Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. СИМВОЛ В СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ: ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ 24
1. Символ в "интерпретативной" парадигме 26
1.1. Феномен символического в социальной феноменологии 26
1.2. Символ в прагматистско-бихевиористской перспективе 48
2. Символ в "макросоциальных" теориях 70
2.1. Роль и место символа в структурном функционализме 70
2.2. "Интегративная" символическая теория Н. Элиаса 89
ГЛАВА II. СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ФЕНОМЕНА СИМВОЛИЧЕСКОГО 116
1. Гносеология и онтология символа 116
1.1. Архитектоника символического 116
1.2. Структура символизирующего процесса 134
2. Методология анализа символического 154
2.1. Трансформация символов и символы трансформации 154
2.2. Прикладной уровень анализа символического 177
ГЛАВА III. СИМВОЛИЧЕСКОЕ В СИСТЕМАХ СОЦИАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ 197
1. Субъективированные интеракционные системы 199
2. Объективированные интеракционные системы... 246
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 285
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 293
- Символ в "интерпретативной" парадигме
- Гносеология и онтология символа
- Субъективированные интеракционные системы
Введение к работе
Актуальность исследования. Исследование механизмов и характера социальных интеракций, выявление закономерностей и зависимостей в процессе возникновения представлений, логики создания символических комплексов является задачей чрезвычайно актуальной. Современный мир, несмотря на видимую гуманизацию, сталкивается с серьезнейшими и драматичными социальными конфликтами, как на уровне международных отношений, так и в системах "первого порядка", на уровне взаимодействия личности и личности, личности и группы, личности и государства. Очевидно, что для всестороннего анализа современных интеракционных проблем, поиска путей их возможной гармонизации, недостаточно изучать "осязаемые" результаты онтологической практики личности, нации, государства, и т.д. Необходимо также выявление того, что конституирует и делает возможными эти результаты - существующих в индивидуальном и массовом сознании символов, механизмов их возникновения и логики существования.
В современном "информационном" социуме такие явления смыслосодержащего и смыслообразующего порядка как символы, приобретают особую важность и особое звучание. Характерной чертой современного мира является то, что общества сегодня вынуждены отстаивать не только свою пространственную целостность и политико-экономическую независимость, но и свои символические универсумы, подвергающиеся в условиях информационной эпохи постоянной экспансии со стороны различных форм культурной унификации. Тем самым, символическое насилие, долгое время воспринимавшееся в качестве феномена в основном условного характера, приобретает сегодня статус серьезного фактора социальных отношений, как во внутреннем измерении, так и на уровне международных связей и взаимодействий. В условиях глобализации совершенно явно возникает и глобальный рынок символов с совершенно определенными держателями символического капитала, относящимися, прежде всего, к "атлантической социокультурной модели", которая определяет процессы "ценообразования" на данном рынке, и производит продукцию, претендующую на универсальную ценность и всеобщую приемлемость. В связи с чем, крайне актуальной является задача анализа принципов и механизмов генерации, трансформации и распространения символических кодов.
Выделение архитектоники символического и структуры символизирующего процесса позволяют исследовать комплекс социальных интеракций, конституирующих социальное целое, с позиций их знакового, то есть - мотивационного содержания, что дает возможность осуществления социального анализа на наиболее адекватных основаниях, в особенности - с учетом трансформационного компонента социального дискурса. Анализ императивов социального действия и взаимодействия и способов их адекватного описания социальной наукой является крайне актуальной задачей современного обществоведения, сталкивающегося сегодня с серьезными проблемами методологического характера.
Степень научной разработанности проблемы. Историография символа весьма широка, как широка и подчас трудноопределима сфера его приложения у различных авторов. В связи с этим, научная разработанность проблематики символического должна, на наш взгляд, рассматриваться, по крайней мере, в четырех аспектах, к которым относятся: 1) место символа в социально-гуманитарных областях знания; 2) социальные теории символа; 3) социально-философская рефлексия относительно существующих теорий символа; и 4) разработанность проблемы эмпирического приложения символа в социальном анализе.
Место символа в социально-гуманитарных областях знания. В философии символу уделяется постоянное и традиционное внимание, большое место занимает данный феномен в культурной, социальной и когнитивной антропологии, статус одной из основных категорий присвоен символу в семантике и семиотике, в социальной и когнитивной психологии, равно как в психоанализе и аналитической психологии. Значительное место уделено также данному феномену в рамках такого направления, как архитектурная антропология. Рассмотрим в самом общем виде некоторые из данных подходов.
В европейской философии Нового времени И. Кант и Г.В.Ф. Гегель, чьи позиции радикально разнятся по многим ключевым вопросам философии, в подходе к феномену символического были фактически единодушны. Их понимание символа в целом продолжает платоновскую традицию - оба мыслителя трактовали символ как "опосредование сверхчувственного потустороннего" (Гегель)1, заключающееся в постоянной реификации умопостигаемых сущностей. То есть, явления (феномены), согласно этому подходу, суть обозначения ноуменов, или, другими словами, эмпирический результат суть символ умопостигаемой активности (указание на нее), вещь - суть "чувственный символ трансцендентальной причины" (Кант) . Таким образом, символ, возникавший в контексте гносеологических разработок этих философов носил в преимущественной степени отвлеченный, метафизический и условный характер.
В рамках неокантианства в известной степени продолжателем этой традиции стал Э. Кассирер, трактовавший символ как априорную логическую структуру, накладываемую на чувственное многообразие. В своем капитальном труде "Философия символических форм", рассматривая проблемы возникновения и существования феномена культуры, Кассирер определяет последнюю именно как символически значимое построение мира, при котором язык, миф, и наука рассматриваются как способы и формы
1 Гегель, Г.В.Ф. Феноменология духа. СПб.: Наука, 1992. С. 79.
2 Кант, И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-аут, 1993. С. 331. существования символического, исчерпывающего, согласно философу, культурный универсум1. В русле этого же подхода разрабатывала проблему символического американский философ, эстетик Сьюзен Лангер, трактовавшая символотворческую способность человека как реализацию его естественной потребности, вытекающей из природной обусловленности самой человеческой психики, реализующейся во всех сферах социального бытия - от познания до искусства, которое Лангер рассматривает как область "презентативных" символов - самостоятельных значимых форм, значение которых заключено только в них самих (именно на этом участке пути она расходится с Кассирером). "Мы понимаем символ тогда, когда мы понимаем идею, которую он представляет, - пишет Лангер, - таким образом, символ, и символизируемый объект должны иметь какую-то общую логическую форму" .
Значительное место феномен символического занимает в известном труде О. Шпенглера "Закат Европы". Рассматривая проблемы возникновения культур и цивилизаций, немецкий философ выделял в качестве некой метафизической, и, в то же время, парадоксально онтологически, "ландшафтно" обусловленной причины, фермента будущего образования -"прасимвол", который выбирает "душа культуры", когда пробуждается к самосознанию. Прасимвол, по Шпенглеру, "нельзя понятийно изложить в словах, ибо язык и формы познания сами суть производные символы .
В отечественной мысли проблема символа рассматривалась, прежде всего, в религиозно-этической - С.Н. Булгаков4, и эстетической, впрочем,
1 Подробный и глубокий анализ работы Кассирера см: Свасьян, К.В. Философия символических форм Э. Кассирера. Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1989. См. также: Кассирер Э. Сущность и действие символического понятия. - Избранное: Индивид и космос. М-СПб.: Университетская книга, 2000.
2 Longer, S.K. Feeling and Form: A Theory of Art. New York: Charles Scribner s Sons, 1953. P. 26, 27.
3 Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 344.
4 См: Булгаков С.Н. Природа религиозного сознания. - Свет невечерний. М.: Республика, 1994. тесно связанной с предыдущей, плоскостях - В.И. Иванов1, А. Белый2. Именно последний впервые в истории мировой философии обратился к символу через структурирование его как такового, и осмысление способов его воплощенности в различных формах культуры, предвосхищая, и во многом даже превосходя теорию Кассирера, что позволило К.В. Свасьяну сделать вывод о том, что "предпосылки к теории оказываются сильнее самой теории" . Значительное внимание символу уделял такой отечественный мыслитель как А.Ф. Лосев, также стремившийся, прежде всего, осуществить структурный анализ символического в плане преимущественно художественном, эстетическом4. Последние наиболее значительные работы в этой области сделаны еще в советский период, носят преимущественно обзорно-аналитический характер, и принадлежат К.В. Свасьяну, рассматривавшему символ с позиций таких характеристик феномена как "инструментальность" и "результативность", и полагавшего, что "символ является не просто фактом восприятия, но его целью"5, М.М. Касперавичюсу, рассматривавшему религиозную и "обыденную" сферы воплощенности символического6, и Н.Н. Рубцову, исследовавшему сферу эстетического в ее символическом измерении7.
В области философской герменевтики ряд работ посвятил феномену символического, в основном - при рассмотрении проблем художественного творчества, Г.Г. Гадамер, рассматривавший символическую репрезентацию,
о
осуществляемую искусством, и ее связь с феноменальным миром . Трактовку символического, основанную во многом на теоретических находках
1 См: Иванов В.И. Мысли о символизме. - Родное и вселенское. М: Республика, 1994.
2 См: Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.
3 Свасьян КВ. Ук. соч. С. 32.
4 См: Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М.: Изд-во МГУ, 1982; Лосев А.Ф. Логика символа. - Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991.
5Свасьян КВ. Проблема символа в современной философии. Ереван: Изд-во Академии наук Армянской ССР, 1984. С. 103.
6 Касперавичюс М.М. Функции религиозной и светской символики. Л.: Знание, 1990.
7 Рубцов Н.Н. Символ в искусстве и жизни: философские размышления. М.: Наука, 1991.
8 См: Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. Гадамера, Э. Фромма, и структурализме К. Леви-Стросса дает и такой представитель феноменологической герменевтики как Поль Рикёр, обосновывающий "путь к пониманию Я через богатство символов, передаваемых через культуру, в лоне которой мы обретаем и экзистенцию и речь"1. Указанные подходы не ставили своей задачей исследование собственно личностного измерения символического, его функционирование на уровне индивидуального сознания. Эта проблема в Новейшее время стала объектом пристального внимания психологии, главным образом - ее психоаналитического направления. Психоанализ в лице 3. Фрейда, и аналитическая психология в лице К.Г. Юнга рассматривают символ как одну из сущностных характеристик человеческого сознания и подсознания, влияющую на все сферы психической жизни и онтологической практики индивида. В рамках этих направлений выявляется терапевтическое значение символов и некоторые механизмы их формирования и функционирования. Вместе с тем, трактовка символа в данных подходах отличается. Если Фрейд трактует символы как стереотипы, образы подсознания, обусловленные вытесненными желаниями и амбивалентностью эмоциональных переживаний индивида2, то Юнг рассматривает символическое, прежде всего, в качестве социально-психологической категории ("архетипы коллективного бессознательного"), определяющей характер и суть витальной и культурной практики группы, социума3. Целостность и единство, которые обнаруживает феномен символического, значимый для всех сфер общественного бытия, позволяет говорить об осмысленности всякого антропологического опыта вообще, а также о двух центростремительных тенденциях - индивидуальной человеческой "воли к значению" (Кассирер) и промыслу "высшей интеллигенции" (Кант), о стремящихся друг к другу трансцендентальной причине и эмпирическом результате. Местом же их
1 Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: "Академия", 1995. С. 85.
2 См: Фрейд 3. Введение в психоанализ. М.: Наука, 1990.
3 См: Юнг КГ. Архетип и символ. М.: Канон, 1991. встречи и является символ. В этом смысле архетипы Юнга действительно суть ни что иное, как символы, заключающие в себе конститутивную, регулятивную, и телеологическую функции, "постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, специфическое содержание которых проявляется лишь в индивидуальной жизни, где личный опыт попадает именно в эти формы"1. Достаточно ярко демонстрируется универсальность этих "форм-идей" в традиционных обрядах, канонических писаниях, эзотерике - т.е. "текстах", являющихся пограничными, своего рода посредниками между трансцендентальной причиной и эмпирическим результатом, между миром дольним и миром горним. Такая позиция во многом была обусловлена этнологическими разработками Л. Леви-Брюля, одним из краеугольных камней которых было понятие "коллективных представлений" в пралогическом (первобытном) мышлении2. Идеи Юнга получили наиболее, как нам кажется, обоснованное развитие в трудах Э.Ф. Эдингера, американского аналитика-юнгианца, представившего свою, достаточно оригинальную трактовку символического, по которой символ, в первую очередь, есть образ или изображение, указывающее на нечто, пока неизвестное. Согласно Эдингеру, "символы являются продуктами спонтанной деятельности архетипической психики, символ невозможно изготовить, его можно только открыть... Символы выполняют роль носителей психической энергии, поэтому их необходимо рассматривать как нечто живое"3.
Психоаналитическую традицию продолжили, до известной степени, К. Леви-Стросс, рассматривавший соотношение бессознательных структур, и определивший символизирование в качестве одного из трех столпов (наряду
Юнг КГ. Психологический комментарий к "Бардо Тходол". - О психологии восточных религий и философий. Сборник трудов. М.: Медиум, 1994. С.78.
См: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М: Огиз. - ГАИЗ., 1930. 3 Эдингер Э.Ф. Эго и архетип: Индивидуация и религиозная функция психического. М: Пентаграфик, 2000. С. 104. с классификациями и бинарными оппозициями) всякого мышления вообще1, а также Э. Фромм, считавший символическое "языком, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира"2. Фромм первым предпринял попытку классификации символов, подразделив их на "условные", "случайные", и "универсальные", причем, его теоретические находки нашли и свое практическое приложение (что встречается не часто), например, в ходе знаменитого исследования в Мексике, осуществленном им совместно с Майклом Маккоби. Здесь, при анализе характерологических ориентации, фроммовские категории символов выступали прямыми "воплощениями таковых, проявленными через индивидуальные реакции и восприятие"3.
В рамках психологического подхода проблематика символического присутствует также в исследованиях феномена инверсии, предпринятых, в частности, американским психологом Барбарой Бэбкок, доказывавшей, что "инверсия всегда является символической по своей сути, и может быть определена как любой акт экспрессивного поведения, перевертывающий, противоречащий, аннулирующий, или представляющий как-то еще альтернативу общепринятым культурным кодам, ценностям и нормам, будь они лингвистического, литературного или художественного, религиозного, социального, или политического характера"4. Исследования Бэбкок затрагивают, таким образом, очень важную проблему трансформации символов, ее логики и механизмов. Крайне важное значение придается символическому в различных "цехах" антропологии. Культурная антропология все больше становится "когнитивной", с возрастающим вниманием к познавательному и языковому содержанию витальных практик
1 См: Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985.
2 Фромм Э. Забытый язык. -Душа человека. М.: Политиздат, 1992. С. 183.
3 Fromm, Е., Maccoby, М. Social Character in a Mexican Village. New Brunswick-London: Transaction Publishers, 1996 (second Ed.). P. 279.
4 Babcock, B.A. (ed.) The Reversible World: Symbolic Inversion in Art and Society. Ithaca: Cornell University Press, 1978. P. 14-15. народов, использующих самый широкий набор символических средств для репрезентации, сохранения, усиления и подтверждения ценностей и общепринятых убеждений их членов. "Культурным символом, - по мнению американского антрополога Мэри Лекрон Фостер, - является всякая репрезентация некой вещи или идеи с помощью чего-нибудь, относящегося к другому порядку. У каждого символа есть назначение, не связанное с его сиюминутным использованием, которое является частью его смысла, и это назначение относится к групповой активности и представлениям"1. Стивен Тайлер, в свою очередь, доказывает, что "когнитивная реорганизация является совершенно естественным процессом в антропологии, наряду с другими науками занимающейся поиском организующих принципов, используемых индивидами, культурами, и видами в процессе манипулирования и адаптации к их частным жизненным пространствам 2. Другой исследователь, Ричард Парментер осуществил попытку теоретической конвергенции принципов и идей семиотики (главным образом, восходящие к Ч.С. Пирсу) с основными положениями антропологии, обосновывая необходимость изучения "семиотической регламентации социальной жизни"3. Структурализм и семиотика положены также в основу работ Брэда Шора, называющего свой подход "символической антропологией". Шор исследует "когнитивное картографирование" социальных пространств, используемое различными народами, выделяя в качестве инструментов этого процесса "ритуальные", "тотемические", "культурные", и "естественные" символы, с главным акцентом на их психологический эффект4. Достаточно близко в теоретико-методологическом
1 Foster, M.L. Analogy, Language, and the Symbolic Process, in Foster, M.L. and Botscharow, L.J. (eds.) The Life of Symbols. Boulder: Westview Press, 1990. P. 81.
2 Tyler, S.A. Cognitive Anthropology. New York: Holt, Rinehart and Winston, Inc., 1969. P. 20.
3 Parmentier, R.J. Signs in Society: Studies in Semiotic Anthropology. Bloomington: Indiana University Press, 1994.
4 Shore, B. Culture in Mind: Cognition, Culture, and the Problem of Meaning. New York: Oxford University Press, 1996. плане к данным подходам стоят исследования неиролингвиста Терренса Дикона, который исследует логику и механизмы развития языковых основ в контексте общей эволюции и эволюционного совершенствования мозга. Дикон делает, на первый взгляд, парадоксальные выводы о том, что символизм имеет место не только в человеческом сообществе, как это принято считать, но присутствует и в среде высших приматов, то есть, и в животном мире. Ученый постулирует, таким образом, универсальность символа, начала которой были положены в метафизике символического, но впоследствии нашли и свое практическое подтверждение1.
Наконец, к одному из интереснейших приложений символического относятся, на наш взгляд, работы в области, называемой "архитектурная антропология". Швейцарский архитектор и этнолог Нолд Эгентер посвятил целый ряд исследований анализу символических оснований принципов организации пространства, как в человеческой среде, так и среди высших приматов. Его исследования, опирающиеся методологически, прежде всего, на труды немецкого ученого Отто Болнова, призваны продемонстрировать ошибочность всякой примитивизации архитектурных форм, разделения их на более и менее сложные и совершенные. Эгентер доказывает, что любая архитектурная организация пространства является проекцией когнитивных практик и понятий о прекрасном, принятых в данном сообществе, в связи с чем оправдано использование термина "эстетическое познание". Архитектурная антропология, по его мнению, "предоставляет новые объяснения нескольким важным культурным признакам, прежде всего, таким как познание, язык, знаки, символика, искусство, социальная организация, и право. Архитектура, таким образом, становится общечеловеческим феноменом, выходящим за рамки отдельных культур и исследующим
1 См: Deacon, T.F. The Symbolic Species: The Co-evolution of Language and the Brain. New York: W.W. Norton & Company, Inc., 1997.
2 CM: Bollnow, O.F. Mensh und Raum. Stuttgart, 1963. различные культуры на основании одних и тех же аналоговых признаков . Символическая организация пространства (правда, в другом ключе) исследовалась также и другими учеными. Например, Роджер Дауне и Дэвид Сти анализировали взаимосвязь когнитивных практик и "пространственного поведения". Согласно их подходу, "структура, лежащая в основе пространственной карты мира, которую люди несут в своем сознании, не отличается от структуры, лежащей в основе всех когнитивных процессов"2. Эти авторы напрямую связывают принципы "эффективности восприятия" с задачей выживания человеческого вида, что, вообще-то, согласуется с довольно распространенным мнением о том, что символизирование является процессом, главная цель которого - удовлетворение витальных потребностей человека. Присутствует эта идея и в трудах антропологов Михали Чишентмихали и Юджина Рочберг-Халтона, исследовавших взаимоотношения символов "первичного окружения" и идентификаций личности. Главное условие для гармонизации этих отношений они усматривают в "наличии объектов, означающих теплые символические связи между членами семьи, объектов, воплощающих внимание, уделяемое личностями друг другу (забота, уважение, любовь), и формирующих, таким образом, межличностные союзы"3.
Таким образом, проблематике символа и символического уделяется традиционное и значительное внимание в смежных с социальной философией дисциплинах. Предметное разнообразие исследований символа лишний раз говорит об исключительной важности этого феномена для изучения человеческой вселенной, в ее внутреннем и внешнем измерениях.
1 Egenter, N. The Present Relevance of the Primitive in Architecpre// Architectural Anthropology. Research Series. V. 1. Lausanne: Structura Mundi Editions, 1992. P. 83-85. См. также: Egenter, N. Semantic and Symbolic Architecture. An Architectural-Ethnological Survey into Hundred Villages of Central Japan. Lausanne: Structura Mundi Editions, 1994.
2 Downs, R.M., Stea, D. Image and Environment: Cognitive Mapping and Spatial Behavior. Chicago: Aldine Publishing Company, 1973. P. 74.
3 Csikszentmihalyi, M., Rochberg-Halton, E. The Meaning of Things: Domestic Symbols and the Self. Cambridge: Cambridge University Press, 1981, P. 242. Социальные теории символа. В социальной философии создано достаточно большое количество подходов, использовавших феномен символа или в качестве одной из основных структурообразующих категорий, или в качестве обязательного референта исследовательской логики. В первом ряду наиболее разработанные концепции символического принадлежат Альфреду Шютцу, Джорджу Г. Миду, Толкотту Парсонсу, и Норберту Элиасу. Ко второму ряду мы относим такие подходы как социальная эпистемология, или когнитивная социология, в обоих ее вариантах, представленных, соответственно, работами Аарона Сикурела и Эвиатара Зерабевела1, "теорию символического действия" Кеннета Бёрка2, и направления, рассматривавшие символ в менее фокусированном виде, своего рода ad hoc теории, использовавшие в качестве ключевых такие категории, как "символическая власть" и "символическое насилие" (Пьер Бурдье, Патрик Шампань, Адина Симет , и др.). Самое пристальное внимание в социальной теории получила так называемая "коммуникативная" функция символа, рассматривавшаяся всеми авторами. Наряду с этим, собственно функциональность символа получила наибольшее внимание со стороны Т. Парсонса, наиболее же сложная и глубокая концепция гносеологических оснований символического была разработана А. Шютцем, остальные авторы сосредотачиваются, в основном, на онтологии символического. Об императивах символизирования говорили только Т. Парсонс и Н. Элиас, причем, оба примерно в одном и том же ключе, рассматривая таковые как выражение потребности человеческого выживания. Трансформируемую природу символа констатировали
1 См: Cicourel, А. V. Cognitive Sociology: Language and Meaning in Social Interaction. New York: The Free Press, 1970; Zerubavel, E. Social Mindscapes: An Invitation to Cognitive Sociology. Cambridge: Harvard University Press, 1997.
2 CM: Burke, K. Attitudes Toward History. Berkeley: University of California Press, 1984; Burke, K. On Symbols and Society. Chicago: The University of Chicago Press, 1989.
3 CM: Bourdieu, P. Language and Symbolic Power. Cambridge: Harvard University Press, 1995. Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра. М., 1997; Cimet, A. Symbolic Violence and Language: Mexico and Its Uses of Symbols, in Climo, J.J., Cattel, M.G. (eds.) Social Memory and History: Anthropological Perspectives. New York: Alta Mira Press, 2002. большинство исследователей, однако связь символов и социальных трансформаций рассматривали, в определенной степени, только Т. Парсонс и Г. Блумер. Наконец, ни один из указанных авторов не пытался определить пути эмпирической утилизации или операционализации развитых ими теоретических взглядов на суть символического. То есть, символ в данных подходах играет, главным образом, роль категории умозрительной и рафинированной. Заметим, что ряд упоминаемых здесь исследователей, посвящавших в социальной философии внимание символу, состоит исключительно из зарубежных авторов. Это обусловлено тем, что в отечественной социальной науке, к сожалению, пока отсутствуют серьезные и масштабные исследования этого феномена, хотя, интерес к данной области социальной теории очевиден и проявлен. Это обстоятельство связано, по всей видимости, как с особенностями отечественной социально-политической практики вообще, так и со спецификой развития российского обществознания в последнее десятилетие, в частности. Вместе с тем, как представляется, "насыщение" российского обществоведческого дискурса "большими" теориями разного рода уже состоялось, и, думается, можно ожидать смены аналитического фокуса и интереса в пользу теорий более "специального" характера. К таким, безусловно, относятся и социальные концепции символа, вклад в интеграцию которых в поле отечественной социальной науки мы надеемся внести данной работой.
Социально-философская рефлексия относительно концепций символа. Анализу роли и места символа в социальной философии, его истокам и вероятным перспективам посвятили свои работы ряд исследователей. Среди наиболее тщательных и глубоких аналитических подходов мы можем назвать, однако, только такие разработки в американской социальной науке, как "диалектическая социология" Айно Росси, и "интегративный символизм" Хью Данкана. Под влиянием французского структурализма А. Росси активно критиковал существующие в социальной теории трактовки символического, сделал попытку типологического разведения знака и символа, и работал над созданием структуралистской социологии, в которой знак должен был занимать статус основополагающей категории1. X. Данкан, в свою очередь, на основании анализа социальных теорий символа, делал важныз выводы об универсальности феномена символического и его уникальных признаках, среди которых им назывались: необходимость исследования символа с помощью символа же, возможность эмпирического верифицирования символов, и тождественность социальных и символических фактов2.
Разработанность проблемы эмпирического приложения символа. Символический анализ в эмпирических социальных исследованиях не применялся пока достаточно широко. К наиболее серьезным попыткам такого рода мы можем отнести исследование, осуществленное Гарольдом Лассуэлом с коллегами в 1952 году в рамках проекта RADIR (Revolution and the Development of International Relations) Института Гувера Стэнфордского Университета, и работу датского психолога Джерарда Девита (1962), посвященную возрастному символизму. Исследование, осуществленное под руководством Лассуэла, было посвящено анализу "ключевых символов современной политики" - основным тенденциям их трансформации и характеру функционирования3. Фокус исследования был сделан на "изменении вокабуляров современных элит", при котором в качестве аналитического материала, или символов, были избраны ключевые слова, прямым образом связанные со стабильностью элиты того периода -"конкурирующие вокабуляры политической идеологии". Исследование Девита, посвященное символизму мужского и женского, определялось автором как "эмпирический феноменологический подход к возрастным
1 См: Rossi, I. From the Sociology of Symbols to the Sociology of Signs: Toward a Dialectical Sociology. New York: Columbia University Press, 1983.
2 CM: Duncan, H.D. Symbols and Social Theory. New York: Oxford University Press, 1969. 3CM.: Lasswell, H.D., Lerner, D., Sola Pool, ID. The Comparative Study of Symbols. Hoover Institute Studies. Series C: Symbols, No. 1. Stanford, С A: Stanford University Press, 1952. аспектам символического мышления в словесных ассоциациях и символическом значении слов"1. Девит предварительно осуществил достаточно тщательный критический анализ феномена символического, определив, в рамках своего исследования, под символизмом "психологическую функцию образа внутриличностной и межличностной коммуникации, сущностными характеристиками которой являются аналоговое сходство или ассоциативное отношение, основанное на создании образа референта, и стимуляция созерцательного "охвата" образа референта"2. Оба случая являют собой примеры достаточно строгого научного подхода к проблеме использования символа в эмпирических социальных исследованиях, в ходе которых была осуществлена в целом успешная формализация символических категорий.
Таким образом, присутствие символа в смежных с социальной философией областях знания достаточно проявлено и обильно, в социальной науке создано несколько детально разработанных концепций символического, этот факт нашел свое отражение в социально-философской рефлексии, и, до некоторой степени, послужил основанием использования символа в прикладных социальных исследованиях. Наряду с этим, отметим, что теоретико-методологическая конвенциональность символического до последнего времени отсутствовала в социальной философии, предметная сфера анализа символа должна, очевидно, быть расширена за счет включения новых компонентов, в частности - в связи с социальными трансформациями, а разработанные варианты его практического приложения в эмпирических социальных исследованиях страдают известной ограниченностью, обусловленной, на наш взгляд, недостаточно проработанными теоретическими пролегоменами.
1 См.: De Wit, G.A. Symbolism of Masculinity and Femininity: An Empirical Phenomenological Approach to Developmental Aspects of Symbolic Thought in Word Associations and Symbolic Meanings of Words. New York: Springer Publishing Company, Inc., 1963.
2 Ibid. P. 33. Объектом исследования является феномен символического в его социально-философском измерении.
Предметом исследования выступают роль, место, и значение символического в структуре социальной теории и практики, возможности конвенциональной социально-философской трактовки феномена, гносеологические и онтологические предпосылки его социально-теоретической операционализации.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является определение возможных путей создания целостной социально-философской методологии символического анализа, включающей в себя как теоретические пролегомены, так и варианты эмпирического приложения категории символ. Данная цель определила постановку и решение следующих задач:
? критический анализ созданных в социальной философии теоретических концепций символического;
? исследование содержательных и структурных характеристик феномена символического;
? анализ императивов и механизмов процесса символизирования;
? исследование экзистенциального статуса символа;
? критический анализ существующих вариантов эмпирического приложения категории символ;
? исследование основных структурообразующих принципов целостной методологии символического анализа;
? исследование систем социальных интеракций с позиций анализа их символического содержания.
Теоретико-методологическая основа исследования. Постулируемая в данной работе универсальность и уникальность символа обязаны своим происхождением видению этого феномена в гносеологических построениях И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля, продолжавших, в свою очередь, фактически, традицию платоновского истолкования символического. Символ, в нашем понимании, не допускает собственного ограничения в рамках той или иной социально-философской парадигмы. В силу этого, подход, избранный для диссертационного исследования мы определяем как компаративный и синтетический. В качестве теоретико-методологических оснований работы использованы идеи социальной феноменологии А. Шютца, - в особенности -при рассмотрении проблемы трансформации символов; прагматистско-бихевиористского подхода, - оказавшего определенное влияние на наше видение социального взаимодействия; структурного функционализма Т. Парсонса, - повлиявших на наш подход к проблеме структурирования символа, его функциональной ангажированности, и мотивационных аспектов действия. Известное воздействие на наши исследовательские посылки оказали также мысли Н. Элиаса об "исторической перспективе", которая, по необходимости, создается при символическом анализе.
При типологическом разведении понятий "символизирование" и "символизация" мы опирались на идеи Гегеля о том, что ощущение чужеродности и "бессмысленности" мира заставляет человека совершать "бегство из царства наличного в область чистого сознания, которое есть не только стихия веры, а точно также стихия понятия"1; понимание К. Марксом господствующих мыслей как идеального выражения господствующих материальных отношений, развитое им в "Немецкой идеологии ; идеи Э. Фромма, рассматривавшего отчуждение как состояние неудовлетворенности базовых человеческих потребностей, в том числе - "потребности в ориентации"3; и некоторые положения теории "когнитивного диссонанса" Л. Фестингера, прежде всего, понимание им отчуждения, как процесса
1 Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа, С. 260.
2 Маркс К, Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений (1 Глава "Немецкой идеологии"). - Избранные произведения. В 3-х томах. Т. 1. М.: Политиздат, 1985.
3 См: Israel, J. Alienation: From Marx to Modern Sociology. A Macrosociological Analysis. Boston: Allyn and Bacon, Inc., 1971. P. 159-160. когнитивно-психологического опосредования1. С этим же связано и наше видение императивов символизирующего процесса, как ситуации "когнитивной травмы". При обосновании нашего видения мотиваций символизирования мы, в известной степени, опирались, в том числе, на идеи У. Эко и 3. Фрейда о началах мыслительного акта, как процесса, прежде всего, отрицания и освобождения2.
В качестве источников исследования были использованы труды ведущих социальных теоретиков - авторов соответствующих концепций символического, такие, как "Сознание, самость и общество" Дж. Г. Мида, "Символ, реальность, и общество" А. Шютца, "Символический интеракционизм: перспектива и метод" Г. Блумера, "Социальная система", "Действие, символы и кибернетический контроль", и "К общей теории действия" Т. Парсонса, а также "Теория символа" Н. Элиаса. При обосновании своего варианта прикладного анализа символического автор использовал данные собственных исследований, опубликованные в отечественных социально-научных журналах. (См. библиографический список).
Научная новизна работы. Диссертационное исследование представляет собой первую попытку создания конвенциональной и синтетической социально-философской концептуализации символа, включающей развернутые теоретические основания и варианты эмпирического использования феномена символического. Научная новизна состоит в том, что в работе:
анализируются в компаративном ракурсе основные социально-философские теории символа;
1 См: Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб: Ювента, 1999.
2 См: Eco, U. Is There a Way of Generating Aesthetic Messages in an Edenic Language? in Bonn, S., Bowlt, J.E. (eds.) Russian Formalism: A Collection of Articles and Texts in Translation. Edinburgh: Scottish Academic Press, 1973; Freud, S. Negation. - Collected Papers. London: Hogarth, Vol. 5, 1950. ? комплексно исследуются содержательные и структурные характеристики феномена символического;
? формулируется генеративная схема символа;
? типологически разводятся и обосновываются понятия "символизирование" и "символизация", дается их процессная трактовка;
? через символическую составляющую исследуются феномен социальных трансформаций и системы социальных интеракций - от субъективированных до объективированных модальностей;
? обосновывается транссимволический анализ, как способ использования символа в прикладном социальном исследовании;
? в научный оборот вводится ряд концепций и идей зарубежных исследователей, не нашедших ещё отражение в отечественной литературе.
Положения, выносимые на защиту:
1. Созданные на настоящий момент социально-философские концепции символа отличаются разнообразием подходов и отсутствием конвенциональной трактовки феномена, при относительно схожей структуре выделяемых объектных и предметных сфер символического;
2. Необходима и возможна конвенционализация социально-философского измерения символического;
3. Феномен символического неизбежно связан с феноменом социального отчуждения в процессном измерении - как дихотомия тенденций "символизирования" и "символизации";
4. Статус символа уникален в смысле его экзистенциональной ангажированности - все процессы, в которых имеют место накопление, хранение, и передача информации являются символическими в своем структурном и содержательном плане; 5. Символ является одним из значимых факторов в процессе социальных трансформаций, часто определяя их логику, направленность и характер;
6. Окончательно символ конституируется как речевой продукт - на номинативной ступени символической генерации, и может быть структурирован исходя из его когнитивного, аффективного, и деятельностного компонентов;
7. Выделенная структура символизирующего процесса позволяет определить пути операционализации символа - возможности его использования, как в теоретическом, так и прикладном социальном анализе;
8. Развитые теоретические положения относительно феномена символического вкупе с процедурами его эмпирического использования позволяют говорить о создании целостной и комплексной методологии анализа символического.
Теоретическая и практическая значимость работы. Результаты диссертационного исследования позволяют говорить о символе как действительной социально-философской категории, как со спекулятивной, так и с прикладной точки зрения. Целостная методология символического анализа предоставляет возможности и средства для исследования современной динамичной социальной реальности на качественно новых теоретических и эмпирических основаниях. Проанализированные механизмы формирования символических опосредовании дают также возможность аналитического и прогностического рассмотрения взаимодействий в субъект - субъектных, субъект - объектных и объект - объектных системах. Применение прикладного транссимволического анализа позволяет, в свою очередь, создавать достаточно глубокие и протяженные когнитивные карты и пространства, исследовать социальные факты в их скрытой содержательной части и в динамике процессного, исторического развертывания. Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации позволили методологически обосновать ряд осуществленных автором исследований, результаты которых были опубликованы в отечественных социально-научных журналах (см. библиографический список), изложены на различных конференциях и семинарах, как в России, так и за рубежом (в частности, на 20-м Международном Философском Конгрессе в Бостоне, США, 10-15 августа 1998 г. (ПАІАЕА. The Twentieth World Congress of Philosophy, Section Theory of Knowledge . Boston, Massachusetts), и на 8-ой Ежегодной Конференции по проблемам психоанализа и социального изменения в Филадельфии, США, 25-27 октября 2002 г. ("Emotions", The Eighth Annual Conference on Psychoanalysis and Social Change, The University of Pennsylvania). Базовые положения методологии транссимволического анализа использовались также коллегами. В основном - при исследовании структуры политического пространства и идентификационных характеристик1. На основе материалов и выводов диссертационного исследования автором разработан спецкурс "Проблема символа в современной социальной философии".
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографического списка, содержащего 230 названий.
Актуальность исследования. Исследование механизмов и характера социальных интеракций, выявление закономерностей и зависимостей в процессе возникновения представлений, логики создания символических комплексов является задачей чрезвычайно актуальной. Современный мир, несмотря на видимую гуманизацию, сталкивается с серьезнейшими и драматичными социальными конфликтами, как на уровне международных отношений, так и в системах "первого порядка", на уровне взаимодействия личности и личности, личности и группы, личности и государства. Очевидно, что для всестороннего анализа современных интеракционных проблем, поиска путей их возможной гармонизации, недостаточно изучать "осязаемые" результаты онтологической практики личности, нации, государства, и т.д. Необходимо также выявление того, что конституирует и делает возможными эти результаты - существующих в индивидуальном и массовом сознании символов, механизмов их возникновения и логики существования.
В современном "информационном" социуме такие явления смыслосодержащего и смыслообразующего порядка как символы, приобретают особую важность и особое звучание. Характерной чертой современного мира является то, что общества сегодня вынуждены отстаивать не только свою пространственную целостность и политико-экономическую независимость, но и свои символические универсумы, подвергающиеся в условиях информационной эпохи постоянной экспансии со стороны различных форм культурной унификации. Тем самым, символическое насилие, долгое время воспринимавшееся в качестве феномена в основном условного характера, приобретает сегодня статус серьезного фактора социальных отношений, как во внутреннем измерении, так и на уровне международных связей и взаимодействий. В условиях глобализации совершенно явно возникает и глобальный рынок символов с совершенно определенными держателями символического капитала, относящимися, прежде всего, к "атлантической социокультурной модели", которая определяет процессы "ценообразования" на данном рынке, и производит продукцию, претендующую на универсальную ценность и всеобщую приемлемость. В связи с чем, крайне актуальной является задача анализа принципов и механизмов генерации, трансформации и распространения символических кодов.
Выделение архитектоники символического и структуры символизирующего процесса позволяют исследовать комплекс социальных интеракций, конституирующих социальное целое, с позиций их знакового, то есть - мотивационного содержания, что дает возможность осуществления социального анализа на наиболее адекватных основаниях, в особенности - с учетом трансформационного компонента социального дискурса. Анализ императивов социального действия и взаимодействия и способов их адекватного описания социальной наукой является крайне актуальной задачей современного обществоведения, сталкивающегося сегодня с серьезными проблемами методологического характера.
Степень научной разработанности проблемы. Историография символа весьма широка, как широка и подчас трудноопределима сфера его приложения у различных авторов. В связи с этим, научная разработанность проблематики символического должна, на наш взгляд, рассматриваться, по крайней мере, в четырех аспектах, к которым относятся: 1) место символа в социально-гуманитарных областях знания; 2) социальные теории символа; 3) социально-философская рефлексия относительно существующих теорий символа; и 4) разработанность проблемы эмпирического приложения символа в социальном анализе.
Место символа в социально-гуманитарных областях знания. В философии символу уделяется постоянное и традиционное внимание, большое место занимает данный феномен в культурной, социальной и когнитивной антропологии, статус одной из основных категорий присвоен символу в семантике и семиотике, в социальной и когнитивной психологии, равно как в психоанализе и аналитической психологии. Значительное место уделено также данному феномену в рамках такого направления, как архитектурная антропология. Рассмотрим в самом общем виде некоторые из данных подходов.
В европейской философии Нового времени И. Кант и Г.В.Ф. Гегель, чьи позиции радикально разнятся по многим ключевым вопросам философии, в подходе к феномену символического были фактически единодушны. Их понимание символа в целом продолжает платоновскую традицию - оба мыслителя трактовали символ как "опосредование сверхчувственного потустороннего" (Гегель)1, заключающееся в постоянной реификации умопостигаемых сущностей. То есть, явления (феномены), согласно этому подходу, суть обозначения ноуменов, или, другими словами, эмпирический результат суть символ умопостигаемой активности (указание на нее), вещь - суть "чувственный символ трансцендентальной причины" (Кант) . Таким образом, символ, возникавший в контексте гносеологических разработок этих философов носил в преимущественной степени отвлеченный, метафизический и условный характер.
В рамках неокантианства в известной степени продолжателем этой традиции стал Э. Кассирер, трактовавший символ как априорную логическую структуру, накладываемую на чувственное многообразие. В своем капитальном труде "Философия символических форм", рассматривая проблемы возникновения и существования феномена культуры, Кассирер определяет последнюю именно как символически значимое построение мира, при котором язык, миф, и наука рассматриваются как способы и формы
1 Гегель, Г.В.Ф. Феноменология духа. СПб.: Наука, 1992. С. 79.
2 Кант, И. Критика чистого разума. СПб.: Тайм-аут, 1993. С. 331. существования символического, исчерпывающего, согласно философу, культурный универсум1. В русле этого же подхода разрабатывала проблему символического американский философ, эстетик Сьюзен Лангер, трактовавшая символотворческую способность человека как реализацию его естественной потребности, вытекающей из природной обусловленности самой человеческой психики, реализующейся во всех сферах социального бытия - от познания до искусства, которое Лангер рассматривает как область "презентативных" символов - самостоятельных значимых форм, значение которых заключено только в них самих (именно на этом участке пути она расходится с Кассирером). "Мы понимаем символ тогда, когда мы понимаем идею, которую он представляет, - пишет Лангер, - таким образом, символ, и символизируемый объект должны иметь какую-то общую логическую форму" .
Значительное место феномен символического занимает в известном труде О. Шпенглера "Закат Европы". Рассматривая проблемы возникновения культур и цивилизаций, немецкий философ выделял в качестве некой метафизической, и, в то же время, парадоксально онтологически, "ландшафтно" обусловленной причины, фермента будущего образования -"прасимвол", который выбирает "душа культуры", когда пробуждается к самосознанию. Прасимвол, по Шпенглеру, "нельзя понятийно изложить в словах, ибо язык и формы познания сами суть производные символы .
В отечественной мысли проблема символа рассматривалась, прежде всего, в религиозно-этической - С.Н. Булгаков4, и эстетической, впрочем,
1 Подробный и глубокий анализ работы Кассирера см: Свасьян, К.В. Философия символических форм Э. Кассирера. Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1989. См. также: Кассирер Э. Сущность и действие символического понятия. - Избранное: Индивид и космос. М-СПб.: Университетская книга, 2000.
2 Longer, S.K. Feeling and Form: A Theory of Art. New York: Charles Scribner s Sons, 1953. P. 26, 27.
3 Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 344.
4 См: Булгаков С.Н. Природа религиозного сознания. - Свет невечерний. М.: Республика, 1994. тесно связанной с предыдущей, плоскостях - В.И. Иванов1, А. Белый2. Именно последний впервые в истории мировой философии обратился к символу через структурирование его как такового, и осмысление способов его воплощенности в различных формах культуры, предвосхищая, и во многом даже превосходя теорию Кассирера, что позволило К.В. Свасьяну сделать вывод о том, что "предпосылки к теории оказываются сильнее самой теории" . Значительное внимание символу уделял такой отечественный мыслитель как А.Ф. Лосев, также стремившийся, прежде всего, осуществить структурный анализ символического в плане преимущественно художественном, эстетическом4. Последние наиболее значительные работы в этой области сделаны еще в советский период, носят преимущественно обзорно-аналитический характер, и принадлежат К.В. Свасьяну, рассматривавшему символ с позиций таких характеристик феномена как "инструментальность" и "результативность", и полагавшего, что "символ является не просто фактом восприятия, но его целью"5, М.М. Касперавичюсу, рассматривавшему религиозную и "обыденную" сферы воплощенности символического6, и Н.Н. Рубцову, исследовавшему сферу эстетического в ее символическом измерении7.
В области философской герменевтики ряд работ посвятил феномену символического, в основном - при рассмотрении проблем художественного творчества, Г.Г. Гадамер, рассматривавший символическую репрезентацию,
о
осуществляемую искусством, и ее связь с феноменальным миром . Трактовку символического, основанную во многом на теоретических находках
1 См: Иванов В.И. Мысли о символизме. - Родное и вселенское. М: Республика, 1994.
2 См: Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.
3 Свасьян КВ. Ук. соч. С. 32.
4 См: Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М.: Изд-во МГУ, 1982; Лосев А.Ф. Логика символа. - Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991.
5Свасьян КВ. Проблема символа в современной философии. Ереван: Изд-во Академии наук Армянской ССР, 1984. С. 103.
6 Касперавичюс М.М. Функции религиозной и светской символики. Л.: Знание, 1990.
7 Рубцов Н.Н. Символ в искусстве и жизни: философские размышления. М.: Наука, 1991.
8 См: Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. Гадамера, Э. Фромма, и структурализме К. Леви-Стросса дает и такой представитель феноменологической герменевтики как Поль Рикёр, обосновывающий "путь к пониманию Я через богатство символов, передаваемых через культуру, в лоне которой мы обретаем и экзистенцию и речь"1. Указанные подходы не ставили своей задачей исследование собственно личностного измерения символического, его функционирование на уровне индивидуального сознания. Эта проблема в Новейшее время стала объектом пристального внимания психологии, главным образом - ее психоаналитического направления. Психоанализ в лице 3. Фрейда, и аналитическая психология в лице К.Г. Юнга рассматривают символ как одну из сущностных характеристик человеческого сознания и подсознания, влияющую на все сферы психической жизни и онтологической практики индивида. В рамках этих направлений выявляется терапевтическое значение символов и некоторые механизмы их формирования и функционирования. Вместе с тем, трактовка символа в данных подходах отличается. Если Фрейд трактует символы как стереотипы, образы подсознания, обусловленные вытесненными желаниями и амбивалентностью эмоциональных переживаний индивида2, то Юнг рассматривает символическое, прежде всего, в качестве социально-психологической категории ("архетипы коллективного бессознательного"), определяющей характер и суть витальной и культурной практики группы, социума3. Целостность и единство, которые обнаруживает феномен символического, значимый для всех сфер общественного бытия, позволяет говорить об осмысленности всякого антропологического опыта вообще, а также о двух центростремительных тенденциях - индивидуальной человеческой "воли к значению" (Кассирер) и промыслу "высшей интеллигенции" (Кант), о стремящихся друг к другу трансцендентальной причине и эмпирическом результате. Местом же их
1 Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: "Академия", 1995. С. 85.
2 См: Фрейд 3. Введение в психоанализ. М.: Наука, 1990.
3 См: Юнг КГ. Архетип и символ. М.: Канон, 1991. встречи и является символ. В этом смысле архетипы Юнга действительно суть ни что иное, как символы, заключающие в себе конститутивную, регулятивную, и телеологическую функции, "постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, специфическое содержание которых проявляется лишь в индивидуальной жизни, где личный опыт попадает именно в эти формы"1. Достаточно ярко демонстрируется универсальность этих "форм-идей" в традиционных обрядах, канонических писаниях, эзотерике - т.е. "текстах", являющихся пограничными, своего рода посредниками между трансцендентальной причиной и эмпирическим результатом, между миром дольним и миром горним. Такая позиция во многом была обусловлена этнологическими разработками Л. Леви-Брюля, одним из краеугольных камней которых было понятие "коллективных представлений" в пралогическом (первобытном) мышлении2. Идеи Юнга получили наиболее, как нам кажется, обоснованное развитие в трудах Э.Ф. Эдингера, американского аналитика-юнгианца, представившего свою, достаточно оригинальную трактовку символического, по которой символ, в первую очередь, есть образ или изображение, указывающее на нечто, пока неизвестное. Согласно Эдингеру, "символы являются продуктами спонтанной деятельности архетипической психики, символ невозможно изготовить, его можно только открыть... Символы выполняют роль носителей психической энергии, поэтому их необходимо рассматривать как нечто живое"3.
Психоаналитическую традицию продолжили, до известной степени, К. Леви-Стросс, рассматривавший соотношение бессознательных структур, и определивший символизирование в качестве одного из трех столпов (наряду
Юнг КГ. Психологический комментарий к "Бардо Тходол". - О психологии восточных религий и философий. Сборник трудов. М.: Медиум, 1994. С.78.
См: Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М: Огиз. - ГАИЗ., 1930. 3 Эдингер Э.Ф. Эго и архетип: Индивидуация и религиозная функция психического. М: Пентаграфик, 2000. С. 104. с классификациями и бинарными оппозициями) всякого мышления вообще1, а также Э. Фромм, считавший символическое "языком, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира"2. Фромм первым предпринял попытку классификации символов, подразделив их на "условные", "случайные", и "универсальные", причем, его теоретические находки нашли и свое практическое приложение (что встречается не часто), например, в ходе знаменитого исследования в Мексике, осуществленном им совместно с Майклом Маккоби. Здесь, при анализе характерологических ориентации, фроммовские категории символов выступали прямыми "воплощениями таковых, проявленными через индивидуальные реакции и восприятие"3.
В рамках психологического подхода проблематика символического присутствует также в исследованиях феномена инверсии, предпринятых, в частности, американским психологом Барбарой Бэбкок, доказывавшей, что "инверсия всегда является символической по своей сути, и может быть определена как любой акт экспрессивного поведения, перевертывающий, противоречащий, аннулирующий, или представляющий как-то еще альтернативу общепринятым культурным кодам, ценностям и нормам, будь они лингвистического, литературного или художественного, религиозного, социального, или политического характера"4. Исследования Бэбкок затрагивают, таким образом, очень важную проблему трансформации символов, ее логики и механизмов. Крайне важное значение придается символическому в различных "цехах" антропологии. Культурная антропология все больше становится "когнитивной", с возрастающим вниманием к познавательному и языковому содержанию витальных практик
1 См: Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1985.
2 Фромм Э. Забытый язык. -Душа человека. М.: Политиздат, 1992. С. 183.
3 Fromm, Е., Maccoby, М. Social Character in a Mexican Village. New Brunswick-London: Transaction Publishers, 1996 (second Ed.). P. 279.
4 Babcock, B.A. (ed.) The Reversible World: Symbolic Inversion in Art and Society. Ithaca: Cornell University Press, 1978. P. 14-15. народов, использующих самый широкий набор символических средств для репрезентации, сохранения, усиления и подтверждения ценностей и общепринятых убеждений их членов. "Культурным символом, - по мнению американского антрополога Мэри Лекрон Фостер, - является всякая репрезентация некой вещи или идеи с помощью чего-нибудь, относящегося к другому порядку. У каждого символа есть назначение, не связанное с его сиюминутным использованием, которое является частью его смысла, и это назначение относится к групповой активности и представлениям"1. Стивен Тайлер, в свою очередь, доказывает, что "когнитивная реорганизация является совершенно естественным процессом в антропологии, наряду с другими науками занимающейся поиском организующих принципов, используемых индивидами, культурами, и видами в процессе манипулирования и адаптации к их частным жизненным пространствам 2. Другой исследователь, Ричард Парментер осуществил попытку теоретической конвергенции принципов и идей семиотики (главным образом, восходящие к Ч.С. Пирсу) с основными положениями антропологии, обосновывая необходимость изучения "семиотической регламентации социальной жизни"3. Структурализм и семиотика положены также в основу работ Брэда Шора, называющего свой подход "символической антропологией". Шор исследует "когнитивное картографирование" социальных пространств, используемое различными народами, выделяя в качестве инструментов этого процесса "ритуальные", "тотемические", "культурные", и "естественные" символы, с главным акцентом на их психологический эффект4. Достаточно близко в теоретико-методологическом
1 Foster, M.L. Analogy, Language, and the Symbolic Process, in Foster, M.L. and Botscharow, L.J. (eds.) The Life of Symbols. Boulder: Westview Press, 1990. P. 81.
2 Tyler, S.A. Cognitive Anthropology. New York: Holt, Rinehart and Winston, Inc., 1969. P. 20.
3 Parmentier, R.J. Signs in Society: Studies in Semiotic Anthropology. Bloomington: Indiana University Press, 1994.
4 Shore, B. Culture in Mind: Cognition, Culture, and the Problem of Meaning. New York: Oxford University Press, 1996. плане к данным подходам стоят исследования неиролингвиста Терренса Дикона, который исследует логику и механизмы развития языковых основ в контексте общей эволюции и эволюционного совершенствования мозга. Дикон делает, на первый взгляд, парадоксальные выводы о том, что символизм имеет место не только в человеческом сообществе, как это принято считать, но присутствует и в среде высших приматов, то есть, и в животном мире. Ученый постулирует, таким образом, универсальность символа, начала которой были положены в метафизике символического, но впоследствии нашли и свое практическое подтверждение1.
Наконец, к одному из интереснейших приложений символического относятся, на наш взгляд, работы в области, называемой "архитектурная антропология". Швейцарский архитектор и этнолог Нолд Эгентер посвятил целый ряд исследований анализу символических оснований принципов организации пространства, как в человеческой среде, так и среди высших приматов. Его исследования, опирающиеся методологически, прежде всего, на труды немецкого ученого Отто Болнова, призваны продемонстрировать ошибочность всякой примитивизации архитектурных форм, разделения их на более и менее сложные и совершенные. Эгентер доказывает, что любая архитектурная организация пространства является проекцией когнитивных практик и понятий о прекрасном, принятых в данном сообществе, в связи с чем оправдано использование термина "эстетическое познание". Архитектурная антропология, по его мнению, "предоставляет новые объяснения нескольким важным культурным признакам, прежде всего, таким как познание, язык, знаки, символика, искусство, социальная организация, и право. Архитектура, таким образом, становится общечеловеческим феноменом, выходящим за рамки отдельных культур и исследующим
1 См: Deacon, T.F. The Symbolic Species: The Co-evolution of Language and the Brain. New York: W.W. Norton & Company, Inc., 1997.
2 CM: Bollnow, O.F. Mensh und Raum. Stuttgart, 1963. различные культуры на основании одних и тех же аналоговых признаков . Символическая организация пространства (правда, в другом ключе) исследовалась также и другими учеными. Например, Роджер Дауне и Дэвид Сти анализировали взаимосвязь когнитивных практик и "пространственного поведения". Согласно их подходу, "структура, лежащая в основе пространственной карты мира, которую люди несут в своем сознании, не отличается от структуры, лежащей в основе всех когнитивных процессов"2. Эти авторы напрямую связывают принципы "эффективности восприятия" с задачей выживания человеческого вида, что, вообще-то, согласуется с довольно распространенным мнением о том, что символизирование является процессом, главная цель которого - удовлетворение витальных потребностей человека. Присутствует эта идея и в трудах антропологов Михали Чишентмихали и Юджина Рочберг-Халтона, исследовавших взаимоотношения символов "первичного окружения" и идентификаций личности. Главное условие для гармонизации этих отношений они усматривают в "наличии объектов, означающих теплые символические связи между членами семьи, объектов, воплощающих внимание, уделяемое личностями друг другу (забота, уважение, любовь), и формирующих, таким образом, межличностные союзы"3.
Таким образом, проблематике символа и символического уделяется традиционное и значительное внимание в смежных с социальной философией дисциплинах. Предметное разнообразие исследований символа лишний раз говорит об исключительной важности этого феномена для изучения человеческой вселенной, в ее внутреннем и внешнем измерениях.
1 Egenter, N. The Present Relevance of the Primitive in Architecpre// Architectural Anthropology. Research Series. V. 1. Lausanne: Structura Mundi Editions, 1992. P. 83-85. См. также: Egenter, N. Semantic and Symbolic Architecture. An Architectural-Ethnological Survey into Hundred Villages of Central Japan. Lausanne: Structura Mundi Editions, 1994.
2 Downs, R.M., Stea, D. Image and Environment: Cognitive Mapping and Spatial Behavior. Chicago: Aldine Publishing Company, 1973. P. 74.
3 Csikszentmihalyi, M., Rochberg-Halton, E. The Meaning of Things: Domestic Symbols and the Self. Cambridge: Cambridge University Press, 1981, P. 242. Социальные теории символа. В социальной философии создано достаточно большое количество подходов, использовавших феномен символа или в качестве одной из основных структурообразующих категорий, или в качестве обязательного референта исследовательской логики. В первом ряду наиболее разработанные концепции символического принадлежат Альфреду Шютцу, Джорджу Г. Миду, Толкотту Парсонсу, и Норберту Элиасу. Ко второму ряду мы относим такие подходы как социальная эпистемология, или когнитивная социология, в обоих ее вариантах, представленных, соответственно, работами Аарона Сикурела и Эвиатара Зерабевела1, "теорию символического действия" Кеннета Бёрка2, и направления, рассматривавшие символ в менее фокусированном виде, своего рода ad hoc теории, использовавшие в качестве ключевых такие категории, как "символическая власть" и "символическое насилие" (Пьер Бурдье, Патрик Шампань, Адина Симет , и др.). Самое пристальное внимание в социальной теории получила так называемая "коммуникативная" функция символа, рассматривавшаяся всеми авторами. Наряду с этим, собственно функциональность символа получила наибольшее внимание со стороны Т. Парсонса, наиболее же сложная и глубокая концепция гносеологических оснований символического была разработана А. Шютцем, остальные авторы сосредотачиваются, в основном, на онтологии символического. Об императивах символизирования говорили только Т. Парсонс и Н. Элиас, причем, оба примерно в одном и том же ключе, рассматривая таковые как выражение потребности человеческого выживания. Трансформируемую природу символа констатировали
1 См: Cicourel, А. V. Cognitive Sociology: Language and Meaning in Social Interaction. New York: The Free Press, 1970; Zerubavel, E. Social Mindscapes: An Invitation to Cognitive Sociology. Cambridge: Harvard University Press, 1997.
2 CM: Burke, K. Attitudes Toward History. Berkeley: University of California Press, 1984; Burke, K. On Symbols and Society. Chicago: The University of Chicago Press, 1989.
3 CM: Bourdieu, P. Language and Symbolic Power. Cambridge: Harvard University Press, 1995. Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра. М., 1997; Cimet, A. Symbolic Violence and Language: Mexico and Its Uses of Symbols, in Climo, J.J., Cattel, M.G. (eds.) Social Memory and History: Anthropological Perspectives. New York: Alta Mira Press, 2002. большинство исследователей, однако связь символов и социальных трансформаций рассматривали, в определенной степени, только Т. Парсонс и Г. Блумер. Наконец, ни один из указанных авторов не пытался определить пути эмпирической утилизации или операционализации развитых ими теоретических взглядов на суть символического. То есть, символ в данных подходах играет, главным образом, роль категории умозрительной и рафинированной. Заметим, что ряд упоминаемых здесь исследователей, посвящавших в социальной философии внимание символу, состоит исключительно из зарубежных авторов. Это обусловлено тем, что в отечественной социальной науке, к сожалению, пока отсутствуют серьезные и масштабные исследования этого феномена, хотя, интерес к данной области социальной теории очевиден и проявлен. Это обстоятельство связано, по всей видимости, как с особенностями отечественной социально-политической практики вообще, так и со спецификой развития российского обществознания в последнее десятилетие, в частности. Вместе с тем, как представляется, "насыщение" российского обществоведческого дискурса "большими" теориями разного рода уже состоялось, и, думается, можно ожидать смены аналитического фокуса и интереса в пользу теорий более "специального" характера. К таким, безусловно, относятся и социальные концепции символа, вклад в интеграцию которых в поле отечественной социальной науки мы надеемся внести данной работой.
Социально-философская рефлексия относительно концепций символа. Анализу роли и места символа в социальной философии, его истокам и вероятным перспективам посвятили свои работы ряд исследователей. Среди наиболее тщательных и глубоких аналитических подходов мы можем назвать, однако, только такие разработки в американской социальной науке, как "диалектическая социология" Айно Росси, и "интегративный символизм" Хью Данкана. Под влиянием французского структурализма А. Росси активно критиковал существующие в социальной теории трактовки символического, сделал попытку типологического разведения знака и символа, и работал над созданием структуралистской социологии, в которой знак должен был занимать статус основополагающей категории1. X. Данкан, в свою очередь, на основании анализа социальных теорий символа, делал важныз выводы об универсальности феномена символического и его уникальных признаках, среди которых им назывались: необходимость исследования символа с помощью символа же, возможность эмпирического верифицирования символов, и тождественность социальных и символических фактов2.
Разработанность проблемы эмпирического приложения символа. Символический анализ в эмпирических социальных исследованиях не применялся пока достаточно широко. К наиболее серьезным попыткам такого рода мы можем отнести исследование, осуществленное Гарольдом Лассуэлом с коллегами в 1952 году в рамках проекта RADIR (Revolution and the Development of International Relations) Института Гувера Стэнфордского Университета, и работу датского психолога Джерарда Девита (1962), посвященную возрастному символизму. Исследование, осуществленное под руководством Лассуэла, было посвящено анализу "ключевых символов современной политики" - основным тенденциям их трансформации и характеру функционирования3. Фокус исследования был сделан на "изменении вокабуляров современных элит", при котором в качестве аналитического материала, или символов, были избраны ключевые слова, прямым образом связанные со стабильностью элиты того периода -"конкурирующие вокабуляры политической идеологии". Исследование Девита, посвященное символизму мужского и женского, определялось автором как "эмпирический феноменологический подход к возрастным
1 См: Rossi, I. From the Sociology of Symbols to the Sociology of Signs: Toward a Dialectical Sociology. New York: Columbia University Press, 1983.
2 CM: Duncan, H.D. Symbols and Social Theory. New York: Oxford University Press, 1969. 3CM.: Lasswell, H.D., Lerner, D., Sola Pool, ID. The Comparative Study of Symbols. Hoover Institute Studies. Series C: Symbols, No. 1. Stanford, С A: Stanford University Press, 1952. аспектам символического мышления в словесных ассоциациях и символическом значении слов"1. Девит предварительно осуществил достаточно тщательный критический анализ феномена символического, определив, в рамках своего исследования, под символизмом "психологическую функцию образа внутриличностной и межличностной коммуникации, сущностными характеристиками которой являются аналоговое сходство или ассоциативное отношение, основанное на создании образа референта, и стимуляция созерцательного "охвата" образа референта"2. Оба случая являют собой примеры достаточно строгого научного подхода к проблеме использования символа в эмпирических социальных исследованиях, в ходе которых была осуществлена в целом успешная формализация символических категорий.
Таким образом, присутствие символа в смежных с социальной философией областях знания достаточно проявлено и обильно, в социальной науке создано несколько детально разработанных концепций символического, этот факт нашел свое отражение в социально-философской рефлексии, и, до некоторой степени, послужил основанием использования символа в прикладных социальных исследованиях. Наряду с этим, отметим, что теоретико-методологическая конвенциональность символического до последнего времени отсутствовала в социальной философии, предметная сфера анализа символа должна, очевидно, быть расширена за счет включения новых компонентов, в частности - в связи с социальными трансформациями, а разработанные варианты его практического приложения в эмпирических социальных исследованиях страдают известной ограниченностью, обусловленной, на наш взгляд, недостаточно проработанными теоретическими пролегоменами.
1 См.: De Wit, G.A. Symbolism of Masculinity and Femininity: An Empirical Phenomenological Approach to Developmental Aspects of Symbolic Thought in Word Associations and Symbolic Meanings of Words. New York: Springer Publishing Company, Inc., 1963.
2 Ibid. P. 33. Объектом исследования является феномен символического в его социально-философском измерении.
Предметом исследования выступают роль, место, и значение символического в структуре социальной теории и практики, возможности конвенциональной социально-философской трактовки феномена, гносеологические и онтологические предпосылки его социально-теоретической операционализации.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является определение возможных путей создания целостной социально-философской методологии символического анализа, включающей в себя как теоретические пролегомены, так и варианты эмпирического приложения категории символ. Данная цель определила постановку и решение следующих задач:
? критический анализ созданных в социальной философии теоретических концепций символического;
? исследование содержательных и структурных характеристик феномена символического;
? анализ императивов и механизмов процесса символизирования;
? исследование экзистенциального статуса символа;
? критический анализ существующих вариантов эмпирического приложения категории символ;
? исследование основных структурообразующих принципов целостной методологии символического анализа;
? исследование систем социальных интеракций с позиций анализа их символического содержания.
Теоретико-методологическая основа исследования. Постулируемая в данной работе универсальность и уникальность символа обязаны своим происхождением видению этого феномена в гносеологических построениях И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля, продолжавших, в свою очередь, фактически, традицию платоновского истолкования символического. Символ, в нашем понимании, не допускает собственного ограничения в рамках той или иной социально-философской парадигмы. В силу этого, подход, избранный для диссертационного исследования мы определяем как компаративный и синтетический. В качестве теоретико-методологических оснований работы использованы идеи социальной феноменологии А. Шютца, - в особенности -при рассмотрении проблемы трансформации символов; прагматистско-бихевиористского подхода, - оказавшего определенное влияние на наше видение социального взаимодействия; структурного функционализма Т. Парсонса, - повлиявших на наш подход к проблеме структурирования символа, его функциональной ангажированности, и мотивационных аспектов действия. Известное воздействие на наши исследовательские посылки оказали также мысли Н. Элиаса об "исторической перспективе", которая, по необходимости, создается при символическом анализе.
При типологическом разведении понятий "символизирование" и "символизация" мы опирались на идеи Гегеля о том, что ощущение чужеродности и "бессмысленности" мира заставляет человека совершать "бегство из царства наличного в область чистого сознания, которое есть не только стихия веры, а точно также стихия понятия"1; понимание К. Марксом господствующих мыслей как идеального выражения господствующих материальных отношений, развитое им в "Немецкой идеологии ; идеи Э. Фромма, рассматривавшего отчуждение как состояние неудовлетворенности базовых человеческих потребностей, в том числе - "потребности в ориентации"3; и некоторые положения теории "когнитивного диссонанса" Л. Фестингера, прежде всего, понимание им отчуждения, как процесса
1 Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа, С. 260.
2 Маркс К, Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений (1 Глава "Немецкой идеологии"). - Избранные произведения. В 3-х томах. Т. 1. М.: Политиздат, 1985.
3 См: Israel, J. Alienation: From Marx to Modern Sociology. A Macrosociological Analysis. Boston: Allyn and Bacon, Inc., 1971. P. 159-160. когнитивно-психологического опосредования1. С этим же связано и наше видение императивов символизирующего процесса, как ситуации "когнитивной травмы". При обосновании нашего видения мотиваций символизирования мы, в известной степени, опирались, в том числе, на идеи У. Эко и 3. Фрейда о началах мыслительного акта, как процесса, прежде всего, отрицания и освобождения2.
В качестве источников исследования были использованы труды ведущих социальных теоретиков - авторов соответствующих концепций символического, такие, как "Сознание, самость и общество" Дж. Г. Мида, "Символ, реальность, и общество" А. Шютца, "Символический интеракционизм: перспектива и метод" Г. Блумера, "Социальная система", "Действие, символы и кибернетический контроль", и "К общей теории действия" Т. Парсонса, а также "Теория символа" Н. Элиаса. При обосновании своего варианта прикладного анализа символического автор использовал данные собственных исследований, опубликованные в отечественных социально-научных журналах. (См. библиографический список).
Научная новизна работы. Диссертационное исследование представляет собой первую попытку создания конвенциональной и синтетической социально-философской концептуализации символа, включающей развернутые теоретические основания и варианты эмпирического использования феномена символического. Научная новизна состоит в том, что в работе:
анализируются в компаративном ракурсе основные социально-философские теории символа;
1 См: Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб: Ювента, 1999.
2 См: Eco, U. Is There a Way of Generating Aesthetic Messages in an Edenic Language? in Bonn, S., Bowlt, J.E. (eds.) Russian Formalism: A Collection of Articles and Texts in Translation. Edinburgh: Scottish Academic Press, 1973; Freud, S. Negation. - Collected Papers. London: Hogarth, Vol. 5, 1950. ? комплексно исследуются содержательные и структурные характеристики феномена символического;
? формулируется генеративная схема символа;
? типологически разводятся и обосновываются понятия "символизирование" и "символизация", дается их процессная трактовка;
? через символическую составляющую исследуются феномен социальных трансформаций и системы социальных интеракций - от субъективированных до объективированных модальностей;
? обосновывается транссимволический анализ, как способ использования символа в прикладном социальном исследовании;
? в научный оборот вводится ряд концепций и идей зарубежных исследователей, не нашедших ещё отражение в отечественной литературе.
Положения, выносимые на защиту:
1. Созданные на настоящий момент социально-философские концепции символа отличаются разнообразием подходов и отсутствием конвенциональной трактовки феномена, при относительно схожей структуре выделяемых объектных и предметных сфер символического;
2. Необходима и возможна конвенционализация социально-философского измерения символического;
3. Феномен символического неизбежно связан с феноменом социального отчуждения в процессном измерении - как дихотомия тенденций "символизирования" и "символизации";
4. Статус символа уникален в смысле его экзистенциональной ангажированности - все процессы, в которых имеют место накопление, хранение, и передача информации являются символическими в своем структурном и содержательном плане; 5. Символ является одним из значимых факторов в процессе социальных трансформаций, часто определяя их логику, направленность и характер;
6. Окончательно символ конституируется как речевой продукт - на номинативной ступени символической генерации, и может быть структурирован исходя из его когнитивного, аффективного, и деятельностного компонентов;
7. Выделенная структура символизирующего процесса позволяет определить пути операционализации символа - возможности его использования, как в теоретическом, так и прикладном социальном анализе;
8. Развитые теоретические положения относительно феномена символического вкупе с процедурами его эмпирического использования позволяют говорить о создании целостной и комплексной методологии анализа символического.
Теоретическая и практическая значимость работы. Результаты диссертационного исследования позволяют говорить о символе как действительной социально-философской категории, как со спекулятивной, так и с прикладной точки зрения. Целостная методология символического анализа предоставляет возможности и средства для исследования современной динамичной социальной реальности на качественно новых теоретических и эмпирических основаниях. Проанализированные механизмы формирования символических опосредовании дают также возможность аналитического и прогностического рассмотрения взаимодействий в субъект - субъектных, субъект - объектных и объект - объектных системах. Применение прикладного транссимволического анализа позволяет, в свою очередь, создавать достаточно глубокие и протяженные когнитивные карты и пространства, исследовать социальные факты в их скрытой содержательной части и в динамике процессного, исторического развертывания. Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации позволили методологически обосновать ряд осуществленных автором исследований, результаты которых были опубликованы в отечественных социально-научных журналах (см. библиографический список), изложены на различных конференциях и семинарах, как в России, так и за рубежом (в частности, на 20-м Международном Философском Конгрессе в Бостоне, США, 10-15 августа 1998 г. (ПАІАЕА. The Twentieth World Congress of Philosophy, Section Theory of Knowledge . Boston, Massachusetts), и на 8-ой Ежегодной Конференции по проблемам психоанализа и социального изменения в Филадельфии, США, 25-27 октября 2002 г. ("Emotions", The Eighth Annual Conference on Psychoanalysis and Social Change, The University of Pennsylvania). Базовые положения методологии транссимволического анализа использовались также коллегами. В основном - при исследовании структуры политического пространства и идентификационных характеристик1. На основе материалов и выводов диссертационного исследования автором разработан спецкурс "Проблема символа в современной социальной философии".
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, включающих шесть параграфов, заключения и библиографического списка, содержащего 230 названий.
Символ в "интерпретативной" парадигме
Альфред Шютц (1899-1959) является одним из главных вдохновителей работ в области переосмысленной социологии знания и этнометодологии, демонстрируя, вместе с тем, очевидно сходную с символическим интеракционизмом логику научного поиска. Творчески переработав идеи и концепты Макса Вебера и Эдмунда Гуссерля, Шютц предпринял попытку анализа социальной реальности с точки зрения приоритетности ее знаковой составляющей. Определенное влияние на его выводы и общую линию рассуждения оказали и представители американского прагматизма, прежде всего Уильям Джеймс и Чарльз Хортон Кули. Наследие Шютца весьма значительно, здесь же, при анализе его творчества, мы будем опираться, и ссылаться, прежде всего, на одну из его, на наш взгляд, наиболее характерных и убедительных в исследуемой области работ - "Символ, реальность и общество".
Шютц указывает в самом начале данной работы на четыре, главные, с его точки зрения, методологические проблемы, существующие в исследованиях знаковой сферы социального мира. Прежде всего, это присутствующая в социальных науках разноголосица ключевых понятий. Один и тот же, по сути, процесс означивания или символической референтности анализируется с помощью таких терминов как "знак", "обозначение", "индекс", "символ", и т.д., которые, помимо прочего, весьма трудно поддаются точному определению, не смотря на все усилия социальных ученых. Консенсус здесь может быть достигнут, по мнению Шютца, через поиск источников такого положения вещей и общих признаков различных концептуализации. Главной же причиной рассогласованности подходов, считает Шютц, является применение их авторами различных схем интерпретации одного и того же базового феномена, каковым, доказывает ученый, является феномен аппрезентации, исследовавшийся Гуссерлем.
К следующей, неразрешенной пока, задаче Шютц относит проблему мотивов или происхождения самого процесса символизирования. Лейтмотивом поиска в этом направлении, должно, по его мнению, стать осознание того, что знаки и символы являются средствами, с помощью которых человек пытается справиться, "поладить" со своими многосложными переживаниями и опытами трансцендентности. Причем, каждая специфическая форма аппрезентационных отношений - знаки, обозначения, индексы, и т.д. относится к специфической форме трансцендентности, или выхода за пределы жизненного мира повседневности. Собственно же понятие символ Шютц считает возможным применять только для исследования аппрезентационных отношений в сфере "множественных реальностей", или "субвселенных", таких как миры религии, искусства и науки, где символические связи выполняют свою непосредственную функцию, и где символ служит средством соединения различных уровней реальности.
Указывает теоретик и на противоречие существующего подхода к исследованию символической реальности нацеленного, прежде всего, на анализ взаимоотношений в паре "знак - обозначаемое", или символ и значение. Недостаток этого подхода заключается, по мнению Шютца, в недопонимании того факта, что в действительности "не существует компонентов реальности, которые были бы только символами, или только значениями"1. Наконец, в качестве еще одной ключевой исследовательской темы ученый определяет проблему интерсубъективности знаков, поднимая вопросы о том, возможны ли символические отношения в пределах психологической и духовной жизни отдельного индивида? Если - да, то до какой степени эти отношения могут быть разделяемы с другими членами общества? Пригодны ли для социализации индивидуальные мечты, фантазии и соответствующие символические системы? Обусловлены ли интерсубъективностью художественное творчество, религиозный опыт и философствование? Наконец, может ли интерсубъективность, как таковая, и общество, как таковое, осуществляться и испытываться иначе, чем через использование символов?
Лппрезентация как общая форма знаковых и символических отношений. Шютц отмечает, что общим знаменателем различных теорий знаковых и символических отношений является признание того, что объект, факт или событие, именуемые знаком или символом, всегда указывают на что-то, отличное от себя. "Дым есть физическое явление, данное нам в чувственном восприятии. Его можно видеть, обонять, анализировать его химический состав. Однако если мы воспринимаем дым не просто как физический объект, а как признак огня, мы, тем самым, воспринимаем его как объект, указывающий на что-то, отличное от него самого. Называя дым знаком и огонь - обозначаемым, мы, таким образом, формируем пару"1. Эта форма "пассивного синтеза", как правило, именуемая ассоциацией, является, по мнению Шютца (следующего здесь логике Гуссерля, называвшего данный мыслительный акт "аппрезентацией" или "аналоговой апперцепцией"), общей и основной чертой нашего сознания. В процессе восприятия (перцепции) мы действительно видим только внешнюю сторону того или иного объекта, однако сам по себе данный акт инициирует апперцепцию по аналогии и невидимой стороны объекта, которая является более или менее обоснованным предвосхищением того, что может попасть в поле нашего восприятия, если мы повернем данный объект, или же обойдем вокруг него.
Гносеология и онтология символа
По справедливому замечанию А.Ф. Лосева, "всякой теории символа должно предшествовать элементарное описание составляющих его элементов"1. Итак, что же являет собой этот феномен человеческого сообщества? Обозначим наши подходы. С точки зрения автора, экспликация символа предполагает три основных направления, определяемых сущностью трех специализированных сфер: 1) прагматическое, принятое в формальной логике, математике, и т.д., трактующее символ, прежде всего, как графическое обозначение величин, категорий, и зависимостей; 2) аксиологическое - в художественном и мифопоэтическом творчестве, где символ суть универсальная эстетическая категория, раскрывающаяся как основной инструмент и результат всякого творческого акта вообще; 3) онтологическое - в когнитивных и социально-коммуникативных процессах, где символ есть категория обобщенного экзистенциального опыта индивида и/ или общности. Данные экспликации требуют следующего уточнения. Весьма часто, в различных сферах знания, связанных с обозначенными направлениями, понятие символа некритически разводится, либо наоборот-смешивается, с такими категориями как знак, ценность, сигнал, текст, эмблема, троп, аллегория, обертон, метафора, и т.п., причем, иногда делаются попытки типологического обоснования их различий2. По мнению автора, это разведение или смешение, если и выглядит инструментально логичным и оправданным в семиотике, для социальной философии, все же, является нежелательным. Тем более, если учесть известную проблематичность такой типологизации. Прежде всего, очевидна верифицируемая конкретность, предметность приведенных выше категорий, и, одновременно, известная абстрактность, смысловая трудноуловимость понятия "символ". Более того, сущность символа всегда намного глубже и емче сущности любой из данных категорий. Самое общее родовое свойство, присущее и символу и этим понятиям, можно определить как ситуацию, когда "нечто указует на нечто". В этой связи мы, думается, вправе определять символ как некую надидею, заключающую в себе все остальные "идеи". "Знак" вовсе не есть "обертон", "текст" не есть "эмблема", "ценность" не есть "метафора", однако все эти категории могут являться, и являются символами. Тем самым, символ есть, по нашему убеждению, не просто "высшая форма аппрезентационных отношений" (Шютц), или "семиотический конденсатор" (Лотман), это универсальная категория, объемлющая в себе все остальные категории. Любая из них относится к символу как подзаконный акт относится к закону. Говоря словами К.Г. Юнга, "знак всегда меньше, нежели понятие, которое он представляет, в то время как символ всегда больше, чем его непосредственный очевидный смысл".
"Потребность ознаменования вещей" (Вяч. Иванов) есть характернейший признак человеческого существа. Строго говоря, по настоящему Человек состоялся не тогда, когда "обезьяна взяла в руки палку", а в тот момент, когда он начал символизирование, то есть, приступил к "наречению имен", с удивлением и страхом очнувшись от сна "золотого века" и освободившись от нетворческого состояния "неотрефлектированного блаженства" (Кьеркегор). Говоря словами Гегеля, "лишь в самосознании как понятии духа - поворотный пункт сознания, где оно из красочной видимости чувственного посюстороннего и из пустой тьмы сверхчувственного потустороннего вступает в духовный дневной свет настоящего 2. Происхождение человеческого сознания продолжает оставаться одной из самых больших наших загадок. Биологически оставаясь высшим приматом, человек, тем не менее, сумел каким-то образом развить высокоорганизованный рефлективный аппарат, обеспечивший развитие речи и образного мышления, то есть - символических систем, "видов коммуникации, являющихся, - по выражению Т. Дикона, - внешним выражением необычного способа мышления - через символические репрезентации"3. Начальный момент (против поиска которого, напомним, возражал Элиас) остается, тем не менее, неопределенным. Как бы то ни было, большинство исследователей сходится на том, что практика символизирования имеет тот же возраст, что и Homo sapiens, и в период верхнего палеолита (35 000 - 10 000 лет до н. э.) символизирование было уже достаточно развито, о чем говорят и наскальная живопись, и разнообразные петроглифы, которые являются продуктами в высшей степени абстрактного сознания, то есть, сознания, оперирующего "потусторонними" смыслами, без чего всякое символизирование, с точки зрения автора, невозможна Некоторые антропологи полагают, что язык, и другие символические системы, возникали в результате социального взаимодействия матери и ребенка, обосновывая это положение как филогенетическими, так и онтогенетическими доказательствами1. Тезис о том, что человек и символ являются ровесниками, достаточно обоснован, однако здесь, все-таки, мы концентрируемся на феномене состоявшихся символических комплексов, эволюционировавших в высшей степени сложные системы, именно - в письменные культуры, после чего только и начинается "историческое" существование человека. Можно сказать, что в ту эпоху на смену Homo sapiens пришел Homo symbolicus, познавший время, испытавший отчаяние, -без чего невозможна никакая действительно глубокая рефлексия, - и приступивший к "сотворению" мира значимых форм.
Субъективированные интеракционные системы
Суть оппозиции. Данная система является одной из первых сфер социальной коммуникации, подвергающихся символизированию. Считается уже достаточно очевидным, что человек, постепенно осознающий себя и собственное существование, делает это с помощью своих визави - других индивидов. Собственно, уже Кант убедительно показал, что sum не может, как полагал Декарт, выводиться из cogito, поскольку, фактически, представляет собой тождественное с ним суждение. Маркс, в свою очередь, доказывал, что "человек сначала смотрится как в зеркало в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе, как к человеку" . Таким образом, если говорить о заключении по аналогии, то оно всегда двусторонне - человек воспринимает другого по аналогии с собой, но и себя самого он понимает лишь по аналогии с другим человеком. Это двойное противопоставление служит также, - как полагает Леви-Стросс, - доказательством сформировавшегося логического аппарата мышления, характерным свойством которого является, наряду с символичностью, оперирование бинарными оппозициями . Статус акта символического конструирования по-прежнему является достаточно проблематичным в социальной науке. Напомним, что Элиас, например, настаивает на абсолютной социальной природе символа, отрицая любое индивидуальное познание и всякие его априорные формы2. Шютц, в свою очередь, также признавая "интерсубъективность" символа, все же не высказывает достаточно твердого отрицания индивидуального познавательного опыта3. В символическом интеракционизме коллективность происхождения символического является одним из основных постулатов, и всякая индивидуальность становится таковой только при наличии референтов - "других", или "обобщенного другого" . Более того, Мид, смущая своих комментаторов, привыкших стигматизировать его как апологета "микросоциальной парадигмы", утверждает: "Нельзя сказать, будто индивиды первичны по отношению к сообществу, поскольку индивидуальности возникают в самом процессе взаимодействия, подобно тому, как отдельные клетки возникают и развиваются в пределах человеческого тела Для того чтобы были индивиды, необходим, таким образом, текущий социальный процесс"5. Карл Манхейм, пожалуй, наиболее отчетливо выражает акцент на социальные истоки смыслов, когда пишет о том, что "мыслят вовсе не изолированные индивиды, но люди, включенные в определенные группы, развившие специфичные стили мышления. Строго говоря, утверждать, что индивид мыслит, вообще неверно. Более правильным было бы утверждать, что он участвует в некоем процессе мышления, возникшем задолго до него".
Эвиатар Зерабевел различает, в этой связи, когнитивный индивидуализм и когнитивный плюрализм, где первое есть аналитический акцент на индивидуальный мыслительный акт, и, соответственно, второе - на человека, как, прежде всего, члена "мыслительных сообществ 2. Ученый полемизирует как с первым, так и со вторым подходом, доказывая, что "люди в каждой данной социальной среде вовсе не являются когнитивными клонами друг друга, как следует из допущения, что образ нашего мышления полностью определяется обществом. Каждый из нас является членом более чем одного мыслительного сообщества, и, следовательно, обитает в нескольких различных социальных мирах. В результате, каждый из нас владеет весьма широким "когнитивным репертуаром", и зачастую мыслит несколько различно в различных социальных контекстах".
Наряду с этим, своего рода ироническим парадоксом является то, что "индивидуалистские" подходы, отрицая, с одной стороны, всякую кантианскую и неокантианскую "предобусловленность" знания, с другой стороны, фактически, подразумевают таковую, когда говорят об исторической и культурной "заданности" социального мира и стихии языка, в которых обнаруживает себя человек. Мы, в свою очередь, полагаем, что познающий субъект, вне всякого сомнения, использует индивидуальные механизмы мышления, испытывая, однако, воздействие символических сводов всех групп, членом которых он является. Таким образом, социальная идентичность личности является одним из определяющих факторов не только того, как данный человек думает, но и того, о чем он думает и к каким выводам приходит.
Антропологическая рефлексия, или идентификация, определяется, как все прочие идентификации (половая, расовая, этнокультурная, гражданская, классовая, профессиональная), по негативному и позитивному принципу, что обусловлено, соответственно, наличием противоположных и тождественных особей. Собственное тело человека, являющееся для него также символом его самости, зрительно-тактильным подтверждением его присутствия в этом мире, в свою очередь, осознается как предметный феномен уже после осознания наличия "другого".
