Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Роман с историей» 10
1.1. От «Отблеска костра» к роману «Старик» 10
1.2. Казачество на страницах романа 22
1.3. Прототипы в романе «Старик» 41
Глава II. Поэтика романа Трифонова «Старик» 68
2.1. Черты жанра исторического романа в «Старике» Ю. Трифонова 68
2.2. Смысл названия романа Ю. Трифонова «Старик» 86
2.3. Особенности композиции и сюжетосложения романа Ю. Трифонова «Старик» 89
2.4. Рациональное и эмоциональное в романе Трифонова «Старик» 106
2.5 Автор в романе Трифонова «Старик» 119
Глава III. Литературные традиции в романе Ю. Трифонова «Старик» 130
3.1. Литературная традиция 130
3.2. Пушкинские традиции в романе Ю.Трифонова «Старик» 146
3.3. Традиции Достоевского в романе «Старик» 155
3.4. Шолоховские традиции в романе Трифонова 161
Заключение 171
Список использованной литературы 183
Приложение 206
- От «Отблеска костра» к роману «Старик»
- Черты жанра исторического романа в «Старике» Ю. Трифонова
- Рациональное и эмоциональное в романе Трифонова «Старик»
- Пушкинские традиции в романе Ю.Трифонова «Старик»
Введение к работе
Проблема соотношения исторического времени и судьбы человека во многом определяет проблематику литературы XX века, формирует эпическую жанровую проблематику. Это обусловлено в первую очередь тем, что исторический процесс XX столетия (катаклизмы, потрясения, ломка традиционного уклада национального быта) обнаружил повышенную агрессивность не только по отношению к общей судьбе, но и судьбы отдельного человека. Первая мировая война, две русские революции, гражданская война, сталинские репрессии, длившиеся до середины XX века, практически лишили человека права частного бытия, поставили его в прямые отношения с историческим процессом. Жизнь человека оказалась в прямой зависимости от исторических катаклизмов XX века, что нашло отражение в литературе этого периода. Как отмечает С. Бочаров, литературный герой «подвергается воздействию исторического процесса в целом, несравненно более широкому, чем воздействия среды. В этом «рандеву» с историей человек выступает прежде всего не как составная часть социального сообщества, а как личность, имеющая непосредственный контакт с ведущей исторической закономерностью. История больше не позволяет замкнуться в рамках среды, что ослабляло бы субъективную ответственность человека, властно выволакивает человека из этих рамок, заставляет встать к себе, так сказать, в личное отношение» (Бочаров, 1960:156). Таким образом, в литературе XX века по-новому зазвучал вопрос о соотношении времени частного человеческого бытия и исторического времени. В качестве обстоятельств, воздействующих на человека, формирующих его судьбу и личность выступает история, глобальные исторические процессы. Человек оказался один на один с историей, оказался в водовороте исторических событий часто против собственной воли.
В центр был поставлен вопрос о характере отношений человеческой личности и исторического времени. Каждый художник в зависимости от собственной творческой концепции мира и человека вырабатывает свое решение данного вопроса. Так, М. Шолохов в «Тихом Доне» показал разрушение традиционных форм национальной жизни и поднял вопрос об оправданности тех жертв, что были принесены на алтарь гражданской войны, в целях и историческом смысле которой сомневаются герои романа. Почти через 50 лет в диалог с Шолоховым вступает Ю. Трифонов романом «Старик».
Творчество Ю. Трифонова занимает особое место в русской прозе XX века. Для многих читателей, прежде всего для советской интеллигенции 1970-1980-х годов, Трифонов был властителем дум, интерес к его творчеству был огромен, выход новых произведений был событием для читателей. В новое время, в ситуации постсоветской действительности интерес к трифоновской прозе ослаб. И лишь в последние годы писатель вновь стал востребован. Сегодня мы воспринимаем прозу Трифонова иначе, чем его современники, но, может быть, с еще большим интересом. А между тем сегодня те нравственные ценности, ценности, которые составляют суть трифоновского мировидения, оказываются значимыми не менее, чем в те годы, когда создавались его романы.
В литературно-критическом и литературоведческом осмыслении Трифонов прошел путь от «советского писателя» к «писателю советской эпохи». Первый этап изучения творчества Ю. Трифонова относится к 50-60-м годам XX века: появляются рецензии и немногочисленные литературно-критические статьи, в которых произведения писателя рассматривались в контексте художественных исканий советской литературы (Л. Лазарев, 3. Финицкая, Л. Якименко). В 70-е годы к исследованию прозы Ю. Трифонова обращались В. Кожинов, В. Сахаров, Л. Аннинский, при этом существенное влияние на литертурно-критические работы о произведениях Ю .Трифонова оказали идеологические установки времени.
Работы B.C. Перцовского, Г.А. Белой, В.М. Пискунова, А.Г. Бочарова, В.А. Суханова, СИ. Ереминой представляют собой новый этап осмысления художественного мира писателя. Особый интерес представляют работы Н. Ивановой «Проза Юрия Трифонова», Ю. Оклянского «Юрий Трифонов: Портрет воспоминание», поскольку в них дана общая картина творческого пути писателя, прослежена эволюция художественной мысли Трифонова, выявлены общие тенденции развития, мотивы, проблемы, а также работу К. Магд-Соэп. «Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции». В недавнее время появился ряд новых работ о Трифонове - И. Сухих, И.А. Калиной, А.В. Шаравина и др. И все же творчество Трифонова исследовано далеко не полно. Более того, во многом Ю. Трифонова можно назвать непрочитанным писателем XX века. Не собран и не систематизирован материал о творческой истории его произведений. За идеологическими спорами критики и читатели во многом проглядели Ю. Трифонова - художника. При всем обилии отдельных наблюдений не изучена в ее системности проблема литературных традиций в творчестве писателя.
Творческая эволюция Ю. Трифонова - эволюция его эстетических принципов, его поэтики - показательна для истории русской литературы второй половины XX века. Одним из этапных произведений в творчестве писателя стал роман «Старик», в котором закономерности творческой эволюции Ю. Трифонова проявились в полной мере.
Сказанное выше дает возможность четко обозначить актуальность нашего исследования, посвященного целостному и системному рассмотрению романа Ю.Трифонова «Старик».
Объектом нашего исследования является роман Ю. Трифонова «Старик» как художественная целостность.
Предмет исследования составляет творческая история романа, значимые аспекты его поэтики, литературные традиции в романе.
Материалом послужили произведения Ю.В. Трифонова - роман «Старик», документально-публицистическая повесть «Отблеск костра», а также материалы из архива писателя, неопубликованные дневники Ю. Трифонова, материалы, собранные в ходе бесед с вдовой писателя, О.Р. Трифоновой, документы, связанные с исторической основой романа и не вводившиеся ранее в научный оборот, а также материалы, предоставленные В.А. Фастовец, внучкой одного из прототипов главного героя романа Ф.К. Миронова.
Цель работы - комплексное, многоаспектное изучение романа Ю.Трифонова «Старик», включающее исследование его творческой истории, поэтики, литературных традиций в романе.
Цель исследования определила его конкретные задачи:
на основании архивных документов и исторических материалов реконструировать творческую историю романа Трифонова «Старик»;
- выявить реальные прототипы персонажей романа Ю. Трифонова «Старик» и особенности их трансформации на пути от исторической к романной реальности;
проанализировать особенности историзма романа Ю. Трифонова путем сопоставления реальных событий и их изображения в романе;
- рассмотреть особенности поэтики романа на различных уровнях;
- выявить истоки и художественные функции литературных традиций в романе «Старик».
Научная новизна. В работе впервые предпринята попытка целостного многоуровневого анализа романа Ю. Трифонова, на основании архивных материалов реконструирована историческая основа произведения, выявлены особенности его поэтики, соотнесенность с традициями русской классической литературы.
Методологической базой диссертационного исследования являются труды по теории и истории романа (М.М. Бахтин, В.В. Кожинов, Ю.В. Манн, Н.Т. Рымарь, Н.Д. Тамарченко и др.), исследования по проблемам историзма в художественной литературе (В.А. Бочкарев, А.С. Курилов, И.М. Тойнбин, Б.В. Томашевский, И.П. Щеблыкин и др.), а также работы по проблемам русского исторического романа (С.М.Петров, Л.П.Александрова, И.А. Калинина, Р.Д. Мессер, В.Д. Ос-коцкий и др).
В диссертации использованы историко-генетический, историко функциональный, сравнительно-сопоставительный методы анализа художественного текста.
Теоретическая значимость работы в дальнейшем развитии представления о творческой истории произведения как основе его художественной структуры, а также в углублении понятия историзм в литературе
Практическая ценность диссертационного исследования определяется возможностью использования его основных положений в учебном процессе, при подготовке общих и специальных курсов по истории русской литературы, спецсеминаров, посвященных изучению русского романа XX века, школьных факультативов, в краеведческой работе. С другой стороны, представленные в работе материал, прежде всего архивные материалы, могут быть использованы для комментариев при подготовке научных изданий произведений Ю. Трифонова, при работе над биографией писателя.
На защиту выносятся следующие положения:
1... Замысел романа «Старик» и его воплощение связаны с устойчивым интересом Ю. Трифонова к истории, обусловленным стремлением понять современное состояние России через призму исторического опыта. История создания романа связана и с обстоятельствами биографии писателя, судьбой его семьи.
2. В ходе работы над романом «Старик» Ю. Трифонов опирался на исторические факты, использовал подлинные документы эпохи (например, дневник своего дяди Павла Лурье). У большинства персонажей романа, как главных, так и второстепенных, имеются реальные прототипы. Факты истории и события биографии реальных лиц были подвергнуты значительной трансформации в соответствии с авторским замыслом. В ходе сопоставления жизнеописания исторических лиц с тем, как их судьба отразилась в трифоновском романе, выявляются особенности авторской позиции, принципы отбора фактов, из чего, в конечном счете, складывается понятие трифоновского историзма.
Особенно четко это прослеживается в образе героя романа - Сергея Кирилловича Мигулина, прототипом которого послужил командир 2-ой конной армии Ф.К. Миронов. Создавая художественный образ на реальной исторической основе, Трифонов подчиняет его изображение законам художественной типизации. 3. Роман Ю. Трифонова «Старик» представляет собой сложное жанровое образование, в котором преобладающим являются черты исторического романа. Это проявилось в особом типе историзма писателя, когда временная дистанция с одной стороны четко обозначается, становясь предметом авторской рефлексии, а с другой - современность показана как итог предшествующего исторического развития.
4. Особенности поэтики романа «Старик» отразились на всех уровнях его художественной структуры, включая заглавие, особенности композиции и сюжетосложения романа «Старик», типы нарратива и формы выражения авторской позиции в романе, отдельные мотивы и образы, пространственно-временную структуру.
5. В романе «Старик» Трифонов опирается на традиции русской классической литературы, в частности, на традиции Пушкина, Достоевского, Шолохова. При этом данную опору нужно видеть не в совпадении отдельных элементов повествовательной структуры текста, отдельных сюжетных линий, типов персонажей, а в глубинном родстве авторской позиции, что позволяет писателю даже в условиях творческой несвободы сохранить приверженность гуманистическим традициям русской классической литературы, обратиться к вечным ценностям человеческого бытия.
Апробация диссертации осуществлялась на кафедре русской литературы
Волгоградского государственного педагогического университета, в ходе обсуждения проблем на методических семинарах, на итоговых научно-исследовательских конференциях. Материалы диссертации были изложены в докладах на региональных конференциях молодых исследователей Волгоградской области (Волгоград, 2000, 2001, 2003); Всероссийской научной конференции «Рациональное и эмоциональное в литературе и в фольклоре» (Волгоград, 2001), Международной научной конференции «Рациональное и эмоциональное в литературе и в фольклоре (Волгоград, 2003); Международной научной конференции «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва, 2003).
Структура работы определяется поставленной целью и задачами, характером исследуемого материала. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, включающего 283 позиции и приложения, в; которое включены не вводившиеся ранее в научный оборот документы, связанные с историей работы Трифонова над созданием романа «Старик» и с исторической основой произведения. Общий объем работы 230 страниц.
От «Отблеска костра» к роману «Старик»
К теме революции, гражданской войны Трифонов обращался на протяжении всего своего творческого пути: этим событиям посвящены документальная повесть «Отблеск костра» и роман «Старик»; в повестях «Дом на набережной», «Долгое прощание», «Обмен» и романах «Время и место» и «Исчезновение» с образами революционеров связано обозначение ретроспективы социально-нравственных проблем. Первым произведением, посвященным этому этапу истории, стала документальная повесть «Отблеск костра» (1965). Как справедливо считает А. Тур-ков, этой повестью открывается «новая страница творчества писателя вообще» (Турков, 1975: 78). В. Оскоцкий так определяет значение этого произведения: «Человек во времени и время в человеке - прямым, непосредственным выходом к этой теме, осознанием, постижением её исторических масштабов и выделяется в наследии Юрия Трифонова «Отблеск костра» - книга, за которой следует признать принципиальное значение поворотного рубежа, переломной вехи в творческом пути писателя» (Оскоцкий, 1983: 621). В данной повести писатель вплотную приблизился к ключевой теме своего творчества — связь Человека и Истории (данную особенность творчества Ю. Трифонова отмечают в своих работах Н. Иванова, И. Сухих, Ю. Оклянский, Н. Лейдерман). Примечательно, что отношения между Человеком и Историей Трифонов видит в «оттепельном» свете, т.е. он полагает, что революционные идеалы являются высшей человеческой мерой, по которой последующие поколения должны сверять свою жизнь. Поэтому в произведениях, написанных с середины 60-х годов по 1973 год, повседневная современность с ее «игрушечными страстями» (С.Г. Бочаров) сопоставляется с высокими идеалами революционного прошлого. Носителями таких идеалов выступают старые революционеры, образы которых находим в рассказе «Был летний полдень» (Ольга Робертовна), повестях «Обмен» (Федор Николаевич), «Долгое прощание» (Александра Прокофьевна). В этом плане справедливо замечание Явчуновского, который отмечает, что «историзм художественного мышления писателя возникал на вполне реалистической основе. ... Как категория идеального, неизменно оказывались подлинные герои истории — люди революционного действия - в их сложных отношениях со временем, в их неизменном противостоянии мещанской пошлости, обывательскому конформизму и если не коммерческому, то нравственному предпринимательству. А там, где их не было, их высокую миссию брал на себя автор — системой своих оценок и расстановкой светотени» (Явчуновский, 106: 58).
В повести «Отблеск костра» Трифонов обратился к самому сложному и важному моменту в истории России - становлению Советской власти. В данном произведении писатель воспроизвел события революционных лет, создал портреты людей того времени, изобразив участников описанных событий в ореоле героических подвигов, так как для большинства людей поколения Ю. Трифонова времена революции и гражданской войны были героической легендой, окружены ореолом святости. Такими в «Отблеске костра» представлены отец писателя, Валентин Андреевич Трифонов, его младший брат - Евгений, легендарные организаторы красных конных армий - Филипп Кузьмич Миронов и Борис Мокеевич Думенко. Ю.В. Трифонов, в сущности, первым извлек из забвенья имена этих видных исторических деятелей начала века, которые были расстреляны в годы гражданской войны (Ф.К. Миронов, Б.М. Думенко) и в годы сталинских репрессий (братья Трифоновы). С одной стороны, это было обусловлено исполнением сыновнего долга, с другой - «напряженное, но уже отстраненное чувство -любопытство человека иной формации, нашего современника к истории, азарт познания: внимательно всмотреться в заново распахнувшееся окошко прошлого, беспристрастно разобраться, что тогда там происходило» (Оклянский, 1987: 94).
В то же время книга «Отблеск костра» стала не только глубокой исторической работой писателя по восстановлению правдивой исторической картины начала XX века, она вместила и судьбу человека. «Я пишу книгу не о жизни, а о судьбе, - говорит автор. - И не только о своем отце, а о многих, многих, о ком я даже не упомянул. Их было очень много, знавших отца, работавших рядом, похожих на него» (Здесь и далее тексты Трифонова цитируются по собранию сочинений. В 4-х томах. М.: Худож. литература, 1985) (Т.4, с. 10). Поэтому на страницах повести появляются имена забытых или вычеркнутых историей людей: Б.Е. Шалаева, А.А. Сольца, В. Засулич, И. Дубровинского, А. Кокорева и многих других, кто «стоял близко к огню», «раздувал пламя», был «кочегаром революции, одним из истопников этой гигантской топки» (Т. 4, с.5). Обращаясь к их судьбам, писатель провозгласил тезис, который определил дальнейшее его творчество: «На каждом человеке лежит отблеск истории. Одних он опаляет жарким и грозным светом, на других едва заметен, чуть теплится, но существует на всех. История полыхает, как громадный костер, и каждый из нас бросает в него свой хворост» (Т.4, с. 3). Но главным героем повести, безусловно, является В.А. Трифонов.
Следует отметить, что через всю жизнь Ю. Трифонов пронес восхищенное чувство к отцу и верность его памяти. Об этом свидетельствуют дневниковые записи писателя, его жена О.Р. Трифонова и многие, знавшие Юрия Валентиновича,., в частности Ю. Оклянский. Несмотря на то, что В.А. Трифонов, его жена, Е.А. Лурье, её" брат, П.А. Лурье были арестованы и объявлены врагами народа, а их родственников ожидала тяжелая участь, в семье Ю. Трифонова сохранялся обширный личный архив отца писателя, поскольку всегда существовала надежда на восстановление справедливости. Среди вещей В.А. Трифонова был сундук, в котором хранились карты Восточного фронта, старые письма, удостоверения, мандаты, воззвания, приказы, протоколы заседаний, военно-полевые книжки, ленты с записями разговоров по прямому проводу, телеграммы, вырезки из газет времен гражданской войны, а также папка с рукописью книги «Контуры грядущей войны», в которой отец писателя предсказал возможный поворот событий, в случае нападения Германии на Советский Союз (эта рукопись сыграла роковую роль в судьбе В.А. Трифонова). Все эти материалы впоследствии станут основой для повести «Отблеск костра» и романа «Старик». «Меня заворожил запах времени, который сохранился в старых телеграммах, протоколах, газетах, листовках, письмах, - пишет Ю. Трифонов. - Они все были окрашены красным светом, отблеском того громадно грядущего костра, в огне которого сгорела вся прежняя российская жизнь» (Т. 4, с. 15 ).
Текст повести изобилует различными документами, найденными писателем не только в архиве отца, но и в ЦГФА. «Ничто не добывается с таким трудом, как историческая справедливость. Это то, что добывают не раскопки в архивах, не кипы бумаг, не споры, а годы», - писал Трифонов в «Отблеске костра». В романе «Старик» он вложил эту мысль о необходимости внимания к фактам, об опасности недостаточно обоснованного подхода в воссоздании минувшего в уста Павла Евграфовича Летунова: «Наша человеческая память - штука ненадежная ... потому, что умеет поразительным образом одно отсеивать, а другое сохранять... Нужны старенькие бумажки, истлевшие на сгибах документы, выцветшие чернила, бледный шрифт «ундервуда» (т. 3, с. 565). Этот подход во многом объясняет документальность прозы Ю. Трифонова, его пристальное внимание к фактам и документам.
В повести «Отблеск костра» показаны судьбы многих участников исторических событий начала века, среди них - Филипп Кузьмич Миронов и Борис Мокеевич Думенко. И Миронов, и Думенко показаны в произведении как «легендарные герои и самородки эпохи гражданской войны» (Оклянский, 1987: 102). Они предстают как самобытные, но противоречивые личности, преданные Советской власти, гениальные военные руководители, которые боролись за новое общество, за новый строй. Судьба этих людей очень трагична, как, пожалуй, трагична судьба любого талантливого человека в тоталитарном государстве.
Черты жанра исторического романа в «Старике» Ю. Трифонова
Исторический роман - сложное эстетическое явление, и совершенно не случайно, что проблема его жанровых особенностей - одна из спорных, активно дискутируемых в литературоведении проблем. Исторический роман в науке давно рассматривается как самостоятельный жанр, хотя границы его четко не определены. Выдвигаемые исследователями критерии жанровой специфики зачастую очень расплывчаты. Так, в XIX веке под историческим романом подразумевали различные по своему характеру произведения об историческом прошлом: «Арап Петра Великого» А.С. Пушкина, «Ледяной дом» И.И. Лажечникова, «Тарас Бульба» Н.В. Гоголя, «Вадим» М.Ю. Лермонтова, «Крестоносцы» Г. Сенкевича и др. В основе одних лежат подлинные исторические события, зачастую точно датированные и изложенные в строгой хронологической последовательности, в других - подлинные события чередуются с вымышленными, без соблюдения хронологии в их изложении; «в одних - эпоха раскрывается через вымышленный сюжет и судьбы вымышленных персонажей, в других — прослежена жизнь, подлинных исторических личностей; в одних — строгая реальность в воспроизведении действительности, в других — романтические приемы повествования и т.п.» (Александрова, 1971: 11-12). Критерий один: предметом художественного изображения является история.
Исторический роман на протяжении длительного времени является предметом дискуссий критиков и ученых-лингвистов. В 1934 году участники научного спора пытались свести исторический роман к изображению «рудиментов быта» определенной эпохи. М. Горький и А.Н. Толстой подчеркивали необходимость изображения в данном жанре жизни подлинных исторических персонажей. Подобная точка зрения изложена в первом научном труде об исследуемом жанре М. Серебрянским: «Историческая реальность некоторых действующих лиц (рядом с которыми поставлены и вымышленные герои) -первый и решающий признак исторического романа, признак, определяющий лицо жанра» (Серебрянский, 1936: 34). В работах 50-60-х годов параметры жанра значительно расширены, появляются новые критерии отнесения произведения к типу исторического романа, среди которых: наличие определенной исторической дистанции и «степень историчности самих событий, привлекших внимание автора» (Мессер, 1955: 57). Аналогичные признаки выделяет Г. Ленобль, акцентируя внимание на раскрытии в живых образах преемственной связи между прошлым и настоящим народа. В монографии СР. Смирнова мысль М. Горького была расширена: в историческом романе обязательно «присутствие действительно исторического лица или события, сохранившегося в народной памяти» (Смирнов, 1976: 46). Однако композиционная функция исторического лица и события, как считает Александрова, была не определена, что привело к расширенному толкованию жанра. С. Петров при определении жанра основное внимание обратил на характер героя, указав, что должен быть «действительно положительный герой самой истории, воплощающий в себе ее прогрессивные тенденции... При этом независимо от того, является ли он реально существовавшей исторической личностью или плодом художественного вымысла писателя» (Петров, 1977: 123). В последующих работах исследователь конкретизировал определение главного героя, заострив внимание на соотнесенности времен, подчеркивая специфику художественного осмысления реальности в историческом романе. Он считает, что при условии дистанции между писателем и темой во времени «ощущается исторический подход художника, который смотрит на то, что он изображает, как исследователь, воссоздающий более или менее отдаленное от него прошлое» (Петров, 1977: 156). Ю. Андреев к определяющим чертам исторического романа относит историзм, повествование о прошлом и документальность. Однако повествование о прошлом и документальность. Однако документальность не всегда является отличительной чертой исторического романа, а понятие «отошедшего периода» весьма условно, так как практически невозможно определить хронологический рубеж, с которого начинаются романы о современности. В 60-70-е годы в литературоведении был сделан вывод, что специфика исторического романа как жанра заключается в принципах художественного освоения действительности, в законах художественного пересоздания действительности в пределах документализма (Александрова, 1971: 14). В 80-е годы И. Варфоломеев основывает специфику исторической романистики на типологии вымысла, личности и принципов художественного освоения действительности. В зависимости от типов вымысла он определяет следующие устойчивые типы исторической романистики: историко-романтический жанр, историко-реалистическии жанр с его историко-очерковои обособленной ветвью. Также исследователь устанавливает три типа освоения исторической действительности: субъективно-концептуальный (пушкинская повествовательная школа), объективно-концептуальный (толстовская повествовательная школа), объективно-документальный (шишковская повествовательная школа). Т Дронова, исходит из характера соединения «исторического» и «художественного» начал на всех уровнях произведения. На материале советской литературы исследователь выделяет следующие типы исторических произведений: 1) «собственно-исторические романы Д. Балашова, Н. Задорнова, В. Лебедева, в которых исследуется «судьба человеческая, судьба народная» в переломные эпохи национальной истории»; 2) «романы В. Шукшина, Ю. Трифонова, Ю. Давыдова, Я. Кросса, ищущие ответа на современные проблемы в толще времени»; 3) «параболические романы Б. Окуджавы, О. Чи-ладзе, Ч. Амирджеби, обращенные к вечным проблемам конкретизированным историей» (Дронова, 1989: 10-12). Причем, если первый тип исторического повествования тяготеет к «эпопейной», то второй - «к подлинно романной структуре» и отличается «гармоничностью сопряжения «истории» и «литературы», отчего их произведения - «в равной мере и исторические, и современные». Главным для писателя в данном случае является «стремление воплотить свою концепцию человека и его взаимоотношений со временем» (Дронова, 1989: 88). В.В. Черданцев расширил классификацию, предложенную Т. Дроновой, добавив исторические произведения, «созданные на материале истории с неявным присутствием современности» и современные произведения, «созданные на материале современности, но тяготеющие ко взаимосвязи с историей» (Черданцев, 1994: 20).
Рациональное и эмоциональное в романе Трифонова «Старик»
Проблема соотношения рационального и эмоционального - одна из главных проблем как философии, так и литературоведения.
У Ю. Трифонова проблема соотношения рационального и эмоционального в романе «Старик» представлена в виде ответа на вопрос: «Человек - это песчинка в разыгравшейся стихии истории или деятельная личность, способная с помощью разума повлиять на развитие исторического процесса?»
Повествование в романе развивается в двух направлениях (две сюжетные линии): рассказ автора о «настоящем» и воспоминания героя романа Павла Евграфовича Летунова о предреволюционных годах, революции, гражданской войне.
Обращаясь к «настоящему», Трифонов создает портретную галерею своих современников, для которых характерен эгоизм, заключающийся не только в стремлении добиться материальных благ, но ив недочувствии (выражение Ю. Трифонова) по отношению к другим. Дети Павла Евграфовича Летунова поражают своей неустроенностью, неуместностью, несуразностью, за всю жизнь они так и не достигли душевного равновесия, счастья, покоя. В их жизни мало не только эмоционального («страсти», которые кипят вокруг дачного домика, мелочны и ничтожны), но и рационального (сын Летунова Руслан - Руська - не удовлетворен жизнью, семьей, работой, у него нет цели в жизни).
Особое место в этой галерее современников занимает Олег Васильевич Кандауров. «Хочешь чего добиться - напрягай все силы, все средства, все возможности, все, все, все... до упора!.. До упора - в этом суть. И в большом, и в малом, везде, всегда, каждый день, каждую минуту,» - таково жизненное кредо этого человека. Он живет исключительно сегодняшним днем, в его четко спланированной жизни (работа, семья, дача, любовница, поездка в Мексику) нет места эмоциям, он способен их только симулировать. «Одной женщине, сидевшей, как и он, в очереди в лабораторию, стало дурно, ее уложили на диван, отпаивали лекарствами. Он думал: «Ее бы в Мексику не оформили» (Т. 3, с. 522).
Кандауров умеет не только ставить перед собой цель, но и добиваться ее любыми способами: добиться, вырвать зубами из глотки, вытащить, достать, угробить и т. п. Для того, чтобы решить все вопросы, нужно время, поэтому жизнь героя расписана по минутам. «В пятницу он прошел диспансеризацию, но сдать анализы не успел, в понедельник и вторник был занят с раннего утра, смог поехать в поликлинику только в среду»; «К пяти приехал на Пушкинскую, в кафе «Лира»; «Светлана приедет не раньше, чем в четверть шестого»; «Часов в одиннадцать повез ее на Староконюшенный»; «На дачу приехал в полночь».
У человека, по Кандаурову, только одна характеристика: нужный — ненужный. Сам Кандауров представляет тип человека - машины, который никогда не сомневается, не переживает, а только работает как отлаженный механизм, чье действие сосредоточено на удовлетворении потребностей плоти, а не духа.
В основе повествования о прошлом лежит эмоциональное восприятие событий предреволюционных лет, революции и гражданской войны. Павел Евграфович Летунов, который одновременно выступает и рассказчиком, и действующим лицом в романе, вспоминает свою молодость, первую любовь.
Воспоминания Летунова, несмотря на то, что речь идет о реальных исторических событиях, лишены логической последовательности, всплывают в сознании героя стихийно, бессистемно. Его воспоминания так же стихийны, как и события того времени: «Вулканической лавой течет, затопляя, погребая огнем, свирепое время...»; «...путь подсказан потоком - радостно быть в потоке - и случаем, и чутьем, но вовсе не суровой математической воле й»; «К тому времени воздух сух и трещит, насыщенный электричеством»; «А те, кто рвались, ярились, задыхались в кровавой пене, исчезали бесследно, погибали в дыму, в чаду, в неизвестности». Находясь в таком стихийном потоке, трудно выбрать правильный путь, и только сейчас, прожив трудную и долгую жизнь «начинаешь разбираться: как да что, почему было то и это. Редко видел и понимал все это издали, умом и глазами другого времени». В последние дни жизни память «обнажает то, что лукавое сознание (курсив наш - Б.Н.) могло раньше скрывать или прятать» (Иванова, 1984:156).
В глубинах памяти Летунова долгое время скрывалась правда о знаменитом комкоре Мигулине, в трагической судьбе которого Павлик Летунов сыграл не последнюю роль. В образе Мигулина наиболее полно отразилась стихийность того времени. Сам он, в отличие от других героев романа, руководствуется в решении важных политических вопросов зовом сердца, «революционной» совестью. Его поступки порой не поддаются логическому объяснению, они похожи на эмоциональный порыв человека, который переживает за Родину, за казачество. Он «умеет сразу, не мешкая и не петляя, зацепить какую-то такую жилу, что толпа содрогнется и загудит...» Его речь насыщена эмоционально-восклицательными предложениями, эмотивной лексикой. «Граждане станичники! Что для казаков главное было, есть и будет...- и, выждав паузу, насладившись общим секундным томлением, громоподобно и с размахом руки, будто гранату в толпу: - Воля, казаки! Давно уже, лет двести, этой сласти у казаков нет, но любят о ней погутарить, языками ее помусолить. Воля, воля...» (Т. 3, с. 429).
Помимо образов Летунова и Мигулина, в основу характеров которых положено эмоциональное начало, Трифонов создает образы Александра Пименовича Данилова, который в своих поступках, суждениях руководствуется разумом, понимает неоднозначность человеческой личности; Браславского, который видит свое предназначение в «наказании врагов народа», у него нет времени «для сомнений и разбирательств»; Шигонцева, который руководствуется правилом: «Человечество погибнет, если не изменит психический строй, не откажется от чувств, от эмоций»; Наума Орлика, для которого «люди — вроде химических соединений, которые он мгновенно, как опытный химик, разлагает на элементы».
Трифонов не дает ответа на вопрос: «Что есть человек - песчинка или деятельная личность?». В своем романе он создает многообразие человеческих характеров, в основе которых преобладает либо разум, либо «сердце», либо отсутствует и разум, и «сердце».
В романе «Старик» Трифонов обращается к очень важной эмоциональной стороне человеческой жизни - любви.
«Он читал «Старика» не останавливаясь почти ночь напролет. Я была ошеломлена, роман захватил меня, тащил, волочил, переворачивал душу. Юра, поглядывая на меня, все более светлел лицом. Закончив читать, он без паузы спросил: «О чем?», и я не задумываясь ответила: «О любви». Юра посмотрел странным долгим взглядом, я бы сказала - с некоторым удивлением и изумлением. Он не ожидал, что я догадаюсь».
Пушкинские традиции в романе Ю.Трифонова «Старик»
Одна из проблем, которые поднимает Ю. Трифонов в романе «Старик» -проблема взаимоотношения личности и истории, ставшая традиционной для русской литературы, а в произведениях XX века, в частности в творчестве Трифонова, получила новое звучание. Своим романом Трифонов попытался ответить на вопросы о том, что может дать личности включенность в исторический процесс, что есть человек - «щепка ли обстоятельств, игралище стихий или деятельная личность, способная хоть в какой-то мере раздвинуть «рамки времени», повлиять на исторический процесс?» (Иванова, 1984: 240).
Трифонов был не оригинален в постановке данных вопросов, он продолжил уже сложившуюся традицию в литературе. Примером могут служить «Капитанская дочка» и «Медный всадник» А.С. Пушкина, «Война и мир» Л.Н. Толстого, «Тихий Дон» М.А. Шолохова. Больше всего идеологических и художественных связей существует между романом «Старик» Трифонова и «Капитанской дочкой» Пушкина. Говоря об этих параллелях, мы, разумеется, учитываем разные масштабы двух художников, различную значимость их творчества для русской литературы. В противном случае сама эта ось «Пушкин-Трифонов» может оказаться губительной для прозаика XX века.
Предметом изображения в «Капитанской дочке» и «Старике» становятся трагические события русской истории: восстание под руководством Емельяна Пугачева и гражданская война на Дону. Сначала Пушкин, а вслед за ним и Трифонов выбирают новый принцип изображения истории - «домашним образом», сопоставляя время человека с историческим временем национальной жизни. С этой целью А.С. Пушкин выбирает для своего романа мемуарную повествовательную форму, что позволило автору запечатлеть быт, обычаи, нравственную жизнь, частные и политические интересы и события, язык эпохи. Но важным в данном перечне для Пушкина главным было изобразить народное восстание и его предводителя — Емельяна Пугачева. О произведении Пушкина существует обширнейшая литература.
Для Трифонова интерес представляла судьба донского казачества, которая в романе показана через трагические изменения в судьбах частных людей, в первую очередь комбрига Миронова, его жены Аси, Павла Евграфовича Летунова. Таким образом, в «Старике» совмещены два предмета изображения: частные судьбы героев и судьба донского казачества в трагический, переломный момент истории. И в этом можно увидеть определенную параллель с «Капитанской дочкой».
Через восприятие рассказчика, человека обыкновенного, грешного, высвечивается лицо времени и фигура его героя - Сергея Кирилловича Мигулина. Реминисцентным фоном для этого является «Капитанская дочка» А.С. Пушкина. Так же, как и в пушкинском тексте, главный предмет авторского интереса обрисован опосредованно, с точки зрения другого персонажа, вспоминающего о своей жизни. У Ю. Трифонова соблюдены основные элементы такого способа изображения событий: личные впечатления рассказчика основаны на юношеском, непосредственном восприятии, глубина воздействия встречи с героем подтверждается тем, что интерес к нему сохраняется в течение всей жизни. Рассказчик в романе произносит искреннюю исповедь, в которой слышна скрытая боль от давней ревности, от чувства вины за свое малодушие. Все это вносит в эмоциональный тон повествования трагические ноты. Включение в достоверную картину прямых свидетельств времени, а также наличие прототипов придает образам трифоновского романа историчность. Сочетание субъективного и прототипически-характерного позволяет создать не только индивидуализированные образы, но и социально-исторические типы. Трифонов в «Старике» использует ту же нарративную структуру, что и Пушкин: исторические события в обоих текстах рассказаны главным героем-очевидцем и участником этих событий, который рассматривает их в исторической перспективе.
Как отмечают Дж. Майкльсон и Т. Спектор, пушкинская «Капитанская дочка» и «Старик» Трифонова «объединены темой, редкой в русской литературе, -темой усмирения казачьего мятежа» (Майкльсон, Спектор, 1997: 71). Однако данная формулировка представляется нам недостаточно точной. В 1771 году народные волнения охватили земли яицких казаков. Причиной этого мощного социального взрыва стало усиление крепостничества. Законодательство Екатерины II по крестьянскому вопросу расширило своеволие и произвол помещиков до крайних пределов. Одновременно правительство Екатерины II вело последовательное наступление на традиционные привилегии казаков: была введена государственная монополия на рыбную ловлю и соляной промысел на Лике, ущемлялась автономия казачьего самоуправления и т.д. Помимо казаков главными действующими лицами были крестьяне, представители малых народов Поволжья, заводские рабочие с Урала, русские раскольники. Все перечисленные группы были объединены «общим негодованием», социально-освободительной борьбой.
Разрабатывая проблему классовой розни, оба писателя используют нестандартный для их времени подход к истории. Ю. Лотман подчеркивает смелость и новизну пушкинского подхода к истории: «Пушкин отбросил разделение властей на «законные» и «незаконные»... Сейчас перед ним раскрылось, что люди, живущие в социально разорванном обществе, неизбежно находятся во власти одной из взаимно исключающих концепций законности и справедливости, причем законное с точки зрения одной социальной силы оказывается беззаконным с точки зрения другой» (Лотман, 1995: 216). Трифонов так же во многом вопреки господствовавшему в его время идеологическому диктату видит в истории не единственную правду, а сложную картину неизбежных столкновений разных групп и сословий в период исторических катаклизмов.
В своей работе, посвященной выявлению связей между произведениями Пушкина и Трифонова, Дж. Майкльсон и Т. Спектор обращают внимание на разработку темы трагически неизбежного ожесточения враждующих между собой сторон. «Пушкин столкнулся с поразившим его явлением: крайняя жестокость обеих враждующих сторон проистекала часто не из кровожадности тех или иных лиц, а от столкновения двух непримиримых социальных концепций» (Лотман, 1995: 217-218). Писателя поражает жестокость людей по отношению друг к другу, независимо от причин, толкнувших на такую жестокость: «Я взглянул на него (башкирца) и содрогнулся. Никогда не забуду этого человека... У него не было ни носа, ни ушей... Когда же один из инвалидов взял его руки и, положив себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок» (Пушкин. Капитанская дочка, с.331). Не менее беспощадны и восставшие по отношению к своим врагам: «Между ними на белом коне ехал человек в красном кафтане, с обнаженною саблею в руке: это был сам Пугачев...
