Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Язык в структуре культуры: теоретико-методологический подход 19
1.1. Язык как феномен культуры 21
1.2. Этнокультурное содержание языка 32
Глава 2. Язык в поликультурных сообществах 52
2.1. Специфика и факторы формирования государственного языка 52
2.2. Русский язык в политическом пространстве России: ассимиляция или межкультурная интеграция 73
Глава 3. Социокультурная роль русского языка на Северном Кавказе 104
3.1. Этапы социокультурной интеграции региона: институциональный аспект 105
3.2. Факторы снижения социальных позиций русского языка на Северном Кавказе 139
Заключение 158
Литература 166
- Язык как феномен культуры
- Специфика и факторы формирования государственного языка
- Русский язык в политическом пространстве России: ассимиляция или межкультурная интеграция
- Факторы снижения социальных позиций русского языка на Северном Кавказе
Язык как феномен культуры
Язык становится предметом научного анализа одновременно с возникновением науки как таковой. Уже диалоги Платона полны рассуждений, которые могут быть отнесены к лингвистическим. Сила, таящаяся в стихии языка, влекла к себе мистиков Античности и Средневековья, ученых Ренессанса и Нового времени. Сложность научного изучения языка при этом заключалась в его изначальном нахождении на стыке нескольких областей знания, что объяснялось упомянутой ранее "погруженностью в язык" всех сфер человеческой практики. Одна из наиболее важных и судьбоносных для науки (причем не только лингвистики, но и общественных дисциплин) попыток аналитически вычленить язык из переплетения социальных связей и отношений в качестве особого предмета исследования, не упуская в то же время эти связи из виду, была предпринята Фердинандом де Соссюром в его "Курсе общей лингвистики".12
Влияние этого труда на философию и этнологию хорошо известно: де Соссюр - признанный предтеча структурализма. Нас же интересуют именно выставляемые им в работе "пограничные стобы" между языком и обществом с той точки зрения, что методологическое разведение их де Соссюром позволило в дальнейшем, благодаря институционализации лингвистики как таковой, самоопределиться социолингвистике.
В самом начале своей работы де Соссюр указывает на три фазы развития, пройденные наукой, имеющей своим предметом факты языка.
Начало изучению "было положено так называемой грамматикой. Эта дисциплина, впервые появившаяся у греков и в дальнейшем процветавшая главным образом во Франции, основана на логике и чужда научного и бескорыстного воззрения на язык как таковой; ее единственная цель - преподносить правила для различения правильных форм от форм неправильных. Это дисциплина нормативная, весьма далекая от чистого наблюдения; ее поле зрения по необходимости весьма узко".13 Рационализация и введение тех или иных грамматических форм выступает как действие, навязанное языку «извне». Языку стремятся придать некоторую нормативность.
Фиксируя это, де Соссюр намечает принципы для разведения "общества" и "языка" (в дальнейшем швейцарский исследователь будет вести речь о "внешней" и "внутренней" лингвистике). Язык представляет собой "организм"14, до определенной степени автономный: "Можно было бы представить себе возможность преобразования языка лишь путем вмешательства специалистов, грамматиков, логиков и т.д. Но опыт показывает, что до сего времени такого рода поползновения успеха не имели"15. Причина этого - в социальности языка, выступающего продуктом стихийного коллективного действия, что обуславливает непрерывность словесного знака, и не подверженного преднамеренному воздействию отдельных "грамматиков".
Правда, сам де Соссюр, верный принципу рассмотрения языка как относительно замкнутой системы, несколько смещает фокус с социальной обусловленности языка на его внутренние характеристики. Язык консервативен, во-первых, потому, что составляющие его знаки ("Мы называем знаком комбинацию понятия и акустического образа"16) произвольны: "самая произвольность знака защищает язык от всякой попытки, направленной к его изменению. Говорящая масса, будь она даже сознательнее, не могла бы обсуждать вопросы языка. Ведь для того, чтобы подвергать обсуждению какую-либо вещь, надо, чтобы она отвечала какой либо разумной норме. Можно, например, сказать, какая форма брака рациональнее... Можно также обсуждать систему символов, потому что символ находится в отношениях рациональной связи с означаемой вещью; но в отношении языка, системы символов произвольных, не на что опереться"17.
Вторая причина консервативности языка - в "множественности знаков, необходимых для образования любого языка. Система письма, состоящая из 20-40 букв, может быть, куда ни шло, заменена на другую. Но нельзя этого сделать с языком, который включает не ограниченное количество элементов, а бесчисленное количество знаков" .
Следующая причина - "слишком сложный характер системы": подавляющее большинство людей, пользующихся языком, в хитросплетениях языкового механизма не разбирается. Это не мешает им говорить, но делает нереальной любую попытку создать искусственно конкурентно способный аналог сложной системы, возникшей естественным путем .
Но все характеристики языка как сложной системы обуславливают неизменчивость составляющих языки знаков лишь при условии наложения их на четвертый фактор: "Сопротивление коллективной косности всякому лингвистическому новшеству". По мнению самого де Соссюра, данный "консервативный фактор" имеет значение больше, чем все предыдущие .
Итак, главный недостаток первого этапа («лингвистического») анализа природы языка заключался, прежде всего, в игнорировании исследователями социальности языка (при этом следует иметь в виду, что положение де Соссюра о безуспешности "поползновений" сознательно влиять на язык было в дальнейшем откорректировано, к примеру, в СССР в ходе осуществления "языковой политики"). На втором этапе "филологическом" - главной задачей было определение, толкование и комментирование текстов. Отсюда смещение исследований к истории литературы; ведущим методом на этом этапе становится метод критики источников. Если же филология "касается вопросов лингвистических, то главным образом для того, чтобы сравнивать тексты различных эпох, определять язык, свойственный данному автору, расшифровывать и разъяснять надписи на архаических или мало обследованных языках".
Де Соссюр, исходя из этого, указывает на главный недостаток "филологического" этапа: филологическая критика "слишком рабски привержена письменному языку и забывает живой язык; к тому же ее интересы поглощены почти исключительно греческой и римской древностью". Таким образом, и второй этап развития лингвистики характеризовался попытками абстрагироваться от связей языка с социально-историческим процессом, от его "актуальной составляющей".
То же самое можно сказать о социологическом элементе, характеризуя второй этап развития лингвистики - "филологический". Это было обусловлено не столько внутренними характеристиками данного научного движения, сколько относительно "разреженным" отражением социальной действительности в письменных текстах вплоть до середины -второй половины XIX века, когда рост уровня грамотности населения Европы, напрямую связанный с ее индустриальным развитием, породил тотальную идеологическую войну, ведущуюся посредством СМИ и книг, издаваемых массовыми тиражами. Данный феномен через некоторое время привел к институционализации социологии знания, как направления, изучающего, прежде всего, взаимозависимость между социальной действительностью и действительностью текстов. Именно социология знания задействовала многие из наработок смежной с "филологией" герменевтики, как науки и искусства толкования текста.
Впрочем, наработки "филологов", судя по всему, послужили исходным материалом и для оружия идеологических войн как таковых. Одним из важных правил этих войн является ущемление права противника на свободу дискурса или встраивание "обоюдоострого", полифоничного, как правило, "авторитетного" дискурса в жесткие границы собственной идеологической схемы благодаря специальным процедурам (классификация, упорядочение, распределение). В частности, речь идет о том, чтобы "обуздать...событийность и случайность" дискурса посредством "авторского" принципа. При этом под "автором" понимается не "говорящий индивид, который произнес или написал текст", а "принцип группировки дискурсов, как единство и источник их значений, как центр их связности".24
В результате "автор" нередко превращается во "второе я" комментатора его дискурсов-произведений.25 Данный вариант, однако, не столь опасен, как "наведение хрестоматийного глянца", при котором все, не соответствующее, по мнению комментатора, "идеальному автору", становится предметом умолчания, а не осуждения или критики. Такая научная традиция своим появлением несомненно во многом обязана именно "практике выявления...свойственного данному автору" языка, как способу схематизации "живого" дискурса.
Специфика и факторы формирования государственного языка
Изложенные выше положения позволяют прийти к утверждению, что из всех социальных условий функционирования языка "государственный" статус языка (фактически и (или) юридически закрепленный) в любом случае способствует росту желающих идентифицировать себя с ним как субъектов речи. Но, как уже было отмечено, речь при этом идет об определенном типе современного государства - нации-государстве. Именно это понятие выстраивает все перечисленные В.А. Аврориным социальные условия языковой ситуации, если рассматривать их с точки зрения влияния на степень верности членов общества (или определенной общности) "своему" языку, в стройную систему. Что собой представляет нация-государство как социально-политический феномен? По мнению ряда авторитетных исследователей (Э. Гелленр, Э. Хобсбаум и др.), "нация" возникает в Новое время, причем в процессе формирования нации особую роль играют "искусственное конструирование, целенаправленное изобретение и социальная инженерия"89. Возникновение наций, происходящее в точке пересечения политики, техники и социальных процессов, обусловлено "вполне определенным этапом экономического и технического развития. Сегодня большинство ученых согласится с тем, что литературные национальные языки, как в письменной, так и в устной своей форме, не могут возникнуть до распространения книгопечатания, массовой грамотности, а следовательно, и всеобщего школьного обучения... А значит, нации и связанные с ними явления следует анализировать в русле политических, технических, административных, экономических и прочих условий и потребностей"90.
Главной отличительной чертой нации, этого социально-политического символа Нового времени, от пестрого мира Средневековья, рассеченного таможенными заставами, межами суверенов и границами диалектов, нередко различающимися между собой больше, чем некоторые иностранные языки друг от друга, была однородность, унифицированность. Процесс стирания внутринациональных экономических и политических границ получил отражение в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, многих выдающихся ученых XIX-XX вв. При этом закономерно, что проблема языковой характеристики национальных образований с самого начала привлекала внимание исследователей, одновременно выступавших в роли практиков нациестроительства. Для теоретиков XIX века главными признаками, способствующими перерастанию сообществ в национальные государства, выступали общее этническое происхождение, общность языка, религии, территории и исторических воспоминаний . Правда, реальная история нациестроительства заставила пересмотреть эти критерии: "Новую американскую нацию ни один из этих критериев не объединял... Более того, с расширением в ходе революционных и наполеоновских войн границ французской "grande nation", постепенно включившей в себя области, не являвшиеся французами ни по одному из позднейших критериев национальности, становилось ясно, что отнюдь не эти критерии лежали в ее основе"92.
В результате подавляющее большинство как исследователей, так и политиков приняли (конечно, с разными оговорками) формулу государство = нация = народ , как обозначающую совокупность граждан данного государства, представители которой идентифицируют себя с ним и пользуются равными конституционными правами.
Однако, как отмечает Э. Хобсбаум, языковой признак нации никуда не исчез: "Едва ли стоит сомневаться в том, что француз, не говоривший по-французски, большинству якобинцев внушал подозрения и что на практике нередко использовались этнолингвистические критерии национальности... Начиная с эпохи революций, во Франции настойчиво подчеркивали важность языкового единообразия в государстве, в революционную же эпоху этот мотив был чем-то совершенно исключительным"94. В то же время язык рассматривался не как аскриптивная, а как достигательная характеристика: главное, на что обращалось внимание, был не "материнский" язык индивида, а его готовность изучить язык государственный .
В целом Э. Хобсбаум рассматривает язык как одну из характеристик протонационализма, то есть как фактор, способствующий перерастанию определенной общности в нацию. Три причины этого были изложены Б. Андерсоном. "Во-первых, такой язык служит формированию общности внутри самой элиты, и если географические пределы этой общности совпадают или могут совпадать с территорией какого-либо государства или зоной распространения живого народного диалекта, то она способна превратиться в своеобразную модель или "пилотный проект" для более крупной общности типа "нации"96.
Во-вторых, общий язык такого рода, как правило, создается искусственно, прежде всего, писателями; приобретаемая им в силу этого "нормативность" создает иллюзию его "вечности", исконности, что, конечно, добавляет ему веса в качестве средства общения97.
"В-третьих, официальный язык правящего слоя или язык культурной элиты обычно превращался в реальный разговорный язык современных государств посредством общественного образования и других централизованных административных механизмов"98.
Из вышеизложенного можно сделать следующий вывод. Для приобретения языком статуса национального языка он должен охватить определенное количество сред и сфер употребления. Под средами употребления понимается количественно - пространственные характеристики языковой общности. К таковым В.А. Аврорин относит семейное общение, производственное, групповое, региональное, общение при временном организованном сосредоточии людей, внутринациональное, межнациональное, общечеловеческое общение будущего99. При этом если в гомогенном обществе каждая среда в языковом отношении тождественна всем другим и обществу в целом, то в полиэтничном обществе в каждой из сред общения возможны различные комбинации взаимодействующих языков. Под сферами употребления подразумеваются качественно отличные области жизнедеятельности, такие как хозяйственная деятельность, общественно-политическая, быт, организованное обучение, художественная литература, массовая информация, эстетическое воздействие, устное народное творчество, нация, делопроизводство, личная переписка, религиозные культы и т.д.100.
Очевидно, что существуют значительные различия между процессами формирования единого литературного общенационального языка, охватывающего все эти сферы и среды, в гомогенном и полиэтничном обществах. В первом случае проблема языкового единства представляет собой проблему "снятия" в языке пространственных различий. В результате, например, лингвогеография, многими исследователями рассматриваемая в неразрывном единстве с диалектологией, все более превращается в науку, исследующую пространственные закономерности (ареалогию)101:
"Территориальность присуща всем проявлениям языка, в том числе и его литературной форме. Однако... литературный язык в процессе превращения в общенациональную норму приобретает признак экстерриториальности" . Итак, в гомогенном обществе языковой процесс идет, прежде всего, в направлении от диалектно раздробленного к единому литературному языку, охватывающему все территории, то есть в данном случае лингвистические ареалы, населенные данным этносом.
Русский язык в политическом пространстве России: ассимиляция или межкультурная интеграция
Политическое разрушение Советского Союза шло синхронно с попытками разрушения единого языкового пространства СССР, функционировавшего на основе русского языка. Оба этих процесса могут быть поняты и должны рассматриваться в их неразрывном единстве. Вместе с тем, о полной их тождественности нельзя говорить хотя бы потому, что во времени языковая деструкция оказалась значительно более протяжённой и значительно менее успешной, чем деструкция политическая.
Уже сам факт удержания русским языком многих важных позиций в республиках СНГ, а также его значимость в качестве лингвистического каркаса самого союза независимых государств позволяет говорить о том, что далеко не все в роли, выполнявшейся русским языком в социокультурном пространстве Советского Союза может быть объяснено целенаправленным административным нажимом, более известным как политика русификации. Лишенный поддержки Москвы, подвергнутый дискриминации (где более явной, где более скрытой) в законах и политической практике бывших союзных республик, язык русского этноса сплошь и рядом играет на постсоветском пространстве роль более важную, чем его непосредственный носитель, группа так называемого русскоязычного населения.
Известно, что весьма интенсивная борьба с русским языком развернулась в конце восьмидесятых годов на Украине. К этому украинских националистов подталкивали два противоположных фактора. С одной стороны, близость русского и украинского языков вызывала опасение, что украинский язык растворится в русском. С другой, украинский язык был намного шире, чем другие языки народов СССР, представлен печатной продукцией - важный показатель, свидетельствующий и о функциональном потенциале языка, и о социокультурной мощи этнической группы, идентифицирующей себя с ним. Так В.М. Алпатов сообщает, что из 2337 издававшихся в 1984 на языках народов СССР газет 1275 издавались на украинском. Украинский язык был единственным, кроме русского, языком народов СССР, публикации на котором были учтены в международном библиографическом ежегоднике по медицине Index Medicus за 1980 год и составили 0,05 % от мировых публикаций. (На русском аналогичные публикации составили 6,3%, три четверти от публикаций - на английском, оказавшемся на первом месте).133
Аналогично, "в мировом индексе химических публикаций за 1980 г. украинский язык (588 книг и статей) превосходил такие языки, как голландский и шведский, а белорусский (101 публикация) превосходил греческий, норвежский и все языки Азии и Африки, кроме китайского, японского, корейского и турецкого, а также прочие языки народов СССР134.
Неудивительно, что в такой языковой ситуации, способствующей возникновению иллюзий о возможности структурирования на Украине монолингвистического пространства на базе украинского языка, которому в противном случае угрожает растворение в языке русском, Б. Олейник выдвинул лозунг "Двуязычие - двоедушие" .
Однако, несмотря на все усилия украинских националистов по вытеснению русского языка из государственных учреждений, учебных заведений, СМИ "по последним данным Института социологии Национальной академии наук Украины 30,4 % респондентов считают своим родным языком русский (60,2% - украинский). Интересно отметить, что в семье на бытовом уровне по-русски общаются 48,5% опрошенных, по-украински - 41,5%"136.
Каковы были объективные предпосылки превращения русского языка в доминирующий на евроазийском пространстве? Ответ на этот вопрос содержится в работе Н.С. Трубецкого, являвшегося по оценкам современных отечественных ученых выдающимся историософом и выдающимся лингвистом. В произведении "Проблемы русского самопознания", в частности, о главе "Общеславянский элемент в русской культуре". Н.С. Трубецкой отмечает, что русский язык восходит к старославянскому или староцерковнославянскому языку, созданному искусственно св. Кириллом и св. Мефодием на основе говора славян города Салуни, принадлежавшего к праболгарской группе южнославянских говоров, но выделявшегося среди них чрезмерной архаичностью137. По мнению учёного, "церковно-славянская языковая традиция только потому и могла принести плод в виде русского литературного языка, что была церковной и православной" .
Поскольку генетически он прямо восходит к потенциальному языку конца эпохи праславянского единства , "то естественно было бы русскому литературному языку стать языком культурных и деловых сношений между отдельными славянскими народами, однако,., в силу разных политических и исторических причин русский литературный язык в настоящее время не может" выполнять эту роль. "Зато в силу других, опять-таки историко-культурных причин, русский язык фактически является и будет являться орудием экономического, культурного и политического общения между народами России - Евразии"141.
Каковы эти причины? В работе содержатся указания на некоторые из них. Во-первых, "до революции русский язык был единственным официальным государственным языком на территории Российской империи ; во-вторых, некоторые нерусские народы, которые после революции получили право утвердить в своих автономиях языки в качестве фактически государственных Ряд народов СССР прежде вовсе не имели своей письменности, так что и письменность, и новые литературные языки пришлось создавать искусственно. Очевидно, что эта работа не могла происходить вне русского языкового влияния. В-третьих, русский язык является фактически государственным языком всего СССР.143
Общим результатом действия всех этих факторов явилось занятие русским языком абсолютно доминирующей позиции по отношению к языкам других народов СССР: "...в результате революции число литературных языков в России значительно увеличилось. Однако русский литературный язык от этого не утратит своего культурного и государственного значения... Русский литературный язык в пределах разноязычного евразийского мира играет и будет играть роль мощного очага литературно-языковой традиции. Существует сейчас и будет существовать впредь зона литературно-языковой традиции русского языка, подобно таковой же зоне греческого, латинского и т.п. языков. Традиция эта сказывается в определенной организации словарей и фразеологии литературных языков соответствующей зоны.
В свое время церковнославянский язык возник в зоне традиции греческого, примкнул к греческой традиции и, будучи для своей эпохи общеславянским литературным языком, мог позднее путем преемства традиции дать начало новым славянским литературным языкам; но это преемство сохранил один только русский язык, который ныне сам становится очагом традиции для новой зоны, уже не славянской, а евразийской .
В этом же направлении расширения зоны радиации русского языка будет действовать и специфика русского алфавита. По мнению Н.С. Трубецкого, именно кириллица является наилучшей.основой для алфавитов других евразийских языков145. С чем это связано?
Реально конкурентом ему в этом пространстве является латинский алфавит, поскольку арабский крайне неуклюж и неудобен, а "приспособление его к передаче звуков отдельных языков (например, кабардинского, чеченского и других) связано с громадными трудностями", что, собственно, и "тормозило развитие письменности у названных народов" . Однако и латинский алфавит обладает явно недостаточным количеством знаков, чтобы удовлетворительно отражать фонемы языков иберийско-кавказской и тюркской (алтайской) языковых семей: "Ведь сам по себе латинский алфавит хотя и удобнее арабского, но все же настолько убог и неудобен, что даже большинство османо - греческих народов лишь с трудом приспособили его к своим языкам (вспомним хотя бы те орфографические фокусы и ухищрения, к которым приходится прибегать английскому и французскому языкам!)".147 Имеется в виду снабжение отдельных букв подстрочными и надстрочными знаками и другие виды "модернизации" старого латинского алфавита в западноевропейских языках148.
Факторы снижения социальных позиций русского языка на Северном Кавказе
Проведенный выше анализ условий институционализации культурного доминирования русского языка показывает определяющую роль при этом государства. Даже в условиях, когда государство не проводит сознательной наступательной политики для утверждения (насаждения) государственного языка, а вынуждено заниматься активным экономическим и политическим строительством, оно косвенным образом утверждает доминирование языка межнационального общения. Тем самым, государство обеспечивает формирование гомогенного социокультурного пространства и контролирует в современном обществе информационные потоки.
В различные периоды функционирования современного общества государство по-разному обеспечивает реализацию этой функции: в стабильные эволюционные периоды правовые рамки информационной деятельности представителей общества расширяются, в кризисные -вводится более жесткий контроль со стороны государства за смысловым наполнением информационного пространства.
Сохранение недостаточной культурной однородности общества в ситуации системного кризиса создает его повышенную уязвимость именно в информационно-языковой сфере. Контакт языков в социокультурном плане влечет за собой проблему влияния мировоззренческой (экстралингвистической установки) на понимание иноязычного текста. Речь идет о возникновении в ходе такого контакта зон возможной интеркультурной интерференции, в которых адекватное понимание языкового знака блокируется у рецепиента отсутствием "определенного социокультурного фонда знаний" . В результате возникает явление квазипонимания или недопонимания смысла, с точки зрения носителей языка(культуры)-донора (явление «семантического конфликта»).
При достаточно широких возможностях лингвокультуремных замен в антропологической, социальной, политической, экономической, геополитической и прочих сферах, они практически невозможны в ментальной сфере - в сфере базовых понятий, которые выражают часто нерефлексируемый пласт общественного сознания, воспринимаются как априорные. Их заимствование возможно лишь с полным переходом в культуру, выразителем которой является язык. Именно при использовании таких лингвокультурем носителями различных культур возникает смысловая неаутентичность, «семантический конфликт».
Между тем глубинная (в силу этого скрытая) связь всех элементов картины мира, воспринимаемых как естественные (экономические, хозяйственные, политические), так и ментальные, как раз и обуславливает возникновение зон интеркультурной интерференции, в которых расхождение между знанием и пониманием заимствованного лингвокультуремного фонда достигает предельной остроты.
Присутствие русского языка в лингвистическом поле Северного Кавказа обусловило процесс активного заимствования русскоязычной лексики (или иностранных слов через посредство русского языка) автохтонными народами региона. Вот, например, как описывает этот процесс в отношении дагестанских языков Ш.Г. Магидов: "Комиссия по языку и алфавиту, созданная Дагестанским обкомом партии в 1927 году, определила всего 150 русских и интернациональных слов, вошедших в дагестанские языки и ставших общеупотребительными и общепонятными, а в конце тридцатых годов их количество увеличилось уже до нескольких сот. О динамике роста числа таких слов, обогативших дагестанские языки за годы Советской власти, свидетельствует проведённый нами сравнительный анализ: в передовой статье кумыкской газеты "Ленин елу", органе обкома партии и правительства Дагестана, от 4 октября 1931 года на каждые 600 слов приходилось 62 русских и интернациональных слов. В одинаковой по размерам статье той же газеты от 21 января 1940 года имелось уже 108 таких слов. Примерно так же обстояло дело и с другими языками народностей Дагестана"282.
Между тем, данный процесс помимо своей внешней составляющей имеет важную социокультурную подоплеку. Слово в своей "исконной" среде является лингвокультуремой, то есть неразрывным единством знака, языкового значения и культурного смысла: "лингвокультурема вбирает в себя, аккумулирует в себе как собственно языковое представление, так и неразрывно связанную с ним "внеязыковую, культурную среду" (ситуацию, реалию), устойчивую сеть ассоциаций, границы которой зыбки и подвижны". При заимствовании слова зачастую культурный смысл теряется; в новый язык переходит знак и языковое значение (заметим, часто претерпевающее изменение), а исконные ассоциации, неосязаемые для органов чувств и потому не воспроизводимые органами речи, остаются в языке - "доноре".
На Северном Кавказе межкультурный контакт исторически формировался противоречиво: с одной стороны, прагматизм и экономическая выгода толкали достаточно широкие слои коренных народов к освоению русского языка, с другой стороны - военная предыстория мирного контакта русской и северокавказской культур обусловила крайнюю конфликтность зон интеркультурной интерференции: лингвокультуремы, являющиеся опорными в картине мира, конструируемой русским языком (Православие, русская государственность, армия), порождали у горцев негативные ассоциации, восходящие к Кавказской войне. Перевод на периферию общественного сознания русских базовых понятий этнической ментальности, что было характерно для советского периода развития российского общества, позволял избежать или скрыть «семантический конфликт». Актуализация этих понятий в постсоветский период привела и к легализации конфликтов смыслов.
С точки зрения смыслового взаимодействия русской культуры и культур народов Северного Кавказа на поле русского языка можно выделить три этапа.
Первый этап - дореволюционный, когда, например, заимствования, вошедшие в языки коренных народов, ограничиваются узким кругом слов, относящихся, главным образом, к организации бытовой стороны жизни (административной, бытовой и военной областям лексики).284 Так, приобщение, например, чеченцев и ингушей к русской государственности привело к появлению в их языках таких слов, как губерни, писар, пирстоп (пристав), поркарор и курпрор (прокурор), курпрор помоьштих (помощник прокурора), набахти (тюрьма, от слова на вахте), камбо (конвой), назратал (надзиратель). Появление в быту чеченов и ингушей новых предметов отразилось в их заимствовании таких слов, как стака, чайнак, самвар, чамда (чемодан), гармпон (граммофон), бешка (бочка), ишкап (шкаф), куршка и куришка (кружка), кало (одна калоша), калош (две калоши), пинджак.286 Из названий пищи и напитков в чеченский и ингушский языки проникают слова: пиранг (пряник), мармалад, шакалад, пива. Изменения в строительной практике повлекли заимствования слов: сторпал (стропила), кибарчик (кирпич). В области сельского хозяйства были заимствованы такие слова, как картолах, копаста и др. Аналогичные процессы происходили и в других языках народов Северного Кавказа. Например, в карачаевском: къёбуста (капуста), барана, хамыти (хомут), гардош (картофель) и др.289
Относительная узость заимствованного круга слов объяснялась осторожным последовательным вовлечением коренного населения в новые для него сферы и среды социальной активности, распространявшиеся на Кавказ из русских областей России. Социально-политическая и идеологическая лексика не проникала в коренные языки уже в силу недоступности для широких слоев населения этих сфер деятельности.
