Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологичекие предпосылки изучения культурной семантики неповседневных пространств 15
1.1. Культурная семантика как предмет культурологического исследования 15
1.2. Категории пространства и времени в гуманитарном знании 23
1.3. Становление проблематики повседневного / неповседневного в современной научной литературе 39
Глава 2. Неповседневные пространства русского средневековья: способы наделения семантикой и типы взаимосвязей с повседневностью 76
2.1. Формы хранения и преобразования повседневности в пространствах видений 76
2.2. «Земной рай» как неповседневное пространство 113
2.3. Культурная семантика Святой земли в средневековых паломнических текстах 150
2.4. Царьград как объект паломничества русских путешественников 167 Заключение 187 Библиография 194
Приложение 219
- Культурная семантика как предмет культурологического исследования
- Категории пространства и времени в гуманитарном знании
- Формы хранения и преобразования повседневности в пространствах видений
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема повседневности и ее взаимоотношений с иными, неповседневными, сферами культуры является одной из актуальных для современной культурологии. Соответственно, актуализируется и проблема неповседневности, поставленная в данном диссертационном исследовании. В гуманитарном знании ХХ-ХХІ вв. повседневность нередко рассматривается как непосредственный источник смыслов или подлинных оснований для более формализованных областей культуры. В других случаях, наоборот, указывается на множественность источников самой повседневности, на непредсказуемое смешение в ней различных, в том числе неповседневных норм и значений.
Независимо от того, какая из этих точек зрения верна, очевидно, что неповседневная (непривычная, вне обычного порядка находящаяся, воображаемая, сакральная, чудесная, не освоенная опытом, «далекая») реальность попадает в поле зрения культуры именно в силу своих значений для повседневной, обыденной реальности. Таким образом, неповседневность, представляя собой важный элемент культуры, становится объектом рассмотрения культурологии.
Другие тенденции гуманитарного знания, придающие актуальность данной работе, так или иначе связаны с категориями пространства и времени1. Рассмотрение форм их осмысления и переживания, специфичных
См., например: Кобзев А.И. Понимание мира как единства времени и пространства в традиционном Китае // Антропология культуры. Вып. 1. - М., 2002. - С. 181-187; Вигасин А.А. Время в эдиктах Ашоки // Там же. — С. 188-192; Иванов Вяч.Вс. Гадание и предсказание будущего на Древнем Востоке и в античном мире // Там же. - С. 193-199; Успенский Ф.Б. Путь из варяг в греки: Граница, дорога, направление в представлениях древних скандинавов // Там же. - С. 223-229; Лану Г. Пространство, память, мысль: охотничьи группы, племена, государства / Пер. с франц. Н. Мазур. - М., 2000; Подоенное А.В. Ex oriente lux: Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. — М., 1999; Подоенное А.В. Ориентация по странам света в древних культурах как объект историко-антропологического исследования // Одиссей: Человек в истории / Институт всеобщей истории РАН. - 1994: Картина мира в народном и ученом сознании / Отв. ред. Ю.Л. Бессмертный. - М., 1994. - С. 37-53; Топоров В.Н. Об индивидуальных образах пространства («Феномен» Батенькова) // Там же. - С. 65-94; Стеблин-Каменский М.И. Миф. - Л., 1976; Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). — М., 1994; Логический анализ языка. Языки пространств. — М., 2000; Ле Гофф Ж. Средневековье: время церкви и время купца // Ле Гофф Ж. Другое средневековье: Время, труд и культура Запада / Пер. с франц. СВ. Чистяковой и Н.В. Шевченко под ред. В.А. Бабинцева. - Екатеринбург, 2000. - С. 36-48; Ле Гофф Ж. Рабочее время в период «кризиса» XIV века: от средневекового времени к времени современному // Там же. - С. 49-57 и др.
4 для разных типов культуры и их конкретных реализаций, продолжает представлять культурологический интерес.
Для средневековья, как западного, так и русского, трудно отделить тему пространства от темы соотношения земного и потустороннего, мирского и священного, освоенного и незнакомого. В изучении этих тем современная медиевистика достигла определенных успехов, но далеко не все их аспекты получили достаточное освещение. Вместе с тем речь идет о теоретической проблеме границ и взаимосвязей повседневности и неповседневности и самого онтологического статуса этих сфер в средние века. Поэтому тема данной диссертации актуальна как для истории, так и для теории культуры.
Степень разработанности проблемы. Любое современное исследование периода русской культуры, предшествовавшего Новому времени, соприкасается с несколькими взаимосвязанными проблемами. К ним относятся, в частности, понимание средневековья, в целом как типа культуры, особенности этого периода, присущие восточнохристианскому миру, модель взаимоотношений византийской и русской культур. Кроме того, стоит методологическая проблема изучения культуры прошлого, воссоздания ее умственного инструментария и вопрос о взаимоотношениях книжной и фольклорной культуры. Среди авторов, внесших наибольший вклад в разработку данного комплекса проблем, следует назвать С.С. Аверинцева, Л. М. Баткина, B.C. Библера, А.Я. Гуревича, В.М. Живова, А.В. Каравашкина, Л.П. Карсавина, А.И. Клибанова, М.Ю. Парамонову, Р. Пиккио, В.Л. Рабиновича, Б.А. Успенского, А.Л. Юрганова и др.2
2 Авсршцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М., 1997; Боткин Л.М. О том, как А.Л. Гуревич возделывал свой аллод // Боткин Л.М. Пристрастия. Избранные эссе и статьи о культуре. Изд. 2-е, доп. М., 2002. - С. 268-298; Библер B.C. На гранях логики культуры // Интернет-ресурс. Режим доступа: и ел.; прежде всего см. разделы: Культура. Диалог культур // Интернет-ресурс. Режим доступа: : Культура XX века и диалог культур // Интернет-ресурс. Режим доступа: : Гуревич А.Я. Диалог современности с прошлым. «Категории средневековой культуры» 35 лет спустя // Одиссей: Человек в истории / Институт всеобщей истории РАН. - 2007: История как игра метафор: метафоры истории, общества и политики / Гл. ред. А.Я. Гуревич. - М., 2007. - С. 5-18; Гуревич А.Я. История историка. - М., 2004; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Гуревич А.Я. Избранные труды. Том 2. Средневековый мир. - М.-СПб., 1999. - С. 17-260; Гуревич А.Я. Предисловие // Там же. - С. 5-14; Гуревич А.Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства // Там же. -С. 263-546; Гуревич А.Я. Средневековье как тип культуры // Антропология культуры. Вып. 1. - М., 2002. - С.
Большое значение в теоретическом аспекте для темы данной диссертации имеют работы М.М. Бахтина, М.Ю. Лотмана, В.Н. Топорова, которые позволяют уяснить границы и содержание таких употребляемых гуманитариями понятий, как «хронотоп» («время-пространство»), «пространство», «место», «семиотика пространства», «семиотическое пространство», «пространственная модель универсума», «пространственное моделирование» (для выражения непространственных представлений), «культурное пространство»3. Кроме того, в связи с проблематикой изучения символических и семиотических пространств в работе учитывались сведения, идеи, концепции, методологические приемы, выраженные и описанные в работах СТ. Махлиной, Е.М. Мелетинского, М.Б. Плюхановой, Т.В. Цивьян, М. Элиаде, А.В. Юдина и др.4
Образы отдельных «мнимых» и «реальных» пространств или земного пространства в целом нередко* изучаются специально в целях выявления «привычек сознания» людей древности и средневековья, способов, оценки
39-55; Живов В.М. Два пространства русского средневековья и их позднейшие метаморфозы // Отечественные записки. - 2004. - № 5. - С. 8-27; Живов В.М. Двоеверие и особый характер русской культурной истории // Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М., 2002. - С. 306-316; Живов В.М. Об этническом и религиозном самосознании Нестора Летописца // Там же. — С.170-186; Живов В.М. Особенности рецепции византийской культуры в древней Руси // Там же. - С. 73-115; Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Регион Докса. Источниковедение культуры. - М., 2005; Карсавин Л.П. Культура средних веков. - Киев, 1995; Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. - М., 1996; Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси: сравнительно-исторический анализ вацлавского и борисоглебского культов. — М., 2003; Пиккио P. Slavia orthodoxa: Литература и язык. — М., 2003; Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. - М., 1979; Рабинович В.Л. Жить просто или просто жить // Когнитивная эволюция и творчество / Отв. ред. И.П. Меркулов. - М., 1995. — С. 5-50; Рабинович В.Л. Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух. — М., 1991; Успенский Б.А. Избранные труды. — Т. 2. Язык и культура. — М., 1994; Успенский Б.А. Крестное знамение и сакральное пространство. - М., 2004; Успенский Б.А. Царь и император. Помазание на царство и семантика монарших титулов. - М., 2000; Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. - М., 1998; Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии // Вопросы истории. - 2001. - № 9. - С. 36-52; Юрганов А.Л. Убить беса. Путь от Средневековья к Новому времени. - М., 2006 и др.
3 См.: Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. - М., 1975. - С. 243-407;
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества: Сб. избранных трудов / Примечания С.С. Аверинцева, С.Г.
Бочарова. - М., 1979. - С. 329 и ел.; Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров II Лотман Ю.М. Семиосфера. -
СПб., 2001. - С. 150-390; Топоров В.Н. О понятии места, его внутренних связях, его контексте (значение,
смысл, этимология) // Язык культуры: Семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика
Н.И. Толстого (1923-1996) / Отв. редактор СМ. Толстая. - М., 2004. - С. 12-106; Топоров В.Н. Пространство
и текст // Интернет-ресурс. Режим доступа: 810.
4 Махлииа С. Т. Семиотика культуры и искусства: Словарь-справочник: В 2 кн. - 2-е изд., расш. и испр. -
СПб., 2003; Махлина СТ. Семиотика сакрально-религиозных представлений. - СПб., 2008; Мелетинский
Е.М. Поэтика мифа. 3-е изд., репринтное. - М., 2000; Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского
царства. — СПб., 1995; Цивьян Т.В. Модель мира и ее лингвистические основы. Изд. 3-е, испр. — М., 2006;
Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М., 1994; Юдин А.В.
Ономастикой русских заговоров. Имена собственные в русском магическом фольклоре. М., 1997 //
Интернет-ресурс. Режим доступа:
действительности, присущих им (см., например, выпуск ежегодника «Древнейшие государства Восточной Европы», посвященный данной тематике5, работы Ж. Ле Гоффа о «средневековом мире воображаемого»6).
Существует множество исследований, содержащих информацию о том или ином типе пространств, которые могут быть причислены к пространствам неповседневным. Таковы работы А.И. Алексеева, ОіВ. Беловой, А.В. Григорьева, И.Н. Данилевского, А.Е. Махова, В.В. Милькова, Л.А. Орнатской, В.Я. Петрухина, А.В. Пигина, Е.К. Пиотровской, А.И. Плигузова, A.M. Ранчина, М.В: Рождественской, СВ. Селивановой, Т.В. Чумаковой и др. В большинстве случаев речь идет об определенном типе памятников восточнохристианской книжности и о пространствах, описанных в нем, или об обитателях этих пространств. Дополнить информацию,
5 Древнейшие государства Восточной Европы: материалы и исследования. 2003: Мнимые реальности в античных и средневековых текстах / Отв. ред. Т.Н. Джаксон. - М., 2005.
6ЛеГоффЖ. Средневековый мир воображаемого: Пер. с фр. / Общ. ред. С.К. Цатуровой. - М., 2001. 7 Алексеев А.И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV - начала XVI вв. — СПб., 2002; Алексеев А.И. Представления о рае в период Средневековья // Образ рая: от мифа к утопии. - Сб. статей и материалов конференции 31 октября - 2 ноября 2002 г. / Отв. ред. М.М. Шахнович. - СПб., 2003. -С. 195-198; Белова О.В. Славянский бестиарий. Словарь названий и символики. - М., 2001; Григорьев А.В. Русская библейская фразеология в контексте культуры. - М., 2006; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (ХІ-ХИ вв.). - 2-е изд., перераб. и доп. - М., 2001; Махов А.Е. Демонология Святых Отцов как метафорическая структура // Одиссей: Человек в истории / Институт всеобщей истории РАН. - 2007: История как игра метафор: метафоры истории, общества и политики. — С. 38-81; Мильков В.В. Концепция земного рая в древнерусских апокрифах // Апокрифы Древней Руси: Тексты и исследования. — М., 1997. — С. 229-254; Орнатская Л.А. О социальной функции образа рая // Образ рая: от мифа к утопии. -Сб. статей и материалов конференции 31 октября - 2 ноября 2002 г. / Отв. ред. М.М. Шахнович. - СПб., 2003. - С. 186-190; Петрухин В.Я. История пространства и пространство истории // Антропология культуры. Вып.1. - С. 39-55; Петрухин В.Я. История славян и Руси в контексте библейской традиции: миф и история в Повести временных лет // Древнейшие государства Восточной Европы: материалы и исследования. 2001: Историческая память и формы ее воплощения / Отв. ред. серии Е.А. Мельникова. - М., 2003. - С. 93-112; ПигинА.В. Видения потустороннего мира в русской рукописной книжности. - СПб., 2006; Пиотровская Е.К. «Христианская Топография Козьмы Индикоплова» в древнерусской письменной традиции (на материале дошедших фрагментов) / Санкт-Петербургский институт истории РАН. - СПб., 2004; Плигузов А.И. Текст-кентавр о сибирских самоедах. - М.-Ныотонвиль, 1993; Ранчин A.M., Лауиікин А.В. К вопросу о библеизмах в древнерусском летописании. - Вопросы истории. - 2002. - № 1. - С. 125 - 137; Ранчин A.M. О принципах герменевтического изучения древнерусской словесности // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2001. -№ 2. — С. 69-81; Рождественская М.В. Образ Святой земли в древнерусской литературе // Иерусалим в русской культуре. - М., 1994. - С. 8-14; Рождественская М.В. Рай «мнимый» и Рай «реальный»: древнерусская литературная традиция // Образ рая: от мифа к утопии. - С. 31-46; Рождественская М.В. Реальное и мнимое (О «райско-палестинском тексте» в древнерусской литературе) // Древнейшие государства Восточной Европы: материалы и исследования. 2003: Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. - С. 209-231; Рождественская М.В. Святая земля и Иерусалим как воплощение рая // Антропология религиозности. Канун. Вып. 4. - СПб., 1998. - С. 121-146; Селиванова СВ. Роль архаических представлений в апокрифе «Сказание отца Агапия» // Русский фольклор. Т. XXIV. Этнографические истоки фольклорных явлений. - Л., 1987. - С. 99-106; Чумакова Т.В. «В человеческом жительстве мнози образы зрятся»: Образ человека в культуре Древней Руси. - СПб., 2001; Чумакова Т.В. «Странник я на земле». Человек в поисках рая (по материалам древнерусской книжности) // Образ рая: от мифа к утопии. - С. 55-60 и др.
7 собранную указанными авторами, могут некоторые работы Л.А. Бережной,
A.M. Лидова, В.К. Цодиковича о восточнохристианской иконографии Страшного Суда, воздушных мытарств и Горнего Иерусалима.
Повседневность к настоящему времени является предметом большого количества исследований. Следует указать на философско-культурологические работы Б. Вальденфельса, В.Д. Лелеко, Б.В. Маркова, М.С. Уварова и др.9 Повседневность изучается в рамках «тотальной» истории, истории ментальностей (труды Ф. Броделя, Ж. Ле Гоффа- и др.) и микроистории (например, работы А. Людтке)10. Понятие повседневности лежит в основе феноменологической социологии А. Шюца, социологии знания П. Бергера, Т. Лукмана, этнометодологии Г. Гарфинкеля, А. Сикурела, исследований российских социологов Л.Д. Гудкова, Л.Г. Ионина и др.11 Кроме того, надо упомянуть классические работы М. Вебера, Й.
Бережная Л.А. «Одесную» и «ошуюю». Русские и русинские православные иконы «Страшного Суда» на рубеже эпох // Человек между Царством и Империей: Сб. материалов международной конференции 14-15 ноября 2002 г. / Под ред. М.С. Киселевой. - М., 2003. - С. 454-485; ЛидовА.М. Образ Небесного Иерусалима в восточнохристианской иконографии // Иерусалим в русской культуре. - М., 1994. - С. 15-25; Цодикович В.К. Семантика иконографии Страшного Суда в русском искусстве 15-16 веков. — Ульяновск, 1995.
9 Вальденфсльс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности // Социо-Логос: Социология.
Антропология. Метафизика. — Вып. 1: Общество и сферы смысла / Сост. и общ. ред. В.В. Винокурова и А.Ф.
Филиппова. - М., 1991. - С. 39-50; Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. -
СПб., 2002; Марков Б.В. Культура повседневности. - СПб., 2008; Марков Б В. Понятие повседневности в
гносеологии и антропологии // Научная рациональность и структуры повседневности. Тезисы научной
конференции. СПб., 22-23 ноября 1999 года. - СПб., 1999. - С. 14-16; Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в
пространстве культуры. - СПб., 1999; Уваров М.С. Советско-российский опыт семиотики повседневного //
Человек. Государство. Глобализация: Сборник философских статей. Выпуск 3 / Под ред. В.В. Парцвания. -
СПб.-Тбилиси, 2005. - С. 260-278 и др.
10 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIH вв.: В 3 тт. / Пер. с фр. Л.Е.
Кубблеля; Вступ, ст. и ред. Ю.Н. Афанасьева. — Т. 1: Структуры повседневности: возможное и невозможное.
— М., 1986; 77с Гофф Ж. Историк и человек повседневный // Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд
и культура Запада. - С. 200-210; Людтке А. «История повседневности» в Германии после 1989 года // Казус:
индивидуальное и уникальное в истории. - 1999 (вып. 2). / Под ред. Ю.Л. Бессмертного, М.А. Бойцова. - М.,
1999. - С. 117-126; см. также: Ястребщкая А.Л. Повседневность и материальная культура средневековья в
отечественной медиевистике // Одиссей: Человек в Истории / Институт всеобщей истории РАН. - 1991:
Культурно-антропологическая история сегодня / Отв. ред. А.Я. Гуревич. - М., 1991. - С. 84-102.
11 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. - М., 1995;
Григорьев Л.Г. «Социология повседневности» Альфреда Шюца // Социологические исследования, 1988, №
2. - С. 123-128; Гудков Л.Д. «Культура повседневности» в новейших социологических теориях // Общие
проблемы культуры: Обзорная информация. - Вып. 1. - М., 1988; Гудков ЛД. Российская повседневность //
Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. - 2007. - № 2. - С. 55-73; Иопин Л.Г. К
антропологии повседневности // Ионин Л.Г. Свобода в СССР / Статьи и эссе. - СПб., 1997. - С. 316-360;
Ионии Л.Г. Социология культуры. - М., 1996; Шюц А. Структура повседневного мышления //
Социологические исследования, 1988, № 2. - С. 129-137 и др.
8 Хейзинги и Н. Элиаса12, которые во многом носят междисциплинарный характер.
В анализе неповседневности особенно важен подход Б: Вальденфельса, который' во многом является новаторским, хотя термины «неповседневный», «внеповседневный», «неповседневность» встречаются и в более ранних научных трудах. Вальденфельс предлагает гибкое понимание повседневности и говорит об «обратной стороне не-повседневного»: «Человек как «нефиксированное» животное существует не только в порядке повседневности, а как бы на пороге между обыденным и необычным, которые соотносятся друг с другом как передний и задний планы, как лицевая и обратная стороны» . Тот же автор очерчивает область неповседневного, необычного: «В первую очередь это относится к моментам возникновения, преобразования, опасности уничтожения индивидуального и коллективного жизненного порядка, а точнее к рождению, периоду половой зрелости, к полетам воображения, к болезни и смерти, а также к закладке города, к войнам и революциям, к возникновению Вселенной и природным катастрофам.. .»14
Таким образом, Вальденфельс дал своеобразную разработку понятию «неповседневность» и тем самым сделал возможным его употребление в научном дискурсе. Однако эту разработку нельзя признать достаточной. Необходимо понять, как именно представлены перечисленные Вальденфельсом «моменты» в реальности каждой отдельно взятой культуры. В частности, как «порог» между обыденным и необычным находит свое место в пространственной модели мира русского средневековья. Необходима
12 Вебер М. Попытка сравнительного исследования в области социологии религии. Введение // Вебер М.
Избранное. Образ общества.: Пер. с нем. A.M. Левиной, А.В. Михайловой, СВ. Карпушиной / Отв. ред. и
сост.: ЯМ. Бергер, С.Я. Левит, Л.Т. Мильская. - М., 1994. - С. 43-73; Вебер М. Теория ступеней и
направлений религиозного неприятия мира // Там же. - С. 7-38; Хейзинга Й. Осень средневековья:
Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах /
Перевод Д.В. Сильвестрова. - М., 1988; Элиас Н. Общество индивидов / Пер. с нем. А. Антоновского и др. -
М., 2001; Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследования. - Т. 1:
Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. - СПб., 2001; Т. 2: Изменения в обществе.
Проект теории цивилизации. - СПб., 2001.
13 Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности. - С. 43.
14 Там же. - С 42.
9 дальнейшая конкретизация и уточнение смыслов, функций, признаков неповседневных пространств.
Итак, говоря непосредственно об идее неповседневньгх пространств, можно констатировать, что она специально не разрабатывалась, хотя ее изучение имеет некоторые важные предпосылки.
Объектом исследования являются неповседневные пространства культуры.
При этом подразумевается, что к пространству применимо понятие «место» (Топоров). Последнее означает, что оно поименовано и заполнено, обладает составными частями, границами, центром, периферией, теми или-иными символами-знаками в зависимости от заполнения и необходимым разнообразием точек между центром и границей. Значит, речь не идет о пространстве вообще, непрерывном и единообразном, безразличном к собственному наполнению или пустом.
Неповседневным пространством может быть как материальное пространство (насыщенное в восприятии людей специфическими ментальными продуктами, символическими значениями, напоминаниями о высших культурных ценностях, о событиях, признаваемых в данной культуре важнейшими и др.), так и полностью воображаемое, ментальное, сверхчувственное пространство, не имеющее материальной основы, но не утратившее притом пространственных свойств. В обоих случаях ,эти пространства и находящиеся в них и организующие их объекты наделяются повышенной символической ценностью.
Неповседневное в целом понимается как сфера особого символического производства, обеспечивающего для той или иной культуры единство и целость всего миропорядка, в отличие от сфер, которые отвечают за бытовую рационализацию символов и значений, их инструментализацию или подготавливают фонд для их локального восприятия, изменения.
Предмет исследования - неповседневные пространства русского средневековья, рассмотренные в семантическом аспекте, то есть в тех
10 значениях и смыслах, которые русская средневековая культура закрепляла за неповседневными пространствами.
Хронологические рамки исследования. Надо учитывать, что сами понятия «средневековый» и «средневековье», восходящие к трехчленной схеме гуманистической историографии (Древность, Средние века и Новое время), могут применяться к культурам, которые не были участниками так называемой-«классической» (т.е. «древней») истории, сугубо условно15
В данном исследовании термин «средневековье» подразумевает, что предмет раскрывается на материале памятников русской книжности XI-XVI вв. Предполагается, что их объединял целый ряд общих культурных значений и смыслов, которые претерпевали изменения уже в XVII столетии. Однако рукописная традиция некоторых изучаемых текстов продолжалась до XVIII-XIX вв. включительно.
Целью диссертационного исследования является изучение особенностей неповседневных пространств русского средневековья, тех культурных смыслов, которые в средневековой Руси закреплялись за неповседневными пространствами, географическими и воображаемыми: их обитателями, артефактами и природными данностями.
Для достижения цели потребовалось решить следующие задачи.
1. Проанализировать современное состояние теоретических и
эмпирических исследований повседневности и выделить среди них наиболее
перспективные для объяснения- механизмов взаимодействия повседневности
и неповседневности.
2. Рассмотреть культурные значения и смыслы, закрепленные за
неповседневными пространствами, описанными в. видениях (визионерских
текстах).
15 См., например: Ле Гофф Ж. В поддержку долгого Средневековья // Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. - С. 31-38; Гуревич А.Я. Средневековье как тип культуры и др. См. дискуссию о периодизации как таковой: Брагинская Н.В. Идея периодизации: миф — наука — учебник. Фельетон на теоретическую тему // Одиссей: Человек в истории / Институт всеобщей истории РАН. - 1998: Личность и общество: проблемы самоидентификации / Отв. ред. А.Я. Гуревич. - М., 1999. - С. 255-264; Михина ЕМ. Конвенция ученых или историческое сознание? // Там же. - С. 277-280; Данилевский И.Н. Тупики периодизации, или Периодизация в тупике // Там же. - С. 264-270.
3. Проанализировать культурную семантику «земного рая» как
неповседневного пространства, его роль по отношению к другим культурным
пространствам - повседневным, неповседневным, потенциально
неповседневным.
4. Выявить те культурные значения, которые приобрели
неповседневные пространства Иерусалима и Царьграда в контексте
священного прошлого и эсхатологического будущего, а также в пределах
оппозиции места свои — места святые.
Методологическая основа работы. Помимо общенаучных методов
(анализа, синтеза, индукции, дедукции), в диссертации нашли применение
сравнительно-культурологический, сравнительно-исторический и
структурно-семиотический методы. В работе учитывался опыт как культурной и исторической антропологии, так и герменевтических исследований русских средневековых текстов. В частности, это выразилось в таких конкурирующих аналитических практиках, которые можно обозначить как «пристальное чтение» (close reading) и традиционный комментарий.
В диссертации используются следующие типы источников:
символико-толковательные произведения о природе, описательные
«естественнонаучные» произведения, средневековая переделка
эллинистического романа, апокрифы, памятники полемической и учительной литературы, агиографические, визионерские тексты, паломнические хождения русских путешественников. Кроме письменных повествовательных источников к исследованию привлекались духовные стихи, бытовавшие на границе книжной и фольклорной культур.
Научная новизна работы заключается в следующем.
1. На конкретном историко-культурном материале апробировано
теоретическое положение о неповседневном как обратной стороне
повседневного.
2. Углублено содержание научной дефиниции «неповседневный», а
также категории «неповседневность».
Выявлены теоретические основания понятия «неповседневное пространство культуры».
Определены культурные значения и смыслы (типы культурно значимой информации о средневековой повседневности и неповседневности), которые транслировали неповседневные пространства русского средневековья.
На защиту выносятся следующие положения.
Повседневность не является замкнутой областью, отдельной сферой жизни, поэтому, говоря о повседневности или о неповседневности в той или иной культуре, определяя их границы, всегда следует рассматривать частные способы или механизмы их взаимодействия, противопоставления, взаимного перехода.
В культуре русского средневековья неповседневные пространства, с одной стороны, обеспечивали, гарантировали само существование повседневности, предоставляли материал для ее построения, означения и истолкования самими ее участниками, с другой стороны, оценивали результаты повседневных взаимодействий постфактум, особыми способами отражали, сохраняли, копировали и символически обозначали повседневность.
В неповседневных пространствах визионерских текстов повседневные акты фиксировались различными способами: включались в формализованную систему записи грехов и заслуг, получали в качестве заместителей единичные знаки-копии, знаки-репродукции, знаки-символы. Таким образом повседневность становилась означаемым неповседневных пространств.
«Земной рай» как неповседневное пространство своим существованием, материальной природой и недостижимостью для смертных подтверждал подлинность библейских событий, поддерживал целостность порядка повседневности средневековых людей как потомков Адама и Евы,
13 но в то же время гарантировал правильное разрушение порядка повседневности в преддверии Страшного Суда.
5. Неповседневные места и объекты Палестины не только указывали на
фактическую сторону библейских событий и передавали их смыслы.
«Святых мест» можно было достичь верой и добрыми делами в «местах
своих», т.е. Святая земля символически обозначала сверхчувственное,
трансцендентное вознаграждение за праведную повседневную жизнь.
6. Царьград как неповседневное пространство транслировал
культурную информацию об эсхатологическом будущем (о нем возвещали
некоторые чудеса, толкуемые современниками как развернутые послания); в
иных же случаях Константинополь создавал прецедент почти полного
уничтожения смысловой границы между повседневностью и
неповседневностью уже в настоящем или недавнем прошлом.
Теоретическая значимость- работы. Результаты исследования способствуют дальнейшему углублению понимания взаимоотношений между повседневной и неповседневной сферами жизни в культурные эпохи, предшествовавшие Новому времени. Кроме того, работа проясняет некоторые стороны взаимодействия книжной и фольклорной* культур при выстраивании пространственной модели мира.
Практическая значимость работы. Диссертационное исследование
может найти применение при подготовке учебных программ и курсов по
культурологии, по истории русской средневековой культуры, спецкурсов по
философско-культурологическим проблемам повседневности и
неповседневности.
Апробация работы.
Основные положения диссертационной работы излагались автором на теоретических семинарах Центра современной философии и культуры им. В.А. Штоффа (Центр «СОФИК»), 2005-2007 гг.; в выступлении на международной научно-практической конференции «Герменевтика в. гуманитарном знании» (Международная академия высшей школы, Невский
14 институт языка и культуры, 21-23 апреля 2004 г.) и представлены в 5 научных публикациях по теме исследования (в том числе 2 статьях в издании, рекомендованном ВАК Минобразования и науки РФ для публикации результатов диссертационных исследований). Общий объем публикаций составил 3,27 п.л.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих в себя семь параграфов, заключения, библиографии и приложения.
В первой, главе рассматриваются теоретико-методологичекие предпосылки изучения культурной семантики неповседневных пространств: определяется культурная семантика как предмет культурологического исследования; характеризуется современное состояние категорий пространства и времени в гуманитарном знании; прослеживается становление проблематики повседневного / неповседневного в современной научной литературе. Во второй главе подвергаются анализу неповседневные пространства русского средневековья: способы наделения их семантикой и типы взаимосвязей с повседневностью. Рассматриваются три вида пространств (пространствам, описанным в паломнических текстах, посвящено два параграфа). Таким образом, исследуются формы хранения и преобразования повседневности в пространствах видений, «земной рай» как неповседневное пространство, культурная семантика Святой земли в средневековых паломнических текстах и Царьград как объект паломничества русских путешественников. В заключении сформулированы основные выводы по результатам проведенного диссертационного исследования и намечены дальнейшие перспективы разработки диссертационной проблемы. В приложении дается источниковедческий обзор памятников средневековой книжности, на материале которых проведено настоящее исследование неповседневных пространств.
Культурная семантика как предмет культурологического исследования
Термин семантика (от греческого semaino означать и semanticos означающий ) нередко употребляется в культурологии, когда имеются в виду значения, смыслы, которыми в глазах носителей культуры наделено что бы то ни было: слова, предметы, поступки, события. Во многих таких случаях никакой специальной теоретической проработки слово семантика не предполагает. Определение культурная служит вполне достаточным пояснением к нему, поскольку «изучение культурных объектов даже на описательно-эмпирическом уровне невозможно без постановки вопроса об их смысловой нагрузке и особенностях процессов означения и понимания культурно-значимой информации»16. При этом случается и так, что термины смысл и полагание смысла становятся ключевыми в определении культуры вообще, например, в следующем высказывании: «Думаю, что ...моделирующей единицей культурологии как отрасли знания не без успеха послужило бы понятие способа полагания смысла» .
В иных случаях культурной семантикой называют не только сами смыслы как предмет рассмотрения культурологов, но и целую область науки о культуре, посвященную смыслам. В таком качестве культурная семантика изучает отношения, связывающие смысл (значение) с предметом, событием, явлением, информацией о котором он является; со знаком, фиксирующим и передающим данный смысл, выступающим как его коммуникативный аналог; с пользователем (индивидуальным или коллективным), который в процессе коммуникации закрепляет данный смысл за знаком и, наоборот, понимает этот смысл18. Эти отношения рассматриваются на культурном материале.
Таким образом, благодаря существованию такой междисциплинарной области, культурологическая проблематика оказывается смежной с проблематикой семантики как раздела логики, семантики как раздела лингвистики и семантики как раздела семиотики. Кроме того, семантические проблемы рассматривались в рамках философии логического анализа (Б. Рассел, «ранний» Витгенштейн, Венский кружок и др.) и лингвистической философии (Дж. Мур, «поздний» Витгенштейн, кембриджская и оксфордская школы). Впрочем, и саму логику едва ли можно полностью отделить от философии. Что касается культурологической проблематики, то семантический уровень исследования культурных объектов выделяют в работах представителей самых разных направлений) культурологической мысли: раннего эволюционизма, американской культурной антропологии, «философии жизни», структурно-функционального анализа, герменевтики, гештальтпсихологии, психоанализа, французского структурализма и др.
Идейные связи разных семантик, как разделов логики, лингвистики и семиотики, очень сильны. Огромную роль в развитии и становлении направлений современной семантики сыграла семиотика, однако такие понятия, как знак, смысл и значение, а также собственно семантика, определяются в каждом из них по-своему.
Так, в логико-философской традиции, восходящей к Ч. Моррису и Р. Карнапу, знак понимается как некий материальный объект, представляющий другую сущность (в наиболее важном случае - информацию). Такое понимание отразилось и в данном выше определении культурной семантики. В лингвистической традиции, восходящей к Ф. де Соссюру и Л. Ельмслеву, знаком является двусторонняя сущность. В таком случае знак обладает, с одной стороны, означающим (материальным носителем), с другой — означаемым (тем, что он представляет)20.
Существует деление семиотики на основные области: синтактику, семантику и прагматику. Синтактика изучает отношения между знаками и их составляющими. Семантика изучает отношения между означающим и означаемым. Прагматика изучает отношения между знаками и их пользователями. Такое понимание семантики и ее задач не вполне соответствует и приведенному определению культурной семантики, и пониманию семантики лингвистической. Эти семантики (культурная и лингвистическая) включают в себя решение прагматических задач.
Термины смысл и значение в лингвистической семантике, как правило, используются как синонимы. В логике они различаются: термин смысл соответствует лингвистическому пониманию, а термин значение обозначает объект или фрагмент реальности, называемый соответствующим языковым знаком. В таком случае значение близко к лингвистическим денотату или референту (по Г. Фреге, денотатом высказывания является его истинностное значение)21.
Категории пространства и времени в гуманитарном знании
Различные этапы и способы превращения слов «пространство» и «время» в термины гуманитарного знания широко проявляют себя в культурологической и вообще гуманитарной литературе, соседствуют, смешиваются, порой отождествляются друг с другом.
Многие авторы рассматривают сквозь призму категорий пространства и времени иную, часто экзотичную для себя культуру, т.е. преимущественно заняты научным описанием и анализом исторической и локальной конкретики данных категорий25. Но существует и по-другому направленное русло. Его составляют попытки концептуализировать, теоретически обосновать обыденное восприятие пространства и времени (в том числе современное), динамику и статику человеческого бытия в естественной (но не естественнонаучной) среде обитания, а также создать тем самым новые инструменты познания. И.Т. Касавин предположил, что общей целью данной тенденции может быть признана выработка «новой онтологии для гуманитарных наук, гуманитарного знания вообще» , а также выявил три формы и этапа поиска.
Сначала это лишь «метафоры», необходимые «для придания теоретикоподобной формы суждениям о предметах, не попадающим в контекст традиционной теоретической рефлексии» (например, «правовое пространство», «экономическое ускорение»).
Затем они осознаются как «понятийные заимствования» из естественных наук, указывающие на «способы исследования» («антропогенные ландшафты», «биополя», «социодинамика культуры»)
В последнюю очередь пространственно-временные термины становятся «средствами развития знания, с помощью которых можно получить прирост эмпирического содержания»28. В них устанавливается система, иерархия, они получают прикладную интерпретацию. Сюда относятся «экологическая теория восприятия» психолога Дж. Гибсона, ... «социальная топология» социолога П. Бурдье, ... экологическое- и структурное пространство и время социального антрополога Э. Эванс-Причарда, ... образы города и всадника литературоведа Х.Л. Борхеса, «этнические поля» ... историка и географа Л. Гумилева»29. Все эти поиски приводят к тому, что не только сведения о внешнем для человеческого сознания социальном и природном мире выражаются в категориях пространства и времени, но также сам процесс получения этих знаний анализируется подобным же образом (начиная с метафор «широкие знания», «плоский эмпиризм»...).
Данные выражения объясняются исходной пространственной структурированностью сознания человека, в том числе ученого.
Учитывать все вышеизложенное приходится как при написании, так и при восприятии научных текстов. Нередко при маркировке объекта исследований, в названиях круглых столов, конференций, статей, сборников и монографий, используется намеренная «игра слов», в которой участвует слово «пространство»
В культурологической литературе часто встречаются словоупотребления «пространство храма», «пространство избы» и подобные им. С одной стороны, они являются «метафорами», удобными и емкими именно в силу своего нестрогого применения по выбору автора, который так или иначе представляет предметно-вещное и событийное наполнение этих пространств. С другой стороны, они отдаленно напоминают о гораздо более теоретически нагруженных понятиях фреймовой семантики (когнитивная психология, когнитивная лингвистика), так как «изначально здесь центральную роль играли классификаторы, называющие «сцены», «сценарии», категории (типа «магазин», «вокзал» и т.п.)», и это привело к «идее «упаковки» знания в форме акциональных фреймов, в которые всегда п 1
могут быть введены фреймы классификационные» . Под фреймом обычно понимается «структура данных для представления стереотипных ситуаций, особенно при организации больших объемов памяти.[...] Формально фрейм представляют в виде структуры узлов и отношений»
Значит, в данном языковом коллективе существуют типичные и культурно обусловленные знания о вещах, которые могут включаться в те или иные общности знаний, по-разному организовываться, в том числе и по принципу пространственной близости своих объектов в реальном мире. Они-также являются знаниями о том, как надлежит действовать в типичных для данного места ситуациях, когда те возникнут, и какие события уже могли происходить там в разное время. Следует помнить, что здесь идет речь именно о структуре знания (отличной от понятия), отражающей не просто существенные признаки объекта, а все те, которые заполняются сведениями о нем. Это — аккумуляция знаний, сумма возможностей, которая стоит за отдельно взятой лексической единицей естественного языка («храм», «изба» и др.).
Формы хранения и преобразования повседневности в пространствах видений
Видения служили для средневековой культуры одним из основных источников знания о потустороннем мире и составляющих его пространствах. Видение имело место, когда во сне, «во исступлении ума», в период временной или мнимой смерти (возможно, в состоянии каталепсии или транса) некий человек, как предполагалось, получал откровение свыше. В том числе он мог временно перемещаться в пространства иного мира. Видениями, соответственно, назывались и сами книжные тексты, где рассказывалось о таких случаях — со слов самого визионера, получивших разную степень обработки. Термины «видение», «визионер», «визионерская литература» принято употреблять, говоря как о западно-, так и о восточнохристианской средневековой книжности (на Западе соответствующие тексты обозначались как visiones) .
Предполагается не обобщать сведения множества визионеров, но выявить специфику пространств, доступных духовному взору, на узком срезе - на материале двух средневековых видений - переводного греческого и оригинального русского. Для этого будет применяться способ анализа, близкий к так называемому «пристальному чтению» (close reading).
Особенность данной практики в. том, что, в отличие от традиционного комментария, «пристальное чтение» занимается не выделенными «неясными», «невразумительными» точками текста, а всеми его сегментами без исключения. Оно не пренебрегает банальной, на первый взгляд, регистрацией очевидных эффектов... Задача такого анализа — показать в тексте сложное переплетение категорий, оппозиций, кодов, то есть осветить текст как область сплошь интеллигибельную, обобщенно-смысловую по природе и поэтому всецело поддающуюся чтению...» {курсив люм-О.Б.)151.
Однако некоторый экскурс в историю визионерских текстов необходим.
Русская средневековая книжность сохранила до наших дней довольно много текстов, где рассказывается, как посмертная судьба человеческих душ открылась кому-либо в видении. Эти повествования отличаются от апокрифических хождений в иной мир (в рай, туда, где небо «прилежит» к земле) - таких, как «Сказание отца нашего Агапия», «Хождение Зосимы к рахманам», «Житие Макария Римского». Визионер бывает «в духе» восхищен в царство небесное или также духовно посещает адские места, а не приближается во плоти к цели своего путешествия, преодолевая расстояние по земле и по морю.
Тот, кому было явлено видение, в ином мире может созерцать мучения грешников и блаженство праведников, а также получать и другие знания — для сохранения в тайне или сообщения живым. Иногда сам визионер не осматривает потусторонние пространства, но постигает тайны иного мира со слов компетентного лица (ангела, святого, души уже умершего человека).
В первую очередь в фонд визионерских текстов, читавшихся на Руси, вошли переводные апокрифы («Видение пророка Исайи», «Видение апостола Павла», «Книга Еноха», «Откровение Варуха», «Хождение Богородицы по мукам» и др.).
