Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Когнитивная лингвистика как теория взаимодействия языка и познания 20
1.1. Возможности когнитивной лингвистики 20
1.2. Современное состояние исследований языковой личности 25
1.3. Источники и средства создания картины окружающего мира в структуре языковой личности 34
1.4. Языковая личность в концептуальном отражении 41
1.5. Языковая личность в структуре диалога культур 50
1.6. Языковая личность М. Цветаевой в контексте языковой культуры начала ХХ века 58
Выводы по главе 70
ГЛАВА 2. Языковой портрет марины цветаевой 73
2.1. Структура языкового портрета 73
2.2. Личностная концепция М. Цветаевой 81
2. 3. Ценностно-смысловое пространство М. Цветаевой 93
2.4. Концептуальное пространство времени М. Цветаевой 121
Выводы по главе 131
ГЛАВА 3. Языковая личность сквозь призму лексикографии 135
3.1. Современное состояние авторской лексикографии 135
3.2. История развития ономастической лексикографии 151
3.3. Прецедентное имя в словаре и текстах М. Цветаевой 161
Выводы по главе 177
ГЛАВА 4. Авторские фразеологизмы в текстах м. цветаевой и словаре 181
4.1. Современные аспекты описания фразеологии 181
4.2. Системные отношения фразеологической подсистемы 198
4.3. Лексикографические параметры авторской фразеологии 216
Выводы по главе 231
ГЛАВА 5. Авторские формулы и возможность их лексикографирования 236
5.1. Авторские формулы в системе языковых единиц 236
5. 2. Особенности авторских формул в текстах М. Цветаевой 242
5.3. Лексикографирование авторских формул 263
Выводы по главе 266
Заключение 270
Библиографический список 281
- Источники и средства создания картины окружающего мира в структуре языковой личности
- Ценностно-смысловое пространство М. Цветаевой
- История развития ономастической лексикографии
- Лексикографические параметры авторской фразеологии
Источники и средства создания картины окружающего мира в структуре языковой личности
Когнитивная лингвистика вышла за пределы языка, укрепив парадигмы взаимозависимости смежных дисциплин (лингвистики, философии, психологии, истории, мифологии, фольклора и религии), благодаря различным подходам к ее описанию. Ю.Н. Караулов отмечает, что «самое интересное обнаруживается на стыках этих разных подходов, на которых порождается много новых вопросов и которые являются, по общему признанию, горячими точками развития науки» [2004: 5].
Междисциплинарный характер антропоцентрического направления в лингвистике отмечают многие ученые. В.Н. Телия утверждает, что границы лингвистики заканчиваются на выявлении значения языковых единиц при описании языковой компетенции носителя языка. «Когда же конструирование объекта преследует цели описания участия языка в способах концептуализации ментальных структур сознания субъекта культуры, являющегося носителем языка, и соответственно – роли языка в презентации областей, или сфер, констант культуры, исследователь выступает как культуролог, изучающий и описывающий с позиций когнитивной лингвистики средства оязыковления, презентирующие концепты и симболарий культуры» [2002: 96].
Н.Ф. Алефиренко считает, что отличительная черта когнитивной лингвистики обуславливается методологическим сдвигом и разработкой новых эвристических программ в процессе исследования речевой деятельности. Связано это с общелингвистическим интересом к имплицитным, недоступным непосредственному наблюдению явлениям. К таким явлениям ученый относит когнитивные структуры: фреймы М Минского, когнитивную модель Дж. Лакоффа и ментальные пространства Ж. Фоконье. Для исследования сложной природы языка как деятельной системы ученый оперирует такими базовыми категориями, как «когниция», «когнитивная структура», «концепт» и «дискурс», являющимися речемыслительными категориями, обладающие ценностно-смысловыми отношениями. В монографии ученый возрождает метафорический термин «живое слово», принадлежащий Г.Г. Шпету и М.М. Бахтину, обосновывая его культурологическую составляющую: культ разумения, рождения, преображение и возрождение духа, то, без чего нет «живого» слова. Наблюдения приводят исследователя к интересным выводам, что лингвисты, психологи и поэты на расстоянии, не сговариваясь, одинаково воспринимают и интерпретируют живое слово, оживающее только тогда, когда в сознании человека появляется образ обозначаемого им предмета [2009: 21].
В центре внимания когнитивной лингвистики стоит мыслящий человек, являющийся главным действующим лицом в мире и в языке. Осмысление мира и свое отношение к нему проявляются в языковых и речевых средствах выражения индивида [Золотова, 2001: 108]. Представление речемыслительного процесса в свое время наметила А.А. Уфимцева: «Применительно к результатам объективизации реальной действительности, которые находят прямое отражение в лексических единицах, первая фаза познания “вещь – деятельность – слово” соответствует акту снятия предметного, чувственного, этапу образования представлений и понятий, которые формируют знаковое значение слова как виртуального знака. Что касается второй фазы познавательного цикла - “слово - деятельность - вещь”, то оно соответствует в языковой деятельности акту конкретизации обобщенного значения виртуального знака, его семантическому развертыванию в синтагматическом ряду». В данном случае, когнитивной единицей языковой системы выступает словесный знак. Система фиксирует формы перехода старого знания в новые, отражая в своем значении ступеньки человеческого познания [1986: 68]. Эта точка зрения прослеживается и в логико-семантической концепции Н.Д. Арутюновой, построенной на двойственной ориентированности мышления и окружающего мира индивида [Арутюнова, 1999]. Но, что бы мы ни говорили, исследования русских ученых восходят к идеям Гумбольдта о том, что язык в целом исходит из глубин духа, законов мышления и человеческой организации, но воплощается в каждой личности индивидуально.
На современном этапе развития когнитивной лингвистики ученые пытаются определить роль языка в познании мира. Их в первую очередь интересуют проблемы индивидуального видения окружающего мира с элементами ментальной культуры. Исследователи уверены, что нельзя описать мир средствами естественного языка «как он есть». Язык изначально задает носителям определенную картину мира, но каждая данная картина отличается своей ментальностью (З.К. Дербишева, В.А. Маслова, М.А. Шелякин и др.). М.А. Шелякин выделяет специфические признаки человека, формирующие сознание и отражающие языковую картину в процессе коммуникации:
Ценностно-смысловое пространство М. Цветаевой
Одной из самых острых проблем в современном мире стало выделение элементов национальной и интернациональной культуры, главную форму существования и выражения которых представляет собой язык. Народ, являясь творцом культуры, имеет ярко выраженные характерные черты, которые никто не имеет права оценивать. По этому поводу И.А. Стернин отмечает: «Установление национально-культурных различий между народами есть средство, способ, приём установления истинного контакта между народами – при условии соблюдения «неоценочной аксиомы»: нет плохих или хороших народов, нет плохих или хороших качеств характера или общения народа, есть объективно сложившиеся в ходе развития народа ментальные и социально-психологические черты, которые подлежат выявлению, описанию, сравнению, но не подлежат оценке в предикатах «хорошо» или «плохо» (1996: 15).
Национальное достояние — привязанность к своим истокам, обычаям, традициям и способность выражать через язык специфические черты национальной ментальности – проблема совершенно естественная сегодня. Любая нация способна на контакт культур, который ведет к взаимовлиянию и взаимообогащению национального достояния. Вопрос взаимовлияния культур и важности этого процесса для личности интересовал философов, лингвистов, литераторов, психологов. Лингвистов интересует эта проблема в связи с нормами развития языка на определённых этапах, поэтому исследования в этом направлении опираются, как правило, на сознание людей творческих, в том числе писателей и поэтов. Интересно отметить, что эта проблема волновала саму Цветаеву и ее современников.
Андрей Белый в работе «Эмблематика смысла» пишет о погруженности человека во множество разнообразных культур: «В этом неослабевающем стремлении сочетать художественные приемы разнообразных культур, в этом порыве создать новое отношение к действительности путем пересмотра серии забытых миросозерцаний – вся сила, вся будущность так называемого нового искусства» [1994: 26].
Эта проблема волновала и продолжает волновать великих художников слова, в том числе, и Ч. Айтматова: «Будучи русскоязычным автором, я исхожу из своей национальной данности – что бы я ни писал, киргизский язык и моё национальное мировосприятие неотлучно присутствует в моём самовыражении. И поскольку оба языка – и киргизский, и русский – одинаково родные, я воспитанник двух матерей, обогативших меня, насколько я мог воспринять, своими дарами и тревогами: это моя судьба, полагаю, на всю жизнь» [2008: 329].
Первым о проблеме диалога культур и проявлении полифонии в художественных произведениях заговорил М. М. Бахтин. Исследователь рассматривает диалог стилей при создании «многоозвучивания» идеи в художественном произведении, но кроме этого – диалог между текстами и высказываниями, эта связь обнаруживается всегда при наличии хотя бы частичной общности темы художественных текстов, точек зрения писателей [1979: 303].
Для исследователя важно понимание текста как историко-культурного целого, вводящего читателя «в миры многих культур», в контексте мировой культуры. В этом плане интересны работы, в которых рассматривается восприятие писателем или поэтом чужой культуры и «вписывание» её в свою картину мира (Ю.Д. Левин «Оссиан в русской литературе конца 18 – первая треть 19 в.»; Г.А. Митина «Христианская идея и личность художника (о восприятии поэзии Г. Гейне в России XIX в.»; Л.В. Шамрей «Образный диалог времен как принцип и способ изучения художественной культуры»).
Привлекают внимание статьи Ю.М. Тхагазитова «Свое и «чужое» в художественном мире Али Шогенцукова, С.П. Толкачева «Мультикультурный контекст современного английского романа», в которых рассматриваются слияния культур в процессе формирования художественного мира произведения писателя. Проблема диалога культур представлена работами Е. Сергеевой и Е. Мазуровой «Полифония языков и культур как средство текстообразования в стихотворении Н. Гумилева «Сада-Якко»; С.Л. Слободнюка «Элементы восточной духовности в поэзии Н.Гумилева» показано глубокое проникновение инокультур в картину мира поэта.
Эта проблема развивается и в дидактическом направлении: Н. Кулибина «Полифония текстов как методическая проблема», Э. Азимов «Отражение диалога культур в современных учебниках русского языка».
За последнее десятилетие появились работы, рассматривающие языковую личность в свете проблемы возникновения диалога культур. М.А. Соколова и Н.И. Русакова в работе «Диалог культур и ценностные установки участников диалога» подчеркивают, что диалог культур – «это соотнесение культурных картин мира» [2001: 51]. Л.М. Николаева и А.М. Тимофеев в работе «Языковая личность в контексте культур» в структуре языковой личности выделяют два уровня – «языковой и культурный: первый охватывает язык или языки в составе их элементов, второй — культурные явления, то есть знания, ценности, проекты, художественные образы, способы деятельности» [2002: 240]. Исследователи в этой области отмечают, что полифония чаще всего воспринимается через призму своей национальной культуры, через присущие ей комплексы ценностей, через собственную картину мира. При несовпадении каких-то реалий в той и другой культуре могут возникнуть культурологические лакуны, но даже в случае адекватности каких-либо понятий возникают ассоциативные лакуны, причиной появления которых становится различный набор фоновых знаний, которые присущи словам, словосочетаниям, создающим национальную окраску понятий и идей.
На решение этих проблем направлены когнитивные исследования ученых Киргизстана, где сопоставление родного языка с родственными языками подтверждают только паралельное сосуществование различных культур, не говоря уже о сопоставлении с европейскими группами языков (З.К. Дербишева, К.З. Зулпукаров, С.И. Ибрагимов, Е.Н. Мурадымов, М.Дж. Тагаева, Ч. Тулеева и др.).
Ученые пришли к выводу, что любой язык тесно связан с культурой, он обозначает вещный мир, окружающий человека, поэтому при сопоставлении двух и более культур естественно возникают несоответствия и в языках, соответствующих этим культурам. Эти несоответствия проявляютсся не только в словах, обозначающих предметы, но и в реалиях, и в жестах проявления реакции на ситуацию, и эмоциональности проявления внутреннего состояния. В одной культуре есть реалии, жесты, слова, их обозначающие, в другой культуре и самом языке подобные явления отсутствуют.
История развития ономастической лексикографии
Цветаева была внимательна, очень внимательна к каждому слову, к каждой букве, к каждому знаку. Она пишет Д.А. Шаховскому: «Вот – рукопись. Теперь – внимание: В этой вещи не должно быть ни одной опечатки. Отвечаю за каждое слово. У меня слишком свой язык (соседство слов), чтобы я кому бы то ни было, кроме себя, могла доверить слежку. Поэтому – личная корректура необходима. Кроме того, я отвечаю не только за себя, но за Адамовича. Достаточно с него своих грехов … Я так над этой статьей работала, что испортить ее в печати – грех» (VII, 32–33). Основным средством в достижении многогранности повествования в прозаических и эпистолярных текстах Цветаевой являются синонимы, выражающие стилистическую и эмоциональную окраску, которая способствует реализации авторских задач в процессе творческой деятельности и приобретает особую функцию выразительности: «Так и останется Бальмонт в русской поэзии – заморским гостем, задарившим, заговорившим, заворожившим ее – с налету – и так же канувшим» (IV, 57). Структурными выразителями противопоставлений в текстах Цветаевой являются минимальные антонимические контексты. Антитеза утверждает либо позитивное, либо негативное и выполняет функцию контрастного изображения и сравнения, общего суждения, эмоционального воздействия, резкой противопоставленности и определяет экспрессивность текста:
«Бальмонт. Брюсов. Только прислушаться к звуку имен. Бальмонт: открытость, настежь – распахнутость. Брюсов: сжатость (ю – полугласная, вроде его, мне, тогда закрытки), скупость, самость в себе. В Брюсове тесно, в Бальмонте – просторно. Брюсов глухо, Бальмонт: звонко. Бальмонт: раскрытая ладонь – швыряющая, в Брюсове – скрип ключа» (IV, 51–52).
Роль актуализаторов в речевой организации текста Цветаевой выполняют идиоглоссы (термин Караулова), являющиеся важными в структурно-семантическом отношении понятиями философии, общества, религии, истории, искусства (Бог, солнце, истина, состояние, непрерывность, совершенство, творение, бессмертие, дело, благо, воля, жизнь, душа, идея, правда, начало, мир, любовь, честь, тоска, власть, смерть и т.д.), определяющие культурные показатели языкового портрета. В прозаических и эпистолярных текстах Цветаевой идиоглоссы имеют широкие парадигматические, синтагматические и ассоциативные смыслы.
Особого внимания в текстах Цветаевой заслуживают прецедентные имена. Обширен и многообразен ономастический потенциал поэта. Являясь частью текста, прецедентные имена выполняют в нем определенные функции: несут черты яркой образности, конкретизируют время и место, дают представление о социальном укладе жизни, развитии общественных и семейных отношений. Для Цветаевой имя – один из способов организации текста: «Поэзия моя – поэзия имен собственных».
В плеяде прецедентных имен особое место занимают мифологические и библейские имена. Здесь поэта привлекают натуры сложные, противоречивые (Федра; Психея – как символ человеческой души). Вечное противопоставление быта и бытия Цветаева передает через имена героев мифов. В творческом наследии упоминается более 115 мифологических и более 50 – библейских имен. Все имена входят в систему мировоззрения Цветаевой, отражая его духовные ценности и взгляд на мир. Приветствуя Бальмонта, Цветаева рассуждает:
«Двое, Бальмонт, побывали в Аиде живыми: бытовой Одиссей и небесный Орфей. Одиссей, помнится, не раз спрашивал дорогу, об Орфее не сказано, доскажу я. Орфея в Аид, на свидание с любимой, привела его тоска: та, что всегда ходит – своими путями! И будь Орфей слеп, как Гомер, он все равно нашел бы Эвридику» (IV, 7). Прецедентные имена в творчестве Цветаевой – сложные семантические знаки, способные кратко и емко выражать идеи, ситуации, характер, нормы поведения, через них она осмысливает и выражает важнейшие для нее категории человеческого бытия.
Круг личных имен в творчестве поэта очерчен довольно четко (родные, близкие, друзья, недруги, современники, критики, любимые писатели, поэты и герои, композиторы и музыканты и т.д.). Случайных имен, не несущих никакой биографической или культурной информации, в творчестве Цветаевой нет. Все упомянутые имена выполняют в тексте определенную художественную задачу. Аргументируя выбор имени, она открыто называет друзей и противников, предполагая реакцию слушателя и читателя. На именах друзей и неприятелей она сознательно заостряет особое внимание:
Лексикографические параметры авторской фразеологии
Авторский словарь обладает аналитическими возможностями и может статься ключом к изучению языка автора и пониманию особенностей его творчества. Чем разнообразнее жанровое представление авторской лексикографии, тем ближе исследователь к познанию языковой личности. Ю.Н. Караулов, координируя эту проблему, отмечает: «Типологию авторских словарей хотелось бы строить с таким расчетом, чтобы полученная классификационная сетка позволяла выявить «пустые клетки» в системе, указывая на нереализованные авторской лексикографией возможности» [2003: 8].
Работы Г.О. Винокура, Б.М. Гаспарова, В.П. Григорьева, И.И. Ковтуновой, Б.А. Ларина, Ю.М. Лотмана, О.Г. Ревзиной, А.И. Фёдорова, посвященные проблемам языковой личности, были в первую очередь связаны с идеей создания авторских словарей. «Исследуя язык писателя или отдельного его произведения, с целью выяснить, что представляет собой этот язык в отношении к господствующему языковому идеалу, характер его совпадений и несовпадений с общими нормами языкового вкуса, мы тем самым вступаем уже на мост, ведущий от языка как чего-то внеличного, общего, надиндивидуального, к самой личности пишущего», – писал Г.О. Винокур в работе «Об изучении языка литературного произведения». Язык является основной и самой яркой приметой личности, «язык писателя может служить также и источником наших сведений о личности писателя» [1959: 238].
Обращение к антропоцентрическому фактору в языке, где особое внимание отводится языковой личности, изменило и само направление изучения и описания языка. Исследователей когнитивного направления интересует языковое сознание человека и функционирование языка в сознании языковой личности. Решение этой проблемы оказалось очень перспективным для лексикографов, продуктом которых являются авторские словари, способные объективировать результаты языковой деятельности конкретной языковой личности в пределах определенного культурно-временного пространства.
Лексикография играет важную роль в контексте проблемы «язык и культура», «человек в языке» и «язык в языке». В этом направлении основное внимание приковано к тексту, где язык исследуется как отражение содержательной стороны, определяющей индивидуальность внутреннего мира человека, сущность языковой личности и языковой картины мира. Это даёт возможность для создания серии авторских словарей, которые являются источниками постановки основных теоретических проблем развития языка.
Авторская лексикография, как и общая лексикография, выработали свои определенные традиции. Основоположником создания общей теории лексикографии в русском языкознании является академик Л.В. Щерба. Он понимал, что только при помощи лексикографического аспекта возможно изучение и описание языка. Ему принадлежит обоснование принципов одноязычных и двуязычных словарей, необходимости системного описания языка и типологической разработки словарей. В одной из своих работ «Опыт общей теории лексикографии» академик обосновывает вопрос о типах и жанрах авторских словарей. Он вводит понятия – «словарь академического типа» и «словарь-справочник». Его работы по общей теории лексикографии до сих пор сохранили свое значение для теории современной лексикографии.
В.В. Морковкин считает, что лексикография представляет основной канал, через посредство которого лингвистика обнаруживает и обнародует результаты своей деятельности. «В этом смысле лексикография может рассматриваться как своего рода служба общения между лингвистикой, являющейся наукой о языке, и обществом, заинтересованным в познании языка, а словарная продукция – как главное, чем лингвистика отчитывается перед обществом» [1987: 33]. Но если лексикографию рассматривать шире, то это «область филологической и инженерно-филологической деятельности, состоящей в создании словарей и других произведений словарного типа, а также в осмыслении всей суммы относящихся к этому проблем» [1987: 41]. Лексикографическая практика показывает, что понятия теоретическая и практическая лексикография связаны и взаимообусловлены. Практическая лексикография призвана выполнять обучающую функцию, «максимум информации на минимуме места – без ущерба для интересов читателя», – считает В.П. Берков [1996: 4], а теоретическая – описательную. Продуктом лексикографии всегда является словарь, который представляется результатом новейших научных разработок.
И.А. Бодуэн де Куртенэ, размышляя над вопросами взаимозависимости теории и словаря, писал: «Хорошие описательные грамматики, издания памятников и словари останутся навсегда насущною потребностью нашей науки, и без них даже самым гениальным теоретическим выводам будет недоставать фактического основания» [1964: 8]. В. В. Морковкин в работе «Об объеме и содержании понятия "теоретическая лексикография"» конкретизирует задачи практической и теоретической лексикографии:
