Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Фольклорные традиции в поэзии В. Брюсова
1.1. Мотивы и образы русского фольклора в творчестве Брюсова 28
1.2. Традиционное и новаторское в песенном цикле книги Брюсова «Граду и Миру» 59
1.3. Имитации русского народного стиха в поэзии Брюсова 69
Глава II. Пушкинские реминисценции в творчестве В. Брюсова
2.1. Рецепция наследия А. С. Пушкина в историко-литературном творчестве Брюсова 81
2.2.Пушкинские мотивы и образы в поэзии Брюсова 90
2.3.Поэма Брюсова «Египетские ночи» в контексте пушкинской традиции 105
2.4.Поэзия Брюсова и «Медный всадник» Пушкина 111
2.5.Реминисценции из пушкинских стихотворений о поэте и поэзии у Брюсова 120
Глава III. Интермедиальность поэзии В. Брюсова
3.1. Интермедиальные связи поэзии Брюсова с визуальными видами искусства 131
3.2.Музыкально-поэтические открытия Брюсова 144
З.З.Диалогфилософии и поэзии втворчестве Брюсова 164
Заключение 179
Библиографический список 184
- Мотивы и образы русского фольклора в творчестве Брюсова
- Традиционное и новаторское в песенном цикле книги Брюсова «Граду и Миру»
- Рецепция наследия А. С. Пушкина в историко-литературном творчестве Брюсова
- Интермедиальные связи поэзии Брюсова с визуальными видами искусства
Введение к работе
В последнее десятилетие возрос интерес читателей и литературоведов к поэзии «серебряного века», особенно к таким выдающимся ее представителям, как А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Цветаева, Б. Пастернак. Но гораздо реже сегодня вспоминается имя Валерия Брюсова, хотя он являлся одной из центральных фигур литературной жизни тех лет. К нему тянулись многие молодые поэты и литераторы, считавшие его своим наставником, учителем, мэтром.
Сегодняшнее равнодушие к Брюсову можно объяснить меньшей, чем у названных выше поэтов, эмоциональностью и лиричностью его творчества, чрезмерной, рассудочностью его поэзии. Д. Максимов очень точно заметил, что «непосредственное отношение читателя к его творчеству сложно и разнородно. Образ его поэзии не вполне сложился в нашем сознании, мерцает и колеблется. Вокруг его имени еще продолжается борьба разноречивых и часто основательных в своей противоположности мнений... Самый характер личности Брюсова как поэта, страстной и вместе с тем рассудочной, устремленной к лирике и не всегда способной овладеть подлинным лиризмом, может служить препятствием к живому общению с его поэзией»1. Кроме того, в наше время переоценок исторических и культурных явлений прошлого симпатии и сочувственное отношение любители поэзии проявляют, главным образом, к поэтам с трагической судьбой, вступившим в конфликт с советской властью, гонимым ею, в результате чего оказавшимся в эмиграции. Брюсов к этой категории писателей не принадлежал.
Валерий Брюсов - одна из талантливых и незаурядных личностей начала XX века. Постигая сегодня Брюсова, открывая для себя новые грани его поэзии, мы можем не соглашаться с ним, осуждать внутреннюю противоречивость, свойственную поэту, не принимать его идейных позиций, но мы не можем не
1 Максимов Д. Поэзия и позиция. Л., 1969. С. 5.
оценить его новаторских устремлений и не признать его вклада в русскую поэзию.
Особенностью поэтики В. Брюсова являются культурно-исторические параллели, ассоциативность образов, включение элементов «чужого слова» в структуру поэтического текста. Русская и мировая литературная традиция присутствовала в его поэзии на уровне сюжетно-композиционных сближений, явных или скрытых цитат, реминисценций, аллюзий, сознательных стилизаций и вариаций, ритмических перекличек и других форм интертекстуальности. Брюсов вступал в поэтический диалог с Пушкиным, Лермонтовым, Верхарном и другими авторами. На связь с некоторыми поэтами указывал сам Брюсов: «Влияние разных поэтов сменялось надо мной. Первым юношеским увлечением был Надсон... Я читал и Пушкина, но он был еще слишком велик для меня. Вторым моим кумиром суждено было сделаться Лермонтову» . Л. Кушнер считает, что «чем оригинальней поэт, тем естественней для него перекличка с предшественниками. Это и понятно - для переклички нужно два голоса: те, у кого нет своего голоса, не могут позволить себе и перекличку, им нечем перекликаться»3.
На сегодняшний день в отечественном и зарубежном литературоведении
отсутствует исследование, специально посвященное анализу
интертекстуальных связей поэзии Брюсова. Проблема межтекстовых связей рассматривалась на уровне выявления фактологических аналогий, аллюзий, реминисценций или сознательных стилизаций в поэзии Брюсова. Многие исследователи отмечали в своих работах влияние на творчество Брюсова отдельных поэтов-предшественников, пытались обнаружить связи его поэзии с русской классической традицией (произведениями Жуковского, Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Некрасова и др.), а также западной поэзией (стихотворениями Верлена, Бодлера, Верхарна, Рембо, Гейне и др.). Однако все эти фактологические обнаружения не находили дальнейшего изучения.
2 Брюсов В. Из моей жизни. Моя юность. М., 1927. С. 73-64.
3 Кушнер Л. Аполлон в снегу. Заметки на полях. Л., 1991. С. 81.
Термины «интертекстуалыюсть», «интермедиальные связи», «дискурс»,
* «семиотика» появились в литературоведении в связи с новыми особенностями
литературы XX, с иными подходами к интерпретации художественных
произведений. Расширился поиск новых методов и приёмов интерпретации.
Возродились и получили развитие историко-литературное, компаративистское
направления, возникли новые методологические подходы: социологизм (Фриче,
t Переверзев, М. Лившиц), формализм (В. Шкловский, Ю. Тынянов), творческо-
генетическая школа (Саккулин, Пиксанов), деконструктивизм (Ж. Деррида),
* обрели актуальность герменевтика и риторика. Появились новые методы
анализа произведения: структурализм и семиотика (Р. Барт, Ю. Кристева, Ц.
Тодоров, Ю. Лотман), функциональный анализ (М. Храпченко) и другие.
Концепция интертекстуальности, оказавшая огромное влияние на современное
искусство, связана со стремлением культуры XX века к духовной интеграции. В
настоящее время проблема интертекстуальных связей художественного произведения вышла за рамки литературоведения и является объектом
исследования культурологии, лингвистики, психологии, философии как один из
факторов сознания человека, его социальной адаптации, когда собственный опыт позволяет индивиду рассматривать себя в исторической традиции.
«Интертекстуальность» уходит своими корнями в глубь веков, к средневековым схоластам и филологам эпохи европейского романтизма. Содержание термина, установление границ и определение функций
\ интертекстуальности зависит от определения основополагающего понятия
«текст». Если называть текстом любое речевое высказывание, а не только
»
1 письменно зафиксированное, то и «бродячие» сюжеты, и античную драму,
сюжет которой основывался на прамифе, можно считать древнейшими
проявлениями интертекстуальности. Она всегда осознавалась в рамках
филологической герменевтики в качестве важной области понимания и
интерпретации текста.
» Проблема интертекстуальности в современной науке основывается на
понимании процесса литературного развития как постоянного взаимодействия
текстов, в результате которого каждое новое произведение определённым
* образом усваивает и перерабатывает предшествующий литературный и
культурный материал в тех или иных формах, а задачей интертекстуального
анализа является нахождение этих следов «чужого слова» в произведении и
выявление их функционального значения.
В самом общем значении термин «интертекстуальность» подразумевает
і наличие межтекстовых связей, в состав которых входят не только
бессознательная и автоматическая цитация, но и направленные, осмысленные отсылки к предшествующим текстам и литературным фактам.
И хотя термин «интертекстуальность» появился сравнительно недавно,
проблема межтекстовых связей всегда волновала исследователей в области
литературы и языка. Понятие межтекстовых связей («схождений») как явления
многопланового наметил ещё в 1920-е годы Б. В. Томашевский. Влияние одних «
писателей на других, как считал исследователь, не должно сводиться лишь «к изысканию в текстах заимствований и реминисценций. Важной задачей
* литературоведения, по мнению Томашевского, является различение разных
родов (типов) текстовых схождений. Без этого «параллели носят характер
сырого материала..., мало говорящего уму и сердцу», а «выискивание этих
параллелей» вне уяснения их характера, сути, функции «напоминает некий род
литературного коллекционерства».4
Приблизительно в то же время появляются работы исследователей (М. О.
* Гершензон, В. Ф. Ходасевич), придерживающихся биографического подхода к
проблеме межтекстовых связей. Согласно их концепции, художественное
творчество находится в такой тесной связи с личностью писателя, что по
текстам можно восстановить и события духовной жизни автора, и события его
реальной жизни. Исследователи выявляли, как предшествующий текст влияет
на личность автора, что психологически он меняет в авторе (Гершензон
«Плагиаты Пушкина», Ходасевич «Державин»).
4 Томашевский Б. В. Пушкин - читатель французских поэтов // Пушкинский сборник памяти С. Л. Венгерова.
\ М.,Пг., 1923. С. 210-213.
Во второй половине XIX века в литературоведении сформировался сравнительно-исторический метод (в Германии - Т. Бенфей, в России -Л. Н. Веселовский, отчасти Ф. И. Буслаев). Областью сравнительного литературоведения являлись литературная и фольклорная традиции, различные влияния и заимствования, изучение «бродячих» сюжетов, странствующих из одних стран в другие. Л. Н. Веселовский в своей «Исторической поэтике» утверждал: «Всякий поэт, Шекспир или кто другой, вступает в область готового поэтического слова, он связан интересом к известным сюжетам, он входит в колею поэтической моды...».5
Классическая компаративистика (В. М. Жирмунский, Д. Дюришин, Н. И. Конрад), выдвинувшаяся из сравнительно-исторического метода, занималась преимущественно поисками аргументов, подтверждающих наличие связей между сопоставляемыми произведениями, ограничиваясь тем самым лишь генетическим способом концептуализации изучаемого материала. Термин «иитертекстуальность» компаративисты заменяли понятиями «рецепция», «влияние», «воздействие».
Теория «интертекстуальности» получила широкое распространение в современном литературоведении, преимущественно западном. И хотя термин интертекст появился впервые во французском постструктурализме, в статье Ю. Кристевой «Бахтин, слово, диалог и роман» (1967), он генетически связан с традицией русского литературоведения. Показательно то, что Кристева сформулировала свою концепцию на основе переосмысления работы М. Бахтина «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (1924), где автор, описывая диалектику существования литературы, отметил, что помимо данной художнику действительности он имеет дело также с предшествующей и современной ему литературой, с которой он вступает в диалог, точнее глобальный полилог культуры. Поэтому принято считать, что в основе теории интертекстульности лежит концепция диалогизма М. М. Бахтина, из которой следует, что «всякое
5 Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 17.
понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами и переосмысление в новом контексте».6
Сходная мысль была позднее высказана Ю. М. Лотманом: «...текст вообще не существует сам по себе, он неизбежно включается в какой-либо (исторически реальный или условный) контекст» . Лотман не пользуется терминами интертекст и интертекстуальность, но легко заметить, что понятия семиосферы, семиотического пространства, культурной памяти прямо связаны с проблематикой интертекстуальности.
Б. М. Гаспаров выстраивает свою теорию интертекстуальности как лингвистическую теорию деятельности. Он высказывает мысль о том, что «наша языковая деятельность осуществляется как непрерывный поток «цитации», черпаемой из конгломерата нашей языковой памяти»8. Эта мысль близка к высказываниям постструктуралистов о тексте как цитатной мозаике.
Каноническую формулировку понятия «интертекстуальность», по мнению большинства западных теоретиков, предложил Р. Барт. Исследователь считает, что любой текст - мультипротяженное пространство, в котором разнообразие произведений, но ни одно из них не является оригинальным: «Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат»9. Бартовское определение относится преимущественно к бессознательной интертекстуалыюсти, не учитывающей сознательные отсылки автора к предшествующим текстам. Однако предложенная Бартом формулировка раскрыла всеобщность и придала масштабность понятию интертекстуальности, хотя и не выявила все ее важнейшие аспекты.
М. Пэрри, Р. А. Брауэр,10 а позднее и М. Риффатер11 связывали интертекстуальность с мотивами памяти, культуры, сохранности слова, трансформации традиции. А. К. Жолковский, опираясь на работы западных
6 Бахтин М. М. К методологии литературоведения. Литературно-критические исследования. М., 1975. С. 207.
7 Лотман Ю. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб, 2000. С. 92.
8 Гаспаров Б.М. Язык. Память. Образ. М., 1996. С. 53.
9 Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 388.
10 Parry М. The making of Homeric Verse. Oxford, 1971; R. A. Brower Alexander pope: The poetry of allusion.
Oxford, 1959. C. VIII. I. P. 191-192.
" Riffaterre M. Le poeme come representation II Poetique, 4, 1970. P. 401-418.
литературоведов и развивая их учение, обнаруживает «новый круг интересных возможностей»12, заключённых в интертекстуальности, связанных с изучением материала, используемого новым художником слова. Это, прежде всего, «сопоставление типологически сходных явлений (произведений, жанров, направлений) как вариаций на сходные темы и структуры, выявление глубинной (мифологической, психологической, социально-прагматической) подоплёки анализируемых текстов», «ценности той литературной традиции, из которой они возникают и которую имеют целью обновить», «описание творческой эволюции автора как его диалога с самим собой и культурным контекстом»13. Жолковский рассматривает проблему интертектуальности более широко, не сводя её лишь к поискам непосредственных заимствований и аллюзий.
Интересными являются концепции западных постструктуралистов М. Пфистера, М. Фуко, Л. Перрон-Муазес. Рассматривая интертекст с точки зрения субъективности человека, они воспринимают автора любого текста «пустым пространством проекции интертекстуальной игры»14, подчеркивая при этом незначительность его художественной роли. Поэтому концепцию интертекстуальности они связывают с проблемой теоретической «смерти субъекта»15, переосмысленной Бартом как «смерть автора», так как «рождение читателя должно совершиться ценой «смерти автора»16. Провозгласив «смерть автора», они предоставили читателю право по-своему интерпретировать смысл текста. В 1980-90-е годы идея «смерти автора», мечта об активном читателе воплотились в электронных библиотеках, глобальных, информационных сетях, «сетелитературе» (гипертекстуальной литературе). С. Корнев отмечает, что гипертекст делает интертекстуальность зримой и общедоступной, позволяя связывать текст с широким культурным контекстом, с другими текстами17.
12 Жолковский Л. К. Чужое как свое //Жолковский Л. К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. Р. 8.
13 Там же. С. 49.
14 Pfister М. Intertextualitat. Former», Funktionen, Studien zur Anglistik.
15 Фуко M. Слова и веши: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С.53.
16 Барт Р. Смерть автора//Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 384-391.
17 Корнев С. Сетевая литература и завершение постмодерна. Интернет как место обитания литературы // Новое
литературное обозрение. 1998, №32. С. 29-47.
Ж. Деррида, расширив границы понятия текста, создает картину «универсума текстов», в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, так как все вместе являются частью «всеобщего Текста» (Косиков 1989, Ильин 1989). Согласно Деррида, всё - история, общество, культура и сам человек - может быть понято и прочитано как Текст, который становится «потенциально бесконечной чередой цитат». Это «положение привело к восприятию человеческой культуры как единого интертекста, который в свою очередь служит как бы претекстом любого вновь появляющегося текста».18
Таким образом, в теории постструктурализма снимается проблема заимствований и влияний, первичности и вторичности текста: через призму интертекста мир предстаёт как огромный Текст (Ж. Деррида: «мир есть текст»), который превращается в «эхокамеру» (Р. Барт), «мозаику цитат» (Ю. Кристева), «палимпсест» (Ж. Женетт), где каждое новое высказывание пишется на основе предыдущих. Следовательно, все создаваемые тексты имеют, с одной стороны, единый претекст (литературная традиция, культурный контекст), а с другой стороны, сами являются интертекстами.
Подобные постструктуралистские подходы к тексту как к «новой ткани, сотканной из старых цитат» (Р. Барт), и к проблеме интертекстуальности вообще имеют немало спорных положений. Стирается само понятие текста как неординарной, индивидуально неповторимой структуры, утрачивается творческая активность субъекта (М. Фуко, Р. Барт). Все эти положения имеют право на существование лишь теоретически. В художественной практике интертекстуалыюсть функционирует только благодаря автору, создателю текста. Структурно-семиотический подход внёс важные методологические установки в разработку проблемы интертекстуальности. Существенным является представление об искусстве как семиотической системе, о знаково-коммуникативной природе текста.
18 Ильин И. Постструктурализм. Деконструктнвизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 384-391.
Однако не все современные литературоведы признают расширенное понимание и толкование понятия «интертекстуальность». Представители коммуникативно-дискурсивного анализа, нарратологии Л. Дэлленбах и П. Ван ден Хевель считают, что буквальное следование принципу интертекстуалыюсти делает бессмысленной всякую коммуникацию. Они понимают интертекстуальность более конкретно, как взаимодействие различных видов дискурсов, существующих внутри текстов. Их интересует проблема взаимодействия «своего» и «чужого» слова, которая волновала и Бахтина.
Встречаются и другие теории, основанные на чрезмерности интертекстуального давления на творческую личность писателя. Например, X. Блум даёт своей работе название «Страх перед влиянием»19, в которой описывает подсознательный бунт оригинального таланта или «страх влияния» традиции, проявляющейся в форме непреднамеренного искажения наследия классиков.
Особый интерес представляют современные классификации форм и приёмов интертекстуальности, принадлежащие западным исследователям, -Л. Женни, П. X. Торопа, Ж. Женнет, У. Бройха. Их интересуют конкретные формы интертексуалыюсти (заимствование, реминисценция, переработка тем и сюжетов, парафраза, аллюзия, пародия, подражание, цитация и т. д.), а также проблема функционального значения интертекстуальности.
Жерар Женнет разработал практическую модель исследования межтекстовых отношении , уделяя основное внимание не частным текстуальным связям, а произведению как целостной структуре. Он предложил собственную классификацию разных типов взаимодействия текстов.
В последнее время появились интересные отечественные исследования, представляющие новые способы классификации и виды интертекстуальных
19 Bloom Н. The anxiety of Influence: Л theory of poetry. N. Y., Oxford, 1973.
20 Женнет Ж. Палимпсесты: Литература второго уровня, М., 1982.
контактов. Среди них можно выделить работы И. П. Смирнова (1995), Н. А. Фатеевой (1995, 1997,2000), О. А. Проскурина (1999).
Фатеева предлагает классификацию, в основе которой лежат основные классы интертекстуальных связей, предложенные Женнетом, а принципы, разработанные Торопом, «становятся точкой отсчёта для таких категорий, как атрибутивность - неатрибутивность заимствованного текста или его части, явный или скрытый характер атрибуции, способ и объём представления исходного текста в тексте-реципиенте»21. Кроме типов интертекстуальности Женнета Фатеева выделяет новые модели: интертекст как троп или стилистическая фигура, интермедиальные тропы, заимствование приёма, а также поэтическую парадигму. В основе понятия «поэтическая парадигма», разработанного Н. В. Павлович, лежит идея, что «каждый поэтический образ существует не сам по себе, а в ряду других, сходных с ним образов... он не случаен, не обусловлен только данным контекстом, а реализует общую идею, модель, образец, или парадигму»22.
Многие исследователи, говоря об интертекстуальности, различают и читательскую (исследовательскую), и авторскую стороны. По мнению М. Риффатерра, читатель выявляет интертекстуальность, как только он сталкивается с поиском смысла текста. Фатеева также исследует проблему межтекстовых взаимодействий с двух сторон - читательской и авторской. Существование интертекстуальности невозможно без ее признания читателем, т. е. интерпретатором. Ведь возможность установления интертекстуальных контактов зависит от объёма культурной памяти автора и читателя. Для автора интертекстуальность - это способ обогащения собственного текста, утверждения творческой индивидуальности. Для читателя интертекстуальность определяется как способ более основательного и глубокого понимания текста за счёт выявления связей с другими текстами. В этом случае интертекстуальность является «механизмом метаязыковой рефлексии»,
21 Фатеева Н. Л. Типология интертекстуальных элементов и связей в художественной речи // Известия ЛН.
Серия литературы и языка. 1998. T.57. №5. С. 26.
22 Павлович И. В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. М, 1995. С. 73.
позволяющим автору определить способ генезиса собственного текста, а читателю - углубить понимание23.
И. П. Смирнов предпринял попытку выдвинуть правила интертекстуалыюго взаимодействия, выявить все возможные типы отношений между произведениями - создать своеобразную «интертекстуальную логику». Книга Смирнова «Порождение интертекста» долгое время оставалась единственным исследованием на русском языке, посвященном проблеме интертекста. И хотя автор не даёт конкретного определения этого термина, по некоторым фразам можно предположить, что интертекст включает в себя два и более художественных произведения, объединённых признаками интертекстуалыюй связи. По мнению исследователя, одно произведение может «порождать» несколько интертекстов, точнее, парадигмы интертекстов. Интертекстуальность он трактует как свойство художественного произведения формировать собственный смысл с помощью ссылок на другие тексты24.
Своеобразный подход к проблеме интертекстуальности с применением теоретических обоснований на поэтической практике был предложен в одной из последних работ - исследовании О. А. Проскурина «Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест». Отрицая постструктуралистское понимание интертекстуалыюсти, связанное с концепцией «смерти автора», не придерживаясь различных классификаций и строгой системности, которые, по мнению исследователя, иногда не пригодны для изучения реальных литературных явлений и текстов, Проскурин стремится понять действие механизмов интертекстуальности в исторической динамике на примере поэтического наследия Пушкина.
В контексте всего постмодернистского мировоззрения
интертекстуальность воспринимается как единый механизм порождения текстов. Однако интертекстуальность нельзя сводить лишь к проблеме источников и влияний и рассматривать как чисто механическое включение
23 Фатеева Н. Л. Иитертекстуалыюсть и ей функции в художественном дискурсе // Известия РАН. Сер.
литературы и языка. 1997. Т. 56. №5. С. 19-20.
24 Смирнов И. П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества
Б. Л. Пастернака. М., 1995. С. 34.
ранее созданных элементов текста в последующие тексты. Такой взгляд на теорию интертекстуальности кажется нам весьма ограниченным. Ведь понятие интертекстуальности включает в себя не только присутствие в новом тексте заимствованных элементов предшествующих текстов, но и наличие единого текстового пространства, в котором создаётся возможность для текстов свободно проникать друг в друга. В этом случае имеют право на существование как сознательные отсылки к «чужому тексту», так и невольные заимствования.
В последнее десятилетие XX века в контексте проблемы интертекстуальности стало появляться понятие «интермедиальность», которое генетически восходит к понятию «взаимодействие искусств». Однако проблема взаимодействия искусств всегда интересовала исследователей и, начиная с XX века, получала различное толкование у разных теоретиков искусства.
Интермедиальность - это особый тип внутритекстовых взаимосвязей в художественном произведении, основанный на взаимодействии художественных знаков различных видов искусств. Само явление интертекстуальности заставило акцентировать внимание, прежде всего, на характере межтекстовых связей, что позволило выдвинуть гипотезу о «полиглотизме» (Лотман) любой культуры и наряду с этим о «полиглотизме» любого художественного произведения. Культура в принципе полиглотична, и тексты её всегда реализуются в пространстве как минимум двух семиотических систем. Слияние слова и музыки, слова и жеста в едином ритуальном тексте было отмечено академиком Веселовским как «первобытный синкретизм». Следовательно, явление полиглотизма, по Лотману, - это явление языкового «многоголосия» или «интерсемиотичности», так как в полихудожественном произведении взаимодействуют разные семиотические ряды. Произведение, прежде чем войти в «сознательную сферу» мышления и воплотиться в каком-либо дискурсе, первоначально пребывает, или рождается, в иной семиотической структуре.
В этом аспекте приобретает актуальность и становится функциональным понятие «медиа», которое используется для обозначения огромного
информационного пространства, образуемого средствами массовой информации. Более широкое толкование понятия «медиа» предлагает И. П. Ильин. Он считает любую знаковую систему (художественную и нехудожественную), включенную в текст, источником информации и частью информационного пространства.
Интермедиальность принято рассматривать в контексте интертекстуальных связей. Согласно постструктуралистской концепции интертекстуальности (Деррида, Косиков, Ильин) любое художественное явление воспринимается как текст: картина, роман, симфония, скульптура получают свое текстуальное прочтение, вовлекаясь в единый безграничный текст, которым оказывается весь мир. Однако в системе интертекстуальных отношений связи рассматриваются внутри одного семиотического ряда, а интермедиальность предполагает организацию текста посредством взаимодействия различных видов искусств, поэтому в интермедиальном пространстве функционируют разные семиотические ряды.
Таким образом, под интермедиальной связью понимается связь поэтического или прозаического текста с произведениями смежного искусства. Н. В. Тишунина понятие интермедиалыюсти определяет как «наличие в художественном произведении таких образных структур, которые заключают информацию о другом виде искусства»25. Словесная картина никогда не бывает тождественной картине живописной, более того, очень часто вербальные образы противоположны визуальным, так как статичность живописного полотна заменяется динамичностью сюжета и литературного образа. Автор считает, что в интермедиальности мы сталкиваемся не с цитацией, а с корреляцией текстов. Хотя многие исследователи при анализе художественного произведения пользуются понятием «интермедиальная цитация», подразумевая под этим цитирование в произведениях одного медиального ранга (например, музыки) образов произведений другого (например, литературы).
25Тишунина II. В. Методолопія интермедиального анализа в свете междисциплинарных исследований // Методолопія гуманитарного знания в перспективе XXI века. Материалы международной научной конференции. С.-П., 2001. С. 48.
Объектом интермедиальной компаративистики является экфрасис,
«важное понятие греко-римской риторики и арсенала описательной
литературы, экфрасис в прямом смысле представляет собой украшенное
описание произведения искусства внутри повествования» . Этот термин
мало распространен в русском литературоведении, однако в зарубежном литературоведении накоплен ряд исследований, посвященных проблеме экфрасиса .
Следовательно, взгляды на проблему интертекстуальных связей постоянно трансформируются. Многообразие научных подходов, в ряде случаев дополняющих друг друга, позволяет подойти к явлению с разных точек зрения. Сама теория интертекстуальности функционирует интертекстуально.
В настоящее время проблема интертекстуальности остается весьма актуальной и интерес к ней стремительно возрастает, так как она связана с общими вопросами дискурса, социокультурными основами порождения и восприятия текста. Интертекстуальный подход придал проблемам поэтической традиции, сравнительно-сопоставительного анализа широту и глобальность. Возросший интерес к данной проблеме свидетельствует о подходе к литературе как безграничной системе, развивающейся в коммуникативном пространстве и открытой для контактов с другими системами.
Интертекстуальный подход к анализу поэтических произведений Брюсова позволяет выявить соотнесенность его произведений с античной, русской и западной литературной традицией, расширить понимание семантики и поэтики его текстов, определить новые способы интерпретации, рассмотреть его творчество как художественную систему, включенную в единый мировой контекст. На интермедиальном уровне произведения Брюсова соотносятся со смежными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой), а также с различными социокультурными пластами (религией, философией, наукой).
Геллер Л. Воскрешение понятия, или Слово об экфрасисе // «Экфрасис в русской литературе: труды Лозанского симпозиума / Под редакцией Л. Геллера. М., 2002. С. 5. 27См. в разделе «Литература по проблеме исследования».
К поэту Валерию Брюсову и его произведениям не было однозначного отношения ни среди его современников, ни среди последующих поколений. Одни характеризовали его как поэта с большим даром, непревзойдённого мастера стиха (Блок, Белый, Горький), другие считали его «неинтересным и ненужным» (Л. Авербах) , упрекали в отсутствии вдохновения и даже таланта (П. П. Перцов, К. И. Чуковский, М. Цветаева), заявляя, что Брюсову «не чуждо величие преодоленной бездарности» (Ю. Айхенвальд) . Учебное пособие по истории русской литературы под редакцией Е. Эткинда, посвященное началу XX века, не удостоило Брюсова даже отдельной главой.
При жизни поэта, особенно после Октября 1917 года, были периоды отречения прежних единомышленников, рьяные нападки и травля критики. Об этом Брюсов вспоминает в «Автобиографии»: «Я был всенародно предан "отлучению от литературы", и все журналы оказались для меня закрытыми на много лет, приблизительно на целый "люстр" (5 лет)»30. После смерти его поэзия никогда не была «запретным плодом», однако его стихи всегда издавали с особым отбором. Даже в семитомном «Собрании сочинений» 1973-1975 годов многие стихотворения не были опубликованы. Только в конце XX века, благодаря стараниям исследователей творчества Брюсова некоторые неизданные ранее произведения поэта увидели свет.
Вскоре после смерти Брюсова стали появляться работы, в которых обозначаются основные темы, мотивы, образы, преобладающие в его поэзии. Одну из глав своей книги «Архаисты и новаторы» (1929) Ю. Тынянов целиком посвятил Брюсову. Исследователь отмечает новаторство и изобретательность поэта. Гудзий в своем исследовании, посвященном раннему творчеству В. Брюсова, считает, что юношеское творчество поэта, «будучи традиционным и даже трафаретным по формам своего выражения, укладываясь в рамки образов, тем и мотивов, подсказанных Лермонтовым, Надсоном, Полежаевым, А.
28 Вечерняя Москва, 1923,14 дек. С. 3.
29 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. Новейшая литература. Т. III. Берлин, 1923. С. 144.
30 Цит. по кн.: Русская литература XX века. В 3-х томах. Под редакцией С. А. Венгерова. Т. 1. М., 1914. С. 110.
Толстым, Мережковским, Фофановым и другими..., вместе с тем насквозь лично и субъективно...»31.
Работы о Брюсове, относящиеся к началу XX века, не имеют исследовательской направленности, а скорее, носят обзорный или обобщающий характер. Идеологические проблемы отодвигали на задний план рассмотрение поэтики, художественных особенностей творчества поэта. Отдельные критические статьи, публикуемые в журналах этого периода, являлись лишь описанием биографии Брюсова, откликом или рецензией на очередной издаваемый сборник или произведение. Для большинства из них характерны непоследовательность в суждениях, тенденциозность, субъективная и односторонняя оценка творчества поэта. Сегодня многие суждения критиков, оценки творчества поэта, относящиеся к тому периоду времени, кажутся нам слишком прямолинейными и однозначными, а потому, спорными.
Не желая понять поэта во всей его сложности и охватить всю его поэзию в движении, некоторые исследователи целиком замыкали поэзию Брюсова в рамках символизма, другие явно преувеличивали влияние французской поэзии на его творчество (М. А. Волошин, Л. П. Гроссман, Н. С. Бурлаков). Многие критики (В. Вейдле, К. Мочульский, И. Гарин) несправедливо утверждают, что «вся послеоктябрьская деятельность Брюсова лишена ценности, и что Брюсов-поэт кончился с преодолением символизма»32. Тенденция к идеализации, к четкой композиционной структуре, к использованию античной культуры, являющаяся одним из определяющих моментов художественного метода Брюсова, давала основания литературоведам связывать его творчество с традицией классицизма. Так, Евг. Аничков, П. Н. Сакулин называли поэта «классиком символизма»33. Классические черты в его поэтическом творчестве обнаруживали как поэты-современники (А. Блок, Вяч. Иванов), так и исследователи творчества Брюсова (Д. Е. Максимов).
31 Гудзий Н. К. Юношеское творчество В. Брюсова //Литературное наследство. Т. 27-28. М. 1937. С. 210.
32 Мочульский К. Валерий Брюсов // Мочульский К. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М., 1997. С. 426.
33 Сакулин П. Н. Речь, произнесенная на юбилейном вечере Брюсова // Юбилейный сборник «Валерию
Брюсову». М., 1924.
В. Жирмунский впервые в брюсоведении обратил внимание на особенности поэтики и стиля Брюсова, что до него не исследовалось. Он указал на сознательную ориентацию поэта на пушкинскую манеру. Первая глава концептуальной работы Жирмунского34 посвящена особенностям стиля эротических баллад Брюсова, во второй главе показано преломление пушкинской традиции в поэзии Брюсова на примере поэмы «Египетские ночи». Жирмунский находит тематическое сходство одноименной поэмы Брюсова с его любовными балладами. Исследователь приходит к выводу, что «по характеру своей поэтики Брюсов не классик, а романтик... Русские символисты всегда оставались чуждыми пушкинской традиции и классическому стилю»35.
Огромный вклад Брюсова в пушкиниану отмечали многие исследователи творчества поэта (М. Цявловский, Г. Лелевич, А. С. Гинзбург и др.). Изучая литературно-критические статьи поэта о Пушкине и анализируя всю деятельность Брюсова-пушкиниста, авторы заключили, что «в ряду писателей, занимавшихся Пушкиным, первое место принадлежит В. Я. Брюсову»36.
В течение длительного периода времени (1930-60-е годы) отмечается значительное охлаждение исследовательского интереса к личности и творчеству Брюсова. За это время не появилось основательных исследований о поэте, за исключением монографии Д. Максимова «Поэзия Валерия Брюсова» . Книга Д. Максимова явилась значительным вкладом в изучении наследия поэта. Исследователем был впервые предложен хронологический принцип деления творческого пути поэта на определенные этапы, что позволило ему проследить эволюцию эстетических и литературно-критических взглядов Брюсова. Затрагивая вопрос о влиянии Некрасова, Надсона, Пушкина, французских поэтов-символистов на Брюсова, Максимов рассматривает его поэзию как целостную систему, обладающую собственными стилевыми закономерностями.
34 Жирмунский В. Валерий Брюсов и наследие Пушкина. С.-П., 1922.
35 Там же. С. 85-86.
36 Цявловский М. Я. Брюсов-пушкинист // Валерию Брюсову. Сборник, посвященный 50-летию со дня
рождения поэта. М., 1924. С. 51.
Максимов Д. Поэзия Валерия Брюсова. Л., 1940.
В 1960-70-е годы появляются работы, в которых исследуется творческая манера поэта, своеобразие его художественной системы. Серьезной работой о жизни и творчестве поэта явилась монография К. Мочульского «Валерий Брюсов», изданная в Париже в 1962 году через семнадцать лет после смерти автора. В. Вейдле определил монографию Мочульского как «полагающую начало изучению» Брюсова, назвав книгу «его загробным подарком, первой обстоятельной и серьёзной книгой общего характера о Брюсове, книгой
беспристрастной, внимательной, а потому своевременной и нужной». В России работа была опубликована лишь в 1997 году. По мнению автора, Брюсов «символистом никогда не был». Поэт интересен Мочульскому, прежде всего, как новатор в области языка, ритмики, как основатель новых тем и жанров в поэзии.
К этому же времени относится ряд исследований, связанных с деятельностью Брюсова-пушкиниста39. Авторов интересовала, прежде всего, работа Брюсова как редактора и издателя пушкинских произведений. Однако вопрос о влиянии поэта-предшественника на творчество самого Брюсова не затрагивается.
Отрадно отметить, что с 1962 года в Ереване, единственном городе, где нашлось место памятнику русскому поэту Валерию Брюсову, в Государственном университете иностранных языков, носящем его имя, вот уже более сорока лет проводятся конференции - «Брюсовские чтения». Энциклопедичность брюсовских познаний и широкий размах его интересов способствуют тематической неисчерпаемости проблем «брюсоведения».
В 1973 году, в связи со столетним юбилеем Брюсова, был издан отдельный том «Литературного наследства» (том 85).
1980-90-е годы стали новым этапом в изучении творческого наследия В. Брюсова. В этот период появляются работы, посвященные исследованию различных аспектов поэтики Брюсова, своеобразию его творческого наследия.
38 Вейдле В. Брюсов через много лет //Мочульский К. Валерий Брюсов. Париж: Ymca-Press, 1962. С.5.
39 Литвин Э. С. В. Я. Брюсов о Пушкине // Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964. С. 203-217; Е.
Тиханчева Брюсов о русских поэтах XIX века. Ереван. 1973.
В них намечаются главные проблемы и ведущие направления исследования художественной системы Брюсова, предлагается опыт комментирующего и сравнительно-сопоставительного анализа отдельных его произведений.
В научной литературе накоплен огромный опыт исследований, посвященных античным традициям в поэзии Брюсова40. Ориентация Брюсова на античную культуру рассматривается как важнейшая особенность, определяющая художественную манеру и стиль поэта. Обращение Брюсова к античным традициям авторы обнаруживали в использовании сюжетов и мотивов, в апелляции к образам, в ритмико-метрических экспериментах. За античными сюжетами и образами многие исследователи обнаруживали современность. А. Ю. Фомин делит все произведения Брюсова с античной тематикой на два вида: произведения «собственно античные», в которых античный колорит составляет художественную основу сюжетно-образной системы поэта, и произведения, в которых античный колорит представляет собой случайные элементы, не связанные с содержательной стороной выражения лирического начала.
Что касается работ, связанных с влиянием фольклорных традиций на творчество Брюсова, то здесь следует отметить статью Э. Литвина41, в которой автор обнаруживает фольклорные интересы поэта и его обращения к образам и мотивам русского народного творчества. Литвин утверждает, что «интерес к русскому фольклору сопутствовал Брюсову на всех этапах его "путей и перепутий"»42. Однако внимание исследователя привлекают, в основном, содержание и поэтика брюсовских песен 1901-1902 гг., ориентированных на современный городской фольклор, а также литературно-критические статьи, рецензии Брюсова, в которых раскрываются взгляды поэта на фольклор и на
40 Хангулян С. Л. Античность в поэтическом творчестве Валерия Брюсова // Диссертация на соискание ученой
степени канд. филология, наук. Тбилиси, 1990; Фомин Л. Ю. Античные мотивы в поэзии В. Я. Брюсова //
Диссертация на соискание ученой степени канд. филологич. наук. М., 1992; Шервинский С. В. Брюсов и Рим //
Валерию Брюсову. Сб., посвященный 50-летию со дня рождения поэта. М. 1924; Мамин А. И. Брюсов и
античный мир // К 5-летней годовщине кончины Брюсова (192401929). М. «Известия ЛГУ» 1930. Т. 2;
Тимофеева H. А. Брюсов и античность // Проблемы зарубежной литературы. М. 1975 и др.
41 Литвин Э. С. Валерий Брюсов и русское народное творчество // Русский фольклор. Материалы и
исследования. М.-Л., 1962.
42 Там же. С. 152.
его значение. В стороне остаются произведения, в которых интертекстуальные связи с фольклором не столь очевидны.
Вопрос интермедиалыюсти творчества поэта не обсуждался брюсоведами, хотя ряд исследователей затрагивал некоторые аспекты этого явления. Обращение Брюсова к музыке как средству выразительности и способу обработки поэтического текста отмечалось в работах О. Томпаковой, Л. Лурье, Е. Г. Эткинда43.
Значительное количество литературоведческих исследований и критических статей посвящено проблеме влияния французских символистов на творчество поэта44. Связь брюсовской поэзии с французскими поэтами рассматривается исследователями на разных уровнях - идейном, образно-тематическом, интонационно-мелодическом и других. По мнению Максимова, «из поэтов французского символизма на молодого Брюсова влияли главным образом три автора - Верлен, Бодлер и Малларме...»45.
Общим местом самых разных исследований, посвященных творчеству Брюсова, являются указания на рассудочность его поэзии, книжность и широту эрудиции, синтетичность и эклектичность его поэтического стиля, соединение в структуре одного произведения разнородных элементов, заимствованных из разных временных и культурных пластов.
В заключение обзора научной литературы, посвященной В. Брюсову, следует отметить, что проблема интертекстуальности его творчества не становилась предметом отдельного исследования. Наличие межтекстовых связей в брюсовской поэзии лишь констатировалось авторами, а не доказывалось путем анализа его стихотворений.
43 Томпакова О. Валерий Брюсов и музыка // Музыкальная жизнь. 1979. №14. С. 18-19; Лурье А. Н..
Поэтический эпос революции. Л., 1975. Эткинд Е. Г. От словесной имитации к симфонизму // Эткинд Е. Г.
Материя стиха. М., 1985.
44 Григорьян К. Н. Верлен и русский символизм // Русская литература. 1971. №1. С. 111-120; Приходько И. С.
Традиция Бодлера в брюсовской трактовке темы города // Лирическое начало и его функции в художественном
произведении. Владимир, 1989. С. 92-100; Михайлова Т. В. Между Верденом и Малларме (В. Брюсов в поиске
путей символизма) // Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и
исторической поэтики. Гродно, 1997. 4. 1. С. 215-220 и др.
45 Максимов Д. Е. Поэзия В. Брюсова. Л., 1940. С. 36.
В данной работе рассматриваются интертекстуальные связи поэзии В. Брюсова, исследуются интермедиальные связи поэтических произведений Брюсова с невербальными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой). Кроме этого, анализируется трансформация фольклорных традиций в поэзии Брюсова.
Предмет исследования - поэтика интертекстуальности в поэзии Брюсова.
Объектом исследования является поэзия Брюсова.
Анализ интертекстуальных связей поэзии Брюсова с творчеством зарубежных авторов (прежде всего французских поэтов-символистов), которые обнаруживаются особенно явно в ранних стихотворениях поэта, в исследовании не проводится. Не рассматривается также присутствие античных идей и образов в творчестве Брюсова, так как этот аспект интертекстуальности его поэзии наиболее полно разработан в брюсоведении. Мы осознанно отказались и от анализа перекличек со стихотворениями русских поэтов, современников Брюсова. Обращение к фольклорной традиции обусловлено тем, что интерес поэта к народнопоэтическим мотивам и образам был особенно плодотворным и устойчивым. Выбор Пушкина в плане сопоставительного анализа мотивирован значимостью его творчества для мировоззренческого и художественного самоопределения Брюсова. Он всегда стремился ориентироваться на поэта-предшественника, о чем свидетельствуют не только сознательные отсылки к пушкинским текстам, но и невольное, интуитивное присутствие его тем, мотивов, образов, ритмов. Что касается интермедиальных связей, то выбор продиктован необходимостью рассмотреть творчество Брюсова в контексте культурного диалога. Такие исследования ранее не предпринимались. Для понимания особенностей поэтики Брюсова важным, на наш взгляд, является выход за пределы собственно литературного материала. Для искусства «серебряного века» характерна общая тенденция к художественному синтезу. В начале XX века синтез стал представляться как один из важных путей постижения и разрешения вселенских, мистических и эсхатологических вопросов. Следовательно, художественный синтез был не
только особенностью, но и основой поэтики «серебряного века», в том числе и его яркого представителя Валерия Брюсова, для поэзии которого характерна явная ориентация на философскую традицию, а также образы, мотивы, приемы и принципы, заимствованные из невербальных искусств. Требует пристального исследовательского внимания проблема синтеза философии и поэзии в творчестве Брюсова, так как вопрос влияния философской традиции на творчество поэта является сегодня малоизученным.
Научная новизна диссертации заключается в новом в истории брюсоведения подходе к анализу поэтических произведений Брюсова с точки зрения интертекстуальности. Впервые в рамках одного исследования поэзия Брюсова рассматривается сквозь призму фольклорных, литературных, медиальных (в том числе и философских) истоков. Наиболее важным в работе является выявление различных форм межтекстовых взаимодействий, определение их характера и функциональной значимости. В диссертации охвачен широкий круг недостаточно изученных проблем литературной рецепции наследия Пушкина в поэзии Брюсова, а также преломления фольклорных мотивов в его поэтическом творчестве. Принципиально новой является постановка и решение проблемы интермедиалыюсти поэтических текстов Брюсова.
Актуальность научной работы определяется необходимостью комплексного изучения поэзии Брюсова в ее взаимосвязи с предшествующей литературной традицией, без чего не может быть достигнуто глубокого понимания своеобразия его творчества как целостной художественной системы. Исследование интертекстуальности поэзии Брюсова, принципов ее функционирования в сфере индивидуального стиля поэта является одной из важных задач брюсоведения.
Методологической основой диссертационной работы является системный подход, заключающийся в изучении произведения как сложного образования, в котором выделяются различные семантические уровни взаимодействия между собой как компоненты единой системы. Мы опираемся
на историко-типологический метод, позволяющий выявить взаимосвязь брюсовской художественной концепции с предшествующей литературной и фольклорной традициями. За основу берутся литературоведческие исследования, посвященные вопросам историко-культурной традиции (исследования В. Жирмунского, М. Бахтина, Э. Литвина, В. Мусатова). В работе используется методика интертекстуального анализа художественного текста, разработанная в трудах отечественных исследователей (Ю. М. Лотмана, А. К. Жолковского, И. П. Ильина, И. П. Смирнова и др.) и западных постструктуралистов (Р. Барта, Ж. Деррида, Ж. Женнет). Понятие интертекстуальности в работе не связано с постструктуралистским отрицанием роли автора. Мы придерживаемся традиционного понимания произведения как целостного текста, отражающего авторский замысел. Важное значение для обоснования положений исследования имеют работы брюсоведов Д. Максимова, К. Мочульского, М. Гаспарова и др. В процессе исследования были использованы работы, затрагивающие проблему синтеза искусств (статьи Н. А. Фатеевой, Н. В. Тишуниной, монография И. Г. Минераловой, труды Лозаннского симпозиума под редакцией Л. Геллера). Предпринятый в работе интертекстуальный подход к анализу стихотворений Брюсова поможет осознать важные моменты его творческой индивидуальности, уточнить некоторые аспекты теории и практики интертекстуального анализа.
Материалом диссертации послужили поэтические произведения Брюсова, а также его литературно-критические статьи, дневниковые записи, эпистолярные тексты, воспоминания современников. В процессе исследования были привлечены стихотворения и поэмы Пушкина, фольклорные источники, философские труды Ницше, Шопенгауэра, Лейбница, Федорова.
Цель работы - восстановить художественный контекст поэтических произведений Брюсова, показать характер и «механизмы» взаимосвязи его поэзии с культурной традицией, расширить представление о содержательной и художественной стороне его стихотворений, объяснить функциональное значение поэтики интертекста в структуре стиля поэта.
Для достижения данной цели были поставлены следующие задачи:
1.Обозначить место интертекстуалыюсти в поэтическом творчестве Брюсова.
2.Выявить «механизмы» усвоения и трансформации фольклорных традиций в поэтическом наследии Брюсова, определить значение мотивов и образов русского народного творчества в текстах поэта.
3.Раскрыть характер творческого восприятия Брюсовым художественного наследия Пушкина, установить степень и уровни влияния его творчества на поэзию Брюсова (содержательный, структурно-композиционный, ритмико-интонационный, жанрово-стилевой), провести анализ пушкинских реминисценций в брюсовских стихотворениях.
4.Рассмотреть интермедиальные связи поэзии Брюсова со смежными искусствами, показать способы осуществления этих связей в поэтических произведениях.
5.0пределить характер преломления научно-философских концепций в творчестве Брюсова, установить их функциональное значение в стихотворных текстах.
Научно-практическая значимость. Материалы исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XX века, при проведении спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению поэзии «серебряного века», составлении учебных пособий по творчеству Брюсова для студентов филологических факультетов и преподавателей словесности, а также при проведении внеклассных и факультативных занятий по литературе в школе. Результаты исследования могут заинтересовать культурологов, искусствоведов, занимающихся проблемой синтеза искусств.
Апробация исследования осуществлялась на международных конференциях, итоговых научных конференциях Астраханского государственного университета. Результаты работы обсуждались на заседаниях
кафедры русской литературы XX века АГУ. Материалы диссертации представлены в журнальных публикациях.
Структура работы. Исследование состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка, включающего 340 наименований.
В I главе рассматриваются интертекстуальные связи поэзии Брюсова с фольклором. II глава посвящена анализу пушкинских реминисценций в поэзии Брюсова. В III главе исследуются интермедиальные связи поэтических произведений Брюсова с невербальными видами искусств (музыкой, живописью, скульптурой и архитектурой), а также научно-философскими теориями и концепциями.
Основные положения, выносимые на защиту:
1.Интертекстуальные связи поэзии Брюсова с предшествующей фольклорной и литературной традицией являются не случайным фактом брюсовской поэтики, а закономерным явлением, ставшим частью его литературно-эстетической позиции. Поэт прибегает не только к имплицитным случаям интертекстуальности (аллюзия, скрытая цитата, реминисценция, ритмические переклички), но и к эксплицитным формам межтекстовых взаимодействий. Иногда у Брюсова встречаются «сборные» или полигенетические цитаты, отсылающие одновременно к нескольким исходным текстам («Блудный сын», «Вариации на тему "Медного всадника"»). Вовлечение несколько источников в интертекстуальный диалог значительно расширяет смысловую перспективу авторского текста, усиливая полифоничность его звучания.
2.Характер взаимоотношений Брюсова с фольклорной традицией, текстами смежных искусств мотивирован поиском новых художественных форм и средств, стремлением расширить границы поэтического мира. Процесс преемственности народнопоэтических традиций осуществлялся неодинаково на различных этапах поэтического творчества Брюсова. Первоначально у Брюсова присутствует декоративное использование народнопоэтических мотивов и образов, впоследствии обращение к фольклору было творческим
заимствованием, художественным приемом с самостоятельной функциональной обусловленностью. Произведения Брюсова, ориентированные на фольклорную традицию, можно условно разделить на две группы: произведения, в которых сознательно используются фольклорные мотивы и образы, и произведения, в которых фольклорные элементы представляют собой случайные отсылки, обусловленные лишь логикой поэтической структуры или авторскими симпатиями. К отдельной группе относятся фольклорные стилизации, «опыты» Брюсова в духе народной поэзии, воспроизводящие интонацию, ритм, языковые особенности фольклорного источника. Брюсов переосмысливал произведения народного творчества, трансформировал мотивы и образы, вносил изменения, дополняя новыми элементами.
3.Обращение Брюсова к Пушкину связано с осознанием и утверждением собственных литературных позиций. Брюсов использует в своем творчестве наиболее универсальные образы Пушкина: образы «Медного всадника», «памятника», «поэта» и т. д., однако наполняет их собственным содержанием. Поэт заимствует у предшественника не только отдельные образы, мотивы, ритмико-интонационные особенности стиха, но и приемы построения стихотворений. В поэзии Брюсова представлены различные типы взаимодействий с пушкинскими текстами: явное или скрытое присутствие пушкинских текстов в форме аллюзий, цитат, реминисценций («В цыганском таборе», «Памятник», «Парки бабье лепетанье»). Явлением метатекстуальности можно считать образец «дописывания» пушкинского текста («Египетские ночи», а также «Вариации на тему "Медного всадника"»). Паратекстуальность обнаруживается в использовании цитат из пушкинских текстов в качестве эпиграфа к собственным произведениям. Многочисленные эпиграфы из пушкинских произведений в основном свидетельствуют лишь об общности темы, а не о совпадении в ее обработке.
4.Брюсов использует в своем поэтическом творчестве не только предшествующий литературный и фольклорный опыт, но и широкий диапазон культурных знаков и кодов, заимствованных из различных видов искусства.
Интсрмедиальность, которую мы понимаем как частное проявление интертекстуальности, органично включается в поэтическую систему Брюсова. Интермедиальные отношения в поэзии Брюсова устанавливаются либо через систему отсылок к конкретному медиальному носителю (живописной картине, скульптурному произведению, музыкальному тексту), осуществляя переход на словесный уровень, либо посредством использования приемов и принципов, заимствованных из смежных искусств. В аспекте интермедиального анализа становится значимым явление экфрасиса, используемое Брюсовым в качестве приема, с помощью которого описывается не само произведение искусства, а его восприятие поэтом.
5.Поэзия Брюсова вбирает в себя разные философские идеи и концепции, которые становятся предметом рефлексии. Это способствует расширению границ интертекстуального диалога и углублению семантики его произведений. Различные философские теории представляют собой сложное комбинирование: атеизм, безверие сочетается с использованием библейских мотивов и образов, отождествлением лирического субъекта с богом, оккультизм и эсхатологические идеи с ницшеанской «философией жизни» и «идеей бессмертия» Федорова.
Мотивы и образы русского фольклора в творчестве Брюсова
Проблема взаимодействия литературы с фольклором всегда являлась актуальной и важной. Многие русские писатели и поэты проявляли интерес к устному народному творчеству. Целая плеяда лучших представителей классической литературы - Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Толстой и многие другие - обращались к поэтическим богатствам народного творчества.
Поэзия В. Брюсова отличается широтой культурно-исторических интересов, богатством образов и ассоциаций, заимствованных из самых разных источников. Интересы и увлечения Брюсова многообразны. Это античная мифология и литература, французская и армянская поэзия, русская поэзия и т. д. Кроме того Брюсов - замечательный пушкинист и прекрасный переводчик. Все эти интересы и пристрастия поэта оставляли видимый отпечаток в его творчестве.
Брюсов интересовался и русским народным творчеством. В его поэзии, критических статьях и литературных выступлениях содержатся обращения к мотивам и образам русского фольклора, наблюдения над метрикой народного стиха, а в архиве - записи нескольких устных произведений, наброски стихов на фольклорные темы, а также собственные опыты в духе традиционных фольклорных жанров.
В данной главе мы постараемся выяснить способы взаимодействия поэзии Брюсова с фольклором, формы преломления народнопоэтических традиций в его творчестве, а также определить и показать функциональную роль фольклорных образов и мотивов.
Впервые Брюсов познакомился с русским фольклором во время пребывания в московской частной гимназии Л.И. Поливанова (1890 - 1893гг.). Поливанов сам вел курс русской словесности, был истинным ценителем народной поэзии и составил одно из лучших изданий русских былин «для семьи и школы».
Вероятно, именно под влиянием Поливанова Брюсов проникся любовью к былинному эпосу. В своих опытах по теории русского стиха Брюсов ссылается также на работы Ф.А. Корша, который читал курс лекций в Московском университете. Несомненно, одной из причин обращения Брюсова к народной поэзии были его занятия историей русской лирики и русского стихосложения.
Однако были и биографические предпосылки возникновения интереса Брюсова в 1898-99гг. к русской народной поэзии. По признанию самого Брюсова, толчком к созданию цикла песен и сказаний было посещение его A.M. Добролюбовым в июле 1898 года: «Он собирал народные песни, сказки, заговоры, причитания. Он знал их наизусть много-много, совсем неизвестных, никем не записанных».1
Фольклорные материалы из коллекции Александра Добролюбова и его собственные подражания народным жанрам производили на Брюсова огромное впечатление: «Он читал мне народные песни. Он умел выбирать такие и читал так хорошо, что они совсем пленяли».2 Его стихи, которые были написаны ещё до разрыва с литературой и ухода «в народ», Брюсов считал только внешне близкими французской поэзии, а по существу связанными с русским народным стихом. Брюсов, потрясённый визитом Добролюбова, сохранил и изучил все оставленные им рукописи, впоследствии издав две его книги - «Собрание сочинений» и «Из мира невидимого».
Первые отголоски русского фольклора появляются в творчестве Брюсова в 1898 -1899 гг. Они наиболее ярко выражены в стихотворениях «Сказание о разбойнике» (1898г.), в котором он воспроизвел склад духовного стиха, «На новый колокол», (песня «сборщиков», 1898), а также в произведениях Брюсова на темы русского средневековья - «Разоренный Киев» (1898), «О последнем рязанском князе Иване Ивановиче» (1899).
По отбору фольклорных источников и принципам их художественной обработки эти произведения составляют единый цикл, который занимает значительное место в развитии поэзии Брюсова. Этот цикл явился свидетельством приближения поэта к теме родины и доказательством того, что «стихийная душа» народа была действительно близка Брюсову.
После выхода в свет «Третьей стражи» Брюсова критики сразу обратили внимание на «Сказание о разбойнике», причислив его «к лучшим по простоте образчикам нашей современной народной поэзии».3
Первые обращения поэта к русскому фольклору отметил М. Горький, который в рецензии на «Сказание о разбойнике» писал: «...оно очень значительно как по содержанию, так и исполнению. В нем прекрасно выдержан народный склад речи и наивность творчества, оно вполне заслуживает быть отмеченным как вещь оригинальная и даже крупная».4 С трогательной простотой рассказывается здесь о чуде духовного перерождения лиходея-разбойника, явившегося в женский монастырь с целью предать его товарищам на разграбление, но обезоруженного и побеждённого впечатлением совершившегося с ним самим чуда. Всё «Сказание» производит цельное художественное впечатление. В нём нашло выражение присущее Брюсову тяготение ко всему необычному, таинственному, заставляющее его постоянно обращаться к области сверхъестественного, сверхчувственного.
Традиционное и новаторское в песенном цикле книги Брюсова «Граду и Миру»
В 1900 - 1902 гг. Брюсовым было создано несколько песен, которые составили своеобразный фольклорный цикл, впервые опубликованный в альманахе «Северные цветы» & 1902 году под заглавием «Мой песенник», куда вошли написанные ранее стихотворения «На новый колокол» и «Детская». В книге «Граду и миру» песенник был дополнен «Девичьей» и приобрел законченный вид.
Интерес Брюсова к различным песенным жанрам народного творчества зародился в конце XIX века. В 1895 году поэт начал записывать, систематизировать и анализировать уличные песни и частушки, которые явились образцами для создания им собственных песен.
Первым стихотворением, где Брюсов сознательно использует приём «коллажа», вкрапляя в свои стихи строки из подслушанной им песни нищего, было стихотворение «На новый колокол» (или песня «Сборщиков»).
Песня «Сборщиков» представляет собой звучный пересказ говорливой мольбы бесчисленных «калик перехожих», полумонахов, которых в то время можно было встретить всюду по городам, дорогам необъятной Руси. Стихотворение написано в стиле выкриков-прошений на церковные колокола и построение церквей: Пожертвуйте благодетели, На новый колокол, Глас господень Звон колокольный С напевом ангельским Дивно сходен. Наш звон православный Напевом ангельским Поёт и трубит... (I, 283)
Это стихотворение, или «песня», как впоследствии назвал её Брюсов, построено в форме свободного «молитвословного» стиха (термин К. Ф. Тарановского ), который был разработан в переводах и подражаниях библейским псалмам и часто использовался в богослужебных текстах. Особенностью молитвословного стиха Тарановский считает систему ритмических сигналов, обозначающих не конец, а начало стиховых рядов. В этой функции часто выступают повелительное наклонение, звательная форма и синтаксическая инверсия. Брюсов также пользуется этими приемами молитвословного стиха. Его песня напоминает своеобразный перезвон колоколов, который создаётся чередованием ударных и безударных слогов, рождая организующий ритм.
М.Горький писал об этом произведении: «Красота этого стихотворения становится особенно понятна, если прочитать его нараспев, именно так, как просят пожертвование сборщики на колокола». Известно, что Брюсов записал более десяти «голосов сборщиков», предварив свои записи следующей заметкой: «Сборщики произносят свои моления нараспев, речитативом; зачастую их моления сбиваются на правильно мерные стихи. Изучение этих голосов может подвинуть вопрос, далеко не решенный, о истинно русском стихосложении... Обыкновенно сборщики говорят речитативом, иные (длинные) стихи выкрикивают скороговоркой, иные (особо важные) протяжно».21 Первые три строки стихотворения Брюсова - точное повторение одного из записанных им «молений». Удивительная мелодичность и народная напевность позволили композиторам сочинить музыку к данному стихотворению. В 1905 году оно было положено на музыку А.Т. Гречаниновым, а в 1916 году Я.В. Вейнбергом.
К 1901 году относится стихотворение «Палочка-выручалочка» («Детская»), написанное в стиле традиционных детских считалок. Считалки относятся к особому виду песен при игре. Они не всегда поются, и к песням их можно отнести лишь условно. В «Детской», как и в некоторых других ранних стихотворениях Брюсова, можно найти символически выраженные архаические представления о жизни и смерти, о земле и небе: Раз, два, три, четыре, пять, Бегом тени не догнать, Слово скажешь, в траву ляжешь, Черной цепи не развяжешь. Снизу яма, сверху высь, Между них вертись, вертись. (I, 283) Именно об этом стихотворении восторженно отозвался Бальмонт, назвав его истинным образцом символической поэзии.
В своих более ранних песнях и сказаниях Брюсов обращался к крестьянскому фольклору, а песни из цикла 1901 - 1902 гг. основаны на современном городском фольклоре. Обращение Брюсова к городскому фольклору не случайно. Городская тема занимает главное место в поэзии Брюсова. Город - это не только одна из главных тем его поэзии, но и общий фон поэтического видения поэта. (Такое понимание сущности урбанизма Брюсова закрепилось в работах многих известных русских исследователей - Г. Лелевича, И. Поступальского, Л. Максимова).
В связи с интересом к городскому быту Брюсов создаёт народно-городскую (мещанскую) и фабричные песни. Через всю урбанистическую поэзию Брюсова проходит образ городской улицы, городской бедноты, который отчетливо запечатлен в цикле песен 1901 — 1902 гг. В народных песнях Брюсова верно схвачены настроение и стиль улицы. В одной из обзорных статей по поводу выпуска в свет книгоиздательством «Скорпион» сборника стихов В. Брюсова «Граду и миру» дана высокая оценка народных, особенно «Фабричных» песен: «Фабричные» песни Брюсова так и кажутся сложенными безымянными поэтами подвалов и мастерских, и сами просятся на музыку».
Рецепция наследия А. С. Пушкина в историко-литературном творчестве Брюсова
Валерий Брюсов на протяжении своего творческого пути находился под влиянием русской классической поэзии и особенно творчества Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета. Несмотря на эпатажность и преобладание декадентских настроений в ранних стихотворениях, «стремление найти свою путеводную звезду в тумане», Брюсов был продолжателем классических традиций русской литературы, приверженцем ясности и простоты в поэзии, тех черт, которые вступали в противоречие с декадентскими тенденциями в его творчестве. С особенной настойчивостью он пытался ориентироваться на Пушкина.
Ощущение неразрывной связи с Пушкиным было свойственно Брюсову с юных лет. «Он видел Пушкина», - вспоминал он о А. Я. Бакулине, своём деде, поэте-самоучке, от которого слышал рассказы о великом поэте. «Тогда в 80-е годы я не мог ещё вполне оценить весь интерес этих воспоминаний...но позже, когда я самостоятельно «пришёл к Пушкину», каждая черта в них стала для меня маленьким откровением»1 - признавался Брюсов.
Кроме биографических предпосылок, были и другие, способствующие возрастанию интереса Брюсова к Пушкину. Обучение в гимназии у Л. И. Поливанова, знатока Пушкина, по свидетельству Брюсова, помогло ему по-настоящему полюбить и оценить Пушкина.
Исследовательские интересы Брюсова-пушкиниста тесно связаны с эволюцией эстетических взглядов Брюсова и отходом его от символизма. Поэтому при изучении работ, посвященных Брюсовым Пушкину, необходимо учитывать время и условия, в которых они создавались, и литературную позицию Брюсова в данный период. Следует отметить, что взгляд Брюсова на роль Пушкина в истории русской литературы не был постоянным на всех этапах его творчества. Если в 1895 году, в период увлечения декадентством, Брюсов считал, что поэтическая традиция Пушкина может принадлежать современности в том случае, если она будет «согрета дыханием Новой поэзии»2, то к 1900-м годам он безоговорочно признавал актуальность Пушкина и свою зависимость от него.
Всю жизнь Брюсов занимался изучением его творчества. Гигантская пушкиноведческая работа Брюсова ставит его в первый ряд русских пушкинистов. «В «возрождении» Пушкина, его культа...Брюсову принадлежит одно из первых мест, если не первое»3.
Брюсовская пушкиниана началась в 1899 году и закончилась в 1924 году за несколько дней до его смерти. Брюсовым написано большое количество статей о Пушкине, значительная часть которых имеет исследовательский характер4. Количество обращений к Пушкину в других случаях настолько многочисленно, что не поддаётся точному учёту. Замысел собрать свои многочисленные работы о Пушкине в отдельный том под названием «Мой Пушкин» возник у Брюсова в 1910 году, но он не был осуществлён при жизни. Спустя пять лет после его смерти в 1929 году под редакцией М.К. Пиксанова вышла книга В. Брюсова «Мой Пушкин». Сборник носит название, выбранное самим Брюсовым. В основе исследования - субъективное, индивидуальное восприятие писателя, в котором, действительно, представлен брюсовский Пушкин.
Начало первого этапа брюсовской пушкинианы, который продолжился до 1904 года, связано с публикацией его рецензии на первый том академического издания полного собрания сочинений Пушкина. Обращение молодого Брюсова к Пушкину было связано со стремлением ранних символистов ориентироваться на классиков русской и мировой литературы.
Брюсовская пушкиниана всеобъемлюща. Она включает и текстологические исследования, и биографические очерки, и статьи по вопросам художественного мастерства и стихосложения. В работах Брюсова поставлены и общетеоретические проблемы историко-литературного изучения творчества поэта.
Брюсов проделывал огромную фактографическую работу, анализировал пушкинские тексты, изучал литературу о Пушкине. Брюсов был неутомим в своих разысканьях новых пушкинских материалов. Известно, что Брюсов проявлял огромный интерес к одной из ценнейших пушкинских коллекций — собранию сочинений А. Ф. Онегина5. Сохранились письма Брюсова к А. Ф. Онегину, которые позволяют глубже узнать Брюсова-пушкиниста6.
Брюсов полагал, что едва ли не всё, что есть в русской поэзии, создано или намечено Пушкиным. С таким сознанием исторической миссии Пушкина Брюсов собирался писать о нём как историк литературы.
М. Я. Цявловский в статье «Брюсов-пушкинист» распределил все работы Брюсова по Пушкину на следующие четыре группы: труды по биографии Пушкина, по пушкинским текстам, историко-литературные статьи и исследования по стихосложению Пушкина.
В статьях «Из жизни Пушкина»(1903), «Первая любовь Пушкина», «Пушкин в Крыму», «Гаврилиада» (1908-1918) Брюсов сообщает некоторые подробности из жизни Пушкина. Несколько работ посвящены политическим взглядам поэта («Пушкин и крепостное право», «Пушкин и царизм»). Брюсов ставит себе задачей воссоздание «живого облика» Пушкина. Он использует субъективные мемуарные свидетельства современников, привлекает поэтические произведения Пушкина для уяснения разных фактов его жизни.
Интермедиальные связи поэзии Брюсова с визуальными видами искусства
Для искусства начала XX века характерно стремление к взаимопроникновению разнообразных явлений русской культуры. В это время в художественном сознании была широко распространена идея синтеза искусств, направленная на поиск новых форм художественной деятельности представителями разных искусств. Синтез мыслился как первоочередная задача эпохи, как один из важных путей постижения и разрешения вселенских, мистических и эсхатологических вопросов. Вяч. Иванов признавался: «Синтеза возжаждали мы прежде всего»1. Эти идеи находили воплощение в художественных объединениях этого периода «Мир искусства», журналах «Весы», «Золотое руно», в спектаклях театра В. Ф. Комиссаржевской. В связи с этим А. Блок писал: «Неразлучны в России живопись, музыка, проза, поэзия... Вместе они образуют единый мощный поток, который несет в себе ношу национальной культуры»2.
Особенностью поэтики Брюсова является ассоциативность мышления, синтетичность поэтических форм и жанров, включение в художественное пространство разных видов искусства. В поэзии Брюсова обнаруживаются интермедиальные связи с визуальными видами искусства: живописью, скульптурой, архитектурой. Для художественного метода Брюсова характерна установка на живописность, изобразительность слова. Поэту присуще особое цветовое восприятие мира, поэтому нередко его стихи запоминаются в виде цвето-звуковых аккордов: Мох, да вереск, да граниты. Чуть шумит сосновый бор. С поворота вдруг открыты Дали синие озер. (I, 379)
К закономерностям живописи Брюсов обращается в книге стихов «Семь цветов радуги» (семь цветов солнечного спектра). Живописные картины обнаруживаются в стихотворных циклах («На Сайме») и в отдельных произведениях («Вешние воды», «Охотник», «Вечер над морем», «Ранняя весна», «Вечерние пеоны» и др.). Как будто мазками кисти рисует поэт «ряд картин, и близких и далеких»: Море сумрачное движется, Льдины белые неся. В облаках чуть зримо нижется Светло-синяя стезя. (11,115) Желтым шелком, желтым шелком По атласу голубому Шьют невидимые руки. К горизонту золотому, Ярко-пламенным осколком Сходит солнце в час разлуки. (1,378) Живописные изображения у Брюсова иногда являются источником тропов. С помощью живописной образности поэт выражает основное содержание поэзии, ее многоликость и динамичность. Поэтическая живописность у Брюсова, как правило, усиливает смысловую насыщенность художественного образа. Показательно в этом плане одно из ранних стихотворений - «Творчество» (1895), в котором с помощью живописных приемов автор стремится передать собственное мироощущение:
Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине... Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне... Звуки реют полусонно, Звуки ластятся ко мне. (1,35)
Некоторые поэтические тексты Брюсова вызваны экфрастическим импульсом, и поэт стремится «перевести» на язык поэзии выразительные возможности языка живописи. Так, в стихотворении «Раньше утра» художественный синкретизм представлен в описании ночного города: Недвижные дома - как тысячи могил... Там люди трупы спят, вдвоем и одиноко. То навзничь, рот открыв, то ниц - на животе, Но небо надо мной глубоко и высоко, И даль торжественна в открытой наготе! (I, 328) Живописные принципы изображения используются и в других произведениях: Холодная ночь над угрюмою Сеной, Да месяц блестящий в раздробленной влаге, Да труп позабытый, обрызганный пеной. «В старом Париже» (I, 73)
В живописи и поэзии Серебряного века широко отображались темы смерти и самоубийства, часто изображались трупы. Брюсов также не обошел эти темы в своем творчестве («Мертвец», «Самоубийца», «Голос мертвого» и ДР-) В поэтических текстах Брюсов часто прибегал к приему цветовой синтезии, иногда несовместимой: «тот ал, тот синь, тот бледно-бел», «зеленый, алый, странно-синий», «молочно-голубой». В поэзии Брюсова преобладают синие, голубые, золотые цвета. Цветовые аналогии приводят к картинам Врубеля. Но не только близость в цветовом восприятии объединяет Врубеля и Брюсова. Некоторые детали и образы вызывают ассоциации с произведениями художника, очевидно и сходство их мироощущения. Врубель является автором знаменитого портрета Брюсова. Известно, что поэт им очень гордился. В очерке «Последняя работа Врубеля» он писал: «После этого портрета мне других не нужно. И я часто говорю, полушутя, что стараюсь остаться похожим на свой портрет, сделанный Врубелем»3.
