Содержание к диссертации
Введение
Глава I Повседневная жизнь советских писателей 1930-х гг.: формирование уклада жизни 35
1 Деятельность писательских организаций и учреждений по обустройству быта советских литераторов 35
2 Доходы писателей 61
3 Жилищные условия 77
4 Социальные и бытовые услуги в повседневной жизни литераторов 88
5 Отдых писателей 96
6 Особенности повседневной жизни семей литераторов 106
Глава II Особенности материальных и культурно-бытовых условий жизни и творчества советской литературной интеллигенции в период Великой Отечественной войны
1 Перестройка деятельности писательских организаций и учреждений 117
2 Условия жизни литераторов в Москве 126
3 Повседневная жизнь писателей в условиях блокады Ленинграда 138
4 Условия жизни эвакуированных писателей 143
5 Быт писательских семей 147
Глава III Изменения в повседневной жизни советских литераторов во второй половине 1940 — начале 1950-х гг.
1 Писательские организации и учреждения: возвращение к привычным формам функционирования 160
2 Гонорарная политика и доходы писателей 171
3 Жилье и быт 177
4 Социальное обеспечение 178
5 Особенности функционирования Домов отдыха и дачного поселка Переделкино 181
6 Семьи литераторов 189
Глава IV Запросы и потребности писателей по организации материальных условий жизни в творчества (на материалах обращений в ССП)
1 Письма литераторов в Союз советских писателей 195
2 «Дневники дежурств» членов Правления Союза советских писателей 208 Заключение 219
Список источников и литературы 226
Приложение 1 234
- Деятельность писательских организаций и учреждений по обустройству быта советских литераторов
- Перестройка деятельности писательских организаций и учреждений
- Писательские организации и учреждения: возвращение к привычным формам функционирования
Введение к работе
Актуальность выбранной темы определяется прежде всего тем обстоятельством, что понимание исторического процесса невозможно без учета жизненной практики его участников и их собственной оценки того образа жизни, который они вели. История повседневности ориентирует исследователя на воспроизведение всего многообразия личного опыта и форм самостоятельного поведения обычных людей. И в этом смысле воссоздание материально-бытовых аспектов повседневной жизни советских писателей представляет особый интерес.
Кроме того, актуальность исследования определяется новым методологическим подходом к постановке проблемы. В современной исторической науке существует несколько направлений «новой социальной истории": история ментальностей, историческая антропология, микроистория и история повседневности. Несомненно, существует общее во всех этих подходах. Во-первых, характерен перенос акцента с исследования государственных институтов, экономических структур, больших общностей (класс, нация и т. д.) на изучение микромиров, взаимодействия людей в небольших группах, стратегий поведения, а также переход от описаний крупных исторических событий к анализу рутины и повседневности. Во-вторых, особое внимание сторонники социальной истории уделяют языку и понятиям изучаемой эпохи, ее символам и ритуалам, выделению ее качественного своеобразия. В-третьих, социальную историю отличает внимательное чтение и своеобразная интерпретация источников. В-четвертых, - междисциплинарность исследований. Еще одной объединяющей особенностью данного направления является использования историками прежде всего источников личного происхождения1.
Необходимо также отметить, что существует другая точка зрения, рассматривающая упоминавшиеся выше направления социальной истории как различные по-
См.: Кромм М. Отечественная история в антропологической перспективе: история ментальностей, историческая антропология, микроистория, история повседневности // Исторические исследования в России. Вып. II. / Под ред. Г. Бор-дюгова. М.: 2003. С. 179-202.
нимания истории повседневности .
Автор данного исследования придерживается первой точки зрения и считает историю повседневности частью социальной истории.
Формирующаяся методология изучения истории повседневности2 дает возможность показать многообразие способов, которыми отдельные индивиды и социальные группы приспосабливаются к социальным условиям, а также их представления о том, какой может быть цена сделки с властью. К тому же на уровне изучения истории повседневности можно преодолеть разрыв между историей общества в целом и отдельного человека, а значит показать не только импульсы, направленные властью населению страны, но и обратную реакцию. Преимущество данного подхода состоит в том, что он не сводит историю к простому отражению деятельности государства. Для многих историков сейчас очевидно, что государственные функции контроля в советский период были не столь сильными, а общество не таким уступчивым, как это представляли себе историки «тоталитарного направления»3. Государство искало поддержки у различных слоев общества и, прежде всего, у интеллигенции. По мнению многих исследователей советского периода отечественной истории, никакой режим, включая сталинский, не мог функционировать в социальном вакууме. Сталинская политика формировалась под влиянием определенных социальных групп. Хотя это влияние и было относительно слабым, шел непрерывный процесс заключе-
Р. ван Дюльменмен рассматривает социальную историю, как совокупность нескольких направлений: историческая демография и история семьи, история рабочих и рабочего движения, история быта, изучение народной культуры, изучение женской проблематики. (Дюльмен Р. Историческая антропология в немецкой социальной историографии. THESIS. - 1993. - Вып. 3.); Пушкарева Н. Предмет и методы изучения «истории повседневности» // Этнографическое обозрение. - 2004 - №5. - С. 3-19.
2 Необходимо отметить некоторые важнейшие работы по методологии истории повседневности: Людке А. Что такое
история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии // Социальная история. Ежегодник. 1998/99. М.,
1999; Репина Л. П. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории // Там же; Соколов А. К.
Социальная история России новейшего времени: проблема методологии и источниковедения // Там же; Источникове
дение новейшей истории России: Теория, методология и практика / Под общ. Ред. А. К. Соколова. М., 2004.
3 См. напр.: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996; Бжезинский 3. Большой провал: рождение и смерть комму
низма в двадцатом веке. New York, 1989; Конквест Р. Большой террор. Рига, 1991; Фэйндсод М. Смоленск под вла
стью советов. Смоленск, 1995. В отечественной историографии также существуют труды в рамках данного направле
ния. См. напр.: Головатенко А. Тоталитаризм XX в.: материалы для изучения истории и обществоведения. М., 1992;
Наше отечество. Опыт политической истории / Под ред. С. Кулешова, О. Волобуева и др.; Политическая история. Рос
сия - СССР - Российская Федерация / Под ред. С. Кулешова, О. Волобуева и др. М., 1996; Советское общество: воз
никновение, развитие, исторический финал / Под общ. ред. Ю. Афанасьева. М., 1997; Суровая драма народа. Ученые и
публицисты о природе сталинизма. М, 1989.
ния договоров между режимом и социальными группами1. В то же время не стоит абсолютизировать свободу и независимость отдельных социальных слоев советского общества. При критическом отношении к «тоталитарному направлению» в историографии следует признать особую роль государства в советской действительности. Учет этого обстоятельства и составляет специфику методологического подхода к изучению истории повседневности по отношению к рассматриваемому периоду отечественной истории.
К общетеоретическим основам формирования истории повседневности относят, во-первых, основателей феноменологического направления в философии, в частности, Э. Гуссерля2, который первым обратил внимание на то, что необходимо осмысливать не только высокие абстракции, но и «сферу человеческой обыденности», которую он именовал «жизненным миром». Другой представитель этого направления А. Шюц3 предложил сосредоточиться на анализе процессов складывания и обусловливания «пред-данности».
Во-вторых, теорию конструирования П. Бергера и Т. Лукмана4, которые предлагали изучать социальные взаимодействия как основное содержание обыденной жизни. Г. Гарфинкель и А. Сикурель считали индивида независимым от абстрактных структур преобразователем реальности. Целью исследователя, по их мнению, должно стать обнаружение «методов, которыми пользуется человек в обществе для осуществления обыденных действий».
Третьей концепцией, повлиявшей на формирование методологии истории повседневности стали труды К. Гирца5, увидевшего в любой культуре «стратифицирован-
1 Подобных взглядов придерживаются например: Журавлев С. «Маленькие люди» и «большая история». Иностранцы
московского Электрозавода в советском обществе 1920-х-1930-х гг. М., 2000; Лебина Н. Повседневная жизнь совет
ского города: нормы и аномалии 1920-1930 гг. Спб., 1999; Осокина Е. За фасадом «Сталинского изобилия»: распреде
ление и рынок в снабжении населения в годы индустриализации 1927-1941. М.: 1997; Фрицпатрик Ш. Повседневный
сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М. 2001; Холмс Л. Социальная история России:
1917-1941. Ростов н/Д., 1993 и др. исследователи.
2 Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999; Он же. Картезианские раз
мышления СПб, 1998.
3 Щюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004.
4 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.
5 Гирц К. Идеология как культурная система // Новое литературное обозрение. - 2000. - №27.
6 ную иерархию структур, состоящих из актов, символов и знаков». Интерпретация фактов позволяет понять представителей других культур, их восприятие событий и явлений.
Влияние на формирование методологии истории повседневности оказали также представители школы «Анналов» М. Блок1 и Л. Февр2, которые предложили видеть в реконструкции «повседневного» элемент воссоздания истории в ее целостности. Ф. Бродель3 отнес к «структурам повседневности» то, что окружает человека и сказывается на его жизни изо дня в день — географические и экологические условия жизни, трудовая деятельность, потребности (в жилище, в питании, одежде, лечении больных), возможности их удовлетворения (через технику и технологии). Для такого всестороннего изучения необходим анализ взаимодействий между людьми, их поступков, ценностей и правил, форм и институтов брака, семьи, религиозных культов, политической организации социума.
Огромное влияние на историю повседневности оказал микроисторический подход4, благодаря которому стало возможным принять во внимание множество частных судеб «незамечательных людей»; была апробирована методика изучения несостоявшихся возможностей; определено новое место источников личного происхождения в историческом исследовании; поставлена задача исследования вопросов о способах жизни и выживания в условиях войн, революций, террора, голода.
Собственно история повседневности сформировалась в Германии, где получила название Alltagsgeschichte. Можно выделить три ее направления:
основатель Т. Ниппердей, объявивший предметом исторической антропологии антропологические структуры, объединяющие в себе личность и ее время. Предназначение исторической науки он видел в изучении взаимоотношений личности и общества в их динамике, в конкретном месте и в конкретную эпо-
1 Блок М. Апология истории или Ремесло историка. М., 1986.
2 Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
3 Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное // Материальная цивилизация. Экономика и капи
тализм. XV - XVIII вв. М., 1996.
4 Медик X. Микроистория // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. - 1994. - Т.
ху. Исследовательская программа Т. Ниппердея включала в себя изучение морального поведения, процессов воспитания и т. д.
основатель X. Медик, полагавший, что особое внимание необходимо уделять уникальности и инаковости явлений прошлого, а также издержкам индустриализации и модернизации;
основатель А. Ничке, считавший главной задачей изучение поведения людей во времени и эффективных форм поведения, способных повлечь за собой социальные перемены1.
В отечественной науке, независимо от западных исследователей, появление истории повседневности предвосхитил Ю. Лотман. Свое внимание к бытовым подробностям он обосновывал тем, что они позволяют расшифровать скрытый за ними культурный код и понять общественную позицию человека. Этот семиотический подход нацелен на постижение смысла изучаемой культуры. Его трактовка бытового поведения строится на контрасте обычного (каждодневное, бытовое, естественное, единственно возможное) и необычного (торжественное, ритуальное, внепрактическое поведение)2.
Безусловно, можно проследить некую преемственность между «бытовой» историей XIX-XX столетий и историей повседневности3. В этих работах показывалась материальная сторона жизни: описание того, что ели, во что одевались, где жили т. д. люди прошедших времен, статистические данные о заработной плате. Таким образом, имел место внешний подход к проблематике повседневности, который, конечно же, обогатил историческую науку фактическими данными.
Современный же вариант истории повседневной жизни исходит из того, что люди активно участвуют в постоянном процессе создания и переустройства структур повседневности, они пытаются приспособить к себе тот жизненный мир, который их
II. - Вып. 4.
1 См.: Кромм М. Пособие к лекционному курсу,
2 Лотман Ю. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века // Лотман Ю. Избранные статьи. Таллинн,
1992. Т. 1.С. 249.
3 Например, труды Н. И. Костомарова, И. Е. Забелина и др.
окружает, особое внимание уделяется мотивации их действий. В современных работах необходимо показывать процесс смены обыденных стереотипов, норм поведения и структуры повседневности. Структурирование повседневности необходимо, иначе исследование вновь будет сведено к описательности, к разрозненным картинкам или механической сумме отдельных явлений прошлого. Еще одним отличаем истории повседневности от бытоописательства является придание значимости событийному, подвижному, изменчивому, случайному, в отличие от стабильного и распространенного. В традиционной науке «быт» противопоставляется производственной сфере. Историки повседневности включают ее в сферу повседневного и изучают каждодневные обстоятельства работы, мотивации труда, отношения работников между собой и их взаимодействие с администрацией.
На современном этапе развития историческая наука еще не выработала единого определения понятия повседневности. Превалируют описательные характеристики «обычное ежедневное существование», «образ жизни», «традиционные формы личной и общественной жизни», «повторяющиеся, устойчивые, ритмичные, стереотипи-зированные формы поведения». Попытку определить повседневность через систему бинарных оппозиций предпринял Н. Эллис: повседневность - праздник; рутина -чрезвычайные обстоятельства; рабочий день - жизненный мир буржуа; жизнь народных масс - жизнь высокопоставленных персон; будничные события - «исторические» события; частная жизнь - официальная или профессиональная жизнь; естественное, спонтанное, неотрефлексированное мышление — искусственное и научное мышление; обыденное сознание - научное сознание1.
Отечественные исследователи также пытаются дать определение повседневности. Так, Л. Савченко предлагает такое: «Повседневность есть деятельная характеристика социальных отношений, включающая в себя практическую деятельность, мышление, целеполагание, иллюзии и фантазии, которые возникают тут и сейчас в данном об-
Цит. по: Кромм М. Повседневность как предмет исторического исследования // История повседневности. Сборник научных работ. СПб.: 2003. С. 11.
ществе, и которые носят прагматический характер»1. И. Сохань дает другое: «Повседневность — первичный этос человеческого существования, где бытие структурировано в заботе человека о себе. Это особый, первичный вид опыта о мире, прежде всего опыт вне эго и разума. Опыт телесности, уже ввиду своего устройства организующий мир вокруг себя» .
Попытку осмыслить повседневность сделал и В. Лелеко: «То, что в жизни человека и окружающем его мире природы и культуры происходит ежедневно, должно быть определенным образом воспринято, пережито, оценено. Для того чтобы стать повседневным, обыденным, то, что повторяется каждый день, должно стать ожидаемым, неизбежным, обязательным, привычным, само собой разумеющимся, понятным, должно быть пережито и оценено как тривиальное, серое, скучное»3. Таким образом, автор данного высказывания выделяет два уровня смысла в понятии «повседневность»: суточный ритм повторяющихся процессов и событий и их оценка человеком.
В. Лелеко выделяет несколько уровней времени повседневности: природно-космический (суточное вращение Земли вокруг своей оси и ее положение относительно Солнца - суточный и сезонный ритм), природно-биологический (прежде всего ритмы сна и бодрствования), календарная повседневность (будни и праздники).
Кроме того, он выделяет перечень ежедневных дел и «событий», которые делит на «сектора»:
1. Время, отведенное на удовлетворение физиологических и других телесных потребностей — сон, питание, естественные отправления, секс, движение и иная физическая нагрузка, гигиенические процедуры, оформление внешности, удовлетворение психологических, духовных потребностей (в общении, получении информации, психологической поддержке, вере) - эти потребности им-
1 Савченко Л. А. Повседневность: методология исследования, современная социальная реальность и практика. (Соци
ально-философский анализ): Дис. докт. философских наук. / Л. А. Савченко. Рн/Д. 2001.
2 Сохань И. В. Повседневность как универсальное основание человеческой культуры: Дис. канд. философских наук. /
И. В. Сохань. Томск. 1999.
3 Лелеко В. Пространство повседневности в европейской культуре. СПб.: 2002. С. 103.
перативно обязательны, они универсальны, не могут игнорироваться без ущерба для здоровья и даже жизни.
Время «ведения домашнего хозяйства» - заготовка и/или приобретение, хранение продуктов питания, приготовление пищи; обеспечение места и условий для сна; поддержание порядка и чистоты жилища, утвари, одежды и т. д. — эти заботы могут частично или полностью перекладываться на других.
Время работы, добывание (сохранение, преумножение) средств к существованию, профессиональной деятельности или ежедневная учеба - это удел не всех социальных слоев и возрастных групп.
Сектор свободного времени - удовлетворение «информационных потребностей», дружеское или иное необязательное общение, хобби и ничегонеделанье.
В. Лелеко пишет: «Событийный ряд повседневности в его нормативной заданно-сти может быть интерпретирован как совокупность сценариев поведения, обеспечивающего удовлетворение базовых ежедневных телесных и духовных потребностей человека»1. Даются критерии занятий и событий, которые позволяют отнести некоторые из них к повседневным: регулярность, принадлежность к первым трем секторам повседневности. Таким образом, из сферы повседневности выпадает 4 сектор, а также сон и вера, по мнению В. Лелеко, к повседневности не относится.
Кроме того, В. Лелеко делит повседневность на бытовую и производственную (профессиональную); на нормативную и экстремальную.
Также он пишет о пространстве повседневности, центром которого является дом. Внутреннее пространство - это размеры жилища, дома, комнат. Части жилища составляют структуру внутреннего пространства. Границы внешнего пространства определяются дальностью возможных ежедневных перемещений за пределами дома. Существует и перцептуальное пространство повседневности - пространство, доступное непосредственному восприятию человека повседневной жизни - зрению и слуху, а также культурное пространство - физическое перцептуальное пространство
'Там же. С. 110
11 повседневности, в котором реализуются культурные смыслы повседневной деятельности человека.
В. Лелеко говорит и о масштабе субъекта повседневной деятельности: им может быть индивид или малая социальная группа, но и большая территориальная общность (города, региона, государства). Выделяются также типы профессиональной повседневности.
Концепция понимания и структурирования повседневности В. Лелеко в целом близка автору данного диссертационного исследования. Однако хотелось бы заметить, что создание труда, охватывающего все структуры повседневности всех общественных слоев поистине грандиозная задача, скорее всего непосильная для одного исследователя в рамках одной работы. Поэтому предметом изучения отдельной работы могут быть те или иные аспекты повседневности в зависимости от особенностей, присущих тому или иному объекту исследования.
Как уже отмечалось выше, единого определения повседневности нет, но при всех различиях в трактовке этого понятия все исследователи говорят о повседневности, как о неких действиях индивида (или групп индивидов), которые повторяются (каждодневно) и носят прагматический, утилитарный характер. Исходя из этого, автор диссертации предлагает собственное определение: Повседневная жизнь — комплекс постоянных прагматических усилий индивида, направленных на удовлетворение биологических, социальных и духовных потребностей, а также на преобразование внешних условий существования человека. Повседневность - неотъемлемая и ведущая часть жизни любого человека вне зависимости от его социального положения и других отличительных особенностей.
Материальные потребности - это точка пересечения всех базовых потребностей человека, связанных с вещественным миром и отношением к нему. Так как структура повседневной жизни очень широка, то автором данной диссертации выбран лишь один ее аспект — материальные условия жизни советских писателей и удовлетворение их материально-бытовых потребностей.
Литераторы являлись частью советской интеллигенции, которая играла особую роль в развитии общества, так как представители именно этого социального слоя создают основные его достижения, выполняют в нем руководящую и формирующую идеологию функции, способствуют научно-техническому развитию. Качественные характеристики интеллектуального слоя во многом обуславливают развитие общества, именно поэтому пристальное внимание на современном этапе развития отечественной историографии отводится изучению советской интеллигенции. Сейчас говорят о «массовом» появлении этого социального слоя не в середине XIX в., как это делалось ранее, а уже с начала XVIII.
Вопрос о толковании понятия «интеллигенция» является дискуссионным. Существуют два основных подхода к этой проблеме, другие же являются промежуточными, в той или иной степени приближаясь к одному из двух.
Первый подход - социологический (социально-исторический) - рассматривает интеллигенцию, как работников умственного труда, занимающихся им благодаря образованию, специальности, квалификации, способностям, навыкам и опыту1. В этом случае имеется в виду такой семантический ряд: интеллигенция - интеллигенты — специалисты.
Второй подход - философско-этический (культурологический) - относит к интеллигенции не всех представителей умственного труда, а тонкий слой интеллектуалов, элиту общества, наделенную не только знаниями, но и особыми, чаще всего положительными, морально-нравственными качествами2. В этом случае семантический ряд иной: интеллигенция - интеллигентные люди - интеллигентность.
Тем не менее, современный уровень развития науки предполагает наличие множества подходов к проблеме, поэтому нельзя не согласиться с мнением В. Соскина: «...историку необходимо в каждом конкретном случае оговаривать, какой слой ...
Эта точка зрения преобладала в советской историографии интеллигенции. 2 Таких взглядов придерживались совершенно разные деятели культуры, как, например, А. Солженицын, К. Чуков ский.
имеется в виду. Такой подход освободит нас от бесконечных дискуссий о понятии интеллигенция, не продвигающих вперед конкретные исторические исследования»1.
Автор данной диссертации является сторонником первого подхода, так как этот подход имеет четкие критерии, по которым тот или иной человек или профессиональная группа может быть отнесена к интеллигенции. При втором подходе содержание понятия определяется субъективно, а, значит, не может носить научного характера. К тому же не стоит забывать о социальной, политической и личностной неоднородности интеллигенции, при которой объединяющим фактором морально-нравственные взгляды никак не могут быть.
Очевидно, что роль интеллигенции в жизни общества куда больше, чем ее удельный вес в населении страны. Внутри интеллигенции имеются многочисленные группы, отличающиеся специфическими чертами, такими, как, например, род деятельности. В первой половине 1920-х гг. в РСФСР интеллигенция составляла 320,3 тыс. чел, а ее удельный вес в самодеятельном населении городов равнялся 4,9%, а с учетом «лиц свободных профессий» — 5%1.
В период 1920-х гг. в структуре интеллигенции произошли существенные изменения. Около половины интеллигентов оказались в эмиграции в начале периода (хотя позднее некоторые вернулись). Самым крупным отрядом интеллигенции было учительство. За первые пятилетки выросло в более чем пять раз количество врачей по сравнению с дореволюционным временем, возросла численность технической интеллигенции, кроме того, постоянно росла доля административного аппарата в этом социальном слое. Менялся половой состав этого слоя, все больше становилось в нем женщин, особенно среди культурно-просветительских и медицинских работников. Интеллигенция значительно помолодела (так, на I Всесоюзном съезде советских писателей средний возраст делегатов был 35,5 лет). Менялся национальный состав (за счет роста интеллигенции в республиках) и социальное происхождение. Вместе с
1 Некоторые теоретические аспекты современного этапа изучения советской интеллигенции России // Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции. Межвузовский республиканский сборник научных трудов. Иваново, 1996. С. 29.
тем качественный уровень профессиональной подготовки заметно упал, т. к. огромный размах приобрело так называемое «выдвиженчество», многие специалисты готовились на всякого рода краткосрочных курсах и рабфаках. Таким образом, возможно говорить о значительном росте социальной неоднородности интеллигенции.
Кроме того, власть пыталась повлиять и на мировоззренческие ориентиры и политическую ориентацию интеллигенции. Это происходило через советскую печать, различные учреждения (Социалистическая академия, Институт красной профессуры, Дом ученых и т. д.), различные лекции, диспуты и дискуссии, курсы по переподготовке и профсоюзы (к 1924 г. 90,5 % интеллигенции состояло в профсоюзах)2.
Писатели являлись частью советской интеллигенции, и для этого профессионально слоя были характерны те же тенденции развития, что и для других ее составляющих, хотя, безусловно, существовали и некоторые особенности.
Для того чтобы дать характеристику той или иной профессиональной группе интеллигенции, необходимо четко ее обозначить. Писатели - это представители творческой интеллигенции, профессионально занимающиеся литературной деятельностью. В данном исследовании понятия «писатели» и «литераторы» используются как синонимы. Под ними понимаются все члены Союза советских писателей СССР (ССП). Для исследования повседневности вьщеление членов ССП в отдельную группу представляется целесообразным, так как их быт имел специфику по сравнению с представителями других профессиональных групп и по сравнению с теми, кто занимался литературной деятельностью, но не входил в эту организацию.
Объект исследования - корпорация советских писателей, объединенных членством в ССП и профессионально занимающихся литературным творчеством.
Предмет исследования - деятельность общественных организаций по обеспечению условий повседневной жизни и творчества литераторов. Хронологические рамки исследования охватывают период с 1932 по начало
1 Жиромская В. Б. После революционных бурь: население России в первой половине 20-х годов. М.: 1996. С. 150.
2 См., напр.: Волков С. В. Интеллектуальный слой в советском обществе. М.: 1999. Изменения социальной структуры
советского общества 1921 - середины 30-х годов / Отв. ред. Селунская В. М. М.: 1979; Федюкин С. А. Великий Ок-
1950-х гг. В 1932 году было ликвидировано множество писательских организаций и создан ССП. Те, кто занимался литературным трудом, теперь были четко поделены на «членов» ССП и «нечленов». Принадлежность к этой организации делала условия творчества и быта писателей особыми, что позволило выделить их в качестве предмета исследования данной диссертации. Верхняя хронологическая рамка исследования определяется сменой власти, произошедшей в начале 1950-х гг., повлекшей за собой определенные изменения в социокультурной политике государства, и, естественно, повлиявшей на повседневную жизнь советских литераторов.
Географические рамки исследования представлены повседневной жизнью московских литераторов и, отчасти, ленинградских. Данные о провинциальных деятелях литературы привлекались автором для сравнения. Такое ограничение географических рамок исследования объясняется некоторыми объективными обстоятельствами. Во-первых, литераторы двух столиц, составляли самую большую группу компактно проживавших советских писателей1. Кроме того, повседневность и быт московских и ленинградских литераторов определялись часто тем обстоятельством, что здесь находились главные органы управления ССП и Литфонда, различные их подведомственные учреждения, редакции крупнейших издательств в СССР и т. д. Понятно, что писатели других регионов не располагали такими же возможностями обустройства профессиональной жизни и быта, как московские и ленинградские.
Методология и методы исследования. Представленное исследование выполнено в рамках так называемой «новой социальной истории». Основным принципом этого направления является междисциплинарность. В данном исследовании этот принцип был реализован в использовании основных подходов. Социоструктурный подход был применен для характеристики профессиональной группы как некоей корпорации. При этом исследовались, с одной стороны, нормативные документы, а с другой - реальное функционирование тех или общественных организаций. Исследование построено, в том числе, на материалах ССП и других организаций, связан-
тябрь и интеллигенция. М.: 1972.
16 ных с обеспечением деятельности и повседневной жизни писателей. Казалось бы, это - скорее, институциональный подход к историческому процессу. Но автор не видит противоречия в том, что при анализе и реконструкции повседневной жизни советских литераторов большое внимание уделяется различным организационным структурам. Напротив, автор настаивает на правомерности такого подхода, так как нет необходимости говорить об огромном влиянии, которое оказывала власть через свои различные органы и организации на все сферы жизни советского общества. Повседневная жизнь разных социальных и профессиональных слоев не стала в этом исключением.
Социокультурный и личностно-психологический подходы реализовывались в использовании методов различных областей гуманитарного знания. Культурологические методы позволили описать социокультурное пространство, в котором существовали советские писатели. Историко-антропологические методы дали возможность изучить взгляды и настроения людей, особенности их межиндивидуального общения и взаимодействия, структуру ценностной ориентации, а так же этических основ жизнедеятельности. Этот подход отразился в диссертации в широком использовании источников личного происхождения. Историко-психологические методы проявились в учете социально-психологических установок исследуемой социально-профессиональной группы.
В диссертации использовались такие специально научные методы, как историко-генетический (реконструкция повседневной жизни советских писателей, раскрытие ее свойств и изменений); историко-типологический (выявление типологических свойств, характерных для отдельных групп и писательской корпорации в целом, создание типологии обращений литераторов в ССП), историко-сравнительный (сопоставление условий жизни литературной интеллигенции и других групп советского общества, сравнительный анализ писательских обращений в ССП).
Писатели-члены ССП, проживавшие в эти годы в Москве, составляли около 25% от их общего количества.
Для обработки массовых источников применялись математические методы. Исследовательский процесс изучения повседневности предполагает объединение отдельных элементов в единую систему. В собранном однородном материале источников выделялись отрывки текста, а в дальнейшем формализованный материал подвергался анализу с точки зрения повторяемости найденной информации.
Автором диссертационного исследования были проанализированы письма писателей в ССП и дневники дежурств в Правлении писательской организации. Это позволило выявить круг их жизненных потребностей и требования, которые они предъявляли к ССП. В результате можно выявить каковы были социальные и материальные амбиции писателей, на какое место в обществе они претендовали, а также адекватность этих претензий конкретной исторической обстановке. Для анализа повседневной жизни писателей это представляется необходимым, т. к. отношение людей к своему положению в обществе влияет на их умонастроение, ощущение полноты жизни.
Говорить о повседневности, не учитывая субъективного нельзя, т. к. именно оценка человеком своего положения в обществе определяет его каждодневные практики. Постоянный выбор, который совершает каждый человек каждый день определяется тем, в каком качестве он себя ощущает. Очень часто действительность и представление о ней находятся в явном противоречии, тогда жизнедеятельность направлена на то, чтобы устранить его.
Историография проблемы. Отметим, что в целом отечественная историческая наука накопила достаточное количество исследований, по проблемам, так или иначе касающимся деятельности ССП, Литфонда и условий творчества литературной интеллигенции исследуемого периода. Это как фундаментальные труды по истории экономической, политической, социальной жизни советского общества, куда вошли разделы, относящиеся к деятельности организации советских писателей, так и работы, посвященные отдельным вопросам истории литературного процесса в СССР. Во многом историография исследуемой проблемы посвящена
деятельности ССП.
В соответствии с общепринятой историографической традицией можно выделить несколько периодов в развитии сюжетов, так или иначе связанных с социально-экономическим положением и повседневной жизнью советских литераторов.
I период - с середины 1930-х до начала 1950-х гг1. Историография советского ли
тературного процесса после объединения писателей в ССП носила в основном опи
сательный характер. Партийное руководство литературным процессом признавалось
безошибочным и верным. Подчеркивалась роль лично И. Сталина в формировании
советского литературного процесса.
II период - с середины 1950-х - до середины 1960-х гг.2 Изменение отношения к
литературному процессу и роли в нем партийно-государственного руководства отра
зились в историко-литературоведческих работах сразу после смерти И. Сталина.
Власть после XX съезда КПСС пересмотрела свое отношение к его личности и мето
дам руководства, но курс на социалистическое строительство ею продолжал декла
рироваться, а вместе с этим не были сняты основные идеологические установки.
С одной стороны, констатировалось, что «культ И. В. Сталина нанес немалый ущерб художественному творчеству»3. Отмечался его субъективизм в оценке произведений искусства, приводивший к необъективной оценке художественных произведений. Были восстановлены добрые имена некоторых литераторов, подвергшихся несправедливой критике: «теперь может идти речь об ошибках или заблуждениях честных советских литераторов, а не о злокозненных происках врагов народа»4.
С другой стороны, влияние партии на литературный процесс по-прежнему оценивалось как безусловно необходимое, а воспитательная функция партии и по-прежнему считалась основной по отношению к литературе. Чрезвычайно скупо
1 См., напр.: Бабушкин И. Ф. И. В. Сталин о художественной литературе. Томск. 1950; Домцауэр М. Ф. Образ И. В.
Сталина в художественной литературе. Саратов. 1946; Советская литература. / Под. ред. М. Корнева М. 1948; Совет
ская литература на подъеме. /Под ред. Ковальчик Е. М. 1948; и др.
2 См., напр.: Плоткин Л. Партия и литература. Л. 1960; Скобелкин В. Н. Роль партии в развитии советской художест
венной литературы в послевоенный период (1945-1952). Ереван. 1955; и др.
3 Плоткин Л. А. Борьба партии за высокую идейность советской литературы в послевоенный период. М. 1956. С. 258.
4 Там же. С. 259.
представлялась в этих работах повседневность советских писателей, однако в этот период появляются первые воспоминания самих участников событий, что положило начало Формированию источниковой базы исследования.
III период - с середины 1960-х - до середины 1980-х гг.1. С точки зрения содержания литературного процесса вмешательство партии и правительства в творческую деятельность в историографии этого периода объяснялось «объективными» причинами (например, международной обстановкой). Лейтмотивом был тезис о том, что несмотря на перекосы вызванные особенностями личности И. Сталина, в целом социалистическое искусство развивалось: «Культ личности не мог изменить самой природы нового художественного метода, связанного с публичными процессами социалистической действительности и художественного развития, но ощутимый ущерб литературе он причинил»2. Сегодня совершенно очевидно, что то, что было ценного и высокохудожественного в литературе рассматриваемого периода, существовало не благодаря методу социалистического реализма, а вопреки и развивалось в силу таланта писателей, а не мудрого руководства партии.
С точки зрения интересующего нас предмета исследования и отражения его в научной литературе, необходимо отметить, что в эти годы появились труды о творческих союзах как общественных организациях в СССР и их истории. Однако некоторые авторы не выделяли творческие союзы в качестве общественных организаций,3 относили их к числу добровольных обществ типа научно-технических, создаваемых в различных отраслях хозяйства или в социально-культурной сфере. Так, В. Хохлов различал два вида общественных организаций в сфере культурного строительства: добровольные общества и творческие союзы4. С. Братусь, напротив, считал, что творческие союзы не относились к добровольным обществам, так как брали на себя
1 Советская интеллигенция. История формирования и роста. 1917- 1965 гг./Гл. ред. М. П. Ким. М. 1968; Соскин В. П.
Ленин, революция, интеллигенция. Новосибирск. 1973; Сучков Б. Лики времени. М. 1976; Храпченко М. Б. Творческая
индивидуальность писателя и развитие литературы. М. 1970.
2 Метченко А. Кровное, завоеванное. Из истории советской литературы. М. 1971. С. 326.
3 Лукьянов А.И., Лазарев Б.М. Советское государство и общественные организации. М. 1961; Козлов Ю.М. Соотноше
ние государственного и общественного управления в СССР. М. 1966.
4 Хохлов В.Ф. О законодательном регулировании культурно - воспитательной деятельности Советского государства М.
защиту и представительство правовых и экономических интересов своих членов, следовательно, они объединяли в себе черты добровольного общества и профессионального союза1. А. Трошенко полагал, что творческие союзы вместе с театральными обществами составляли самостоятельный вид общественных организаций — об-щественные творческие художественные объединения .
Особый интерес представляют работы Ц. Ямпольской. Классифицируя общественные организации, она обозначила их отличительные признаки по сравнению с общественными движениями и другими добровольными обществами: закрепление в качестве идейной основы объединения группы творческой интеллигенции метода социалистического реализма; профессиональный признак объединения (отличный, впрочем, от профсоюзного); требования высокого профессионального мастерства в качестве обязательного условия приема в члены творческого союза; широкий круг защищаемых союзом интересов своих членов3. Так в научной литературе постепенно складывалась теоретическая база представлений о сущности и функциях творческих союзов в СССР.
IV период - с середины 1980-х - до наших дней - период отечественной историографии, начатый перестройкой, когда вновь историками предпринимались попытки осмыслить культ личности И. Сталина, освободиться от прежних идеологических догм. Например, в сборнике «Наше Отечество»4 были выдвинуты некоторые интересные положения: о том, что функции работников духовной сферы в тоталитарном обществе сводились к апологетике существующего строя; что в условиях СССР был установлен прямой идеологический диктат над работниками искусства; что проводником партийной линии по отношению к писателям в советское время был Секретариат ССП и т. д.
1967.
1 Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М. 1950.
2 Трошенко А.А. Общественные творческие художественные объединения в системе политической организации совет
ского общества. М., 1968.
3 Ямпольская Ц.А. Общественные организации в СССР. М. 1972; Общественные организации в политической системе./
Под ред. Ц.А. Ямпольской. М. 1984.
4 Наше Отечество. Опыт политической истории./ Под ред. С. В. Кулишова, О. В. Волобуева и др. М. 1991.
Книга Е. Громова «Сталин: власть и искусство», посвященная вопросам взаимодействия сталинизма и искусства в целом, носит обзорный характер и касается взаимоотношений И. Сталина со всей творческой интеллигенцией на разных этапах его жизни. Несомненным достижением является то, что монография вводит в научный оборот целый ряд не опубликованных ранее документов из малодоступных архивов, что позволяет другим исследователям, работающим по смежным сюжетам, расширить исследовательское поле.
Следует отметить вклад, который внес в теорию исследования истории литературного процесса в период сталинизма Д. Бабиченко1. Он первым проанализировал взаимодействие институтов политики и литературного процесса с новых методологических позиций, ввел в научный оборот новые документы, дал им подробный комментарий и собственную критическую оценку. Он выяснил как, когда и кем конкретно из партийных руководителей готовились постановления второй половины 1940-х гг., какой была реальная расстановка сил и возможностей в верхних эшелонах власти. Он доказал, что идея подготовки «Постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград»», а также выбор его жертв уходили корнями в 1940 г., и только война помешала тогда осуществлению этих планов. В целом с выводами автора можно согласиться, они достаточно аргументированы. Выбор им институционального подхода для своего исследования также представляется верным, так как позволяет раскрыть механизмы влияния власти на общество. Для анализа ответной реакции применение этого подхода представляется спорным. На наш взгляд, для этого лучше подходит методология истории повседневности.
Значительный вклад в исследование политических аспектов истории советского литературного процесса внесла М. Зезина2. Хотя в ее монографии рассматриваются взаимоотношения власти и художественной интеллигенции в 1950 - 1960-х гг., в ней
1 Бабиченко Д. Жданов, Маленков и дело ленинградских журналов.// Вопросы литературы. - 1993. - №3; Он же. Писа
тели и цензоры. М. 1994; Он же. Повесть приказано ругать. Политическая цензура против Михаила Зощенко.// Комму
нист. - 1990. - №13; Он же. ЦК ВКП(б) и советская литература: проблема политического влияния и руководства, 1939
— 1946. Дисс. канд. ист. наук. / Бабиченко Д. М. 1994.
2 Зезина М. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-60-е годы. М. 1999.
показан механизм выработки и проведения в жизнь партийных решений в области литературы и искусства и методы воздействия власти на интеллигенцию, мотивы изменения социального поведения и идейно-эстетических взглядов самой интеллигенции.
В монографии Л. Максименкова «Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938»1 освещаются роль и назначение Комитета по делам искусств при СНК СССР, раскрывается механизм идеологического контроля и многоступенчатой цензуры путем создания параллельных органов управления культурой.
В жизни литератора особую роль играет возможность открыто публиковать свои произведения. Эта возможность важна как для духовной и профессиональной жизни писателя (ибо литературные произведения без читателя не живут), так и для создания материальных условий жизни. Часто сложности с публикацией какого-либо произведения связаны с деятельностью цензоров. Изучение истории советской цензуры началось только в 1990-х гг. Одним из первых попытался проанализировать цензурную политику советского государства С. Федюкин2. Позже вышла книга А. Блюма «Советская цензура в эпоху тотального террора, 1929 - 1953» (СПб., 2000), которая стала продолжением ранее написанной автором монографии3. Здесь были представлены механизмы цензурного контроля и оценка его результатов во всех сферах литературного, издательского, библиотечного дела. Главное отличие советской цензуры от царской, по мнению автора, заключалось в том, что советская была не только запретительной, но и предписывающей то, о чем и как писать.
В монографии Т. Горяевой1 объектом исследования была выбрана сформированная в СССР система всеобъемлющей политической цензуры. Раскрывая подавляющие функции цензуры прямого воздействия (решения о запретах, цензорские вмешательства, отклонения рукописей), арсенал идеологического руководства (кадровая, издательская, гонорарная политика) автор анализирует ответную реакцию творче-
1 Максименков Л. В. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938. М. 1997.
2 Федюкин С. А. Борьба с буржуазной идеологией в условиях перехода к нэпу. М. 1977.
3 Блюм А. В. За кулисами «Министерства правды». Тайная история советской цензуры. 1917- 1929. М. 1994.
ской интеллигенции, поведенческие особенности которой выработались в ответ на деятельность цензуры.
Процессу формирования различных творческих союзов в СССР посвящена диссертация А. Георгиева «Творческие союзы как элементы тоталитарной системы (1932-1941 гг.)» . Он выделил его этапы в период с 1932 по 1941 гг., переосмыслил природу творческих союзов, о которой велась дискуссия в 1970-е гг.: «В 30-е годы они были общественными организациями лишь по форме. По содержанию деятельности творческие союзы можно считать государственными структурами, так как они были лишены двух главных признаков общественных организаций: самоуправления и самодеятельности»3.
Автору данной диссертации показалось важным сравнить собственные выводы о повседневной жизни советских литераторов 1930-1950-х гг. с некоторыми выводами и характеристиками региональных исследователей по сходным сюжетам4.
Особого внимания заслуживают работы, вышедшие в рамках относительно нового направления - исторической антропологии. Они помогли в проведении сравнительного анализа некоторых аспектов повседневной жизни различных социальных слоев советского общества, в том числе советских литераторов.
Так, монография Ш. Фрицпатрик «Повседневный сталинизм. Социальная история советской России в 30-е годы: город» посвящена широкому кругу вопросов по истории советской повседневности5. В работе исследованы материально-бытовые аспекты жизни различных слоев советских горожан, роль неформальных отношений в экономической жизни, семейные проблемы и положение женщины, а так же влияние
1 Горяева Т. М. Политическая цензура в СССР. 1917 - 1991 гг. М., 2002.
2 Георгиев А. А. творческие союзы СССР как элементы тоталитарной системы (1932-1941 гг.). Дисс. канд. ист. наук.
СПб. 1999.
3 Там же. С. 229.
4 См., например: Дискуссионные вопросы российской истории: Материалы IV научно-практической конференции
«Дискуссионные вопросы российской истории в вузовском и школьном курсах». Арзамас. 2000; Зяблинцева С. В. Со
циально-бытовая сфера Западной Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941-1945): Автореферат дис. канд.
исторических наук./ С. В. Зяблинцева. Кемерово. 1995. 150 с; Сизов С. Г. Интеллигенция и власть в советском обще
стве в 1946-1964 гг. (На материалах Западной Сибири). Омск, 2001; Шалак А. В. Условия жизни и быт населения Вос
точной Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). Иркутск. 1998.
5 Фрицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город.
политики на повседневность. Исследование базируется на источниках малодоступных для российских ученых, например, материалах Гарвардского проекта.
Представляется возможным остановиться более подробно на некоторых выводах и характеристиках относительно советской социальной истории 1930-х гг, сделанных Ш. Фрицпатрик. Принятие решений на всех уровнях власти характеризуется ею как произвол: «Вся бюрократия действовала произвольным образом, руководствуясь законом в минимальной степени и лишь иногда позволяя манипулировать собой с помощью личных связей».1 Отсюда, проистекал и фатализм и пассивность населения. Ш. Фрицпатрик приходит к выводу о противоположности духа партийных указаний и повседневного менталитета граждан. Самым распространенным и в то же время опасным для власти она считает пассивное сопротивление советских граждан, выражавшееся в их скептическом отношении к решениям власти.
Одна из черт советского человека, по мнению Ш. Фрицпатрик, иждивенчество. Для раскрытия сути советского государства она использовала образ благотворительной столовой: «Советские граждане мастерски умели изображать себя благородными бедняками; они считали, что давать им еду, одежду и крышу над головой - обязанность государства... Клиент благотворительной столовой не ощущает себя участником программы самосовершенствования, в отличие от школьника, нет у него и сильного страха наказания и ощущения потери свободы, характерных для заключенных и армейских рядовых. Он может быть или не быть благодарен организаторам столовой, хотя периодически упрекает их за то, что они дают мало супа или приберегают лучшие блюда для любимчиков. В основном, однако, он видит в благотворительной столовой только источник необходимых ему благ и судит о ней в первую очередь по количеству и качеству этих благ и по тому, насколько легко они ему достаются»1. Представляется, что данное сравнение несомненно вскрывает мотивы поведения многих советских граждан. Конечно, его не стоит экстраполировать на всех граждан СССР.
1 Там же. С. 263.
Ш. Фрицпатрик одна из первых применила методологию истории повседневности в исследовании советского общества. Богатый фактический материал, блестящие литературные способности и эрудиция автора делают ее научное исследование по настоящему интересным. Но макрообъяснительная модель советского общества, которой пользуется Ш. Фрицпатрик, не позволяет раскрыть взаимоотношения и взаимодействия власти и общества. В результате властьимущие и рядовые граждане оказываются в «параллельных мирах» - они живут бок о бок, но не влияют друг на друга. На наш взгляд, в реальной жизни такое невозможно. Думается, что при любом общественном строе существует взаимодействие и взаимовлияние «верхов» и «низов». Этот процесс не всегда проходит в виде радикальных действий. Чаще всего он носит более сложный характер. Например, вместо прямого сопротивления власти наблюдается приспособление общества, которое со временем уменьшает или даже сводит на нет все ее усилия по формированию каких-либо черт общества.
Жизни ленинградских рабочих посвящена монография Н. Лебиной «Повседневная жизнь советского города 1920/1930 года»1. В основе исследования сопоставление дореволюционных и советских норм жизни. Рассмотрев, как изменилось понимание «традиционных» аномалий (таких, как пьянство, преступность, проституция и самоубийства), как произошла инверсия нормы в патологию (например, традиционная религиозность и обрядность стали рассматриваться как патология), как прямо или косвенно нормировалась повседневность, автор делает вывод о том, что власть не смогла побороть многие асоциальные явления жизни путем запрета. Они не исчезли и сами по себе, как это предполагалось, после перехода от одной политической системы к другой. Тогда такие явления, как алкоголизм, наркомания и хулиганство стали рассматривать как следствие социально-психологического несоответствия их носителей советскому строю. В борьбе с асоциальным поведением власть находила классовую, политическую основу, чтобы, с одной стороны, обезопасить себя от обвинений в неправильных теоретических построениях, а с другой, оправдать свою
1 Там же. С. 272.
жестокость в отношении к подобным явлениям. Н. Лебина пишет: «1937 год еще больше развязал руки правоохранительным органам. Практически все хулиганские дела стали проходить по статье 58 УК РСФСР - «контрреволюционные преступления»2. В 1930-е гг. даже по отношению к сексуальности стали использовать политическую риторику. К этому периоду, по мнению автора, изменилось также и представление о собственности. Если раньше представление о ее неприкосновенности было нормой, то теперь выглядело как патология.
Но далеко не все изменения автор считал следствием революции. Корни многих из них уходят в дореволюционное время. По мнению Н. Лебиной, главным условием такого своеобразия представлений о норме и аномалии в советском обществе являлось то, что они формировались под влиянием многих факторов: «Сочетание властной инициативы, специфики повседневной жизни с характерными для нее глубинными процессами и общецивилизационной тенденцией формирования «индустриального человека» обусловили своеобразие представлений советского общества о норме и аномалии»3.
Аргументированные выводы Н. Лебиной представляются важными, для автора данного диссертационного исследования, ибо понять действия литераторов, желавших улучшить свое материальное положение, и отношение к ним власти можно только учитывая изменения в понимании норм. Без этого трудно объяснить, как совмещалось в сознании писателей отношение к своему труду и как к служению высшим идеалам, и как к способу легкого обогащения.
Еще одна книга написана Н. Лебиной в соавторстве с А. Чистиковым1. Она посвящена повседневной жизни Ленинграда в период НЭПа и «оттепели». В работе рассматривались такие важные аспекты повседневности, как жилье, внешний вид людей, здоровье, развлечения, а также асоциальные проявления в жизни горожан. Авторы пытались ответить на вопрос о том, как жилось «обычным» людям в услови-
1 Лебина Н. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии 1920-1930 гг.
2 Там же. С. 15.
3 Там же. С.298.
ях проводимых властью реформ. Они пришли к следующему выводу: «Обыватель всегда продолжает жить относительно самостоятельной жизнью. Он позже приоб-щается к грандиозным реформаторским изменениям» .
Экономическим аспектам повседневности 1920 - начала 1940-х гг. посвящена работа Е. Осокиной3. Она считает, что нельзя понять, что такое норма в экономической жизни населения, основываясь только на нормативных суждениях власти. Автор пришла к выводу, что воспроизводство и обострение дефицита было заложено в самой природе централизованного распределения. Образовывался порочный круг, в котором торговля, да и вся социалистическая экономика вращалась десятилетиями. В этих условиях жили и литераторы. И их попытки улучшить свое материальное положение не могут быть поняты без учета специфики функционирования советской экономики.
Повседневность позднего сталинизма исследована в монографии Е. Зубковой «Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953.» (М., 1999). В монографии рассматривались социально-психологические проблемы послевоенного советского общества, новая, появившаяся в результате войны, общность - фронтовики, послевоенная повседневность, такая, какой ее представляли и такая, какой она была в реальности. Интересным представляется вывод автора о том, что «война сформировала другого человека и другое общество, с иными демографическими и структурными характеристиками, с высокой степенью мобильности».
В работе показан механизм функционирования общественного мнения, которое складывалось из причудливого переплетения официальных установок и разного рода слухов и домыслов. При этом показано, что, несмотря на расширение пределов сознания фронтовиков, они в силу объективных обстоятельств не могли радикально изменить жизнь в стране: «... роль Победы оказалась достаточно противоречивой, с одной стороны, она принесла с собой дух свободы, но наряду с этим создала психо-
1 Лебина Н., Чистиков А. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан. СПб., 2003.
2 Там же. С.308.
3 Осокина Е. За фасадом «Сталинского изобилия»: распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриа-
логические механизмы, блокировавшие дальнейшее развитие этого духа»1. Можно только согласиться с выводами, сделанными Е. Зубковой, тем более, что воспоминания литераторов чаще всего подтверждают их: изменения общественных настроений, в том числе и в писательской среде, действительно произошли.
Для автора диссертации особую ценность представляет сделанный Е. Зубковой анализ письменных и личных обращений граждан в Верховный Совет СССР, методика обработки и результаты которых применялись автором для сравнительного анализа обращений литераторов в ССП.
Объектом исследования С. Журавлева являлась «иностранная колония московского Электрозавода как единая социальная общность, включающая в себя работающих и членов их семей, а также советское окружение иностранцев»2. Его тема не связана напрямую с темой данной диссертации, однако представляет интерес с точки зрения методологии и методики исследования. С. Журавлев рассматривает «взаимодействие общества и власти как единой системы»3, показывает огромную роль «маленького человека» в истории, однако делит повседневность на производственную и бытовую. Подобное деление правомерно, но хотелось бы отметить, что оно все же условно и применимо далеко не во всех случаях. Заслуживает внимания успешное применение автором в своей работе метода биографической реконструкции.
Показателем общественного интереса к истории повседневности является тот факт, что издательство «Молодая Гвардия» начало выпускать серию книг «Повседневная жизнь». В этой серии выходят труды, посвященные различным эпохам и странам. В ней же вышли работы Г. Андриевского «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е гг.» (М., 2003) и «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930-1940-е гг.» (М., 2003). Они носят научно-популярный характер. Ссылки на источники, которыми оперировал автор отсутствуют. В некоторых
лизации 1927-1941.
1 Там же. С. 100.
2 Журавлев С. «Маленькие люди» и «большая история». Иностранцы московского Электрозавода в советском общест
ве 1920-Х-1930-ХГГ.С.2І.
3 Там же. С. 4.
случаях он прибегает к домыслам или экстраполирует выводы, сделанные на материалах другого периода, на повседневную жизнь исследуемого. Думается, что подобные «методы» недопустимы в научном исследовании, и их применение ставит под вопрос научную ценность данных работ.
Несомненное обилие общих работ об истории литературного процесса в СССР и отдельных работ по истории советской повседневности тем не менее оставляет для исследователей массу вопросов. Так, например, остались малоизученными вопросы реального существования литераторов в советской действительности, их материального обеспечения и быта. Исследование этих сюжетов, на наш взгляд, с одной стороны, позволяет выявить реальное отношение власти к литераторам как к профессиональному слою, его место в «иерархии потребления», с другой стороны оно позволяет узнать мотивацию деятельности самих литераторов, их понимание своего «места» в обществе.
Итак, историография исследуемой проблемы характеризуется описательностью и фрагментарностью. История повседневность как научное направление только начинает развиваться в отечественной исторической науке. Появились работы, выводы которых могут служить основой для дальнейших исследований и позволяют по-новому ставить исследовательские задачи.
Источниковая база истории повседневности советских писателей широка и многообразна. Правда, архивные фонды учреждений и организаций, деятельность которых рассматривается в работе, отличаются фрагментарностью содержащейся в них информации. Эта ситуация превращает реконструкцию источников в архивно-эвристическую проблему, выходящую за рамки настоящего исследования и имеющую самостоятельную научную значимость. Для ее решения автор предпринял попытку выявить взаимосвязь между документами различных организаций и источниками личного происхождения.
При работе над диссертацией анализировались документы Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), содержащиеся в 631 фонде
зо (фонд ССП): протоколы и материалы заседаний Президиума и секретариата ССП; постановления Президиума ССП; переписка руководящих органов ССП и отдельных писателей с руководящими лицами партии и правительства; данные о материально-бытовых и жилищных условиях писателей, об их состоянии здоровья.
Для выявления потребностей писателей, которые, по их мнению, должен был удовлетворять ССП, анализировались все имеющиеся в архиве единицы хранения, содержащие письма писателей.
Обработан и проанализирован уникальный массив документов, содержащий ответные письма критиков на опрос ответственного секретаря ССП В. Ставского. Судя по косвенным данным, такого рода опросы проводились довольно часто, во всяком случае, в начале деятельности ССП, но в архиве сохранились результаты только одного опроса. Эти документы позволяют установить то, с какими нуждами обращались писатели в ССП, какие у них были представления о том, чем должна была заниматься эта организация. О требованиях, предъявляемых писателями к ССП, позволяют судить дневники дежурств в Правлении ССП.
Автором использовались материалы фонда 1566 (документы Литературного фонда СССР), хранящегося в РГАЛИ. В представленной работе сопоставлялись сводные годовые отчеты этой организации и отчеты ее отделений и «подшефных» учреждений. Эти документы дают обширный материал о материально-бытовых, медицинских и других видах обслуживания писателей. Разобраться с цифрами, приведенными в некоторых документах, сейчас довольно трудно, так как некоторые обстоятельства мы не можем реконструировать полностью. Что было очевидно для современников, отнюдь не выглядит таковым для исследователя. Разобраться с неясными местами в отчетах помогают объяснительные записки к ним, но, к сожалению, не все руководители Литфонда были в состоянии написать их грамотно и подробно.
Опубликованные источники по теме исследования также можно разделить на несколько групп.
Группа партийно-государственных нормативных актов в области литературы и
организации творчества доступна для исследователя: их тексты были опубликованы в периодической печати тех лет, либо изданы отдельными брошюрами и сборниками, которых и по сей день достаточно много. Они переизданы в современных сборниках документов1.
Группа «закрытых» партийно-государственных нормативных актов, о существовании которых вплоть до 1990-х гг. знал только ограниченный круг лиц (включает документы «для служебного пользования», которые, по сути, были инструкциями чиновникам, руководящим литературным процессом)2.
В качестве источников применялись также статистические сборники3, содержащие данные по экономической и социальной истории СССР, часть из которых уже обработаны исследователями4.
Большое значение для подобного рода исследований имеют источники личного характера. К недостаткам этой группы источников традиционно относят субъективизм авторов и их желание представить себя в лучшем свете. Особенно это характерно для профессиональных литераторов, прекрасно владевших пером и мастерством выстраивания сюжетов. Использовать мемуары необходимо осторожно, по возможности сопоставляя их с другими видами источников.
В современном источниковедении подробно изучен вопрос об особенностях использования мемуаристики в научном исследовании. Субъективизм авторов воспоминаний сейчас рассматривается уже не только как тенденциозность, но и как отражение личных взглядов автора, его жизненного опыта и убеждений. Еще одним
См., напр.: Сборник важнейших приказов и инструкций по вопросам карточной системы и нормированного снабжения. М. 1943; За большевистскую идейность. Сборник основных постановлений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам. Рига. 1948; индустриализация СССР 1933-1937 гг. Документы и материалы./ Отв. ред. М. И. Хлустов. М. 1971 и др.; Хрестоматия по отечественной истории (1946-1995 гг.)/Под ред. А. Ф. Киселева и Э. М. Щагина. М., 1996.
2 См., напр.: Аппарат ЦК КПСС и культура 1953-1957. Документы./ Отв. ред. Е. С. Афанасьев. М. 2001; Власть и ху
дожественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКЩб), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-
1953./Под ред. Акад.А. Н. Яковлева. М. 1999; Общество и власть: 1930-е годы. Повествование в документах./Отв. ред.
Н. К. Соколов. М.1998 и др.
3 См., напр.: Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги./Сост. Ю. А. Поляков и др. М. 1992; Индуст
риализация СССР 1933- 1937 гг. Документы и материалы. / Отв. ред. М. И. Хлусов. М. 1971; Москва военная. 1941-
1945. Мемуары и архивные документы./ По ред. И. Д. Ковальченко. М. 1995; СССР в цифрах./Отв. выпуск. В. А. Аза-
тян. М.1935.
4 См., например: Малафеев А. И. История ценообразования в СССР (1917-1961). М.1965.
свойством мемуаров является то, что они - результат становления самосознания личности.
Особенность мемуаров советских писателей состоит в том, что многие из них посвящены творческой и общественно-политической жизни автора, или его современников. Повседневная жизнь довольно скупо представлена в воспоминаниях крупных представителей советской литературы. Куда более информативны воспоминания менее известных и популярных литераторов, а так же мемуары родственников писателей, прежде всего их жен.
При написании диссертации автором анализировались материалы периодической печати, прежде всего, публикации «Литературной газеты» - официального органа Правления ССП. В 1930-х гг. на страницах этого издания вопросам повседневной жизни писателей уделялось много внимания. Во второй половине 1940-х гг. при формировании газеты редакцией был сделан акцент на то, что газета не только печатный орган для литераторов, но и массовое издание. Поэтому если на страницы «Литературной газеты» и попадали материалы о повседневной жизни, то они касались всех слоев советского общества. К тому же информация о жизни писателей, как правило, публиковалась на последней полосе, которая с 1947 г. в связи с началом «холодной войны» была отдана под материалы о международных отношениях.
Цель диссертации - воссоздание условий жизни и творчества советских литераторов в 1930 - начале 1950-х годов, как важной составной части их повседневной жизни и деятельности.
Задачи:
проследить этапы создания условий, формирующих повседневность советской литературной интеллигенции;
проанализировать практическую деятельности ССП, Литфонда и других учреждений по организации быта и условий творчества писателей;
выявить особенности повседневной жизни советских литераторов в 1930 — начале 1950-х гг.
сопоставить представления советских писателей о задачах государственной социально-экономической политики по отношению к их повседневной жизни и ее реальные направления;
определить место советских литераторов в советской «иерархии потребления», выявить и проследить изменения некоторых моделей поведения советских литераторов, сформированные определенной социокультурной средой.
Научная новизна работы заключается в следующем:
методология истории повседневности применена по отношению к отдельной социально-профессиональной группе советского общества;
воссоздан материально-бытовой аспект истории повседневности советских писателей;
рассмотрена совокупность условий, формировавших повседневную жизнь советских литераторов.
- по источникам личного характера впервые проанализированы материально-
бытовые запросы и потребности советских писателей;
- введен в научный оборот новый круг источников, таких как различные виды доку
ментации ССП, Литфонда и других учреждений, письма писателей в ССП.
Практическая значимость исследования состоит в возможности использования его результатов при подготовке обобщающих трудов, учебных пособий, и курсов по социальной истории России XX века, по истории культуры, а также научно-популярных изданий.
Апробация работы. Материалы диссертации нашли отражение в ряде публикаций автора: «Нормы и аномалии в повседневной жизни советского писателя в 30-е гг. XX века» , «I съезд советских писателей» . Автор подготовил монографию по исследуемой проблеме, которая находится в печати в издательстве «Молодая Гвар-
1 Антипина В. «Нормы и аномалии в повседневной жизни советского писателя в 30-е гг. XX века»./Асоциальное в
жизни общества: междисциплинарные аспекты. Российская межвузовская научно-практическая конференция.//Отв.
ред. Г. Коджаспирова. М., 2003. С. 32-36.
2 Антипина В. I съезд советских писателей // Объединенный научный журнал. - 2003. - № 32. - С. 54-65.
дия». Кроме того, автор принимал участие в научно-практической конференции «Асоциальное в жизни общества: психологический, исторический, педагогический и другие аспекты» (2003). Тема исследования и основные его положения неоднократно обсуждались на заседании кафедры Отечественной истории Московского городского педагогического университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы и приложений.
Деятельность писательских организаций и учреждений по обустройству быта советских литераторов
Прежде чем приступить к исследованию, необходимо дать характеристику профессиональному слою советских писателей, о котором пойдет речь в работе, и организации, в которую он входил1.
Для автора представляется важным определить количественный и качественный состав ССП к 1934 г. В литературе можно увидеть разноречивые цифры о количественном составе ССП на момент его окончательного формирования и принятия Устава (т.е. на момент проведения Первого Всесоюзного съезда советских писателей в 1934 г.). Например, во втором издании БСЭ сказано, что на момент съезда в ССП состояло 1 500 литераторов , а в третьем — 2 500 . Появление таких разноречивых данных связано с несколькими обстоятельствами. Во-первых, авторы второго издания энциклопедии, вероятно, основывались на цифрах, приведенных Л. Никулиным во время чтения доклада мандатной комиссии на Втором Всесоюзном съезде советских писателей, где он заявил: «В 1934 г. в Союзе советских писателей состояло 1500 членов и кандидатов»4. Во-вторых, заметную путаницу в определение количества членов ССП внесло существование института кандидатов в члены этой организации. Они, по сути, имели те же права, что и члены, кроме права избирать и быть избранными в руководящие органы союза (в условиях тогдашней «демократии» отсутствие или наличие данного права не имело большого значения в практической жизни). Поэтому, когда приводились данные о численности ССП кто-то включал сюда кандидатов, а кто-то - нет. К тому же иногда некоторые исследователи имели склонность «округлять данные»1.
К августу 1934 г. в союз входило 2 500 членов и кандидатов в члены ССП. Из них кандидатами было около тысячи. По республикам СССР литераторы распределялись следующим образом: РСФСР - 1535 человек, Украина - 206, Белоруссия - около 100, Армения - 90, Азербайджан - 79, Туркмения - 262.
Члены ССП в 1934 г. составляли 0,0015 % от общей численности населения СССР3.
Любопытным выглядит партийный, социальный и профессиональный состав ССП. В целом в ССП в 1934 г. члены партии составляли не более одной трети, при этом в РСФСР из 1535 писателей было 438 членов и кандидатов партии и 103 комсомольца.
В писательской организации постоянно росло число членов партии. Это нашло отражение в представительстве на съездах. На I съезде партийцы составляли 52,8% от делегатов, на II - 72, 5%.
В Москве в тот период насчитывалось 504 члена союза. Из них из рабочих — 60 человек (11,9 %), из крестьян - 41 (8,1 %), из служащих - 260 (51,6 %).
По творческой специализации писатели Москвы делились следующим образом: 220 (43,7 %) прозаиков, 74 (14,7 %) поэта, 51 (10,1 %) драматург, 60 (11,9 %) критиков, 22 (4,5 %) переводчика, 13 (2,6 %) детских писателей.
Перестройка деятельности писательских организаций и учреждений
Повседневная жизнь советских писателей в период Великой Отечественной войны, конечно, имела определенные особенности. Огромное значение для ее организации имела деятельность ССП в годы ВОВ. В 1941 г. главным ее направлением была эвакуация литераторов и членов их семей. От писательской организации требовалось особое внимание к некоторым из них, кто не мог в такой обстановке сам о себе побеспокоиться. Среди таких была, например, М. Цветаева, которая отправилась в эвакуацию, не собрав даже продуктов в дорогу. Она надеялась, что на пароходе будет буфет. Если бы не друзья - Б. Пастернак и В. Боков, которые купили продукты прямо на пристани, поэтессе пришлось бы голодать всю дорогу1.
Часть писателей была эвакуирована в октябре. М. Аллигер вспоминала об этом: «Мы уезжали из октябрьской, почти осажденной Москвы эшелоном. [...] Целый вагон был отдан писателям, большинство из них ехало к семьям, которые в самом начале войны были эвакуированы в Татарию [...]. Это был жесткий вагон [...]. Маршак оказался в соседнем, в мягком вагоне. Но находился он там только ночью, когда надо было ложиться спать [...]. Он призывал на помощь самое дорогое - поэзию, - и мы наперебой читали на память любимые стихи, без конца пили чай с хлебом, - чай был без заварки и без сахара, а хлеб черный и сырой, [...] и с радостью слушали Маршака, который разошелся во всю, охотно вспоминал, чудесно рассказывал г...]»1.
Группа писателей обратилась с письмом к заместителю председателя СНК СССР А. Косыгину, где они описали ход прошедшей эвакуации3. Четырьмя партиями было отправлено в Казань около 500 человек, после чего руководители эвакуации в панике сбежали, оставив на произвол судьбы около 150 писателей и примерно 350 членов их семей. В городе остались такие писатели, как А. Новиков-Прибой, М. Шагинян, С. Мстиславский, А. Первенцев, М. Пришвин, Н. Ляшко. Среди оставшихся были раненые, лежачие больные и два слепых писателя. Авторы просили СНК предоставить им возможность выехать организованным эшелоном в Казань и Ташкент, а также предоставить дополнительный вагон для провоза багажа.
В Москве в эти дни была сильная паника. Л. Гумилевский вспоминал: «Мариэтта Шагинян звонила в редакцию «Правды», требуя, чтобы ее взяли в правдинский поезд:
- Я сотрудница «Правды», я орденоносец..., - доказывала она.
- Провались ты со своим орденом! - услышала она в ответ, и трубка была повешена»1.
Но все же М. Шагинян удалось эвакуироваться. Вот ее дневниковая запись по этому поводу: «Писателей спешно эвакуировали (часть), остальные остались без призору... Нас подобрал военный завод. Мы ехали 18 суток в ужасных условиях голода, холода и сна «по очереди» (мы с Линой делили одну койку, ели черный хлеб с луком всю дорогу)»2.
На заседании Президиума ССП от 15 октября 1941 г., было решено эвакуировать центральный аппарат Литфонда вместе с ССП в Казань3.
Среди литераторов Москвы распространялись разговоры о том, что А. Фадеев самовольно оставил Москву и бросил писателей на произвол судьбы. Чтобы пресечь эти слухи, он направил докладную записку И. Сталину, А. Андрееву, А. Щербакову4.
Писательские организации и учреждения: возвращение к привычным формам функционирования
После окончания войны наступило время восстановления народного хозяйства. Безусловно, этот период отечественной истории имел свои специфические особенности. Но сохранились и черты, присущие предыдущему периоду. И в послевоенный период ведущие советские писатели, члены Секретариата ССП выполняли огромную общественную нагрузку. Так, А. Фадеев, например, осуществлял руководство комиссией по критике, издательствам и журналам, комиссией по детской литературе, секцией детских писателей, комиссией по работе с молодыми авторами, секцией прозы и Литературным институтом1. Писатели с такой общественной нагрузкой были вынуждены посещать многочисленные собрания, отвлекаясь от работы. Некоторые из них не желали присутствовать на собраниях, в повестки дня которых включали критику коллег по перу. О подобном состоянии Б. Пастернака вспоминал Л. Горгунг: «[...] он далек сейчас от писательской организации и как ему трудно стало бывать на общих собраниях писателей, а ему постоянно присылают повестки на эти собрания, и он старается найти какой-то повод, чтобы объяснить свой неприход болезнью или срочной работой» .
Руководитель ССП А. Фадеев признавал огромную общественную нагрузку писателей, более того считал себя ее жертвой. Одним из главных его предложений, когда речь зашла об организационной перестройке ССП, было высвобождение писателей от подобного рода деятельности. Он писал: «[...] нужна такая перестройка, чтобы все ведущие писатели страны - те 30-50 человек, на которых и в центре, и в республиках фактически лежит все «бремя руководства» Союзом писателей, были, по меньшей мере на четыре пятых освобождены от этого бремени»1. Далее он приводит пример того, как ему лично мешает такая организационная нагрузка. А. Фадеев был вынужден взять на год творческий отпуск. Но во время «отпуска» его шесть раз посыпали в поездки за границу. При этом он был обязан приехать в Москву за неделю до начала поездки, чтобы участвовать в подготовке документов, а после поездки задерживался на неделю для составления отчета о ней.
Иную позицию в этом вопросы занимали, например, А. Сурков, К. Симонов и Н. Тихонов. В письме в ЦК КПСС они писали: «Но утверждение А. А. Фадеева [...] может только помешать развитию общественной активности широкого круга писателей и дать оружие в руки тем писателям, которые не хотят принимать участия ни в какой форме общественной деятельности»2. Причину существующей ситуации они видели в следующем: «На самом деле чрезмерная перегрузка касается определенной неширокой группы писателей, и возникла она от неумения использовать общественную активность широкой писательской среды»3.
После войны возросло количество проблем, которые призван был решать Литфонд. В 1947 г. направления этой работы были самые разнообразные: оформление годовой подписки на все газеты и журналы, выдача писателям и их семьям карточек, дополнительная заготовка в Москве 20 тонн картофеля и 20 тонн яблок, обеспечр//МЕ" билетами в театр, оказднй помощи в комплектовании библиотек, в поиске специальной литературы, произведение 25% скидки в книжном магазине Литфонда, приобретение дополнительных лимитов на электроэнергию, изучение жилищных условий писателей, работа по установке 20 финских домиков, организация подсобных хозяйств и различных мастерских и т. д.4
