Концепт "envy" и его языковая репрезентация в современном английском языке Григоренко Наталья Викторовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Теоретические основы механизма формирования концепта «envy» 11

1.1. Генезис исследования абстрактных концептов 11

1.2. Экстралингвистические предпосылки исследования концепта «envy» 18

1.2.1 Философско-этический аспект рассмотрения феномена зависти 18

1.2.2. Феномен зависти в психологических теориях личности 25

1.3. Понятие концепта, его сущность и дистинктивные характеристики 29

1.4. Концептуализация как один из основных познавательных процессов 33

1.5. Принцип категоризации. Прототипический подход. Структура концепта 37

1.6. Категория эмотивности и её реализация в концепте «envy» 44

1.7. Сочетаемостные свойства лексем-репрезентантов концепта «envy» и факторы, детерминирующие их особенности 49

Выводы по Главе 1 58

Глава II. Языковые средства репрезентации концепта «envy» 61

2.1. Репрезентация ядерной зоны концепта «envy» 62

2.2. Номинация концепта «envy» лексемами приядерной зоны 71

2.2.1. Дефиниционный анализ глагола envy и его синонимов 71

2.2.2. Репрезентация концепта «envy» прилагательными envious, jealous, covetous и их дериватами 85

2.3. Репрезентация концепта «envy» лексемами-репрезентантами ближней и дальней периферии 99

2.3.1. Репрезентация концепта «envy» волитивными глаголами (ближняя периферия) 101

2.3.2. Репрезентация концепта «envy» лексемами дальней периферии 115

Выводы по Главе II 131

Заключение 134

Список использованной литературы 140

Список словарей 154

Список электронных корпусов 155

• Генезис исследования абстрактных концептов
• Философско-этический аспект рассмотрения феномена зависти
• Репрезентация ядерной зоны концепта «envy»
• Репрезентация концепта «envy» прилагательными envious, jealous, covetous и их дериватами

Введение к работе

Настоящая диссертационная работа посвящена исследованию механизма формирования абстрактного концепта социально-бытийной направленности «envy». Пристальный интерес последнего времени к подобным словам-концептам объясняется их этнолингвистической природой, а также тем, что их содержание определяется нормами бытования социума: они представляют знания о внутреннем мире самого человека. Концепт «envy» относится к именам сложных психических состояний: ментальных и эмоциональных одновременно. Считается общепризнанным и неоспоримым то, что абстрактные сущности становятся доступными восприятию и пониманию только тогда, когда они именованы. В материальном мире невидимое и необозримое представлено наглядно только как слова.

В связи с этим, актуальность данного исследования обусловлена необходимостью изучения языковых средств репрезентации абстрактных концептов социально-бытийной направленности вообще и концепта «envy» в частности. Необходимо также выявить закономерности и особенности структурирования подобных концептов. Несмотря на огромный интерес лингвистов к исследованию процесса отражения в языке той картины мира, которая формируется в процессе познания посредством концептов, к настоящему времени ещё не выработаны более или менее чёткие процедуры структурирования абстрактных концептов. В большинстве случаев изучение абстрактных сущностей носит субъективный, индивидуально-интуитивный характер.

Объектом исследования являются средства наименования зависти, единицы ведущих частей речи: имена существительные, прилагательные, глаголы.

Критериями для отнесения каждой из лексем в качестве репрезентанта концепта «envy» служат:

1. наличие в семантической структуре слова семы «завидовать» как в интенсионале, так и импликационале;

2. потенции слов-репрезентантов периферийной зоны концепта в плане актуализации значения «завидовать» посредством их сочетаемости.

В качестве предмета исследования представлена процедура структурирования концепта «envy» и выявление его основных категориальных признаков, выводимых не только из дефиниций лексем-репрезентантов, но и посредством экстралингвистического (философского, психологического, социально-теологического) анализа исследуемого феномена.

В соответствии с объектом и предметом исследования основная цель работы состоит в определении круга языковых средств лексической номинации концепта «envy» и выявлении механизма формирования его структуры.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Изучить современные концепции лингвистики когнитивного
направления, его терминологического инструментария; проанализировать
теоретические предпосылки исследования абстрактных концептов.

2. Проанализировать влияние философских, психологических,
социальных и теологических факторов на процесс формирования концепта
«envy».

3. Обосновать критерии отбора и систематизации лексических единиц, репрезентирующих исследуемый концепт, учитывая лексический потенциал разных частей речи.

4. Выявить влияние процесса деривации на функциональные особенности лексем-репрезентантов.

5. Описать сочетаемостные особенности лексем каждой из частей речи, с целью выявления наиболее содержательных фрагментов абстрактного концепта «envy», выводимых на поверхность сознания через языковое знание, то есть через сочетаемость имени.

6. Определить основные категориальные признаки и концептуальные
компоненты, характеризующие исследуемый концепт, а также установить их
взаимовлияние и взаимообусловленность.

Научная новизна работы заключается не только в постановке проблемы и путях её исследования, но и в полученных результатах. Следует заметить, что лексемы, номинирующие данный концепт, не являлись объектом отдельного лингвистического исследования, как в рамках традиционного подхода, так и в русле когнитивной парадигмы.

Специфика объекта исследования заключается в семантической, морфологической и функциональной неоднородности лексем-репрезентантов. В рамках каждой части речи имеются свои специфические особенности функционирования на уровне семантического модуса означивания, как правило, не характерные для лексем других частей речи. Однако выявляются единичные случаи сходства.

Ещё одна очевидная причина «игнорирования» зависти в качестве объекта исследования — её негативность («постыдность») и «скрытность», что объясняет ограниченность состава номинативных единиц, номинирующих зависть, и, как следствие, трудность описания данного феномена в языке.

Теоретической базой исследования послужили положения, разрабатываемые в следующих областях лингвистики:

- ономасиологическое направление исследования языка, представленное в
работах Н.Д. Арутюновой, Е.С. Кубряковой, В.Н. Телия, Ю.С.Степанова и др.,
предполагающее изучение номинативной или репрезентативной функции
языковых единиц, то есть их предметной направленности, соотнесённости с
внеязыковым предметным рядом как средства обозначения, именования
последнего. Номинативная функция языковых форм исследуется в тесной
взаимосвязи с их коммуникативной и когнитивной функциями, что
обусловлено предназначением языковых единиц обеспечить реализацию
мыслительно-коммуникативных потребностей и намерений человека;

- в области когнитивной лингвистики и концептуального анализа
RJackendoff, W.Croft, D. Alan Cruse, H.J.Schmid, З.Д.Поповой, И.А.Стернина,
Е.С.Кубряковой, Н.Н.Болдырева, А.Вежбицкой, Л.О.Чернейко и др.;

7
в теории семантической структуры слова М.В.Никитина,
А.П.Бабушкина, Е.С.Кубряковой, М.А.Кронгауза, В.А.Масловой,

Е.В.Рахилиной и др. Компоненты лексического значения выражают значимые концептуальные признаки. По отношению к концепту, значение выступает как коммуникативно релевантная для данной лингвокультурной общности часть концепта;

в концептуальной теории смысла предложения и функционального синтаксиса R.Langacker, Н.Ф.Алефиренко, Г.Г.Почепцова, О.А.Алимурадова, О.Н.Прохоровой и др. Содержание предложения, являясь принадлежностью синтаксической семантики, связано с лексической семантикой, лексическими заполнениями конкретных слов. Слово выступает элементом высказывания, так как в нём слова сливаются в единый смысл, нерасчленимый на отдельные составляющие;

в теории общей и когнитивной психологии, философии, теологии, социологии Р.И.Александровой, Л.С.Архангельской, А.Адлера, У.Джеймса, П. Куттера, Аристотеля, И.Канта, Ф.Ницше и др.

Фактическим материалом для исследования послужили примеры из произведений художественной литературы и электронных корпусов: British National Corpus, Brown Corpus, Electronic Library общим объёмом свыше 4000; данные толковых, синонимических и аналоговых словарей (в том числе электронных).

Исследование фактического материала проводится в работе на основе комплексного использования различных методов: метод компонентного анализа словарных дефиниций; метод анализа семантики контекста; метод концептуального анализа, позволяющий структурировать тот или иной концепт; метод когнитивной интерпретации полученного языкового материала; метод интроспекции.

Результаты проведённого исследования позволяют сформулировать следующие основные положения, выносимые на защиту:

1. Исследуемый концепт «envy» структурируется по принципу прототипа, ядро которого представлено прямой номинативной единицей envy п.; в приядерную зону входят дериваты ключевой лексемы и их синонимы: envy v., envious, enviousness, jealous, jealousy, grudge, begrudge, covetous. Зона ближней периферии представлена некоторыми волитивными глаголами: covet, hanker, crave и в меньшей степени long, desire; дальней периферии - лексемами, отражающими причинно-следственный результат ощущения индивидом зависти: cupidity, malice, malicious, rivalry, spite, ill-will, invidious, belittle, belittling, green-eyed.

2. Концепт «envy» представлен лексемами, которые относятся к разным частям речи. Объединение их в рамках исследуемого концепта обосновано ономасиологическим принципом лингвистического анализа, то есть от содержания к выражению.

3. Сема «завидовать» у лексем ближней и дальней периферии носит
имплицитный характер и объективируется как за счёт валентности, так и
контекстуально. Не в меньшей степени объективация значения «завидовать»
происходит посредством коммуникативного аспекта высказывания.

4. Сочетаемость лексем-репрезентантов концепта «envy» позволяет
конкретизировать каузаторы зависти, что способствует выделению
соответствующих тематических групп в рамках актуализации того или иного
категориального признака: способности (умственные и физические),
власть/политика, благосостояние: предметы обихода/интерьера/роскоши,
молодость/телосложение/внешность, положение: профессиональное
признание/успех/должность, стиль жизни/престиж.

5. Калейдоскопичность, свойственная абстрактным концептам социально-
бытийной направленности, к которым относится также «envy», наиболее ярко
проявляется в ядерной структурной зоне. Посредством сочетаемости
абстрактного существительного envy с лексемами конкретной семантики
образуются метафорически переносные значения, которые объективируются
такими гештальтами, как персонификация и реификация зависти.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что она представляет собой опыт исследования одного из наименее изученного коррелята лексем на основе интегрирования лингвокогнитивного анализа и данных философии и психологии о рассматриваемом феномене. В работе проведен комплексный анализ номинативного потенциала языкового значения, позволяющий установить взаимосвязь и взаимовлияние между его языковыми характеристиками и их когнитивным основанием. Теоретические положения и полученные практические данные могут быть использованы в дальнейшей разработке проблемы семантики абстрактных концептов. Результаты настоящего исследования могут быть полезны при дальнейшей разработке таких понятий, как «абстрактный концепт», «прототип», «категориальный признак».

Практическое значение диссертации определяется тем, что результаты проведенного исследования могут найти применение при разработке теоретических курсов по лексикологии английского языка, спецкурсов по теории номинации, лингвистической семантики, когнитивной лингвистики, а также при написании курсовых, магистерских и дипломных работ.

Апробация работы и публикации. Основные положения работы нашли отражение на ежегодных заседаниях кафедры английского языка факультета романо-германской филологии БелГУ, XI Международной конференции «Франція та Украіна» (г. Днепропетровск, Украина, 2006), Межрегиональной научно-практической конференции «Язык. Культура. Коммуникация» (г. Липецк, 5-7 апреля, 2006), Международной научной конференции «Единство системного и функционального анализа языковых единиц» (г. Белгород, 11-13 апреля, 2006), Международной научной конференции «Человек и язык в поликультурном мире» (г. Владимир, 19-21 октября, 2006), Международной научной конференции «Проблемы ономасиологии и теории номинации» (г. Орел, 11-13 октября, 2007). По теме диссертационного исследования опубликовано 9 статей, из них 2 - в журналах, рекомендуемых ВАК.

Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, списка словарей и электронных корпусов. Общий объем диссертации составляет 155 страниц.

Во введении определяется объект исследование, обосновывается актуальность и научная новизна работы, формулируются её основные задачи, указываются базисные исследовательские методы, отмечается теоретическая и практическая часть работы, излагаются положения, выносимые на защиту.

В первой главе освещаются различные концепции, являющиеся основой изучения абстрактных концептов; даётся краткий обзор философских, психологических и теологических взглядов на объект исследования; определяется структура концепта, основанная на принципе категоризации и концептуализации; описываются синтагматические особенности номинативных единиц концепта.

Во второй главе рассматриваются особенности лексических и семантико-синтаксических средств объективации зависти. Языковые значения анализируются с точки зрения как ономасиологического, так и семасиологического принципа. Выявляются принципы актуализации категориальных признаков концепта, а также определяются тематические группы в зависимости от каузатора зависти.

В заключении излагаются результаты исследования в соответствии с основными положениями, выносимыми на защиту.

и Глава I

Теоретические основы механизма формирования

концепта «envy»

1.1. Генезис исследования абстрактных концептов.

Появление в лингвистике (особенно отечественной) когнитивного направления вызвало немало споров, критики и скепсиса. Однако на современном этапе развития лингвистики изучение языковых единиц не представляется возможным без учета влияния человеческого фактора, а именно: психического состояния и поведения человека, социально-культурного наследия, взаимоотношений между людьми и т.д. В отличие от традиционного (структурного) подхода, цель которого состоит в описании, констатации и наблюдении языковых явлений и процессов, когнитивная лингвистика пытается объяснить устройство и функционирование языка. По мнению М.А.Кронгауза, структурные методы исследования и описания стали основным объектом «постструктуралистской критики», поскольку не может быть абсолютной аналогии между значением и формой. Значение оказывается гораздо более сложным явлением, чем форма, так как значение — «ненаблюдаемо» и «зависит от множества трудно учитываемых и трудно формируемых факторов: контекста, ситуации, намерений, знаний и т.д.». Использование дискретных методов описания приводит «к разной степени огрублению реальной картины (иногда значительному)». М.А.Кронгауз считает, что «несмотря на очевидную стимулирующую роль основных постулатов Ф.де Соссюра и развитие их различными школами структурной лингвистики, так и не удалось окончательно выделить язык как автономную систему, независимую от внешних феноменов — психологических и социальных (мышление, культура и т.д.)» [Кронгауз 2001:297-298]. Именно когнитивный подход обусловливает выход за пределы языковой системы, поскольку «оставаясь внутри этой системы, мы можем объяснить некоторые формальные связи слов, звуковые законы и т.п., но мы

12 никогда не сможем объяснить более сложные явления и главное того, для чего существует язык —для передачи смыслов и значений» [Болдырев 2002:12]. Тем более, что процесс вербальной коммуникации рассматривается уже не как процесс обмена языковыми единицами с четко фиксированными ЛСВ, а как процесс «передачи определенных смыслов друг другу» [там же,97]. Теория смысла в лингвистике основывается на классической сенсуалисткой схеме: предмет - ощущение - представление — понятие — концепт. Однако данная линейная схема подходит лишь для формирования конкретных концептов. Трудность описания и классификации абстрактных концептов, скорее всего, объясняется сложностью и расплывчатостью схемы формирования подобных концептов. Л.О.Чернейко объясняет сложность данной проблемы еще тем, что подобные концепты не имеют «видимой физической опоры в материальном мире, если не считать такой опорой звуковую (материальную) форму слова» [Чернейко 1997:122].

Из психологии известно, что человек (т.е. ребенок) начинает познавать окружающую действительность через предметы, то есть от предмета к его графическому знаку (слову). Смысл конкретного слова формируется на основе чувственного образа, за освоением конкретного мира следует познание абстрактного. Однако освоение мира абстракций происходит с точностью до наоборот: от слова к смыслу того, что это слово отображает. В традиционном подходе слово включает лишь теоретическое познание, т.е. энциклопедические знания, абсолютные одинаковые для всех представления о данном имени. Если среди ЛСВ определенной лексической единицы нет искомого значения, то его реализация не всегда бывает успешной за счет синтагматических отношений. Когнитивный подход, при анализе определенного феномена, позволяет включать не только необходимые и достаточные для идентификации признаки, но и весь комплекс лингвистических и экстралингвистических знаний о нем, «независимо от степени выраженности в языке» [Власова 2003:5], поскольку за реализацией искомого смысла зачастую стоит нечто иное, а именно: обыденное познание, индивидуальный опыт обретения данного смысла. По мнению

13 Л.О.Чернейко, особенность абстрактных имен состоит в том, что «инвариантное, общее для всех содержание такого слова составляет лишь часть его смысла. Другая большая часть производна а) от характера эпохи; б) от опыта личности... эти слова лишь контейнеры смысла, откуда каждый может взять ровно столько, сколько он туда положит» [Черненко 1997:134]. Дж.Локк и Т.В.Лейбниц утверждали, что абстрактные имена редко имеют тождественное значение у двух разных лиц. Абстракции Дж.Локк назвал словами «с неопределенным смыслом, которые у разных людей обозначают разные вещи» [цит. по Чернейко, 1997]. К.Вимер-Хастингс утверждает, что абстрактные концепты познаются через ситуации и постоянно вовлекают субъективный опыт, а именно: познавательные процессы и эмоции [Wiemer-Hastings 2005:731]. С.А.Власова подчеркивает, что исследование абстрактных концептов остается «в значительной степени индивидуально-авторским и интуитивным» [Власова 2003:5], следовательно, механизм моделирования абстрактных концептов невозможен без человеческого отношения, личного понимания исследуемого феномена. В.А.Маслова утверждает, что «с когнитивной лингвистикой связаны новые акценты в понимании языка, открывающие широкие перспективы его изучения во всех разнообразных и многообразных связях с человеком, его интеллектом, со всеми познавательными процессами» [Маслова 2004:13]. Тем не менее, несмотря на широкое распространение, когнитивизм не является альтернативой традиционному структурному методу. Оба направления - лишь разные стороны познания лингвистической реальности [там же, 13]. Когнитивный подход помогает «экспериментировать некоторые «скрытые» механизмы вербализации мыслительных структур в процессе познания мира» [Алефиренко 2005:88]. И главным инструментом познания является именно язык, который обеспечивает наиболее естественный доступ к структурам знания, который «позволяет сообщить об этих структурах и описать их на любом естественном языке» [Кубрякова 1997:21].

Таким образом, опираясь на вышесказанное, можно с уверенностью сказать, что анализ абстрактного имени непременно должен носить

14 междисциплинарный характер, поскольку именно он делает работу в этой области «чрезвычайно привлекательной» [Маслова 2004:13]. Очевидно, последнее и стало причиной все большего интереса лингвистов к исследованию абстрактной семантики. За последнее десятилетие появился ряд работ, посвященных таким феноменам как «Судьба» (Л.О.Чернейко), «Tradition» (И.Г.Серова), «Creativity» (А.Н.Доборович), «Fear» (Е.В.Пичугина), «Life» (С.А.Власова) и многие другие.

В работах, посвященных абстрактным именам, прослеживается ряд закономерностей в методике исследования. Основу исследований абстракций составляют разработки в области концептуального анализа, а также дефиниционного и компонентного анализа. Для конгнитивной лингвистики характерно акцентирование функциональных компонентов значения. На основе значения происходит концептуализация действительности в качестве способа обобщения человеческого опыта, который говорящий вербализует, т.е. выражает языковыми средствами.- Различные средства репрезентации концептов в языке составляют один из основных предметов исследования когнитологии [Доборович 2006:11].

Многие авторы обязательно учитывают культорологический и социальный аспекты. С.А.Власова, опираясь на мнение Д.С.Лихачева, Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой и др., считает весьма убедительным и целесообразным учет богатства ассоциаций и смысловых переносов [Власова 2003:5]. Н.Д.Арутюнова объясняет концепты как понятие практической философии, которые возникают «в результате воздействия таких факторов, как национальная традиция и фольклор, религия и идеология, жизненный опыт и образы искусства, ощущения и системы ценностей» [Арутюнова 1993:31]. А.П.Бабушкин отмечает, что в структуре абстрактных концептов, наряду с наличием инвариантного ядра, существует огромный пласт личностных ассоциаций. Инвариантные смыслы передают общие когнитивные потенциалы; а национально-культурные особенности концептов заключаются в их содержательном плане. Однако содержательная сторона мысли не является

15 предметом изучения лингвистики, это объект исследования таких дисциплин, как психолингвистика, лингвострановедение, культурология и других [Бабушкин 1997:227-231]. Когнитивный подход в лингвистике позволяет найти общие точки соприкосновения разных наук, что способствует в ряде исследований абстрактной семантики использованию элементов свободного ассоциативного эксперимента (С.А.Власова, А.Н.Доборович, Я.В.Зубкова, Л.О.Чернейко и др.). По мнению Л.О.Чернейко, абстрактный концепт необходимо структурировать на основе обыденного представления носителей языка, «в таком случае полученная модель концепта сможет служить фоном для анализа представлений научного, философского и художественного сознания, отражающих нетривиальный взгляд на вещи» [Чернейко 1997:306]. А.С.Солохина подчеркивает, что изучение ассоциативных характеристик слов позволяет выявить скрытые смыслы концептов, не находящих прямого выражения в словарных дефинициях [Солохина 2004:5].

Многие исследователи ставят перед собой задачу - описать модели фрагментов языковой картины мира в рамках сопоставительного анализа коллективно-языковых сознаний представителей английского/американского/ немецкого и русского этноса (Е.Ю.Балашова, Я.В.Зубкова, А.С.Солохина, Л.О.Чернейко). В работах Е.Ю.Балашовой и А.С.Солохиной структура организации исследуемых концептов основывается на бинарной оппозиции. В результате анализа особенностей речевой реализации абстрактных концептов ряд авторов выстраивают свои исследования на построении гештальтов.

Лингвисты-когнитологи сходятся во мнении, что концепт, в отличие от традиционных единиц когнитивистики (фрейм, скрипт, гештальт и т.д.) имеет более сложную, «слоистую» и вместе с тем «размытую» структуру, описание которой во многом будет носить субъективный характер. Анализ работ, посвященных изучению абстрактных концептов, показал, что базовыми принципами исследования являются принципы категоризации и концептуализации, прототипический подход. В.А.Маслова отмечает, что существуют иные точки зрения на структуру концепта. Его центром является

ценностный элемент. «Если о каком-либо феномене носители культуры могут сказать «это хорошо» (плохо, интересно, утомительно и т.д.), этот феномен формирует в данной культуре концепт» [Маслова 2004:54]. Накоплен уже достаточно большой опыт исследования структурной организации и семантических особенностей подобных концептов. В работе Е.В.Пичугиной, центральное место отводиться эмотивной стороне концепта «fear». На основании этого автор выделяет ряд прототипических признаков, характеризующих исследуемый концепт. Обзор работ, посвященных лексическим единицам, так или иначе имеющих в своих структурах категорию эмотивности, и которые при этом являются именами абстрактными, показал, что нет единого штампа в исследовании абстрактных эмотивов.

Работа В.А.Масловой посвящена обзору концептосферы русской культуры, которая представлена следующими концептами: пространство, время и число, правда и истина, дружба, радость и др. Данные концепты автор рассматривает как человеческие универсалии, которые участвуют в построении модели мира в каждой культуре. Гипотеза когнитивного релятивизма, которая утверждает, что разные культуры и разные интеллектуальные традиции описывают и объясняют «свой» опыт, «свое» видение мира, скорее имеет больше противников, чем сторонников. Лингвисты-когнитологи (А.П.Бабушкин, З.Д.Попова, И.А.Стернин, В.И.Карасик и др.), опираясь на мнение психологов, считают, что мышление этнически независимо, оно -универсально. «Мышление не зависит от национальной и классовой принадлежности его носителей, оно работает по единым законам, подобно тому, как одинаковы другие физиологические процессы, происходящие в организме человека» [Попова 1987:59]. Процесс мышления, как функция мозга, обусловлен нормальными физиологическими процессами головного мозга отдельного индивидуума. Выдающиеся отечественные психологи Л.С.Выготский и А.Р.Лурия отмечали, что высшие психические процессы, несомненно, являются исторически обусловленными и общественная практика людей, меняющаяся на различных ступенях развития, влияет на формирование

17 понятий и решение вербальных силлогизмов [цит. по Бабушкину, 190]. По мнению Д.С.Лихачева, концепт включает в себя как соответствующие значения, так и совокупность ассоциаций, оттенков, связанных с личным и культурным опытом носителя, но вместе с тем он отмечает, что концепты обладают всеобщностью, поскольку, если бы они были индивидуальны, общение стало бы невозможным [Лихачев 1993:4].

Ссылаясь на мнение вышеупомянутых исследователей, относительно объекта нашего исследования, можно отметить, что зависть — явление универсальное, всенациональное и общекультурное. При рассмотрении концепта «envy» необходимо, на наш взгляд, использование прототипического подхода в рамках принципа категоризации. В основе исследования абстрактной семантики находятся разработки в области концептуального анализа. В настоящей работе также использован метод дефиниционного и компонентного анализа. Необходимо отметить, что исследовательский опыт И.Г.Серовой для настоящего диссертационного исследования, на наш взгляд, является ценным. Автор представляет лексический коррелят, репрезентирующий концепт разными классами слов: существительные, прилагательные, глаголы. Использование вышеперечисленных классов слов в настоящей работе представляется целесообразным, так как количество репрезентантов концепта «envy» одного класса является недостаточным для исследования.

Поскольку до настоящего времени концепт «envy» не являлся предметом отдельного лингвистического исследования то, релевантно рассмотреть мнение философов, этиков, поэтов, прозаиков и психологов на природу зависти в следующем параграфе.

1.2. Экстралингвистические предпосылки исследования концепта «envy»

1.2.1. Философско-этический аспект рассмотрения феномена зависти.

Проблему взаимоотношений языка и мышления пытаются решить ученые на протяжении многих веков. Суть вопроса: язык определяет мысль или мысль репрезентируется в языке - до недавнего времени оставалась прерогативой философии, позднее - психологии, в частности, такого ее направления, как бихевиоризм. В настоящее время к решению данной проблемы присоединилась когнитивная лингвистика. Однако, до сих пор, ученые исследователи не пришли к единой точке зрения. Единство проявляется во мнении, как уже было упомянуто, что человеческое мышление универсально независимо от этнической принадлежности и уровня развития нации. Мнение философской науки практически идентично: «мышление современного человека, достигшее удивительного совершенства в приемах активного отражения действительности, представляет собой чрезвычайно сложный продукт многовекового развития познавательной деятельности бесчисленных поколений людей... каждое поколение неустанно вносило посильную лепту в грандиозное здание культуры человеческой мысли» [Спиркин 2002:445]. Все вышесказанное объясняет удивительное единодушие в отношении человека к зависти во все времена и во всех культурах, при этом выделяются такие ее характеристики как: разрушительный характер, всеобще осуждение и порицание, зловредность, универсальность и скрытность [Архангельская 2004:11,12]. Единодушие проявляется и в словарных толкованиях как английского, так и русского языков: зависть — «чувство досады, вызванное благополучием, успехом другого» [Ожегов]; « - чувство раздражения, которое вызывают успехи, превосходство другого; желание иметь то, что есть у другого» [Розанова]; « - свойство того, кто завидует; досада по чужому добру или благу; нежелание добра другому, а одному лишь себе» [Даль]. «Envy - 1) feeling of disappointment and ill-will at another's better fortune; 2) object of such feeling» [Hornby].

Однако как в каждом правиле бывают свои исключения, так и зависть пытается найти себе оправдание. А.Ю.Согомонов, анализируя отношение древнегреческих философов к зависти, отмечает, что Гесиод впервые разделил зависть на «благую» и «порочную» [Согомонов 1990:114]. Вслед за ним Аристотель рассматривает зависть, как стимулирующий фактор деятельности и социальной активности.

Аристотель отмечает, что под влиянием ревностного желания сравняться, человек стремится к достижению благосостояния и почёта и т.д. Тем не менее, Аристотель делает оговорку, что данное отношение свойственно хорошим людям, так как зависть, по его мнению, порочна, и встречается у людей низких, стремление которых направлено на то, чтобы единолично пользоваться благосостоянием, почётом и т.д., а иногда даже чтобы устранить, навредить или разрушить предмет зависти [Аристотель 1983: 94].

Оправдание зависти мы находим в более поздних философских взглядах. Р.Декарт говорил: «Если судьба наделяет кого-нибудь благами, которых он действительно недостоин, и когда зависть пробуждается в нас только потому, что, любя справедливость, мы сердимся, что она не была соблюдена при распределении этих благ, то эту зависть можно извинить» [МНВА 1990:308]. Б.Рассел утверждал, что если зависти нельзя избежать, то ее следует использовать в качестве стимула для собственных усилий, вместо того, чтобы мешать другим [МНВА 1990:308]. Гегель и Ф.Энгельс рассматривали дурные страсти человека, и, в частности, зависть, как важнейшие элементы прогресса (Гегель) и рычаги исторического развития (Энгельс) [BNC]. Всемирно известный и почитаемый русский поэт А.С.Пушкин так же не видел в зависти ничего дурного, наоборот, он считал ее «сестрой соревнования» [МНВА 1990:308].

Наряду с существованием положительного или скорее оправдательного отношения к зависти, видение данного феномена как низкого проявления человеческой натуры более распространенно. К тому же, по мнению Ф.Ларошфуко, зависть - страсть «робкая и стыдливая», в которой никто не

20 смеет признаться [Ларошфуко 1990:32]. Б.Мандевиль указывает на «стыдность» этого порока, который заставляет людей лицемерить, так как с раннего возраста люди привыкают скрывать от самих себя свое непомерное себялюбие [Мандевиль 2000:78]. Философы, мыслители, поэты и писатели нового времени считали зависть низостью человеческой натуры, которая заставляет человека горевать, тосковать, ненавидеть, проявлять беспокойство/ неудовольствие души оттого, что кто-то другой владеет тем, чем хотелось бы обладать самому. Более того, по мнению завидующего, этот кто-то недостоин обладать желаемым предметом [МНВА 1990:308]. Б.Спиноза отмечал, что завистливый человек чувствует неудовольствие при виде чужого счастья, и наоборот - находит удовольствие в чужом несчастье [МНВА 1990:308].

Не ускользал от внимания этиков и тот факт, что зависть — универсальна, свойственна всем людям. Ф.Ларошфуко говорил, что люди, чуждые зависти, встречаются еще реже, чем бескорыстные [МНВА 1990:308]. К.Гельвеций был более категоричен: «только тот может считать себя свободным от зависти, кто никогда не изучал себя» [МНВА 1990:307]. Еще одна черта зависти, которая отмечается моралистами — это сила и глубина испытываемого чувства. С.Шиммель определяет зависть как ощущение боли, страдания: «We defined envy as a feeling of pain that a person experiences when he sees someone else possesses something which he does not» [BNC]. Ф.Бекон по силе страсти сравнивает зависть с любовью: «There be none of the affections which have been noted to fascinate or bewitch, but love and envy. They both have vehement wishes» [BNC]. Ф.Ларошфуко ставит зависть на один уровень с помешательством: «...envy is a raging madness that cannot dear the wealth or fortune of others» [BNC].

Таким образом, философско-этическая точка зрения определяется двойственным отношением к зависти: порицание, как низкое и порочное проявление человеческой натуры, и оправдательная позиция (соревновательная), которая заставляет стремиться к новым целям и достижением.

21 Освещая философско-этические взгляды на природу зависти, невозможно не упомянуть нравственно-религиозное видение данной проблемы. А.Ю.Согомонов утверждает, что в религии зависть подвергается безжалостной и обличительной критике, и полностью отвергается диалектика ее существования [Согомонов 1990:17]. Евангелистско-моральная доктрина не признает наличия духа состязательности, как позитивной стороны данного феномена. Всякое стремление к соревновательности для христианина безнравственно. Более того, страсть к состязаниям и словопрениям порождает зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения [Библия, 266]. Самым ярким подтверждением вышесказанного является библейский сюжет о низвержении Сатаны с Небес, так как причиной его падения послужила именно зависть к Богу. Создав Преисподнюю, Сатана начинает соперничать с Небесами за души людей, что и является причиной неприятия церковью соревновательности, как положительной стороны зависти. Более того, зависть входит в иерархию десяти смертных грехов. Хотя зависть и занимает последнее десятое место в списке, она является самым худшим грехом, поскольку остальные девять направлены против какой-то одной добродетели, а зависть направлена против любой, поскольку диапазон ее объектов неограничен, выражаясь языком математики от минус бесконечности до плюс бесконечности. Проанализировав заповеди божьи, можно предположить, что зависть занимает десятое место неслучайно, это как-бы итог. Например, шестая заповедь гласит «не убий», а зависть может служить причиной смерти. Подтверждением является еще один библейский сюжет о Каине и Авеле. Р.И.Александрова отмечает, что возникает сначала зависть, ложь и, наконец, смерть, братоубийство [Александрова 2002:77]. Грех «ложного свидетельства» - это девятая заповедь. Исследуя феномен зависти, Л.С.Архангельская отмечает, что завидующий индивид, понимая невозможность уравняться с соперником, добиться превосходства над ним, концентрирует свои переживания на собственных недостатках и неполноценности, впадая из-за этого в угнетенное состояние, подавленное настроение, чувствует униженность, беспомощность и безнадежность. Для

22 «обезболивания» своего унижения он не совершенствует себя, а стремиться унизить соперника, прибегая к злобной клевете, сплетням, искажению его успехов, умалению или даже игнорированию его достоинств [Архангельская 2004:23]. Восьмая заповедь гласит «не укради», а кража - не что иное, как присвоение чужого имущества, того, чего у тебя нет. Таким образом, с точки зрения христианской морали, зависть - есть смертный грех.

Интересным фактом является наличие в английской лингвокультуре фразеологической единицы связанной с десятой заповедью: "to break the tenth commandment", то есть позавидовать. Как правило, подобные словосочетания стилистически маркированы, и острие иронии направлено на тот недостаток или явление, которое скрывается под «маской» фразеологизма. Символ «маски» вообще характерен для зависти. Р.И.Александрова отмечает: «Она (зависть) любит надевать на себя грязные облики, прикрывая ими свои различные пороки: ложь, клевету, обман, коварство» [Александрова 2002:77]. Аллегорическая символика имела одни и те же образы для лжи и зависти во многих лингвокультурах: голова красивой женщины либо с телом, покрытым чешуей, либо молодой женщины, из-под маски которой проглядывали черты старухи, либо образа змеи, яда [Александрова, там же].

Побудительные мотивы зависти Б.Мандевиль считал заложенными в природе человека [Мандевиль 2000:80]. Ф.Ницше рассматривал зависть, и близкую ей ревность, как неотъемлемую часть души: «Envy and jealousy are the private parts of human soul» [BNC]. Т.Гоббс отмечал, что от природы люди обладают равными способностями, или различаются незначительно, что создает у них равные надежды на достижение цели [Гоббс 1991:94]. В соперничестве обладать одним и тем же, люди становятся врагами. По Т.Гоббсу, наличие в природе человека соперничества, недоверия, жажды славы становятся основными причинами для враждебности и даже войн [там же, 95].

И.Кант рассматривал механизмы формирования зависти с двух позиций: 1) «сравнение себя с идеей совершенства»; и 2) «сравнение с другими людьми» [Кант 1988:325]. По мнению И.Канта, если человек развивает собственные

23 способности, то это соревновательная ревность, а если преуменьшает способности, возможности и т.п. другого, то это недоброжелательная ревность, которая является основой зависти [там же, 327].

Как полагал Ф.Бэкон, в большей степени зависти подвержены люди, которые не ощущают себя достойными. К ним он относил уродов, евнухов, стариков, незаконнорожденных [Бэкон 1978:95]. С точки зрения современности, список «недостойных» скорее всего, будет иным, однако, смысл сказанного остается прежним и в наши дни: люди не уверенные в себе, и которые не в силах преодолеть какие-либо трудности, направляют свои усилия на то, чтобы навредить другому. Б.Мандевиль и М.Оссовская едины во мнении, что к зависти склонны «посредственности» [цит. по Архангельской 2004: 19]. «Действительно, разумные завидуют меньше других, чем дураки и глупцы...» [Мандевиль 2000:82]. Если вспомнить древнегреческих философов, то о чем-то подобном говорил еще Аристотель. Ф.Ницше так же считал, что необходимым условием для возникновения зависти является наличие в человеке бессилия, особенно в сочетании сравнения себя с другими [Ницше 1990:785].

Еще одним коварным качеством зависти является ее скрытность. Ф.Бекон отмечал, что зависть всегда творит свое дело «во мраке и тайне» [Бэкон 1978:371]. А.Шопенгауэр, цитируя И.В.Гете, образно писал о зависти: «благоразумие и вежливость набрасывает на нее свой покров» и остается только догадываться, насколько распространено взаимное зложелательство [Шопенгауэр 1999:387].

Ф.Бэкон подметил в зависти еще то, что из всех страстей она постоянна и неизменна. Другие чувства, по мнению Ф.Бэкона, имеют границы, а для зависти их нет, зависть присутствует всегда. Недаром же говорят «Invidia festos dies поп agit» (зависть праздников не соблюдает) [там же]. А самым худшим и злобным видом зависти, по мнению Г.Филдинга, является зависть к умственному превосходству другого, так как здесь завистнику не остается уже никакой надежды [Филдинг 1980:126].

По мнению Л.С.Архангельской, невыносимое сравнение себя с другими приводит к обесцениванию себя, своих достоинств и служит причиной «отчаяния Я», которое не находит в себе сил восхищаться достоинствами другого. Возникшее «отчаяние Я» защищается завистью [Архангельская 2004:21-22]. Рассуждения С.Кьеркегора подтверждают данную мысль. Он считал, что отчаяние является прямым предшественником зависти и обладает тождественными качествами: духовное зло, универсальность, склонность к маскировке, скрытность, неосознанность, греховность [Кьеркегор 1993:263-305]. Все эти качества, как уже было упомянуто, свойственны зависти.

Как уже отмечалось выше, объекты зависти настолько универсальны, что их границы вряд ли возможно обозначить. Это может быть сущая безделица, или целое состояние, богатство другого; умственные качества, способности, талант, молодость, здоровье, красота, слава, успех, счастье и многое другое, в каждом отдельном случае индивидуальное, о котором мечтает и чем хочет владеть завистник. А.С.Архангельская отмечает, что любое преимущество другого, которое актуализирует механизмы сравнения и оценивания, стимулирует возникновение зависти [Архангельская 2004:25]. Г.М.Фостер, цитирует К.Муздыбаев, считает, что владение — пусковой механизм, а не цель завистника [Муздыбаев 2002:39]. Немецкий социолог Г.Шоек называл зависть базовой антропологической категорией, так как жадность, составляющая её основу, является неискоренимой и вездесущей, т.е. всегда найдется тот, кто имеет больше, что и является причиной порождения зависти [цит. по Куттер 1998:71].

Таким образом, основное свойство зависти и ее влияние на личность с позиций философско-этического подхода, можно обозначить как «агрессивно-разрушительное» (по Архангельской), несмотря на то, что предпринимались попытки «оправдать» зависть. Схема этого качества колеблется в диапазоне от легкого недоброжелательного отношения до стремления физического уничтожения. Более того, зависть выполняет сдерживающую функцию в развитии индивида: из-за страха вызвать зависть окружающих, порой не

25 реализуются плодотворные идеи, скрываются достижения, тормозятся открытия [Архангельская 2004:23]. Современные социальные отношения и ментальность стали более рафинированными и дискретными, тем не менее, откровенность и грубость в проявлении зависти удивляют и в наше время.

Вышеизложенный материал дал представление о взглядах философов, мыслителей, социологов и писателей на природу зависти. Однако, на наш взгляд, для более глубокого понимания исследуемого феномена, необходимо обратиться к мнению еще одной, имеющей прямое отношение к данному явлению науки - психологии. Следующий параграф посвящен тому, как феномен зависти рассматривается в рамках психологических теориях личности.

1.2.2. Феномен зависти в психологических теориях личности.

Наиболее отчетливо встречаются упоминания о зависти в теориях личности У.Джеймса, А.Адлера, Э.Фромма, К.Хорни, Е.П.Ильина и других.

У.Джеймс разработал критерий самооценки, основу которого составляет понятие «уровня притязаний» [Джеймс 1991:91]. Из толкового словаря В.И.Даля известно, что притязать - значит...«присвоить что-то, требовать чего-то..., искать случая, повода, предлога к присвоению себе чужого...» [Даль 1981:93]. Другими словами, притязание - это «желание иметь то, что есть у другого» (из словарной дефиниции толкования зависти). Согласно теории У.Джеймса, такие притязания реально не обоснованы и носят завышенный характер. Такой человек, по мнению У.Джеймса обречен на социальный неуспех, а чувства, которые он при этом испытывает, рассматриваются У.Джемсом как зависть [Джеймс, 1991].

По мнению А.Адлера, зависть проявляется в стремлениях индивида к власти и превосходству. Механизм формирования чувства зависти по А.Адлеру, можно представить в виде следующей линейной схемы: низкая самооценка индивида ~> комплекс неполноценности -» неудовлетворенность

26 жизнью, которая влияет на поведение, отношение и общение с другими людьми -> сравнение себя с другими -» оценка чужих успехов -» неудовлетворенное тщеславие, желание иметь больше чем у других или даже все, одним словом -зависть. В таком случае, по мнению А.Адлера, зависть, как правило, становится одной из черт характера. А.Адлер соглашается с всеобщим отрицательным отношением к зависти, однако, отмечает, что очень мало кто из людей не испытывал зависти хотя бы время от времени. Никто не лишен ее совершенно, человечество еще не достигло той степени психологической зрелости, когда зависти не будет совсем [Адлер 1997:192].

К.Г.Юнг также видит в зависти отрицательные негативные ценности, под которыми он имеет в виду стремление к власти, агрессию, называя их великими, древними и изначальными феноменами [Юнг 1996:65].

Э.Фромм рассматривает зависть с точки зрения такого понятия, как направленность личности. Он утверждает, что деструктивность, жадность, зависть и нарциссизм имеют общие корни и связаны с одной принципиальной направленностью личности, имя которой синдром ненависти к жизни [Фромм 1998:337]. Как считает Э.Фромм, ненависть к жизни появляется в результате зависимости людей от чего-то, что вне их самих, в результате страха потерять все, что имеют. Как правило, по мнению Э.Фромма, это и является основной причиной агрессивности, подозрительности, замкнутости, движимости потребностью иметь еще больше, чтобы чувствовать себя в большей безопасности [Фромм 1998: 136]. Однако Э.Фромм отмечает, что алчность не имеет предела насыщения, так как не спасает от душевной пустоты, скуки, одиночества, а порождает стремление ко всё большему накоплению [Фромм, 1986]. Как подтверждение, можно привести высказывание американского афориста К.Мейсона: "Failure makes us envious. Success makes us greedy" [BNC]. Обобщая взгляд Э.Фромма на природу зависти необходимо еще отметить, что в своей теории личности он обозначил «плодотворные и неплодотворные ориентации». Зависть он относит к последнему и считает, что человек с «неплодотворной ориентацией» стремится к использованию других

27 людей, присвоению желаемого любой ценой: силой или хитростью, полагая, что «украденный плод» самый сладкий [Фромм 1998:31].

В своей теории личности К.Хорни рассматривает зависть в ракурсе формирования неврозов. По ее мнению, зависть является одной из основополагающих причин приводящих к неврозам. Презрение и зависть, как считает К.Хорни, лежат в основе враждебности к людям. К.Хорни подчеркивает, что зависть здорового человека и невротика различается тем, что здоровый человек сам хотел бы иметь, а невротик сожалеет о том, что имеют другие [Хорни 1997:408]. Как отмечает К.Хорни, невротик постоянно сравнивает себя с другими, и стремление к власти, престижу и обладанию порождает ненависть, чувство собственной неполноценности, которое на эмоциональном уровне отображается острой завистью [Хорни 1997:408].

Подводя итог вышесказанному, приведем точку зрения на природу зависти Е.П.Ильина. Он сравнил описание зависти в работах различных психологов и отметил разнообразие и достаточную неопределенность в трактовке исследуемого понятия. Е.П.Ильин отмечает тройственный подход к видению данной проблемы. В одних источниках зависть рассматривается как чувство, в других - как социально-психологическая черта личности, которая проявляется в недовольстве и недоброжелательстве к успехам других, в-третьих - зависть считается проявлением «мотивации достижения» [Ильин 2002:319]. Свое видение данной проблемы Е.П.Ильин выразил в выделении трехуровневого базиса зависти: 1) уровень сознания - осознание своего низкого положения; 2) уровень эмоций - досада, раздражение или злоба; 3) уровень реального поведения - разрушение, устранение предмета зависти [там же]. На основе идей К.Муздыбаева, Е.П.Ильин определяет механизм формирования зависти: сначала возникает социальное сравнение при осознании субъектом чьего-либо превосходства, в связи с этим, возникает чувство досады, огорчения, унижения, переходящие в неприязнь и ненависть, как следствие -желание или причинение вреда субъекту зависти, или даже реальное лишение его предмета превосходства [там же]. Однако Е.П.Ильин подмечает, что в

28 данной схеме не хватает главного компонента - пристального интереса к тому, что высоко ценится завистником, и в чем у него есть потребность [там же].

Таким образом, мы рассмотрели понятие зависти с точки зрения философии, этической морали и психологии. На основании вышеизложенного материала можно сделать ряд выводов. Основными причинами возникновения зависти являются - во-первых, противоречия во взаимодействии личности и общества, т.е. противоречия между завышенным уровнем притязаний и невозможностью его удовлетворения. Во-вторых — внутриличностное противоречие между ощущением собственной неполноценности и стремлением к превосходству. Притом, что чувство неполноценности возникает при сравнении и оценивании себя со «значимыми другими». Собственные достоинства принижаются с параллельной переоценкой и чрезмерной идеализацией преимуществ, достоинств и успехов другого. В результате возникает завистливое отношение к другому, которое переживается как совокупность состояний: досада, отчаяние, печаль, бессилие, злоба, гнев, и взаимосвязано с такими отношениями, как ненависть, враждебность, зложелательство, ревность. Несмотря на то, что зависть выражается опосредованно (скрытно), она может выражаться посредством такой вербальной агрессии, как ложь и клевета, с целью уничтожить другого как психологически, так и физически (трагедии Шекспира, библейские сюжеты, факты из СМИ и другие источники).

Зависть, исходя из мнения многих учёных, имеет универсальный характер, в том смысле, что никто от нее не свободен. Только у одних она низменная, у других - оправдательная (соревновательная). На основе взглядов Аристотеля, Б.Мандевиля и М.Оссовской возможна другая параллель: зависть глупого (нехорошего, посредственного) и зависть разумного (хорошего). Иными словами выделяются два вида зависти: деструктивная (термин Л.С.Архангельской), которая разрушает не только внутриличностное пространство субъекта зависти, но зачастую и то, на что она направлена; и сравнительная, которая стимулирует развитие и стремление личности к новым

29 целям и достижениям. Первая - вредна как для человека, так и для общества, вторая - полезна.

Поскольку зависть универсальна, то потребности субъекта зависти тоже универсальны, а значит, универсальны и объекты зависти: люди добившиеся успеха, славы, состояния; имеющие таланты и способности; обладающие здоровьем, красотой, интеллектуальным превосходством, молодостью, сексуальной привлекательностью и т.д. Одним словом - зависть не только «праздников не соблюдает», она не знает границ.

Определив феномен зависти с философско-этической, психологической и социально-теологической точек зрения, перейдем к рассмотрению лингвистической теоретической базы формирования абстрактного концепта «envy». В следующем параграфе речь пойдет о концепте - как об одном из базисных понятий когнитивного направления.

1.3. Понятие концепта, его сущность и дистинктивные характеристики.

Важнейшим объектом исследования в когнитивной лингвистике является концепт. Как всякий сложный социальный феномен, концепт не имеет однозначного толкования в лингвистике до настоящего момента. Еще в 1928 году российский филолог С.А.Аскольдов-Алексеев пытался ввести в лингвистический обиход термин концепт. В его трактовке «концепт - есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода» [Аскольдов-Алексеев 1997:269]. Это означает, что слово не вызывает в нашем сознании набора признаков, формирующих его словарное значение. По мнению Д.С.Лихачева, «охватить значение во всей его сложности человек просто не успевает, иногда не может, а иногда по-своему интерпретирует его» [Лихачев 1993:4]. Концепт по Д.С.Лихачеву включает в себя как соответствующие

значения, так и совокупность ассоциаций, оттенков, связанных с личным и культурным опытом носителя, но вместе с тем он отмечает, что концепты обладают всеобщностью, поскольку если бы они были индивидуальны, общение стало бы невозможным. Концепты, замещая в процессе речи значения и являясь «некими потенциями» значений, облегчают общение [там же, 5-6].

Принимая во внимание существование большого множества определений концепта, попытаемся выразить его суть словами А.П.Бабушкина, который определяет концепт, как сложившуюся статичную дискретную единицу. Статика концепта заключается в том, что «каждая концептуальная единица занимает соответствующую «ячейку» в национально-обусловленной концептосфере языка как совокупности ментальных репрезентаций, детерменированной запасом знаний, навыков и культурным опытом народа» [Бабушкин 1997:223].

Итак, в нашем понимании концепт - это «многомерное культуро-значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, опредмеченное в той или иной языковой форме» [Карасик 1997:156]. Следует добавить, что концепт окружен эмоциональным, экспрессивным, оценочным ореолом [Маслова 2004:47]. Вслед за Л.О.Чернейко, мы признаем тот факт, что инвариантное содержание абстрактного концепта, общее для всех носителей языка значительно меньше его вариативной части, производной от опыта личности [Чернейко 1997:283]. Интересную точку зрения на процесс формирования концепта, на наш взгляд, имеет О.А.Алимурадов. Он полагает, что в основе интегрированного понимания концепта лежит одно из фундаментальных понятий, характеризующих мыслительную деятельность человека - интенциональность. В понимании учёного интенциональность сводится к направленности и характеризуется наличием подвижной точки фокуса, указателя направленности конкретного состояния или процесса. Точка фокуса интенциональности (далее ТФИ) определяет то, под каким углом субъект восприятия видит тот или иной предмет, процесс или ситуацию. Угол видения субъекта определяет, в свою очередь, путь формирования того или

31 иного концепта, а также его характер и специфику. Процесс формирования концепта происходит постепенно, в результате чего создаются отдельные его области. Формирование концепта основано на обработке информации, получаемой через подвижную ТФИ, которая сконцентрирована на отдельных сторонах воспринимаемого объекта, попадающих в поле её зрения. Исследователь подчёркивает, что присутствие ТФИ индивидуализирует фрагменты концепта и позволяет актуализировать их в системе. Подвижность ТФИ обусловлена тремя факторами: психологическим, культурным и языковым, в результате чего объект воспринимается разносторонне. Учёный обращает наше внимание на то, что «в сферу действия ТФИ вербализации попадает не весь концепт, а лишь отдельная его область, с которой ТФИ считывает информацию, которую необходимо репрезентировать языковыми средствами» [Алимурадов 2003:220-228].

Лучший доступ к описанию и определению природы концепта обеспечивает язык [Jackendoff 1993:16]. При этом Н.Н.Болдырев подчеркивает, что доступ к концепту через язык обеспечивается независимо от способа его формирования - на основе чувственного опыта, предметной или мыслительной деятельности [Болдырев 2002:27]. Нельзя не согласиться с точкой зрения Ч.Филмора, который относит абстракции к числу труднообъяснимых [Филмор 1983:119]. Л.О.Чернейко объясняет этот факт тем, что абстракции являются результатом иной ментальной деятельности, а именно, индуктивно-дедуктивной. Имена конкретные и отвлеченные имеют «материальную» (видимую или ощущаемую) опору вне себя. Конкретное - в виде чувственного образа, наглядного прототипа, отвлеченное — в виде производящего слова. Под отвлеченными именами понимается отадъективные и отглагольные синтетические дериваты, сохраняющие семантику производящих. Материальной опорой абстрактной сущности является ее знак. Знаком может быть как слово, так и невербальная единица: линии, краски (живопись), звуки (музыка), статические (скульптура, архитектура), динамические (танец) и др. [Чернейко 1997:80,28].

32 В фокусе внимания лингвистики находится вербализованная действительность. М.А.Кронгауз отмечает, что за термином «слово» скрываются разные понятия. Одним из наиболее значимых считается противопоставление лексемы и словоформы. Оно актуально для частей речи, имеющих словоизменительную парадигму. Как считает автор, противопоставление лексемы и словоформы, основанное на грамматическом признаке, имеет важные следствия на семантическом уровне [Кронгауз 2001:126]. Лексема, по сути, является множеством словоформ, обладая при этом как лексическим, так и некоторым грамматическим (частеречным) значением. Лексическое значение характеризует собственно данную лексему, а различные грамматические значения характеризуют целые классы слов, к которым данная лексема принадлежит и которые выделены по некоему грамматическому (а не по чисто семантическому) принципу. Это и есть семантическая характеристика лексемы. Словоформа наследует все семантические характеристики лексемы, к которой она ,относится. Отличие словоформы состоит в том, что она обладает еще одним типом грамматического значения - словоизменительным (не без участия флексий). Лексическое значение более конкретно, а грамматическое - более абстрактно, так как характеризует множество слов, зачастую достаточно разнородных по лексическому значению. Тем не менее, семантический критерий различия лексического и грамматического значений не является строгим. Следовательно, различаются они тем, какой языковой объект характеризуют — лексему или же некоторое множество словоформ или лексем, выделенных по грамматическому принципу [Кронгауз 2001:126-127].

На основании тезауруса Роже концепт«епуу» может быть представлен следующими лексическими единицами: в классе существительного — envy, enviousness, jealousy, ill-will, malice, spite, covetousness, cupidity, rivalry; в классе глагола - envy, grudge, begrudge, covet, hanker, crave, desire, long belittle; в классе прилагательного — envious, covetous, jealous, grudging, begrudged, malicious, belittling [Roget 1992:281;1978:166]. Из представленного

33 списка, очевидно, что лексический фонд, репрезентирующий концепт «envy», представлен разными классами слов (частями речи). Анализируя синонимический ряд слов-репрезентантов (термин И.А.Стернина) концепта «envy» необходимо признать, что противопоставление лексемы и словоформы (по Кронгаузу 2001) актуально и для настоящего исследования. Мы считаем обоснованным репрезентировать исследуемый концепт «envy» набором лексем и словоформ, поскольку семантические характеристики и тех, и других идентичны. Помимо словоформ, в языковой объём концепта «envy» входят ещё дериваты, образованные путём аффиксации и конверсии. Проблема значения производного слова имеет обширный и глубокий смысл. Однако мы затронем данный вопрос вскользь, так как он не является специальным предметом исследования. В связи с данной работой, необходимо отметить, что значение деривата всегда определимо через значение исходного слова [Кубрякова 1981; Винокур 1959].

Обозначив лексический коррелят концепта «envy», перейдём к рассмотрению основных принципов исследования концептов, а, именно, концептуализации и категоризации.

1.4. Концептуализация как один из основных познавательных процессов.

Полная семантическая характеристика какого-либо языкового явления с точки зрения когнитологии, по мнению Н.Н.Болдырева, предполагает учет не только объективных характеристик описываемых ситуаций, но и специфики ее восприятия, наличия соответствующих знаний, интенций, выделенности конкретных единиц и выбора точки зрения (перспективы), концентрации внимания на определенных эпизодах [Болдырев 2002:18]. Все это определяет специфику концептуализации и категоризации мира как основных познавательных процессов. В данном параграфе настоящего исследования

34 остановимся подробнее на первом из них, поскольку он обусловливает специфику различных подходов к когнитивному анализу лексических репрезентантов концепта. Одним из основных является экспериенциальный подход, который представляет собой дальнейшую более современную интерпретацию логического подхода к анализу языковых явлений в традиционной лингвистике. Экспериенциальный подход, в отличие от логического, учитывает особенности не только теоретического, но и обыденного познания. На наш взгляд, данный подход обеспечивает более глубокий анализ значений слов, позволяя выявить те общие знания о мире, которые хранятся в языке и активируются с его помощью. Особенно наглядно это проявляется при анализе переноса значений. Важным такой перенос знаний о предметах или явлениях считается для осознания абстрактных понятий. В этой связи необходимо отметить, что мыслительным моделям, которые стоят за именами абстрактной семантики (социально-этической направленности: «долг», «порядочность», «совесть» и т. д.), часто нельзя приписать статус какого-то определенного вида концептов, т.к. за такими концептами не закреплён постоянный ментальный образ. Всякий раз этот образ способен «калейдоскопически» меняться - картинки, схемы, фреймы, сценарии, гештальты и др. Для обозначения такого рода концептов А.П.Бабушкин ввёл термин «калейдоскопический концепт». Иногда сущность абстрактного концепта эксплицируется через метафору [Бабушкин 1997:177-178; см. также Бабушкин 1996].

Теория выделенности — еще один подход к анализу значений лексических единиц. Одним из первых разработчиков идеи выделенности является Р.Лангакер, который исходит из того, что язык не может быть описан как автономная система, независимая от когнитивных процессов. Кроме того, он полагает, что лексика, морфология и синтаксис и, даже дискурсивные модели, представляют собой континуум — единую связанную знаковую систему [Langacker 1987:201]. Сущность самой теории состоит в том, как отбирается и распределяется информация в высказывании. Другими словами, выбор

35 высказывания определяется степенью выделенности того или иного элемента описываемой ситуации.

Несколько иной аспект имеет теория концентрации. Ее принцип основан на сфокусированности внимания на одном из элементов высказывания. Другие эпизоды имеют место быть, но они имплицитны, то есть «остаются за роликами описания» [Болдырев 2002:19-21].

Как уже было упомянуто выше, основными понятиями для описания познавательной деятельности человека являются концептуализация и категоризация, которые представляют собой классификационную деятельность, однако различаются по конечному результату. Вслед за Е.С.Кубряковой, под процессом концептуализации в настоящем диссертационном исследовании понимается «выделение минимальных содержательных единиц человеческого опыта структур знания» [Кубрякова и др., 1996:93]. Концептуализация и категоризация взаимообусловлены - за концептуализацией следует категоризация. Осмысливая поступающую информацию и мысленно конструируя предметы или явления, человек приходит к образованию определенных представлений о мире в виде концептов. Часть концептов закреплена в языке значениями конкретных слов, что в большей мере относится к концептам конкретным. Абстрактные концепты помимо лексического фонда в значительной степени состоят из «вариативной части» (термин Л.О.Чернейко), производной от эмпирического опыта индивида. «Потенции концепта тем шире и богаче, чем шире и богаче культурный опыт человека» [Лихачев 1997:281]. Однако невозможно держать в памяти абсолютно все характеристики определенного предмета или явления, тем более известно, что наши знания об окружающем мире хранятся в обобщенной, категориальной форме. Иными словами, чтобы назвать какой-либо предмет или явление, его необходимо категоризовать. Итак, категоризация — «деление мира на категории и отнесение конкретных предметов и событий к этим категориям» [Болдырев 2002:23].

На основании вышеизложенного, относительно объекта нашего исследования, необходимо отметить, что при анализе такого феномена как зависть, теория выделенное позволяет, на наш взгляд, выявить доминантный структурный компонент концепта «envy» в том или ином высказывании. Принцип концентрации позволяет сосредоточить наше внимание на важном элементе в высказывании, особенно при определении области объектов зависти. В рамках экспериенциального подхода, анализ переноса наших знаний об известных предметах и событиях для понимания абстрактных сущностей имеет место в ядре концепта «envy», а именно, ряд сочетаний с существительным envy образуют когнитивную метафору. В свою очередь, метафора эксплицируется либо в виде персонификации (очеловечивание) зависти, либо как реификации (овеществление/ опредмечивание). Таким образом проявляется «калейдоскопическое» свойство исследуемого концепта, то есть в данном случае, можно обозначить концепт «envy» как гештальт. Под гештальтом в настоящей работе понимается «целостный образ, совмещающий в себе чувственные и рациональные компоненты в их единстве и целостности» [Болдырев 2002:38]. Гештальт -результат глубинного сопряжения гетерогенных сущностей — абстрактной и конкретной, поэтому гештальт предопределяет сочетаемость абстрактного имени, так как абстрактная сущность - это невидимый, идеальный конструкт, крторый, принимая лики видимого, воспринимаемого, отождествляется с ним. «Если о гештальте говорить метафорически, то он та маска, которую язык надевает на абстрактное понятие» [Чернейко 1997:300-301] Более подробно это будет рассмотрено в Главе II настоящего исследования.

В следующем параграфе нашей работы мы рассмотрим принцип категоризации несколько подробнее, обоснуем выбор прототип ического подхода к исследованию абстрактного концепта «envy» и определим его структуру.

37 1.5. Принцип категоризации. Прототипический подход.

Структура концепта.

Когнитивная лингвистика сконцентрирована на механизмах познания мира посредством языкового сознания. Категоризация является одним из принципов, на котором основан познавательный процесс. Категоризация, как одно из базовых понятий лингвистики, помогает нам понять, как мы познаем окружающую действительность, как и в какой форме мы сохраняем и применяем полученную информацию. Г.И.Шмид отмечает, что категоризация для лингвистики имеет весьма важное значение, поскольку именно она лежит в основе использования слов и языка в целом [Schmid 1996:37]. Однако это далеко не единственная роль процесса категоризации. Способность к категоризации является проводником для приобретения новых знаний на основании опыта прошлого. Память бесполезна без категоризации [Jackendoff 1987:135]. Вне способности к категоризации мы не смогли бы существовать адекватно ни в материальном мире, ни в социальной и интеллектуальной жизни, так как те или иные категории свидетельствуют об определенном понимании мира [Lakoff 1990:6]. Как уже было упомянуто выше, категоризация - это, с одной стороны, знание категорий объектов и явлений и их названий и, с другой стороны, это процесс отнесения тех или иных предметов или явлений к определенной категории, включая соответствующее ей название.

До настоящего времени в лингвистике продолжает существовать два взгляда на сущность процесса категоризации. Сторонники традиционного подхода придерживаются теории классической «идеи вещей» Платона и его последователя Аристотеля; когнитивисты придерживаются прототипического подхода к формированию категорий вслед за его основоположницей Э.Рош. Классическая теория категорий основывается на следующих положениях: любая категория обладает обязательным набором наиболее существенных признаков, которые равноправны по своей значимости, из чего следует, что рамки той или иной категории строго определены. По мнению Г.Й.Шмида,

38 когнитивная прототипическая категория, в отличие от традиционной классической, состоит из существенных и несущественных признаков (good and bad members), а также незначительных (marginal), принадлежность к данной категории которых является сомнительной. Прототипическая категория имеет расплывчатые границы [Schmid 1996:38-39]. Вслед за Н.Н.Болдыревым, мы признаем тот факт, что постоянно меняющиеся знания о мире и ситуации общения «могут включать в свой состав новые элементы, даже если эти элементы имеют лишь один или несколько общих с прототипом признаков. ... практический опыт показывает, что в реальном мире почти нет элементов с идеальным сочетанием обязательных признаков» [Болдырев 2002:84].

Не умаляя заслуг классической теории категорий, основанной на принципах Платона и Аристотеля, Н.Н.Болдырев отмечает важность того факта, что «прототипические категории...более эффективно обеспечивают и объясняют мыслительные процессы и процессы использования языка. Их эффективность заключается в большей гибкости и способности быстро аккумулировать новые данные» [Болдырев 2002:83]. Так, вновь познаваемые сущности могут коррелировать с той или иной прототипической категорией не столько на уровне ядерных элементов, сколько в качестве периферийных признаков, не нарушая фундаментальных изменений в системе категорий. В настоящем исследовании мы, вслед за основоположниками (Р.Браун, Э.Рош, Дж.Лакофф и другие) и ведущими исследователями настоящего времени (Е.С.Кубрякова, Н.Н.Болдырев, В.И.Карасик, З.Д.Попова, И.А.Стернин, Р.М.Фрумкина и многие другие), будем придерживаться прототипического подхода. Как отмечает Л.Коулман и П.Кей, до недавнего времени экспериментальные исследования с применением прототипического подхода были посвящены ощущаемым физическим объектам, или перцептивным ощущениям как таковым (Э.Рош и другие). Исследования последнего времени пытаются показать обоснованность применения прототипического подхода к абстрактным концептам [L.Coleman,P.Kay 1981:27].

39 В основе данной теории лежит понятие базового уровня (прототипа), который наиболее значим с точки зрения познания и функционирования и вокруг которого организованы иерархические структуры. На наш взгляд, до определения структуры концепта «envy», прежде всего, необходимо установить исходные положения и основные принципы прототипического подхода. Обобщая опыт зарубежной когнитивной лингвистики, наиболее детально освещает эту проблему Н.Н.Болдырев:

объекты и явления реального мира определенным образом структурированы, на основании некоторых сходств и различий. Концептуально обусловленные объекты/явления образуют семантические категории;

элементы этих категорий неравнозначны между собой, что определяет внутреннюю структуру категории, т.е. центральные, более типичные для данной категории элементы - прототипическое ядро, и менее типичные элементы. Степень приближения разных элементов категории к ядру определяется степенью их общего сходства с прототипом ;

границы данной категории и границы смежных категорий не являются четко очерченными. Градация элементов категории может образовывать непрерывный континуум. Недрототипические (в нашем понимании наиболее удаленные от прототипа элементы) имеют лишь некоторые общие с другими элементами данной категории признаки и обнаруживают целый ряд характеристик, свойственных другим категориям [Болдырев 2002:77-79].

Итак, прототип в данном диссертационном исследовании понимается как «концепт, лежащий в основе формирования категории и определяющий ее содержание, концепт категории или элемента категории» [Болдырев 2002:83]. С когнитивной точки зрения, прототип — это ментальная репрезентация категории (Лакофф 1988, Rosch, Mervis 1975, Coleman, Kay 1981).

Определяя структуру концепта, Р.М.Фрумкина и В.А.Маслова первоначально различают ядро и периферию. Ядро может быть представлено

Данное положение созвучно с мнением А.Круза о том, что члены категории не равны по отношению друг к другу и категория структурируется в иерархической зависимости оттого, насколько схож член категории с прототипом [Cruse 2000:101]

40 словарными значениями той или иной лексемы (В.А.Маслова), или ключевым словом, которое манифестирует концепт (И.А.Стернин). Периферию составляют субъективный опыт, различные прагматические составляющие лексемы, коннотации и ассоциации. В понимании И.А.Стернина, периферия есть некое интерпретационное поле, в котором обнаруживаются «весьма разнообразные смысловые признаки, скрытые от прямого наблюдения» [Стернин 2001:63]. Причем признаки концепта, извлеченные из его интерпретационного поля, показывают плывучесть, смещаемость, диффузность когнитивных слоев, образующих периферию концепта [там же, 65].

Для настоящего диссертационного исследования, нам представляется важным привести еще один взгляд на проблему структурирования концепта. О'.М.Воевудская в статье «Лексико-грамматическое поле концепта» под данным термином понимает «объединение лексем, их словоформ и дериватов, определенным образом упорядоченных», а именно:

ядро поля образуют простые, как правило, непроизводные лексемы (прямое номинативное значение);

первый круг ядра, при чем на одинаковом расстоянии, но в разных плоскостях от него, представляют семемы (производные номинативные значения);

второй круг, также на одинаковом расстоянии, представлен семемами (фразеологически связанные значения);

далее располагаются дериваты семем обоих кругов, в порядке градации от центра к периферии [Воевудская 2001:111-112].

Необходимо отметить, что Н.Ф.Алефиренко тоже выделяет некую зону между ядром и периферией, называя её околоядерной, которая наряду с периферией отражает «чувства, эмоции, оценки, волеизъявления» [Алефиренко 2005:49]. В описании структуры концепта «envy» мы будем оперировать именно этим термином.

Поскольку прототип определяется как категориальный концепт, то релевантным для настоящего исследования представляется ввести понятие

41 одноимённой с концептом категории «envy», с целью выявления признаков, категоризующих рассматриваемый концепт.

Итак, опираясь на вышеизложенное и основываясь на словарные
дефиниции толковых словарей как английского, так и русского языков, мы
можем выделить следующие семантические признаки, категоризующие
концепт «envy»: disappointment (досада), ill-will (недоброжелательство),
irritation (раздражение) at another good fortune, success, etc (на чужую удачу,
успех и др.), covet/hanker to have something that belongs to somebody else (желать
то, что есть у другого). Однако, обратившись к синонимическому ряду
тезауруса Роже, мы обнаруживаем гораздо больший набор лексических единиц,
так или иначе репрезентирующих концепт «envy». Сюда входят: ревность к
чужому успеху, превосходству и т.д. (jealousy, to be jealous of),
жадность/алчность (cupidity/covetousness), злоба/враждебность

(spite/malice/malicious), конкуренция (rivalry), преуменьшение

успехов/достижений другого (belittle/belittling), чувство

враждебности/ненависти (invidious). Таким образом, мы видим, что круг признаков данной категории значительно расширился, причем, на первый взгляд, некоторые «дополнительные» признаки вызывают сомнения в отношении их принадлежности к данной категории. Тем не менее, такое дополнение позволяет резюмировать, что строгость, логичность и четкие границы классической категории малоэффективны в отношении абстрактных концептов, поскольку абстрактное имя представляет собой иной вид ментальной деятельности, чем конкретное и отвлеченное. Считается некорректным противопоставление абстрактного и конкретного как «понятийного» и «чувственного» [позиция Д.И.Руденко, цит. по Л.О.Чернейко]. Однако мы можем представить образ, например, цветка в нашем воображении и,- более того, ощутить, увидеть, изобразить и даже обонять. Всего этого мы не сможем проделать с завистью, а только понять, осознать посредством высшей формы ментальной деятельности, присущей homo sapiens. Познание — процесс сугубо индивидуальный. Цветок, по меньшей мере, один раз в жизни видел

42 каждый человек, и вопрос о его существенных и несущественных признаках, а также границах данной категории, вряд ли вызовет серьезные разногласия.

Относительно категории «envy» можно отметить, что ее четкие границы трудно определить, поскольку, не имея конкретного образа в своем сознании, индивидуальное познание вносит свои категориальные признаки. Онтология идследуемого феномена, представленная с позиций философии, психологии, этики (литературы), социологии, теологии во втором параграфе настоящей работы, позволила проследить, как расширялся диапазон признаков категории «envy»: огорчение, печаль, ложь, клевета, коварство, «сестра соревнования». Очевиден тот факт, что индивидуальное познание способствует выявлению новых признаков, присущих данной категории.

Определив отличительные признаки, категоризующие исследуемый концепт, попытаемся смоделировать его структуру. Структурирование концепта «envy» основывается на концепции, предлагаемой И.А.Стерниным и О.М.Воевудской, с учётом данных тезауруса Роже, наиболее авторитетных толковых, синонимических и дефиниционных словарей, английских и русских.

1. Ядро представляет лексема-репрезентант envy (noun) и его
словоформы, поскольку она является (согласно данным этимологических
словарей FDF, OED) прямым номинантом предмета исследования.

2. Околоядерную зону формируют следующие дериваты и синонимы:
envy (verb), envious, enviousness, jealous, jealousy, grudge, begrudge, covetous.

3. Ближняя периферия репрезентирована некоторыми волитивными
глаголами: covet, hanker, crave, и в меньшей степени long, desire.

4. Наконец, к дальней периферии относятся cupidity, malice, malicious,
rivalry, spite, ill-will, invidious, belittle, belittling, green-eyed.

Таким образом, мы представили структуру концепта «envy» с точки зрения языковой репрезентации. На этом основании нам необходимо выявить категориальные признаки, характеризующие исследуемый концепт.

Ядерная лексема-репрезентант вербализует чувство досады, раздражения, недовольства, мотивированное удачей, успехами,

43 благосостоянием, превосходством других. Поскольку околоядерную зону репрезентируют словоформы и синонимы базовой лексемы-репрезентанта, то к номинированному признаку добавляется ощущение или выражение зависти. Выражение зависти может дифференцироваться по роду деятельности: ментальное (то есть ненаблюдаемое) и физическое, выражаемое в мимике и жестах, как например, «завистливый взгляд» ("envious look"). Прилагательные envious, jealous, covetous активируют чувство зависти как черту личности, при этом данные признаки также обусловлены мотивацией.

Волитивные лексемы, составляющие ближнюю периферию концепта, обладают одним общим для всех признаком страстное желание иметь то, что есть у другого. Существенным дополнением здесь является то, что желание предполагает у субъекта алчность, честолюбие, зависть и т.п. Желание есть не что иное, как стремление человека к определенному результату или удовлетворение определенной потребности, то есть желание — мотивировано.

Лексемы-репрезентанты дальней периферии номинируют разного рода
эмоции и чувства: жадность/алчность, злоба/враждебность,

соперничество/конкуренция, преуменьшение успехов/достижений другого. Лексемы, репрезентирующие эмоции и чувства, также имеют мотивацию в импликационале.

Подвести итог дефиниционному анализу языковых репрезентантов концепта «envy» хотелось бы цитатой Дж.Лакоффа: «...значения слова могут быть рассмотрены как образующие категорию, и каждое значение является членом этой категории» [Лакофф 2004:35].

Приведем еще одну концепцию видения данной точки зрения. В трактовке Г.И.Шмида категориальные признаки обусловлены языковыми репрезентантами той или иной категории, и при сравнении признаков определенной категории выявляется сходство между репрезентантами данной категории. Сходство может объединить все репрезентанты категории или же выявить связь между некоторыми из них [Schmid 1996:39].

44
На наш взгляд, данная концепция применима к предмету настоящего
исследования. Сравнивая категориальные признаки концепта «envy», мы
приходим к выводу, что их единство определяется тремя концептуальными
компонентами, которые позволяют проследить сходство между всеми
лексемами-репрезентантами концепта «envy» в той или иной степени. Итак, мы
выделяем волитивный (желание), каузативный (причинность) и эмоционально-
оценочный компоненты. Первые два представляют собой
взаимообусловленный тандем. Последний компонент, по нашему мнению,
требует более детального рассмотрения. Это связано с тем, что эмоционально-
оценочный компонент подразумевает деление на субкомпоненты на основании
градации таких понятий психологии как эмоция, чувство, свойство характера.
Этому посвящен следующий параграф.

1.6. Категории эмотивности и её реализация в концепте «envy».

Настоящий параграф посвящен проблеме взаимоотношения и взаимообусловленности вышеназванных компонентов концепта «envy».

В когнитивной лингвистике последнего времени отмечен рост интереса к исследованию эмоций и их репрезентации в языке и речи. В.И.Шаховский отмечает, что и психологи, и лингвисты соглашаются с мнением о том, что «центральным стержнем человека вообще и языковой личности в частности являются эмоции» [Шаховский 1987:81]. По мнению английского психолога Д.Гоулмана, взгляд на природу человека, игнорирующий эмоции, отличается близорукостью [цит.по О.Е.Филимоновой 2001:30]. О.Е.Филимонова в своей диссертационной работе подчеркивает важность учета взаимодействия между эмоциями и разумом, процессами мышления и работой чувств, несмотря на то, что это проблема психологического, а не лингвистического исследования [Филимонова 2001:31]. Но прежде чем изучать язык эмоций и чувств, и

45 средства их вербальной репрезентации в языке необходимо понять, что представляют собой эмоции и чувства.

Эмотиология, или эмоциология, как одно из категориальных проявлений лингвистики возникла сравнительно недавно. Лингвисты, изучающие лексику, которая номинирует эмоции, признают наличие трудностей и неоднозначности семасиологического исследования эмотивности. Одна из трудностей, по мнению В.И.Шаховского, заключается во «взаимоинтерпретируемости метапонятий»: номинация эмоций и дискрипция эмоций в тексте высказывания. Выражение эмоций в семантике слова может быть рациональным, то есть лексемами, непосредственно называющими эмоции, и эмоциональным, при котором сама эмоция не называется, но манифестируется в семантике слова, передающей имплицитно эмоциональное состояние говорящего, его чувственное отражение денотата и переживание этого отражения [Шаховский 1987:88].

По мнению, В.И.Шаховского, различные эмоции, выраженные как рациональным, так и эмоциональным способом, обобщены, так как являются формой отражения окружающего человека мира. В таком случае эмотивность является свойством языка выражать эмоциональные переживания через особые единицы - эмотивы всех уровней языка, имеющие эмотивный спецификатор в семантике этих единиц. Вместе с тем, автор не считает лексику рациональной номинации эмоций эмотивами. «Эмоция, обозначенная в таких словах на уровне реализации, представляет собой не непосредственное чувство, а лишь логическую мысль о нем, в то время как семантика эмотива индуцирует эмоциональное отношение к обозначаемому им объекту мира» [там же, 88-94]. Другими словами наименование эмоций: злоба (malice), жалость (pity), любовь (love), зависть (envy), и др., является метаэмоциями, то есть их понятийным обозначением. Такую лексику В.И.Шаховский квалифицирует лишь как ассоциативно-эмотивную.

Неоднозначность в понимании места и роли эмотивного компонента предопределяет многообразие классификаций эмоциональной лексики.

46 Практически все авторы, так или иначе рассматривающие эту проблему, указывают на то, что до сих пор недостаточно четко очерчен круг, относящихся к этой сфере языковых средств. Ряд авторов (Н.М.Баженов, Е.М.Галкина-Федорук, Е.Ю.Мягкова, О.Е.Филимонова, А.М.Финкель, и другие) имеют иную точку зрения: лексику, называющую эмоции нецелесообразно исключать из объема понятия эмотивности. По мнению О.Е.Филимоновой, «эмоциональное состояние и эмоциональное отношение может быть репрезентировано в языке различными средствами, как прямой номинацией (fear, love, anger, envy), так и непосредственным выражением (междометиями, инвективной лексикой и др.) и описанием, «т.е. невербально», позы, особенности речи и голоса, взгляда, движений и т.п. В доказательство своей точки зрения, автор данного исследования при определении эмотивности исходит из понятия ситуации, представляющей эмоциональное состояние субъекта. В качестве примера приводится ряд высказываний, как рациональной, так и эмоциональной номинации эмоций (в терминологии В.И.Шаховского), репрезентирующих одну и ту же жизненную ситуацию. Разница состоит, во-первых, в способе отображения этой ситуации — экспрессивным или нейтральным, во-вторых, с точки зрения на ситуацию: сам человек говорит о своем состоянии (или как-то его проявляет) или кто-то другой. При этом автор отмечает, что лексические единицы, эмоционально нейтральные, могут репрезентировать эмотивную ситуацию в условиях особого контекста, «наполняясь индивидуальным смыслом» [Филимонова 2001:40-41]. Тем более что факт присутствия субъективизма практически в любом слове общепризнан в когнитивной лингвистике.

Так, Е.М.Галкина-Федорук относит к средствам вербальной номинации эмоций следующую лексику: 1) слова, непосредственно репрезентирующие чувства/эмоции; 2) слова-оценки; 3) слова с грамматической номинацией эмоций (т.е. особыми суффиксами, префиксами) [Галкина-Федорук 1954:136].

Большинство лингвистов, занимающихся данной проблемой, считают, что весь корпус эмотивной лексики обладает определенной оценкой. Как

47 отмечает Н.М.Кожина, «экспрессивно-эмоциональная окраска у слова возникает в результате того, что само его значение содержит элемент оценки» [Кожина 1983:121]. И.В.Чекулай считает, что все слова потенциально обладают оценочными свойствами. Он объясняет это тем, что лексические единицы представляют собой концентрацию многовекового опыта оценочной квалификации действительности [Чекулай 2006:104].

Для более глубокого понимания природы эмоций, обратимся к теоретическим постулатам психологии. Нередко понятие эмоция и чувство трудно различимы для неспециалиста. Психологи определяют эмоцию как простое, непосредственное переживание в данный момент, тогда как чувство -более сложное, постоянное, устоявшееся отношение, иногда как черта личности. Эмоции свойственны и людям, и животным, чувства — лишь человеку. Выражаясь языком философии, эмоции - первичны, чувства — вторичны, иными словами — чувства порождены эмоциями. Эмоции и чувства отражают значимость и оценку человеком различных ситуаций, поэтому одинаковые раздражители могут вызвать самые непохожие реакции у разных людей, так как эмоциональные реакции обусловлены индивидуальными особенностями человека. Механизм возникновения эмоций и чувств тесно связан с потребностями и мотивами человека. Природа эмоций обусловлена двойственностью: с одной стороны — потребностями, с другой — особенностями ситуации.

Итак, эмоции и чувства не могут возникнуть сами собой, то есть без причины. Источником эмоций и чувств является объективная действительность в её отношении с прямым и косвенным удовлетворением потребностей человека. Объективные свойства предметов и явлений окружающей действительности отражаются человеком посредством познавательных процессов: каждый отражаемый объект или событие вызывают к себе определенное отношение человека в зависимости от того, как они связаны с его потребностями. Одни события являются для человека индифферентными, другие — значимыми, то есть могут удовлетворить некоторые его потребности

48 или препятствовать этому. Эмоции, проявляющиеся в виде удовольствия, называются положительными, а в виде неудовольствия — отрицательными. К первым психологи относят, например, радость, восторг, симпатию, ко вторым -страх, гнев, ненависть [Крутецкий 1986; Крылов под. ред., 1998; Макарова 2004; Петровский, Ярошевский 1998; Сосновский под. ред.,2005].

Очевидно, что зависть относится ко второму типу проявления эмоций, отрицательному. Однако, если вспомнить попытки «оправдать» зависть, т.е. рассматривать ее как соревновательную (см. 1.2), то возможно поставить знак

Итак, суммируя вышесказанное, эмоционально-оценочный компонент концепта «envy» может подразделяться на более мелкие составляющие — субкомпоненты: эмоция, чувство, черта личности. Каждый из этих субкомпонентов может иметь как отрицательный знак (в большей степени), так и положительный. Изложенное выше дает основание предположить, что все три компонента концепта «envy»: эмоционально-оценочный, каузативный, волитивный — взаимообусловлены и взаимозависимы в отношениях между cq6oft. Относительно предмета нашего исследования необходимо ещё отметить, что из двух существующих точек зрения на проблему номинации эмоций, мы будем придерживаться той, которая относит лексические единицы с прямой номинацией эмоций/чувств к числу эмотивов.

Абстрактный концепт «envy» - феномен сложный, неоднозначный и

*

достаточно «размытый» как в эмоционально-ментальном, так и языковом планах выражения. Поскольку эмоционально-ментальный аспект мы рассмотрели ранее, остановимся подробнее на языковом аспекте в следующем параграфе.

1.7. Сочетаемостные свойства лексем-репрезентантов

концепта «envy» и факторы, детерминирующие их особенности

Языковой план выражения объекта исследования предполагает, в первую очередь, сочетаемостные свойства лексем-репрезентантов, что, собственно, и актуализирует концепт. В нашем случае, это необходимо, прежде всего, для лексем, репрезентирующих ближнюю и дальнюю периферии концепта «envy». Однако прежде чем приступить непосредственно к особенностям сочетаемостных свойств репрезентантов исследуемого концепта, остановимся еще на ряде вопросов, требующих, на наш взгляд, разъяснения.

Как уже неоднократно упоминалось, абстрактный концепт —

многослойное и сложное ментальное образование и единственный доступ к его описанию — язык. Однако необходимо еще раз подчеркнуть, что язык номинирует лишь некую часть концепта, возможно, не самую значительную. «В обозначения подведена лишь определенная часть информации об обозначаемом объекте, сами обозначения выступают как ... единицы, представляющие весь объект через часть его значений. В этом отношении семантическая и ономасиологическая структура слов, неполные по существу (т.е. отражающие выборочно свойства обозначенного объекта), служат, тем не менее, для представительства объекта в целом...» [Кубрякова 1997:47].

Номинация представляет собой явление многомерное и многоаспектное уже потому, что сам язык выступает как сложное материально-идеальное образование, сочетающее в себе свойства обозначения и отображения по отношению к объективной действительности. В зависимости от обозначаемого объекта выделяют три вида номинации: лексический (через слово и словосочетание), препозитивный (на уровне предложения), дискурсивный (на уровне текста). Релевантными для настоящего исследования являются лексический и препозитивный уровни номинации. В связи с этим становится очевидным провести разграничение следующих терминов: «лексическое значение (слова)», «понятие», «смысл».

Как справедливо отмечает В.А.Маслова, любая попытка постичь природу концепта ставит исследователя перед проблемой дифференциации (или отождествления) ряда смежных терминов: концепт, понятие, значение. «В решении этой проблемы сколько исследователей - почти столько же и точек зрения» [Маслова 2004:36]. А.А.Залевская обращает внимание исследователей на общеизвестный факт, что концепт, понятие и значение — «сущности, которые не поддаются прямому наблюдению». Более того, А.А.Залевская отмечает, что сопоставление данных сущностей носит характер субъективной гипотезы. «Мы смотрим на один и тот же объект с разных позиций, а это означает, что каждый из нас видит лишь часть картины, которую, по меньшей мере, неосторожно (а иногда и опасно) принимать за картину в целом» [Залевская 2001:36-37]. Очевидно, это объясняет существование множества точек зрения на данную проблему.

Однако в исследованиях последнего времени наметились тенденции к единству взглядов. Мнения многих лингвистов сходятся в том, что термины «значение (слова)», «понятие», «смысл», «концепт» носят разноплановый характер, и, следовательно, их необходимо дифференцировать. Разделяя точку зрения В.А.Масловой, под понятием в данном исследовании подразумевается совокупность познанных существенных признаков объекта. Концепт, в трактовке учёного, представляет собой национально-специфическое образование, планом содержания которого представляется вся совокупность знаний о данном объекте, а планом выражения — совокупность языковых средств [Маслова 2004:37]. Значение также видится как совокупность, но уже семантических компонентов (сем) [Попова, Стернин 2003:57]. Смысл, в трактовке Н.Ф.Алефиренко, величина ситуативно и контекстуально обусловленная, благодаря которой интенсионал (доминантная, содержательная сторона слова) способен становится величиной вариативной и окказиональной, что более свойственно импликационалу значения [Алефиренко 2005].

В этой связи, представляется справедливым упомянуть о различии терминов «значение» и «смысл», предложенное А.В.Кравченко, на примере

51 слова «река». Автор отмечает, что для одного «река» - это источник пропитания, для другого — живительный' источник влаги, для третьего -короткий путь пересечения местности, для четвертого — место отдыха и т.д. Хотя значение слова во всех случаях одинаково, смысл, вкладываемый в него различными пользователями, разный [Кравченко 2001:96-97]. Логический вывод можно сделать цитатой А.А.Леонтьева: «Слово в высказывании не тождественно слову как отдельно взятой номинативной единице» [Леонтьев 1979:33]. Значение слова, по мнению О.Н.Прохоровой, неконстантно, т.е. оно способно модифицироваться под влиянием разных контекстов. Язык характеризуется двойным модусом означивания: семиотическим (свойственен знаку) и семантическим (актуализируется в речи), что позволяет говорить о значении единицы в языке и речи, в статике и динамике. «Взаимосвязь значения в статике и в динамике четко прослеживается в высказывании, которое представляет собой не только и не столько конструктивное целое, но и смысловую перспективу, на фоне и в контексте которого каждое конкретное слово определяется и уточняется в своем значении» [Прохорова 1995:57,71].

По мнению М.А.Кронгауза, существование парадигматических отношений позволяет говорить о лексической семантике как о системе, а существование синтагматических отношений позволяет этой системе функционировать [Кронгауз 2001:182].

Говоря о семантической валентности глаголов, Е.В.Падучева отмечает, что деление на актанты и сирконстанты «полезно для многих задач», поскольку это главные и второстепенные участники ситуации [Падучева 2004:60]. Е.В.Падучева предлагает рассматривать семантическую валентность глагола, как то же, что роль участника. У Е.В.Падучевой подобное видение семантической валентности глаголов опирается на понятие диатезы. В трактовке учёного, диатеза определяется «как соответствие между семантическими ролями и синтаксическими позициями (а следовательно, рангами) участников, иначе — актантная (ролевая) структура. Тогда диатетический сдвиг —это перераспределение рангов участников...» [Падучева

52 2004:60]. Эти определения основываются на том, что позиции участников с данной ролью могут меняться, оставляя при этом набор семантических валентностей глагола неизменным. При диатетическом сдвиге участники могут не только менять ранги, но и пропадать из ситуации вообще, но актант отсутствует только на синтаксическом уровне, то есть в контексте «уходит за кадр», но остается «закадровым» участником ситуации [там же, 60-63].

В лингвистике настоящего времени понятие валентности связано не только с глаголом. Это общая сочетаемостная способность слов, относящихся к разным частям речи [Иванова и др. 1981; Камчатнов и др. 2000]. В основу системы частей речи положено представление о трех различающихся между собой когнитивных категориях - категория предметности, признаковое и процессуальности. Эти категории отражают восприятие мира в главных формах его бытия во времени и пространстве, т.е. в виде разных форм материи с разными формами ее движения и воздействия на человека [Кубрякова 1997: 271]. Иными словами, посредством частей речи человек дифференцирует вещи, их качества, процессы, действия, состояния и их признаки, выявляет различия в реальном мире и осуществляет его категоризацию.

Необходимо отметить, что для языков европейской системы, в отличие от языков других типов, характерно противопоставление «Имя (существительное, прилагательное, числительное) - Глагол [Драгунов 1962:67]. По мнению Е.В.Рахилиной, понятие сочетаемости к именам применимо гораздо меньше чем к глаголам. Это объясняется тем, что у имен нет жесткой «привязки» к определенной ситуации, а потому нет жесткой сочетаемости. Данное свойство имен называют лабильностью. «Разнообразные, диффузные, недостаточно отделённые друг от друга и даже необязательные признаки», составляющие семантику имени, объясняют его семантическую нестабильность и синтаксическую «всеядность» [Рахилина 2000:27-29]. Тем не менее, на наш взгляд, диапазон семантической сочетаемости имён неограничен до тех пор, пока синтаксическая единица имеет смысл, т.е. исключая структуры с полным его отсутствием: «Моя боль весит три фунта» [цит. по Павиленис, 1983].

П.Коивисто-Аланко отмечает, что отличительной особенностью абстрактных имен является их допустимая, даже «привилегированная» неопределённость, способствующая их комбинаторной гибкости и, вместе с тем, трудности в описании [Koivisto-Alanko 2000:16]. Тем не менее, по мнению А.Вежбицкой, сочетаемость объяснима и подчиняется сложным, но вычислимым правилам, прежде всего семантическим. Иными словами, сочетаемостные характеристики имени не существуют сами по себе - они мотивированы содержательными, то есть семантическими свойствами [см. Wierzbicka 1985,1988]. Более того, как отмечает В.И.Тармаева, и как уже отмечалось выше, логико-коммуникативный подход к значению предполагает, что семантическое содержание формируется под влиянием его роли в сообщении. В предложении реализуются две основные коммуникативные функции - идентификация предметов, о которых идет речь, и предикация, вводящая сообщаемое. Значение слов приспосабливается к выполнению одной из функций, то есть функциям соответствуют два типа значения: идентифицирующее и предикатное [Тармаева 2003:94]. Таким образом, по нашему мнению, прослеживается взаимообусловленность сочетаемости с коммуникативным фактором.

Однако абстрактные имена и функцию идентификации предметов достаточно сложно совместить. Вслед за В.Порцигом представляется целесообразным в рамках существительного различать предикатные (иначе говоря, абстрактные - препозитивные) и непредикатные (идентифицирующие, т.е. конкретные — непрепозитивные) лексемы. Предикатные слова характеризуют абстрактные существительные, соотносящиеся с глаголами и прилагательными, как существительные, которые восходят к глаголам и прилагательным в санкциях и значениях предикатов [Porzig 1930:66-77]. Абстрактность и конкретность существительных определяется по онтологии денотата. Конкретные или непредикатные существительные содержат сему «вещность, предметность». Абстрактные или предикатные существительные содержат такие категориальные лексические семы как «процессуальность»

54 (существительные, соотносящиеся с глаголами) и «признаковость» (существительные, соотносящиеся с прилагательными) [Тармаева 2003:96-97].

Свойство лабильности отличает имя от глагола и определяет особенности «именного» поведения. Семантические свойства глагола отражаются в его главной синтаксической конструкции - модели управления. Свойства имени вычленяются из анализа множества его разнообразных контекстов. Говоря о свойствах имени, необходимо упомянуть о существовании так называемого «кластерного эффекта», свойственного именам существительным. О.Есперсен, противопоставляя существительные и прилагательные, обращал внимание на то, что первые, как правило, обозначают множество свойств — в противоположность вторым, связанным с одним-единственным признаком [Jespersen 1924:79], что и объясняет широкую семантическую валентность существительного, в отличие от лимитированной сочетаемости глагола и прилагательного.

Синтагматические отношения лексических единиц позволяют создавать значение более крупных единиц из более мелких: слово -^словосочетание—^предложение—>текст. Например, взаимодействие смыслов слов обеспечивает смысл словосочетания.

В этой связи представляется целесообразным рассмотреть теорию Г.И.Шмида. Речь идет о разнице между понятиями «контекст» и «ситуация», которой ученый придает немаловажное значение. Под «ситуацией» Г.И.Шмид понимает взаимодействие между объектами реального мира, вербализованное говорящим, как правило, представленное синтаксической единицей (предложение). Вслед за Р.Лангакером, Г.И.Шмид определяет «контекст» как «семантическую единицу» (Langacker 1987), считая ее ментальным феноменом. Суть данного положения заключается в том, что когда предложение воспринимается слушателем или читателем, слова вызывают в памяти соответствующие когнитивные категории или, говоря иначе, ассоциации, связанные с этими словами (объектами реального мира). Таким образом

55 формируется когнитивная репрезентация взаимодействия между концептами [Schmid 1996:46-47].

Теория Г.Й.Шмида, основанная на положениях Р.Лангакера, созвучна с другими научными разработками некоторых лингвистов. Так, например, У.Найссер рассматривает процесс концептуализации знаний с позиции воспринимающего (ср. Schmid 1996; Langacker 1987), который оперирует некими когнитивными структурами - семами, функция которых состоит в сборе содержащейся в среде информации [Найссер 1981:20]. В концепции Р.Джакендоффа встречается понятие концептуальной структуры, которая существует на уровне ментальной репрезентации, где осуществляется совмещение лингвистической, сенсорной и моторной информации. Автор данной гипотезы полагает, что концептуальная структура — это сущность, концептуализирующая физические объекты, события, свойства/качества, время, количество и интенции/намерения. Эти сущности интерактивны в формальной системе, которая в определенном смысле отражает иерархическую структуру синтаксиса. Но в отличие от последней, концептуальная структура оперирует такими структурными отношениями, как «predicate-to-argument», «category-to-modifier», и «quantifler-to-bound». Концептуальная структура, по мнению Р.Джакендоффа, представляет основу системы правил инференции и взаимодействия языка с мировым знанием [Jackendoff 1990:31]. Взгляды Дж. Тейлора и Д.Геерартса на актуализацию того или иного значения в типовых ситуациях совпадают. Данная концепция основывается на объединении семасиологического и ономасиологического подходов, суть которого заключается во взаимосвязи между основным уровнем и прототипами. Базовый уровень идентифицирует что-либо, прототипы указывают, к чему эти слова относятся [Geeraerts 1997, Taylor 2003].

В рамках настоящего исследования важность смысла словосочетания, выводимого из смысла слов, видится при актуализации искомого ЛСВ (из числа имеющихся) отдельных лексем-репрезентантов концепта «envy». В качестве иллюстрации данного положения можно привести примеры, в которых

56 главенствующую роль в реализации искомого смысла играет именно валентность лексических единиц, например, с лексемой-репрезентантом приядерной зоны —jealous:

3. She is jealous of her husband.

4. She is jealous of Helen's new dress.

5. She is jealous of her charming garden.

В данных структурах отличие наблюдается лишь в позиции предикатива. Тем не менее, мы с уверенностью можем утверждать, что все три предложения реализуют три дифферентных значения. В первом случае реализуется ЛСВ «ревнивый, ревнующий»; во втором — ЛСВ «завидующий»; в третьем — ЛСВ «ревностно оберегающий что-либо».

Не менее важной представляется роль семантической валентности для волитивных глаголов, репрезентирующих ближнюю периферию концепта «envy», тем более что среди ЛСВ названных единиц нет значения «завидовать». Тем не менее, искомый смысл имплицитно актуализируется благодаря именно тому, с каким словом сочетается волитивный глагол. Так, например, сочетания to long I to hanker/ to crave/ и т.д. for ice-cream (cold water, fresh fruit in winter, night to come) реализует основное значение «хотеть/желать». Если же объектом желания является общественно признанная ценность, либо нечто суетное, недостойное человека, сопровождающееся алчностью и честолюбием [Апресян и др. 1979: 276-277], то в таком случае мы можем говорить о реализации значения «завидовать»: to long I to hanker/ to crave/ и т.д., for money (notoriety, power, wealth,...). В данном случае, очевидно, что имплицитное выражение значения «завидовать» обусловлено не только валентностью глаголов. За этим стоит нечто иное, а именно: обыденное познание, индивидуальный опыт обретения смысла таких слов как «хотеть» и «завидовать». «Заполняя определенное место в определенной синтаксической структуре, слово приобретает дополнительные значения, и эти значения появляются у него только как элемента этой структуры» [Никитин 1996: 587].

Относительно синтагматических отношений глагола необходимо отметить, что для номинирования понятия «зависть» обязательно наличие как минимум двух валентного предиката, то есть двух актантов (слов, заполняющих валентности глагола): подлежащего (кто? завидует) и дополнения (чему? завидует, т.е. предмет зависти). Как показывает эмпирический материал, в синтаксической структуре возможно большее число участников, а именно: еще один актант (кому? завидует, т.е. объект зависти); иногда — сирконстант (зависимое от глагола слово, не заполняющее никакой валентности, как правило - обстоятельство), который может отображать интенсивность эмоционально-оценочного и каузативного компонентов.

Применительно к объекту нашего исследования, из списка актантных ролей, приводимых Е.В.Падучевой, можно выделить: экспериент и каузатор. Экспериенту соответствует компонент «X воспринимает (видит, слышит, ойщущает) Y». Участник Причина (т.е. каузатор, но не агенс) - это событие/состояние X, которому соответствует компонент «X вызвал/воздействует на Y» [там же, 55]. В нашем случае, экспериент - это тот, кто ощущает/испытывает зависть. Каузатор - предмет/причина зависти. Выше был упомянут еще один актант, как дополнение или определение к дополнению, но в качестве объекта зависти (кому?). Относительно последнего можно предположить, что ему будет соответствовать роль каузатора, но с несколько расширенным компонентом «X имея/обладая Z вызвал/воздействует на Y». Значимость такого каузатора не является главенствующей, тем самым мы можем обозначить его как дополнительный - каузатор (доп.).

Говоря о лексемах-репрезентантах особенно дальней периферии, которые отображают причинно-следственный результат «ощущения» индивидом зависти, можно предположить, что реализация искомого смысла будет решаться на основе взаимодействия: во-первых — сочетаемости данных лексем, во-вторых — соответствующих ассоциаций, вызванных именно данной сочетаемостью. Таким образом, чем дальше от ядра концепта «envy» расположена лексическая единица, тем отчетливее становится взаимодействие

58 ассоциации и валентности при реализации искомого смысла. Г.Фреге отмечал, что разные языковые выражения могут быть совершенно эквивалентными, так как имеют нечто общее, что можно назвать смыслом или, в случае предложений, мыслью. Иными словами, тот же смысл или та же мысль могут быть по-разному выражены. Следовательно, разница выражений не затрагивает смысла, а только «предчувствия, оттенок, окраску мысли» [Frege 1952:23]. Используя терминологию когнитивной лингвистики, можно сказать, что разница заключается в том, какой из категориальных признаков концептуализируется данной синтаксической структурой. Из вышеизложенного становится очевидным то, что для наибольшей глубины раскрытия исследуемого концепта «envy», помимо лексической номинации (статический аспект), необходимо в полном объеме учесть пропозициональную (динамический аспект).

Выводы по Главе I

Анализ теоретического материала, изложенного в Главе I, позволяет сделать следующие выводы:

1. В последние годы предметом интенсивных когнитивных исследований выступают абстрактные слова-концепты этической (бытийной, социальной, культурной) направленности. Несмотря на то, что накоплен уже достаточно большой опыт исследования структурной организации и семантических особенностей подобных концептов, до настоящего времени концепт «envy» не являлся предметом отдельного лингвистического исследования.

Механизм моделирования абстрактных концептов вовлекает познавательный опыт человечества в целом и отдельного индивида в частности. На этом основании, исследование абстрактного концепта «envy» в настоящей работе носит междисциплинарный характер, что способствует выявлению и обоснованию ряда имплицитных признаков исследуемого концепта, не

59 нашедших прямого выражения в словарных дефинициях лексем-репрезентантов.

2. Настоящее исследование проводится в рамках когнитивного подхода. В
этой связи основными методами исследования являются концептуализация и
прототипический подход в рамках принципа категоризации, как одного из
основных познавательных процессов. Не менее значимыми являются
экспериенциальныи подход и теории выделенности и концентрации, а так же
дефиниционный и компонентный анализ значения слова. Одним из основных
способов анализа лексем, репрезентирующих концепт «envy», является учет
синтагматических отношений языковых единиц при том, что особенно важной
представляется роль семантической валентности для лексем-репрезентантов
периферии исследуемого концепта.

3. Лексический коррелят, репрезентирующий концепт, представлен
разными классами слов: существительное, прилагательное, глагол.
Обоснование данного факта в том, что количество репрезентантов концепта
«envy» одного класса является недостаточным для исследования. Более того,
посредством частей речи индивид дифференцирует предметы/явления, их
качества, процессы, действия, состояния и их признаки, выявляет различия в
реальном мире и осуществляет его категоризацию. Другими словами, категории
предметности, признаковости и процессуальное — основа системы частей
речи — отражают восприятие окружающей действительности в главных формах
её бытия во времени и пространстве, то есть в виде разных форм материи с
разными способами её воздействия на человека.

В классе существительного концепт «envy» представлен в настоящей работе следующими единицами: envy, enviousness, jealousy, ill-will, malice, spite, covetousness, cupidity, rivalry; в классе глагола: envy, grudge, begrudge, hanker, covet, crave, desire, long, belittle; в классе прилагательного: envious, covetous, jealous, grudging, begrudged, belittling, green-eyed, malicious.

4. На основании словарных дефиниций лексем-репрезентантов концепта
«envy», а также исходя из взглядов на природу зависти с точки зрения

60 философии, этики, социологии, теологии, психологии, мы выделяем следующие содержательные признаки, категоризующие концепт «envy»:

- желание иметь то, чего нет у самого индивида, но есть у другого;

- чувство/ощущение досады /недоброжелательства/ раздражения на
чужую удачу, успех и др.;

ревность к чужому успеху /превосходству и т.д.;

преуменьшение успехов /достижений другого;

конкуренция/ соревновательность;

жадность/алчность.

Данный набор категориальных признаков исследуемого концепта свойственен языковому уровню концептуализации. Когнитивное сознание и познавательный опыт человека допускают значительно больший набор признаков, присущих данной категории.

5. На основании категориальных признаков в данной работе выделяются следующие компоненты: каузативный, волитивный, эмоционально-оценочный, которые объективируются в той или иной степени в каждой структурной зоне концепта «envy».

6. Абстрактные концепты имеют сложную, «слоистую» и вместе с тем «размытую» структуру. Абстрактные концепты социальной направленности определяются как «калейдоскопические», так как тип таких концептов в разных структурных зонах может меняться. Во многом анализ подобных концептов носит субъективный характер.

Предмет нашего исследования как раз относится к такого рода концептам. Результатом анализа теоретической базы, как лингвистики, так и смежных наук стало смоделированная структура концепта «envy», в который мы выделяем: ядро, приядерную зону, области ближней и дальней периферии.

В практической главе мы попытаемся доказать целесообразность данной структуры концепта «envy».

Генезис исследования абстрактных концептов

Появление в лингвистике (особенно отечественной) когнитивного направления вызвало немало споров, критики и скепсиса. Однако на современном этапе развития лингвистики изучение языковых единиц не представляется возможным без учета влияния человеческого фактора, а именно: психического состояния и поведения человека, социально-культурного наследия, взаимоотношений между людьми и т.д. В отличие от традиционного (структурного) подхода, цель которого состоит в описании, констатации и наблюдении языковых явлений и процессов, когнитивная лингвистика пытается объяснить устройство и функционирование языка. По мнению М.А.Кронгауза, структурные методы исследования и описания стали основным объектом «постструктуралистской критики», поскольку не может быть абсолютной аналогии между значением и формой. Значение оказывается гораздо более сложным явлением, чем форма, так как значение — «ненаблюдаемо» и «зависит от множества трудно учитываемых и трудно формируемых факторов: контекста, ситуации, намерений, знаний и т.д.». Использование дискретных методов описания приводит «к разной степени огрублению реальной картины (иногда значительному)». М.А.Кронгауз считает, что «несмотря на очевидную стимулирующую роль основных постулатов Ф.де Соссюра и развитие их различными школами структурной лингвистики, так и не удалось окончательно выделить язык как автономную систему, независимую от внешних феноменов — психологических и социальных (мышление, культура и т.д.)» [Кронгауз 2001:297-298]. Именно когнитивный подход обусловливает выход за пределы языковой системы, поскольку «оставаясь внутри этой системы, мы можем объяснить некоторые формальные связи слов, звуковые законы и т.п., но мы никогда не сможем объяснить более сложные явления и главное того, для чего существует язык —для передачи смыслов и значений» [Болдырев 2002:12]. Тем более, что процесс вербальной коммуникации рассматривается уже не как процесс обмена языковыми единицами с четко фиксированными ЛСВ, а как процесс «передачи определенных смыслов друг другу» [там же,97]. Теория смысла в лингвистике основывается на классической сенсуалисткой схеме: предмет - ощущение - представление — понятие — концепт. Однако данная линейная схема подходит лишь для формирования конкретных концептов. Трудность описания и классификации абстрактных концептов, скорее всего, объясняется сложностью и расплывчатостью схемы формирования подобных концептов. Л.О.Чернейко объясняет сложность данной проблемы еще тем, что подобные концепты не имеют «видимой физической опоры в материальном мире, если не считать такой опорой звуковую (материальную) форму слова» [Чернейко 1997:122].

Из психологии известно, что человек (т.е. ребенок) начинает познавать окружающую действительность через предметы, то есть от предмета к его графическому знаку (слову). Смысл конкретного слова формируется на основе чувственного образа, за освоением конкретного мира следует познание абстрактного. Однако освоение мира абстракций происходит с точностью до наоборот: от слова к смыслу того, что это слово отображает. В традиционном подходе слово включает лишь теоретическое познание, т.е. энциклопедические знания, абсолютные одинаковые для всех представления о данном имени. Если среди ЛСВ определенной лексической единицы нет искомого значения, то его реализация не всегда бывает успешной за счет синтагматических отношений. Когнитивный подход, при анализе определенного феномена, позволяет включать не только необходимые и достаточные для идентификации признаки, но и весь комплекс лингвистических и экстралингвистических знаний о нем, «независимо от степени выраженности в языке» [Власова 2003:5], поскольку за реализацией искомого смысла зачастую стоит нечто иное, а именно: обыденное познание, индивидуальный опыт обретения данного смысла. По мнению Л.О.Чернейко, особенность абстрактных имен состоит в том, что «инвариантное, общее для всех содержание такого слова составляет лишь часть его смысла. Другая большая часть производна а) от характера эпохи; б) от опыта личности... эти слова лишь контейнеры смысла, откуда каждый может взять ровно столько, сколько он туда положит» [Черненко 1997:134]. Дж.Локк и Т.В.Лейбниц утверждали, что абстрактные имена редко имеют тождественное значение у двух разных лиц. Абстракции Дж.Локк назвал словами «с неопределенным смыслом, которые у разных людей обозначают разные вещи» [цит. по Чернейко, 1997]. К.Вимер-Хастингс утверждает, что абстрактные концепты познаются через ситуации и постоянно вовлекают субъективный опыт, а именно: познавательные процессы и эмоции [Wiemer-Hastings 2005:731]. С.А.Власова подчеркивает, что исследование абстрактных концептов остается «в значительной степени индивидуально-авторским и интуитивным» [Власова 2003:5], следовательно, механизм моделирования абстрактных концептов невозможен без человеческого отношения, личного понимания исследуемого феномена. В.А.Маслова утверждает, что «с когнитивной лингвистикой связаны новые акценты в понимании языка, открывающие широкие перспективы его изучения во всех разнообразных и многообразных связях с человеком, его интеллектом, со всеми познавательными процессами» [Маслова 2004:13]. Тем не менее, несмотря на широкое распространение, когнитивизм не является альтернативой традиционному структурному методу. Оба направления - лишь разные стороны познания лингвистической реальности [там же, 13]. Когнитивный подход помогает «экспериментировать некоторые «скрытые» механизмы вербализации мыслительных структур в процессе познания мира» [Алефиренко 2005:88]. И главным инструментом познания является именно язык, который обеспечивает наиболее естественный доступ к структурам знания, который «позволяет сообщить об этих структурах и описать их на любом естественном языке» [Кубрякова 1997:21].

Философско-этический аспект рассмотрения феномена зависти

Проблему взаимоотношений языка и мышления пытаются решить ученые на протяжении многих веков. Суть вопроса: язык определяет мысль или мысль репрезентируется в языке - до недавнего времени оставалась прерогативой философии, позднее - психологии, в частности, такого ее направления, как бихевиоризм. В настоящее время к решению данной проблемы присоединилась когнитивная лингвистика. Однако, до сих пор, ученые исследователи не пришли к единой точке зрения. Единство проявляется во мнении, как уже было упомянуто, что человеческое мышление универсально независимо от этнической принадлежности и уровня развития нации. Мнение философской науки практически идентично: «мышление современного человека, достигшее удивительного совершенства в приемах активного отражения действительности, представляет собой чрезвычайно сложный продукт многовекового развития познавательной деятельности бесчисленных поколений людей... каждое поколение неустанно вносило посильную лепту в грандиозное здание культуры человеческой мысли» [Спиркин 2002:445]. Все вышесказанное объясняет удивительное единодушие в отношении человека к зависти во все времена и во всех культурах, при этом выделяются такие ее характеристики как: разрушительный характер, всеобще осуждение и порицание, зловредность, универсальность и скрытность [Архангельская 2004:11,12]. Единодушие проявляется и в словарных толкованиях как английского, так и русского языков: зависть — «чувство досады, вызванное благополучием, успехом другого» [Ожегов]; « - чувство раздражения, которое вызывают успехи, превосходство другого; желание иметь то, что есть у другого» [Розанова]; « - свойство того, кто завидует; досада по чужому добру или благу; нежелание добра другому, а одному лишь себе» [Даль]. «Envy - 1) feeling of disappointment and ill-will at another s better fortune; 2) object of such feeling» [Hornby].

Однако как в каждом правиле бывают свои исключения, так и зависть пытается найти себе оправдание. А.Ю.Согомонов, анализируя отношение древнегреческих философов к зависти, отмечает, что Гесиод впервые разделил зависть на «благую» и «порочную» [Согомонов 1990:114]. Вслед за ним Аристотель рассматривает зависть, как стимулирующий фактор деятельности и социальной активности.

Аристотель отмечает, что под влиянием ревностного желания сравняться, человек стремится к достижению благосостояния и почёта и т.д. Тем не менее, Аристотель делает оговорку, что данное отношение свойственно хорошим людям, так как зависть, по его мнению, порочна, и встречается у людей низких, стремление которых направлено на то, чтобы единолично пользоваться благосостоянием, почётом и т.д., а иногда даже чтобы устранить, навредить или разрушить предмет зависти [Аристотель 1983: 94].

Оправдание зависти мы находим в более поздних философских взглядах. Р.Декарт говорил: «Если судьба наделяет кого-нибудь благами, которых он действительно недостоин, и когда зависть пробуждается в нас только потому, что, любя справедливость, мы сердимся, что она не была соблюдена при распределении этих благ, то эту зависть можно извинить» [МНВА 1990:308]. Б.Рассел утверждал, что если зависти нельзя избежать, то ее следует использовать в качестве стимула для собственных усилий, вместо того, чтобы мешать другим [МНВА 1990:308]. Гегель и Ф.Энгельс рассматривали дурные страсти человека, и, в частности, зависть, как важнейшие элементы прогресса (Гегель) и рычаги исторического развития (Энгельс) [BNC]. Всемирно известный и почитаемый русский поэт А.С.Пушкин так же не видел в зависти ничего дурного, наоборот, он считал ее «сестрой соревнования» [МНВА 1990:308].

Наряду с существованием положительного или скорее оправдательного отношения к зависти, видение данного феномена как низкого проявления человеческой натуры более распространенно. К тому же, по мнению Ф.Ларошфуко, зависть - страсть «робкая и стыдливая», в которой никто не смеет признаться [Ларошфуко 1990:32]. Б.Мандевиль указывает на «стыдность» этого порока, который заставляет людей лицемерить, так как с раннего возраста люди привыкают скрывать от самих себя свое непомерное себялюбие [Мандевиль 2000:78]. Философы, мыслители, поэты и писатели нового времени считали зависть низостью человеческой натуры, которая заставляет человека горевать, тосковать, ненавидеть, проявлять беспокойство/ неудовольствие души оттого, что кто-то другой владеет тем, чем хотелось бы обладать самому. Более того, по мнению завидующего, этот кто-то недостоин обладать желаемым предметом [МНВА 1990:308]. Б.Спиноза отмечал, что завистливый человек чувствует неудовольствие при виде чужого счастья, и наоборот - находит удовольствие в чужом несчастье [МНВА 1990:308].

Не ускользал от внимания этиков и тот факт, что зависть — универсальна, свойственна всем людям. Ф.Ларошфуко говорил, что люди, чуждые зависти, встречаются еще реже, чем бескорыстные [МНВА 1990:308]. К.Гельвеций был более категоричен: «только тот может считать себя свободным от зависти, кто никогда не изучал себя» [МНВА 1990:307]. Еще одна черта зависти, которая отмечается моралистами — это сила и глубина испытываемого чувства. С.Шиммель определяет зависть как ощущение боли, страдания: «We defined envy as a feeling of pain that a person experiences when he sees someone else possesses something which he does not» [BNC]. Ф.Бекон по силе страсти сравнивает зависть с любовью: «There be none of the affections which have been noted to fascinate or bewitch, but love and envy. They both have vehement wishes» [BNC]. Ф.Ларошфуко ставит зависть на один уровень с помешательством: «...envy is a raging madness that cannot dear the wealth or fortune of others» [BNC].

Репрезентация ядерной зоны концепта «envy»

Лексическим репрезентантом ядерной зоны исследуемого концепта является абстрактное существительное - envy, поскольку является прямой номинативной единицей, что подтверждается данными этимологических словарей:

Origin: 1250-1300; (п.) ME envie OF L invidia, equiv. to invid(us) envious (deriv. of invidere to envy) + -ia; (v.) ME envien OF envier ML invidiare, deriv. of L invidia [FDF].

Middle English envie, from Old French, from Latin invidia, from invidus, envious, from invidere, to look at with envy: in-, in, on. V., from Middle English envien, from Old French envier, from Latin invidere [OED].

Абстрактное имя представляет собой высшую форму ментальной деятельности человека, поскольку оно обобщает такие стороны действительности, которые могут быть в самой действительности ничем, кроме мысли, не объединены. Абстрактные имена - это своего рода артефакты: они предметы духовной культуры [Брусенская 2004: 114]. Как уже было упомянуто, мыслительным моделям, которые стоят за именами абстрактной семантики, часто нельзя приписать статус какого-то определенного вида концептов. Такие концепты, как правило, носят калейдоскопический характер: от конкретно-чувственного образа до гештальта.

Определение абстрактного имени как «нематериальной сущности» [Гуреев 2000:112] не всегда является единственно правильным. Как исключительно верно замечает Л.О.Чернейко, имена конкретные, сочетаясь с именами абстрактными, наделяют их чувственно воспринимаемыми признаками через овеществление и опредмечивание умопостигаемого. Это так называемые «вещные коннотации». «Заземление» абстрактного, то есть уподобление его конкретному происходит, как правило, в метафоре [Чернейко 1997:240]. Посредством метафоры человеческий опыт обращения с материальными объектами создает основу для исключительно широкого разнообразия способов восприятия событий, деятельности, эмоций, идей и т.п., как материальных сущностей и веществ [Лакофф 2004:49].

«Вещные коннотации» проявляются через синтагматические значения, свойство лабильности абстрактных имен дает широкие сочетаемостные вбзможности данному классу лексики, однако, «вещными коннотациями» абстрактные сущности наделяются, прежде всего, через предикат. Предикативную глагольную метафору Н.Д.Арутюнова называет когнитивной. Она поясняет, что «из средства создания образа метафора превращается в способ формирования недостающих языку значений» [Арутюнова 1978: 336].

К наиболее очевидным когнитивным метафорам относятся случаи, когда объект интерпретируется как человек. Это позволяет осмыслить наш опыт взаимодействия с неживыми сущностями в терминах человеческих мотиваций, характеристик и деятельности людей. Персонификация — не единый полностью унифицированный процесс. Каждый пример персонификации отличается от остальных теми свойствами человека, которые выбираются в процессе метафоризации [Лакофф 2004: 59]. В подтверждение вышесказанного приведем ряд примеров: (1) The boys were all eaten up with envy [Twain, EL]. (2) Boys of his own size pretended not to know he had been away at all; but they were consuming with envy, nevertheless [Twain, EL]. (3) Envy grows from insignificant differences between people [BNC]. (4) She was exhilarated by the envy and jealousy that she had provoked [Clavell, EL]. (5) [Your letters] serve like gleams of light, to cheer a dreary scene where envy, malice, revenge, and all the worse passions of men are marshaled [Pilcher 1995:139]. (6) Envy awakens at the sound of a distant laugh [BNC]. (7) Envy grieves [BNC]. (8) Envy has blackened every page of his history [BNC]. Приведенные примеры показывают, что абстрактное существительное envy через окказиональную сочетаемость с глаголами способно выступать в роли активного субъекта действия (агенса), независимо от парадигматического аспекта (Active «- Passive Voice), так как в страдательном залоге подлежащее не совпадает с семантическим субъектом [Иванова и др. 1981:75-76]. Иными словами, агенс в предложениях (1), (2), (4) выражен предложным дополнением.

Сочетаемость имени есть внешнее, поверхностное проявление его глубинных ассоциативных контуров, складывающихся из имплицитных субстантивных лексических параметров. Такие параметры могут быть названы гештальтами абстрактного имени. Выявление гештальтов - тактика концептуального анализа абстрактного имени, стратегия которого заключается в описании структуры языкового знания, то есть представителей языка, скрытых в имени и раскрывающихся в его сочетаемости, в обнаружении «образов содержания знака» [Кубрякова 1990; Чернейко 1997]. Таким образом, на основании выше приведенных примеров, правомерно говорить о репрезентации исследуемого концепта в ядерной структурной зоне (точнее на его части) таким гештальтом как персонификация зависти.

Действительно, примеры (1) — (8) показывают, что зависть обладает набором черт, присущих человеку. Зависть обладает аппетитом — (1), (2); она может смешить (4) или огорчаться (7); она может расти (3); способна спать (6); она может маршировать в одном ряду с подобными ей сущностями (5).

Отдельного комментария требует пример (8). Глагол to blacken помимо прямого значения "to make or become black or dark" [ALDCE] имеет фигуральное значение (fig) "to say or speak things that destroy smb s reputation, etc" [ALDCE, OALD]. Сочетание "envy+blacken" актуализирует, на наш взгляд, именно фигуральное значение «очернять»=говорить плохо о чем-то или о ком-то. Более того, данное предложение является ярким примером объективации категориального признака «преуменьшение способностей и т.д. другого», тогда как в остальных примерах персонификации факт актуализации какого-либо категориального признака отсутствует. Очевидно, это объясняется тем, что «очеловечивание» зависти имеет метафорически переносное значение, и, как следствие, из подобных словосочетаний не выявляется ни один из выделенных категориальных признаков. Персонификация зависти фокусирует внимание на таком аспекте, как человеческий фактор. Из субъективного опыта известно, что вряд ли найдется человек, готовый открыто признаться наличием внутри себя такой страсти, как зависть. Олицетворение лишний раз подчеркивает истинность суждений о том, что зависть — страсть постыдная, поскольку люди скрывают ее даже от самих себя, но свободных от зависти людей нет. Только тот считает себя свободным от зависти, кто никогда не изучал себя [см.1.2.].

Репрезентация концепта «envy» прилагательными envious, jealous, covetous и их дериватами

Объединение лексем envious, jealous и covetous мотивированно рядом взаимообусловленных факторов. Прежде всего, это их частеречная принадлежность. Тем не менее, безоговорочными синонимами считаются, как правило, лексемы envious и jealous, а лексема covetous остается не принятой во внимание. Таким образом, нам необходимо обосновать синонимическую принадлежность лексемы covetous к прилагательным envious, jealous. Для этого рассмотрим их словарные толкования: envious - adj. 1. full of envy; feeling envy, as to be envious at another person good fortune 2. expressing envy, as envious looks [ALDCE, 1992]. envious - adj. - (of sb/th) feeling or showing envy: I m so envious -1 wish I had your talent; She cast envious eyes/glances at her sister s dress [OALD, 2000]. jealous- adj. I. envious; feeling ill-will because others are richer, happier, more successful, etc., as to be jealous of a rival s success. 2. feeling ill-will or fear because one may lose something (such as friendship or love), as a jealous wife. 3. guarding or watching with care and anxiety, as to be jealous of one s rights {reputation). 4. (in the Bible of God) requiring exclusive loyalty, whole hearted worship and service [ALDCE, 1992]. jealous - adj. 1. — (of sb/sth) feeling or showing that one wishes one had sb else s advantages, possessions, achievements: envious: He was jealous of Tom s success. 2. feeling or showing fear and anger that sb one loves very much loves or is loved by sb else more: jealous husband. 3. - (of sth) fiercely protective of one s right or possessions: she is jealous of her privileges [OALD, 2000]. Как видно из словарных дефиниций, прилагательные envious и jealous являются лишь частичными синонимами. Прилагательное jealous способно актуализировать сему «завидовать» в том случае, если в контексте речь идет об успехе, богатстве, счастье и т.п. другого, и не касается любви (love), дружбы (friendship) т.п. Из вышеизложенного очевидно, что прилагательные envious и jealous имеют два основных толкования: 1) характеризуют человека, испытывающего отрицательную эмоцию, мотивированную сожалением, что кто-то другой владеет ценной для субъекта вещью, свойством и т.п. В данном случае необходимо обратить внимание на то, что зависть визуально скрыта. Иными словами, вербализуется внутреннее состояние человека; 2) свидетельствует об открытом выражении зависти (посредством взгляда, мимики, жеста и т.п.).

Как уже упоминалось выше, прилагательным свойственно отображать какой-то один единственный признак. Рассматривая единицы envious и jealous как синонимы, Ю.Д.Апресян подчеркивает, что оба прилагательных могут употребляться атрибутивно и предикативно [Апресян и др. 1979:159], притом, что в первом случае, они, как правило, обозначают свойство характера. Таким образом, мы имеем дело с концептуальным субкомпонентом «черта личности». В качестве предикатива данные лексемы, как правило, обозначают эмоциональное состояние, то есть субкомпоненты «эмоция/чувство».

Несмотря на то, что англо-русский синонимический словарь под редакцией Ю.Д.Апресяна не включает covetous в число синонимов лексем envious и jealous, все вышесказанное вполне применимо к лексеме covetous. Ряд авторитетных синонимических и толковых словарей (Webster s, Hornby s, Oxford advanced learner s dictionary и другие) ставят лексему covetous в один синонимический ряд с envious и jealous. Словарные статьи дают следующие толкования лексемы covetous: - (usually derogatory) having or showing a desire to possess smth, especially smth that belongs to somebody else [OALD, 2000]. - having a desire for something that belongs to another [ALDCE, 1992]. - marked by inordinate, culpable, or envious desire for another s possessions [WN1D, 1993].

Таким образом, сопоставительный анализ значений лексем позволяет выявить значительное семантическое сходство между тремя прилагательными. Рассмотрим ряд примеров: (102) Не felt his neglect bitterly, but he was not, essentially, an envious man [Holt 1997:13].

Похожие диссертации на Концепт "envy" и его языковая репрезентация в современном английском языке

Лингвокогнитивная репрезентация категории комического в немецком языкеШиряева Надежда Владимировна

Концептосфера "Society" и способы ее метафорической репрезентации в английском языкеАфанасьева Ольга Валерьевна

Вторичная репрезентация концептов в языке Бабина Людмила Владимировна

Аналитическая репрезентация концепта в языкеУшкова Надежда Васильевна

Простое предложение современного английского языка как средство репрезентации синтаксического концептаКузьмина Светлана Евгеньевна

Функционально-семантическое поле как средство репрезентации концепта "желание" в английском языкеМакеева Елена Юрьевна

Репрезентация фрейма "выбор" в современном английском языкеЯскевич Татьяна Владиленовна

Репрезентация фрейма "принятие решения" в современном английском языкеРыскина Ольга Юрьевна

Концепт "Multiculturalism" в системе британских культурных ценностей и особенности его вербальной репрезентации в современном английском языкеКостина, Дарья Михайловна

Концепт BELIEF/TRUST/FAITH : Структура и репрезентация в современном английском языкеЯнова Ольга Владимировна