Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Текст и его основные признаки. структура художественного текста 21
1. Классическое языкознание и современные проблемы описания текста 21
2. Общие понятия и признаки текста 44
3. Особенности структуры текста 60
4. Понятие текстовых единиц. Отношения единиц языка и текста. 64
5. Модель текста как особым образом организованные отношения единиц 81
6. Типы текстовой информации 89
Выводы 100
Глава II. Грамматическая форма поэтического текста 102
1. Понятие грамматической формы текста 102
2. Текстовая позиция единиц грамматической формы 112
3. Фонемная организация текстовой семантики 114
4. Грамматические свойства единиц текста как средство развития семантики 164
5. Лексика поэтического текста грамматической формы 187
6. Особенности нейтрализации в тексте 221
7. Синтаксическое построение текста 256
8. Семантико-грамматические типы поэтических композиций 287
Выводы 303
Глава III. Порядок лингвистического анализа текста. Проведение эксперимента. Моделирование 306
1. Опыт лингвистического анализа текста 306
2. Проведение эксперимента 315
3. Модель поэтической композиции текста 319
4. Образец лингвистического прочтения текста 324
Выводы 344
Заключение 346
Библиография 352
Приложения: Тексты, анализируемые в ходе исследования 382
- Классическое языкознание и современные проблемы описания текста
- Фонемная организация текстовой семантики
- Синтаксическое построение текста
- Образец лингвистического прочтения текста
Классическое языкознание и современные проблемы описания текста
Теория языка в средние века была непосредственно связана с проблемами дифференциации канонических и неканонических текстов, правилами построения новых текстов с учетом опыта развития античных лингвистических традиций (грамматика, поэтика, риторика, логика). Решались одновременно задачи перевода этих текстов на «неправильные» языки и их распространение в цивилизованном мире, что привело к необходимости толкования и комментирования. На этой основе развиваются герменевтика и экзегетика, представляющие первый опыт анализа содержания, правильности суждений и истории создания событий описанных в произведениях. Через исследование текстов подходили к описанию языков. Известно, что китайские лингвисты считали обращение к текстам «большой наукой», а к системе языка - «малой наукой».
Позже, уже в XVII - XVIII веках, текстовый анализ лишь сопровождает грамматические описания, используется в качестве иллюстраций словарных статей, закрепляет нормы литературного языка.
Значительным событием для восприятия и порождения текстов этого периода явилось создание унифицированных график и книгопечатания. Информационная значимость печатных книг изменилась по сравнению с рукописными. Исчезло эстетическое внешнее воздействие, увеличились скорость и концентрация информации.
Дальнейшее развитие науки о языке было связано с разработкой теории звукового, грамматического строя языков, лексической системы, что подготовило почву для анализа текстовых композиций. Так, грамматика Пор-Рояля еще в XVII веке четко определила соотношение лингвистики производителя и лингвистики получателя речи, а также обусловленность этих факторов. В дальнейшем данное рассуждение станет обязательным в теории порождения и восприятия текста, его информации и выбора соответствующих единиц выражения формы и мысли.
Интересно, что еще в работах Дж. Хэрриса говорилось о том, что лингвистическое исследование должно начинаться с наиболее крупных отрезков речи, а затем переходить на элементарные [Хэррис 1771].
Практика преподавания, познание систем языков на долгие годы заставили ученых совершать обратный, внешне закономерный путь: от простого, элементарного, к сложному. Высшей единицей для выражения мысли считался синтаксический период, больше, чем предложение, целое высказывание. Вновь делается попытка расширить лингвистический материал. Описание закономерностей действующих единиц в пределах предложения как основы речи, оказывается недостаточным. Исследователи ощущают потребность выхода в текст, но для этого необходим иной взгляд на природу общения и выражения мысли, на функцию языка, соотношение речи и форм общения, средств общения.
Процесс речи нельзя, по мнению В. Гумбольдта, сравнивать с простой передачей материала. «Слушающий, так же, как и говорящий, должен его воссоздать своею внутренней силой, и все, что он воспринимает, сводится лишь к стимулу вызывающему тождественное явление» [Звегинцев 1960 с. 80]. В. Гумбольдт писал, что мозг человека и его рече-аудитивный механизм способны накапливать генетически передаваемую информацию. Мозг и речь, расшифровывая наследственный код, содержат необходимый набор врожденных условий и рефлексов для успешного овладения языком [Гумбольдт 1859, с. 52-54, 278-279]. «Язык - отмечает В Гумбольдт — имеет самостоятельное бытие и хотя
То же самое можно сказать о тексте. Воспринимая язык, текст, человек опирается на известное, постоянно воссоздает язык, у него оживают формы языка, и одновременно он порождает текст, речевую форму. Происходит сочетание независимой системы. Иными словами, текст так же самостоятелен, как и зависим. автором и читателем? Можно предположить, что такой границей является значение и возможности грамматической формы (в широком смысле) в пределах времени. Выражением грамматической формы текста являются единицы различных уровней языка, семантика, функция, ранг, степень сложности которых различен. Их историческая информационная значимость воспринимается автором и читателем также по-разному. Кроме того, единицы способны накопить или сохранить иной объем этой информации, которая может сокращаться, расширяться во времени, ситуативно, приобретать новую нагрузку. Происходит одновременное, параллельное, опережающее, взаимообусловленное развитие языка и текста.
Опыт лингвистических исследований постепенно подготавливал почву для развития теории текста, формировал основные принципы метода лингвистического анализа текста.
К проблеме творческого восприятия текста ближе многих подошел А.А. Потебня. Он писал, что люди «затрагивают друг в друге то же звено цепи чувственных представлений и понятий, прикасаются к тому же клавишу своего духовного инструмента, вследствие чего в каждом восстают соответствующие, но не те же понятия». «Новый образ в каждой душе застает другое сочетание прежних восприятий, другие чувства, и в каждой образует другие комбинации» [Потебня 1913, с. П0].
Интересно, что рассуждая о природе поэтического слова и текста, о прозе и поэзии, Потебня приходит к выводу, что причиной перехода прозаического слова в поэтическое является расширение его значения, а происходит это расширение значения при помощи поэтической формы [Потебня 1894, с. 124].
Важно то, что абсолютного восприятия семантики и формы текста не должно быть. Существует сотворчество, следовательно, и развитие текста.
Спустя почти столетие, в 1958 году, об этом напишет переводчик, поэт, критик С.Я. Маршак, рассуждая о творчестве, таланте писателя и читателя: «Решает судьбу книги живой человек, читатель. Все струны, которыми владеет автор, находятся в сердцах у читателей. Иных струн у автора нет. И в зависимости от качества игры на этих струнах они отзываются в душах людей то глухо, то звонко, то громко, то тихо». И далее: «Слова и сочетания слов связаны в нашем сознании со многим множеством самых сложных ассоциаций и способны поднять СО дна души нашей целый мир воспоминаний, чувств, образов, представлений. ...Читатель... Он тоже художник - иначе мы не смогли бы разговаривать с ним на языке образов и красок ... Литературе так же нужны талантливые читатели, как и талантливые писатели. Именно на них, на этих талантливых, чутких, обладающих творческим воображением читателей, и рассчитывает автор, когда напрягает все свои душевные силы в поисках верного образа, верного поворота действий, верного слова. Художник-автор берет на себя только часть работы. Остальное должен дополнить своим воображением художник-читатель. Но не всякая книга заставляет читателя, даже самого талантливого, работать - думать, чувствовать, догадываться, воображать». Говоря о сущности перевода как совокупности восприятия и порождения текста, Маршак вновь отмечает: «В слове "перевод" мы ощущаем нечто техническое а не творческое. Пожалуй оно вполне оправдывает себя в тех случаях когда относится к переводу документа письма или устной речи с одного языка на другой. Иное дело - художественный перевод, немыслимый без затраты душевных сил без воображения интуиции — словом без того что необходимо для творчества [Маршак 1971, с. 84, 87, 88].
Решая вопрос о социальной сущности языка, А.А. Шахматов через понятия "внутренняя речь", "психологическая коммуникация" по-новому дает определение предложения как выражения коммуникации. Важно то, что при этом он отмечает: "Предложение - это единица речи, воспринимаемая говорящим и слушающим как грамматическое целое и служащая для словесного выражения единицы мышления". Он неоднократно подчеркивает, что предложение - это простейшая единица человеческой речи, является воспроизведением коммуникации средствами языка [Шахматов 1941]. Следовательно, существует другая форма выражения коммуникативного мышления, включающая предложение как простейшую единицу речи, то есть текст. Справедливо замечание А.И. Новикова о том, что не случайным является тот факт, что в период интенсивной разработки вопросов синтаксиса необходимость обращения к тексту только постулировалась, а фактическое обращение к его проблемам совпало с периодом широкого развертывания семантических исследований на всех уровнях языковой системы на основе взаимодействия и функционирования составляющих единиц [Новиков 1983, с. 7].
Фонемная организация текстовой семантики
Формальным признаком поэтического текста считается наличие ритмической организации, которая достигается повтором, сочетаемостью, распределением позиций. Наибольшая выразительность формируется за счет фонемной ритмики. Фонемы начинают действовать не только как строевой материал морфем и слов, их раз-личители, но и в качестве ритмического оформления произведения. Ритмико-рифмовая функция фонем, явление звукописи достаточно хорошо изучены и описаны в научной и учебной литературе по языкознанию и литературоведению. Однако многие моменты еще не исследованы.
Одним из признаков поэтического текста, и не только его (проза поэта), безусловно, является звуковая организация. Речь идет о звуковых повторах, которые могут быть полными, частичными, схожими, приблизительными и другими. Особая повторяемость создает такое явление, которое обычно называют звукописью и звукоподражанием. Разновидностью повторов, построенных на совпадении согласных звуков является аллитерация, повторов ударных гласных - ассонанс. Все это создает один из ведущих признаков поэтической изобразительности. Сравним два стихотворения М. Цветаевой, где звуковые повторы образуют единство и гармонию текста. Так, в стихотворении «Заочность» звуковые повторы без организации дополнительной семантики образуют единство формы.
1. Повторы с последующим усложнением семантики по признаку, например, цвета: снег - (монастырь) светел - (от снега) свят («Полнолунье, и мех медвежий»); Ср.: свет - струенье, сквоженье. свеченье, светл («Деревья», 1922);
2. Внешний признак звучания к внутреннему состоянию: послушал тишину - (с улыбкой) равнодушной - дитя становится послушным («Пригвождена...», 1920);
3. Через повторы звука к грамматическолй нейтрализации: сны (видящий средь бела дня) - спящей (видели меня) - (никто не видел) соьь ной, то есть (спящей - сны - сонной); \
4. На основе единого звучания к сближению семантики (по цвету и форме): светло-серебряная цвель (над зарослями и бассейнами) - занавес (дохнет) - (и в щель) колеблющийся и рассеянный свет - падающая вода\ чадры («Светло \ серебряная цвель...», 1922); \
5. Переход звучания на продолжение семантики: в сиром воздухе загробном - сирой проволоки вздроги - повороты рельс - по стальной версте - в сиром мороке - две дали - в две жилы истекает жизнь («В сиром воздухе загробном...», 1922);
6. Повтор звуков и повтор семантики: провода - продленная - даль («В сиром воздухе загробном...», 1922);
7. Иллюстративная роль звука формируется при его взаимодействии в лексикой и грамматикой текста. Так, эффект звучания колоколов у М. Цветаевой достигается еще и графическим способом организации семантики (в стихотворении «П.Э.» Приложение).
Почему затихли колокола, в городе, в душе? Сравним начало и конец этого стихотворения.
День таял, таял тихо - звук семантически содержится в каждом слове;
В вечерней золотой пыли - постепенно затихание звука, а в слоговой структуре золотой он содержится в повторах, закрепленных зрительной однородностью. Пыль остается после движения на улице, которое сопровождается звуком.
Неслись звенящие трамваи - здесь все состоит из разнообразных, разноголосых перезвонов, достаточно длинных (неслись - постоянное действие, незаконченное, повторяющееся).
И люди шли - сопровождается звуком шагов, голосами, которые затихали и вновь усиливались (шли - постоянное, длительное действие).
Рассеянно, как бы без цели, я тихим переулком шла - в единой звуковой волне, но без акцента на отдельных звуках (рассеянно, без цели), но тихим переулком - сохраняет звуки (шаги, шум улицы, трамваев) в их чередовании переулком (при таком составе консонантов не может быть тишины).
И - помнится - тихонько пели Колокола - здесь (тихонько, пели, колокола).
Все звучит и подтверждается структурой предложения, паузами - тире, которые заполняются звучанием предшествующих строк и ритмов строки. А помнится хорошо на волне звуковых повторов вписывается в текст.
Контраст в звучании подкрепляется противопоставлением/сопоставлением: день - вечерней, тихо таял - неслись звенящие, люди - трамваи, неслись -шли, тихо шла - тихонько пели колокола.
В конце стихотворения, внешне схожим с началом, всё по-иному:
Потеряно, совсем без цели - ранее Растеряно, как бы без цели.
Я темным переулком шла - ср. раньше тихим.
И, кажется, уже не пели - Колокола - а перед этим И - помнится - тихонько пели Колокола. Уже нет паузы, появилась неуверенность, сократился объем строки, исчезла ритмика: вводное слово нарушило звуковую волну.
Так, в пределах творчества одного автора можно проследить развитие текстовой роли звука: от собственно языковой (создание материальной выраженности в устной форме речи) до грамматической (нейтрализация) и текстовой (организатор структуры всей композиции). Но прежде всего, исследователи разрабатывали теорию зByjcoBOHjTpajincHjreKCTa,
Новое направление в описании фонетики стиха получило изучение анаграмм, что и явилось перспективой для многих лингвистических, психолингвистических исследований. Как известно, обращение к этой теме в последние годы стало более последовательным и системным после публикаций в 1964 году записей об анаграммах Ф. де Соссюра Жаном Старобинским. Наиболее полное описание данного вопроса, предпосылок возникновения, развития, а также систематизацию анаграмм можно найти в монографии А.В Пузырева «Анаграммы как явление языка. Опыт системного осмысления» [Пузырев 1995]. Автор предложил новую методологию лингвистического исследования, представляющую особый языковедческий вариант универсального научного поиска и повествования, что позволяет проследить возможности и закономерности звуковой организации текстов, во многом расщиряет представление о звуковом строе языка. Речь, прежде всего, идет об опорных или тематических словах и их звуковом окружении в тексте.
Определение анаграммы, как и сам термин, имеет несколько вариантов. Только у Ф. де Соссюра мы находим, воспользовавщись исследованием А.В. Пузырева и его коллеги, переводчика Е.У. Шадриной, ряд терминов для обозначения одного и того же или близкого по смыслу явления: анаграмма, анафония, гипограмма, слово-тема, фонетическая гармония (в том числе аллитерация, рифма, ассонанс и ана-граммические структуры), гипероним. В русской лингвистике наибольшую популярность приобрел термин «звукообраз».
Синтаксическое построение текста
Предметом дискуссии в теории синтаксиса текста долгое время оставался вопрос о том, что является первичным: предложение или текст. Противопоставление было обусловлено задачами их порождения или анализа, решением проблем генеративной или трансформационной грамматик, а также особенностями типов речи, форм их реализации и ситуаций, которые порой не учитывались исследователями [Дресслер 1978, с. 111-137]. Практически все эти аспекты взаимосвязаны и разделены могут быть только условно. В ходе изучения целостного произведения мы «проходили» все эти ситуации, они реальны, взаимодействуют, актуализируются в различные моменты общения. Интересно, что постепенно возникает потребность ввести в научный обиход текстово-синтаксического анализа текстовой схемы речевые программы, но при этом приходится не забывать о семантике и функции конкретного произведения. Поэтому было естественным то внимание, которое обратили лингвисты на перенос основных принципов актуального членения за рамки предложения в текст, что обеспечивает «движение» текста [Пфютце 1978, с. 218-242]. Примером связности текста, его перспективы считаются отношения, которые""] выражены различными средствами: морфологическими (глагол и его время; числительное, местоимение, частицы, союзы), синтаксическими (вопросительные предложения, тема-рема). Однако этого недостаточно. Признаком связности текста можно считать всю систему отношений между составляющими произведение компонентами. Так, описание структуры текста, по мнению Марии Р. Майеновой, во многом зависит от характера исходной точки (предметы, ситуации и первое предложение), отношений между рассказчиком и героем, обязанностей получателя информации, стилистической обусловленности [Майенова 1981, с. 432]. Количество, качество уровней в структуре текста определяют его связность, семантику и позволяют сегментацию, а также взаимосвязь с экстрасемиотическими дисциплинами, такими, как история, психология и эстетика [Барт 1978, с. 447-448]. Безусловно, синтаксическая текстовая перспектива этим не ограничивается.
Отношения между предложениями могут носить скрытый характер, т.е. формально не выражаться. Связь может только предполагаться, ощущаться. И.Р. Гальперин, говоря об информационной значимости синтаксических единиц, справедливо отмечал, что шифра для декодирования в этом случае пока нет. «Проблема коммуникации здесь приобретает несколько иной характер. Это коммуникация не идей, не мыслей, не отдельных понятий, а чувств. Такая коммуникация родственна музыкальной» [Гальперин 1974, с. 106]. Одной из форм такой внутренней связанности всего текста может быть моделирование предложений, новая позиция слов в строке текста, количество знаков препинания и пауз, ритмический рисунок предложений, если он осознается читателями. Формируются эти предложения, прежде всего, на ограниченном пространстве.
Обычно человеческая речь рано или поздно возвращается к исходному предмету повествования, поэтому В.В. Одинцов правомерно рассматривает «рамочную» конструкцию текста в качестве предпосылки его смыслового единства и целостности [Одинцов 1980, с. 264], но С.А. Васильев пишет, что данное явление не обязательно и зависит от типа текстов, ссылаясь на своеобразие стиля Ю. Олеши, В. Шкловского, деловых текстов. [Васильев 1988, с. 166].
Синтаксические модели предложений, продуктивные и непродуктивные авторские, непосредственно связаны в тексте с формированием и развитием основных типов информации и её разновидностей, о которых мы говорили ранее. В зависимости от характера простого предложения происходит актуализация главных или второстепенных членов, т.е. главных действующих лиц произведения, их действий, поступков или времени, места, причин действия, оценок другими персонажами, автором. Грамматическая выраженность не только формирует структуру предложения, но и определяет содержание текста.
Сложносочиненные предложения перечислительного характера, а также противительного и градуального (в меньшей степени), сложноподчиненные с придаточными изъяснительными предложениями связаны, прежде всего, созданием исходной событийной информации, которая чаще всего при восприятии является объективной, социальной, поскольку отражает реальность, сведения об объектах, участниках событий, «предмете», теме разговора, мысли, переживаний и т.п. Предложения с придаточной определительной частью настраивают читателя на получение оценочной, эмоциональной, приращенной аналитической информации, которая может быть социально, психологически, эстетически окрашенной. Причинно-следственные, сравнительные значения придаточных предложений свидетельствуют о развитии дополнительных, глубинных, приращенных разновидностей информации философского типа.
Однородность структур предложений, их повторяемость, колебания интонации, актуализация синтаксических компонентов связок, средств присоединения создают особый ритмический рисунок, усиливают эстетику формы, а затем и развивают дополнительное приращенное значение, информацию всего текста.
Особенности синтаксической организации конкретного произведения или цикла, принадлежащих одному автору, авторам одного литературного времени, S направления, могут стать признаком-классификатором при определении места данной композиции в системе текстов.
Оценка роли синтаксических построений входит в целостный анализ грамматической формы текста как определенного признака информации и его классификационного типа. Характер исследования должен диктоваться самим произведением, теми отношениями, которые влияют на роль предложения или его части как выразительного средства. Происходит не просто особое синтаксическое конструирование, а дополнительное функциональное распределение грамматических слов, усиление, ослабление позиций, актуализация отдельных частей речи, фрагментов текста. Описание не должно сводиться к перечислению разновидностей предложений, определению их состава, распределению в самой композиции. Нередко предложения, отдельные сочетания, особенности их структурной организации и даже совпадение с объемом текста, а также расположение фрагментов в строке становятся изобразительным признаком авторского поэтического построения, семантически оправданного, и служит началом практического анализа содержания. Мы уже обращали внимание на смысловую и ритмическую функцию повторов предложений в стихотворении С. Маршака «Дом, который построил Джек», слов-предложений в стихотворениях Э. Межелайтиса, Г. Алексеева, взаимодействие фонем и предложений у А. Вознесенского в «Гойе» и др.
Синтаксическое построение текстов, их актуальное членение часто обусловь 1 лены всем взаимодействием составляющих единиц, моделью отношений от фонемы до предложения, формы строк и т.д., развитием психологической, цветовой, графической окрашенности. Рема - почти всегда авторское в тексте, иногда формально не выраженное. Тема — иногда равна всему тексту, тогда рема — глубинное, искомое содержание. В лингвистике текста не раз обращались к этой проблеме, остановимся на некоторых моментах.
Идея актуального членения текста, несмотря на её заманчивость и перспективность, ещё не достаточно хорошо разработана. Долгое время она оставалась в тени, поскольку основное внимание уделялось предложению, а к поэтическому тексту теория могла быть применима в частном порядке, с учётом специфики отдельных жанров.
Подход к актуальному членению текста был предпринят рядом исследователей в разных направлениях. Так, В.Б. Апухтин и В.А. Патрусиев рассматривали тема-рема-типическую структуру письменных и устных текстов на основе психолингвистического метода анализа смысловой структуры. Но при этом принципы выделения составляющих единиц, как верно отмечают Ю.А. Сорокин и Е.Ф. Тарасов, недостаточно четко определены, что затрудняет использование данной методики, перепроверку ее другими исследователями [Апухтин 1977; Патрушев 1978; Сорокин, Тарасов 1989, с. ПО]. Идея анализа связанности текста через соотношение темы и ремы, идея тематического развития информации принадлежит Ф. Да-нешу, а затем получила дальнейшую разработку у В. Коха и Р. Харвега, которые на основе повторов проводили синтагматическое членение (см. оценку данных исследований в статье Т.М. Николаевой [Николаева 1978, с. 12 и ел.]). Однако, при оценке коммуникативной перспективы предложения, развития самого текста, восприятия содержания необходимо учитывать способность воспринимающего предсказать появление новых компонентов и, следовательно, нового смысла.
Образец лингвистического прочтения текста
Описание принципов, эксперимента и модели текста по сути своей является основным этапом лингвистического анализа текста, того медленного прочтения, которое позволяет увидеть истинное содержание, эстетику формы, перспективу развития произведения. Дать полный лингвистический анализ произведения в рамках отдельной работы невозможно, так как поэтическая композиция постоянно развивается во времени, приобретает новое содержание, функцию в общении, зависит от условий, аудитории и т.д. Кроме того, это может стать предметом самостоятельной работы, отдельного исследования.
В качестве образца целостного лингвистического комментирования, определения грамматической формы и ее воздействия на развитие семантики можно использовать материалы нашей книги, а также интерпретацию стихотворения Б. Пастернака «Близнецы», которое нами было проанализировано ранее и представлено в статье «Поэтическая семантика слова (Б. Пастернак «Близнецы»)», Она была опубликована в сборнике «Слово II» [Слово II 1999,с. 160-179], но небольшим тиражом и поскольку здесь сконцентрированы основные положения настояшей книги о семантике, структуре, грамматической форме, методах анализа и способах на их основе описания текста, нам показалось полезным в качестве своеобразного подведения итогов вновь обратиться к своим наблюдениям о поэтическом языке.
Обратиться к стихотворению Б. Пастернака «Близнецы» заставил случай, просьба прокомментировать мало знакомое широкому кругу читателей произведение. Вначале, как обычно, были определены семантика, грамматическая форма и функция всех единиц текста, их взаимосвязь, наличие текстовых и внетекстовых, скрытых компонентов. Факты биографии, история создания, наличие или отсутствие литературоведческих работ не принималось во внимание. Анализ проводился на «чистом» тексте. А затем для проверки были использованы данные словарей, воспоминания Б. Пастернака. Совнадение информации еще раз доказало преимущество метода, его первооснову в оценке того или иного произведения.
Стихотворение «Близнецы», как и ряд других, близких по теме, образам, языковым приемам («Сердца и спутники», «Близнец на корме»), входит в книгу «Близнец в тучах». Написано оно летом 1913 г., а вышел сборник в декабре следующего года. Позднее стихи подвергались переделке, печатались в редакции 1928 г., сохранились не все стихотворения цикла. Сборник вызвал интерес и норой противоречивую оценку современников. Так, И. Асеев в предисловии к изданию обратил внимание читателей прежде всего на антисимволическую направленность книги Б. Пастернака, назвал его одним из «подлинных лириков новой русской поэзии» [Пастернак 1990]. В. Брюсов в статье «Год русской поэзии» отмечал самобытность поэта но при этом подчеркивал: «Это еще не значит что его стихи XODOIHH или безусловно лучше чем стихи его товарищей» Гоечь идет о ГТЗУППЄ «Лирика»). Далее В. Брюсов писал: «У Пастернака чувствуется наибольшая сила сЬантазии; его странные и потэой нелепые образы не кажутся надуманными; поэт и в самом деле чувствовал и видел так » Одновременно Брюсов отметил что стихи слабость стихотворной [Брюсов 1914] Итак В Брюсов обратил могла проявиться душа поэта? Попробуем через анализ текста ответить на эти и многие другие вопросы, которые не раз задавали себе и еще будут задавать исследователи творчества Б. Пастернака.
Рассмотрим текст последовательно, построчно. Первой единицей является название - «Близнецы»: 1) дети, одновременно рожденные одной матерью; 2) близкие но духу, взглядам люди; 3) зодиакальное созвездие; 4) монета с изображением Близнецов, чеканилась в Риме. В одном слове закодировано несколько значений. Реализовано может быть одно из них или несколько. Если будут «работать» все, то появится возможность предположить не только конкретное содержание текста, но и дополнительное, связанное с судьбой Б. Пастернака, его творчеством. Лексическое содержание слова уже приобретает поэтическую текстовую окрашенность (родство души и звезды, миф о созвездии, миф о братьях). Сеолца и спутники мы коченеем Мы-близнецами одиночных камер. Чьея ж косы горящим Водолеем, Звездою ложа в высоте я замер?
Сердца и спутники - 1) предложение формально односоставное с однородными членами в позиции подлежащего; 2) неполное двусоставное предложение с однородными подлежащими; 3) неполное двусоставное предложение с осложненным подлежащим; 4) обособленное уточнение с определительным значением при личном местоимении, входит в состав предложения (две строки). Сердца и спутники - это близнецы (1, 2, 3 значения), это созвездие и люди на земле, в космосе. Мы коченеем - о созвездии, вновь о людях на земле. Входит тема судьбы, земли, отношений между людьми, ощущение одиночества. Мы -близнецами одиночных камер - 1) пропуск сказуемого и управление творительным падежом множественного числа; 2) сравнение в роли сказуемого; 3) определение через предикат. Совмещение синтаксической функции через нейтрализацию форм в этих предложениях приводит к развитию многоаспектной семантики слова и текста. Одиночные камеры - комната, квартира, в городе, где люди изолированы
Друг от друга или внутреннее состояние. Все эти предложения вновь воснринимаются вместе с названием. Что означает употребление местоимения мы? Речь ведется от первого лица. Можно предположить, что мы обозначает собирательное число (люди), множественное (кто-то и Пастернак, поэзия и Пастернак, судьба и жизнь поэта, звезда и человек). Вспомним, что о близнецах обычно говорят, что они не могут существовать друг без друга, остро ощущают состояние другого. Подобное состояние может испытывать человек по отношению к самому себе, к своему внутреннему я, когда приходят воспоминания. Подобное предположение необходимо было проверить.
Но прежде всего о форме. Вспоминая свое юношеское впечатление о встрече с поэзией А. Блока, Б. Пастернак пишет: «Прилагательные без существительных, сказуемые без подлежащих, прятки, взбудораженность, юрко мелькающие фигурки, отрывистость - как подходил этот стиль к духу времени, таившемуся, сокровенному, подпольному, едва вышедшему из подвалов, объяснявшемуся языком заговорщиков, главным лицом которого был город, главным событием улица»
