы, сколько как виды исламской архитектуры. Каждому термину отведена отдельная большая глава, насыщенная разносторонней информацией, но в итоге представляющая собой не столько типологическое исследование (автор не дает определения типа и теоретический компонент в его работе, фактически, отсутствует), сколько автономную историю данного архитектурного вида. В своей следующей книге⁴¹ проф. Хилленбранд отказался от типологического принципа изложения материала, возможно, сочтя его не подходящим для целей исторического

⁴¹ Hillenbrand R. Islamic Art & Architecture (World of Art). London: Thames & Hudson, 1998. - 288 p.

«обзора», и предпочел традиционное для историй мусульманского искусства построение по династическим эпохам.

4. Задачи и научная новизна исследования

Предлагаемую в качестве докторской диссертации работу от предшествующих трудов отличает принципиально новая формулировка задач исследования и новая систематизация материала; проблема развития типов исламской архитектуры рассматривается в культурно-историческом контексте развития исламской цивилизации и на конкретном историческом фоне.

В научной литературе нередко встречается неверное, путаное определение типов исламской архитектуры и неправильное употребление традиционных терминов. Например, ошибочно называют мечеть или мусульманскую святыню храмом, михраб - молитвенной нишей, ханаку или рибат монастырем.

В связи с этим первая задача этой работы - определение основных типов исламской средневековой архитектуры в соответствии со сложившейся в странах Ближнего и Среднего Востока средневековой и современной архитектурной терминологией и на основе детального изучения конкретных памятников, литературных источников и терминологических словарей. Вторая задача - выявление истоков формирования типов исламской архитектуры, причинности и закономерности их появления, исторических обстоятельств и эстетических импульсов их развития. Отсюда неизбежно вытекает третья задача - изучение каждого отдельного архитектурного типа, его значения и места в общей панораме жизни мусульманского средневекового общества. И, наконец, четвертая задача, наиболее важная, заключается в том, чтобы проследить структурную и художественную эволюцию основных архитектурных типов как принципиальную основу сложно разветвленного и разнонаправленного развития зодчества средневекового мусульманского мира.

Сама постановка этих задач отчасти определяет научную новизну проведенного исследования.

Интерес диссертанта к изучению типологии и терминологии исламской архитектуры пробудился в 1980-х годах в ходе проводимой редакцией Архитектуры и изобразительного искусства издательства «Советская энциклопедия» организационной и научно-исследовательской работы по созданию универсального словаря терминов архитектуры, изобразительного и декоративного искусства. Первой публикацией диссертанта по этой теме стала статья «Средневековая архитектура, связанная с суфизмом: ханака, завия, таких» [129], включенная в сборник статей, подготовленных на основе докладов на семинаре по проблемам суфизма в контексте мусульманской культуры, который проводился на базе Института востоковедения Академии наук СССР в 1985-1986. Осенью 1989 диссертантом был подготовлен и прочитан на научной конференции в Баку доклад «Рибат и ханака. Термин и архитектурный тип» .

Результатом дальнейшей разработки темы стал ряд научных докладов и публикаций диссертанта в 1990-х - начале 2000-х годах, в том числе статьи «Мусульманские культовые здания в системе средневекового арабского города» [127], «Мусульманский средневековый город (термин и архитектурное выражение)», «Концепция идеального исламского города в планировке и архитектуре Хивы» [125], «Куббат ас-Сахра в Иерусалиме как выражение исламской концепции Святого города»⁴³. Был также подготовлен цикл статей терминологического словаря «Традиционное искусство Востока»⁴⁴. В этих работах шаг за шагом формировалась авторская концепция эволюции типов средневековой исламской архитектуры, которая получила суммарное выражение в большой монографии «Сокровища исламской архитектуры» [130], вышедшей в свет в 2004.

⁴² Стародуб Т.Х. Рибат и Ханака. Термин и архитектурный тип: Тез. докл. на рус. и англ. яз. // Архитектура и
искусство Ближнего и Среднего Востока: Материалы конференции. - Баку: Элм, 1989. - С. 44-48.

⁴³ Стародуб Т. X. Куббат ас-Сахра в Иерусалиме как выражение исламской концепции Святого города //
Вопросы всеобщей истории архитектуры. - Вып. 2. М., 2004. - С. 75-83.

Исходной позицией этой концепции является предложенное диссертантом новое определение термина «тип» как в контексте архитектуры вообще, так и в отношении исламской архитектуры в частности.

Тип - широкое философское и классификационное понятие, этимологически берущее начало от греческого слова тожод - образ, форма, тип, первообраз⁴⁵. Архитектурный тип - выраженная в конкретной объемно-пространственной форме сумма структурных и композиционных признаков, определяющих принадлежность сооружения к группе сооружений, объединенных общим практическим назначением. В свою очередь, такая функционально однородная группа памятников выделяется на основе системного анализа - путем построения обобщенной модели исходя из начальной идеи, или архетипа (от греч. архц - начало и тижод).

Стилевая характеристика архитектурного типа в большинстве культур не является его объективным детерминирующим признаком, поскольку зависит от места, времени и субъективных обстоятельств возведения здания.

В контексте средневековой мусульманской культуры общие для разных видов творчества эстетические принципы, порожденные общностью религиозного сознания мусульман и ответственные за единство исламской образной системы, сообщают архитектурным объектам те типические стилевые признаки, которые вне зависимости от функции сооружения определяют его принадлежность к легко узнаваемому исламскому типу архитектуры и, соответственно, его принадлежность к исламскому типу культуры в целом. Иначе говоря, определение архитектурного типа в исламском контексте включает и стилевой компонент, однако, объективно подверженный субъективным колебаниям и изменениям. Это теоретическое положение является принципиально новым, и может получить дальнейшее развитие в работах автора и других исследователей ближневосточного искусства.

⁴⁴ Виноградова Н.А., Каптерева Т.П., Стародуб Т.Х. Традиционное искусство Востока. Терминологический словарь. M.: Эллис Лак, 1997. - 359 с.

Вместе с тем, при всей общности идеологических задач эволюция средневекового зодчества мусульманских стран, рассредоточенных по трем континентам, не могла игнорировать активное воздействие коренных строительных и художественных традиций каждого региона. Равным образом, она не могла не зависеть от политических обстоятельств и личных пристрастий правителей, от навыков и выучки талантливых исполнителей, которые нередко были наследниками разных культур.

Вследствие этого, развитие региональных и династических стилей, как и региональных типов архитектуры, было неизбежным. Каждый регион и эпоха вносили свой вклад в историю исламского зодчества, его типов и стилей, и подарили человечеству прекрасные и своеобразные сооружения, вошедшие в золотой фонд мировой архитектуры. На протяжении столетнего изучения исламского архитектурного наследия определились памятники, в которых сконцентрировались характерные, знаковые черты конкретного архитектурного типа. Принципиально новым в этой работе является выделение архитектурного типа мусульманской святыни.

В отличие от названных выше фундаментальных трудов по истории исламской архитектуры, рассматривающих большое число памятников разной степени исторического и художественного значения, диссертант строит свое исследование на анализе подлинных шедевров, которые одновременно являются и знаковыми примерами сооружений своего типа. Такой отбор, по мнению диссертанта, позволяет представить характер и эволюцию каждого типа более контрастно и ярко.

5. Практическая применимость работы

Работа написана с той целью, чтобы ее материалы, концепцию и выводы могли широко использовать в своих разработках специалисты разного

⁴⁵ Вейсман АД, Греческо-русский словарь. 5-е изд. С.-Петербург: Издание автора, 1899. Репринт - М.: Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 1991. - С. 1262.

профиля - исламоведы, историки искусства, культурологи, а также с учетом того, что она может служить учебным пособием студентам-искусствоведам, историкам и востоковедам.

6. Структура диссертации

Структура диссертации отражает научную концепцию автора.

Во Введении определяется актуальность темы диссертации, ее научная новизна и практическая применимость, основные задачи, дается общая характеристика архитектуры в контексте исламской культуры, прослеживается история изучения исламского зодчества и вопросов его типологии.

В первой главе - «Святыня» рассматривается тип мусульманского священного сооружения, объекта паломничества мусульман. Во второй главе -«Мечеть» прослеживается процесс возникновения, формирования и эволюции мечетей. Третья, четвертая, пятая и шестая главы - «Медресе и маристан», «Рибат и ханака», «Мавзолей» и «Дворец» посвящены изучению архитектурных типов, порожденных образом жизни мусульман. В Заключении подводятся итоги исследования.

Текст диссертации сопровождают постраничные примечания и ссылки на цитируемую или использованную в работе литературу; в конце рукописи помещен список основной использованной научной литературы и источников на русском, европейских и арабском языках.

Купол Скалы как выражение исламской концепции

Величественная в своей простоте форма здания скрывает тщательно продуманную схему плана, конструкции и декоративного убранства, которая свидетельствует о рождении собственно исламской концепции гармонии и красоты. В соответствии с этой концепцией любое художественное произведение создается по законам геометрии, на основе математически точного соответствия целого и его частей; важнейшая роль в композиции здания, узора или надписи отводится симметрии и ритмическому повтору подобных элементов; их количество определяется числами, имеющими скрытый религиозный смысл.

Купол81 диаметром 20,44 м и высотой около 15 м состоит из двух оболочек-скуфей, сконструированных каждая из сходящихся к зениту 32 ребер, скрытых под деревянной обшивкой. Скуфьи поставлены одна поверх другой так, что внутри между ними может пройти ремонтник, входящий через специально устроенную для этого маленькую дверь. Этот проход освещается изнутри здания через отверстия, прорезанные по всей окружности основания внутренней скуфьи в промежутках между ребрами, фланкированными колонками. По описанию аль-Мукаддаси, конструкцию купола завершало «прекрасное навершие, размер которого морская сажень и спен (183 см и около 23см)»; в наши дни высота навершия превышает 4 м [185. С. 147].

Наружный купол всегда обшивали листовым металлом. Согласно географу Ибн Абд Раббихи (913), первый купол Куббат ас-Сахры снаружи был покрыт 3 392 листами свинца, а поверх них - 10 210 пластинами позолоченной латуни [98. II (2). С. 760]. Арабский географ 14 в. Джамал ад-дин Ахмад в своем известном трактате «Возбудитель стремления посетить Иерусалим и Дамаск» (1351), ссылаясь на авторов недошедших до нас сочинений 11-12 вв. о «Достоинствах Иерусалима» (Фадаил алъ-Байт аль-Мукаддас), сообщает, что строители обратились к халифу с просьбой неизрасходованные деньги - 100 тысяч золотых динаров - пустить на украшение купола. Монеты были расплавлены, и позолоченный купол засиял так, что невозможно стало «удерживать на нем взгляд и смотреть на него». Золотое покрытие тщательно оберегали, для чего «изготовили также два чехла из ремней и шкур животных, чтобы обхватить Купол, и покрывали его этим в зимнее время, чтобы предохранить его от дождя, и ветра, и снега» [185. С. 139-141].

Насир-и Хусрау пишет об обшивке кровель всех зданий ансамбля Харам аш-Шариф листовым свинцом, о позолоте Купола он не упоминает. Возможно, восстановленный в 1022/23 (после падения в 1016/17) купол святыни не сразу вновь получил свое сияющее покрытие, которое за долгие столетия существования здания не раз нуждалось в основательных ремонтах. Во время реставрации, проводившейся в несколько этапов в 20 в. по инициативе и под покровительством Королевского дома Иордании, в 1964 Купол Скалы был перекрыт листами желтого алюминия, который оказался непригодным для местного климата. Сорок лет спустя перекрытие здания было отреставрировано заново. Старый деревянный каркас заменили новой конструкцией, устойчивой к пагубному воздействию влаги и древесного червя. Деревянную обшивку защитили водонепроницаемыми и жаростойкими материалами. Верхнюю скуфью обшили пластинами из латуни, состоящей на 90% из желтой меди, а на 10% из смеси свинца, железа, никеля и цинка. Уникальное золотое сияние было возвращено куполу гальванизацией каждой пластины сначала расплавленной желтой медью (слой в 15 микрон толщиной), затем - никелем (4 микрона) и, наконец, - чистым золотом 24-каратной пробы слоем в 2,5 микрона толщиной. Всего на золочение купола пошло 85 кг драгоценного металла [248. С. 10—44].

Внутренняя скуфья поверх деревянной обшивки расписана красками и золотом по легкому рельефу из штукатурки, положенной на подкладку из пальмовых волокон. Ни одна иллюстрация не в состоянии передать эффект этой особой орнаментальной росписи. Тающий в полумраке высокий свод подобен раскинутому над священной Скалой драгоценному шатру из бархатистой ткани, искусно затканной сеткой бесконечно повторяющегося цветочного узора мягких, завораживающих взгляд золотисто-терракотовых тонов.

Купол покоится на цилиндрическом двухъярусном барабане. Нижняя часть барабана, лишенная окон, сплошь покрыта орнаментами из смальтовой мозаики, которая, согласно легко читающейся надписи в прямоугольной панели верхнего бордюра, реставрировалась в 418 хиджры (1027/1028) [189. С. 82-83. Ил. 12]. Нижний бордюр мозаичной композиции украшен лентой надписи курсивным почерком насх. Эта надпись содержит часть двадцатой суры Корана «Та ха». Надпись была выполнена в конце 12 в., во время основательных ремонтов здания после того, как прославленному султану Салах ад-дину (Саладину), основателю династии Айюбидов, удалось в 1187 отвоевать Иерусалим у крестоносцев, которые ошибочно приняли Купол Скалы за Templum Domini - Храм Господень и водрузили над ним крест. В верхнем ярусе барабан купола прорезан 16 окнами с ажурными решетками и цветными витражами. Барабан поддерживает кольцо нарядных арок, опирающихся на 16 опор: 4 массивных, квадратного сечения столба, облицованных мрамором, и 12 (по три между столбами) изящных мраморных колонн. Обступающие Скалу кольцом столбы и колонны образуют круглый в плане павильон - ротонду, высота которой до основания купола фактически равна его диаметру, заданному размерами Скалы - 18 х 13 м.

Ротонда со Скалой внутри окружена восьмиугольной в плане закрытой обходной галереей. Ее восемь наружных каменных стен-граней высотой 9,5 м и толщиной 1,3 м симметрично прорезаны сорока окнами и четырьмя входами, обращенными на север, юг, запад и восток. Ее покатую стропильную крышу, снаружи крытую листовым свинцом и обведенную по краю высоким (2,6 м) парапетом, изнутри поддерживает замкнутая в восьмиугольник аркада на восьми опорных столбах и шестнадцати промежуточных колоннах, равномерно расставленных по две между каждой парой столбов. Над арками, по всей длине аркады тянется лента упомянутой выше арабской надписи, содержащей дату окончания постройки - 72 хиджры (691/692 н. э.). Надпись длиной почти 240 м опоясывает аркаду с внешней и внутренней стороны бордюром, завершающим пышную композицию выложенных по золотому фону разноцветными кубиками смальты изображений роскошных фантастических, увенчанных коронами и унизанных жемчугами крылатых ваз, гибких, завитых в спирали упругих побегов, пышных кустов и деревьев, рогов изобилия, пальметт. Светло-золотистая на зеленовато-бирюзовом фоне надпись, выполненная строгим монументальным почерком куфи, представляет собой самый ранний известный нам образец арабской каллиграфии [189. С. 58-61,184-186].

Большая мечеть Омейядов в Дамаске

Ко времени строительства этого сооружения в 706-711 представление о том, каким должно быть место соборной молитвы мусульман, уже сложилось, однако, ни до, ни после исламский мир не имел здания, по своим художественным достоинствам равного Большой мечети Дамаска. «Она -писал в конце 12 в. Ибн Джубайр, - одна из самых славных мечетей ислама по красоте и совершенству постройки, необычности облика, великолепию отделки и украшений. Ее общепризнанная известность позволяет не тратить времени на ее описание. Одно из чудесных явлений, там наблюдаемых, то, что паук не ткет там /паутины/, а птица ласточка не проникает туда и не вьет гнезда» [164. С. 186].

Дамасская Мечеть Омейядов была задумана как главный культовый центр первой мусульманской державы, отвечающий престижу молодого и сильного государства, удовлетворяющий политические амбиции его честолюбивых правителей и свидетельствующий об их религиозности и благочестии. По сообщению дамасского историка Ибн Асакира (ок. 1160), халиф аль-Валид ибн Абд аль-Малик (705-715), которому источники дружно приписывают честь создания этого памятника, писал византийскому императору: «Я хочу соорудить мечеть, подобной которой никогда не было построено и никогда не будет/построено/ вновь» [176. С. 233]105.

По традиции, местом для строительства был выбран древний храмовый участок в центре города, исконная святость которого должна была утверждать священную сущность любого построенного на нем культового здания. В отличие от иерусалимской горы Мориа, дамасский сакральный участок с момента его создания никогда не пустовал. Полулегендарную историю владения им различных религиозных общин приводят авторы 10 в. аль-Истахри и Ибн Хаукаль106. По их словам, стены и купол мечети были возведены сабейцами, которые устроили там молельню. «Затем здание попало в руки греков, и они прославляли в нем свою веру; затем оно перешло в руки иудеев и царей идолопоклонников. В это время был казнен Иоанн, сын Закарийи (почитаемый исламом пророк Йахья, отождествляемый с Иоанном Крестителем), и голова его выставлена над вратами этой мечети, называемыми Баб Джайрун. Позже овладели ею христиане и превратили в церковь... С появлением ислама, она досталась мусульманам, и они сделали из нее мечеть» [98. П. (2). С. 772].

Обнаруженный археологами каменный ортостат с рельефом фантастического крылатого человеко-льва (керуб-сфинкс), выполненного в стиле сиро-хеттской пластики ассирийского времени, позволил предположить, что в в 1-м тысячелетии до н. э. на этом месте стоял храм арамейского бога Хадада. После завоеваний Александра Македонского, в эпоху царства Селевкидов, вероятно, греки поклонялись здесь своим божествам. Об их постройках на этом участке нам ничего не известно, хотя район Старого

Дамаска вокруг Мечети Омейядов сохранил следы типичной регулярной эллинистической планировки наподобие \. В 1 в. древний храм сменило большое античное святилище сирийского бога, которого римляне назвали Юпитером Дамасским; напоминанием о нем служит античная колоннада, все еще стоящая близ западного входа в мечеть.

Античное святилище занимало трапециевидную четырехугольную территорию площадью 385 х 305 м, которая по периметру была обстроена торговыми портиками . Посреди этой территории возвышалась собственно храмовая ограда-теменос: каре монументальных, превосходно сложенных из блоков тесаного камня стен с квадратными башнями на углах. С каждой стороны был один вход. Более всего известны южные Тройные ворота, хотя главным, по-видимому, считался восточный вход, с красивым колонным портиком глубиной 16 м и длиной 28 м, к которому подводила широкая парадная лестница. Этот вход еще существует и составляет часть комплекса восточных ворот мечети - Баб Джайрун. Мастерство дамасских каменщиков той поры было настолько высоким, что античная ограда выдержала землетрясения и пожары, происходившие за минувшие два тысячелетия, и сохранилась до наших дней значительными фрагментами. Вписанная в прямоугольник древних стен мечеть занимает площадь длиной 157,5 м и шириной 100 м.

В правление императора Феодосия I (379-395), когда Дамаск, как и вся Сирия, вошел в состав Византии, храм языческого бога внутри античного теменоса был превращен в церковь, посвященную св. Иоанну Крестителю. Над Тройными воротами появилась надпись: «Царство твое, о, Христос, -царство вечное, и владычество твое продлится во всех поколениях» [С. 50].

Сирийские медресе: ан-Нурийя Великая и Школа Рая

Типические характеристики средневекового сирийского медресе наилучшим образом представляет архитектура дамасской ан-Нурийи аль-Кубра (Великой; была и ан-Нурийя Малая). Это школьное здание, являющееся компактным, но полноценным культовым комплексом, восхищало Ибн Джубайра своим благоустройством и благой красотой. «Одно из тех, которые в этом мире являют собою наиболее дивное зрелище, - писал он, - это медресе Hyp ад-дина... Там находится его могила, которую освятил Аллах. Это /медресе/ - дворец, один из самых великолепных дворцов. Вода попадает туда, поступив сначала в фонтан, находящийся посреди большого потока. Затем она втекает в длинную канавку, чтобы попасть в бассейн, расположенный посреди здания. Взгляд поражен красотой этого зрелища» [11. С. 203].

Замечание историка Ибн аль-Асира позволяет установить время завершения строительства ан-Нурийи, воздвигнутой к востоку от маристана, на одной из торговых улиц: «Hyp ад-дин умер 11 шавваля 569 года хиджры (15 мая 1174) и был похоронен в Мадраса, которую он основал на Базаре Корзинщиков /Сук аль-Хаввассин/» [196. С. 40]. Что касается даты закладки здания, то она сообщается в надписи на притолоке входной двери вместе с титулами и полным именем основателя. В надписи сообщается, что «аль-малик аль-адиль (государь справедливый), аскет, Hyp ад-дин Абу-ль-Казим Махмуд ибн Занги ибн Ак Сонкур... приказал основать эту благословенную школу. Он дал /средства/ как пожертвование ученикам (последователям) имама Абу Ханифы (ханафитам)... и это /было исполнено/ в период окончания /месяца/ шаабана 567 года хиджры (апрель 1172)» [С. 41].

Считают, что ан-Нурийя предназначалась для преподавания нескольких толков суннитского правоведения. В учрежденном им вакфе сказано, что Hyp ад-дин назначил его «для этой Мадраса для студентов и профессоров закона... которые следуют учению имама аш-Шафии (шафиитов), и для турбат (усыпальницы), которую он построил для себя» [С. 41].

Медресе ан-Нурийя, как и маристан Hyp ад-дина, легко узнать по необычному для Сирии, но характерному для Ирака ячеистому куполу-шатру, возведенному, однако, не над входным залом, а над примыкающей к нему с юга маленькой кубической усыпальницей, назначение которой подтверждает лаконичная надпись: «Это гробница шахида Hyp ад-дина Занги, милость Аллаха на нем». В отличие от госпитального купола, украшенного сталактитами из стука, этот купол целиком возведен из камня. «Соты» его сводов, незаметно осуществляющие переход от квадрата к кругу, представляют собой реально несущую и одновременно декоративную конструкцию, красота и техническая мудрость которой почему-то остались незамеченными средневековыми авторами. Как и в маристане, вестибюль ведет в сводчатый айван, открытый в прямоугольный внутренний двор, окруженный двухэтажными помещениями. Середину двора занимает вторящий его очертаниям бассейн, соединенный проложенной точно по центральной оси канавкой с фонтаном в нише западного айвана. Строгую симметрию планировки нарушает вытянутый вдоль южной стороны двора зал - мечеть, напротив которой возвышается приподнятый просторный северный айван, очевидно служивший аудиторией. Живописность, привнесенная неожиданным «изъятием» южного айвана, нарушающим принципиальную симметричность композиции, напоминает другой замечательный памятник этого архитектурного типа - медресе аль-Мустансирийя в Багдаде, о котором будет сказано ниже.

Одна из самых очаровательных построек средневековой Сирии сохранилась в Халебе (Алеппо) и достоинствами архитектуры вполне отвечает своему поэтическому названию - Мадраса аль-Фирдаус, или Школа Рая. Это памятник эпохи, которая в последние десятилетия 12 в. на севере Сирии сменила эпоху сельджуков и атабеков. Надпись на портале сообщает, что здание было воздвигнуто в 1235/36 , в период регентства вдовы правителя Халеба аль-Малика аз-Захира (1186-1216). Он был сыном основателя династии Айюбидов - прославленного Салах ад-дина (1169-1193), в произношении европейцев - Саладина, грозы крестоносцев, у которых он навсегда отобрал Иерусалимское царство. Военачальник атабека Hyp ад-дина ибн Занги, Салах ад-дин с 1169 правил в Каире от его имени, но в 1171, воспользовавшись смертью халифа из обескровленной к тому времени исмаилитской династии Фатимидов, объявил себя полновластным султаном и окончательно вернул Египет в лоно суннизма.

История появления мусульманских надгробных сооружений

Мемориальные сооружения в память религиозного авторитета или правителя изначально были чужды духу ортодоксального ислама, и, казалось бы, не должны были стать темой вдохновения и объектом творческой изобретательности мусульманского зодчего. Оплакивание покойных, обращение к ним с молитвами и посещение могил напоминало ранним мусульманам об языческих обычаях и осуждалось.

Не поощрялось поначалу и почитание места погребения в Медине основателя ислама. В одном из хадисов, который возводят к Аише, жене Мухаммада, сообщается, что пророк незадолго до своей смерти сказал: «Аллах проклял тех иудеев и христиан, которые сделали могилы своих пророков местами поклонения!» [36. С. 184:635]. Последователи Мухаммада, к тому же, не видели смысла в надгробных сооружениях, ибо сказано в Коране: «Всякий, кто на ней /земле/, исчезнет, и остается лик твоего Господа со славой и достоинством» (55:26-27). Согласно одному из хадисов, пророк считал благими «могилы исчезающие» [161. С. 93], и это означало, что не следует устанавливать над погребением материальные вехи памяти об усопшем, увековечивая постройкой его имя.

Места упокоения многих сподвижников Мухаммада, в результате, остались неизвестными, и народная молва, слагая легенды, разместила их в самых невероятных уголках мусульманского мира. В разных странах объявлялись могилы одного и того же героя священной истории ислама, и вполне естественно, что в большинстве случаев эти могилы оказывались мнимыми. Почти до конца 9 в. халифов, как и пророка Мухаммада, хоронили там, где застала их смерть: во дворцах, домах, мечетях. В смутные времена сами халифы при жизни, а после смерти их близкие порой заботилисы том, чтобы место их погребения оставалось скрытым. Так, в тайне сохранялись захоронения четвертого «праведного халифа» и первого шиитского имама Али (656-661), убитого в его столице Куфе; для халифа аль-Мансура (754-775), основателя Багдада, было вырыто сто могил.

Однако не позднее 9 в., несмотря на осуждение самой идеи мавзолея, надгробные мемориально-культовые сооружения появились и со временем стали столь популярны и многочисленны, что количеством могут спорить с мечетями, а разнообразием форм, пожалуй, даже превосходят их.

В отличие от общественных культовых зданий, мавзолеи, какими бы монументальными и масштабными они ни были, всегда оставались намогильными постройками, сохранявшими интимность и камерность. Строители мавзолеев были ограничены рамками сложившихся представлений о характере надгробного сооружения, в большой степени зависели от вкусов и личности заказчика, и, тем не менее, были раскованнее и свободнее в выборе форм и приемов.

В архитектуре мавзолеев разнообразнее и ярче проявились особенности местных архитектурных школ. Одни здания возводились с целью прославить в веках имя монарха, другие - чтобы увековечить память вали - мусульманского «святого», праведника, приближенного к Богу и находящегося под его покровительством, или шахида - свидетеля, который, мученически погибая в борьбе за веру, кровью свидетельствует истинность своей религии.

Гробница святого праведника - макам или мученика - машхад, нередко возведенная над мнимым захоронением, почиталась не как погребение усопшего, а как место истечения божественной благодати - барака, особой духовной и жизненной силы, которую божьи избранники источают и в земной жизни, и после нее, в чем верующего убеждают слова Корана: «Не говорите о тех, которых убивают на пути Аллаха: «Мертвые!» Нет, /они/ живые! Но вы не чувствуете» (2:149/154).

Похожие диссертации на Эволюция типов средневековой исламской архитектуры

Архитектура японского жилища канонического типа : опыт сохранения и развитияСидоров, Владимир Анатольевич

Русский стиль в церковной архитектуре XIX века : Храмы соборного типаПавлова Анна Леонидовна

Мраморный дворец и его место в стилистической эволюции архитектуры и скульптуры в 1760-е-1780-е годы Ухналев Андрей Евгеньевич

Художественный феномен рококо в контексте стилевой эволюции европейской архитектуры XVIII века Шелегович Наталия Максимовна

Градостроительная роль железнодорожных вокзалов России и эволюция их архитектуры: 1830 - 1910-е годыПетухова, Нина Михайловна

Архитектура Черновиц XIX - первой половины XX века (Исследование стилистических особенностей архитектуры города и процесса её стилевой эволюции) Беленкова Светлана Викторовна

Архитектура Таганрога XIX - начала XX вв.: этапы стилевой эволюции и специфические особенности жилой застройки городаГригорян, Марианна Евгеньевна

Эволюция типов щеголя и щеголихи в комедийных жанрах русской драматургии и театра второй половины XVIII - начала XIX вв.Мирутенко Кира Сергеевна

Повышение эффективности функционирования электроавтоматики станков с ЧПУ на основе реализации регулярных моделей архитектуры программно реализованных контроллеров типа SoftPLCНежметдинов Рамиль Амирович

Исследование и разработка методов и средств обоснования архитектуры информационных систем сетецентрического типа специального назначенияБородакий Владимир Юрьевич